V. НЕОПРЕДЕЛЕННОСТЬ

Итак, насытившись заграницей, обогатившись нужными познаниями, Сковорода пожелал возвратиться в свое отечество.

«Надеясь всегда на проворство ног, он пустился назад. Как забилось сердце его, когда он издали увидел деревянную колокольню родимой своей деревушки! Вербы, посаженные в отеческом дворе тогда, когда он был еще дитятею, распростирали свои ветви по крыше хижины. Он шел мимо кладбища; тут большое число новых крестов бросало длинные тени. «Может быть, многих, — думал он, — теперь заключает в себе мрак могилы!» Он перескочил через ограду, переходил с могилы на могилу, пока, наконец, поставленный в углу камень показал ему, что уже нету него отца. Он узнал, что все его родные переселились в царство мертвых, кроме одного брата, коего пребывание было ему неизвестно».

Скудный рассказ Гесс де Кальве ничего не говорит о впечатлении, произведенном на Сковороду потерей близких. Мучительное искание Сковороды еще не нашло исхода, и смерть всех родных, очевидно, увеличив и без того тяжелое его душевное состояние, не поразила его особенным, специфическим горем личной разлуки с людьми, несомненно, бывшими ему дорогими.

Повидимому, уехал[19] он за границу прямо из Киева, не повидавшись с родными, и, когда вернулся, не застал их уже в живых.

Какой?то странной печалью звучат слова Гесс де Кальве: «Побывавши в родимой деревушке, он взял опять свой страннический посох и многими обходами пошел на Харьков». Осиротелым и скорбным представляется мне это блуждание Сковороды из родной деревушки в Харьков.

«Отделенный ото всего, Сковорода остался один и был подобен кольцу, выброшенному из цепи человечества».

«Он на родине стал чужим», говорит и Снегирев.

Начинается десятилетний период одиночества, отъединенности от людей, ухода внутрь. Скорода всегда был сосредоточенным, живущим более внутренней, чем внешней жизнью, но в этот период искание обостряется, разлад с собой увеличивается, душевный мрак и хаос сгущаются, и, прежде чем найден был выход, пришлось долго идти стезей страдания и томления.

Прежде чем мы попытаемся дать себе отчет во внутреннем состоянии Сковороды, сообщим немногие внешние факты, известные нам, в обстановке которых начал Сковорода этот период особенной внутренней сосредоточенности.

По дороге в Харьков, в то время как он без определенной цели «с дальними обходами» блуждал туда и сюда, с ним произошел характерный случай.

«Возвратясь из чужих краев, наполнен ученостью, сведениями, знаниями, но с пустым карманам, в крайнем недостатке всего нужнейшего, проживал он у своих прежних приятелей и знакомых. (Очевидно, «дальние обходы» Гесс де Кальве и обозначают эти переходы от одного приятеля или знакомого к другому).

Как и сих состояние не весьма зажиточно было, то искали они случая, как бы употребить его труды с пользой его и общественной. Скоро открылось место учителя поэзии в Переяславле, куда он и отправился по приглашению тамошнего епископа. Сковорода, имея тогда уже более основательные и более обширные познания, нежели каковы были тогда в училищах провинциальных, написал рассуждение о поэзии и руководство к искусству оной так новым образом, что епископу показалось странным и несообразным прежнему старинному обычаю. Епископ приказал переменить и преподавать по тогдашнему обыкновенному образу учения.

Сковорода, уверен будучи в знании своем и точности дела сего, не согласился переменить и оставить написанные им правила поэзии, которые были простые и вразумительные для учащихся, да и совсем новое и точное давали понятие об оной. Епископ требовал от него письменного ответа образом судебным через консисторию, для чего он не выполнил повеления. Сковорода ответствовал, что он полагается на суд всех знатоков в том, что рассуждение его о поэзии и руководство, написанное им, есть правильное и основанное на природе сего искусства. Притом в объяснении прибавил латинскую пословицу: «Alia res sceptrum, Alia plectrum, т. е. одно дело пастырский жезл, а иное пастушья свирель.

Епископ на докладе консистории сделал собственноручное распоряжение: не живяше по среде дому моего, творяй гордыню. Вслед за сим Сковорода изгнан был из переяславского училища».

«Рассуждение о поэзии и руководство к искусству оной» не дошло до нас, и мы не можем судить о достоинстве его. Легкость, с которой Сковорода написал его, показывает, как обширны были его познания в этой специальный области, а оригинальность его мысли засвидетельствована раздражением епископа.

Снегирев, пользовавшийся «сведениями об украинском философе от двух почтенных мужей, лично его знавших», говорит, что Сковорода написал свое «Рассуждение», «руководимый исследованиями Тредьяковского и Ломоносова»[20]; архиерей же ямбам Ломоносова предпочитал силлабические стихи Симеона Полоцкого. В таком случае нельзя не отметить научного и эстетического вкуса Сковороды, который новаторски положил в основу своей поэтики высокую оценку своего гениального современника и так был уверен в ней, что не побоялся стойко ее защищать перед епископом, от которого зависела его судьба.

«С пустым карманом, в крайнем недостатке всего нужнейшего» он нисколько не испугался[21] перспективы быть изгнанным и властному повелению епископа противопоставил не менее властное самочувствие. Епископ назвал это «гордыней», Ковалинский — твердостью духа. Мне кажется, правы оба. Твердость и правота Сковороды вообще облекалась в гордую форму.

Попытка «устроиться» (впрочем характерно, что не сам он «искал случая употребить свои труды с пользою себе и обществу», а искали за него друзья, и согласие Сковороды, очевидно, диктовалось нежеланием их стеснять, ибо «состояние сих не весьма достаточно было») оказались неудачной. Самобытная натура Сковороды заключала в себе какуюто первичную неприспособленность к общему укладу окружающей жизни и требовала от него совершенно самостоятельного и оригинального жизненного пути.

Вторая пытка, скоро им сделанная, также кончилась неудачно.

После изгнания из училища материальное положение Сковороды было очень неважное.

«Недостатки стесняли его крайне, но нелюбостяжательный нрав его поддерживал в нем веселость его. Он перешел из училища жить к приятелю своему, который знал цену достоинств его, но не знал стеснения нужд его. Сковорода не смел просить помощи, а приятель не вздумал спросить его о надобности. Итак, переносил он нужды скромно, молчаливо, терпеливо, безропотно, не имея тогда как только две худые рубашки, один компотный кафтан, одни башмаки, одни черные гарусные чулки.

Не в далеком расстоянии имел жительство малороссийский знаменитый дворянин Стефан Тамара, которому потребен был учитель для сына. Сковорода одобрен был ему от знакомых и приглашен им в деревню Каврай, где и поручен ему сын в смотрение и науку.

Старик Тамара от природы имел великий разум, по службе обращаясь с иноземцами, приобрел нарочитые знания, однако придерживался многих застарелых предубеждений, свойственных грубого воспитания людям, которые смотрят с презрением на все то, что не одето в гербы и не расписано родословиями. Сковорода начал раньше возделывать сердце воспитанника своего и, рассматривая природные склонности его, только помогать природе вращении направлением легким, нежным, нечувственным, а не безвременно обременять разум его науками, и воспитанник привязался к нему внутреннею любовью.

Целый год продолжалось обращение его с сыном, но отец никогда не удостаивал учителя ни одним словом разговора, хотя всякий день за столом он с воспитанником бывал у него».

Сковорода был самолюбив.

«Чувствительно было такое унижение человеку, имевшему в низкой простоте благородное сердце; но Сковорода сносил все это и несмотря на презрение и уничижение его исправлял должность свою по совестной обязанности.

Договор был сделан на год, и он хотел сдержать свое слово.

В одно время, разговаривая с воспитанником своим и видя любовь его к себе, а по сему обращаясь с ним откровенно и просто, спросил его, как он мыслит о том, что говорили. Воспитанник в тот случай ответил неприлично. Сковорода возразил ему, что он мыслит о сем, как свиная голова. Служители тотчас отнесли к госпоже, а барыня мужу[22]. Старик Тамара, ценя все?таки учителя, но уступая жене, отказал ему от дома и от должности; и при отпуске его, в первый раз заговоря с ним, сказал ему. Прости, государъ мой! Мне жаль тебя!».

«Сковорода остался без места, без пропитания, без одежды, но не без надежды. Убог, скуден, нуден приехал он к приятелю своему, одному сотнику переяславскому, человеку добродушному и страннолюбивому. Тут нечаянно представился ему случай ехать в Москву с Калиграфом, отправлявшимся в московскую академию проповедником, с которым он, как приятель его, и поехал; а оттуда в Троицкую Сергиеву лавру, где был тогда наместником многоученый Кирилл, бывший после епископом Черниговским. Сей, увидя Сковороду, которого знал уже по слухам, нашел в нем человека отличных дарований и учености, старался уговорить его остаться в лавре для пользы училища; но любовь его к отечественному краю отвлекала его в Малороссию. Он возвратился паки в Переяславль, оставя по себе в лавре имя ученого и дружбу Кирилла».

Характерно это бесцельное путешествие в лавру. Для чего он поехал? «Нечаянно» представился ему случай И если он поехал в лавру за чем нибудь, почему он в ней не остался! Его там признали, расположены были к нему дружественно, его просили остаться для пользы «училища» (т. е. академии). Он мог бы использовать свои обширные познания и найти определенное жизненное дело. Но его потянуло на родину. Только что он уехал из Малороссии, и его опять тянет обратно. Очевидно, он находится в нерешимости и тоске. Неизвестно, зачем предпринимает далекое путешествие, неизвестно, зачем возвращается назад. Душа его томится и ищет.

События, только что рассказанные, охватывают по крайней мере два — три года. И все они, начиная с эпизода с составлением «Поэтики» и кончая путешествием в лавру, носят неопределенный характер. Видно, что душа Сковороды не в этих внешних фактах, а где?то далеко.

Примечания:

1

Здесь следует указать, что я беру новую философию в ее главном русле. Для меня важна магистраль новой философии, т. е. та ее линия, по которой она двигалась и развивалась. В этом смысле Декарт или Кант больше характерны для новой философии, чем Бёме или Баадер, ибо последние, во — первых, отрицаются магистралью новой философии, во — вторых, по существу являются продолжателями средневекового и античного умозрения и ничего нового в себе не заключают. Они новы, как ново все гениальное, но содержание их старое и давно известное.

2

Об этом см. «Беркли и имманентная философия» в моем сборнике

19

Говорю уехал, Потому что генерал Вишневский взял Сковороду с собой, т. е. в экипаж. См. Крит. библ. статью проф. Багалея, I, IV. Свое же путешествие пешком он начал один, уже приехав в Венгрию и покинув генерала.

20

«Отеч. записки», 1823 г., № 42.

21

Он вовсе не хотел уходить. В одном из писем к Ковалинскому, вспоминая об этом событии, Сковорода говорит, что изгнан он был с великою для него печалью — ejectus sum cum maximo dolore. 1,72, письмо 36.

22

А. К говорит: «Жена Тамары была грубая и дерзкая женщина; она обходилась со Сковородой заносчиво, сажала его за стол вместе со слугами, которые потешались над Сковородой». «Ворон, сборник», стр. 255.