Вместе весело шагать?

Разумные виды в фантастических произведениях: сосуществование или борьба до последнего

Средний человек очень живо интересуется жизнью на Марсе, летающими тарелочками и зелеными человечками и скандалит в общественном транспорте: «понаехали тут!». Не удивительно — инопланетный разум, пока его существование остается чисто гипотетической возможностью, не рассматривается в качестве конкурента за жизненное пространство. Впрочем, и тут есть свои алармисты, считающие, что от зеленых человечков ничего хорошего не дождешься, да и фантасты отработали самые разнообразные аспекты контакта по полной программе; от сотрудничества до взаимного истребления.

Но речь сейчас пойдет не о встрече двух разумов, каждый из которых имеет свою линейную и независимую историю развития, а о той чисто гипотетической возможности, когда два разума сосуществуют, деля одно и то же пространство на протяжении длительного периода развития. Рассмотрим мы их, разумеется, на примере моделей, предложенных писателями-фантастами (хотя в конце еще вернемся к этому вопросу — в более «земном» его аспекте).

Рассмотрим несколько вариантов.

1) сосуществование разумов, построенных на принципиально разной биологической основе.

Так и просится добавить — «на негуманоидной», но вообще-то слово «негуманоидный» применительно к разуму или существу, означает всего-навсего, что этот разум и это существо ведут свое происхождение не от приматов (предков человека), а от каких-то других животных. Например, киноидов (собак), как голованы Стругацких. Или динозавров. Такие разумы способны взаимодействовать между собой и понять друг друга, о них речь пойдет позже. Это не тот случай.

А вот, скажем, если с рядом нами на Земле мы измыслим существование цивилизации, чьи представители будут по масштабу неизмеримо больше или меньше людей, уже другое дело. Или если наши предполагаемые соседи будут разреженным газом. Или плазмой.

Так вот, скорее всего две эти цивилизации вообще не будут пересекаться ни по одному параметру, а в случае пересечения будут рассматривать друг друга как факторы чисто природные, стихийные. То есть, столкновения между ними возможны — но человек, наступивший на разумного муравья, не будет восприниматься этим муравьем как собрат по разуму. Скорее, как стихийно шагающая гора.

О контакте в таком случае речи быть не может, если же он есть, он либо случаен, либо, напротив, возможен после длительных усилий обеих сторон, и все же остается единичным и кратковременным. Ближайший пример — недавний рассказ Павла Амнуэля «Двое» в журнале «Если», № 2 за 2008 год, где реликтовая разумная атмосфера выходит на контакт с ученым, но на жизни остального населения планеты это никоим образом не отражается. Положительный момент при таком раскладе — обеим сторонам друг от друга ничего не надо и если и что-то неприятное все-таки происходит, то не по злому умыслу, а чисто случайно. Глобальные же неприятности начинаются только в том случае, когда оба вида начинают бороться за одно и то же территориальное пространство (как разумные муравьи в романе Клиффорда Саймака «Город» вытесняют людей вовсе не потому, что что-то имеют против них, а просто не замечая, как слепая стихийная сила). Такой вариант развития событий ничем не отличается от любой стихийной катастрофы от потопа до глобального оледенения, и с точки зрения фантастики интересен мало, именно из-за отсутствия точек соприкосновения, а, следовательно, сюжетной пружины. Самые интересные проблемы здесь лежат вне сферы фантастики — применительно к данной ситуации речь идет о критериях разумности; вполне может быть, что человечество действительно делит планету с каким-то разумным видом, но до сих пор об этом не догадывается.

2) существование разумных видов, сопоставимых по основным характеристикам, но обитающих в разной среде. В реальности таким примером могли бы стать люди и дельфины (если бы дельфины были разумны в человеческом смысле, иными словами, если бы они создавали техногенную цивилизацию).

На самом деле такая ситуация не грозит катастрофой только в одном случае — именно при условии, что разум соседа по планете не создает техногенной цивилизации. В таком случае ситуация сводится к первому варианту — мы не признаем в них разумных существ и в лучшем случае не замечаем, в худшем — пускаем на мех и мясо. Если же такой «негуманоидный» разум вдруг «обращается к технике» ситуация сводится к глобальному конфликту, что мы видим на примере «Войны с саламандрами» Карела Чапека. Надо отметить, что написанная, как политический памфлет, эта вещь может служить примером самой тщательной разработки биологии и экологии разумного соседа по планете.

3) сосуществование нескольких гуманоидных видов или видов, близких по своим биологическим характеристикам и занимающих одно и то же пространство. Пожалуй, этот случай можно назвать самым привлекательным для фантастов и самым плодотворным в смысле корпуса фантастических текстов. Просто золотое дно.

Эксперимент этот провалился на практике — на протяжение солидного исторического отрезка времени на земле жили бок о бок несколько рас разумных гоминидов, и мы все видим, чем это закончилось. Тем не менее, фантасты упорно пытаются доказать обратное; сосуществование нескольких разумных видов на одной территории возможно. Впрочем, на самом деле, если вдуматься, чаще всего фантасты выстраивают не столько биологические, сколько социальные модели земных социумов. Скажем, в «Мире Роканнона» Урсулы Ле Гуин место феодалов и хозяев континента занимают высокие светловолосые ангья, которым подчиняются низкорослые и черноволосые ольгьо (эти две разновидности — скорее два антропологических типа, чем два биологических вида). Но и два других разумных вида, бок о бок с людьми обитающие на континенте — и мрачные подземные карлики, и эльфоподобные ллиу явно признают первенство ангья. Особняком стоят некие живущие в горах существа-полубоги, не вступающие ни в какие контакты с окружающим миром, но их ничтожно мало, они ни во что не вмешиваются, и их мало кто видел. И крылатые вампиры, но эти не разумны в прямом смысле слова.

Мультивидовые конструкции — излюбленный конек авторов фэнтези. Вот кто возводит сложные схемы: орки, гномы, гоблины, люди, эльфы — и все на одной территории! Рискну заявить, что именно ксенофилия фэнтези привлекает к ней читателя, удовлетворяя его ксенофильские порывы, которые есть у каждого нормального человека, причем удовлетворяя их безопасно, на бумаге. Человек, всерьез рассматривающий лозунг «Москва для москвичей», вполне может быть горячим поклонником Толкина.

Мало того, авторы фэнтези склонны делать упор именно на иерархию, сплошь и рядом измышляя некую «старшую» по отношению к человеку расу, занимающую доминирующие позиции.

Создается ощущение, что в той психокорректирующей, «комфортной» инфантильной литературе, которой безусловно является современная фэнтези, удовлетворяется еще одна потребность современного человека — потребность наблюдать кого-то выше и могущественней себя, некий аналог фантастического родителя или взрослого, обладающего повышенными способностями, физиологическими и душевными характеристиками и прочая, и (что очень важно), способного поднять избранных людей до своего уровня. К реальным мультивидовым взаимодействиям это, однако, никакого отношения не имеет, скорее к психотерапии. Социальные построения большинства авторов фэнтези, повторюсь, насквозь иерархичны, начиная с основоположника — Толкиена, чьи эльфы и выглядят, и ведут себя как сеньоры. Когда же Терри Пратчетту потребовалось построить демократическую мультирасовую модель, ему пришлось убрать из своей картины мультирасового мира «старшую расу» эльфов — иначе никакого демократического Анк-Морпорка просто не получилось бы. Мало того, ему потребовалось написать целый роман «Дамы и господа», чтобы окончательно разделаться с эльфами, и, если так можно выразиться, с самой эльфийской идеей. В результате Пратчетт на примере своих гномов, троллей и других нацменов просто воспроизводит типичную ситуацию большого города со всеми преимуществами и пороками, присущими мультиэтническому сообществу. В этом смысле Анк-Морпорк нечто вроде Нью-Йорка XIX — начала ХХ века с его итальянскими и китайскими кварталами, итальянской мафией, и отчаянными попытками сплотить этот тянущий в разные стороны человеческий материал в единое общество. В этом смысле, скажем, тролли по поведению и по типу врастания в мультисоциум ничем не отличаются, скажем, от итальянцев в Америке или кавказцев в России. Гораздо интереснее и сложнее разработаны Пратчеттовские гномы, чья культура и биология действительно чужеродны людям (при значительно бОльшем сходстве в биологии, чем между людьми и троллями, чья биология, впрочем, описана весьма условно и карикатурно).

Значит, если убрать иерархию, все будет хорошо, и мир между разными разумными биологическими видами возможен? Но по сравнению с людьми гномы — универсальное нацменьшинство, их численность меньше человеческой в сотни раз (это можно понять из «Пятого слона»), и в естественной своей среде они мало пересекаются с человеком, у них иная экологическая ниша. Мало того, что равновесие, сложившееся между миром гномов и миром людей очень неустойчиво и способно в любую минуту рухнуть (как видно из того же «Пятого слона») — как от целенаправленных действий, так и в силу неблагоприятного стечения обстоятельств. Иными словами, если в Плоском мире и может разразиться какой-то глобальный межвидовой конфликт, он произойдет именно между людьми и гномами.


Если же между близкими по типу видами складывается некий паритет сил, начинается борьба за жизненное пространство; этот, увы, более реалистичный вариант мы видим в сериале о Ведьмаке у пана Сапковского, где люди и эльфы увязают в бесконечной войне и взаимоистреблении. А самым вероятным будет, увы, исход ситуации в «Последнем кольценосце» Кирилла Еськова, где прямо и недвусмысленно говорится: сосуществование двух сходных, различающихся всего по нескольким параметрам, видов обречено на конфликт. И чем по меньшему количеству параметров эти виды будут отличаться, тем более вероятно, что между ними вспыхнет война не на жизнь, а на смерть.

Что мы и наблюдаем в нашей реальности, где из всего разнообразия гоминидов остались только мы.

Кирилл Еськов — известный ученый, палеонтолог, автор «Истории Земли и жизни на ней», поэтому и он, и трезвый (в хорошем смысле слова) специалист-международник пан Анджей в этом смысле гораздо ближе к реальности, чем восторженные почитатели «высших эльфов».

«Научные» фантасты в этом смысле более скептичны, чем авторы фэнтези; при моделировании существования бок о бок двух разумных видов ситуация заканчивается практическим истреблением одного из них. У Гарри Гаррисона в «Западе Эдема» так погибает биотехнологическая цивилизация динозавров (причем от рук людей, находящихся на уровне первобытнообщинного строя). У Чапека, повторюсь, дело идет к полному истреблению людей, от которого спасает только случайность, вернее, бог из машины. У Уильяма Голдинга в «Наследниках» моделируется ситуация реальная: последние неандертальцы (или австралопитеки) погибают от рук продвинутых кроманьонцев. В, прошу прощения, моей повести «Прощай мой ангел» сосуществование двух разумных видов в альтернативной земной реальности тоже заканчивается гибелью, причем гибелью доминирующей, более продвинутой и более древней расы. Обычно в условиях такой модели побеждает не самая продвинутая раса, а самая пассионарная, часто — получившая технологии и дополнительные возможности позже, чем конкуренты. У Еськова такой пассионарной расой недвусмысленно являются люди, что интересно, сразу за истреблением конкурентов следует мощный технологический рывок. Конкуренты отступают в мифологическое прошлое, а оставшаяся раса идет себе дальше, вздыхая о золотом веке.

Давайте предположим, что два-три разумных вида все же уживутся на одном пространстве — будут ли они взаимно стимулировать развитие друг друга или же взаимно ограничивать его? Скорее всего, будет происходить вот что: при столкновении разумных видов, прежде разделенных географически (как у Гаррисона или Чапека) сначала произойдет бурная стимуляция, рост численности наиболее отсталого, но и наиболее пассионарного вида, и, как результат — гибель вида продвинутого. Нечто в этом роде случилось с людьми и эльфами в «Последнем кольценосце» Кирилла Еськова. Если же между разумными видами складывается некий паритет, хрупкое равновесие, мир застывает в стагнации на уровне в лучшем случае просвещенного феодализма или косной тирании. Новые технологии, возникающие в такой ситуации, приводят к глобальным катастрофам — к гибели Нуменора, омрачению Валинора, разгрому Мордора и проч.

Интересно, что в социумах, где внедрение новых технологий ограничено законодательно или вовсе запрещено (например, в изящном романе Брайана Олдисса «Маласийский Гобелен»), мультирасовость вполне вероятна и не встречает ни отпора, ни удивления. И наоборот, сосуществование двух разумных видов ведет к ограничению технологического развития. В «Последнем кольценосце» Кирилла Еськова эльфы беспощадно раздавили Мордор на пороге промышленной революции. В моей повести «Прощай, мой ангел» существование людей на альтернативной Земле беспощадно регламентируется древним доминирующим видом.

Но даже такую малоприятную ситуацию следует считать просто этапом, предваряющим битву на истребление; рано или поздно что-то все равно будет изобретено, и начнется всеобщее мочилово. Предотвратить это мочилово можно только противопоставив технологию магии и загнав ситуацию в мифологическое время, где нет развития (именно это собирались сделать эльфы с людьми в «Последнем Кольценосце» Еськова).

Исключение здесь пожалуй, только Пратчетт с его гномами. Но гномы в его мире начинают жить по законам людей (вспомним историю с каменной лепешкой, отлитой на заводе резиновых изделий Сонки) — и отказываются от своих собственных. И хотя с нашей точки зрения это всячески приветствуется и выглядит очень продвинуто и благородно (торжество феминизма, здравого смысла и прогресса), старейшины гномов недаром плачут по утраченному наследию отцов. Скорее всего, в мире Анк-Морпорка со временем создастся ситуация, когда гномы будут «совсем как люди», но чуточку хуже. Тем самым будет осуществлен еще один способ решения мультивидового вопроса — полное культурное (если не биологическое) слияние, мимикрия под господствующий вид. Возможно, что-то подобное произошло в действительности; существует теория, что неандерцальцы не были истреблены или съедены (во всяком случае, не все и не везде), а просто растворены в популяции кроманьонцев.


Поскольку эта статья была поначалу докладом, на прениях кто-то спросил: а как же вампиры? Древняя бессмертная раса, издревле сосуществующая с людьми.

Но вампиры, торжественно пугающие нас во множестве романов фэнтези, мудрые и бессмертные, этот ужас, парящий на крыльях ночи, на самом деле, хоть им кол на голове теши, всего-навсего паразиты-кровососы, спутники человечества, от человечества зависящие; то есть не самостоятельный разумный вид, а вид паразитирующий, дополняющий. Исчезнет человечество, исчезнут и вампиры. А это уже совсем другие отношения.

Кстати, на том же «Портальском» семинаре Кирилл Еськов справедливо заметил: прежде чем говорить о фантастических моделях мультивидового разумного сообщества, нужно обратиться к реальности. Доказано, что высшие обезьяны (шимпанзе и гориллы) могут обучаться языку жестов, передавать сложные мысли, лгать, давать прозвища, передавать навыки нового общения соплеменникам. Мало того, владение речью стимулирует их умственную деятельность, усложняет ее. Не существует ли бок о бок с нами на планете еще один разум? Или даже несколько (собачники убеждены в разумности собак, и совершенно справедливо). А уж о врановых и говорить нечего.

Критерии разумности — дело сложное и тонкое. Но если признать, что с нами на планете бок о бок живут разумные, они относятся скорее к первому и второму из перечисленных типов. Сложная цивилизация муравьев с фермами, теплицами, стадами тлей, и прочими замечательными достижениями непостижима нами в силу значительной разницы в масштабах, а следовательно — в способах коммуникации. Врановые и крысы, эти умнейшие спутники человека, воспринимают людей скорее как некую природную формирующую среду и вступают с ним в контакт в единичных случаях. Собаки — разум зависимый, сопутствующий человеку и человеком же сформированный, «заточенный под себя», а вот их дикие предки волки уже воспринимаются человеком как опасные конкуренты и беспощадно истребляются.

Самая печальная история вышла с высшими обезьянами — теми, кто ближе всего к человеку. Помните, — чем больше сходство между конкурирующими формами, тем острее конкуренция? Читатели журнала «Реальность Фантастики» наверняка помнят рассказ Карен Джой Фаулер «То, чего я не видела», ключевая сцена которого — бессмысленное истребление сотен кротких горных горилл. Несмотря на то, что рассказ проходит по ведомству фантастики, сцена эта не вымышленная, напротив, она просто одна из многих. В настоящее время наши в полном смысле слова братья по разуму принадлежат к охраняемым видам, но продолжают беспощадно истребляться — сначала белыми охотниками, потом — коренными племенами, чьи деревни, в результате этнических конфликтов, буквально нашпигованы огнестрельным оружием. Печальный и ироничный итог — попытки спасти уцелевших предпринимаются со стороны наиболее чуждой приматом цивилизации, — европейской, технологической, урбанистической и рациональной. Пример шведского антрополога Йонаса Эрикссона, изучающего самых миролюбивых и самых близких к человеку обезьян: карликовых шимпанзе-бонобо и вынужденного вместо научных изысканий заниматься организацией вооруженной защиты своих подопечных — самых миролюбивых из высших обезьян — от массового браконьерства, возможно даст какие-то новые идеи и писателям-фантастам.

Цитата: «Не успели антропологи приступить к наблюдениям в парке Салонга, как грянула новая напасть. Гражданская война кончилась, но у населения осталось огромное количество огнестрельного оружия, из которого надо же в кого-то стрелять. Поднялась небывалая волна браконьерства, вошла в моду торговля мясом диких животных, в том числе обезьян. Браконьеры не ограничились отстрелом животных в парке Салонга: они стали грабить и уничтожать имущество национального парка и вынудили многих сотрудников и охранников спасаться бегством.

Эрикссон в это время занимался в Лейпциге анализом ДНК из фекалий бонобо. Вернувшись в Конго, антрополог счел невозможным в создавшейся обстановке продолжать научные изыскания. Все свои силы он бросил на организацию вооруженного отпора бандитам. Снова ему помогло знание местного языка и психологии — по его словам, в глазах местных жителей европеец, говорящий на их языке и глубоко понимающий их проблемы, обладает большим авторитетом. Ему удалось поднять оставшихся в парке егерей и часть сельских жителей на борьбу с браконьерами. В настоящее время шведский антрополог Йонас Эрикссон лично патрулирует экваториальные леса Республики Конго с автоматом Калашникова в руках, пытаясь спасти один вид высших приматов, самый миролюбивый, от другого, самого агрессивного» (Nature. 2007. V. 447. P. 635–636, пер. А. Маркова).

Эрикссон, хотя и занимается обезьянами (а возможно, именно поэтому), несомненный гуманист, защитник слабых. Так что у двух разумов есть надежда на мирный исход сосуществования — при условии, что один из представителей этой пары слаб и зависим, а другой — силен и благороден. Будем надеяться, что все человечество в любых обстоятельствах, при столкновениях с любым возможным партнером выберет для себя судьбу второго элемента этой пары.