* * *

Сэнсэй предложил всем искупаться и заняться подготовкой к завтрашнему отъезду. Коллектив с удовольствием поддержал это предложение. Правда, мы с Татьяной уже не захотели лезть в воду, ограничившись ожиданием ребят на берегу. И вот, когда все уже, наплававшись, вышли на берег обсыхать на вечернем солнышке, произошел довольно-таки странный случай, если не сказать большее.

Виктор, видимо ещё плавая с Сэнсэем, завёл с ним весьма любопытный разговор, часть которого я услышала, когда они вышли на берег. Сидя на песке, в нашем большом кругу, Виктор вошел в кураж своих личных впечатлений.

— Нет, всё-таки тяжело понять, что «ты умер ещё вчера», — говорил он, обращаясь к Сэнсэю. — Вернее тяжело поверить в это. Я как-то осознаю это поверхностно, но не могу в него углубиться, прочувствовать. Все мои попытки осмысления этого процесса сводятся к какому-то бытовому страху… А ведь, как я понял, самый лучший способ убить свой эгоизм — это осознать, что смерть неизбежна и что тебя уже практически нет.

На что Сэнсэй ответил:

— Совершенно верно. Однако осознать неизбежность смерти — это не означает впасть в депрессию и ожидать своего конца. «Умереть» — это, значит, отделиться внутри от своего Животного, прочувствовать, кто ты и что ты есть на самом деле. Умирает власть Животного над тобой, множество желаний Животного. Просто ты отстраняешься от всего этого множества и порождаешь внутри себя единственное желание, единую цель — достойно прийти к Богу. Как бы ты не пытался насытить и удовлетворить желание своего тела, оно всё равно рано или поздно превратиться в грязь, в пыль, которая будет валяться под ногами следующего путника. Люди, часто жалея себя и зацикливаясь на своих неудовлетворённых желаниях Животного, разом забывают и о своей душе, и о том, для чего им дана эта жизнь. Низменное затмевает им глобальное. А надо жить, не теряя из виду глобальное, то есть цели своей души. Когда умирает эгоизм, человек действительно начинает служить Богу и жить, помогая другим людям.

Виктор внимательно выслушал Сэнсэя и произнёс:

— Всё так. Но, мне кажется, что эгоизма во мне ещё полно. И испугать его всего лишь простой фразой «умри», никак не получается. Я сегодня себе весь день твердил об этом. И что?! Всё равно нет представления реальной «смерти». Наоборот, вместо этого пошёл целый поток каких-то навязчивых контраргументов моего Эго, точно я вместо «смерти» спровоцировал ему «самооборону». Может я такой дуб непробиваемый, что не пойму очевидного?!

— Да причём здесь это благородное дерево, — промолвил Сэнсэй. — Естественно, что у тебя ничего не получилось. Сколько бы ты не твердил себе, это было бы равносильно труду попугая. Ведь на данном этапе тело и ты — единое целое. Это «принцип гусеницы». Ты пытаешься незрелую личинку отделить от кокона.

— Хорошо, но вот тогда объясни, как ученики того же Имхотепа осознавали эту «смерть»?

— Ты правильно сказал, они именно осознавали этот процесс, глубоко прочувствовав его, а не просто мысленно себя убеждали. Ведь человек может умереть в любую секунду по совершенно независящим от него причинам. Поэтому всякий вставший на духовную стезю, проживает каждую секунду своей жизни так, чтобы максимально приблизиться к глобальной цели души. Остальное всё пустое и проходящее. Обычные люди не понимают ценность времени, из-за страха смерти они его отклоняют и не признают, считая, что времени у них неограниченное количество. И даже за мгновения до смерти отказываются верить в то, что их тело сейчас умрёт.

Поэтому очень важно именно прочувствовать и осознать, что ты уже умер «здесь и сейчас». Конечно, в мире существует масса специальных техник, позволяющих подойти к осознанию данного внутреннего ощущения. Но все они из разряда психологических тренировок. Хотя, по большому счёту, эти техники особой роли не играют. Ибо сам процесс осознания зависит исключительно от самого человека.

— Ну как это не играют, — возразил Женька. — Если я такой молодой и красивый, как мне просто так взять и осознать, что я могу умереть в любую секунду?

— Да, — поддержал его Виктор. — Как говорится, солнце светит, войны нет, в мире почти мир. — И, задорно поправив свой роскошный чубчик, пожал плечами. — Действительно, что со мной может случиться «здесь и сейчас»?

— Да всё что хочешь, — грузно ответил им уже Володя. — Летальный исход может наступить от чего угодно: от банального несварения желудка до случайной судороги в море. Вон, поплыл на лодке рыбку половить, а вместо этого сам камнем пошёл на дно в виде корма для тех же рыб. И осознать не успеешь, зачем ты на этой земле воздух портил…

Пока ребята рассуждали в таком стиле, мне показалось, что в этот момент Сэнсэй, сохраняя на лице загадочную улыбку, углубился в какие-то свои размышления. Когда старшие ребята вдоволь наговорились, ожидая, что Сэнсэй скажет что-то ещё по этому поводу, тот просто поднялся и по-дружески похлопал Виктора по плечу:

— Ничего, всему своё время.

Сказав это, Сэнсэй молча прошёл через общий круг и направился к палаткам. Наша же компания продолжила обсуждение данной темы.

— Да, тут живешь, живешь и мало что можешь сказать о жизни, а тут «прочувствовать смерть»! — промолвил Стас.

Николай Андреевич, вертя в руках какой-то зеленый стебелёк с мелкими колосками, подметил:

— Ну, если постараться, можно вникнуть в этот вопрос и с философской точки зрения. Взять, к примеру, даже эту травинку. Нам кажется, что она ещё живая, но ведь по сути-то она уже мёртвая. Да, в ней теплится ещё жизнь, и если поставить её в пресную воду, она ещё какое-то время протянет. Но, по существу, травинка-то умерла уже в тот момент, когда я подумал о том, чтобы её сорвать. Так же и люди. Мы как те сорванные колоски — рождаемся уже будучи мёртвыми. В нас теплится какое-то время жизнь, но быстро иссякает. Поэтому мы умираем ещё до своего рождения.

Наша компания притихла, заслушавшись таким простым и в то же время умудренным рассуждением нашего психотерапевта. А мне почему-то было особенно приятно это слышать, поскольку в его размышлениях ощущалось незримое присутствие Сэнсэя, его глубокий и простой стиль объяснения. В этот момент я погрузилась в мир своих грёз о той вечно живой душе, которая кочует среди оторванных от истинного мира людей-колосков. Кто прочувствует её в себе, тот насытится ею. Ведь она, словно живая вода, оживляет умерших, возвращая их в жизнь вечную. И мне подумалось, что, наверное, всё-таки хорошо, что век человеческий столь краток, как бы это кощунственно не звучало. Если бы он был длинным-предлинным, мы бы просто устали гаснуть в своих дряхлеющих телах, быть мёртвым вянущим растением. Ведь как бы человек не придумывал различные причины, ради чего он пытается жить, но в результате, так или иначе, ощущение тотальной смерти тела заставляет задуматься о своей душе и искать пути её спасения.

Так я и размышляла о своём, пока Женька восхищённо не воскликнул:

— Ух ты!!!

Мы разом обернулись в ту сторону, куда уставился Женя. Со стороны палаток к нам шёл Сэнсэй. Причём не в обычной своей пляжной одежде, а в длинном сером халате-балахоне. Этот халат с широкими рукавами, поясом и накинутым на голову капюшоном, внешне выглядел как грубая мешковина, сотканная из крупных льняных ниток. Но что особенно нас поразило, это то, что Сэнсэй нёс в руках два меча в ножнах, перевязанных чёрной материей. Я, к примеру, даже и не подозревала, что всё это он привёз сюда, на море. Странно, ведь сколько мы здесь не тренировались, Сэнсэй ни разу не облачался в подобное одеяние, и ни разу даже не упоминал, что взял с собой мечи, не говоря уже о том, что проводил тренировки, используя их. По крайней мере, на наших глазах подобного не происходило. Да, предсказать поступки Сэнсэя действительно очень трудно.

Некоторые ребята от удивления соскочили со своих мест. Чего, чего, а такого зрелища явно никто из нас не ожидал увидеть. Очевидно, в предвкушении предстоящей тренировки глаза у старших ребят, что называется, загорелись азартным огоньком.

— Сейчас будет что-то особенное, — пророчески полушепотом объявил Стас.

Но чем ближе подходил Сэнсэй, тем больше, как мне показалось, нарастало какое-то неумолимое напряжение в воздухе. Легкий страх неизвестной мне природы потихоньку стал сковывать меня словно изнутри, будто цементируя все мои движения. Причину этого страха я поняла чуть позже, лишь после того, как Сэнсэй подошел поближе. И причина была в том, что это был совершенно другой Сэнсэй, которого я не знала!

Таким его я ещё никогда не видела. Мужественное лицо Сэнсэя, оттенённое накинутым капюшоном, в сочетании с тёмным загаром было похоже на лицо могучего воина. Целеустремлённый взгляд, словно крушил на своём пути все невидимые простому глазу препятствия, очищая пространство от чего-то низменного. И в то же время, его облик излучал великое спокойствие и достоинство, которое было свойственно разве что Существу, обладающему огромной силой. Даже в самой походке твёрдой и уверенной чувствовалась эта незримая, необыкновенная мощь. Видимо поэтому моё Животное с каждым шагом Сэнсэя, всё больше стало сжиматься в комочек от страха, словно обвиняемый перед грозным Судьей. Это был страх даже не перед Человеком. Это был страх перед чей-то огромной Духовной Волей! Страх за что-то своё маленькое и подленькое, которое словно тяжкий осадок накапливалось с годами, после всех эгоистичных мыслей, действий и поступков. Это был совершенно неестественный, жуткий страх, страх вины перед собой за саму же себя. И от этого давящего обвинительного чувства, несмотря на окружающую жару, внутри у меня, что называется, всё похолодело.

И подобное, очевидно, переживала не только я. Радость ребят по поводу предстоящей тренировки как-то быстро стала стихать по мере приближения Сэнсэя. Когда он подошёл к нам в своём странном одеянии, то ничего не объясняя, стал молча развязывать чёрную материю на ножнах мечей. Казалось, что ткань была завязана очень крепко. Однако Сэнсэй быстро справился с узлами, размотав их с лёгкостью ритуальными движениями. Накинув чёрную ткань на руку, он взял один из мечей и резко протянул его… Виктору. Настолько резко, коротким движением, словно это был вызов не на жизнь, а на смерть. Мы даже вздрогнули от такого выпада его руки в сторону Виктора. Парень, видимо так же как и мы, явно не ожидавший подобных действий и тем более выбора Сэнсэем своей кандидатуры в соперники, чисто механически взял протянутый ему меч, растерянно глядя на Сэнсэя расширенными от ужаса глазами.

— У тебя один шанс… выжить, — строго и жестко заявил ему Сэнсэй, сделав ударение на последнем слове.

Ребята стояли, как вкопанные столбы, в полном недоумении глядя на происходящее. И казалось, боялись даже шевельнуться, дабы ни единым движением мускула не выдать своего присутствия и не занять место Виктора при этом более чем странном инциденте. А у меня от этих слов Сэнсэя по спине даже пробежал лёгкий холодок.

— Ты понял! Один! — как громогласное эхо приговором прозвучали слова Сэнсэя.

— Сэнсэй, я… я, — чуть ли не заикаясь, пробормотал Виктор, удерживая дрожащими руками меч.

— У тебя ровно три секунды от начала боя, — чеканя каждое слово, произнес Сэнсэй. — Если ты не начнёшь атаку, я начну её первым. И шанса у тебя не будет!

Сэнсэй перевёл свой тяжёлый взгляд на Володю и окликнул его по имени, отчего сам Володя как-то неловко дернулся, словно с перепуга, глянув на него преданными глазами и превратившись в единый слух. И тут Сэнсэй заявил ему такое, отчего у меня чуть волосы дыбом не встали.

— К трупу одного из нас привяжешь камень, вывезешь на лодке и сбросишь в море. Ты меня понял?!

Володя кивнул с такой готовностью, словно ответил «Так точно!». Сэнсэй вновь перевёл взгляд на Виктора:

— У тебя… один… шанс!

Сказав это, он повернулся к Виктору спиной и запихнул ножны с мечом за пояс своего одеяния. Его слова повергли меня не просто в шок. Они опрокинули на меня целый цунами такого ужаса, что мои зубы стали выбивать мелкую дрожь. Одновременно мой разум, точно вулкан, взорвался от непомерного возмущения: «Какой труп? Какая лодка? Да они что тут все обалдели?! С ума сошли?! Взять и друг друга поубивать? Ни за что, ни про что! Да и вообще, разве можно за что-то убивать друг друга?! Мы же люди, а не звери! Люди! А как же эти убеждения «надо ценить жизнь человеческую»?! Кошмар!» Я просто захлёбывалась от этого внутреннего отчаяния и беспомощности. Одна часть меня содрогалась от безумного страха, словно осиновый лист во время урагана, а другая часть понимала, что словами мне уже не успеть переубедить «соперников» и переломить ситуацию. Надо было срочно что-то делать, что-то предпринять. Предпринять быстро и сейчас же. И ничего другого в голову не пришло, как дурацкая идея бросится между ними. Глупо до невозможности, но вдруг это спасёт ситуацию? Лучше уж пусть мой труп сбросят в море, чем погибнет кто-то из них. Но только я об этом подумала, как моё тело ещё больше сковало страхом и точно пригвоздило к месту. Душа кричала и рвалась, желая предотвратить неизбежное, а тело предательски продолжало цепенеть от ужаса одной только мысли сиюминутно распрощаться с жизнью.

Напряжение решающей схватки нарастало. Неожиданно плечо Сэнсэя слегка дёрнулось. Виктор точно сорвался, как будто выпущенная пружина, после нажатия спускового крючка. Он с криком ужаса практически вырвал меч из ножен, отшвырнув их в сторону. Резко взмахнул им и направил на своего беспощадного «соперника». Со свистом разрезая воздух, его меч приближался к Сэнсэю. В это время Сэнсэй, моментально выхватил свой меч и, развернувшись вполоборота, даже не переставляя ног, нанёс мощный удар по оружию Виктора, практически сразу же выбив его из рук одним взмахом. Совершая обратный полет, меч Сэнсэя полосонул по голове Виктора. Множество шелковых волосинок разом взметнулись вверх, купаясь в лучах солнечного света. Виктор же с остекленевшими глазами, медленно рухнул на колени, осев на песок. А сверху россыпью опускался целый каскад его волосинок. Глядя на каменное, бледное лицо Виктора моя особа, застыв от ужаса, так и не смогла понять, жив он или нет. Всё это произошло настолько быстро, что если бы я в этот момент моргнула, то ничего бы не увидела. Сэнсэй вновь отвернулся спиной, словно и не поворачивался вовсе. И в этой абсолютной тишине прозвучал всё тот же его могучий голос, наполненный внушительной силой.

— Теперь тебе нечего бояться, потому что ты… УМЕР!

Меня словно шибануло током по позвоночнику. Струйка электрического разряда, как по спиральке, пробежала от самого копчика до макушки головы. Странно, но вопреки пережитому практически животному страху смерти, я как-то чётко ощутила совершенно противоположное этому ощущение — всеобъемлющую полноту жизни! Ясно и чётко почувствовала себя именно хозяйкой своего тела. Теперь уже не я принадлежала телу, а тело мне. И причём оно служило мне верно и правильно. Я почувствовала полноту жизни не только в себе, но и что удивительно, во всём окружающем, этот чудный, бесконечный цикл жизни. Жизни, которая слаженно перетекала из одной формы в другую, эту восхитительную Целостность и Гармонию! Я ощутила присутствие какой-то глубокой Мудрости и размеренности во всём, что меня окружало. Всё вокруг было наполнено дыханием жизни: и песок, и море, и прибрежный камыш, и воздух. Всё дышало великим созвучием единой Мудрости!

И почему-то именно в этот момент я вспомнила поразивший меня рассказ Николая Андреевича о травинке. Но теперь он уже не вызывал во мне чувства обреченности. Точно пересматривая его чистотой свободного сознания, я вдруг чётко поняла, что травинка не умерла, она продолжала жить, всего лишь переходя из одной формы жизни в другую. Вот в чём смысл всей этой потрясающей красоты мира — в необыкновенной гармонии и полноте жизни, которая охватывала и наполняла всё вокруг! И от этого всеобъемлющего осознания на меня снизошло необыкновенное чувство глубокого умиротворения и покоя. Я даже на миг прикрыла глаза, дабы всецело раствориться в этом осознании. Но когда их открыла, что-то явно изменилось в видимой мною картинке.

Я не сразу поняла, что именно. Виктор по-прежнему сидел на коленях в центре круга с опущенными руками и каменным лицом. Волосинки с его головы плавно приземлялись на песок. Зрители, казалось, затаив дыхание, просто замерли в несказанном удивлении. И тут я неожиданно для себя увидела сидящего среди ребят Сэнсэя, причём на том же самом месте и в той же пляжной одежде, в которой он был до своего ухода к палаткам. На его лице царила всё также знакомая таинственная улыбка, которая была у него, когда он в задумчивости слушал рассуждения ребят. Но почему-то его присутствие среди нас в таком виде меня не удивило, как впрочем, и произошедшее, словно это было само собой разумеющимся фактом. Но остальные зрители явно так не считали.

Очевидно, от несостыковки двух реальностей, проявившихся в один момент, непомерное удивление ребят стало возрастать. Одни переводили взгляд то на мирно сидящего Сэнсэя, на которого смотрели, точно на приведение, вероятно отказываясь верить своим же глазам, то на застывшего, словно мраморная статуя, Виктора. Другие озирались по сторонам, ища хоть какое-то напоминание режущих предметов. Но вокруг не было ничего похожего. Лишь явный отпечаток на песке от ножен, отброшенных в спешке Виктором. Но это был лишь отпечаток, с отсутствием самого предмета, оставившего такой след. Некоторые ребята вообще как-то странно начали реагировать на окончание этого необъяснимого боя. Андрей почему-то стал спешно ощупывать свои волосы на голове, точно опасаясь их там не обнаружить. Руслан с ужасом уставился на руки и песок перед собой. Володя, наоборот, с присущим ему спокойствием глядел на Виктора, точно ничего и не случилось. А сам Виктор продолжал сидеть в средине круга, что называется, ни живой, ни мёртвый. Его лицо не выражало никаких эмоций, а взгляд был скорее отрешенным, чем неживым. На лбу не было ни крови, ни царапин. Лишь его знаменитый чубчик был срезан почти под корень, как говорится под «ежик», причём скошен очень ровно, словно и впрямь от острого меча. На песке валялись волосинки. Вскоре и сам Виктор зашевелился. Медленно сглотнув слюну, он посмотрел на Сэнсэя «оживающим» взглядом.

Когда коллектив окончательно пришел в себя после такого странного боя, то сначала робко и не смело, а затем всё сильнее и настойчивее загудел в обсуждении случившегося.

— Ты видел? — спрашивали друг друга ребята, тихонько кивая на Виктора.

— Глюк какой-то.

— А где мечи?

— И ты их видел?!

— А что это было?

— Наверное, гипноз.

— А волосы?

— Ничего не понимаю.

В таком общем эмоционально-вопросительном шуме, я не сразу вникла, в суть их рассуждений. Более того, чем больше ребята выплёскивали свои эмоции, тем быстрее во мне утрачивалось то удивительное состояние умиротворения и покоя, которое так неожиданно снизошло на меня во время этого происшествия. И, в конце концов, оно полностью исчезло, сохранив лишь живой след в памяти об этом дивном ощущении гармонии жизни. Повседневное восприятие опять заняло своё вакантное место, снисходительно оставив лишь теплое воспоминание об этом необыкновенном моменте. Создавалось такое впечатление, словно только что сама Мудрость, прошла по берегу моего сознания, оставляя чёткий след своего присутствия. Однако эмоциональные волны повседневности, в виде шума, удивления и шуток ребят, накатившись одна за другой, смыли этот след в моём сознании, сохранив только добрую память об этом. Однако радовало то, что где-то глубоко внутри меня уже присутствовало ощущение главного — понимание гармонии жизни, осознание ценности каждого мгновения, которое приближает меня к этой непостижимой высшей Мудрости.

Сэнсэй тактично отмалчивался на все вопросы коллектива, сохраняя загадочную улыбку, очевидно желая, чтобы ребята сами во всём разобрались, без его подсказок. Но «коллективного ума» для осмысления этого случая явно не хватало. Поскольку с одной стороны: общие впечатления, срезанные волосы и оставленный след на песке от упавших ножен Виктора, свидетельствовали о реальности только что произошедшего. С другой стороны: сидящий, как ни в чём не бывало, Сэнсэй в своей пляжной одежде, который очевидно, так никуда и не уходил, явное отсутствие орудий боя. Всё это порождало ещё большую путаницу в умах очевидцев. И чем дальше ребята заходили в своих рассуждениях, тем непроходимее становились дебри загадочного происшествия, свершенного в реальности нашего сознания. Наконец, распутать этот тугой узел противоречий взялся Николай Андреевич, также немало озабоченный происходящим.

Вначале он установил дисциплину в этом общем «птичьем гомоне» и дал возможность каждому огласить то, что он видел. В результате стало понятно, что оказывается, практически все видели несколько общих моментов: Сэнсэя в его странном балахоне-халате из серой мешковины, два меча в ножнах и некоторые элементы боя, где Виктор был соперником Сэнсэя, и, естественно, его финал с поразившим всех полётом шелковистых волос чубчика Виктора. Но при этом каждый слышал свой вариант слов, которые произносил Сэнсэй и Виктор. В интерпретации Руслана, Славика, Андрея, это, к примеру, вообще звучало как целый диалог из голливудских боевиков. Исходя из всего озвученного, Николай Андреевич сделал вывод, что всё, что мы видели, это действительно было в реальности, но в той реальности, о которой мы практически мало что знаем из-за своего несовершенства и эгоцентризма. Он считал, что чем больше в нас присутствовало страха, тем больше всплывало подсознательных ассоциаций. Поэтому при общей картине действий, каждый испытал какое-то своё, сугубо индивидуальное переживание, которое соответствовало только ему и никому более.

Сказав это, Николай Андреевич вопросительно посмотрел на Сэнсэя, точно сам не был уверен в том, что только что произнёс. Остальные ребята тоже устремили взоры на Сэнсэя. В том числе и Виктор, так и не поведавший коллективу о своём видении, но внимательно слушавший впечатления других. И только теперь Сэнсэй позволил себе заметить:

— На ваш вопрос давно ответил индийский поэт Агъей:

«Я увидел: внезапно
Капля
Оторвалась от морской пены.
На мгновение она окрасилась
Огнём закатного солнца.
И я понял:
В бесконечной Вселенной
И росинка, согретая светом
Свободна
От смерти».

Все притихли, слушая этот не менее чудной стих, чем недавнее происшествие.

— Так что же в действительности было? — вновь с заинтересованностью спросил Николай Андреевич.

— Это всего лишь одна из разновидностей искусства боя…

— Одна из разновидностей?! По-моему это настоящий шедевр!

— Можно сказать и так. Шедевр он потому шедевр, что словно зеркало каждому открывает глаза на его собственный внутренний мир и показывает у кого что внутри, и что он втайне о себе думает, какие мысли преследует. Поэтому каждый из вас видел и слышал разное. Но суть одна. — И больше не дав нам времени более подробнее выяснить что к чему, Сэнсэй промолвил, решительно вставая со своего места. — Ладно, ребята, пора уже и собираться к завтрашнему отъезду.

Старшие ребята нехотя стали подниматься вслед за Сэнсэем, а наша молодая компания ещё пыталась его расспросить по поводу случившегося. Но Сэнсэй лишь махнул рукой, так и не ответив больше ни на один вопрос по поводу странного боя. Из его уст полились лишь шутки, которые тут же подхватил Женька, с юмором расхваливая лихо скошенный чубчик Виктора. На что сам Виктор, уже достаточно пришедший в себя, отвечал тем же, даже как-то гордясь этим обстоятельством.

Направляясь к палаткам, я заметила, как Николай Андреевич, задумчиво шедший недалеко от меня, по-прежнему вертел в руках зелёный стебелёк. Я подошла к нему и, кивнув на растение, сказала:

— А по поводу травинки вы здорово тогда выразились, что мы люди, как и эта травинка, умираем от рождения.

Николай Андреевич остановился и, с несказанным удивлением посмотрев на стебелёк в своих руках, а потом на меня, изумлённо проговорил:

— Я?! Я такое не говорил. Я сам это слушал!!!

Мы обменялись непонимающими взглядами. Но более я ничего не успела выяснить, так как в этот момент Сэнсэй, шедший впереди всех, обернулся и окликнул Николая Андреевича, подзывая его к себе. Николай Андреевич заторопился, оставив меня в полной растерянности, которая впрочем, быстро рассеялась, по мере погружения моей особы в шутки ребят вперемешку с коллективным смехом.