Глава 24

В силу своей профессии ветеринары часто получают травмы. И неудивительно — ведь наши пациенты редко проявляют готовность к сотрудничеству, манипуляции врача не вызывают у них энтузиазма. Много раз, оказавшись в обществе коллег, мне приходилось наблюдать, как они друг перед другом хвастались размерами и количеством шрамов от собачьих укусов.

— Взгляните-ка вот на этот, — восклицал какой-нибудь бывалый эскулап, демонстрируя отметину на среднем пальце левой руки. — Это укус чау-чау. А вот этот, на большом пальце…

— Можете не продолжать. Это черный кокер-спаниель, у меня самого есть точно такой же вот здесь, — перебил другой ветеринар. — А вот этот, на мизинце, остался после стычки с чихуахуа.

Вскользь взглянув на шрамы рассказчика, присутствующие спешили предъявить собственные боевые отметины, некоторые даже закатывали рукава, обнажая изуродованные запястья и предплечья, и каждый настаивал на том, что именно ему довелось пережить нападение самой злобной и кровожадной твари на свете. Я видел действительно страшные шрамы от укусов обезьяны, хозяева которой искренне сожалели, что не оставили ее на родине — в джунглях. Тогда, в шестидесятые годы, в нашем округе еще не были введены ограничения на содержание обезьян в качестве домашних животных.

Однажды ясным весенним утром — дело было в воскресенье, я вел прием, — в клинику вошла седовласая дама, крепко державшая видавший виды поводок, к другому концу которого был привязан упирающийся красноглазый метис чау-чау. О его принадлежности к этой породе свидетельствовал черный язык, мелькавший в пасти, когда он принимался с остервенением жевать поводок. Мне сразу бросилась в глаза неестественно напряженная поза и выгнутая спина пса. Я заметил, что зубы у него сточены, видимо, о плоть незваных гостей, неосторожно зашедших во двор, либо о кости, палки или камни, которые он грыз от нечего делать.

— О, я знаю, это снова его ужасная прострация, доктор, — всхлипнула дама, заламывая руки. — Эта бездомная дворняжка с соседней улицы снова пришла в охоту, и я просто не в силах удержать моего пса. Но кто-то ведь должен принять меры!

Я не понял, что она имела в виду, поскольку понятия не имел, с помощью каких мер этот «кто-то» мог бы воздействовать на нормальный репродуктивный цикл. От меня не ускользнуло слово «прострация», и я решил поправить леди, исключительно в интересах науки.

— Простата, — объявил я.

— Что вы сказали?

— У него простата, а не прострация. О прострации говорят, когда кто-нибудь отключается и лежит без движения.

— Ну да, такое с ним тоже случается!

То, что она является владелицей собаки с черным языком и красными глазами, да еще с больной простатой и склонностью впадать в прострацию, внушало ей необъяснимую гордость. По крайней мере, мне так показалось.

Возможно, не всем известно, что кобели обладают предстательной железой, а многим это, вероятно, безразлично до тех пор, пока у их собственного пса не начнутся такого рода проблемы. Я не стану описывать здесь методы исследования простаты кобелей, скажу только, что делается все, как при осмотре человеческих самцов.

— Как его зовут? — спросил я у леди, подходя к псу.

— Грязнулей.

Кличка вполне соответствовала действительности. Этому Грязнуле не помешало бы принять душ, расчесать шерсть, обрезать когти и почистить зубы.

— Пес кусается?

— О нет, мои внуки любят на нем виснуть, а он никогда даже не огрызнется, — заверила хозяйка.

— Может быть, лучше надеть на него намордник, просто так, на всякий случай? — предложил я.

— Нет, это так жестоко! Обещаю, буду крепко его держать, — взмолилась дама.

Рассудив, что она лучше знает свою собаку, я решил уступить и приготовился начать процедуру, которую медицинские работники именуют осмотром предстательной железы. Я не раз проводил подобное исследование, и убедился: собаки испытывают при этом значительно меньший дискомфорт, чем люди; уверен, все дело в том, что четвероногие пациенты не начинают нервничать за несколько дней в ожидании неприятного свидания с урологом.

— Покрепче держите ему голову, мэм, — попросил я.

Это было еще до того, как страховые компании решительно высказались против общепринятой практики, разрешавшей хозяевам животных самим держать питомцев во время осмотра в ветеринарной клинике.

Жалостливая дама обеими руками обхватила покрытую шрамами голову своего бывалого пса, а я натянул перчатки и зашел собаке в тыл. Пес не сводил с меня глаз и пристально следил за каждым моим движением. Я осторожно приподнял ему хвост, но едва мне удалось войти в контакт с означенной железой, как пациент взорвался, словно динамит в консервной банке.

В считанные секунды свирепо рычащий Грязнуля вырвался из рук своей запаниковавшей хозяйки, развернулся на столе и вонзил четыре тупых зуба прямо в мою правую руку. Честно говоря, едва заслышав рык, хозяйка тотчас же разжала руки и воздела их к потолку. А когда я схватился от боли за запястье правой руки, пес спрыгнул со стола, щедро полил мочой нижнюю половину северной стены кабинета, повернул ко мне свою клоунскую физиономию и победно ухмыльнулся.

— Какого же я свалял дурака, разрешив женщине держать собаку, — вот была моя первая мысль, когда я, заливая кровью пол, бросился к раковине. — Почему не настоял, чтобы на него надели намордник?

Вторая мысль была об игре в гольф. Все неделю я предвкушал, как мы с моим постоянным партнером аптекарем Лореном Кодлом возьмем реванш у наших соперников Билли Девиса и Джима (Титаника) Томпсона. Предыдущая встреча была прервана хозяином лошади, которому экстренно понадобилась моя помощь.

Я собирался поехать в гольфклуб часа через два-три, а теперь сомневался, смогу ли не то чтобы играть, а хотя бы держать клюшку, поскольку рука продолжала кровоточить и быстро опухала.

Лорен не придет в восторг, узнав о моей очередной травме. На прошлой неделе у меня болела поясница из-за того, что на меня улеглась арабская кобыла, когда я зашивал порез на ее правом колене. До этого баран с разбегу врезался мне в грудную клетку, а еще раньше скунс укусил меня за указательный палец правой руки.

Тем временем хозяйка увела Грязнулю в приемную, где прочитала ему краткую лекцию о том, как невежливо кусать людей, ни словом не обмолвившись, по какой причине нельзя кусать доктора Джона. Очевидно, она не считала это таким уж страшным проступком, коль скоро все мои неприятности были оплачены.

После непродолжительной дискуссии мы с ней решили, что, пока Грязнуля пребывает в таком настроении, делать ему инъекции небезопасно, и я рекомендовал добавлять антибиотик в корм, поскольку болезнь никак не отразилась на аппетите пса. Наполнив флакон новым чудодейственным снадобьем, предназначенным для индюков, но, по-моему мнению, вполне подходящим и для собак, я, любезно улыбаясь, проводил обоих до автомобиля, после чего ринулся к холодильнику за льдом.

Однако повязка со льдом только усилила боль. Ощущение было такое, словно кто-то ввинчивает мне в руку четыре здоровенных штопора. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что укус из-за тупых, стертых зубов Грязнули оказался не настолько глубок, как мне показалось, и рана больше похожа на обширную ссадину. Я подержал лед подольше, пока рука окончательно не онемела, затем вытер ее насухо, смазал раствором антибиотика для индюков, после чего тщательно забинтовал, пользуясь левой рукой и зубами, а напоследок принял две таблетки аспирина.

В тот день я решил не ходить в церковь, дабы избежать сокрушительных рукопожатий. Впрочем, я опасался не столько рукопожатий — здороваться я мог бы и левой рукой, — сколько необходимости в деталях обсуждать происшествие: несомненно каждый из присутствующих стал бы предлагать мне проверенные домашние снадобья и вспоминать, как кто-то из его знакомых умер или потерял руку в точно такой же ситуации.

К тому времени, когда я прибыл в гольфклуб, боль немного утихла. Рука почти не беспокоила меня, если я не пытался шевелить пальцами, но заметно опухла.

— Что с вами сегодня, господин ветеринар? — поинтересовался Лорен, заметив, что я осторожно держу поврежденную руку над головой. В таком положении она меньше болела.

— Ничего особенного, господин аптекарь, просто царапина, — солгал я.

— Вас снова укусила собака? — справедливо предположил он. — Вы никогда не думали подыскать себе нормальную работу?

Я решил не признаваться, что такая мысль приходила мне в голову совсем недавно, вместо этого вышел к метке и начал экспериментировать с клюшкой, пробуя различные способы захвата, и предоставил остальным обсуждать мою последнюю травму и строить догадки, как она повлияет на исход матча.

— Надеюсь, вы уступите нам два боковых? — попросил Лорен у наших соперников. — Сегодня его снова укусила собака.

В ответ они оба должны были разразиться негодующими возгласами, а затем отказаться от этой «возмутительной и совершенно бредовой идеи». Так и случилось.

— Два боковых? Да вы белены объелись? — хором воскликнули Билли и Тай.

— Даже родной бабушке я не уступил бы двух боковых! — добавил один из них.

— Еще бы, — поддержал второй, — МакКормак каждый раз рассказывает сказки про собачий укус, наверное, просто рассчитывает вызвать у нас сочувствие и выпросить фору. А между прочим в прошлый раз меня тоже укусили, да к тому же я еще и обжегся.

Лишь после того как я продемонстрировал руку, они проявили некоторое сочувствие, даже не стали требовать, чтобы я снял бинт, ограничившись осмотром выползшей из-под повязки зловещей красноты. И, наконец, был достигнут компромисс, соперники согласились уступить мне удар на номере четвертом и разрешили бить от дамской лунки номер семь.

Первый мяч я послал неудачно. Он улетел за деревья на левом фланге и приземлился в живой изгороди Клиффа Дансби, неприлично далеко от поля. Билли и Джим разразились хохотом, а мы с Лореном только горестно смотрели вслед мячу, не в силах поверить в мой позор.

Пока на поле действовали наши противники, я отошел в сторону и принялся отрабатывать захват. Выяснилось, что в момент удара я излишне напрягал поврежденную конечность. Очевидно, унизительный промах объяснялся тем, что мою руку повело от боли.

— Не позволяйте своей правой руке действовать самостоятельно, пусть она только поддерживает левую в момент удара, — посоветовал мне Лорен. — Потому-то мяч и отклонился вправо. Я хотел сразу же сказать вам об этом.

— Что мне действительно необходимо, так это кусок пластыря, — пробормотал я, копаясь в своей сумке.

В одном из отделений я обнаружил широкий пластырь для лошадей и в несколько слоев обмотал им раненую руку. В результате кисть превратилась в толстый сверток, утратив всякую способность гнуться и что-либо удерживать. Теперь я ничего не мог делать этой рукой, безжизненно лежавшей на рукоятке клюшки в полусогнутом положении.

— Бейте, МакКормак, если можете, конечно! — воскликнул Джим.

Пробная попытка показала, что благодаря новой повязке и усовершенствованному захвату клюшки я почти не ощущал боли в руке. Тем не менее, почувствовав прилив азарта и некоторого раздражения против соперников, я решительно вышел вперед и ударил по мячу, послав его далеко вперед, намного дальше обычного.

На поле воцарилось молчание, нарушаемое только фырканьем Лорена и невежливыми комментариями противников.

— Мы снова попались, Джим, — объявил Билли.

Мой мяч все еще катился, подскакивая по засохшей траве, и в конце концов остановился внутри огороженной лужайки.

Джим, ни слова не говоря, отошел в дальний конец поля, яростно толкая за собой старую, разбитую и отчаянно скрипевшую тележку. Было ясно, он не собирается иметь со мной ничего общего.

Настала моя очередь сделать следующий бросок, который должен был покрыть значительную часть лужайки. Я извлек из сумки клюшку и небрежно ударил по мячу, но промазал. У меня не вышло высокого навесного броска, на который я рассчитывал, и мяч взлетел совсем невысоко — не выше пряжки поясного ремня — под дружный смешок Джима и Билли. Однако их веселье прекратилось, когда мяч врезался в мачту с флажком, а затем каким-то чудом упал почти отвесно рядом с лункой. Из-за мощного удара, пришедшегося по середине мачты, флажок покосился вправо и прекратил раскачиваться только к тому моменту, когда соперники приготовились к своему второму броску.

Мне стало неловко! И не только потому, что я добился такого успеха на пятой лунке, — ведь мы с Лореном выцыганили у них фору из-за моей пораненной руки! Теперь доверие ко мне было серьезно и, возможно, окончательно подорвано. Билли с Джимом больше не поверят ни одному моему слову.

Оставшиеся семнадцать лунок мы разыграли вничью, а на восемнадцатой первый раз в жизни мой счет равнялся семидесяти трем очкам. Каждая подача была настоящей мечтой игрока-любителя, а каждый удар был результатом полной сосредоточенности и уверенности в себе. Лорен заговорил о том, что наш предыдущий матч был прерван, поскольку меня отозвали к лошади; как оказалось его признали проигранным, хотя мы и вели в счете. Я не очень понял, какое отношение это имеет к сегодняшнему матчу. Однако из-за всех этих разговоров и соглашения, которое нам пришлось заключить после девятой лунки, наш матч признали закончившимся вничью. А мне так и не пришлось как следует насладиться своим триумфом!

Мало того, возникла еще одна проблема. Потерпев фиаско на первой лунке, Билли и Джим прикусили языки, и даже Лорен перестал разговаривать со мной, после того как я длинным броском накрыл лунку под номером пять. Он не поздравил меня с отличным попаданием, да и к лунке мне пришлось идти одному. А противники даже не поблагодарили меня, когда я нашел их мяч, закатившийся в глубокую выбоину.

За всю мою практику игры в гольф, полную промахов и неудач, мне выпал лишь один-единственный миг торжества, однако я не почувствовал радости. Какой смысл играть, если вы не можете обсудить с друзьями удачный бросок?

Через пару дней после матча мне позвонила хозяйка Грязули. Псу лучше не стало, и она решила, что ему необходимы уколы.

— Я возьму с собой Джеймса, своего садовника, чтобы он подержал пса, когда вы будете вводить ему лекарство. Кстати, я слышала, что Грязнуля принес вам удачу и в прошлое воскресенье вы выиграли партию в гольф.

— Кто вам сказал? — поразился я.

Разумеется, в нашем захолустном городишке, где все знакомы друг с другом, новости разносятся быстро и удивляться тут нечему. Но мне было любопытно, от кого она узнала эту новость.

— Мой муж заходил в аптеку, чтобы заказать лекарство, и услышал об этом от Лорена. Кроме того, в то воскресенье некоторые клиентки парикмахерской Люсиль тоже были на поле для гольфа и слышали, как о вашей игре рассказывал мистер Идрейн.

В маленьком городке не соскучишься — если вы любитель собирать сплетни и слухи.

Несколько часов спустя Грязнуля стоял на смотровом столе, стиснутый мощными руками Джеймса. Пасть была надежно обмотана пластырем. Действуя левой рукой, я провел осмотр и мои подозрения подтвердились. Простата оказалась увеличенной и воспаленной, поэтому пришлось назначить псу курс инъекций. Целую неделю верный Джеймс водил Грязнулю в клинику и ограждал меня от возможных увечий.

Три недели полного покоя, и, наконец, моя рука уменьшилась в размерах до такой степени, чтобы взяться за клюшку по-старому. Поскольку раньше я всегда держал ее неправильно, мой счет незамедлительно снизился, и меня снова приняли в братство местных гольфистов. Как приятно было опять допускать промахи и досадовать на неудачи!

Я до сих пор еще мечтаю научиться играть лучше. Мне даже приходила в голову безумная идея съездить домой к Грязнуле и сунуть руку ему в пасть… Или добрые отношения с приятелями по гольфклубу важнее заработанных очков?