• ГЛАВА XXXII. О ПРИНЦИПАХ ХРИСТИАНСКОЙ ПОЛИТИКИ
  • ГЛАВА XXXIII. О ЧИСЛЕ, ДРЕВНОСТИ, ЦЕЛИ, АВТОРИТЕТЕ И ТОЛКОВАТЕЛЯХ КНИГ СВЯЩЕННОГО ПИСАНИЯ
  • ГЛАВА XXXIV. О ЗНАЧЕНИИ СЛОВ «ДУХ», «АНГЕЛ» И «ВДОХНОВЕНИЕ» В КНИГАХ СВЯЩЕННОГО ПИСАНИЯ

  • ГЛАВА XXXV. О ТОМ, ЧТО ОЗНАЧАЮТ В ПИСАНИИ СЛОВА «ЦАРСТВО БОЖИЕ», «СВЯТОЙ», «ПОСВЯЩЕННЫЙ» И «ТАИНСТВО»
  • ГЛАВА XXXVI. О СЛОВЕ БОЖИЕМ И О ПРОРОКАХ
  • ГЛАВА XXXVII. О ЧУДЕСАХ И ОБ ИХ УПОТРЕБЛЕНИИ
  • ГЛАВА XXXVIII. О ТОМ, ЧТО ПОНИМАЕТСЯ В ПИСАНИИ ПОД СЛОВАМИ «ВЕЧНАЯ ЖИЗНЬ», «АД», «СПАСЕНИЕ», «ГРЯДУЩИЙ МИР» И «ИСКУПЛЕНИЕ»
  • ГЛАВА XXXIX. О ТОМ, ЧТО ПОНИМАЕТСЯ В ПИСАНИИ ПОД СЛОВОМ «ЦЕРКОВЬ»

  • ГЛАВА XL. О ПРАВАХ ЦАРСТВА БОЖИЕГО ПРИ АВРААМЕ, МОИСЕЕ, ПЕРВОСВЯЩЕННИКАХ И ЦАРЯХ ИУДЕЙСКИХ

  • ГЛАВА XLI. О МИССИИ НАШЕГО СВЯТОГО СПАСИТЕЛЯ
  • ГЛАВА XLII. О ЦЕРКОВНОЙ ВЛАСТИ
  • ГЛАВА XLI. О ТОМ, ЧТО НЕОБХОДИМО ДЛЯ ПРИНЯТИЯ ЧЕЛОВЕКА В ЦАРСТВО НЕБЕСНОЕ
  • Часть третья. О ХРИСТИАНСКОМ ГОСУДАРСТВЕ

    ГЛАВА XXXII.

    О ПРИНЦИПАХ ХРИСТИАНСКОЙ ПОЛИТИКИ

    Слово Божие, донесенное пророками, является главным принципом христианской политики. Я выводил до сих пор права верховной власти и обязанности подданных исключительно из принципов природы, поскольку опыт доказал их истинность или соглашение людей в отношении употребления слов сделало их таковыми, т. е. я вывел их из природы людей, поскольку мы ее знаем из опыта и из общепринятых определений, т. е. таких слов, которые существенны для всех политических рассуждений. Но в отношении того, о чем я буду говорить в ближайших главах, а именно в отношении природы и прав христианского государства, где многое зависит от сверхъестественного откровения воли Божьей, я буду основываться в своем рассуждении не только на естественном Слове Божьем, но и на пророческом.

    Но не следует отказываться от естественного разума. Тем не менее мы не должны отречься от наших чувств и опыта, а также от нашего естественного разума (который является несомненным Словом Божьим). Ибо все эти способности Бог нам дал, дабы мы пользовались ими до второго пришествия нашего святого Спасителя. Поэтому они не должны оставаться втуне, а должны быть употреблены для приобретения справедливости, мира и истинной религии. Ибо хотя в Слове Божием многое сверх разума, т. е. не может быть ни доказано, ни опровергнуто естественным разумом, но в нем нет ничего, что противоречило бы разуму. А если имеется видимость такого противоречия, то виной этому или наше неумение толковать Слово Божие, или наше ошибочное рассуждение.

    Вот почему, если мы встречаем в Писании что-либо, что не поддается нашему исследованию, мы обязаны понять это так, как оно сказано, а не стараться извлечь из этого путем логических операций философскую истину о каких– то непостижимых и не соответствующих правилам естественного знания таинствах. Ибо с таинствами нашей религии дело обстоит так, как с лекарственными пилюлями, которые оказывают свое целебное действие только тогда, когда их проглатывают целиком. Если же их разжевывать, то они, не оказав никакого действия, выбрасываются вон.

    Что означает подчинение разумения. Но, говоря о подчинении нашего разумения, мы имеем в виду не подчинение наших умственных способностей мнению человека, а о повиновении нашей воли там, где это для нас обязательно. Ибо изменить свое чувство, память, рассудок, разум я мнение не в нашей власти, так как они всегда и необходимо детерминированы тем, что мы видим, слышим и о чем мы думаем, и поэтому не они определяются нашей волей, а наша воля определяется ими. Мы тогда подчиняем наш рассудок (understanding) и разум (reason), когда не прекословим, когда говорим так, как нам приказывает законная власть, и соответствующим же образом и живем, короче говоря, когда мы доверяем и верим тому, кто говорит, хотя бы наш разум был не способен понимать что-либо из сказанного.

    Каким образом Бог говорит людям. Если Бог говорит человеку, то это должно быть или непосредственно, или через посредство человека, с которым сам Бог раньше говорил непосредственно. Как Бог может говорить с человеком непосредственно, могут достаточно хорошо понимать те, с кем Бог так говорил. Но трудно, если не невозможно, понять, как в этом могут удостовериться другие. Ибо если человек заявляет мне, что Бог говорил с ним сверхъестественным образом и непосредственно, и я в этом сомневаюсь, то я с трудом себе представляю, какие доказательства он может выдвинуть, чтобы заставить меня верить этому. Правда, если это мой суверен, то он может обязать меня к повиновению так, чтобы я ни действием, ни словом не выражал ему свое неверие, но не так, чтобы я думал иначе, чем мне внушает мой разум. А если мне говорит подобное I' человек, не имеющий надо мной такой власти, тогда ничто не может заставить меня ни верить, ни повиноваться.

    Ибо если кто-нибудь утверждает, что Бог говорил ему в Священном писании, то это значит, что Бог говорил с ним непосредственно, а лишь через пророков, апостолов или церковь – точно так, как он говорит всем другим христианам. Если же кто-либо утверждает, что Бог говорил с ним сне, то это значит лишь, что ему снилось, будто Бог говорил с ним. Такое утверждение не может заставить верить тех, кто знает, что сновидения имеют большей частью естественные причины и могут возникать из прежних мыслей и что сновидения, подобные этим, имеют своим источником самомнение, глупое высокомерие и ложное мнение о собственной набожности или других качествах, в силу которых, как человек полагает, он заслужил милость необычайного откровения. Если же человек утверждает, что ему было видение или что он слышал голос, значит, это ему снилось, когда он находился в состоянии между сном и бодрствованием, ибо в таких случаях люди часто, не заметив своей дремоты, естественно принимают свои сны за видения. А если человек утверждает, что говорит в силу сверхъестественного вдохновения, то это значит, что он испытывает такое горячее желание говорить или чувствует себя так вознесенным в своем собственном мнении, что не может указать для этого никакого естественного и достаточного основания. Так что хотя всемогущий Бог может говорить с человеком посредством снов, видений, голоса и вдохновения, однако Он никого не обязывает верить тому, кто утверждает, что Бог с ним таким образом говорил, ибо утверждающий это, будучи человеком, может ошибиться и, что еще хуже, лгать.

    С помощью каких признаков можно узнать пророка. Как же в таком случае тот, кому Бог никогда не открывал своей воли непосредственно, кроме как путем естественного разума, может знать, когда он должен и когда не должен повиноваться Слову Божьему, возвещенному человеком, который называет себя пророком? Из 400 пророков, у которых царь Израиля просил совета, идти ли ему войной на Рамот Галаадский (3 Цар. 22), только один Михей оказался истинным. Пророк, который был послан пророчествовать против алтаря, воздвигнутого Иеровоамом (1 Цар. 13), хотя и был истинным пророком и доказал двумя чудесами, сотворенными в присутствии Иеровоама, что он действительно был послан Богом, был, однако, обманут другим пророком – старцем, который убедил его якобы Словом Божьим поесть и попить с ним. Если один пророк обманывает другого, то каким же иным путем, если не путем разума, можно удостовериться в воле Божьей? На что я отвечаю на основании Священного писания, что имеются два признака, которые в совокупности, но не каждый в отдельности обнаруживают истинного пророка. Первый – это творение чудес, второй – не учить другой религии, кроме уже раз установленной. Взятый же в отдельности, ни один из них не является достаточным. Если восстанет среди тебя пророк или сновидец и представит тебе знамение или чудо и сбудется то знамение или чудо, о котором он говорил тебе, и скажет притом: «пойдем вслед богов иных, которых ты не знаешь»… то не слушай слов пророка сего и т. д. А пророка того или сновидца того должно предать смерти за то, что он уговаривал вас отступить от Господа, Бога вашего (Втор. 1-5). Эти слова говорят о двух вещах. Во-первых, что Бог не хочет, чтобы мы одни чудеса принимали за доказательство пророческого признания, ибо они во многих случаях являются лишь испытанием прочности нашей приверженности Богу, как об этом говорится в 3-м стихе. Ибо чудеса, которые творили египетские волхвы, хотя и не были так велики, как чудеса, творившиеся Моисеем, однако были большими чудесами. Во-вторых, что, как бы ни были велики чудеса, однако, если они имеют целью побудить к восстанию против короля или против того, кто управляет его именем, то совершающий такие чудеса должен считаться посланным для испытания верности подданных. Ибо слова эти: «Отступить от Господа, Бога вашего» – равнозначны здесь словам: «Отступить от царя вашего». Ибо заветом, заключенным у подножия горы Синай, они сделали Бога своим царем. И Бог управлял ими при посредстве одного Моисея, ибо только он говорил с Богом и время от времени возвещал его заповеди народу. Точно так же и Христос, Спаситель наш, заставив своих учеников признать его за мессию (т. е. за помазанника Божьего, пришествия которого как своего царя евреи ежедневно ждали и, однако, отвергли его, когда он пришел), не преминул предостеречь их против опасности чудес. Восстанут лжехристы и лжепророки и дадут великие знамения и чудеса, чтобы пре-: льстить, если возможно, и избранных (Матф. 24, 24). Из него видно, что лжепророки могут быть способны творить чудеса и мы не должны принять их учение за Слово Божье. Апостол Павел, кроме того, говорил в послании к Галатам, то если бы даже мы или Ангел с неба стал благовествовать не то, что мы благовествовали вам, да будет ему анафема. Благовествование Павла сводилось к тому, что Христос – царь. Следовательно, этими словами апостол Павел предает анафеме всякую проповедь против власти становленного царя. Ибо в этом послании он обращается к тем, кто благодаря его проповеди уже принял Иисуса как Христа, т. е. как царя иудейского.

    Признаки пророка в старом законе, чудеса и учение. Как творение чудес без проповеди установленного Богом учения, так и проповедь истинного учения без творения чудес являются недостаточными доказательствами непосредственного откровения. Ибо если человек, учащий не ложному учению, станет, не представляя чудес, выдавать себя за пророка, то его не следует принимать за того, за кого он себя выдает, как видно из слов Второзакония (18, 21; 22). Но можно здесь опять спросить: если пророк предсказал что-нибудь, то как мы можем знать, сбудется это или нет? Ибо он может предсказать нечто, что должно осуществиться через известный долгий промежуток времени, более долгий, чем продолжительность человеческой жизни, или он может предсказать неопределенно, что это, мол, осуществится рано или поздно; в таких случаях этот признак пророка оказывается бесполезным, поэтому чудеса, которые обязывают нас признать в ком-либо истинного пророка, должны быть подтверждены непосредственным событием, а не таким, которое должно произойти долгое время спустя. Таким образом, ясно, что проповедь установленной Богом религии и творение очевидных чудес являются единственными признаками, при совокупном наличии которых Писание предписывает нам признать соответствующего человека истинным пророком, т. е. человеком, получившим непосредственное откровение. Ни один из этих признаков, взятый в отдельности, не является достаточным, чтобы обязать кого-либо слушаться того, кто выдает себя за пророка.

    Чудеса прекратились, пророков больше нет, и их место заняло Священное писание. Ввиду того что чудеса теперь больше не совершаются и, следовательно, мы не имеем никакого признака, на основании которого могли бы проверить мнимое откровение или внушение свыше у частного лица, мы не обязаны прислушиваться к какому-либо учению, выходящему за рамки Священного писания, которое со времени нашего Спасителя заменяет пророчество и является достаточным восполнением отсутствия всяких других пророчеств и из которого при мудром и научном толковании и при внимательном умозаключении могут быть выведены без всякого вдохновения и сверхъестественного внушения все правила и предписания, указывающие наши обязанности по отношению как к Богу, так и к человеку. Из этого Писания я и буду черпать принципы моего учения о правах тех, кто являются верховными правителями христианских государств на земле, и об обязанностях христианских подданных по отношению к своим суверенам. С этой целью я буду говорить в следующей главе о книгах, авторах, цели и авторитете Библии.

    ГЛАВА XXXIII.

    О ЧИСЛЕ, ДРЕВНОСТИ, ЦЕЛИ, АВТОРИТЕТЕ И ТОЛКОВАТЕЛЯХ КНИГ СВЯЩЕННОГО ПИСАНИЯ

    О книгах Священного писания. Под книгами Священного писания подразумеваются те книги, которые должны служить каноном, т. е. указывать правила христианского образа жизни. А так как все правила поведения, которые люди обязаны добросовестно соблюдать, являются законами, то вопрос о Писании есть вопрос о том, что является законом, как естественным, так и гражданским, для всего христианства. Ибо хотя не указано в Писании, какие законы всякий христианский король обязан установить в своих владениях, однако указано, какие законы он не должен устанавливать. Так как я уже доказал, что суверены – единственные законодатели в своих владениях, то каноническими у каждого народа являются лишь те книги, которые устанавливает считать таковыми верховная власть. Верно, конечно, что Бог есть суверен всех суверенов, и поэтому если Бог повелевает что-либо какому-нибудь подданному, то последний обязан повиноваться Ему, как бы повеление Бога ни противоречило постановлению земного властителя. Но вопрос идет не о повиновении Богу, а о том, когда и что Бог сказал, а это подданные, не получившие сверхъестественного откровения, могут узнать .лишь при помощи того самого естественного разума, который внушил им в целях приобретения мира и правосудия повиноваться власти различных государств, т. е. власти своих законных суверенов. В соответствии с этим обстоятельством я могу признать Священным писанием лишь те книги Ветхого завета, которые постановила признать таковыми английская церковь. Так как хорошо известно, какие это книги, то незачем их здесь перечислять. Это те самые Книги, которые признаны св. Иеронимом, считавшим все остальные, а именно книгу премудрости Соломона, книгу Экклезиаста, книгу Иудифи, книгу Товита, I и II книги Маккавеев (хотя он видел I книгу на древнееврейском языке) и III, IV книги Ездры, апокрифами. Канонических книг Иосиф , ученый еврей, писавший в эпоху императора Домициана, насчитывал двадцать две, приводя это число в соответствие с числом букв в еврейской азбуке. Это же принимает и св. Иероним, хотя в самом подсчете он несколько расходится с Иосифом. Ибо Иосиф считает пять книг Моисея, тринадцать книг пророков, писавших историю своего времени (мы после увидим, как это согласуется с книгами пророков, содержащимися в Библии), и четыре книги гимнов и моральных правил. Св. Иероним же считает пять книг Моисея, восемь книг пророков и девять других священных книг. Септуагинта, т. е. те семьдесят ученых людей из евреев, которые были приглашены египетским царем Птолемеем для перевода еврейского закона с древнееврейского на греческий язык, оставили нам в качестве Священного писания на греческом языке именно те книги, которые приняты английской церковью.

    Что же касается книг Нового завета, то они одинаково признаны каноническими всеми христианскими церквами и сектами, которые вообще допускают канонизирование книг.

    Их древность. Кто были первоначальные авторы разных книг Священного писания, на этот счет нет достаточных указаний в какой-нибудь другой истории (каковые указания являются единственным доказательством в отношении вопросов факта), и это не может быть установлено при помощи доводов естественного разума, ибо разум служит для выявления истины не факта, а умозаключения. В этом вопросе поэтому мы должны руководствоваться светом, исходящим из самих книг. И хотя этот свет не показывает нам авторов каждой книги, однако он не бесполезен для установления эпохи, в которую книги были написаны.

    И прежде всего, что касается Пятикнижия, то тот факт, что оно называется Пятикнижием Моисея, не в большей мере может считаться достаточным доказательством в пользу того, что оно написано Моисеем, чем заглавия «Книга Иисуса», «Книга Судей», «Книга Руфи» и «Книга Царей» могут служить достаточным доказательством того, что эти книги написаны Иисусом Навином, судьями, Руфью и царями. Ибо в заглавиях книг часто указывается как автор, так и тема. История Ливия обозначает автора, но история Скандербега обозначает тему. Мы читаем в последней главе Второзакония (34, 6) о гробе Моисея, что никто не знает места погребения его даже до сего дня, т. е. до того дня, когда эти слова были написаны.

    Пятикнижие написано не Моисеем. Ясно поэтому, что эти слова написаны после его погребения. Ибо было бы странно думать, что Моисей, когда он еще был жив, говорит о месте своего погребения (хотя бы пророчески), что оно не было найдено до того дня. Но можно было бы думать, что только последняя глава, а не все Пятикнижие было написано кем-то другим. Рассмотрим поэтому то, что мы находим в книге Бытия (12, 6): И прошел Аврам по земле сей по длине ее до места Сихема, до дубравы Море. В этой земле тогда жили Хананеи. Ясно, что это слова человека, который писал тогда, когда хананеи не жили в этой земле, и, следовательно, это не мог быть Моисей, который умер до того, как вошел в нее. Точно так же в книге Чисел (21, 14) автор цитирует более древнюю книгу, которую он называет книгой Броней господних и в которой были описаны деяния Моисея у Красного моря и потоков Арнона. Достаточно ясно поэтому, что пять книг Моисея были написаны после его смерти, хотя неизвестно, когда именно.

    Однако, хотя Моисей не составил этих книг целиком и в той форме, в которой они у нас имеются, он тем не менее написал все то, что его авторству здесь приписывается, как, например, всю ту книгу закона, которая содержится, как кажется, в 11-й главе Второзакония и в следующих главах до 27-й и которую также внушено было написать на камнях при вступлении в землю Ханаанскую. И книгу закона написал Моисей сам (Втор. 31, 9) и отдал ее священникам • старейшинам израилевым, дабы читать ее каждые семь лет перед всеми сынами Израиля, когда они соберутся в праздник Кущей. Это тот закон, относительного которого Бог повелел евреям, чтобы их цари ( если бы они установили такую форму правления) сняли копию с оригинала, хранящегося у священников и левитов, и который Моисей велел священникам и левитам положить одесную ковчега завета (Втор. 31, 26). И это та книга, которая была потеряна, долгое время спустя была найдена Хелкией и послана I царю Иосии, который велел читать ее народу, возобновив завет между Богом и народом (2 Цар. 22, 8; 23, 1-3).

    Книга Иисуса Навина была написана долгое время спустя после его смерти. Что книга Иисуса Навина была также написана долгое время спустя после его смерти, можно заключить из многих мест самой книги. Иисус Навин поставил двенадцать камней среди Иордана как памятник перехода народа израильского. И об этих камнях автор говорит (Нав. 4, 9): Они там и до сего дня. Слова «до его дня» указывают на то, что само событие произошло незапамятные времена. Подобным же образом после слов господних, что он снял с народа посрамление Египетское, говорит (Нав. 5, 9): и называется то место «Галгал» се до сего дня, что не могло бы быть сказано во времена Иисуса Навина. Равным образом об имени долины Ахор, присвоенном ей в память беды, наведенной Аханом на лагерь, автор говорит, что оно «остается до сего дня» (Нав. 7, 26), что могло быть сказано лишь много спустя после смерти Иисуса Навина. Такого же рода доказательства можно почерпнуть из многих других мест книги Иисуса Навина, так, например, из 8, 29; 13, 13; 14, 14; 15, 63.

    Книги Судей и Руфи написаны долгое время спустя после пленения. Аналогичное же заключение можно сделать и в отношении книги Судей (1, 21, 26; 6, 24; 10, 4; 15, 19; 17, 6), и в отношении книги Руфи (1,1), но особенно это очевидно в отношении книги Судей (18, 30), где говорится, что Ионафан сам и сыновья его были священниками в колене Дановом до дня переселения жителей той земли.

    То же о книгах Самуила. Книги Самуила были также написаны спустя долгое время после его смерти, как это видно из следующих мест: 1 Цар. 5; 7, 13, 15; 27, 6; 30, 25, где, после того как рассказывается, что Давид решил уделить оставшимся в обозе такую же часть добычи, как и сражавшимся, автор говорит: и поставил ли это в закон и в правило для Израиля до сего дня. Опять, когда Давид, опечаленный тем, что Господь убил Озу за то, что он простер руку к ковчегу, чтобы придержать его, назвал место поражением Озы, автор говорит, что оно называется так «доныне» (Цар. 6, 8). Следовательно, время, когда это писалось, должно было быть значительно позже времени совершения факта, т. е. значительно позже времени Давида.

    Книги Царей и Паралипоменон. Что касается двух книг Царей и двух книг Паралипоменон, то в них имеется много мест, содержащих упоминание о памятниках, о которых автор говорит, что они сохранились до его дней, таковы, например, в 3-й книге Цар. 9, 13, 21; 10, 12; 12, 19; в 4-й книге Цар. 2, 22; 8, 22; 10, 27; 14, 7; 16, 6; 17, 23, 34, 41; в 1-й книге Паралипоменон 4, 41; 5, 26. Кроме того, достаточным доказательством в пользу того, что они были написаны после вавилонского плена, является тот факт, что история царей доведена в них до этого времени. Ибо записанные в них факты относятся всегда к более древней эпохе, чем сама запись, и даже к более древней эпохе, чем те книги, о которых летопись упоминает и которые она цитирует, как это делается в книгах во многих местах, где читатель отсылается к летописям царей иудейских, к летописям царей израильских, к книгам пророка Самуила, пророка Натана, пророка Аггея, к видениям прозорливца Иоиля, к книгам пророка Самея и пророка Авдия.

    Книги Ездры и Неемии. Книги Ездры и Неемии были определенно написаны после их возвращения из плена, ибо в этих книгах содержится описание их возвращения, восстановления стен и домов Иерусалима, возобновления завета и установления их государственного управления.

    Книга Есфири. История царицы Есфири была написана в эпоху плена, поэтому автор, должно быть, жил или в это время, или позже.

    Книга Иова. В книге Иова не имеется никакого указания насчет времени ее составления. И хотя представляется достаточным, что Иов не вымышленное лицо (как это видно из книги пророка Иезекииля 14, 14 и из послания апостола Иакова 5, 11), однако сама книга является, по-видимому, не историей, а трактатом по вопросу, который часто был предметом дискуссий в древности, – о том, почему порочные люди часто благоденствуют на этом свете, а праведные люди испытывают бедствия. И это тем более вероятно, что все начало книги до 3-го стиха 3-й главы, где начинается жалоба Иова, написано в древнееврейской прозе (как засвидетельствовано св. Иеронимом), а отсюда до 6-го стиха последней главы – в гекзаметрах, конец же этой главы – опять в прозе. Так что весь диспут изложен в стихах, а проза прибавлена лишь как предисловие в начале и как эпилог в конце. Но стихотворная форма не является обычным стилем таких людей, которые или сами сильно страдают, как Иов, или приходят утешать, как его друзья. В философии же, особенно в моральной философии, этот стиль часто применялся в древности.

    Псалтырь. Псалмы были написаны по большей части Давидом для хорового исполнения. К ним прибавлены некоторые песни Моисея и других святых, а некоторые из них, например 137-й и 126-й псалмы, добавлены по возвращении из плена, из чего также видно, что Псалтырь был составлен и приобрел ту форму, которую он сейчас имеет, по возвращении евреев из Вавилона.

    Притчи. О притчах, представляющих собой собрание мудрых и благочестивых изречений частью Соломона, частью Агура, сына Иакеева, а частью матери царя Лемуила, можно с одинаковой вероятностью предположить, что они были собраны Соломоном, как и то, что они были собраны Агуром или матерью Лемуила, а также и то, что хотя авторами этих изречений являются указанные лица, однако они были собраны и объединены в одну книгу каким-нибудь благочестивым человеком, живших после них всех.

    Книги Екклесиаста и «Песнь песней». Книги Екклесиаста и «Песнь песней» принадлежат целиком Соломону, за исключением заглавий. Ибо заглавия «Слова проповедника сына Давида, цари в Иерусалиме», а также «Песнь песней Соломона» были, по-видимому, сочинены ради различения тогда, когда книги Писания были собраны в один кодекс закона, с тем чтобы люди могли знать не только учение, но и авторов.

    Книги пророков. Из пророков наиболее древними являются Софоний, Иона, Амос, Осия, Исаия и Михей, жившие в царствование Амазии, Азарии или Озии, царей иудейских. Однако книга Ионы является не записью его пророчества (ибо это пророчество содержится в немногих словах: Еще сорок дней, и Ниневия будет разрушена), а историей, или рассказом, о его неповиновении Богу, или о его оспариваний поведений Бога. Таким образом, маловероятно, чтобы он был автором книги, ввиду того что он является ее действующим лицом. Книга же Амоса содержит пророчества последнего.

    Иеремия, Авдий, Наум и Аввакум пророчествовали в царствование Иосии.

    Иезекииль, Даниил, Аггей и Захария жили в эпоху плена.

    Когда пророчествовали Иоиль и Малахия, нельзя установить из их книг, но из заглавий этих книг достаточно очевидно, что весь Ветхий завет получил ту законченную форму, в которой он имеется у нас, после возвращения евреев из вавилонского плена и до эпохи Птолемея Филадельфа, который предпринял перевод его на греческий язык с помощью тех семидесяти человек, которые были посланы ему для этой цели из Иудеи. И если апокрифические книги (которые рекомендованы нам церковью если не как канонические, то все же как поучительные) заслуживают в этом отношении доверия, то Ветхий завет был приведен в ту законченную форму, в которой мы его имеем, Ездрой, как это также явствует из того, что он сам говорит в III книге, 21, 22 и дальше, где, обращаясь к Богу, он говорит следующее: Закон Твой сожжен, и оттого никто не знает, что соделано Тобою или что должно им делать. Но если я приобрел милость у Тебя, ниспошли на меня Духа Святого, чтобы я написал все, что было сделано в мире от начала, что было написано в законе Твоем, дабы люди могли найти стезю и дабы те, которые захотят жить в последние времена, могли жить. И стих 45 (и далее): И когда исполнилось сорок дней. Всевышний сказал: первые, которые ты написал, положи открыто, чтобы могли читать и достойные и недостойные, но последние семьдесят сбереги, чтобы передать их мудрым из народа. Этим мы заканчиваем наши соображения насчет времени составления книг Ветхого завета.

    Новый завет. Все авторы Нового завета жили после вознесения Христа меньше чем столетие, и все они видели нашего Спасителя или были его учениками, за исключением апостола Павла и евангелиста Луки, и, следовательно, все, что они писали, так же древне, как эпоха апостолов. Но время, когда книги Нового завета были приняты и признаны церковью как писания апостолов, не такое уж отдаленное. Ибо, подобно тому как книги Ветхого завета перешли к нам из эпохи не более отдаленной, чем время Ездры, который под руководством Духа Божиего восстановил их, когда они были потеряны, точно так же и книги Нового завета, которые имелись в немногих списках, не могли быть все в руках одного человека и могли перейти к нам со времени не более отдаленного, чем то, когда правители церкви собрали, одобрили и рекомендовали их нам в качестве творения тех апостолов и учеников, под именем которых они обращаются. Первое перечисление всех книг как Ветхого, так и Нового завета имеется в канонах апостолов, которые, как предполагается, были собраны первым (после апостола Петра) римским епископом Климентом I. Но это лишь предполагается и многими поставлено под вопрос, достоверно же известно лишь то, что впервые рекомендовал Библию всем тогдашним христианским церквам в качестве творений пророков и апостолов Лаодикейский собор и что этот собор заседал в 364 г., после вознесения Христа. И хотя в это время честолюбие так обуяло великих учителей церкви, что они считали уже императоров, даже христианских, не пастырями народа, а овцами, императоров же нехристиан объявили волками; хотя свои учения они старались провести не как совет и сообщение, исходящие от проповедников, а как законы, исходящие от абсолютных правителей, и хотя они зашли так далеко, что считали всякий обман благочестивым делом, если только этот обман имел своей целью сделать народ более послушным христианскому учению, тем не менее убежден, что они не фальсифицировали Писания, хотя копии книг Нового завета были в руках исключительно церковников. Ибо, если бы они имели намерение это сделать, они, наверное, сделали бы эти книги более подходящими, чем они есть, для своей власти над христианскими монархами и над гражданской верховной властью. Я поэтому не вижу никакого основания сомневаться в том, что как Ветхий, так и Новый завет в той редакции, в которой мы их имеем, являются верными записями того, что было сделано и сказано пророками и апостолами. Таковыми, может быть, являются и некоторые из тех книг, которые называются апокрифическими, если они не вошли в канон не из-за несоответствия их учения остальным книгам Священного писания, а лишь потому, что не были найдены на древнееврейском языке. Ибо после завоевания Азии Александром Великим было очень мало образованных евреев, которые не владели бы в совершенстве греческим языком. Все 70 толкователей, которые перевели Библию на греческий язык, были евреями, и мы имеем труды двух евреев, Филояа и Иосифа, написанные на прекрасном греческом языке.

    Их цель. Однако канонической делает книгу не автор, а авторитет церкви. И хотя эти книги написаны разными людьми, однако все авторы, очевидно, были проникнуты одним и тем же духом и содействовали одной и той же цели, именно возвеличению власти Царства Божия, Отца, Сына и Святого Духа. Ибо книга Бытия содержит генеалогию избранного Богом народа от сотворения мира до переселения в Египет. Остальные четыре книги Моисея содержат историю избрания этим народом Бога своим царем и законы, предписанные Богом для управления им. Книги Иисуса Навина, Судей, Руфи и Самуила до воцарения Саула описывают деяния избранного народа до того момента, когда он сбросил иго Бога и потребовал себе царя по образцу соседних ему народов. Остальная историческая часть Ветхого завета описывает последовательную смену поколений в роде Давида до плена, из какового рода должен был произойти восстановитель Царства Божиего, именно наш святой Спаситель, Бог-Сын, чье пришествие было предсказано в книгах пророков; затем евангелисты описали его жизнь и его деяния и его притязание на царство, пока он жил на земле. И наконец, деяния и послания апостолов объявляют о пришествии Бога, Святого Духа и о возложенной на апостолов и на их преемников миссии наставлять евреев и призывать язычников к исповеданию веры Христа. Короче говоря, исторические описания и пророчества Ветхого завета и Евангелия и послания Нового завета имеют одну и ту же цель, а именно побудить людей к повиновению Богу: 1) в лице Моисея и священников; 2) в лице Христа-человека; 3) в лице апостолов и преемников их апостольской власти. Ибо эти три категории людей в разные времена представляли лицо Бога: Моисей и его преемники, первосвященники и цари иудейские – в эпоху Ветхого завета; сам Христос – во время его земной жизни, а апостолы и их преемники – с Троицына дня (когда на них снизошел Святой Дух) до наших дней.

    Вопрос о том, на чем основан авторитет Писания. Много споров возбуждал среди различных сект христианской религии вопрос о том, на чем основан авторитет Писания. Иногда он формулировался следующим образом: откуда мы таем, что Писание является Словом Божиим, или почему мы верим, что оно является таковым? Трудность решения этого вопроса проистекает главным образом из неточности его формулировки. Ибо все веруют, что первым и первоначальным вдохновителем книг Писания является Бог, и, следовательно, спорность вопроса не в этом. Очевидно, кроме того, что знать о том, что они являются Словом Божиим никто не может (хотя все истинные христиане верят этому), за исключением тех, кому Бог открыл это сверхъестественным путем, и поэтому неправильно ставить вопрос о нашем знании этого. И наконец, если вопрос ставится о нашей вере, то, так как одних побуждают верить одни основания, других – другие, общего ответа на этот вопрос вообще не может быть. Правильно сформулированный вопрос такой: чьей властью Писание было сделано законом?

    Его авторитет и толкование. Поскольку Писание не отличается от естественных законов, то не приходится сомневаться, что оно является законом Бога и на себе самом несет печать своего авторитета, ясного для всякого, кто обладает естественным разумом, но такой авторитет имеют в все другие моральные учения, согласные с разумом, предписания которого являются законами не установленными, а вечными.

    Если сам Бог сделал заповеди Библии законами, то они имеют характер писаных законов, которые являются законами лишь для тех, кому Бог их настолько ясно возвестил, что никто из них не может оправдываться, говоря, что не знал, что они исходят от Бога.

    Поэтому, кому Бог не объявил путем сверхъестественного откровения, что это Его законы или что это Он послал возвещающего их, того не может обязать к повиновению им никакой иной авторитет, кроме авторитета того, чьи постановления уже имеют силу закона, т. е. никакой «ной авторитет, кроме авторитета государства, воплощенного в суверене, который один обладает законодательной властью. Опять-таки если книгам Священного писания придает силу закона не законодательная власть государства, то это делает авторитет какого-то другого частного лица или публично-правового института. Если это авторитет одного частного лица, то он может обязать лишь того, кому Бог дал частное откровение. Ибо если всякий человек был бы обязан принимать за закон Бога то, что отдельные лица, претендующие на частное вдохновение или откровение, стали бы ему навязывать (если учесть число людей, которые вследствие гордости и невежества принимают за свидетельства Божественного Духа собственные сновидения, экстравагантные фантазии и сумасшествия или из честолюбия лживо и против собственной совести утверждают, что имели знамение от Бога), то исключалась бы возможность признания хотя бы одного божественного закона. Если же это авторитет какого-нибудь публично-правового института, то это может быть авторитет или государства, или церкви. Но если церковь есть единая личность, то она совпадает с государством христиан, которое называется государством, потому что оно состоит из людей, объединенных в одном месте, в лице своего суверена, и называется церковью, потому что состоит из людей-христиан, объединенных в лице суверена-христианина. Если же церковь не является единым лицом, то она не имеет никакого авторитета: она не может ни приказывать, ни совершать какого-либо деяния и не способна иметь какую-нибудь власть или право на что-нибудь, а также не имеет ни воли, ни разума, ни голоса, ибо все эти качества суть качества лица. А посему если вся совокупность христиан не заключена в одном государстве, то они не суть одно лицо и нет универсальной церкви, которая имела бы власть над всеми христианами, и, следовательно. Писание не могло быть сделано законом универсальной церковью. Если же имеется такое единое государство, тогда все христианские монархи и государства являются частными лицами и могут быть судимы, низложены и наказываемы универсальным сувереном всего христианства. Таким образом, вопрос об авторитете Писания сводится к следующему: являются ли христианские короли и верховные собрания христианских государств абсолютными суверенами в пределах своих собственных территорий, непосредственно ответственными перед Богом, или же они подвластны какому-то наместнику Христа, поставленному над универсальной церковью, так что они могут быть судимы, осуждены, низложены и подвергнуты смертной казни, если только этот наместник Христа сочтет это целесообразным или необходимым в целях общего блага?

    Этот вопрос не может быть разрешен без более детального рассмотрения вопроса о Царстве Божием, после чего мы сможем судить и о том, кто компетентен истолковывать Писание. Ибо тот, кто имеет законную власть сделать какое-нибудь сочинение законом, имеет также власть разрешать или запрещать его толкование.

    ГЛАВА XXXIV.

    О ЗНАЧЕНИИ СЛОВ «ДУХ», «АНГЕЛ» И «ВДОХНОВЕНИЕ» В КНИГАХ СВЯЩЕННОГО ПИСАНИЯ

    Об употреблении слов «тело» и «дух» в Писании. Ввиду того что основой всякого правильного рассуждения является устойчивое значение слов, которое в нижеизложенном нашем учении зависит не от желания авторов, как в естественных науках, и не от общераспространенного словоупотребления, как в простом разговоре, а от того смысла, который слова имеют в Писании, то, прежде чем идти дальше, мне необходимо определить на основании Библии значение таких слов, которые своей двусмысленностью могли бы сделать мои выводы нелепыми и спорными. Я начну со слов «тело» и «дух», которые на языке схоластов называются субстанциями – телесной и бестелесной.

    Слово тело в наиболее общем употреблении обозначает то, что заполняет и занимает определенное пространство или воображаемое место и не зависит от воображения, а является реальной частью того, что мы называем универсумом. Так как универсум есть совокупность всех тел, то нет такой реальной части его, которая не была бы также телом. Точно так же ничто не может быть телом в собственном смысле этого слова, не будучи одновременно частью этой совокупности всех тел – универсума. Так как, далее, тела подвержены изменению, т. е. могут в разнообразных видах представляться чувствам живых существ, то они называются субстанцией, т. е. тем, что подлежит разнообразным акциденциям; иногда они бывают в движении, а иногда в покое, иногда кажутся нашим ощущениям горячими, иногда холодными, иногда имеющими один цвет, запах, вкус, иногда другой. И это разнообразие кажимости. Произведенное разнообразными действиями тел на наши органы чувств, мы принимаем за изменения действующих нас тел и называем их акциденциями. В соответствии с этим значением слова субстанция и тело означают одно и то же, поэтому бестелесная субстанция суть слова, которые при соединении взаимоуничтожают друг друга, как если бы человек сказал: бестелесное тело.

    Однако в понимании простых людей не весь универсум называется телом, а лишь те его части, которые различаются осязанием, когда они противостоят силе людей, или глазами, когда заслоняют им дальнейшую перспективу. Поэтому на языке простых людей воздух и воздушные субстанции обычно называются не телами, а (каждый раз, когда люди чувствуют их действия) ветром, или дыханием, или (так как это последнее называется по-латыни spiritus) духами. Например, ту воздушную субстанцию, которая дает телу всякого живого существа жизнь и движение, они называют жизненными (vital), или животными (animal), духами. Что же касается тех фантастических призраков (idols of the brain), которые представляют нам тела там, где их нет, как в зеркале, во сне или в больном мозгу в бодрствующем состоянии, то, как говорит апостол о всех призраках вообще, они ничто; они абсолютное ничто, говорю я, там, где они нам представляются имеющими бытие; и в самом мозгу они существуют лишь в виде волнения, происходящего или от действия объектов, или от беспорядочного раздражения наших органов чувств. И вот люди, слишком занятые всякими другими делами, чтобы иметь время исследовать их причины, не знают сами, как называть их, и по внушению тех, чьи знания они высоко ценят, одни называют их телами и считают сделанными из воздуха, уплотненного сверхъестественной силой, ибо зрению они представляются телесными; другие же называют их духами, ибо осязание не ощущает в том месте, где они представляются, никакого сопротивления пальцам. Так что точное значение слова дух в обиходной речи есть или утонченное, текучее и невидимое тело, или привидение, или другой призрак, или фантом воображения. В метафорическом же смысле слово «дух» имеет много значений. Иногда оно употребляется в смысле расположения или склонности ума; так, склонность критиковать высказывания других мы называем духом противоречия, склонность к нравственной нечистоплотности – нечистым духом, склонность к злобе – злым духом, склонность к угрюмости – мрачным духом, а расположение к благочестию и служению Богу – Божьим духом. Иногда же мы этим словом обозначаем какую-нибудь выдающуюся способность, или необычайную страсть, или душевную болезнь, например, когда мы великую мудрость называем духом мудрости, а о сумасшедших людях говорим, что они одержимы духом.

    Иного значения слова дух я нигде не нахожу, и там, где ни одно из этих значений не подходит под смысл этого слова в Писании, соответствующее место недоступно человеческому пониманию, и наша вера в этом случае состоит не в нашем мнении, а в нашей покорности. Таковы, например, все те места, где говорится, что Бог есть дух, или где под Духом Божиим подразумевается сам Бог. Ибо природа Бога непостижима, т. е. мы абсолютно не понимаем, каков Он есть, а лишь понимаем, что Он есть. И поэтому значение атрибутов, которые мы Ему приписываем, состоит не в том, что мы при их помощи сообщаем друг другу, каков Он есть, или обозначаем наше мнение о Его природе, а лишь в том, что мы ими выражаем наше желание славить Его такими именами, которые мы считаем наиболее почетными среди нас самих.

    Слова «Дух Божий» употребляются в Писании иногда в смысле «ветер» или «дыхание». В книге Бытия (1, 2 ) сказано: Дух Божий носился над водою. Если здесь под Духом Божиим подразумевается сам Бог, тогда Богу приписывается движение и, следовательно, место, что имеет смысл лишь в отношении тел, но не в отношении бестелесных субстанций, и, таким образом, это место Писания превышает силы нашего разума, который не может представить себе, чтобы что-либо двигалось, не меняя места и не имея измерения, а все, что имеет измерение, есть тело. Однако смысл этих слов лучше всего раскрывает нам аналогичное место книги Бытия (8, 1), где сказано, что когда земля была покрыта водой, как вначале, то Бог, намереваясь спустить воду и дать снова выступить сухой земле, употребляет подобные слова: Я навел дух мой на землю, и воды убавились. В данном месте под духом подразумевается ветер (т. е. воздух, движущийся дух), который может быть назван Духом Божьим, так как он дело рук Бога.

    Во-вторых, в смысле необычайных Божьих даров, заключающихся в наделении разумением. В книге Бытия (41, 38) фараон называет мудрость Иосифа Духом Божьим. – Ибо, после того как Иосиф посоветовал ему высмотреть разумного и мудрого и поставить его над землей египетской, фараон говорит так: Найдем ли мы такого, как он, Человека, в котором был бы Дух Божий? И в книге Исхода (28, 3) Бог говорит: И скажи всем мудрым сердцем, которых Я исполнил духа премудрости, и смышления, чтобы они сделали Аарону священные одежды для посвящения его, где необычайное разумение, хотя бы лишь в изготовлении одежды, как дар Бога, называется Духом Божьим. В этом же смысле мы находим данное слово в книге Исхода (31, 3-6, и 35, 31), а также в книге Исайи (11, 2, 3), где пророк говорит о будущем мессии: И почиет на нем Дух Господень, дух премудрости и разума, дух совета и крепости и страхом Господним исполнится, и где явно подразумеваются не разные духи, а разные необычайные качества, которыми Бог наделит его.

    В-третьих, в смысле необычайных душевных свойств. В книге Судей называются Духом Божьим необычайная ревность и храбрость, проявленные в защите народа Божьего. Например, когда говорится, что этот дух побудил Гофониила, Гедеона, Иеффая и Самсона освободить евреев от рабства: книга Судей 3, 10; 4, 34; 11, 29; 13, 25; 14, 6, 19. И о Сауле, когда до него дошла весть о наглости аммонитян против жителей Иависа Галаадского, сказано (1 Цар. 11, б): И сошел Дух Божий на Саула… и сильно воспламенился гнев его (или, как сказано по-латыни, «его ярость»). Здесь явно подразумевается не Дух, а необычайное рвение наказать жестокость аммонитян. Точно так же под Духом Божьим, сошедшим на Саула, когда он находился среди пророков, славивших Господа пением и музыкой (1 Цар. 19, 20), следует понимать не Дух, а неожиданный и внезапный порыв присоединиться к ним в совершении дел благочестия.

    В-четвертых, в смысле дара предсказания с помощью слов или видений. Лжепророк Седекия говорит Михею (3 Цар. 22, 24): Неужели от меня отошел Дух Господень, чтобы говорить в тебе? Здесь не может подразумеваться Дух, ибо Михей предсказывал царям израильскому и иудейскому исход сражения на основании видения, а не слов говорящего в нем Духа.

    В отношении книг пророков нам также кажется, что хотя пророки говорили в силу Духа Божьего, т. е. в силу особой благодати пророчества, однако их знание будущего было обусловлено не наличием какого-то духа внутри их, а каким-нибудь сверхъестественным сном или видением.

    В-пятых, в смысле жизни. В книге Бытия (2, 7) сказано: И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лицо его дыхание жизни, и стал человек душою живою. Здесь дыхание жизни, вдунутое Богом, означает лишь, что Бог дал человеку жизнь. И (Иов. 27, 3) доколе еще… дух Божий в ноздрях моих означает лишь доколе я жив. Так, в книге пророка Иезекииля дух жизни был в колесах равнозначно словам «колеса были живы». И (Иез. 2, 2) вошел в меня дух и поставил меня на ноги мои означает: мои жизненные силы были снова восстановлены, а не то, что в него вошел и овладел его телом какой-то дух или бестелесная субстанция.

    В-шестых, в смысле подчинения авторитету. В 11-й главе книги Чисел (17) говорится: Я… возьму, – говорит Бог, –от Духа, который на тебе, и возложу на них, чтобы они несли с тобою бремя народа, т. е. на семьдесят старейшин. После этого рассказывается, что двое из этих семидесяти стали пророчествовать в стане; некоторые на них жаловались, и Иисус Навин просил Моисея запретить указанным старейшинам пророчествовать, на что Моисей не согласился. Из этого видно, что Иисус Навин не знал, что они были уполномочены на то и пророчествовали согласно духу Моисея, т. е. в силу Духа, или авторитета, подчиненного его собственному.

    В том же смысле мы читаем (Втор. 34, 9): Иисус, сын Навин, исполнился духа премудрости, потому что Моисей возложил на него руки свои, т. е. потому что он был предназначен Моисеем продолжать то дело, которое он сам начал (именно привести избранный народ в обетованную землю), но, застигнутый смертью, не мог кончить.

    В подобном же смысле говорится (Рим. 13, 9): кто Духа Христова не имеет, тот и не Его, где подразумевается не Дух Христа, а подчинение его учению. Точно так же (1 Иоан. 4, 2)-.Духа Божия… узнавайте так: всякий дух, который исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, есть от Бога, где подразумевается дух непритворного христианства, или признание основного догмата христианской веры, а именно что Иисус есть Христос, что не может быть истолковано как дух.

    Точно так же слова (Лук. 4, 1): Иисус, исполненный Духа Святаго (как выражения у Матфея 4, 1 и Марка 1, 12) Могут быть поняты в смысле рвения исполнить то дело, для которого он был послан Богом-Отцом. Если бы мы понимать эти слова буквально, то это значило бы, что сам Бог (ибо живым был наш Спаситель) был исполнен Бога, что было я нелепо и бессмысленно. Я не вхожу здесь в рассмотреть того, почему мы стали переводить слово spirits словом ухи, означающим нечто не существующее ни на небе, ни земле, а являющееся лишь плодом человеческого воображения, но я утверждаю, что слово spirit в тексте Писания означает не это, а или в собственном смысле реальную субстанцию, или в метафорическом смысле какую-либо выдающуюся способность, или свойство души или тела.

    В-седьмых, в смысле воздушного тела. Ученики Иисуса, увидев его идущим по морю (Матф. 14, 26 и Марк 6, 49), подумали, что это дух. Под последним здесь подразумевается воздушное тело, а не фантом, ибо сказано, что все его видели, а это не могло бы иметь места, если бы речь шла не о теле, а об обмане чувств (ибо такой обман чувств не может быть у многих людей сразу, как бывает созерцание видимых тел, а лишь у отдельных людей, так как эти обманы зависят от особенностей фантазии). Точно так же следует понимать то место, где говорится (Лук. 24, 37), что те же апостолы, увидев Христа, подумали, будто видят дух. Подобным же образом там, где рассказывается (Деян. 15), что, когда апостол Петр был освобожден из темницы, этому не поверили, но когда служанка объявила, что он стоит у дверей, то находившиеся в доме сказали, что это его ангел, под последним следует разуметь телесную субстанцию, или же мы должны сказать, что сами ученики разделяли общее мнение как евреев, так и язычников о том, что некоторые такие видения являются не воображаемыми, а реальными и такими, которые имеют бытие независимо от представления людей. Такие видения евреи называют духами, или ангелами, добрыми или злыми, как греки называли их демонами. Некоторые такие призраки могут быть реальными и субстанциальными, т. е. утонченными, телами, которые Бог по своему усмотрению может сотворить точно так же, как он сотворил все вещи, и пользоваться ими как служителями или вестниками (т. е. ангелами) необычайным и сверхъестественным образом, чтобы возвещать свою волю и приводить ее в исполнение. Но если Бог создал их таким образом, то они суть субстанции, имеющие измерение и занимающие пространство, и могут двигаться с места на место, что свойственно телам. Поэтому они не являются бестелесными духами, т. е. духами, которые не находятся ни в каком месте, нигде, т. е. такими, которые кажутся чем-то, а на самом деле суть ничто. Но если под телесными, согласно общепринятому смыслу этого слова, понимать субстанции, которые могут быть восприняты нашими внешними чувствами, тогда бестелесная субстанция есть вещь не воображаемая, а реальная, именно тонкая, невидимая субстанция, имеющая, однако, те же измерения, что и более грубые тела.

    Что такое ангел. Слово «ангел» означает вообще вестник, и наиболее часто – вестник Бога, а вестником Бога называется всякая вещь, возвещающая его необычное присутствие, т. е. необычное проявление его власти, что бывает чаще всего путем сил или видения.

    Относительно сотворения ангелов в Писании ничего не сообщается. Часто говорится, что они духи, но словом «дух» обозначаются как в Писании, так и в обиходной речи, как у евреев, так и у язычников иногда тонкие тела, как воздух, ветер, жизненные и животные духи живых создании, а иногда фантастические образы снов и видений, не являющиеся реальными субстанциями и исчезающие одновременно с тем сном или видением, в котором они являются. Но хотя эти образы не реальные субстанции, а лишь акциденции мозга, однако, если Бог вызывает их сверхъестественным путем для возвещения своей воли, они правильно называются Божьими вестниками, т. е. его ангелами.

    Язычники обыкновенно принимали образы своего воображения за предметы, имеющие реальное бытие вне их, а не за нечто зависящее от их представления и отсюда образовали свое мнение о демонах, добрых и злых, и называли их субстанциями, представляя их себе реально существующими и бестелесными, так как они не могли осязать их руками. Точно так же и евреи на том же основании (и в Ветхом завете нет ничего, что бы этому противоречило) держались в массе своей, за исключением секты саддукеев, того взгляда, что эти образы – которые Богу угодно было иногда произвести в воображении людей для своих целей и которые поэтому он назвал своими ангелами – являются субстанциями, не зависящими от воображения, и неизменными творениями Бога. Причем тех, которых они считали благосклонными к себе, они называли ангелами Бога, а тех, которые, по их мнению, стремились вредить им, они называли злыми ангелами, или злыми духами. К последним относились ими дух колдуна и духи сумасшедших, лунатиков и эпилептиков, ибо они считали всех страдавших такими болезнями одержимыми бесом.

    Однако если мы рассмотрим те места Ветхого завета, в которых упоминается об ангелах, то найдем, что в большинстве случаев под словом «ангел» подразумевается лишь образ, возникший сверхъестественно в воображении, чтобы возвестить присутствие Бога при совершении какого-нибудь сверхъестественного дела. Поэтому мы можем точно таким же образом понять это и там, где природа Ангелов не так ясно выражена.

    В самом деле, мы встречаем в книге Бытия (16), что это же самое явление называется не только Ангелом, но и Богом, а именно там (ст. 7), где то, что называется ангелом Господним, в 10-м стихе говорит Агари: умножая, умножу потомство твое, т. е. говорит в лице Бога. Да и явление это предстало перед Агарью не в зримом образе, а в виде голоса. Из этого явствует, что ангел означает здесь не что иное, как самого Бога, который сверхъестественным путем дал возможность Агари услышать голос с неба, или, вернее, не что иное, как сверхъестественный голос, свидетельствующий о специальном присутствии там Бога. Почему нельзя на этом же основании думать, что те ангелы, которые явились Лоту и которые названы (Быт. 19, 12) людьми, к которым, хотя их было два. Лот обращается (ст. 18) как к одному, причем лишь к тому, который есть Бог (ибо таи сказано: Лот сказал им: нет. Владыка!),– почему нельзя думать, что эти ангелы были образами, сверхъестественно возникшими в представлении людей, подобно тому как а предыдущем примере под ангелом подразумевался воображаемый голос? Когда ангел воззвал с неба к Аврааму, требуя, чтобы он не поднимал руки на сына своего Исаака, то перед Авраамом был не зрительный образ, а лишь голос, и тем не менее он совершенно правильно назван вестником, или ангелом. Господним, ибо он сверхъестественным образом возвестил волю Божью; и это избавляет нас от необходимости предположить наличие в данном случае неких бессмертных духов. Те ангелы, которых Иаков видел на лестнице, достигающей неба (Быт. 28, 12), были видением во сне и поэтому лишь воображением и сном. Но так как это были сверхъестественные видения и знамения специального присутствия Бога, то они правильно были названы ангелами. Таким же образом это следует понимать и там (Быт. 31, 11), где Иаков говорит: Ангел Божий сказал мне во сне. Ибо явление, представляющееся человеку во сне, есть то, что все люди называют сном независимо от того, естественный ли это сон или сверхъестественный. И то, что Иаков здесь называет ангелом, был сам Бог, ибо этот же самый ангел говорит (ст. 13): Я Бог, [явившийся тебе} в Вефиле.

    Точно так же и тот ангел (Исх. 14, 19), который шел перед станом сынов израилевых к Красному морю, а затем пошел позади него, был сам Бог. И он появился не в виде красивого человека, а днем в виде столпа облачного и ночью в виде столпа огненного. Этот столп представлял собой и видение, и ангела, который был обещан Моисею (Исх. 33, 2) для указания дороги стану (Исх. 33, 9). Ибо рассказывается, что этот столп облачный снизился, и стал у дверей скинии, и говорил с Моисеем.

    Таким образом, вы видите, что движение и речь, которые обычно приписываются ангелам, приписываются облаку, потому что это облако служило знамением присутствия Бога и было не в меньшей степени ангелом, чем если бы оно имело вид человека или ребенка невиданной красоты или крылья, с которыми обычно изображают ангелов для ложного наставления простого народа. Ибо ангелов делает ангелами не их вид, а их миссия. А их миссия – показать присутствие Бога в сверхъестественных действиях. Так, когда Моисей (Исх. 33, 14) просил Бога идти вместе со станом (как он это всегда делал до сотворения золотого тельца), Бог не ответил: «Я пойду или я пошлю ангела вместо себя», а сказал, что его присутствие будет с ними.

    Приводить все места Ветхого завета, где встречается слово ангел, пришлось бы слишком долго. Я поэтому выставляю здесь положение, относящееся ко всем этим местам, вместе взятым, а именно я утверждаю, что в той части Ветхого завета, которую английская церковь считает канонической, нет ни одного текста, из которого мы могли бы заключить, что существует или был создан какой-либо бессмертный предмет, подразумеваемый под именем ангела или духа, который не имел бы количества и не мог бы быть мысленно делим, т. е. рассматриваем как состоящий из частей, из которых одна часть может быть в одном месте, , ж следующая часть – в другом, – словом, предмет, который не был бы телесным (считая телом то, что есть нечто где-то), но во всех этих местах, где встречается слово ангел, оно может быть истолковано как «вестник». В этом смысле назван ангелом Иоанн Креститель и ангелом завете– Христос, и (по той же аналогии) могли бы быть названы ангелами голубь и огненные языки, поскольку они были свидетельствами особого присутствия Бога. Хотя мы входим в книге Даниила два имени ангелов – Гавриил, Михаил, однако ясно из самого текста (Дан. 12, 1), что под Михаилом подразумевается Христос не как ангел, а как зверь и что Гавриил (как подобные явления, снившиеся другим святым людям) не более как сверхъестественное видение, при котором Даниилу представились во сне два святых, которые вели между собой разговор и из которых ин сказал другому: «Гавриил, объясни ему это видение»,– ведь Господь не нуждается для различения коих небесных служителей в именах, которые полезны лишь для смертных ввиду их короткой памяти. Точно так же и в Новом завете нельзя найти место, из которого видно было бы, что ангелы (за исключением тех случаев, когда это имя дается таким людям, которых Бог сделал вестниками и проповедниками своих слов и дел) суть бессмертные и одновременно бестелесные существа. Что они бессмертны, может быть выведено из слов нашего Спасителя (Матф. 25, 41), что в день Страшного суда порочным людям будет сказано: Идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготовленный диаволу и ангелам его. Это место явно говорит о дурных ангелах как о бессмертных существах (разве лишь предположить, что под именем дьявола и его ангелов могут подразумеваться враги церкви и их служители), но тогда это противоречит имматериальности этих существ, так как вечный огонь не есть наказание для нечувствительных субстанций, каковы все бестелесные существа. Следовательно, из этого места нельзя сделать заключения о бестелесности ангелов. Точно так же там, где апостол Павел говорит (1 Коринф. 6, З): Разве не знаете, что мы будем судить ангелов?, и (2 Пет. 2, 4): Ибо если Бог ангелов согрешивших не пощадил, а отправил их в ад, и (Иуд. 1, 6): ангелов, не сохранивших своего достоинства, но оставивших свое жилище, (Господь) и соблюдает в вечных узах, под мраком, на суд великого дня, – то, хотя эти тексты доказывают бессмертность ангельской природы, они же подтверждают и их материальность. Это же подтверждается словами (Матф. 22, 30): В воскресении ни женятся, ни выходят замуж, но пребывают, как Ангелы Божьи, на небесах. Однако после воскресения люди будут бессмертны, но не бестелесны, следовательно, таковы и ангелы.

    Имеется еще много других мест, из которых можно вывести подобные заключения. Для людей, которые понимают значение слов субстанция и бестелесная, если под бестелесной понимать не утонченное тело, а не– тело, указанные слова взаимно исключают одно другое в такой степени, что сказать: ангел, или дух, есть (в данном смысле) бестелесная субстанция – значит в действительности сказать, что не существует ни ангелов, ни духов. Поэтому, принимая во внимание значение слова ангел в Ветхом завете и природу снов и видений, которые бывают у людей естественным образом, я был бы склонен думать, что ангелы суть лишь сверхъестественные образы воображения, вызванные специальным и необычайным актом Бога, дабы возвестить свое присутствие и свои заповеди человеческому роду, и в особенности своему избранному народу. Однако многие места Нового завета и собственные слова нашего Спасителя в таких текстах, где нельзя подозревать искажения Писания, заставили мой слабый разум признать и поверить, что имеются такие субстанциальные и бессмертные ангелы. Но тот взгляд, что эти ангелы не занимают никакого места, т. е. что они нигде и ничто, как это утверждают (хотя и косвенно) те, кто считает их бестелесными, – такой взгляд не может быть доказан на основании Писания.

    Что такое вдохновение. От значения слова «дух» зависит также смысл слова вдохновение. Если понимать его буквально, оно означает вдувание в человека тонкого воздуха или ветра, подобно тому как человек наполняет своим дыханием пузырь, или, если духи суть нечто бестелесное и существуют лишь в воображении, вдохновить – значит лишь вдунуть какую-нибудь фантазию, что является неподходящим выражением, да и невозможно, ибо фантазия есть нечто не действительное, а лишь кажущееся. Это слово употребляется поэтому в Писании лишь в метафорическом смысле. Например, когда говорится (Быт. 2, 7), что Бог вдунул в человека дыхание жизни, то под этим подразумевается лишь, что Бог дал ему жизненное движение. Ибо мы не должны представлять себе дело так, будто Бог сначала сотворил живое дыхание, а затем вдунул его в Адама после его сотворения; мы не должны представлять себе дело так независимо от того, идет ли речь о реальном или кажущемся дыхании. Смысл приведенной фразы лишь в том (Деян. 17, 25), что он дал жизнь и дыхание, т. е. сделал человека живым существом. А там, где сказано (Тим. 3, 16): Все Писание богодухновенно, что относится к Ветхому завету, это легкая метафора, долженствующая обозначить, что Бог склонил дух или ум тех авторов писать то, что должно быть полезно для поучения, обличения, исправления и наставления людей в правде. А там, где апостол Петр говорит (2 Петр 1, 21), что никогда пророчество не было произносимо по воле человеческой, но изрекали его святые Божьи человеку., будучи движимы Духом Святым, то под Святым Духом подразумевается голос Божий во сне или в сверхъестественном видении, что не есть вдохновение. Точно так же когда наш Спаситель, дохнув на своих учеников, сказал: Примите Святой Дух, то это дыхание было не духом, а лишь знаком тех духовных даров, которыми он , наделил их.

    И хотя о многих, в том числе о самом нашем Спасителе, сказано, что они были исполнены Святого Духа, однако эту исполненность следует понимать не в смысле вливания божественной субстанции, а в смысле умножения даров Духа, каковыми являются святость жизни, святость языка и т. п. независимо от того, приобретены ли они сверхъестественным путем или прилежанием и усердием. Ибо во всех этих случаях они являются дарами Бога. В соответствии с этим там, где Бог говорит (Иоил. 7, 28): «Излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши; старцам, вашим, будут сниться сны, и юноши ваши будут видеть видения»,– мы не должны понимать это буквально, будто Дух Божий, подобно воде, может изливаться и вливаться, а лишь так, что Бог обещал ниспослать на них пророческие сны и видения. Ибо буквальное применение слова влить по отношению к милостям Божьим было бы злоупотреблением, так как эти милости представляют собой определенные душевные качества, а не тела, которые можно переносить туда и сюда и которые можно вливать в людей, как в бочки.

    Точно так же не соответствовало бы смыслу Библии, если бы мы понимали слово вдохновение буквально или сказали бы, что Духи Божьи входят в людей, дабы сделать их способными пророчествовать, или что злые духи входят в тех, кто становится бешеным, лунатиком или эпилептиком, ибо в Библии это слово понимается в смысле божественного могущества, действующего неисповедимыми для нас путями. Соответственным же образом не следует понимать как Святой Дух и тот ветер, о котором говорится (Деян. 2, 2), что он наполнил дом, в котором собрались апостолы в день Пятидесятницы, ибо Дух Божий – это сам Бог. Поэтому такой ветер следует понимать как внешнее проявление особенного воздействия Бога на их сердца, дабы произвести в них ту внутреннюю благодать и те святые качества, которые Он считал необходимыми в целях выполнения ими их апостольской миссии.

    ГЛАВА XXXV.

    О ТОМ, ЧТО ОЗНАЧАЮТ В ПИСАНИИ СЛОВА «ЦАРСТВО БОЖИЕ», «СВЯТОЙ», «ПОСВЯЩЕННЫЙ» И «ТАИНСТВО»

    Царство Божие употребляется теологами в метафорическом, а в Писании – в собственном смысле слова. В сочинениях теологов, и особенно в проповедях и религиозных трактатах, Царство Божие обычно толкуется в смысле вечного блаженства на небесах после земной жизни, которое они называют также Царством Славы, а иногда как высшее блаженство – Святостью, определяемой ими как Царство Благодати, но никогда – как монархия, т. е. в смысле верховной власти Бога над подданными, приобретенной с их согласия.

    В противоположность этому я нахожу, что в большинстве мест Писания Царство Божие означает царство в собственном смысле слова, установленное голосованием народа израильского в особой форме, при которой этот народ, получив от Бога обещание отдать ему во владение землю Ханаанскую, избрал Бога своим царем, заключив с Ним завет; и лишь очень редко «Царство Божие» употребляется в метафорическом смысле (и то лишь в Новом завете), и тогда это означает власть над грехом, ибо такую власть всякий подданный должен иметь в Царстве Божием, и без всякого ущерба для суверена.

    С самого момента творения Бог не только через природу благодаря своему могуществу царствовал над всеми людьми, но и имел также особенных подданных, которым он возвещал свои заповеди голосом, как человек говорит с человеком. Именно таким образом он царствовал над Адамом, запретив ему есть от древа познания добра и зла. А когда тот ослушался Бога и, вкусив от запретного древа, захотел стать подобным Богу и судить о добре и зле не по указаниям Бога, а соответственно своему разумению, то был наказан лишением вечной жизни, для которой Бог его вначале сотворил. А потом Бог наказал за грехи все потомство Адама за исключением восьми человек, всемирным потопом. И эти восемь человек составляли тогда Царство Божие.

    Первоисточник Царства Божиего. После этого Богу угодно было говорить с Авраамом (Быт. 17, 7 – 8) и заключить с ним завет в следующих словах: И поставлю завет Мои между Мною и тобою и между потомками твоими после тебя в роды их, завет вечный в том, что Я буду Богом твоим и потомков твоих после тебя; и дам тебе и потомкам твоим после тебя землю, по которой ты странствуешь, всю землю Ханаанскую во владение вечное. В этом соглашении Авраам обещает за себя и за свое потомство повиноваться говорившему с ним Господу как Богу, а Бог со своей стороны обещает Аврааму землю Ханаанскую в вечное владение. .И в память, и как знамение этого завета Бог устанавливает таинство обрезания. Это именно то, что называется Ветхим Ответом, или завещанием, и содержит договор между Богом и Авраамом, по которому Авраам обязывает себя и свое потомство особенным образом подчиняться положительному закону Бога (ибо подчиняться моральному закону он уже обязался раньше), нечто вроде присяги на подданство. И хотя имя царь еще не было дано Богу, а имя царство еще не было дано Аврааму и его потомству, однако по существу дело обстояло таким именно образом; именно в силу договора устанавливалась особая верховная власть Бога над потомками Авраама, которая при возобновлении завета Моисеем у горы Синай определенно названа особым Царством Бога над евреями; и именно об Аврааме (а не о Моисее) апостол Павел говорит (Рим. 4, 11), что ом стал отцом всех верующих, т. е. тех, кто верен Богу и не нарушает присяги на подданство, данной Богу впервые посредством таинства обрезания, а затем в Новом завете посредством таинства крещения.

    Это Царство Божие в собственном смысле слова означает верховную власть Бога над особенным народом, установленную соглашением. Этот завет был возобновлен Моисеем у подошвы горы Синай, где Господь Бог приказывает Моисею сказать народу следующее (Исх. 19, 5): Если вы будете слушаться гласа Моего и соблюдать завет Мой, то будете Моим уделом из всех народов, ибо Моя вся земля, а вы будете у Меня царством священников и народом святых. Вместо «особенным народом» в латинском переводе Библии стоит peculium de cunctis populis; в английском переводе, сделанном в начале царствования Якова, – «особенным сокровищем для Меня сверх всех народов», а во французском переводе, сделанном в Женеве,– «наиболее драгоценным камнем из всех народов». Но наиболее правильным является первый перевод, как это подтверждается самим апостолом Павлом (Тит. 2, 14), который говорит, имея в виду это место, что наш святой Спаситель дал Себя за нас, чтобы… очистить Себе народ особенный. Бог говорит об этом непосредственно в следующих словах: ибо Моя вся земля, желая этим сказать: все народы мира Мои, но вы не просто мои, а особенным образом. Ибо все они мои в силу моего могущества, вы же должны быть моими в силу вашего собственного согласия и завета, что является прибавлением к обычному титулу Богa в отношении всех народов. То же самое толкование подтверждается снова ясно выраженными словами того же текста: вы будете у Меня царством священников и народом святых.

    Дальнейшим подтверждением нашего толкования является титул народ святых. Ибо «святое» означает то, что принадлежит Богу на основании особого, а не общего права. Вся земля, как говорится в тексте, принадлежит Богу, во святой называется она не вся, а лишь та ее часть, что специально выделена для служения Богу, как это было еврейским народом. Одно это место поэтому с достаточной очевидностью показывает, что под Царством Божиим подразумевается собственно государство, установленное с согласия тех, кто должен стать его подданным, в целях гражданского управления ими и для регулирования их введения не только по отношению к их царю – Богу но по отношению друг к другу согласно правилам справедливости, а также по отношению к другим народам во имя мира и воины. Таково именно было то царство, в котором Бог был царем, а первосвященник (после смерти Моисея) – вице-королем или наместником.

    Можно привести еще много других мест, ясно подтверждающих наше толкование. Прежде всего, когда (Цар. 8, 7) старейшины Израиля, возмущенные прочностью сыновей Самуила, требовали себе царя, огорчивших Господа, и Господь в ответ сказал ему. Послушай голоса народа во всем, что они говорят тебе; ибо не тебя они отвергли, но отвергли Меня, чтобы Я не царствовал над ними, из чего видно, что сам Бог был тогда их царем, а Самуил не управлял народом, а лишь передавал указания, которые время от времени получал от Бога.

    Дальше то место, где Самуил говорит народу (1 Цар. 12, 12): Но, увидев, что Наас, царь Аммонитский, идет против вас, вы сказали мне: «нет, царь пусть царствует над ними, тогда как Господь Бог ваш – Царь ваш»,– из которого очевидно, что Бог был царем евреев и гражданским правителем их государства.

    А после того как израильтяне отвергли Бога, пророки предсказывали его возвращение. Например (Исх. 24, 23): И покраснеет луна, и устыдится солнце, когда Господь Саваоф воцарится на горе Сионе и в Иерусалиме. Тут определенно говорится о царствовании на Сионе и в Иерусалиме, т. е. на земле. А также (Мих. 4, 7): И Господь будет царствовать над ними на горе Сионе. Гора Сион находится в Иерусалиме, на земле. И (Иез. 20, 33): Живу Я,– говорит Господь Бог, – рукою крепкою и мышцею простертою и излиянием ярости буду господствовать над вами. Далее (см. 37): И проведу вас под железом и введу вас в узы завета, т. е. я буду царствовать над вами и заставлю вас исполнять тот завет, который вы заключили со мной через Моисея и который вы нарушили вашим восстанием против меня в дни Самуила и вашим избранием другого царя.

    И в Новом завете ангел Гавриил говорит о нашем Спасителе (Лук. 1, 32, 33): Ом будет велик и наречется Сыном Всевышнего, и даст ему Господь Бог престол Давида, отца Его; и будет царствовать над домом Иакова вовеки, и Царству Его не будет конца. Это тоже царство на земле, за предъявление прав на него он был казнен как враг Цезаря, причем на его кресте было написано: «Иисус из Назарета, царь иудейский», и его презрительно короновали терновым венцом. А об учениках, проповедовавших его учение, говорится (Деян. 17, 7): и все они поступают против повелений кесаря, почитая другого царем, Иисуса. Царство Божие, таким образом, является реальным царством, а не метафорическим, и так оно понимается не только в Ветхом, но и в Новом завете. Когда мы говорим: «ибо тебе принадлежит царство, могущество и слава», то следует подразумевать Царство Бога в силу нашего завета, а не по праву могущества Бога, ибо такого рода Царство Бог всегда имеет, так что было бы излишне говорить в нашей молитве: «да придет царствие твое», если мы не подразумеваем под этим восстановления Христом того Царства Божиего, которое было прервано бунтом израильтян при избрании ими Саула. Соотвествующим образом было бы несообразно говорить: «близится царство небесное» или молиться: «да придет царствие твое», если бы это царство продолжалось.

    И других мест, подтверждающих наше толкование, имеется так много, что можно было бы только удивляться тому, что оно не получило более широкого признания, если бы не то обстоятельство, что это толкование слишком открывает глаза королей на их права в отношении церковного управления. Именно чтобы помешать этому, церковники вместо «священническое царство» переводят «царство священников», ибо они с таким же успехом могли перефразировать «царственное священство» (как сказано у апостола Петра) в «священство царей». И если они особенный народ называют драгоценным камнем или сокровищем, то с таким же успехом можно назвать особый полк или особую роту главнокомандующего всей армией драгоценным камнем последнего или его сокровищем.

    Короче говоря, Царство Божие есть гражданское царство, состоявшее прежде всего в обязанности народа Израиля подчиняться тем законам, которые Моисей принес ему с горы Синаи и которые после Моисея первосвященник в период исполнения своих обязанностей сообщал народу со слов херувимов в святая святых. Оно есть то царство, восстановление которого Христом пророки предсказывали, после того как оно было свергнуто избранием Саула, и о восстановлении которого мы ежедневно молимся, когда в «Отче наш» говорим: «Да приидет царствие твое», и право на которое мы признаем, когда прибавляем: «Ибо тебе Принадлежит царство, могущество и слава вовеки веков, аминь». «Это есть то Царство, в провозглашении которого заключалась проповедь апостолов и к которому люди подготовлены учителями Евангелия. Принять это Евангелие (т.е. обещать повиновение правлению бога) – значит быть в Царстве Благодати, ибо Бог милостиво даровал приемлющим Евангелие благодать быть подданными (т. е. детьми) Бога впоследствии, когда Христос придет во всем своем обличии, чтобы судить мир и действительно управлять собственным народом, что названо Царством Славы. Если «Царство Божие, называемое также Царством Небесным в силу великолепия и удивительной возвышенности этого трона, не было тем Царством, которое Бог через своих наместников, передававших народу его постановления, имел на земле, то не было бы так много споров и войн из-за вопроса о том, через кого Бог говорит с нами. В этом случае многие священники не стали бы брать на себя труд духовной юрисдикции и ни один король не стал бы отказывать им в этом.

    Что такое святой. Это буквальное понимание Царства Божиего дает нам ключ к правильному пониманию слова «святой», ибо это есть слово, которое в Царстве Божием соответствует тому, что люди в своем царстве обычно называют государственным и королевским.

    Король любой страны есть государственное лицо, или представитель всех подданных. А Бог, царь Израиля, был святым лицом Израиля. Народ, подчиненный какому-нибудь земному суверену, является народом этого суверена, т. е. государственного лица. Точно так же евреи, которые были народом Бога, были названы (Исх. 19, 6) святым народом. Ибо под святым всегда понимается или сам Бог, или то, что является собственностью Бога, подобно тому как под государственным всегда подразумевается или само лицо государства, или нечто принадлежащее государству, так что никакое частное лицо не может предъявлять на это права собственности.

    Вот почему суббота, день Бога, является святым днем, храм, дом Бога, – святым домом; жертвоприношения, десятины и приношения, дань Богу, – святой данью; священники, пророки и цари – помазанники Божьи во Христе (служители Бога) – святыми людьми, небесные духи, Божьи вестники, – святыми ангелами и т. п. И везде, где слово «святой» берется в его собственном значении, оно означает некую собственность, приобретенную с чьего-то согласия. Говоря «да святится имя твое», мы молим Бога, чтобы он оказал нам милость, укрепив нас в соблюдении первой заповеди: не иметь других богов, кроме него. Человеческий род является народом Бога в качестве Его собственности, но лишь евреи были святым народом. На каком же основании, если не на том, что они стали собственностью Бога в силу заключенного завета?

    Слово «мирское» обычно берется в Писании в том же смысле, что и общее, а в Царстве Божием то же самое должны означать их противоположности – святое и собственное. Но фигурально святыми называются люди, которые вели такой благочестивый образ жизни, что они как будто отреклись от всяких мирских помыслов и всецело предались Богу. В собственном смысле обо всем том, что присвоено Богом или выделено для собственного потребления и тем сделано святым, мы говорим, что оно освящено Богом, как, например, седьмой день в четвертой заповеди или избранники в Новом завете, о которых говорится, что они были освящены, если они были одарены духом благочестия. И то, что было сделано святым благодаря приношению людей и что дано Богу, дабы быть использованным исключительно в публичном богослужении, называется священным и посвященным, как храмы и другие дома общественной молитвы и их утварь, священники, служители, жертвоприношения и внешние принадлежности таинств.

    Степени святости. В святости имеются степени, ибо из тех предметов, которые выделены для богослужения, часть может быть еще особо выделена для более интимного и специального служения. Весь народ израильтян был народом святым, однако колено левитов было среди израильтян святым коленом, а среди левитов более святыми были священники, а среди священников самым святым был первосвященник. Точно так же вся Иудея была святой землей, но святой город, где надлежало славить Бога, был более святым, и опять-таки храм был более свят, чем город, а святая святых была более святой, чем остальная часть храма.

    Таинство. Таинство есть изъятие какой-нибудь видимой вещи из общего пользования и посвящение ее богослужению или в знак нашего допущения в Царство Божие, чтобы быть в числе его особенного народа, или в память об этом. В Ветхом завете знаком допущения был обряд обрезания, в Новом завете – крещение. Памятью этого в Ветхом завете было вкушение ежегодно в определенное время пасхального ягненка, что служило для евреев напоминанием о той ночи, в которую они были освобождены от египетского рабства; а в Новом завете – справление тайной вечери, напоминающей нам о нашем освобождении от уз греха смертью на кресте нашего блаженного Спасителя. Таинства допущения должны совершаться лишь однажды, ибо требуется быть допущенным лишь один раз, но так как нам часто следует напоминать о нашем освобождении и о нашем подданстве, то таинства напоминания должны повторяться. Каковы основные таинства и как бы наши торжественные клятвы на подданство. Имеются еще и другие посвящения, которые могут быть названы таинствами, поскольку под этим словом подразумевается лишь посвящение для целей богослужения, но поскольку под этим словом подразумевается присяга, или обещание на подданство. Богу, то в Ветхом завете имеются в качестве таинств лишь обрезание и пасхальный агнец, а в Новом завете – лишь крещение и тайная вечеря.

    ГЛАВА XXXVI.

    О СЛОВЕ БОЖИЕМ И О ПРОРОКАХ

    Что такое слово. Когда мы говорим о Слове Божием или человеческом, то под этим подразумевается не какая-либо часть речи, т. е. не то, что грамматически называют существительным или глаголом, и не какой-нибудь простой звук вне связи с другими словами, придающими ему смысл, а законченная речь или рассуждение, при помощи которых говорящий утверждает, отрицает, приказывает, обещает, угрожает, просит или спрашивает. В этом смысле «слово» означает не vocabulum, a serino, т. е. речь, или рассуждение, или высказывание.

    Слова, сказанные Богом и имеющие к нему отношение, называются в Писании словом Божиим. Опять-таки, если мы говорим слово Божие или человеческое, то под этим иногда можно подразумевать говорящего, т. е. слова, которые сказал Бог, или слова, которые сказал человек, в каковом смысле, когда мы говорим: «Евангелие от Матфея», мы подразумеваем, что апостол Матфей был автором этого Евангелия. Иногда же подразумевается тема, например когда говорится в Библии: «летописи царей израильских или иудейских», то подразумевается, что деяния, совершившиеся в эти дни, являются темой этих летописей. И в греческом переводе Библии, сохранившем много древнееврейских слов, под словом Божиим часто понимается не слово, сказанное Богом, а слово о Боге и о царстве, т. е. учение религии, так означает то же, что теология, т. е. то учение, которое мы обыкновенно называем богословием, как это явствует из следующих цитат (Деян. 13, 46): Тогда Павел и Варнава с дерзновением сказали: «Вам первым надлежало быть проповедованым Слову Божию, но как вы отвергаете его и сами себя делаете недостойными вечной жизни, то вот, мы обращаемся к язычникам». То, что здесь названо Словом Божиим, было учение христианской религии, как это ясно видно из предшествующего. И (Деян. 5, 20), где ангел говорит апостолам: Идите и, став во храме, говорите народу все сии слова жизни. Тут под словами жизни подразумевается учение Евангелия, как это явствует из того, что они делали в храме что ясно сказано в последнем стихе той же главы: И веяний день в храме и по домам не переставали учить и благовествовать об Иисусе Христе. Из этой цитаты видно, что Иисус Христос был темой этого слова жизни, или (что то же самое) темой слов той вечной жизни, которую наш Спаситель предложил им. Аналогично этому (Деян. 15, 7.) слово Божие названо словом «Евангелие», ибо оно содержит учение о Царстве Христа, и то же слово названо (Рим. 10, 8, 9) словом веры, т. е., как там ясно сказано, учением о пришествии Христа и о воскресении его из мертвых. Точно так же (Матф. 13, 19): Ко всякому, слушающему слово о Царствии, т. е. учение о Царствии, проповедуемое Христом. И о том же слове сказано (Деян. 12, 24), что оно росло и распространялось, что легко понять в отношении евангельского учения, но странно было бы думать, что его может относиться к слову или к речи Бога. В том же смысле под дьявольским учением подразумеваются не слова какого-либо дьявола, а то учение о демонах (1 Тим. 2, 1), которое исповедуют язычники и те фантомы, которых они дочитают как богов.

    Божие слово, употребляемое метафорически. Во-первых, в смысле приказаний и могущества Бога. Из рассмотрения этих двух значений выражения «слово Божие» у Писании ясно, что все Писание есть Слово Божие в последнем смысле (где Слово Божие понимается как учение христианской религии), но не в первом. К примеру, хотя слова: «Я Господь Бог твой» и т. д. – в конце десяти заповедей были сказаны Богом Моисею, однако слова: «Бог говорил сии слова и сказал» – должны быть понимаемы как слова того, кто писал священную историю. Слово Божие, взятое как слово, сказанное Богом, понимается иногда собственном смысле, иногда метафорически: в собственном смысле – как Слово, сказанное Богом его пророкам.

    Метафорически – в смысле его мудрости, могущества и иных приказаний при сотворении мира. В этом смысле вами Божьими являются: да будет свет, да будет твердь, говорим человека и т. д. (Быт. 1). И в этом же смысле заново (Иоан. 2, 1, 3): Все через Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть. И в другом сто (Евр. 1, 3): И держа все словом силы своей, т. е. сила; слова своего, т. е. своей силой, и дальше (Евр. 11, З): Так уж устроены словом Божьим – и много других мест. том же смысле понималось у римлян слово судьба, означающее собственно сказанное слово.

    Во-вторых, в смысле действия, произведенного этим словом. Во-вторых, под словом иногда понимается действие этого слова, т. е. то именно, что этим словом утверждается, приказывается, угрожается или обещается. Так, например, там, где говорится (Пс. 104, 19), что Иосифа держали в темнице, доколе исполнилось слово Его, – т. е. пока не исполнилось то, что он (Быт. 40, 18) предсказал виночерпию фараона относительно его восстановления в должности, – под исполнением слова подразумевается исполнение самой вещи. В этом же смысле (3 Цар. 18, 36) Илия говорит Богу: Я сделал все эти Твои слова вместо: Я сделал все это по слову Твоему, или приказанию, а также (Иер. 17, 15): Где слово Господне? вместо: Где те бедствия, которыми Бог угрожал? В этом же смысле (Иез. 12, 28): Ни одно из слов Моих уже не будет отсрочено, где под словами понимается то, что Бог обещал своему народу. И в Новом завете (Матф. 24, 35): Небо и земля придут, но слова Мои не придут, т. е. все то, что я обещал, или предсказал, не может не исполниться. И в этом именно смысле апостол Иоанн Богослов, и, я думаю, он один, называет самого нашего Спасителя ставшим плотью словом Господним (Иоан. 1, 14). Слово стало плотью, т. е. слово, или обещание, что Христос придет в мир. Христос был вначале с Богом, т. е. в намерении Бога-Отца было послать Бога-Сына в мир, чтобы направить людей по пути вечной жизни, но это намерение до этого момента (появления Христа на земле) не было приведено в исполнение и воплощено в действительность, так что наш Спаситель назван здесь словам не потому, что он был обещанием, а потому, что он был обещанным. Те, кто, ссылаясь на это место, называет обыкновенно Христа глаголом Бога, затемняют лишь еще более смысл этого текста. Они могли бы с таким же основанием называть его именем существительным Бога, ибо как под именем существительным, так и под глаголом люди подразумевают лишь часть речи, звук, который не содержит ни утверждения, ни отрицания, ни приказания или обещания в не является субстанцией ни телесной, ни духовной, и поэтому нельзя сказать о вей, что он Бог или человек, между тем как наш Спаситель есть то в другое. И это слово, о которой апостол Иоанн в своей Евангелии говорит, что оно было с Богом, названо им словом жизни (ст. 1) и вечной жизнью (ст. 2,) которая была с Отцом, так что Христос мог быть назван словом лишь в том самом смысле, в каком он назван вечной жизнью, т. е. как тот, кто своим воплощением приобщил нас к вечной жизни. В соответствии с этим (Апок. 19, 13) апостол, говоря о Христе, одетом в омоченное кровью платье, говорит, что имя Ему: слово Божие, что следует понимать так, как если бы он сказал: его имя есть тот, кто пришел согласно изначальному намерению Бога и согласно его слову и заветам, возвещенным пророками. Таким образом, здесь нет речи о воплощении слова, а лишь о воплощении Бога-Сына, названного словом потому, что его воплощение было исполнением обещания (Деян. 1, 4) точно таким же образом, как Святой Дух назван обетованным (Лук. 24, 49).

    В-третьих, в смысле повелений разума и справедливости. Имеются также места в Писании, где под словом Божьим подразумеваются слова, сообразные с разумом я справедливостью, хотя и сказанные иногда не пророками и не святыми людьми. Фараон Нехао был идолопоклонником, однако его слова доброму царю Иосии, в которых он .через посланцев советовал не препятствовать своему походу против Кархемиса, были, как сказано в Писании, из уст Господа. И царь Иосия, не послушавшийся его совета, был убит в сражении, как об этом можно прочесть (2 Пар. 35, 21, 23). Правда, согласно изложению этой же истории впервой книге Ездры, не фараон, а Иеремия говорил Иосии эти слова из уст Господа. Однако мы обязаны верить каноническому Писанию, что бы ни говорили апокрифы. ; Под словом Божьим следует понимать также повеления разума и справедливости в тех случаях, когда в Писании сказано, что слово Божье написано в сердце человека (например. Псалтырь 36, 31, книга пророка Иеремии 31, 23, Второзаконие 30, 14 и много других подобных мест).

    Различные назначения слова «пророк». Слово «пророк» означает в Писании иногда посредника, передающего Слове Бога людям и слова людей Богу, иногда прорицателя, предсказывающего то, что должно совершиться в будущем, иногда – человека, говорящего несвязно, как сумасшедший. Наиболее часто это слово употребляется в значении Посредника между Богом и людьми. В этом смысле были пророками Моисей, Самуил, Илия и Иеремия. В этом же смысле пророком был первосвященник, ибо один он мог входить в святая святых, чтобы вопрошать Бога и сообщать ответ народу. Поэтому, когда Кайфа сказал, что необходимо, чтобы один человек умер за людей, апостол Иоанн говорит (Иоан. 11, 51): Cиe же он сказал не от себя, сказал, что он за народ. Точно так же говорится о тех, кто учил на .собраниях христиан (1 Коринф. 14, 3), что они 'чествовали. В этом же смысле Бог говорит Моисей относительно Аарона (Исх. 4, 16): И будет говорить он вместо тебя к народу: итак, он будет твоими устами, а ты будешь ему вместо Бога. То, что здесь называется посредником, в другом месте (7,1) называется пророком. Я поставил тебя, – говорит Бог, – Богом фараону, а Аарон, брат твой, будет твоим пророком. В смысле посредника между Богом и человеком назван пророком Авраам (Быт. 20, 7). Бог говорит во сне Авимелеху: Теперь же возврати жену мужу, ибо он пророк и помолится о тебе. Отсюда также можно заключить, что имя пророка могло быть дано не без • основания тем, кто в христианских церквах имел призвание читать публично молитву перед собранием верующих. В этом же смысле говорится о пророчестве тех пророков, которые сходили с высоты (или с холма Божьего) с псалтырем, тимпаном, свирелью и гуслями (1 Цар. 10, 5, 6), и Саул среди них, т. е. их пророчествование заключалось в том, что они таким образом публично славили Бога. В таком же смысле пророчицей названа Мариам (Исх. 15, 20). В этом же смысле следует понимать слова апостола Павла (1 Коринф. 11, 4, 5): Всякий муж, молящийся или пророчествующий с покрытою головою и т. д., и всякая жена, молящаяся или пророчествующая с открытою головою, ибо пророчествование в данном месте означает лишь прославление Бога псалмами и святыми песнями, что женщины могли делать в церкви, хотя им не было разрешено говорить перед собранием верующих. И именно в этом смысле языческие поэты, составляющие гимны и другого рода поэмы в честь своих богов, назывались vates – пророками, как это достаточно хорошо известно всем, кто знаком с литературой язычников, и как это очевидно из того места Евангелия (Тит 1,12), где апостол Павел говорит о критянах, что один пророк из их собственной среды сказал, что они лжецы. Это не значит, конечно, будто апостол Павел считал их поэтов пророками. Это говорит лишь о том, что словом пророк обычно обозначались те люди, которые прославляли Бога в стихах.

    Предсказание будущих событии не всегда пророчество. Если под пророчеством понимать прорицание или предсказание будущих событий, тогда следует считать пророками не только тех, кто был посредником Бога и предсказывал другим то, что Бог предсказал им, но и всех обманщиков, которые претендуют на общение с духами или суеверно берутся предсказывать на основании прошлых событий, которые они приписывают ложным причинам, такие же события в будущем. Имеется (как я уже указывал в главе XII) множество подобных обманщиков, причем благодаря лишь одному случайному событию, которое может быть истолковано в их пользу, они завоевывают больше доверия у простого народа к их пророческому дару, чем теряют при каком угодно числе предсказаний невпопад. Пророчество не искусство и (если брать это слово в значении прорицания) не постоянное призвание, а лишь необычайное и временное дело, поручаемое Богом большей частью благочестивым людям, но иногда и порочным. Так, женщина из Аэндора, о которой говорится, что она была волшебницей, вызвала тень Самуила и предсказала Саулу его смерть, не была пророчицей, ибо не обладала каким-либо знанием, при помощи которого могла бы вызвать эту тень, и ниоткуда не видно, чтобы Бог повелел ее вызвать «. Бог лишь сделал так, чтобы этот обман устрашил Саула и вселил в него уныние, которое привело к его поражению и смерти. А что касается бессвязной речи, то она считалась среди язычников видом пророчества, так как пророки их оракулов, – отуманенные духами или парами пещеры пифийского оракула в Дельфах, становились на время действительно умалишенными и говорили, как сумасшедшие, так что их у бессвязным словам можно было придавать смысл, применимый к любому исходу событий, подобно тому как все тела, согласно утверждению некоторых, составлены из первичной материи. Такой смысл понятия пророчества нахожу также в Писании в следующих словах (1 Цар. 18, 10): Напал злой дух от Бога на Саула, и он бесновался С доме своем.

    Каким образом Бог говорил пророкам. Хотя слово Пророк употребляется в Писании во многих значениях, наиболее часто оно все же применяется к таким людям, которым Бог говорит непосредственно то, что они должны Передать другим от Его имени. Тут может возникнуть вопрос о том, каким образом Бог говорит с таким пророком. Сообразно ли говорить (может кто-нибудь спросить), что | Бог имеет голос и речь, когда нельзя говорить, что он, подобно человеку, обладает языком или другими органами? пророк Давид приводит (Пс. 49, 9) следующий довод: лжет ли тот, кто сотворил глаза, не видеть, или тот, кто творил ухо, не слышать? Но это может быть сказано не для того, чтобы обозначить природу Бога, а лишь для обозначения нашего намерения почитать Его. Ибо зрение слух являются почетными атрибутами и приписываются Богу, чтобы характеризовать Его всемогущество, насколько способны постигнуть его. Если бы мы должны были понимать эти слова Давида буквально и в собственном смысле, то на основании того, что Бог создал и другие части человеческого тела, можно было бы сказать, что Бог пользуется ими для тех же целей, что и мы. Но думать так в отношении многих из этих частей столь непристойно, что было бы величайшим поношением Бога приписывать ему это. Поэтому, когда говорится, что Бог говорил с людьми непосредственно, мы должны это толковать так, что Бог тем или иным путем дал этим людям понять Его волю. А путей, которыми Бог это делает, имеется много, и их следует искать лишь в Священном писании. Хотя там много раз сказано, что Бог говорил с тем или другим лицом, и не объявляется, каким образом, но имеется и много мест, в которых сообщаются те знамения, при помощи которых эти лица должны были узнать Его присутствие и Его повеления, и из этих мест можно понять, каким путем Бог говорил с остальными.

    Пророкам Ветхого завета Он говорил исключительно в снах и видениях. О том, в какой форме Бог говорил с Адамом, Евой, Каином и Ноем, ничего не сказано, точно так же не сказано, как Он говорил с Авраамом до того момента, когда Авраам из своей страны в Сихеме пришел в землю Ханаанскую. А тогда (Быт. 12, 7) говорится, что Бог явился ему. Таким образом, одним из путей, которыми Бог обозначил свое присутствие, было явление, или видение. И еще раз (Быт. 15, 1) было слово Господа к Аврааму в видении, т. е. нечто как знамение присутствия Господа явилось как Божий вестник, чтобы говорить с ним. Так же Господь явился Аврааму (Быт. 18, 1) в явлении трех ангелов, а Авимелеху (Быт. 20, 3) – во сне. Лоту (Быт. 19, 1) – в явлении двух ангелов, Агари (Быт. 21, 17) – в явлении одного ангела. И опять Аврааму (Быт. 22, 11)

    – в явлении голоса с неба, Исааку (Быт. 26, 2)-ночью, т. е. во сне, и Иакову (Быт. 18,2) – во сне, т. е., как сказано в тексте, Иакову снилось, что он видел лестницу и т. д., в (Быт. 32, 1) в видении ангелов. И Моисею (Исх. 3, 2) он явился в явлении огня пламена из средины тернового куста. И после времени Моисея– там, где в Ветхом завете объясняется, в какой форме Бог говорил непосредственно с человеком, – он всегда говорил посредством видения или сна, так, например, Гедеону, Самуилу, Илие, Элише, Исаии, Иезекиилю и другим пророкам; и часто в Новом завете, например Иосифу, апостолу Петру, апостолу Павлу • апостолу Иоанну Богослову –в Апокалипсисе.

    Только с Моисеем Бог говорил в более необычной форме на горе Синай и в скинии, а также с первосвященником в скинии и в святая святых храма. Но Моисей, а после него первосвященники были пророками, пользовавшимися особым благоволением Бога. И Бог сам в ясных словах объявил, что с другими пророками Он говорит в видениях и снах, но с рабом своим Моисеем Он говорит так, как бы говорил человек с другом своим. Вот слова Бога (Чис. 12, 6 – 8): Если бывает у вас пророк Господень, то Я открываюсь ему в видении, во сне говорю с ним; но не так как с рабом Моим Моисеем – он верен во всем дому Моему: устами к устам говорю Я с ним, и явно, а не в гаданиях, и образ Господа он видит. А также (Исх. 33, II): Говорил Господь с Моисеем лицом к лицу, как бы говорил кто с другом своим. И тем не менее это общение Бога с Моисеем происходило через посредство ангела или ангелов, как это ясно видно из Деяний апостолов (7, 35 и 53) и из послания к Галатам (3, 19), и, следовательно, это было видение, хотя более яркое, чем то, которое давалось другим пророкам. И соответственно этому, когда Бог говорит (Втор. 13, I): Если восстанет среди тебя пророк или сновидец, то последнее слово является лишь объяснением первого. И в другом месте (Иоил. 2, 28): И будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши; старцам вашим будут сниться сны, и юноши ваши будут видеть видения, где опять слово «пророчество» объясняется как сон и видение. И таким же образом Бог говорил с Соломоном, обещая ему мудрость, богатство и славу, ибо в тексте сказано (3 Цар. 3, 15): И пробудился Соломон, и вот это было сновидение. Таким образом, все пророки Ветхого завета, не бывшие пророками призванными, получили слово Господне исключительно через свои сны, или видения, т. е. через свои представления; которые они имели во сне или экстазе, каковые представления были сверхъестественны во всяком истинном пророке, естественны или вымышлены – во всяком лжепророке.

    Тем не менее об этих самых пророках говорится, что они «говорили при посредстве духов. Например, в книге пророка Захарии {7, 12), где пророк говорит о евреях, сказано: «в– сердце своем окаменели, чтобы не слышать закона и слов, которые посылал Господь Саваоф духом Своим через прежних пророков. Отсюда явствует, что общение с Богом при посредстве духа, или вдохновения, не было формой, отличной от видения, в тех случаях, когда те, об ком говорится, что они пророчествовали, преисполненные духа, были не прямыми пророками, а такими, которые перед' каждой новой вестью должны были получить специальное поручение, или (что то же самое) новый сон, или видение.

    С пожизненно призванным ветхозаветным пророком и верховным по рангу Бог говорил через посредство кивота, но каким образом – это не объяснено в Писании. Из пророков Ветхого завета, таковых, что были пожизненно призваны, некоторые были верховными, а некоторые – подчиненными. Верховным пророком был прежде всего Моисей, а после него – первосвященники, каждый для своего времени, до тех пор пока священство было царственным. Когда же евреи отвергли Бога, не пожелав, чтобы Он дольше царствовал над ними, главными пророками Бога были и те цари, которые подчинялись Его власти, а должность первосвященников стала служебной. А когда требовалось вопросить о чем-либо Бога, первосвященники облачались в священную одежду и спрашивали Бога о том, о чем им приказывал царь. И первосвященники лишались своего сана по усмотрению царя. Ибо царь Саул (1 Цар. 13, 91) приказал привести к нему то, что назначено для жертвы всесожжения, и (1 Цар. 14, 18) он приказывает священнику принести кивот Божий, а затем, увидев свое преимущество перед врагами, приказывает оставить его. И в той же главе Саул спрашивает совета Бога. Точно так же и царь Давид после своего помазания, хотя еще до того, как он получил царство, вопрошает Бога (1 Цар. 23, 2), идти ли ему против филистимлян в Кеиль, и дальше (ст. 10) Давид приказывает священнику принести ефод, чтобы вопрошать Бога, оставаться ему в Кеиле или нет. А царь Соломон (1 Цар. 2, 27) отнял священство у Авиафара и отдал его (ст. 35) Садоку. Вот почему верховными пророками были Моисей, первосвященники и благочестивые цари, вопрошавшие Бога во всех критических обстоятельствах, как им поступать. Однако неясно, в какой форме Бог говорил с ними. Сказать, что когда Моисей взошел к Богу на гору Синай, то это был сон или видение, как это имели другие пророки, противоречило бы тому различию, которое Бог сделал между Моисеем и другими пророками (Чис. 12, 6 – 8). Сказать, что Бог говорил или явился как Он есть, в собственном естестве, – значит отрицать Его бесконечность, незримость и непостижимость. Сказать, что Он говорил посредством вдохновения или наполнения Святым Духом, как Священное писание обозначает божественность, – значит приравнивать Моисея к Христу, в котором одном (как говорит апостол Павел в Послании Колоссянам 2, 9) обитает вся полнота божества телесно. Сказать, наконец, что Бог говорил при посредстве Святого Духа, понимая под последним милости и дары Святого Духа, – значит не приписывать Моисею ничего сверхъестественного. Ибо Бог располагает людей к благочестию, справедливости, милосердию, правдивости, вере и всякого рода добродетелям, моральным и интеллектуальным, посредством учения, примеров и разных других обычных и естественных мер.

    И как нельзя приписывать этих путей Богу в Его общении с Моисеем на горе Синай, точно так же они не могут быть приписаны Ему в Его общении с первосвященниками с покрышки кивота завета. Непостижимо поэтому, в какой форме Бог говорил с теми верховными пророками Ветхого завета, обязанностью которых было вопрошать его. В эпоху Нового завета не было верховного пророка, кроме нашего Спасителя, который был одновременно Богом, который говорил, и пророком, с которым Бог говорил.

    Пророкам, пожизненно призванным, но подчиненным, Бог говорил посредством Духа. В отношении подчиненных пророков, пожизненно призванных, я не нахожу ни одного места, из которого следовало бы, что Бог говорил с ними сверхъестественным образом. Наоборот, из всего видно, что Он общался с ними в такой форме, в какой Он естественно располагает людей к благочестию, вере, праведной жизни я всяким другим христианским добродетелям. И хотя все эти качества обусловливаются характером, учением, воспитанием, поводами и призванием, которые люди имеют к христианским добродетелям, однако они правильно приписываются действию Духа Господня, или Святого Духа, ибо нет ни одной хорошей склонности, которая не была бы делом Бога. Однако эти действия не всегда имеют сверхъестественный характер. Поэтому там, где сказано, что пророк говорил в Духе, или Духом Господним, то это надо лишь так понимать, что он говорил в соответствии с волей ; .Божьей, возвещенной верховным пророком. Ибо в наиболее общепринятом значении слова «дух» есть человеческое намерение, человеческий разум или его склонность.

    Во времена Моисея были кроме него еще семьдесят Человек, которые пророчествовали в стане Израиля. В какой форме Бог говорил с ними, сказано в книге Чисел (11, , –25): И сошел Господь в облаке, и говорил с ним, и взял от Духа, который на нем, и дал семидесяти мужам старейшинам. И когда почил на них Дух, они стали пророчествовать, потом перестали. Отсюда, во-первых, ясно, что их пророчество народу было подчинено пророчеству Моисея, ибо Господь взял от духа Моисея и дал им, так что они пророчествовали, как хотел это Моисеи, в противном случае им было бы запрещено пророчествовать. В самом деле Моисею была принесена жалоба на них (ст. 27), и Иисус Навин просил Моисея запретить им пророчествовать. Но Моисей не внял этой просьбе и сказал ему: Не ревнуй за меня. Из приведенной выше цитаты вытекает, во-вторых, что Дух Божий в указанной цитате означает лишь намерение и склонность повиноваться Моисею и содействовать ему в его работе по управлению. Ибо, если бы мы должны были понимать это так, что они имели субстанциональный Дух Бога, т. е. что Бог вдохнул в них свою божественную природу, тогда они были бы не ниже Христа, в котором одном божественный Дух обитал телесно. Вот почему это надо понимать так, что дар и милость Бога направляли их на путь содействия Моисею, от которого они получили свой дух. И по-видимому, это были люди, которых сам Моисей назначил старейшинами и надзирателями народа. Ибо слова были: Собери мне семьдесят мужей, которых ты знаешь, что они старейшины и надзиратели народа, где слова «ты знаешь» означают то же, что «ты назначаешь» или «назначил таковыми». В самом деле, раньше (Исх. 18, 24) было сказано, что Моисей, послушавшись совета тестя своего Иофора, назначил богобоязненных людей судьями и начальниками над народом. Из их среды и были те семьдесят мужей, которых Бог, давши им от духа Моисея, побудил помогать Моисею в управлении царством. В том же смысле говорится (1 Цар. 16, 13, 14), что немедленно по помазании Давида Дух Господень сошел на Давида и покинул Саула, т. е. Бог дал свои милости тому, кого Он избрал управлять своим народом, и отнял их у того, кого отверг. Таким образом, под духом подразумевается склонность служить Богу, а не сверхъестественное откровение.

    Бог иногда говорил также при посредстве жребия. Бог много раз говорил также посредством исхода жребия, назначенного теми, кого он поставил властями над своим народом. Так, мы читаем (1 Цар. 14, 43), что посредством Жребия, который Саул приказал бросить. Бог открыл вину Ионафана, вкушавшего вопреки заклятию, наложенному на себя народом, медовые соты. Точно так же Бог разделил землю Ханаанскую среди израильтян путем «жребия брошенного Иисусом,. Навином, в Силоме» перед Господом (Нав. 18, 101). По-видимому, таким же путем Бог открыл преступление, Ахана (Нав. 7, 16 и. дальше). Таковы, пути, которыми Бог открывал свою волю ,в Ветхом, завете. Те же пути Бог использовал и в Новом завете. Деве Марии Он является в видении ангелом; Иосифу – во сне; так же апостолу Павлу по пути в Дамаск – в видении нашего Спасителя; апостолу Петру – в виде полотна, спущенного с неба, с разного рода чистыми и нечистыми животными на нем, и в темнице – в видении ангела; всем апостолам и авторам Нового завета – в милостях его Духа; апостолам (при избрании Матфея вместо Иуды Искариота) – опять посредством жребия.

    Каждый должен проверить возможность пророков по призванию. Ввиду того что всякое пророчество предполагает видение, или сон (что одно и то же, если они естественны), или какой-нибудь специальный дар Бога, так редко наблюдаемый в человеческом роде, что он вызывает наше удивление, когда мы его замечаем, и ввиду того что такие дары, как самые необычайные сны и видения, могут проистекать от Бога не только путем Его сверхъестественного и непосредственного действия, но и путем его естественного действия и при посредстве вторичных причин, то необходимо разумом и суждением отличать естественные в сверхъестественные дары от естественных и сверхъестественных видений и снов. Поэтому мы должны быть осторожны и осмотрительны, прислушиваясь к голосу человека, который, выдавая себя за пророка, требует от нас повиновения Богу тем путем, который он от имени Бога указывает нам как путь к блаженству. Ибо тот, кто замышляет указывать людям пути такого великого блаженства, замышляет господствовать над ними, т. е. управлять ими и царствовать над ними, а это есть то, чего все люди, естественно, добиваются. Вот почему такой человек может быть с полным основанием заподозрен в честолюбии и обмане, в каждый человек, прежде чем оказывать ему повиновение, должен подвергнуть его испытанию в искусу, если только обязательство такого повиновения не было взято на себя яри установлении государства, как, например, в том случае, когда пророк является гражданским сувереном или уполномочен таковым. И если бы такое испытание пророков и духов не было разрешено всякому человеку из народа, то незачем было бы устанавливать те признаки, на основании которых человек был бы способен различать между теми, которым он должен следовать, в теми, которым он следовать не должен. Ввиду того что признаки, по которым можно (Втор. 13, 1 и далее) узнать пророка в (1 Иоан. 4, 1 и далее) дух, указаны, ввиду столь многих пророчеств « Ветхом завете м столь многих проповедей в Новом завете против пророков, а также ввиду того что число лжепророков обычно значительно превышает число истинных, всякий человек под страхом собственной гибели должен остерегаться подчиняться руководству первых. То, что лжепророков было больше, чем истинных, видно прежде всего из того факта, что когда Ахав вопросил четыреста пророков, то они все, за исключением Михея, оказались лжепророками. А незадолго перед пленом пророки обычно были лжецами. Пророки пророчествуют (говорит Господь Иеремии 14,14) ложное именем Моим; Я не посылал их, и не давал им повеления, и не говорил им; они возвещают вам видения ложные и гадания, и пустое, и мечты сердца своего. Явление лжепророков было настолько распространенный, что Господь устами пророка приказал народу не повиноваться им (Иер. 23, 16): Так, говорит Господь Саваоф: не слушайте слов пророков, пророчествующих вам: они обманывают вас, рассказывают мечты сердца своего, а не от уст Господних.

    Все пророчества, за исключением пророчеств верховных пророков, должны быть проверены каждым подданным. Принимая во внимание те пререкания, которые имели место в эпоху Ветхого завета между пророками– духовидцами, – когда один оспаривал другого, спрашивая: неужели от меня отошел Дух Господень, чтобы говорить в тебе, как это имело место между Михеем и остальными четырьмястами пророками, – и те взаимные обвинения друг друга в лживости (как у Иеремии 14,14), а также споры в наши дни в отношении Нового завета между духовными пророками, каждый человек был обязан тогда и обязан сейчас использовать свой естественный разум, чтобы применить ко всякому пророчеству те правила, которые Бог дал нам в целях различения между истинным и ложным пророком. Этих правил в Ветхом завете указывалось два, из которых одно заключалось в соответствии учения пророка тому, чему верховный пророк Моисей учил евреев, а второе – в чудодейственной силе предсказывать то, что будет исполнено Богом, как я уже показал это на основании Второзакония 13, 1 и далее. А в Новом завете указывается лишь один признак, а именно проповедь учения, что Иисус есть Христос, т. е. царь иудейский, предсказанный Ветхим заветом. Всякий отрицавший этот догмат был лжепророком, какие бы чудеса, казалось бы, ни творил, а всякий учивший ему был истинным пророком. Мы видим, что апостол Иоанн (в 1-м послании 4, 2 и далее), говоря о средствах испытания духов – от Бога они или нет, – указывает на то, что много появилось лжепророков, а затем говорит следующее: Духа Божия… узнавайте так: всякий Дух, который исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, есть от Бога, т. е. он испытан и одобрен как пророк от Бога. При этом то обстоятельство, что он признает, исповедует и проповедует, что Иисус есть Христос, говорит не за то, что он является благочестивым человеком или одним из избранных, а лишь за то, что он признанный пророк. Ибо Бог иногда говорит устами таких пророков, личность которых не находила у него благоволения, как он, например, говорил устами Валаама или предсказывал Саулу его смерть устами волшебницы в Аэндоре. И дальше в следующем стихе: А всякий дух, который не исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, не есть от Бога, но это дух Антихриста. Таким образом, нам преподается здесь правило, точно очерченное: истинный пророк тот, кто проповедует, что Мессия уже пришел в лице Иисуса, а ложный пророк тот, кто отрицает его пришествие и ждет какого-то будущего обманщика, который обманным образом присвоит себе эту честь и которого апостол подразумевает здесь под именем Антихриста. Каждый человек поэтому обязан принять в соображение, кто является верховным пророком, т. е. вице-королем Бога на земле, и имеет власть непосредственно после Бога управлять христианами, и руководствоваться как правилом тем учением, которому этот наместник Бога приказал учить, и на основании этого учения проверять истинность тех учений, которые мнимые пророки – безразлично, совершают они чудеса или нет – будут когда-либо распространять. И если будет найдено, что эти учения противоречат указанному правилу, то каждый обязан поступать так, как поступили те, кто пожаловался Моисею, что в стане пророчествуют люди, в праве которых на это они сомневаются, и предоставить своему суверену, как это сделали те по отношению к Моисею, разрешить или запретить этим пророкам продолжать свое дело. И если суверен ( не признает этих пророков, то каждый обязан не прислушиваться больше к их голосу; если же суверен одобрит их, то каждый обязан повиноваться им как людям, которым Бог дал часть духа их суверена. В самом деле, если христиане не считают своего христианского суверена пророком Господним, то они должны или принимать собственные сны за пророчества, которыми они предполагают руководствоваться, а мечты своего сердца – за Дух Божий, либо позволять руководить собой какому-нибудь иностранному государю или некоторым из своих сограждан, которые, не предоставляя других чудес в подтверждение своего призвания, кроме иногда необычайного успеха и безнаказанности, могут клеветой на правительство вовлечь христианских подданных в мятеж, этим путем разрушить все законы божеские и человеческие и, опрокинув всякий порядок и правительство, ввергнуть общество в первоначальный хаос насилия и гражданской войны.

    ГЛАВА XXXVII.

    О ЧУДЕСАХ И ОБ ИХ УПОТРЕБЛЕНИИ

    Чудо – нечто вызывающее удивление. Под чудесами подразумеваются удивительные дела Бога, и поэтому они называются также дивами. И так как они совершаются Богом большей частью для обозначения его повелений в тех случаях, когда без них люди склонны (следуя своему частному естественному разуму) сомневаться в том, что Бог приказал и что не приказал, то чудеса обычно называются в Священном писании также знамениями в том –же смысле, как латиняне называли их ostenta и portenta, т. е. показатели и предзнаменования того, что всемогущий Бог намерен совершить.

    И следовательно, должно быть редким и не имеющим познаваемых естественных причин. Поэтому чтобы понять, что такое чудо, следует прежде всего понять, каким делам люди дивятся и что они называют удивительным. Так или иначе люди удивляются двум вещам. Во-первых, тому, что странно, т. е. то, подобного чему никогда не было или бывает весьма редко. Во-вторых, – тому, относительно чего мы не можем себе представить, чтобы оно было произведено естественным путем, а можем думать лишь, что оно произведено непосредственно рукой Бога. Если же мы усматриваем возможную естественную причину совершающегося или если подобное совершалось часто, то, как бы редко ни происходило первое и каким бы невозможным ни представлялось с точки зрения естественных причин второе, мы ни в том, ни в другом случае не удивляемся и не считаем это чудом.

    Поэтому если бы лошадь или корова заговорила, то это было бы чудом, ибо и странно, и трудно представить естественную причину этого. Точно так же нам показалось бы странным, если бы природа произвела новый вид живых существ. Но когда человек или животное порождает себе подобных, то хотя это нам не более понятно, чем предыдущее, однако так как это явление обычное, то не считается чудом. Точно так же если бы человек превратился в камень или столб, то это было бы чудом как нечто необычное, но если такое превращение происходит с куском дерева, то это не чудо, так как мы это часто наблюдаем, и, однако, мы в последнем случае не больше знаем, чем в первом, каким образом это Бог производит.

    Первая радуга, показавшаяся в мире, была чудом, так как она была первой и поэтому представлялась странной, и она служила знамением, помещенным Богом на небе, чтобы заверить свой народ в том, что всеобщего разрушения мира потопом больше не повторится. Но так как в наше время радуги бывают часто, то они не являются чудесами ни для тех, кто знает их естественную причину, ни для тех, кто ее не знает. С другой стороны, есть много редких вещей, произведенных человеческим искусством, но так как мы знаем, что они произведены людьми, и при этом знаем способы их произведения, то не считаем их чудесами, ибо они произведены не непосредственно рукой Бога, а человеческим трудолюбием.

    То, что кажется чудом одному, другому может не казаться. Более того, так как удивление и изумление обусловлены знанием и опытом, которыми люди обладают, причем этим знанием и опытом некоторые обладают в большей, другие

    – в меньшей степени, то отсюда следует, что одна и та же вещь может быть чудом для одного и не быть Таковым для другого. Этим объясняется, что невежественные и суеверные люди выражают огромное удивление по поводу таких дел, которым другие люди, знающие их обусловленность природой (которая является не непосредственным, а обычным делом Бога), вовсе не удивляются. Например, было время, когда затмение Солнца и Луны простой народ считал сверхъестественным явлением, меж тем как были другие люди, которые в силу знания естественных причин этих явлений могли предсказывать самый час их наступления; или, например, когда человек, получив путем договора и тайных осведомителей сведения частных действиях невежественного и неосторожного человека, говорит последнему, что тот делал раньше, то это представляется его собеседнику чудом, между тем как для этих умных и осторожных людей подобные чудеса не могут совершаться.

    Цель чудес. Существенным признаком чуда, далее, представляется то, что оно совершается с целью вызвать доверие вестникам, служителям и пророкам Бога, дабы люди знали, что эти вестники, служители, пророки призваны, посланы и назначены Богом, и в силу этого были бы более склонны повиноваться им. Поэтому хотя сотворение мира, а после этого уничтожение всех живых существ во всемирном потопе были изумительными делами, однако, так как они не были совершены с целью вызвать доверие к какому-нибудь пророку или служителю Бога, они обычно не называются чудесами. Ибо, как бы изумительно ни было какое-нибудь дело, наше изумление обусловливается не тем, что оно могло быть совершено, так как люди естественно верят, что Всемогущий может совершить все, а тем, что оно совершено по просьбе или по слову человека. Однако дела, совершенные Богом через Моисея в Египте, были чудесами в собственном смысле, так как они были совершены с намерением заставить народ Израиля поверить, что Моисей пришел к ним не из каких-либо личных побуждений, а как посланец Бога. Вот почему, после того как Бог повелел ему избавить израильтян от египетского рабства, а Моисей сказал Ему: Они не поверят мне… и скажут: не явился тебе Господь (Исх. 4, 1), Бог дал ему силу превратить жезл, который он держал в руке, в змея, а затем опять превратить его в жезл, а также, положив руку себе за пазуху, сделать ее покрытой проказой и, положив ее опять себе за пазуху, сделать ее снова здоровой. И это для того, чтобы сыны Израиля поверили (как об этом говорит стих 5), что Бог их отцов явился ему. И поскольку это показалось недостаточным, то Он дал ему силу превратить их воду в кровь. Когда он совершил эти чудеса перед народом, тогда, как сказано, народ поверил ему. Тем не менее, боясь фараона, народ не посмел повиноваться Моисею. Поэтому все другие дела, заключавшиеся в послании бедствий на фараона и египтян, имели целью заставить израильтян поверить Моисею и были чудесами в собственном смысле этого слова. Точно так же если рассмотрим все чудеса, совершенные Моисеем и остальными пророками до плена, а после этой эпохи – нашим Спасителем и Его апостолами, то мы найдем, что их целью было породить или укрепить веру в то, что они пришли не по собственному побуждению, а были посланы Богом. Мы можем, далее, заметить в Писании, что целью чудес было породить веру не у всех людей, а лишь у избранных, т. е. таких, которые по постановлению Бога должны были стать Его подданными. Ибо эти чудеса египетских бедствий не имели своей целью обращение фараона, так как Бог заранее говорил Моисею, что Он ожесточит сердце фараона, чтобы тот не отпустил его народ. А когда фараон наконец отпустил их, то сделал это не потому, что чудеса убедили его, а потому, что бедствия вынудили его к этому. Точно так же сказано о нашем Спасителе (Матф. 13, 58), что Он не совершил многих чудес в своей стране по неверию их, а в Евангелии от Марка (6, 5) вместо «не совершил многих» сказано «не мог совершить никакого чуда». Не мог он не потому, что не имел силы, ибо думать так было бы богохульством, и не потому, что целью чудес не было обращение неверующих людей к Христу, ибо целью всех чудес, совершенных как Моисеем « пророками, так и нашим Спасителем и его апостолами, было приобщение людей к церкви, но потому, что целью их г чудес было приобщение к церкви не всех людей, а лишь таких, которые должны спастись, т. е. таких, которых Бог собрал. Принимая во внимание, что наш Спаситель был Отослан Богом-Отцом, Он не мог употребить свою силу для вращения таких людей, которых Его Отец отверг. Те, кто объясняя это место у апостола Марка, говорит, что слова „не мог“ поставлены здесь вместо „не хотел“, не могли бы укрепить своего утверждения никаким другим примером греческого языка (ибо в греческом языке „не хотел“ ставится иногда вместо „не мог“ в отношении неодушевленных вещей, не имеющих своей воли, но „не мог“ вместо „не хотел“ –никогда), и это камень преткновения для слабых христиан, ибо выходит так, будто Христос мог совершать чудеса лишь среди верующих.

    Определение чуда. Из сказанного мной о природе употреблении чуда можно вывести следующее его определение: чудо есть деяние Бога (помимо Его деяний путем 'ироды, установленной при сотворении мира), совершен-' для того, чтобы сделать ясной для Его избранных мессию необычайного служителя, посланного для их спасет.

    Из этого определения мы можем вывести, во-первых, во всех чудесах совершенное деяние не является следствием какой-либо силы в пророке, так как оно является непосредственным делом рук Бога, т. е. Бог совершил его, используя при этом пророка в качестве подчиненной причины.

    Во-вторых, что никакой дьявол, ангел или какой-нибудь сотворенный дух не могут совершать чудес. Ибо они ни бы совершить их или силой какого-нибудь естественного знания, или силой колдовства, т. е. силой слов. если колдуны совершают свои деяния собственной силой, то, значит, имеется сила, не проистекающая от Бога, что все люди отрицают, если же они совершают их силой, данной им, тогда это не непосредственное дело рук Бога, а естественное и, следовательно, не чудо.

    Имеются некоторые тексты в Писании, в которых, по-видимому, способность совершать чудеса (равные некоторым из тех, что совершил сам Бог) приписывается определенным искусствам магии и колдовства. Мы читаем, например, что, после того как жезл Моисея, брошенный на землю, превратился в змея (Исх. 7, 11), волхвы египетские сделали то же своими чарами; что, после того как Моисей превратил воду в потоках, реках, озерах и во всех водоемах в кровь, волхвы египетские чарами своими сделали то же (Исх. 7, 22) и что, наконец, после того как Моисей силой Бога вывел жаб на землю египетскую, то же сделали волхвы египетские чарами своими и вывели жаб на землю Египетскую (Исх. 8, 7). Не поддается ли кто-либо искушению привести это и другие подобные места в подтверждение того, что чудеса могут быть совершены силой колдовства, т. е. силой звучания слов? Ведь в Писании нет ни одного места, которое говорило бы нам, что такое колдовство. Если поэтому колдовство не есть, как многие думают, результат непонятного действия заговаривании и слов, а есть обман и иллюзия, совершенные обычными и настолько далекими от сверхъестественных средствами, что обманщики для совершения своих деяний нуждаются в изучении не столько естественных причин, сколько обычного невежества, тупости и суеверия людей, – если это так, то тексты, которые, по-видимому, подтверждают силу магии, чародейства и колдовства, должны иметь другой смысл, нежели тот, что имеют на первый взгляд.

    В самом деле, достаточно ясно, что слова могут оказать действие только на тех, кто их понимает, и это действие может заключаться лишь в том, чтобы обозначить намерения или страсти у слушателей. Вот почему когда жезл кажется змеем, вода – кровью и какое-нибудь другое чудо представляется совершенным путем колдовства, то, если это не совершается для поучения избранного народа, заколдованным, т. е. измененным под влиянием слов, является не жезл, не вода, не какой-нибудь другой предмет, а лишь зритель. Так что все чудо состоит в том, что колдуя обманул человека. Но это не чудо, а нечто такое, что легко совершить.

    Люди склонны обманываться ложными чудесами. В самом деле, невежество и склонность к ошибкам, присуща всем людям вообще, а особенно тем из них, кто обладает значительными знаниями естественных причин и природы, и интересы людей таковы, что ими можно легко злоупотребить при помощи многочисленных и легких трюков. Какое мнение о своей чудодейственной силе мог бы приобрести человек, который в те времена, когда еще не было известно О существовании науки и движении звезд, предсказал бы народу час или день затмения Солнца? О каком-нибудь фокуснике, жонглирующем своими стаканами и другими безделушками, если бы это не так часто практиковалось, думали бы, что он совершает свои чудеса при помощи по Крайней мере дьявола. Человек, который долгими упражнениями приобрел способность говорить, втягивая дыхание внутрь

    – такого в древности называли чревовещателем, – таким образом создать иллюзию, будто слабость его проистекает не из слабости движения его органов речи, а от расстояния, может заставить многих людей поверить, будто все им произносимое есть голос с неба. И для хитрого человека, выведавшего все тайные и интимные признания, которые один человек обычно делает другому о своих прошлых делах и приключениях, нетрудно пересказать их автору этих признаний, и тем не менее есть немного людей, которые такими средствами приобрели репутацию гадальщиков. Пришлось бы, впрочем, слишком долго перечислять разные категории тех людей, которых реки называли делателями изумительных вещей, и тем не менее то, что эти люди делают, ни делают исключительно благодаря своей ловкости. Если же мы посмотрим на обманы, совершающиеся путем сговора, то здесь можно заставить поверить самым вероятным вещам. Если двое сговариваются, чтобы один заикнулся хромым, а другой его вылечил чарами, то они хотят обмануть многих; если же многие сговариваются, бы один из них прикинулся хромым, другой его вылечил указанным образом, а все остальные засвидетельствовали это, то они могут обмануть еще больше людей.

    Предосторожности против жульничества чудесами. При склонности людей к легковерию в отношении мнимых ее не может быть лучшей и, как я думаю, другой меры предосторожности, нежели та, которую предписал впервые через Моисея а именно: мы не должны принимать пророка который учит. религии, отличной от нашей и того, чье предсказание – хотя он и учит той же религии – мы не видим исполненным. Поэтому, прежде чем отнестись с доверием к какому-нибудь мнимому чуду или пророку, нужно было справиться у Моисея в его время, у Аарона и его преемников – в их время, а во все времена следует справляться у верховного непосредственно после Бога правителя Божьего народа, т. е. у главы церкви, насчет того учения, которое этот мнимый пророк устанавливает. А после этого мы должны не только убедиться, что деяние, которое выдается за чудо, совершается, но и удостовериться всеми возможными средствами в том, что оно действительно было совершено. Мало того, мы должны еще рассмотреть, является ли это таким деянием, подобного которому ни один человек не мог бы совершить естественной силой, так что оно необходимо предполагает непосредственный перст Божий. И в этих последних вопросах решение должно быть предоставлено наместнику Бога, которому мы во всех сомнительных случаях подчинили наше частное суждение. Например, если человек утверждает, что после нескольких слов, произнесенных над куском хлеба, Бог немедленно сделал этот кусок хлеба не хлебом, а Богом или человеком, или тем и другим, и тем не менее этот хлеб выглядит хлебом, как и раньше, то никто не имеет основания верить, что чудо действительно совершилось, и, следовательно, бояться того, кто утверждает это, пока мы не запросили Бога через его наместника, совершилось чудо или нет. Если наместник Бога говорит, что чудо не совершилось, тогда следует то, что говорил Моисей (Втор. 18, 22): говорил пророк по дерзости своей – не бойся его. Если же наместник Бога говорит, что чудо совершилось, то мы не должны прекословить ему. Точно так же, если мы не видим, а лишь слышим рассказ о каком-нибудь чуде, мы должны справиться у законной церкви, т. е. у главы ее, в какой мере мы обязаны верить таким рассказчикам. И так бывает преимущественно с людьми, которые в наше время живут под властью христианских монархов. Ибо в наше время я не знаю ни одного человека, видевшего когда-либо какое-нибудь вызывающее удивление деяние, которое было бы совершено колдовством, словами или молитвой и которое человек, одаренный хоть посредственным разумом, считал бы сверхъестественным. И вопрос теперь не в том, является ли чудом то, что совершается как таковое перед нашими глазами, или являются ли реальным делом, а не деянием языка или пера те чудеса, о которых мы слышим или читаем, а просто в том, правда или ложь рассказ о них. И в этом вопросе всякий человек должен сделать судьей не собственный разум или совесть, а государственный разум, т. е. разум верховного наместника Бога. Фактически мы сделали последнего судьей, раз дали ему верховную власть делать все, что необходимо для нашего мира и защиты. Отдельный человек волен (так как мысль свободна) ,верить или не верить в душе тем деяниям, которые выдаваясь за чудеса, в зависимости от того, какие блага могут, по его предположению, проистечь от человеческой веры для тех, кто претендует на совершение чудес, или для тех, кто их поддерживает, и на основании этого он будет решать, – были ли указанные деяния чудесами или ложью. Но когда дело доходит до исповедания веры, частный разум должен подчиниться государственному, т. е. разуму наместника Бога. Однако кто является этим наместником Бога и главой церкви, это будет рассмотрено в надлежащем месте после.

    ГЛАВА XXXVIII.

    О ТОМ, ЧТО ПОНИМАЕТСЯ В ПИСАНИИ ПОД СЛОВАМИ «ВЕЧНАЯ ЖИЗНЬ», «АД», «СПАСЕНИЕ», «ГРЯДУЩИЙ МИР» И «ИСКУПЛЕНИЕ»

    Так как сохранение гражданского общества зависит от правосудия, а правосудие – от власти над жизнью и смертью и другими меньшими наградами и наказаниями мсти, присвоенной тем, кто имеет верховную власть государстве, то не может сохраниться государство, в котором кто-либо иной, кроме суверена, имел бы власть выдать большие награды, чем жизнь, или налагать наказания ее жесткие, чем смерть. И вот ввиду того что вечная жизнь есть большая награда, чем земная жизнь, а вечное страдание – большее наказание, чем естественная смерть, то людям, желающим повиновением власти избежать последствий смуты и гражданской войны, стоит хорошенько подумать над тем, что подразумевается в Священном писании под вечной жизнью и вечным мучением, за какие совершенные преступления люди должны осуждены на вечные муки и за какие деяния они должны получить вечную жизнь.

    Местом вечной жизни Адама, если бы он не согрешил, был земной рай. Прежде всего мы находим, что Адам сотворен в таких условиях, что, если бы он не нарушил указания Бога, он бы вечно наслаждался в раю Эдема. Здесь было древо жизни, от которого ему разрешалось есть до тех пор, пока он не вкусит от древа познания добра и зла, от которого ему не разрешалось есть. Поэтому как только он вкусил от последнего, Бог изгнал его из рая, дабы не простер он руки своей, и не взял также от древа жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно (Быт. 3, 22). На основании этого мне кажется (подчиняясь, впрочем, в этом и во всех других вопросах, решение которых зависит от Писания, толкованию Библии, авторизованному государством, подданным которого я являюсь), что, если бы Адам не согрешил, он пользовался бы вечной жизнью на земле и что смерть пришла для него и его потомства с его первым грехом. Тогда пришла ненастоящая смерть: ведь Адам никогда не смог бы иметь детей, между тем как жил он еще долго и видел многочисленное потомство, прежде чем умер. Но если сказано (Быт. 2, 17): в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь, то под этим подразумевается его смертность и достоверность смерти. Зная поэтому, что вечная жизнь была утеряна Адамом из-за совершенного им греха, тот, кто вычеркнул бы этот грех, должен был бы снова обрести ее. Но вот Иисус Христос искупил грех всех, кто уверовал в него, и поэтому обрел для всех верующих ту вечную жизнь, которая была потеряна из-за греха Адама. И именно в атом смысл того сравнения, которое делает апостол Павел (Рим. 5, 18): Как преступлением одного, так правдой одного всем человекам определение к жизни, что снова более ясно выражено в следующих словах (1 Коринф. 15, 21, 22): Ибо, как смерть через человека, так через человека и воскресение мертвых. Как в Адаме все умирают, так во Христе все оживут.

    Тексты Священного писания относительно места вечной жизни. Что касается места, где люди должны наслаждаться вечной жизнью, которую Христос обрел для них, то только что приведенные тексты, по-видимому, считают таковым землю. Ибо если во Христе все оживут так, как в Адаме все умирают, т. е. лишаются рая и вечном жизни на земле, то все люди должны ожить на земле, ибо иначе сравнение не было бы точным. С этим, по-видимому, согласуются слова псалмопевца (Пс. 132, 3). Благословит тебя Господь с Сионом, сотворивший небо и землю, ибо Сион находится в Иерусалиме, на земле;. С этим согласуются также слова апостола Иоанна (Апок.2, 7): Побеждающему дам вкушать от древа жизни, которое посреди рая Божьего. Это было именно древо вечной жизни Адама, но его жизнь должна была быть на земле. Это, по – видимому, снова подтверждается апостолом Иоанном там, где он говорит (Апок. 21,2): Я, Иоанн, увидел святой город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный, как невеста, украшенная для мужа своего. И снова в 10-м стихе в том же смысле, как если б он сказал, что при втором пришествии Христа новый Иерусалим, рай Господень, сойдет к народу Бога с неба, а не народ вознесется к Нему с земли. И это совпадает с тем, что сказали два мужа в белой одежде, т. е. два ангела, апостолам, видевшим вознесение Христа (Деян. 1, II): Сей Иисус, вознесшийся от нас на небо, придет таким же образом, как вы видели Его восходящим на небо. Это звучит так, как если бы они сказали, что Христос сойдет на землю, чтобы управлять ими на небесах; и это соответствует восстановлению Царства Божиего, установленного при Моисее, каковое царство было политическим царством евреев на земле. В соответствии с этим в слова нашего Спасителя (Матф. 22, 30): В воскресении ни женятся, ни выходят замуж, но пребывают, как Ангелы Божии, на небесах – суть описание вечной жизни, похожей на ту, которую мы потеряли в Адаме. Ибо очевидно, что, если бы Адам и Ева не согрешили и жили бы вечно на земле как личности, они вечно не могли бы производить потомство. Ибо если бы бессмертные производили детей так, как то делают люди теперь, то земля за короткое время оказалась бы неспособной вместить их всех. Те евреи, которые гадали нашему Спасителю вопрос, чьей женой будет в воскресении женщина, вышедшая замуж последовательно за нескольких братьев, не знали, каковы должны быть последствия вечной жизни, и поэтому наш Спаситель указал им на та последствия бессмертия, а именно что в этом состоянии « будет производства потомства, а следовательно, не будет женитьбы, точно так же как нет производства потомства женитьбы среди ангелов. Сходство той вечной жизни, которую потерял Адам, с той, которую обрел наш Спаситель своей победой над смертью, заключается также и в что, подобно тому как Адам, потеряв вечную жизнь, все же жил еще некоторое время после этого, точно так же верующий христианин обрел вечную жизнь благодаря «давлю Христа, хотя Христос умирает естественной смертью и остается мертвым некоторое время, именно до воскресения. Ибо как смерть, считается, приходит с моста осуждения Адама, а не с момента его действительной смерти, точно так же и вечная жизнь – с момента отпущения грехов, а не с момента воскресения набранных Христа.

    Вознесение на небеса. Что небеса – если понимать под небесами те части универсума, которые наиболее удалены от земли, как, например, части, где находятся звезды, или над звездами, на более высоком небе, называемом coelum empyreum (о котором в Писании нигде не упоминается и для предположения которого нет основания в разуме),– являются тем местом, где люди должны жить после воскресения, нелегко заключить из тех текстов, которые я мог найти. Под Царством Небесным подразумевается Царство Царя, обитающего на небе, а его царством был народ израильский, которым он управлял через наместников – пророков, которыми были сначала Моисей, а после него Елезар и первосвященники, до тех пор пока в дни Самуила они не восстали, захотев иметь своим царем смертного человека, как у других народов. А когда наш Спаситель Христос при помощи проповедей Его служителей склонит евреев к обращению и язычников к повиновению Ему, тогда наступит новое Царство Небесное, так как нашим царем будет тогда Бог, для которого небо служит троном. И нигде в Писании не видно необходимости, чтобы человек вознесся к своему блаженству выше подножия Бога – земли. Наоборот, мы читаем в Писании (Иоан. 3, 13): Никто не восходил на небо, как только сошедший с небес Сын Человеческий, сущий на небесах. Замечу здесь мимоходом, что эти слова в отличие от непосредственно предшествующих являются словами не нашего Спасителя, а евангелиста Иоанна, ибо Христос был тогда еще не на небе, а на земле. То же самое сказано о Давиде там, где апостол Петр, доказывая вознесение Христа и цитируя слова псалмопевца (Пс. 15, 10): ибо Ты не оставишь души моей в аде и не дашь святому Твоему увидеть тление, – говорит, что это сказано не о Давиде, а о Христе, и, чтобы доказать это, приводит следующий вывод: Ибо Давид не восшел на небеса (Деян. 2, 34). Однако тут кто-нибудь может возразить и сказать, что хотя тела праведников не должны были быть вознесены до дня Страшного суда, но их души были на небесах, как только они покидали их тела. И это как будто подтверждается словами нашего Спасителя, который, доказывая на основании слов Моисея догмат воскресения, говорит следующее (Лук. 20, 37, 38): …мертвые воскреснут, и Моисей показал при купине, когда назвал Господа Богом Авраама и Богом Исаака и Богом Иакова. Бог же не есть Бог мертвых, но живых, ибо у Него все живые. Однако, если бы эти слова надо было понимать лишь в смысле бессмертия души, тогда они вовсе не доказывали бы того, что наш Спаситель намеревался доказать, а именно телесное воскресение, т. е. бессмертие человека. Поэтому наш Спаситель думает, что эти патриархи были бессмертны не в силу особенности, вытекающей из сущности и природы человеческого рода, а по воле Бога, которому угодно было по одной своей милости пожаловать вечную жизнь праведникам. И хотя в то время патриархи и многие другие праведники умерли, однако, как сказано в тексте, они были «живы у Бога», т. е. они были вписаны в книгу жизни вместе с теми, кому были отпущены грехи и кто был предназначен к вечной жизни при воскресении. Что человеческая душа бессмертна по своей природе и является живым существом, независимым от тела, или что какой-нибудь человек (за исключением Еноха и Ильи) бессмертен иначе, чем при воскресении в день Страшного суда, есть учение, недоказуемое на основании Писания. Вся 14-я глава книги Иова, содержащая речь не его друзей, а его самого, есть жалоба на эту смертность человеческой природы и, однако же, не противоречит догмату бессмертия после воскресения. Для дерева есть надежда (говорит он в стихах 7-10), что оно, если будет срублено, снова оживет… если и устарел в земле корень его, и пень его замер в пыли, но, лишь почуяло воду, оно дает отпрыски и пускает ветви, как бы вновь посаженное. А человек умирает и распадается; отошел и где он? и (ст. 12): человек ляжет и не станет; до скончания неба он не пробудится. Но когда же настанет это скончание неба? Апостол Петр говорит нам, что это будет при всеобщем воскресении. Ибо в своем послании (2 Пет. 3, 7) он говорит, что нынешние небеса и земля… сберегаются огню на день суда погибели нечестивых человеков и что (ст. 12 и 13) ожидающим и желающим пришествия дня Божия, в который воспламененные небеса разрушатся и разгоревшиеся стихии растают. Впрочем, мы, по обетованию Его, ожидаем нового неба и новой земли, на которых обитает правда. Вот почему когда Иов говорит, что человек не встает до окончания неба, то это все равно, как если бы он сказал, что смертная жизнь (а жизнь и душа обычно означают в писании одно и то же) не начинается в человеке до воскресения и Судного дня и имеет своей причиной не специфическую природу человека и его рождение, а обетование. но апостол Петр не говорит: Мы ожидаем нового неба новой земли не по природе, а по обетованию.

    Наконец, ввиду того что в главе 35 этой книги было уже сказано на основании различных ясных мест Писания, что Царство Божие есть гражданское государство, в котором – Бог является сувереном в силу прежде всего Ветхого, а затем и Нового завета и в котором он царствует через своего заместителя, или наместника, то эти же самые места доказывают, что, когда наш Спаситель снова придет во всем своем величии и славе, чтобы царствовать фактически и вовеки, Царство Божие должно быть на земле. Однако так как это учение, хотя и доказанное многочисленными и ясными по смыслу местами Писания, покажется большинству людей новшеством, то я лишь предлагаю его, но не настаиваю на том или другом мнении в области религии, поскольку это мнение расходится с общепринятыми на этот счет взглядами, и слежу за исходом еще не решенного между моими соотечественниками спора мечом о власти. От этой власти будет зависеть, какие учения должны быть приняты и какие отвергнуты, а ее постановлениям, как устным, так и письменным, должны повиноваться все люди, желающие получить защиту ее законов, каковы бы ни были мнения отдельных людей. Ибо пункты учения, касающиеся Царства Божиего, имеют столь огромное влияние на царство людей, что они должны быть установлены лишь теми, кто под владычеством Бога имеет верховную власть.

    Местопребывание тех, кто либо никогда не был в Царстве Божием, либо был изгнан оттуда. Как Царство Божие и вечная жизнь, так и враги Бога с их муками после Судного дня, насколько видно из Писания, должны иметь свое место на земле. То место, где все люди, похороненные или поглощенные землей, остаются до воскресения, обычно называется в Писании словами, означающими «под землей», которые по-латыни обычно читаются как infernus и inferi, т. е. место, где люди не могут видеть, причем под этим понимается как гроб, так и более глубокое место. Что же касается места, где будут пребывать осужденные после воскресения, то оно и в Ветхом, и в Новом завете обозначается не в отношении его пространственного расположения, а лишь в отношении того общества, которое его населяет, а именно– что это будет то место, где пребывали такие порочные люди,: которых Бод некогда необычайным и чудесным образом стер с лица земли, так что они пребывают в преисподней или в бездонной пропасти ибо Корея, Дафана и Авирона земля поглотила живыми.

    Тартар. Это не значит, что авторы Писания хотели бы нее уверить, будто на земном шаре, не только .конечном, но не незначительном по величине (по сравнению с расстоянием до звезд), может быть бездонная пропасть, т. е. отверстие бесконечной глубины, такое, которое греки в своей демонологии (т. е. в своем учении о демонах), а после них римляне называли Тартаром и о котором Вергилий (Энеида VI 578-579) говорит:

    Bis patet in praeceps tantum, tenditque sub umbras Quantus ad aetherium coeli suspectus Olympum.

    Ясно, что здесь речь идет не о фактическом расстоянии между землей и небом, а о нашей вере в то, что осужденные после воскресения будут вообще там, где находятся люди, которых Бог подверг примерному наказанию.

    Общество исполинов. Далее, так как могущественные люди, жившие на земле во времена Ноя (греки называли их героями, а Писание – исполинами, о тех и других говорится, что они были рождены от смешения сынов Божьих с детьми людей), были за их безнравственную жизнь истреблены во всемирном потопе, то местом осужденных иногда указывается общество этих вымерших исполинов, как, например, в книге Притчей Соломоновых (21, 16): Человек, сбившийся с пути разума, водворится в собрании мертвецов; а также в книге Иова (26, 5): Исполины трепещут под водами, и живущие в них. Тут место осужденных указано под водами. И в книге Исайи (14, 9): Ад преисподний пришел в движение ради тебя, чтобы встретить тебя т. е. царя Вавилона) при входе твоем; пробудил для тебя исполинов. И здесь опять-таки, если понимать приведенные слова буквально, то место осужденных указывается под водами.

    Огненное озеро. В-третьих, так как города Содом и Гоморра были истреблены Богом в Его необычайном гневе за их грехи огнем и серой и вместе с ними вся их окрестность была превращена в вонючее и смолистое озеро, то место )сужденных иногда обозначается огнем и огненным озером. Гак, в Апокалипсисе сказано (22, 8): Боязливых же и неверных, и скверных, и убийц, и любодеев, и чародеев, и идолослужителей, и всех лжецов участь в озере, горящем «нем и серою; это – смерть вторая. Таким образом, очевидно, что огонь ада, выраженный здесь метафорой от реального огня Содома, обозначает не какой-нибудь определенный вид или место мучений, а неопределенное истребление, как в откровении Иоанна (Апок. 20, 14), где сказано, что смерть и ад повержены в озеро огненное, т. е. уничтожены и истреблены, как если бы он сказал, что после дня Страшного суда не будет больше ни умирания, ни ввержения в ад, т. е. ввержения в Гадес (от которого, вероятно, произведено наше слово ад}, что то же самое, что сказать: не будет больше умирания.

    Тьма кромешная. В-четвертых, от казни тьмой, которую Бог навел на египтян и о которой сказано (Исх. 10, 23): Не видели друг друга, и никто не вставал с места своего три дня; у всех же сынов Израилевых был свет в жилищах их, место нечестивых после Страшного суда названо тьмой кромешной, или (как сказано в подлиннике) тьмой вне. Так сказано там (Матф. 22, 13), где царь приказывает слугам своим, связав руки и ноги ему, одетому в брачные одежды, и возьмите бросьте во внешнюю тьму, или тьму вне. И хотя эта фраза переведена тьмой кромешной, однако она означает не сколь велика эта тьма, а лишь где она должна быть, а именно вне обиталища избранников Бога.

    Геенна и Тофет. Наконец, вблизи Иерусалима было место, названное долиной сыновей Еннома, в части которой, названной Тофетом, евреи предавались самому мерзкому идолопоклонству, принося своих детей в жертву идолу Молоха, и где Бог подверг своих врагов самым страшным наказаниям, а царь Иосия, как это подробно рассказано в 4-й книге Царств (23), сжег жрецов Молоха на их собственных алтарях; это место впоследствии служило свалкой, куда свозились из города мусор и нечистоты в где время от времени раскладывался огонь, чтобы очистить воздух и прогнать запах тления. По имени этого гнусного места евреи впоследствии обычно называли место, где пребывают осужденные, геенной или долиной Еннома. Эта геенна есть именно то слово, которое теперь обычно переводится словом «ад», и от огней, которые время от времени там горели, произошло наше представление о вечном и неугасаемом огне ада.

    О буквальном смысле, в котором «ад» употребляется в Писании. Поскольку никто не истолковывает Писание в том смысле, что после дня Страшного суда все нечестивцы должны быть подвергнуты вечной казни в долине Еннома, или что они так воскреснут, чтобы потом быть вечно под землей или под водой, или что они после воскресения не будут видеть друг друга и не смогут передвигаться с места на место, постольку, как мне кажется, необходимо следует, что сказанное здесь об адском огне сказано метафорически я что поэтому следует доискиваться собственного смысла таких понятий, как «место ада», «адские мучения» и «адские мучители» (ибо всякая метафора имеет реальное основание, которое может быть выражено простыми словами).

    «Сатана», «дьявол» – имена не собственные, а нарицательные. И прежде всего что касается мучителей, то их природа и особенности точно и соответственно охарактеризованы именами «враг», или «сатана»; «обвинитель», или «дьявол»; «разрушитель», или «ангел тьмы». Эти знаменательные имена: сатана, дьявол, ангел тьмы – суть не наименования определенных лиц, каковыми бывают собственные имена, а лишь наименования должности или качества и, следовательно, являются именами нарицательными. Вот почему их не следует оставлять без перевода, как они остаются по-латыни и в современных библиях, ибо таким образом они кажутся собственными именами демонов и люди вводятся в соблазн поверить учению о демонах, которое в то время было религией язычников и противоположно учению Моисея и Христа.

    А так как под словами «враг», «обвинитель» и «разрушитель» подразумевается враг тех, кто будет в Царстве «Божием, поэтому если Царство Божие после воскресения должно быть на земле (а мы в предыдущей главе показали, Кто по Библии это действительно так), то враг и его царство должно быть также на земле. Ибо так было во время оно, до того как евреи низложили Бога. В самом деле, Царство Бога было в Палестине, а народы вокруг были царствами фага, и, следовательно, под сатаной подразумевается земной враг церкви.

    Муки ада. Муки ада характеризуются иногда как плач и скрежет зубов (Матф. 8, 12), иногда же как червь совести (Исх. 56, 24 и Марк 9, 44, 46, 48), иногда как огонь, как (приведенной нами цитате: Где червь не умирает и огонь те угасает, и во многих других местах, иногда как поругание и посрамление, как сказано в книге Даниила (12, 2): И многие из спящих в прахе земли пробудятся, одни для жизни вечной, другие на вечное поругание и посрамление. иве эти места метафорически изображают горечь и досаду нечестивцев от лицезрения вечного блаженства других, которое они потеряли из-за своего неверия и непослушание. А так как такое чужое блаженство познается лишь сравнением с собственными реальными бедствиями, то отсюда следует, что нечестивцы должны претерпеть такие физические страдания и бедствия, которые бывают уделом ей, не только живущих под властью злых и жестоких правителей, но и имеющих также своим врагом вечного праведников – всемогущего Бога. К этим физическим страданиям следует отнести также вторую смерть каждого из этих нечестивцев, ибо хотя Писание ясно говорит о всеобщем воскресении, однако мы не читаем там, чтобы кому-нибудь из отвергнутых была обещана вечная жизнь, ведь когда апостол Павел (1 Коринф. 15, 42, 43) на вопрос о том, в каком теле воскреснут мертвые, говорит, что тело сеется в тлении, восстает в нетлении; тело сеется в унижении, восстает в нетлении; сеется в немощи, восстает в силе, то слава и сила не могут быть применены к телам нечестивых, точно так же нельзя говорить о второй смерти по отношению к тем, кто может умереть лишь один раз, и хотя в метафорическом смысле можно назвать вечную бедственную жизнь вечной смертью, однако нельзя ее подразумевать под второй смертью.

    Огонь, уготованный для нечестивцев, будет вечным огнем. Это значит, что состояние, в котором никто не может пребывать без физических и душевных мучений, будет после воскресения продолжаться для нечестивцев вечно, и в этом смысле огонь будет неугасим и мучения вечны. Однако отсюда нельзя вывести заключения, что брошенный в этот огонь и мучимый этими мучениями будет выносить их и противостоять им так, чтобы вечно гореть и мучиться и, однако, никогда не погибнуть и не умереть. И хотя многие места говорят о вечном огне и вечных мучениях (в которые могут ввергаться люди один за другим все время до скончания мира), однако я не нахожу ни одного места, где бы говорилось, что в этом состоянии какое-нибудь индивидуальное лицо будет жить вечно, наоборот, многие места говорят о вечной смерти, которая есть вторая смерть. В Апокалипсисе (20, 13, 14) мы читаем: И смерть, и ад отдали мертвых, которые были в них; и судим был каждый по делам своим. И смерть, и ад повержены в озеро огненное. Это смерть вторая. Отсюда ясно видно, что должна быть вторая смерть для каждого осужденного в день Суда, после чего он уже больше не будет умирать.

    Радости вечной жизни и спасение обозначают одно и то же. Быть спасенным от греха и от бед – одно и то же. Радости вечной жизни обозначаются в Писании словами спасение или быть спасенным. Быть спасенным – значит быть обеспеченным или относительно – против особых бедствий, или абсолютно – против всех бедствий, включая нужду, болезнь и саму смерть. Так как человек был создан бессмертным и нетленным и, следовательно, свободным от всего, что ведет к разрушению его естества, и потерял это блаженство из-за грехопадения Адама, то отсюда следует, что быть спасенным от греха – значит быть спасенным от всех бед и несчастий, которые это грехопадение навлекло на нас. Поэтому отпущение грехов и спасение от смерти и несчастии означают в Священном писании одно и то же, как это явствует из слов нашего Спасителя, который, излечив разбитого параличом словами (Матф. 9, 2): Дерзай, чадо! Прощаются тебе грехи твои – и, зная, что книжники считают богохульством, если человек берет на себя прощение грехов, спросил их (ст. 5), что легче – сказать: «прощаются тебе грехи» или сказать: «встань и ходи»? – желая этим сказать, что для спасения расслабленного было все равно, сказать ли «прощаются тебе грехи твои» или «встань и ходи», и что он употребил первую форму речи, чтобы только показать, что он имеет власть прощать грехи. Да и по разуму, кроме того, очевидно, что так как смерть и несчастья были наказаниями за грех, то освобождение от греха должно быть также освобождением от смерти и несчастий, т. е. абсолютным спасением, которым верующие будут наслаждаться после Судного дня благодаря власти и милости Иисуса Христа, который по этой причине и именуется нашим Спасителем.

    Что касается частичных спасений, таких, которые подразумеваются в 1-й книге Царств (14, 39): ибо жив Господь, спасший Израиля, т. е. от их временных врагов; во 2-й книге Царств (22, 4): Спаситель мой, от бед Ты избавил меня!; а также в 4-й книге Царств (13, 5): И дал Господь Израильтянам Избавителя, и вышли они из-под руки Сириян – и в подобных местах, то мне нет необходимости говорить о них, так как тут нет никаких трудностей, да никто и не заинтересован в превратном толковании таких текстов.

    Место вечного спасения. Однако в отношении общего спасения, так как оно должно быть в Царстве Небесном, имеются большие трудности при определении его места. –С одной стороны, слово «царство» (означающее состояние, установленное людьми в целях постоянной защиты от Врагов и нужды) как будто говорит за то, что это спасение должно было бы быть на земле. Ибо под спасением возвещается нам славное царствование нашего царя в результате победы, а не спасения бегством. Поэтому там, где мы ждем спасения, мы должны ждать также триумфа, а до триумфа – победы, а до победы – сражения, о котором нельзя предполагать, что оно произойдет на небе. Однако, как ни Основателен этот довод, я не буду считать его решающим, или нельзя будет привести в пользу моего положения ясных мест из Писания. Состояние спасения описано подробно в книге пророка Исайи (33, 20-24): Взгляни на Сион, город праздничных собраний наших; глаза твои увидят Иерусалим, жилище мирное, непоколебимую скинию; столпы ее никогда не исторгнутся, и ни одна вервь ее не порвется. Там у нас великий Господь будет вместо рек, вместо широких каналов; туда не войдет ни одно весельное судно, и не пройдет большой корабль. Ибо Господь – судия наш. Господь – законодатель наш. Господь – царь наш; Он спасет нас. Ослабли веревки твои, не могут удержать мачты и натянуть паруса. Тогда будет большой раздел добычи, так что и хромые пойдут на грабеж. И ни один из жителей не скажет: «я болен»; народу, живущему там, будут отпущены согрешения.

    Из этих слов мы узнаем место, откуда придет спасение,– Иерусалим, жилище мирное; вечность его – непоколебимая скиния, столпы ее никогда не исторгнутся и т. д.; Спаситель – Господь, их судья, их законодатель, их царь, спасет нас; спасение – Господь будет для них как широкий поток быстрой воды; состояние их врагов – их веревки ослабли, их мачты расшатались, они станут добычей хромых; состояние спасения – ни один из жителей не скажет: «я болен» и, наконец, все здесь заключено в прощении греха – народу, живущему там, будут отпущены согрешения.

    Из этих мест Писания видно, что спасение будет на земле тогда, когда Бог (при втором пришествии Христа) будет царствовать в Иерусалиме; и из Иерусалима будет исходить спасение язычников, которые будут приняты в Царство Божие, как это также возвещено тем же пророком в более ясных выражениях (65, 20, 21), и представят они (т. е. язычники, у которых есть невольники иудеи) всех братьев ваших от всех народов в дар Господу на конях и колесницах, и на носилках, и на святую гору Мою, в Иерусалим, говорит Господь,– подобно тому, как сыны Израилевы приносят дар в дом Господа в чистом сосуде. Из них буду брать также в священники и левиты, говорит Господь.

    Это подтверждается также нашим Спасителем в его разговоре с самаритянской женщиной относительно места поклонения Богу, где он говорит ей (Иоан. 4,22), что самаритяне не знают, чему поклоняются, а евреи знают, чему поклоняются, ибо спасение от иудеев (judeis, т. е. начинается у иудеев), желая этим сказать: вы поклоняетесь Богу, не зная, через кого он спасет вас, мы же поклоняемся, зная, через кого он спасает вас; мы же поклоняемся, зная, что Спасителем будет один из колена Иуды., а не самаритянин. Вот почему и женщина также отвечает ему в тон: Мы знаем, что Мессия придет. Таким образом, то, что наш Спаситель сказал: «Спасение от иудеев» – совпадает со словами апостола Павла (Рим. 1, 16, 17): оно есть сила Божия ко спасению всякому верующему, во-первых. Иудею, потом и Еллину. В нем открывается правда Божия от веры в веру: от веры иудея к вере язычника. В этом же смысле говорит пророк Иоиль (2, 30, 31), описывая день Суда, что Бог покажет знамения на небе и на земле: кровь и огонь и столпы дыма. Солнце превратится во тьму и луна – в кровь, прежде нежели наступит день Господень, великий и страшный. И добавляет (ст. 32): И будет: всякий, кто призовет имя Господне, спасется; ибо на горе Сионе и в Иерусалиме будет спасение. И то же самое говорит пророк Авдий (ст. 17): А на горе Сионе будет спасение, и будет она святынею; и дом Иакова получит во владение наследие свое. И это владение, которое есть владение небесным, он определяет более точно в последующих стихах как гору Исава, долину филистимян, поле Ефрема и Самарии, Галаад, города южные и заключает словами: И будет царство Господа!

    Все эти места Писания говорят за то, что спасение и Царство Божие должны быть после Судного дня на земле у другой стороны, я не нашел ни одного текста, который хоть с некоторой вероятностью успеха мог бы быть использован для доказательства того, что праведники будут вознесены на небо, т. е. в какое-нибудь coelum empyreum или в какую-нибудь другую небесную область, за исключением разве того, что Царство Божие называется Царством Небесным, каковое имя, однако, оно может иметь потому, что Бог, царь евреев, управлял ими путем своих постановлений, посылаемых Моисею через ангелов, а после их бунта послал своего Сына с неба, чтобы привести их в покорность, и пошлет его оттуда снова, чтобы управлять как ими, так и всеми другими праведными людьми, начиная с Судного дня вовеки. Или же указанное название дано Потому, что трон нашего великого царя находится на небе, между тем как земля служит ему подножием. Но чтобы подданные Бога имели место на уровне его трона или выше его подножия, представляется несовместимым с достоинством царя, и я не могу найти никакого подтверждения ому в Священном писании.

    Грядущий мир. Из сказанного о Царстве Божьем и о спасении нетрудно заключить о том, что понимается под миром, грядущим. В Писании упоминаются три мира: старый мир, настоящий мир и грядущий мир. О первом апостол Петр говорит следующее (2 Пет. 2, 5): Если Бог не пощадил первого мира, но в восьми душах сохранил семейство Ноя, проповедника правды, когда навел потоп на мир нечестивых и т. д. Первый мир, таким образом, считается от Адама до всемирного потопа. О настоящем мире наш Спаситель говорил (Иоан. 18, 36): Царство Мое не от мира сего. Ибо Он пришел на землю лишь затем, чтобы указать людям путь спасения и обновить своим учением Царство своего Отца. О мире грядущем апостол Петр говорит (2 Пет. 3, 13): Впрочем, мы, по обетованию Его, ожидаем нового неба и новой земли. Это тот мир, в который Христос, сошедши с неба в облаках в силе и славе, пошлет своих ангелов, Он соберет со всех концов света и из самых отдаленных частей земли своих избранных и затем будет царствовать над ними под владычеством своего Отца вовеки.

    Искупление. Спасение грешника предполагает предварительное искупление, ибо тот, кто повинен в каком-нибудь грехе, подлежит за него штрафу, и он сам или кто-нибудь другой за него должен платить такой выкуп, какого потребует обиженное им лицо, властвующее над ним. Ввиду того что обиженным лицом является Бог всемогущий, в чьей власти все существующее, то прежде, нежели может быть обретено спасение, должен быть уплачен такой выкуп, какой Богу угодно потребовать. Этот выкуп не имеет своей целью дать удовлетворение за грех, равноценное причиненной обиде, ибо это не в силах когда-либо сделать ни сам грешник, ни какой-нибудь праведник за него. Ущерб, нанесенный одним человеком другому, может быть исправлен восстановлением или возмещением убытков, но грех не может быть снят возмещением, ибо это значило бы сделать свободу грешить продажной вещью. Но грехи могут быть отпущены кающемуся или даром, или по уплате штрафа, какой Богу угодно принять. То, что в Ветхом завете Бог обычно принимал, было некое жертвоприношение. Прощение греха не есть акт несправедливости, хотя наказание и было заранее установлено. Ведь даже среди людей обещающего обязывает лишь обещание блага, а не угрозы, т. е. обещания зла, тем менее могут такие угрозы обязывать Бога, бесконечно более милосердного, чем люди. Своим актом искупления наш Спаситель Христос поэтому дал удовлетворение Богу за грехи людей не в том смысле, что своей смертью или своей добродетелью он сделал так, что со стороны Бога было бы актом несправедливости наказывать грешников вечной смертью, а лишь в том смысле, что он своей смертью при своем первом пришествии принес ту жертву, которую Богу угодно было потребовать при втором его пришествии за спасение тех, кто в промежуточный период раскается и поверит в него. И хотя этот акт нашего искупления не всегда называется в Писании жертвоприношением, а иногда называется ценой, однако под ценой мы должны понимать не нечто достаточное по стоимости, за эдо он имеет право требовать от своего оскорбленного Отца прощения для нас, а лишь ту цену, которую Богу-Отцу в его милости угодно было потребовать.

    ГЛАВА XXXIX.

    О ТОМ, ЧТО ПОНИМАЕТСЯ В ПИСАНИИ ПОД СЛОВОМ «ЦЕРКОВЬ»

    Церковь – дом Божий. Слово «церковь» (Ecclesia) означает в книгах Священного писания разное. Иногда, хотя не часто, оно употребляется в смысле дома Божьего, т. е. храма, в котором христиане собирались для совершения публичного богослужения, как 1 Коринф. 14, 34 жены ваши и в церквах да молчат, но здесь это метафорически применено к происходившим там собраниям и с тех пор Кетало применяться к самим зданиям в целях различения между христианскими и языческими храмами. Храм Иерусалима был домом Божьим и домом молитвы, и таким же образом всякое здание, посвященное служению Христу, называется домом Христа, поэтому греческие отцы церкви называли такое здание домом Господним, и отсюда перешли в наш язык названия кирха и церковь.

    Ecclesia в собственном смысле этого слова. Церковь, если слово берется не в смысле дома, означает то же самое, что ecclesia означало в греческих государствах, а именно собрание граждан, созванное с целью выслушать речь должностного лица, и что в римском государстве называюсь соncio, поэтому тот, кто выступал с речью, назывался cclesiastes и concionator. И если такое собрание созывалось законной властью, оно являлось Ecclesia legitima – законной церковью, (Деян. 19, 39); если же такое собрание представляло собой шумное и мятежное cборище возбужденных людей, тогда оно являлось беспорядочной церковью.

    Иногда под этим словом подразумеваются люди, имеющие право быть членами таких собраний, хотя фактически не собранные, т. е. подразумевается совокупность всех христиан, как бы они ни были рассеяны, как сказано (Деян. 8, 3), что Саул терзал церковь, и в этом смысле Христос назван главой церкви. Иногда же под словом «церковь» подразумевается лишь определенная часть христиан, как, например, в словах (Колос. 4, 15): Приветствуйте… домашнюю церковь его; иногда также подразумеваются лишь избранные, например в следующих словах (Ефес. 5, 27): славною Церковью, не имеющею пятна, или порока… свята и непорочна, где подразумевается торжествующая церковь, или грядущая церковь. Иногда под этим словом подразумевается собрание исповедующих христианство независимо от того, искренне ли они исповедуют или лицемерно, как это следует понимать там, где говорится (Матф. 18, 17): Скажи церкви; а если и церкви не послушает, то будет он тебе как язычник и мытарь.

    В каком смысле церковь является единым лицом. Только в этом последнем смысле можно говорить о церкви как о едином лице, т. е. что она имеет способность желать, произносить, приказывать, заставлять повиноваться себе, составлять законы или совершать какое бы то ни было другое действие. Ибо все, что делается сборищем людей, не имеющих правомочий законного собрания, является частным действием каждого из участников сборища, поскольку он содействовал тому, что было совершено, а не действием всей толпы в совокупности как единого тела, и тем меньше это является действием отсутствовавших или тех, кто хотя и присутствовал, но был против того, чтобы соответствующее действие совершилось.

    Определение церкви. В соответствии с этим смыслом я определяю церковь как общество людей, исповедующих христианскую религию и объединенных в лице одного суверена, по приказанию которого они обязаны собираться и без разрешения которого они собираться не должны. И так как во всех государствах всякое собрание, не имеющее разрешения гражданского суверена, является незаконным, то точно так же и церковь, собравшаяся в каком-либо государстве, запретившем ее собрание, является незаконным собранием.

    Христианское государство и церковь – одно и то же. Отсюда следует, что нет на земле такой универсальной церкви, которой все христиане были бы обязаны повиноваться, так как нет такой власти на земле, по отношению к которой все другие государства были бы подданными. Христиане имеются во владениях разных монархов и государств, по каждый из этих христиан есть поданный того государства, членом которого он состоит, и, следовательно, не может подчиняться приказаниям .какого-либо другою лица. Поэтому такая церковь, которая способна приказывать, судить, оправдывать и осуждать или совершать какой-нибудь другой акт, есть то же самое, что гражданское государство, состоящее из людей, исповедующих христианство, а такое государство называется гражданским государством (civil state) в силу того, что его подданные – люди, и церковью – в силу того, что его подданные – христиане. Слова мирская и духовная власть являются лишь двумя словами, внесенными в мир, дабы у людей двоилось в глазах и дабы люди не понимали, кто их законный суверен. Верно, конечно, что после воскресения тела праведников будут не только духовны, но и вечны, однако в этой жизни они грубы и подвержены тлению. Поэтому в этой жизни нет другой власти – это касается и государства, и религии,– кроме мирской. Если верховный правитель как государства, так и религии запрещает пропагандировать какое-нибудь учение, то никто из подданных не может его законным образом пропагандировать. Должен быть один верховный правитель, иначе необходимо возникают в государстве мятеж и гражданская война между церковью и государством, между приверженцами духовной власти и приверженцами мирской власти, между мечом правосудия и щитом веры и, что еще хуже, возникает борьба в груди каждого христианина между христианином и человеком. Учители церкви называются пастырями, точно так же называются и гражданские суверены. Но если монастыри не будут подчинены один другому так, чтобы был един верховный пастырь, людей будут учить противоположным учениям, из которых оба могут быть, но одно должно быть ложным. Кто должен быть этим верховным пастырем на основании естественного закона, мы уже доказали: им должна быть верховная гражданская власть. В следующих главах мы увидим, кому эта должность была предназначена Писанием.

    ГЛАВА XL.

    О ПРАВАХ ЦАРСТВА БОЖИЕГО ПРИ АВРААМЕ, МОИСЕЕ, ПЕРВОСВЯЩЕННИКАХ И ЦАРЯХ ИУДЕЙСКИХ

    Верховная власть Авраама. Отцом верующих и первым в Царстве Божием, основанном на завете, был Авраам. Ибо с ним впервые был заключен завет, которым он обязал себя и свое потомство признавать и повиноваться повелениям Бога, не только таким, которые он мог бы познать светом естественного разума (как моральные законы), но и таким, которые Бог особым образом объявил бы ему через сны и видения. Ибо что касается моральных законов, то они уже были обязательны и не нуждались в том завете, при котором была обетована земля Ханаанская. Точно так же не было никакого завета, который мог бы прибавить что-нибудь или усилить то обязательство, в силу которого как Авраам и его потомство, так и все прочие люди должны были естественно повиноваться Богу Всемогущему. Поэтому, согласно завету, заключенному с Богом, Авраам обязался считать заповедью Бога то, что от имени Бога ему было приказано во сне или в видении, и передать это своему потомству, побудив его соблюдать завет.

    В этом завете Бога с Авраамом мы можем заметить три пункта, из которых вытекают важные следствия в отношении правительства народа Божьего. Прежде всего при заключении указанного завета Бог говорил только с Авраамом. Этот завет мог распространяться на всех членов его семьи и потомство лишь потому, что еще до завета воли последних (а воля есть сущность всякого соглашения) заключались в воле Авраама и, следовательно, предполагалось, что Авраам имеет законную власть заставить членов своей семьи выполнить все то, к чему он обязал их своим заветом. В соответствии с этим Бог говорит (Быт. 18, 18, 19): Благословятся в нем все народы земли, ибо Я избрал его для того, чтобы заповедал сынам своим и дому своему после себя ходить путем Господним. Отсюда можно вывести первое заключение, а именно что те, с кем Бог не говорил непосредственно, должны получить положительные постановления Бога от их суверена, подобно тому как семья и потомство Авраама получили их от Авраама – их отца, господина и гражданского суверена.

    Только Авраам обладал властью установить религию своего собственного народа. И следовательно, те, кому Бог путем сверхъестественного откровения не приказывает противного, обязаны во всяком государстве повиноваться законам своих суверенов в отношении своих внешних действии и в отношении исповедания религии. Что же касается сокровенных мыслей и веры людей, которых человеческие правители не могут знать (ибо один Бог знает сердце человеческое), то они непроизвольны и обусловлены не законами, а сокровенной волей и могуществом Бога и, следовательно, не подпадают под обязательство.

    Никто не мог выступить против религии Авраама, ссылаясь на собственное откровение. Отсюда вытекает второй вывод, а именно что Авраам имел право наказывать того из своих подданных, кто, ссылаясь на свои сны, или видения, или другие откровения Бога, стал бы поддерживать учение, запрещенное Авраамом, или того, кто присоединился бы к такому лжеучителю и следовал бы ему. Значит, точно так же позволительно в наше время суверену наказывать всякого, кто противопоставил бы свое частное мнение законам, ибо суверен занимает такое же место в государстве, какое занимал Авраам в своей семье.

    Авраам был единственным судьей и истолкователем Божьих слов. Отсюда же вытекает и третий вывод, а именно как никто, кроме Авраама, в его семье, так и никто, кроме суверена, в христианском государстве не может знать, что есть и что не есть слово Божие. Ибо Бог говорил только с Авраамом, и он один мог знать, что Бог говорил, и истолковать это своей семье, поэтому те, кто занимает место Авраама в государстве, являются единственными истолкователями того, что Бог говорил.

    Откуда проистекала власть Моисея. Этот же завет был возобновлен с Исааком, а затем с Иаковом, но затем он не возобновлялся до тех пор, пока сыны Израиля не были освобождены из Египта и не достигли горы Синай. Тогда завет был возобновлен Моисеем (как я сказал раньше, в главе XXXV) таким образом, что сыны Израиля стали с тех пор особым Царством Бога, чьим наместником был Моисеи, а после него наследование этой должности перешло к Аарону и его наследникам, чтобы быть для Бога священническим царством вовеки.

    Этим установлением было приобретено Богу царство. Однако ввиду того что Моисей не был правомочен управлять сынами Израиля в качестве преемника Авраама, ибо Он не мог претендовать на это по праву наследства, то пока еще не видно, чтобы народ израильский обязан был считать его наместником Бога дальше того времени, пока верил, что он говорит с ним. Поэтому дело обстояло так, что его власть зиждилась пока исключительно на том мнении, которое сыны Израиля имели о его святости, реальности его общения с Богом и истинности его чудес, так что, если бы их мнение изменилось, они не были бы обязаны принимать за закон Бога то, что Моисей предлагал им от имени Бога. Мы поэтому должны рассмотреть, какое другое основание имело их обязательство повиноваться ему. Ибо не повеление Бога могло обязать их, так как Бог говорил с ними не непосредственно, а через самого Моисея, а наш Спаситель говорит о себе (Иоан. 5, 31): Если я свидетельствую Сам о Себе, то свидетельство мое не есть истинно. Тем меньше должно было быть приемлемо свидетельство Моисея о самом себе, особенно при его притязании на царскую власть над народом Бога. Поэтому его власть, как и власть всех других государей, должна была основываться на согласии народа и на его обещании повиноваться ему. Так это и было, ибо весь народ (Исх. 20, 18, 19) увидел громы, и пламя, и звук трубный, и гору дымящуюся: и увидев то, [весь} народ отступил и стал вдали. И сказали. Моисею: говори ты с нами, и мы будем слушать, но чтобы не говорил с нами Бог, дабы нам не умереть. Здесь было их обещание повиноваться, и этим обещанием они обязались повиноваться всему, что Моисей объявит им в качестве повеления Бога.

    Моисей был после Бога сувереном евреев в течение всей своей жизни, но Аарон обладал после Моисея только священным садом. Хотя завет установил священническое царство, т. е. царство, которое должен был наследовать Аарон, однако это следует понимать в смысле преемственности после смерти Моисея. Ибо всякий, кто в качестве первооснователя государства организует и устанавливает какую-нибудь политическую систему (будь то монархия, аристократия или демократия), должен иметь верховную власть над народом все время, пока он этим делом занимается. А что Моисей имел эту власть в продолжение всей своей жизни, с очевидностью явствует из Писания. Прежде всего об этом говорит вышеприведенный текст, так как народ обещал повиновение не Аарону, а ему. Во-вторых, это вытекает из следующего места (Исх. 24, 1, 2): И Моисею сказал Он: «взойди к Господу ты и Аарон, Надав и Авиуд и семьдесят из старейшин Израилевых… Моисей один пусть приблизится к Господу, а они пусть не приближаются, и народ пусть не восходит с ним». Из чего ясно, что Моисей, который один был призван Богом (а не Аарон, не другие священники, не семьдесят старейшин, не народ, которым било запрещено приближаться), один представлял перед сынами Израиля личность Бога, т. е. был их единственным сувереном после Бога. Е1 хотя после этого сказано (ст. 9, 10): Потом взошел Моисей и Аарон, Падав и. Авиуд и семьдесят из старейшин Израилевых и видели место стояния Бога Израилева; и под ногами Его нечто подобное работе из чистого сапфира и т. д., однако это было лишь после того, как Моисей уже раньше был с Богом и возвестил народу слова, сказанные ему Богом. Лишь он один ходил по делам народа; другим, как знатным людям его свиты, была оказана честь и позволено в качестве особой милости то, что не было позволено народу, а именно (как видно из следующего стиха) видеть Бога и остаться жить: Он не простер руки Своей на избранных из сынов Израиле-вых: они видели. Бога, место и ели, и пили (т. е. остались жить). Однако они не принесли народу никакого повеления от Бога. Кроме того, везде говори гся: Господь сказал Моисею, как во всех случаях по вопросам государственного управления, так и относительно установления религиозных церемоний, что видно из 25-31-й глав Исхода, из всей книги Левита. С Аароном же непосредственно Бог говорит редко. Золотого тельца, сделанного Аароном, Моисей бросил в огонь. Наконец, вопрос о власти Аарона по случаю его в жены его Мариам бунта против Моисея (Чис. 12) решен самим Богом в пользу Моисея. Точно так же в вопросе между Моисеем и народом относительно того, кто имеет право управлять народом, когда Корей, Дафан и Авирон и двести пятьдесят вождей общины собрались против Моисея и Аарона и сказали им (Чис. 16, 3) : полно вам, все общество, все святы и среди них Господь! Почему же вы ставите себя выше народа Господня? Бог разверз уста земли, и она поглотила живыми Корея, Дафана и Авирона с их женами и детьми, и Он огнем истребил те двести пятьдесят вождей. Таким образом, не Аарон, не народ, не какая-либо аристократия вождей народа, а лишь Моисей имел ; непосредственно после Бога верховную власть над сынами Израиля, и не только в вопросах гражданского управления, но и в вопросах религии, ибо один Моисей говорил с Богом, поэтому лишь он мог сказать народу, чего Бог от него требует. Ни один человек под страхом смерти не мог быть так самонадеян, чтобы приблизиться к горе, где Бог говорил ,с Моисеем. Проведи для народа черту со всех сторон, – Оговорит Господь (Исх. 19, 12),– и скажи: берегитесь восходить на гору и прикасаться к подошве ее: всякий, кто ^прикоснется к горе, предан будет смерти. И снова (ст. 21): Сойди и подтверди народу, чтобы он не порывался к Господу видеть Его. Отсюда можно заключить, что всякий занимающий в христианском государстве место Моисея является единственным вестником Бога и истолкователем его повелений. И в соответствии с этим никто не должен в истолковании Писания идти дальше той черты, которая проведена его сувереном. Ибо Писание, так как теперь Бог говорит через него, есть гора Синай, чертой вокруг которой являются законы тех, кто представляет лицо Бога на земле. Позволительно читать Писание и видеть в нем изумительные дела Господа и научиться бояться его, но истолковывать его, т. е. допытываться, что Бог говорит тому, кого назначает править под своим верховным владычеством, и судить, правит ли он так, как Бог повелевает ему, или нет, – значит перешагнуть черту, которую Бог обвел вокруг нас, и непочтительно глядеть на Бога.

    Духи, т. е. разумения, остальных сообразны и подчинены духу, т. е. разумению, Моисея. Во времена Моисея не было никаких пророков, никого, кто мнил бы себя вдохновенным Богом, кроме тех, кого признавал и одобрял Моисей. Ибо в его время были лишь семьдесят старейшин, о которых говорится, что они пророчествовали Духом Господним и все были избраны самим Моисеем сообразно тому, как Бог сказал Моисею (Чис. 11, 16): Собери Мне семьдесят мужей из старейшин Израилевых, которых ты знаешь, что они старейшины и надзиратели его. Их-то Бог и наделил своим Духом. Но этот Дух не разнился от духа Моисея, ибо сказано (ст. 25): И сошел Господь в облаке… и взял от Духа, который на нем, и дал семидесяти старейшинам. Однако я уже показал раньше (гл. 36), что под духом подразумевается разумение, так что смысл этого места тот, что Бог одарил их разумением, сообразным и подчиненным разумению Моисея, дабы они могли пророчествовать, т. е. говорить народу от имени Бога, так, чтобы как служители Моисея и по его полномочию содействовать распространению в народе учения, соответствующего учению Моисея. Ибо они были лишь служителями, и когда двое из них пророчествовали в стане, то это считалось новшеством и противозаконным поступком, и их обвинили в этом, как рассказывается в стихах 27 и 28 той же главы, а Иисус Навин, не зная, что они пророчествовали духом самого Моисея, советовал Моисею запретить им пророчествовать. Из этого видно, что ни один подданный не должен выступать в роли мнимого пророка или Богом вдохновенного человека против учения, установленного тем, кого Бог поставил на место Моисея.

    После Моисея верховная власть принадлежала первосвященнику. Когда умер Аарон и вслед за ним Моисей, царство, являясь священническим царством, перешло в силу завета к сыну Аарона первосвященнику Елеазару, и Господь объявил его ближайшим после себя сувереном, назначив одновременно Иисуса Навина генералом их армии. Ибо так говорил Бог в ясных словах относительно Иисуса Навина (Чис. 27, 21): И будет он обращаться к Елеазару священнику и спрашивать его о решении… перед Господом; и по его слову должны выходить, и по его слову должны входить он и все сыны Израилевы с ним. Следовательно, верховная власть объявления войны и заключения мира принадлежала первосвященнику. Высшая юрисдикция также принадлежала первосвященнику, ибо первосвященники были хранителями книги законов, а священники и левиты, как это явствует из Второзакония (17, 8-10), были подчиненными судьями в гражданских тяжбах. А в отношении вопросов религиозного культа никогда не было сомнения, что здесь до воцарения Саула верховная власть принадлежала первосвященнику. Поэтому в одном и том же лице первосвященника были объединены гражданская и церковная власть; и так должно быть, кто бы ни правил на основании божественного права, т. е. полномочий, полученных от Бога.

    О верховной власти в период от Иисуса Навина до Саула. Время от смерти Иисуса Навина до воцарения Саула часто характеризуется в книге Судей словами: В те дни не было царя у Израиля; а иногда к этому добавляется: Каждый делал то, что ему казалось справедливым. Из чего следует заключить, что, когда говорится «не было царя», подразумевается «не было верховной власти» в Израиле. И так это и было, поскольку речь идет об осуществлении и проявлении в действии этой власти. Ибо после смерти Иисуса Навина и Елеазара (Суд. 2, 10, 11) восстал другой род, который не знал Господа и дел Его, какие Он делал Израилю,– тогда сыны Израилевы стали делать злое перед очами Господа и стали служить Ваалам. А евреи имели ту особенность, которую апостол Павел характеризует словами «ждать знамений», и это не только до того, как они подчинились власти Моисея, но также и после того, как они обязались своим подчинением. Знамения же и чудеса имели целью внушить веру, а не удерживать людей от нарушения данных ими обещаний, ибо к этому обязывает людей естественный закон. По если мы будем говорить не об осуществлении власти, а о нраве на власть, то в этом смысле верховная власть была еще в руках первосвященника. Вот почему повиновение, оказанное судьям, которые были специально избраны Богом, чтобы спасти его мятежных подданных от рук врага, не может быть приведено как доказательство против того, что первосвященник имел верховную власть во всех вопросах как государственного управления, так и религии. И ни судья, ни сам Самуил не были обычными, а лишь чрезвычайными правителями, которым сыны израилевы оказывали повиновение не из чувства долга, а из уважения к ним, обусловленного благоволением к ним Бога, сказавшимся в мудрости, храбрости или счастье. Таким образом, и в эту эпоху право регулирования вопросов государственного управления было неотделимо от права регулирования вопросов религии.

    О правах царей израилевых. После судей пришли цари, и, подобно тому как раньше вся власть как в области религии, так и в области государственного управления находилась в руках первосвященника, точно так она вся была теперь в руках царя. Ибо верховная власть над народом, которая раньше не только в силу всемогущества Бога, но и в силу специального завета сынов израилевых была у Бога и под его непосредственным владычеством в руках первосвященника как его наместника на земле,– эта власть Бога была теперь отменена с согласия самого Бога. В самом деле, когда сыны израилевы сказали Самуилу (1 Цар. 8, 5): Поставь над нами царя, чтобы он судил нас, как у прочих народов,

    – они этим обозначали, что не желают более управляться постановлениями, которые предписал бы им первосвященник от имени Бога, а желают иметь правителя, который управлял бы ими таким же образом, как управляются все прочие народы, и, следовательно, лишив первосвященника царской власти, они этим низвергли особенную власть Бога. И тем не менее Бог согласился на это, сказав Самуилу (ст. 7): Послушай голос народа во всем, что они говорят тебе; ибо не тебя они отвергли, но отвергли Меня, чтобы Я не царствовал над ними. Так как сыны израилевы отвергли таким образом Бога, именем которого правили первосвященники, то у первосвященников осталось лишь столько власти, сколько угодно было царю предоставить им, и ее было больше или меньше в зависимости от того, царствовали ли благочестивые или порочные цари. А что касается гражданского управления, то оно, очевидно, всецело находилось в руках царя. Ибо в той же главе, в стихе 20, сказано: Мы будем, как прочие народы: будет судить нас царь наш, и ходить перед нами, и вести войны наши, т. е. он будет обладать всей полнотой власти как во время войны, так и в мирное время. Эта полнота власти заключала в себе также право регулировать вопросы религии. Ибо в то время не было другого слова Божьего для регулирования вопросов религии, кроме закона Моисея, составлявшего гражданский закон евреев. Кроме того, мы читаем (3 Цар. 2, 27), что удалил Соломон Авиафара от священства Господня, из чего явствует, что Соломон имел власть над первосвященником, как над всяким другим подданным, что является существенным признаком верховенства в вопросах религии. Мы читаем также (3 Цар. 8), что он освятил храм, благословил народ и самолично сочинил ту превосходную молитву, которая читается при освящении всех церквей и молитвенных домов, что является вторым признаком верховенства в вопросах религии. Еще раз мы читаем (4 Цар. 22), что, когда возник вопрос относительно книги закона, найденной в храме, он не был разрешен первосвященником, а Иосия послал его и других вопросить об этом пророчицу Олдаму, что является опять-таки признаком верховенства в вопросах религии. Наконец, мы читаем (1 Пар. 26, 30), что Давид сделал Хашавию и братьев его хевронян надзирателями над Израилем к западу по всяким делам служения Господня и по службе царской. А также (ст. 32), что он поставил других хевронян правителями над коленом Рувимовым и Годовым и полуколеном Манасииным (это была часть Израиля, обитавшая по ту сторону Иордана) по всем делам Божьим и делам царя. Разве это не есть полнота власти, как мирской, так и духовной, как это называют те, кто желает делить ее? Итак, с момента установления Царства Божия до плена верховенство в вопросах религии было в тех же руках, в которых находилась гражданская верховная власть, а после избрания Саула должность первосвященника была не повелительной, а служебной.

    Во времена царей верховенство в религиозных делах по праву не было отделено от светской власти. Несмотря на то что власть в вопросах государственного управления и религии, поскольку речь идет о праве, была объединена сначала в руках первосвященников, а затем – в руках царей, все-таки из той же священной истории видно, что народ этого ее понимал. Напротив, так как большая, а может быть, наибольшая часть народа доверяла славе Моисея или беседам между Богом и первосвященниками лишь до тех пор, пока она видела великие чудеса, или, что равноценно чудесам, большие дарования, или большую удачу в начинаниях их правителей, то эта часть всякий раз, когда правители возбуждали ее недовольство, пользовалась случаем – порицая иногда государственное управление, иногда религию – менять правительство или отказывать ему в повиновении по своему произволу. И из-за этого возникали время от времени гражданские смуты, раздоры и народные бедствия. Например, после смерти Елеазара и Иисуса Навина ближайшее поколение, которое не видело чудес, совершенных Богом, а было предоставлено своему собственному слабому разуму и не считало себя связанным заветом священнического царства, – это поколение не соблюдало постановлений первосвященника и закона Моисея, а каждый делал то, что ему казалось справедливым. В гражданских делах это поколение повиновалось таким людям, которых оно время от времени считало способными освободить его от притеснявших соседних народов, и вопрошало не Бога, как ему следует поступить, а лишь таких мужчин или женщин, которых оно считало пророками, способными предсказать будущее; и хотя это поколение не имело идола в своем храме, однако, если имело священником левита, оно уже считало, что служит Богу Израиля.

    И впоследствии, когда израильтяне потребовали себе царя, как у прочих народов, они это сделали не с целью отказа от служения Богу, их царю, а лишь разуверившись в справедливости сыновей Самуила; они хотели иметь царя, который судил бы их в гражданских делах, но они не позволили бы своему царю менять религию, которую считали возвещенной им Моисеем. Таким образом, ссылаясь то на недостатки правосудия, то на недостатки в регулировании вопросов религии, они всегда имели наготове предлог, чтобы выйти из повиновения каждый раз, когда надеялись на успех. Самуил был недоволен, когда народ требовал у него царя (ибо Бог был уже царем израильтян, а Самуил имел лишь власть по его полномочию), однако, когда Саул не последовал его совету истребить Агата, как это приказал Господь, Самуил, чтобы лишить престола наследников Саула, помазал другого, а именно Давида, на царство. Ровоам не был идолопоклонником, однако, когда народ счел его притеснителем, этот политический мотив побудил десять колен отпасть от него и перейти к идолопоклоннику Иеровоаму. И вообще на протяжении всей истории царей иудейских и израильских имелись пророки, которые всегда предостерегали царей против отступления от религии, а иногда – против ошибок в государственных делах. Например, пророк Ииуй (2 Пар. 19, 2) попрекал Иосафата за помощь царю израильскому против сирийцев, а пророк Исаия – царя Езекию за то, что он показал свои сокровища послам Вавилона. Из всего этого видно, что хотя государственная и религиозная власть была в руках царей, однако бесконтрольно пользоваться ею могли только те, которые были популярны вследствие своих больших дарований или постоянно сопутствующего им счастья. Во всяком случае из практики того времени нельзя привести ни одного довода в пользу того, что верховная власть в вопросах религии не была в руках царей, разве только мы будем полагать, что она была в руках пророков, и из того факта, что ответ на свою молитву Господу перед херувимами Езекия получил не оттуда и не тогда же, а лишь позже через пророка Исайю, будем заключать, что Исайя был высшей главой церкви, или из того факта, что Иосия вопрошал пророчицу Олдаму относительно книги Закона, будем заключать, что ни сам Иосия, ни первосвященник, а лишь пророчица Олдама имела верховную власть в вопросах религии. Но так, я думаю, не полагает ни один ученый.

    После плена евреи не установили государства. В эпоху плена евреи совершенно не имели государства, а после их возвращения из плена хотя завет с Богом и был возобновлен, но со стороны народа не было дано обещания повиновения ни Ездре, ни кому-либо другому. И так как вскоре после этого они подпали под власть греков (и позаимствовали от них обычаи, демонологию и учение кабалистов, так что их собственная религия была искажена), то в результате ни в отношении государственного управления, ни в вопросах религии нельзя разобраться, кому принадлежала верховная власть. Вот почему мы можем заключить на основании Ветхого завета, что всякое лицо, имевшее у евреев верховную власть в государстве, имело также верховную власть в вопросах религиозного культа и представляло лицо Бога, т. е. Бога-Отца, хотя Бог не назывался Отцом до того времени, пока он не послал в мир своего сына Иисуса Христа, чтобы искупить грехи человеческого рода и ввести людей в свое вечное царство для их вечного спасения. Но об этом мы будем говорить в следующей главе.

    ГЛАВА XLI.

    О МИССИИ НАШЕГО СВЯТОГО СПАСИТЕЛЯ

    Троякого рода миссия Христа. Мы находим в Священном писании троякого рода миссию Мессии. Во-первых, он Искупитель, или Спаситель; во-вторых, он пастырь, советник, или учитель, т. е. пророк, посланный Богом, чтобы обратить тех, кого Бог избрал для спасения; в-третьих, он царь, вечный царь, но под владычеством своего Отца, подобно тому как в свое время были Моисей и первосвященники. Этим трем задачам соответствуют три разные эпохи. Ибо акт нашего искупления он совершал при своем первом пришествии, когда принес себя в жертву за наши грехи смертью на кресте. Ради нашего обращения он трудился отчасти в свое время самолично, отчасти трудится теперь через своих служителей и будет трудиться до своего второго пришествия. А после второго пришествия начнется его славное царствование над своими избранными, которое будет продолжаться вечно.

    Его миссия искупителя. Свою миссию искупителя, т. е. того, кто платит выкуп за грех (каковым выкупом является смерть), Христос выполнил тем, что пожертвовал собой и этим взял на себя наши беззакония и очистил нас от них так, как этого требовал Бог. Это не значит, что по правилам строгого правосудия смерть одного человека, хотя бы и безгрешного, может дать удовлетворение за грехи всех людей. Это совершилось лишь по милосердию Бога, установившего такие искупительные жертвы за грехи, какие ему в его милосердии угодно было принять. По старому закону (как это можно прочесть в кн. Лев. 16) Господь требовал, чтобы каждый год один раз была принесена очистительная жертва за грехи всего Израиля, как священников, так и остальных его сынов. Для этого Аарон должен был приносить тельца в жертву за грехи – за себя и за священников. А за остальной народ он должен был получить от сынов Израилевых двух козлят, из коих он должен был принести в жертву лишь одного. Что же касается другого, который был козлом отпущения, то Аарон должен был возложить обе руки на голову его и, исповедав над ним все беззакония народа, переложить их на голову коала, отослать его с нарочным в пустыню и пустить там, дабы он унес на себе все грехи народа. Подобно тому как принесение в жертву одного козла было достаточным (потому что приемлемым для Бога) выкупом за грехи всего Израиля, точно так же в смерть Мессии является достаточной ценой за грехи человеческого рода, ибо больше этого Бог не требовал. Здесь как бы изображаются страдания нашего Спасителя Христа, точно так же как в жертвоприношении Исаака и в других прообразах Христа в Ветхом завете. Ибо Он был одновременно и жертвенным козлом, и козлом отпущения: Он истязуем был и страдал (Ис. 53, 7)… и не открывал уст Своих; как овца, веден был Он на заклание и, как агнец перед стригущим его, безгласен, так Он не отверзал уст своих. Тут Он является жертвенным козлом: Он взял на Себя наши немощи и понес наши болезни (ст. 4). И дальше (ст. 6): Господь возложил на Него грехи всех нас. Таким образом, Он здесь изображается козлом отпущения (ст. 8): Он отторгнут от земли живых; за преступления народа Моего претерпел казнь – здесь он опять является жертвенным козлом. И еще (ст. II): и грехи их на себе понесет, он – козел отпущения. Агнец Божий, значит, равноценен этим козлам: Он принес себя в жертву своей смертью и явился козлом отпущения в своем воскресении, будучи вознесен своим Отцом и удален своим вознесением от обители людей.

    Царство Христа не от мира сего. Так как искупитель не имеет права на то, что он искупает, до искупления и уплаты выкупа и так как этим выкупом была смерть искупителя, то очевидно, что наш Спаситель (как человек) не был царем искупленных им, до того как он претерпел смерть, т. е. в то время, пока Он странствовал по земле во плоти. Я говорю, что Он не был тогда царем фактически в силу завета, который верующие заключили с Ним при крещении. Однако возобновлением своего завета с Богом при обряде крещения верующие обязались повиноваться Христу как царю (царствующему под владычеством своего Отца) в любой момент, когда Ему угодно будет взять царство. В соответствии с чем сам Спаситель наш определенно говорит (Иоан. 18, 36): Царство Мое не от мира сего. Ввиду же того что в Писании упоминаются лишь два мира: тот, который существует ныне и который останется до Судного дня, называемого поэтому последним днем, и тот, который настанет после дня, когда будут новое небо и новая земля, – то царство Христа должно наступить лишь после всеобщего воскресения. Именно об этом говорит наш Спаситель [Матф. 16, 27): Придет Сын Человеческий во славе Отца Своего с Ангелами Своими и тогда воздаст каждому по делам его. Воздать каждому по делам есть обязанность и это будет выполнено не раньше, чем Он придет во славе Отца своего с ангелами своими. Когда наш Спаситель говорит (Матф. 23, 2, 3): На Моисеевом седалище сели книжники и фарисеи; итак все, что они велят вам соблюдать, соблюдайте и делайте, Он этим ясно объявляет, что приписывает царскую власть для того времени не себе, а им. То же самое утверждает Он там, где говорит (Лук. 12, 14): Кто поставил Меня судить или делить вас? и (Иоан. 12, 47): Я пришел не судить мир, но спасти мир. И однако же наш Спаситель пришел в мир, дабы быть царем и судьей в грядущем мире, ибо Он был Мессией, т. е. Христом, т. е. священником – помазанником Божиим и верховным пророком Бога, т. е. он был предназначен к тому, чтобы иметь всю власть, которой обладали пророк Моисей, его преемники – первосвященники и преемники первосвященников – цари. И апостол Иоанн говорит определенно (5, 22): Отец не судит никого, но весь суд отдал Сыну. И это не противоречит другому месту: Я не пришел судить мир, ибо последние слова относятся к настоящему миру, а предшествующие– к грядущему (Матф. 19,28): вы, последовавшие за Мною, – в пакибытии, когда сядет Сын Человеческий на престоле славы Своей, сядете и вы на двенадцати престолах судить двенадцать колен Израилевых.

    Цель пришествия Христа была возобновить завет о Царстве Божием, а также склонить к нему избранных. Это вторая его миссия. Но если, будучи на земле, Христос не имел царства в этом мире, то какова же была цель Его первого пришествия? Этой целью было возвращение Богу путем Нового завета царства, которое принадлежало Ему на основании Ветхого завета и которого Он лишился из-за бунта израильтян при избрании Саула. С этой целью Он должен был проповедовать им, что Он является Мессией, т. е. царем, обещанным им пророками, и принести себя в жертву за грехи тех, кто своей верой выразил бы покорность Ему, и, если бы народ в целом отверг Его, призвать к покорности таких, кто поверил бы в Него среди язычников. Перед нашим Спасителем во время Его пребывания на земле были, таким образом, две задачи: первая – объявить себя Христом, а вторая – учением и чудесами убедить и подготовить людей жить так, чтобы быть достойными того бессмертия, которое должно стать уделом верующих с момента, когда Спаситель придет в славе своей, чтобы владеть Царством Отца своего. Вот почему Иисус сам часто называет время своего проповедования возрождением. Однако это не было восстановлением Царства в собственном смысле и призывом к отказу от повиновения существовавшим тогда властям ибо Он заповедал повиноваться тем, кто сидел на Моисеевом седалище, и воздать кесарю кесарево,– а лишь залогом долженствующего наступить Царства Божия для тех, кого Бог наделил благодатью быть Его последователями и верить в Него. Вот почему о праведниках говорится, что они уже находятся в Царстве Благодати как введенные в Царство Небесное.

    Проповедь Христа не противоречила тогда ни законам евреев, ни законам римских императоров. Поэтому в этот период Христос не делал и не проповедовал ничего такого, что клонилось бы к умалению гражданской власти евреев или римского императора. Ибо что касается государства, существовавшего тогда среди евреев, то и власть имущие, и управляемые одинаково ждали Мессии и Царства Божия. А этого не могло бы быть, если бы законы данного государства запрещали Мессии при пришествии открыться и провозгласить себя. А так как Христос проповедью и творением чудес стремился только доказать, что Он есть Мессия, то этим Он ничего не делал против законов еврейского государства. Царство, на которое Он претендовал, должно было быть в другом мире, а до наступления этого Царства Он учил всех людей повиноваться тем, кто сидел на Моисеевом седалище. Он разрешил им платить подати римскому императору и отказался от роли судьи. Каким же образом могли Его слова или действия оказаться мятежными и склонять к низвержению существовавшего тогда гражданского образа правления? Но Господь, предопределивший жертвоприношение Христа в целях приведения своих избранных в обетованное ими раньше повиновение, использовал злобу и неблагодарность евреев в качестве средства для приведения в исполнение этого решения. Точно так же Христос не делал ничего противного законам римского ; императора. Ибо хотя сам Пилат, чтобы угодить евреям, ; предал его для распятия, однако, прежде чем это сделать, ОН открыто заявил, что не признает за ним никакой вины. И в качестве основания для осуждения он указал не то, что Требовали евреи, а именно что Христос выдавал себя за t царя, а просто, что он был царем иудейским, и, несмотря на ( их протест, Пилат отказался изменить это основание, говоря: То, что я написал, я написал.

    Третья часть его миссии – стать царем избранных после Бога, своего Отца. Что же касается третьей части миссии Христа, а именно Его назначения быть царем, то уже показал, что Его Царство должно было наступить вишь после воскресения. Но тогда Он будет царем не только как Бог, в каковом смысле Он уже является и всегда будет царем над всей землей в силу своего всемогущества, но также в особенности царем своих избранных в силу завета, заключенного с ними при крещении. Вот почему наш Спаситель и говорит (Матф. 19, 28), что Его апостолы сядут на двенадцати престолах судить двенадцать колен Израилевых, когда сядет Сын Человеческий на престоле славы Своей, чем Он обозначил, что будет тогда царствовать в своей человеческой природе. Последнее явствует также из Евангелия от Матфея (16, 27): ибо придет Сын Человеческий во славе Отца Своего с Ангелами Своими и тогда воздаст каждому по делам его. То же мы можем прочесть и в Евангелии от Марка (13, 16 и 14, 62), а более определенно в Евангелии от Луки (22, 29, 30), где Иисус говорит: Я завещаю вам, как завещал Мне Отец Мой, Царство. Да едите и пиете за трапезой Моею в Царстве Моем и сядете на престолах судить двенадцать колен Израилевых. Отсюда видно, что Царство Христа, завещанное Ему его Отцом, наступит не раньше, чем Сын Человеческий придет и сделает своих апостолов судьями двенадцати колен израилевых. Но кое-кто может тут спросить: ввиду того что в Царстве Небесном не будет женитьбы, то разве люди будут тогда пить и есть, какого же рода ядение подразумевается здесь? Это объяснено нашим Спасителем (Иоан. 6, 27): Старайтесь не о пище тленной, но о пище, пребывающей в жизнь вечную, которую даст вам Сын Человеческий. Так что под ядением за трапезой Христа подразумевается вкушение от древа жизни, т. е. наслаждение бессмертием в Царстве Сына Человеческого. Из приведенных и многих других мест явствует, что царствование нашего Спасителя должно быть осуществлено Им в его человеческой природе.

    Власть Христа в Царстве Божием подчинена власти Бога – его Отца. Кроме того. Он должен быть тогда полновластным царем или наместником Бога, своего Отца, каким был Моисей в пустыне и каковыми были первосвященники до воцарения Саула и цари после этого. Ибо одним из пророчеств в отношении Христа было, что он будет по своей миссии, как Моисей (Втор. 18, 18): Я воздвигну им Пророка из среды братьев их, такого, как ты, и вложу слова Мои в уста Его. Это сходство с Моисеем сказывалось также в действиях нашего Спасителя во время Его земного странствования. Ибо, подобно тому как Моисей выбрал двенадцать вождей колен, которые должны были управлять под его властью, так же и наш Спаситель выбрал двенадцать апостолов, которые сядут на двенадцати тронах, чтобы судить двенадцать колен израилевых. И как Моисей уполномочил семьдесят старейшин воспринять Дух Божий и пророчествовать народу, т. е. (как я раньше указал) говорить ому от имени Бога, так и наш Спаситель назначил семьдесят учеников, чтобы проповедовать всем народам его Царство и спасение. И подобно тому как Моисей, когда ему пожаловались на тех из 70 старейшин, которые пророчествовали и стане Израиля, оправдал их, так как они подчинялись его власти, так и наш Спаситель, когда апостол Иоанн пожаловался ему на человека, именем Христа изгоняющего бесов, оправдал этого человека, сказав (Лук. 9, 50): Не запрещайте, ибо кто не против нас, тот за нас.

    Сходство с Моисеем сказывается у нашего Спасителя, кроме того, в установлении таинств: как таинства допущения в Царство Божие, так и таинства, долженствующего служить напоминанием об освобождении избранных им от их бедственного состояния. Подобно тому как сыны Израиля имели до эпохи Моисея в качестве таинства, знаменовавшего их принятие в Царство Божие, обряд обрезания, который был отменен в период их странствования в пустыне и восстановлен, как только они пришли в обетованную ае.ш1ю, точно так же имели евреи до пришествия Христа обряд крещения, т. е. обряд омовения водой всех тех язычников, которые принимали бога Израиля. Этот обряд св. Иоанн Креститель использовал при принятии всех признавших Христа, чей приход в мир он проповедовал; и наш Спаситель установил тот же самый обряд в качестве таинства, которое должно было быть принято всеми, кто уверовал в Него. Каким образом возник обряд крещения, и В Писании не указано. Однако можно думать, что он возник как подражание закону Моисея относительно проказы. На .основании этого закона прокаженный должен был быть на определенное время удален из стана, и по истечении этого времени, если священник объявлял его чистым, он должен быть допущен в стан после торжественного обряда омовения. Этот обряд мог поэтому послужить прообразом для обряда омовения при крещении, при котором люди, очистившиеся верой от проказы греха, принимались в церковь после торжественною обряда крещения. Имеется еще Другое предположение, а именно что этот обряд позаимствован из церемоний, практиковавшихся язычниками. В одном редком случае. Дело в том, что если человек, i;uto-f0f0 считали мертвым, вдруг пробуждался к жизни, то Другие люди боялись входить с ним в общение, как они боялись бы общаться с привидением, если мнимый покойник не был снова принят в общество людей через обряд омовения, подобно тому как дети омывались от нечистот их рождения, так что указанный обряд символизировал как бы вторичное рождение. Вполне вероятно, что эта церемония, существовавшая у греков в то время, когда Иудея была под властью Александра и его греческих преемников, могла проникнуть в религию евреев. Однако так как невероятно, чтобы наш Спаситель поддерживал языческий обряд, то наиболее вероятно предположение, что обряд крещения возник из обычной церемонии омовения после проказы. А что касается другого таинства – вкушения пасхального ягненка, то ему, очевидно, подражали в таинстве тайной вечери, когда разламывание хлеба и разливание вина имели целью сохранить в памяти наше избавление благодаря страданиям Христа от бедствий греха, подобно тому как вкушение пасхального ягненка имело целью сохранить в памяти евреев их избавление от египетского рабства. Так как власть Моисея была подчиненной и он был лишь наместником Бога, то из этого следует, что и Христос, власть которого как человека должна была быть равна власти Моисея, был подвластен своему Отцу. Это яснее всего выражено в том, что Он учил нас молиться: Отче наш, да придет царствие Твое и ибо тебе принадлежит царство, власть и слава, – и в том, что сказано, что Он придет во главе Отца Своего, и в том, что говорит апостол Павел (1 Коринф. 15, 24): А затем конец, когда Он предаст царство Богу и Отцу, – и во многих других, более ясных местах.

    Один и тот же Бог – лицо, представленное Моисеем и Христом. Наш Спаситель поэтому как в своей проповеди, так и в своем царствовании представляет, подобно Моисею, личность Бога. И лишь начиная с того времени, но не раньше Бог называется Отцом, и, оставаясь одной и той же субстанцией, Он является одним лицом, поскольку представлен Моисеем, и другим лицом, поскольку представлен своим Сыном Христом. Ибо понятие «лицо» соотносительно с понятием «представитель», и, следовательно, при наличии многих представителей имеется много лиц, хотя и одной и той же субстанции.

    ГЛАВА XLII.

    О ЦЕРКОВНОЙ ВЛАСТИ

    Для понимания того, что такое церковная власть и кому она принадлежит, следует различать с момента вознесения нашего Спасителя два периода: один – до обращения в христианство королей и лиц, облеченных верховной гражданской властью, и второй – после их обращения. Ибо много времени протекло с момента вознесения до того, как какой-либо король или гражданский суверен принял и разрешил публично проповедовать христианскую религию.

    О Духе Святом, снизошедшем на апостолов. Что касается промежуточного между ними времени, церковная власть, очевидно, находилась тогда в руках апостолов, а после них – в руках тех, кого апостолы назначили, чтобы проповедовать Евангелие, обращать людей в христианство и направлять обращенных по пути спасения; а после них церковная власть опять была передана другим назначенным их предшественниками, причем это делалось путем возложения рук на тех, кто был назначен. Возложением рук обозначалось наделение Святым, или Божиим, Духом тех, кого посвящали в сан служителей Бога, призванных ускорить Его Царство. Возложение рук, таким образом, означало лишь удостоверение данного им поручения проповедовать Христа и распространять Его учение. А наделение Святым Духом путем церемонии возложения рук было лишь подражанием тому, что сделал Моисей. Ибо Моисей употребил ту же церемонию по отношению к своему служителю Иисусу Навину, как мы это читаем (Втор. 34,9): …потому что Моисей возложил на него руки свои. Наш Спаситель поэтому в промежутке между своим воскресением и вознесением дал свой Дух апостолам (Иоан. 20, 22), дунув на них и сказав: примите Духа Святого, а после своего восшествия (Деян. 2, 2, 3), послав на них сильный ветер и разделяющиеся огненные языки, а не возложив руки на них, точно так же как и Бог не возложил своих рук на Моисея. Апостолы же впоследствии передавали тот же Дух путем возложения рук по образу того, как это делал Моисей по отношению к Иисусу Навину. Таким образом, отсюда ясно, в чьих руках преемственно оставалась церковная власть в те времена, когда не было никакого христианского государства, а именно в руках тех, кто принял эту власть из рук апостолов путем преемственного возложения рук О Святой Троице. Мы имеем здесь лицо Бога представленным в третий раз. Ибо, подобно тому как Моисей и первосвященники были представителями Бога в Ветхом завете, а сам наш Спаситель – как человек в период его земного странствования, точно так же представлял Бога с тех пор Святой Дух, т. е. апостолы и их преемники в проповедовании и распространении учения Христа, получившие Святой Дух. Но лицом является (как я показал раньше, в главе XIII) тот, кого представляют, и так часто, как часто его представляют; поэтому о Боге, который был трижды представлен (т. е. олицетворяем), можно с полным основанием говорить, что Он в трех лицах, хотя ни названия лица, ни названия Троицы не приписывается ему в Библии. Апостол Иоанн, правда, говорит (1 Иоан. 5, 7): Три свидетельствуют на небе: Отец, Слово и Святой Дух, три суть едино. Но это не расходится, а вполне согласуется с тремя лицами согласно собственному смыслу слова «лицо», обозначающего того, кто представляется другим. Таким образом, Бог-Отец, представляемый Моисеем, есть одно лицо, а представляемый его Сыном – другое лицо, а представляемый апостолами и отцами церкви, учившими на основании полномочий, полученных от апостолов, – третье лицо, и тем не менее каждое лицо здесь есть лицо одного и того же Бога. Но кто-нибудь спросит здесь: о чем свидетельствовали эти трое? Поэтому апостол Иоанн говорит нам, что свидетельство это состояло в том, что Бог даровал нам жизнь вечную в Сыне своем. Опять если бы кто-нибудь спросил, чем Бог засвидетельствовал это, то легко ответить, ибо Бог удостоверил это чудесами, творимыми Им сначала через Моисея, затем через своего Сына и, наконец, через своих апостолов, исполнившихся Святого Духа, ибо все они каждый в свое время представляли лицо Бога, или пророчествовали, или проповедовали Иисуса Христа. Что касается апостолов, то основная задача апостольства у двенадцати первых и великих апостолов заключалась в том, чтобы свидетельствовать о воскресении Христа, как это ясно видно из тех слов, которые употребляет апостол Петр, когда надо было выбрать нового апостола на место Иуды Искариота (Деян. 1, 21, 22): Надобно, чтобы один из тех, которые находились с нами во все время, когда пребывал и обращался с нами Господь Иисус, начиная or крещения Иоаннова до того дня, в который Он вознесся от нас, был вместе с нами свидетелем воскресения Его. Эти слова объясняют, в чем заключается то свидетельство, о котором говорит апостол Иоанн. В том послании Иоанна упоминается другое тройное свидетельствованис па земле. Ибо он говорит (1, 5, 8): Три свидетельствуют на земле: дух, вода и кровь, и сии три об одном, т. е. благодать Духа Божиего и два таинства, крещение и тайная вечеря, которые свидетельствуют об одном, чтобы внушить верующим уверенность в вечной жизни. Об этом свидетельстве тот же апостол говорит (ст. 10): Верующий в Сына Божия имеет свидетельство в себе самом. В этой Троице на земле единство не заключается в самой вещи, ибо дух, вода и кровь не являются той же субстанцией, хотя они свидетельствуют об одном. Но в небесной Троице лица суть лица одного и того же Бога, хотя и представленного в три разных периода и в трех разных случаях. Заключаем. Учение о Троице, поскольку его можно вывести непосредственно из Писания, сводится по существу к тому, что Бог, который всегда один и тот же, был лицом, представленным Моисеем, лицом, представленным его Сыном во плоти, и лицом, представленным апостолами. Представленный апостолами Бог есть тот Святой Дух, которым они говорили; представленный своим Сыном, который был Богом и человеком. Бог есть Бог-Сын, а представленный Моисеем и первосвященниками Бог есть Отец, т. е. Отец нашего Господа Иисуса Христа. Из сказанного можно понять, почему имена Отец, Сын и Святой Дух никогда не употребляются в Ветхом завете для обозначения божества. Дело в том, что они являются лицами, имена которых обусловлены представительством, чего не могло быть до того, пока разные люди не представляли лицо Бога в управлении, или руководстве, под его владычеством.

    Таким образом, мы видим, что наш Спаситель оставил церковную власть апостолам и что последние в целях лучшего осуществления этой власти были наделены Святым Духом, который поэтому называется иногда в Новом завете paracletus, что означает помощник, хотя обыкновенно переводится словом утешитель. Рассмотрим теперь, в чем заключается сама эта власть и над кем она осуществляется. , Церковная власть является лишь властью поучать. Кардинал Беллармин в своей третьей книге, посвященной общим спорным вопросам, затрагивает очень многое, .касающееся церковной власти римского папы, и начинает с обсуждения того, должна ли эта власть быть монархической, аристократической или демократической. Все эти виды власти суть власть верховная и принудительная. Если же теперь оказалось бы, что нашим Спасителем не оставлено апостолам и их преемникам никакой принудительной власти, а лишь власть провозглашать Царство Христа и убеждать людей подчиниться ему и правилами и добрыми советами учить людей, признавших Царство Христа, тому, что они должны делать, чтобы быть принятыми в Царство Божие, когда оно наступит, – одним словом, если оказалось бы, что апостолы и другие служители Евангелия являются нашими учителями, а не нашими повелителями, а их правила являются не законами, а спасительными советами, тогда весь этот спор оказался бы беспредметным.

    Довод в пользу этого – характер власти самого Христа. Я уже доказал (в предыдущей главе), что Царство Христа не от мира сего. Поэтому никто из его служителей, если он не король, не может требовать повиновения его именем. Ибо если верховный царь не имеет царской власти в этом мире, то по какому же праву могут требовать повиновения его чиновники? Я посылаю вас так, как послал меня Отец (так говорит наш Спаситель). Но до Судного дня наш Спаситель был послан не с тем, чтобы царствовать во всем своем величии, и не как наместник его Отца, а лишь с тем, чтобы убедить евреев вернуться в Царство его Отца и пригласить язычников принять это Царство.

    Название: не царствование, а возрождение. Время между восшествием Христа и всеобщим воскресением названо не царствованием, а возрождением, т. е. приготовлением людей ко второму пришествию Христа во славе в день Суда, как это явствует из слов нашего Спасителя (Матф. 19, 28): вы, последовавшие за Мною,– в пакибытии, когда сядет Сын Человеческий на престоле славы Своей, сядете и вы на двенадцати престолах, и апостол Павел (Ефес. 6, 15): и обув ноги в готовность благовествовать мир.

    Сравнения: с рыболовством, закваской, сеянием. И дело апостолов сравнивается нашим Спасителем с рыболовством, т. е. их дело заключается в том, чтобы побудить людей к повиновению не принуждением и наказанием, а убеждением. И поэтому наш Спаситель говорит своим апостолам, что он их сделает не нимвродами – охотниками людей, а рыболовами людей. Он сравнивает их дело также с заквашиванием, с сеянием семян и с умножением горчичных зерен. Все эти сравнения исключают всякое представление о принуждении, и, следовательно, для указанного времени не может быть речи о действительном царствовании. Дело служителей Христа есть благовество-вание, т. е. провозглашение Христа и подготовление к его второму пришествию, как благовествование Иоанна Крестителя было подготовлением к его первому пришествию.

    Сама природа веры. Кроме того, задача служителей Христа в этом мире – побудить людей верить и иметь веру в Ариста. Вера же не имеет отношения к принуждению и приказаниям и зависит совершенно не от них, а исключительно от достоверности или вероятности аргументов, исходящих из разума или выведенных из того, во что люди уже веруют. Вот почему служители Христа в этом мире на основаниисвоего титула не имеют никакой власти наказывать людей за неверие или за то, что они противоречат их словам. Я говорю, что они не имеют права наказывать их на основании своего титула служителей Христа, но, если служители обладают верховной гражданской властью на основании государственно-правового установления, тогда они действительно имеют право наказывать за всякое противодействие их законам. И апостол Павел определенно говорит о себе самом и о других тогдашних проповедниках Евангелия (2 Коринф. 1, 24): …будто мы берем власть над верою вашею; но мы споспешествуем радости вашей Верховную власть Христос оставил гражданским государям. Другим аргументом в пользу того, что служители Христа не имеют права приказывать в существующем ныне мире, может служить то обстоятельство, что Христос признал законной власть всех суверенов, как исповедующих христианскую религию, так и не исповедующих ее. Апостол Павел говорит (Колос. 3, 20): Дети, будьте послушны родителям вашим во всем, ибо это благоугодно Господу. л также (ст. 22.): Рабы, во всем повинуйтесь господам вашим по плоти, не в глазах только служа им, как человеко-угодники, но в простоте сердца, боясь Бога. Это говорится тем, чьи повелители не были верующими, и тем не менее им приказано подчиняться повелителям «во всем». И опять увещевая быть покорными высшим властям, апостол Павел говорит (Рим. 13, первые шесть стихов): существующие же власти от Бога установлены, и надобно повиноваться им не только из страха наказания, но и по совести. Об этом же говорит и апостол Петр (1 Пет. 2, 13-15): Итак, будьте покорны всякому человеческому начальству, для Господа: царю ли, как верховной власти, правителям ли, как от него посылаемым для наказания преступников и для поощрения Шлющих добро; ибо такова есть воля Божия. И опять увещевая Павел (Тит 3, 1): Напоминай им повиноваться и покоряться начальству и властям. Все эти цари и власти, которых говорят апостолы Петр и Павел, были неверными. Тем более обязаны мы повиноваться тем христианам, которых Бог установил суверенами над нами. Как же мы можем в таком случае быть обязанными повиноваться какому-нибудь служителю Христа, который приказал бы нам делать нечто противоречащее повелению монарха или какого-нибудь другого верховного представителя государства, членами которого мы являемся и от главы которого мы ждем защиты? Ясно поэтому, что Христос не предоставил своим служителям в этом мире никакой власти приказывать другим людям, за исключением того случая, когда эти служители облечены также гражданской верховной властью.

    Как могут поступать христиане, чтобы избежать гонений. Но как быть в том случае (может кто-нибудь возразить) , если какой-нибудь царь, или сенат, или другой суверен запретит нам верить в Христа? На это я отвечаю, что такое запрещение останется безрезультатным, ибо вера и безверие никогда не следуют человеческим приказаниям. Вера есть дар Божий, которого никто не может ни дать, ни отнять обещанием награды и угрозой пыток. И если дальше спросят: а как быть, если наш законный суверен прикажет нам сказать вслух, что мы не верим в Христа, обязаны ли мы повиноваться этому приказанию? На этот возможный вопрос я отвечаю следующее: исповедание языком есть лишь внешнее действие и имеет значение не больше, чем всякий другой жест, которым мы выражаем свою покорность и в отношении которого христианин, непоколебимо верующий в Христа, имеет ту же свободу, которую пророк Елисей предоставил сириянину Нееману: Нееман признал в душе Бога Израиля, ибо он говорит (4 Цар. 5, 17, 18): Не будет впредь раб твой приносить всесожжения и жертвы другим богам, кроме Господа; только вот в чем да простит Господь раба твоего: когда пойдет господин мой в дом Риммона для поклонения там и опрется на руку мою, и поклонюсь я в доме Риммона, то да простит Господь раба твоего в случае сем. И это пророк одобрил и сказал ему; Иди с миром. Тут Нееман уверовал в душе своей, но, поклоняясь идолу Риммону, он фактически отрицал истинного Бога, как если бы он отрекся от него устами. Но как быть тогда со словами нашего Спасителя: Всякого отринувшего меня перед людьми я отрину перед моим Отцом, который на небе? На это мы можем сказать, что все, что подданный, каким был Нееман, вынужден начать из повиновения своему суверену, и все, что он делает не но собственному побуждению, а повинуясь законам своей страны, – всякое такое деяние является деянием не подданного, а его суверенов, и не подданный отрицает в этом случае Христа перед людьми, а его правитель и закон его страны. И если кто-нибудь бросит мне обвинение в том, что это учение противоречит истинному и неподдельному христианству, то я спрошу его, как должен был бы поступить, по его мнению, подданный христианского государства, исповедующий в душе магометанскую религию, в том случае, если бы его суверен приказал ему под угрозой смертной казни присутствовать при богослужении в христианской церкви? Думает ли мой воображаемый противник, что магометанство обязывает по совести этого подданного претерпеть, скорее, смерть, чем повиноваться приказанию его законного суверена? Если он скажет, что указанный подданный должен, скорее, претерпеть смерть, то он этим дает право всем частным лицам не повиноваться своим суверенам в тех случаях, когда приказания этих суверенов сталкиваются с интересами их религий, истинных или ложных. Если же мой обвинитель скажет, что подданный в приведенном случае обязан повиноваться, он признает за собой право, которое отрицает за другим, что противоречит словам нашего Спасителя: Поступайте по отношению к другим так, как вы хотели бы, чтобы они поступали по отношению к вам, – и противоречит также естественному закону (который есть несомненный вечный закон Бога), гласящему:

    Не делай другому того, чего не хотел бы, чтобы делали тебе.

    О мучениках (martyrs). Но что мы тогда скажем о тех мучениках , о которых читаем в истории церкви, неужели что они без всякой нужды пожертвовали своей жизнью? Чтобы ответить на этот вопрос, мы должны среди людей, преданных смерти за их верования, различать тех из них, которые были призваны открыто проповедовать и исповедовать Царство Христа, и тех, которые не имели такого призвания, и от них требовалось не больше чем их личная вера. Первая категория мучеников, в тех случаях когда они предавались смерти за свидетельство о том, что Иисус Христос воскрес из мертвых, были истинными мучениками. Ибо мученик (если давать правильное определение этому слову) есть свидетель воскресения Иисуса-мессии, таковыми могли быть лишь общавшиеся с ним на земле видевшие его воскресшим. Ибо свидетель должен был видеть то, о чем свидетельствует, в противном случае его свидетельство несостоятельно. А что только такие могут быть, собственно, названы свидетелями о Христе, явствует из слов апостола Петра (Деян. 1, 21, 22): Итак, надобно, чтобы один из тех, которые находились с нами во все время, когда пребывал и обращался с нами Господь Иисус, начиная с крещения Иоаннова до того дня, в который Он вознесся от нас, был вместе с нами свидетелем воскресения Его. Отсюда мы можем заключить, что свидетелем истинности воскресения Христа, т. е. истинности основного догмата христианской религии, а именно что Иисус есть Христос, может быть лишь ученик, общавшийся с Христом и видевший его до и после воскресения; следовательно, может быть лишь один из его первоначальных учеников, между тем как те, кто не обладает этими данными, могут лишь свидетельствовать то, что говорили их предшественники, и являются поэтому лишь свидетелями свидетельства других людей и посему лишь мучениками второй степени, или мучениками свидетелей о Христе.

    Тот, кто наперекор законам или власти гражданского государства поддерживает учение, которое он или сам создал на основании истории жизни нашего Спасителя или деяний и посланий апостолов, или принял на веру, подчинившись авторитету частного лица, очень далек от того, чтобы быть мучеником Христа или мучеником его мучеников. Есть лишь один догмат – принятие смерти, за который заслуживают почетное имя мученика, и этот догмат есть то, что Иисус есть Христос, т. е. тот, который искупил нас и придет снова, чтобы дать нам спасение и вечную жизнь в своем Царстве Славы. Не требуется умирать за всякий догмат, служащий честолюбию или выгоде духовенства. И не смерть свидетеля, а само свидетельство делает мученика. Ибо это слово означает лишь человека, который свидетельствует независимо от того, предан ли он смерти за свое свидетельство или нет.

    Точно так же не обязан претерпеть смерть за свое дело человек, который не послан проповедовать основной догмат христианства, а берет это на себя по своей собственной инициативе, хотя бы он был свидетелем и, следовательно, мучеником или самого Христа, или его апостолов, учеников или их преемников, ибо так как он не был призван к этому, то от него этого и не требуется, и он не должен жаловаться, если теряет награду, ожидаемую от тех, кто никогда не поручал ему дела. Не могут быть поэтому мучениками ни первой, ни второй степени те, кто не имеет полномочий проповедовать пришествие Христа во плоти, т. е. никто, кроме тех, кто послан, чтобы обратить неверных. Ибо никто не может быть свидетелем для того, кто уже верит, а потому и не нуждается в свидетеле, а лишь для того, кто отрицает, или сомневается, или не слышит того, о чем свидетельствуют. Христос послал своих апостолов и семьдесят учеников, дав им полномочия проповедовать, но он не послал всех верующих. И он послал апостолов и учеников к неверующим. Я посылаю вас, – говорит он (Лук. 10, 3),– как агнцев среди волков, а не как агнцев к другим агнцам.

    Доказательство на основании пунктов их поручения. Наконец, в пунктах их поручения, как они ясно изложены в Евангелии, нигде не говорится о власти над собранием верующих.

    Проповедовать. Мы читаем прежде всего (Матф. 10, 67), что двенадцать апостолов были посланы к погибшим овцам дома Израилева и что им указано было проповедовать, что приблизилось царство небесное. Однако в своем первоначальном значении слово проповедь означает действие глашатая, герольда или другого должностного лица при провозглашении короля. Но глашатай не имеет права приказывать кому-либо. И семьдесят учеников были посланы, ибо жатвы много, а делателей мало (Лук. 10, 2), и им было приказано говорить (ст. 9): Приблизилось к вам Царство Божие. Под Царством же тут подразумевается не Царство Благодати, а Царство Славы, ибо им приказано было предсказать (ст. 11, 12) в качестве угрозы тем городам, которые не примут их, что Содому в день оный будет отраднее, нежели городу такому. И (Матф. 20, 28) наш Спаситель говорил своим ученикам, добивавшимся первенства, что они должны быть слугами, так как и Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить. Задача проповедников, таким образом, не властвовать, а служить: и не называйтесь наставниками,– говорит наш Спаситель (Матф. 23, 10),– ибо один у вас Наставник – Христос.

    И учить. Второй пункт их поручения – учить все народы согласно тому, как говорится в Евангелии от Матфея (28, 19), или в Евангелии от Марка (16, 15): Идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всей твари. Учение и проповедование поэтому есть одно и то же. Ибо те, кто провозглашает пришествие царя, должны одновременно (если желают, чтобы люди подчинились ему) объяснить, по какому праву он приходит. Так апостол Павел поступил по .отношению к фессалоникским евреям, когда он (Деян. 17, i2, 3) три субботы говорил с ними из Писания, открывая и доказывая, что Христу надлежало пострадать и воскреснуть из мертвых и что сей Иисус есть Христос. Но учить на Основании Ветхого завета, что Иисус есть Христос, т. е. Царь, и воскрес из мертвых, – не значит сказать, что люди, поверившие этому, обязаны повиноваться тем, кто говорит им так вопреки законам и повелениям их суверенов. Наоборот, это значит, что уверовавшие в Христа поступят разумно, если будут с терпением и верой ждать следующего пришествия Христа, повинуясь пока своим нынешним властям.

    Крестить. Следующий пункт их поручения есть крещение во имя Отца, Сына и Святого Духа. Что такое крещение? Погружение в воду. Но что значит погрузить человека в воду во имя чего-нибудь? Смысл этих слов следующий: тот, кто крещен, погружается или омывается в знак того, что он стал новым человеком и верноподданным того Бога, чье лицо в древние времена, когда он царствовал над евреями, было представлено Моисеем и первосвященниками, а также подданным его Сына – богочеловека Иисуса Христа, который искупил грехи наши и после воскресения будет представлять в своей человеческой природе лицо своего Отца в его Вечном Царстве. Обряд крещения означает также, что крещеный признает единственным и верным путем в Царство Божие учение апостолов, которые, исполненные Святого Духа Отца и Сына, были оставлены в качестве руководителей, чтобы привести нас туда. Так как это наше обетование при крещении и так как власть земных суверенов не должна быть упразднена до Судного дня (ибо это ясно утверждается апостолом Павлом в 1 Коринф. 15, 22-24): Как в Адаме все умирают, так во Христе все оживут, каждый в своем порядке: первенец Христос, потом Христовы, в пришествие Его. А затем конец, когда Он предаст Царство Богу и Отцу, когда упразднит всякое начальство и всякую власть и силу, – то отсюда ясно, что мы обрядом крещения не устанавливаем над собой другой власти, долженствующей управлять нашими внешними действиями в этой жизни, а обещаем принять учение апостолов как руководство по пути к вечной жизни.

    И прощать, и отпускать грехи. Власть отпущения и неотпущения грехов, называемая также властью разрешать и связывать, а иногда – ключами Царства Небесного, является следствием власти крестить или отказать в крещении. Ибо крещение есть таинство, символизирующее верноподданство тех, кто должен быть принят в Царство Божие, т. е. в вечную жизнь, т. е. получить отпущение грехов. Ибо, подобно тому как вечная жизнь была утеряна из-за грехопадения, она должна быть снова найдена путем отпущения грехов. Целью крещения является отпущение грехов. Поэтому, когда те, кто был обращен проповедью апостола Петра в день Пятидесятницы, спросили его, что им делать, он посоветовал им (Денн. 2, 38) покаяться и быть крещенными во имя Иисуса ради отпущения грехов. Так как крестить означает объявить о принятии людей в Царство Божие, а отказать в крещении – значит объявить об их исключении, то отсюда следует, что власть объявить людей извергнутыми из Царства Божия или оставленными в нем была дана тем же самым апостолам, их заместителям и преемникам. Вот почему, после того как наш Спаситель дунул на них, сказав (Иоан. 20, 22, 23): Примите Духа Святого, он прибавляет: Кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся. Этими словами не пожалована безоговорочная и абсолютная власть прощать и оставлять грехи так, как прощает и оставляет их Бог, ведающий сердце человека и правду его покаяния и обращения. Этими словами дается апостолам лишь условная власть отпускать грехи покаявшимся. И это прощение или отпущение без всякого особого действия или решения отпускающего становится недействительным и не влечет за собой никакого спасения, а, наоборот, усугубляет грех в том случае, когда покаяние прощенного было притворным. Поэтому апостолы и их преемники должны сообразовываться с внешними проявлениями раскаяния. Если есть такие внешние проявления, они не имеют права отказать в отпущении грехов; если же таких признаков нет, они не имеют права отпускать. То же самое надо сказать и относительно крещения. Ибо обращенному еврею или язычнику апостолы не имеют права отказать в крещении, но они не имеют права крестить не покаявшегося. Однако ввиду того что человек может судить об искренности покаяния другого человека лишь по внешним признакам, а именно на основании его слов и действий, которые могут быть лицемерными, то возникает другой вопрос, а именно: кто же установлен судьей этих признаков? И этот вопрос решен самим нашим Спасителем (Матф. 18, 15-17): Если же согрешит против тебя брат Е твой, – говорит он, – пойди и обличи его между тобою и им одним; если послушает тебя, то приобрел ты брата твоего. Если же не послушает, возьми с собою еще одного или двух, [дабы устами двух или трех свидетелей подтвердилось всякое слово; если же не послушает их, скажи церкви; а если и церкви не послушает, то да будет он тебе как [язычник или мытарь. Из приведенных слов видно, что право судить об искренности или лицемерии покаяния принадлежало не отдельному человеку, а церкви, т. е. собранию верующих, или тем, кто имел полномочия быть их представителями. Но кроме суждения необходимо еще произнесение приговора. Это право всегда принадлежало апостолу или какому-нибудь пастырю церкви как председателю собрания. Об этом председателе наш Спаситель говорит (ст. 18): Что вы. свяжете на земле, то будет связано на небе; и что разрешите на земле, то будет разрешено на небе. В соответствии с этим находится практика апостола Павла (1 Коринф. 5, 3-5): А я, отсутствуя телом, но присутствуя у вас духом, уже решил, как бы находясь у вас: сделавшего такое дело, в собрании вашем во имя Господа нашего Иисуса Христа, обще с моим духом, силою Господа нашего Иисуса Христа, предать сатане во измождение плоти, т. е. изгнать его из церкви как человека, чьи грехи нельзя простить. Приговор об исключении из церкви грешника произносит апостол Павел, но собрание должно было предварительно слушать дело, так как апостол Павел отсутствовал, и, следовательно, признать грешника виновным. А что суд в таких вопросах был делом собрания верующих, еще более ясно выражено в 11-м и 12-м стихах той же главы: Но я писал вам не сообщаться с тем, кто, называясь братом, остается блудником, или лихоимцем, или идолослужителем, или злоречивым, или пьяницею, или хищником; с таким даже и не есть вместе. Ибо, что мне судить и внешних? Не внутренних ли вы судите? Таким образом, приговор, согласно которому человек исключался из церкви, произносился апостолом или пастырем, но суждение о том, заслуживает ли подсудимый подобного наказания, имела церковь, т. е. (так как это было еще до обращения в христианство царей и людей, имевших верховную власть в государстве) собрание христиан, живущих в том же самом городе, например в Коринфе – собрание христиан Коринфа.

    Об отлучении. Эта часть власти иметь ключи от Царства Божия, которой люди извергались из этого Царства, есть то, что называется отлучением от церкви, а отлучение от церкви в греческом оригинале обозначается словами «выбросить из синагоги», т. е. из места, посвященного богослужению. Слово это позаимствовано из обычая евреев исключать из синагог тех, чьи порочные нравы или преступное учение они считали заразительными, подобно тому как прокаженные изымались по закону Моисея из собрания Израиля на все время, пока священник не объявит их чистыми.

    Практика отлучения без помощи гражданской власти. Практика и последствия отлучения от церкви, пока это отлучение не сопровождалось еще карами гражданской власти, заключались лишь в том, что те, кто не был отлучен, должны были избегать всякого общения с отлученными. Недостаточно было считать таких отлученных как бы язычниками, никогда не бывшими христианами. Ибо с язычниками христиане могли пить и есть вместе, между тем как с отлученными они этого не могли делать, как это явствует из слов апостола Павла (1 Коринф. 5, 9, 10 и далее) , где он говорит им, что он раньше запретил им общаться с блудниками, но, так как этого нельзя было выполнить, не выходя из мира сего, он оставляет это запрещение по отношению к таким блудникам и порочным лицам, которые принадлежат к числу братьев. С таким они не должны общаться и даже есть вместе. И это не больше того, что говорит наш Спаситель (Матф. 18, 17): То да будет он тебе как язычник или мытарь. Ибо мытари, что значит откупщики и сборщики государственных доходов, были так ненавидимы и презираемы евреями, которые должны были платить им, что мытари и грешники были для них одно и то же; и когда наш Спаситель принял приглашение мытаря Закхея, то Ему это было вменено в преступление, хотя приглашение было принято с целью его обращения. Поэтому когда наш Спаситель к слову язычник прибавляет мытарь, то это значит, что Он запретил им есть вместе с отлученным человеком.

    Однако запретить вход в синагогу, или место для собраний, мог только владелец этого помещения независимо от того, был ли это христианин или язычник. А поскольку по праву все помещения находились в верховной собственности государства, то как отлученные, так и некрещеные могли войти в них по поручению гражданской власти. Так, например, апостол Павел (Деян. 9, 2) до своего обращения входил по поручению первосвященника В синагоги в Дамаске, чтобы хватать христиан, мужчин в женщин, и, связав, отводить в Иерусалим.

    Отлучение недейственно по отношению к вероотступнику. Выходит, таким образом, что в тех местах, где гражданская власть преследовала церковь или не оказывала ей содействия, отлучение от церкви не влекло за собой никакого вреда в этом мире и не имело ничего устрашающего для вероотступника. Ничего устрашающего, ибо такой вероотступник больше не верил; и никакого ущерба, ибо такие отступники вновь приобретали благоволение мира, а в грядущем мире они не должны были быть в худшем положении, чем те, кто никогда не был верующим. Ущерб скорее получала церковь, побуждая отлученных к более открытому выявлению своих преступных намерений.

    Но только по отношению к верующим. Отлучение от церкви поэтому оказывало свое действие лишь на тех, кто верил, что Иисус Христос должен прийти снова во славе, чтобы царствовать и судить как живых, так и мертвых, и что он поэтому не допустит в свое Царство тех, чьи грехи были оставлены, т. е. тех, кто был отлучен от церкви. Вот почему апостол Павел обозначает отлучение от церкви как передачу отлученного лица сатане. Ибо все другие царства, помимо Царства Христа, после Судного дня обозначаются общим именем царства сатаны. Вот чего боялись верующие все время, пока они были отлучены, т. е. пока они были в таком состоянии, когда их грехи не были отпущены. Отсюда мы можем заключить, что в то время, когда христианская религия еще не была признана гражданской властью, отлучение от церкви применялось исключительно для исправления нравов, а не ошибочных мнений. Ибо отлучение является наказанием, чувствительным лишь для верующих и ожидающих второго пришествия нашего Спасителя, чтобы судить мир; а те, которые и так верили, нуждались для своего спасения не в другом мнении, а лишь в праведной жизни.

    За какие прегрешения накладывается отлучение от церкви. Основанием для отлучения от церкви служили: во-первых, учиненная кому-нибудь несправедливость, так, например (Матф. 18, 15), если согрешил против тебя брат твой, обличи его между тобой и им одним, затем – при свидетелях, наконец, скажи церкви, и если он и тогда не послушает, тогда будет он тебе как язычник и мытарь; во-вторых, порочная жизнь, так, например (1 Коринф. 5, 11), если кто, называясь братом, остается блудником или лихоимцем, или идолослужителем, или пьяницей, или хищником, с таким даже и не есть вместе. Но для отлучения от церкви человека, признающего основной догмат, а именно что Иисус был Христом, за инакомыслие в других пунктах, не затрагивающих этого основного догмата, Писание не дает никакого основания, и мы не находим у апостолов подобного примера. Правда, имеется место у апостола Павла (Тит 3, 10), которое как будто говорит против нашего утверждения: Еретика после первого и второго вразумления отвращайся. В самом деле, еретик – это тот, кто, будучи членом церкви, тем не менее проповедует некие частные взгляды, запрещенные церковью, и от такого человека апостол Павел советует Титу отвращаться после первого и второго вразумления. Но отвращаться (здесь) – значит не отлучать от церкви, а перестать его вразумлять, оставить его одного, перестать спорить с ним как с человеком, который лишь сам может убедиться в ошибочности своих взглядов. Тот же апостол говорит (2 Тим. 2, 23): От глупых и невежественных состязаний уклоняйся. Глупые же состязания могут быть прекращены без всякого отлучения. И опять (Тит 3, 9): Глупых состязаний удаляйся равнозначно прежнему отвращайся. Нет другого места, которое можно было бы использовать с таким, казалось бы, успехом в пользу отлучения от церкви верующих людей, признающих основной догмат христианства, лишь за отдельную собственную надстройку, к которой, может быть, побуждает их искреннее благочестие. Однако, напротив, все такие места, повелевающие избегать подобных споров, написаны как предписания пастырям (каковыми были Тимофей и Тит) не устанавливать новых догматов веры, не давать решения по всякому мелочному спору, ибо это повело бы к бесполезному обременению совести людей или к церковному расколу. Это предписание сами апостолы строго соблюдали. Между апостолом Петром и апостолом Павлом (как это можно прочесть в Гал. 2, 11) существовали большие расхождения во взглядах, и, однако, они не отлучали АРУ Друга от церкви. Тем не менее уже во времена апостолов были другие пастыри, которые не соблюдали этого предписания. Так, например, Диотреф (3 Иоан. 9 и далее), любивший первенствовать, не принимал в церковь тех, кого сам апостол Иоанн считал должным принимать. Так рано проникли тщеславие и честолюбие в церковь Христа.

    О лицах, подвергнутых отлучению от церкви. Для того чтобы человек мог быть подвергнут отлучению, требуются многие условия. Во-первых, он должен быть членом какой-нибудь общины, т. е. какого-нибудь законного собрания, иначе говоря, какой-нибудь христианской церкви, имеющей право суда по тому делу, за которое он должен быть отлучен. Ибо там, где нет общины, не может иметь места отлучение, а там, где нет права суда, нет права вынесения приговора.

    Отсюда следует, что одна церковь не может быть отлучена другой. Ибо, если обе церкви имеют одинаковую власть отлучать друг друга, тогда отлучение является не наказанием и не действием власти, а расколом и прекращением милосердия. Если же одна из этих церквей подчинена другой так, что они вместе имеют один голос, тогда они составляют одну церковь, и отлученная часть не является больше церковью, а представляет собой разрозненное число отдельных лиц.

    Так как приговор об отлучении означает совет не общаться и даже не есть вместе с отлученным, то, если отлученным является суверенный монарх или суверенное собрание, приговор недействителен. Ибо все подданные обязаны в силу естественного закона быть в обществе и в присутствии своего суверена, когда он этого требует, и не могут законным образом изгнать его из какого-либо обычного или священного места его владений, да и сами не могут без его разрешения оставить пределы его владений, и тем менее могут они отказаться есть вместе с ним, если он окажет им честь таким приглашением. А что касается других государей и государств, то они не принадлежат к той же пастве, что и отлученное государство, не нуждаются в особом приговоре, чтобы воздержаться от общения с ним. Ибо само установление государства таково, что, объединяя много людей в одно общество, оно в то же время изолирует одно сообщество от другого, так что не требуется никакого отлучения для того, чтобы разные короли и государства держались врозь, и ничего нового такое отлучение не вносит в существующие отношения между государствами, разве только подстрекает королей к войне друг против друга.

    Отлучение не имеет также никакого значения для подданного христианина, повинующегося законам своего суверена, независимо от того, является ли последний христианином или язычником. Ибо если этот подданный верует, что Иисус есть Христос, от Бога рожден (1 Иоан. 4, 1), то и Бог пребывает в нем, и он в Боге (4, 15). Но тому, кто исполнен Духа Божия, кто пребывает в Боге и в ком пребывает Бог, отлучение от людей не может причинить никакого вреда. Поэтому, кто верует, что Иисус есть Христос, свободен от всех опасностей, угрожающих отлученным лицам. Тот же, кто не верует, не христианин. Поэтому истинный и непритворный христианин не подлежит отлучению. Точно так же не подлежит отлучению тот, кто лишь с виду исповедует христианство, до тех пор пока его лицемерие не обнаружится в его нравах, т. е. пока его поведение не окажется в противоречии с законами его суверена, которые суть правила поведения и повиноваться которым заповедали нам Христос и апостолы. В самом деле, церковь может судить о нравах человека лишь по его внешним действиям,

    –а эти действия лишь тогда противозаконны, когда они противоречат закону государства.

    Если отлучению подвергаются чьи-либо отец, мать или хозяин, то детям не может быть запрещено общаться с ними и есть с ними вместе, ибо в большинстве случаев это значило бы обязать их вообще не есть вследствие отсутствия собственных средств к существованию; кроме того, это значило бы поощрять их к неповиновению своим родителям и хозяевам, что противоречит правилу апостолов.

    Короче говоря, сила отлучения от церкви не простирается дальше той цели, ради которой апостолы и пастыри церкви получили свои полномочия от нашего Спасителя. Эта цель состояла в том, чтобы вести людей по пути спасения в грядущий мир не приказаниями и средствами принуждения, а поучением и руководством. Подобно тому как учитель какой-нибудь отрасли знания может оставить своего ученика, когда тот упорно пренебрегает преподанными ему правилами, но не может его обвинить в несправедливости, так как он никогда не обязывался ему повиновением, точно так и учитель христианства может оставить тех своих учеников, которые упорно ведут нехристианский образ жизни, но он не может сказать, что эти ученики совершают по отношению к нему несправедливость, ибо они не обязаны повиноваться ему. Учителю, который жалуется на такое поведение своих учеников как на несправедливость, можно ответить словами, которыми Бог ответил на аналогичную просьбу Самуила: Не тебя они отвергли, но отвергли Меня (1 Цар. 8, 7). Если поэтому отлучение от церкви не влечет за собой никаких кар со стороны гражданской власти, как, например, в случаях отлучения христианского государства или государя какой-нибудь иностранной властью, то оно безрезультатно и, следовательно, не должно оказывать никакого устрашающего действия. Слова fulmen excommunicationis (молния отлучения от церкви) впервые употреблены римским епископом, вообразившим себя царем царей, подобно Юпитеру, которого язычники сделали царем богов и изображали его в своих поэмах и картинах с молнией в руке, которой он поражает и наказывает гигантов, осмеливающихся отрицать его власть. Указанное представление было основано на двух его заблуждениях. Первое заключалось в утверждении, будто Царство Христа от мира сего, что противоречит словам нашего Спасителя царство Мое не от мира сего. Второе заблуждение заключалось в мнении, будто он является наместником Христа, имеющим власть не только над собственными подданными, но и над всеми христианами мира; для этих притязаний в Писании нет никакого основания, обратное же будет нами доказано в надлежащем месте.

    О толкователе Писания до того, когда гражданские суверены приняли христианство. Апостол Павел, придя в Фессалоники, где была еврейская синагога (Деян. 17, 2, 3), по своему обыкновению вошел к ним и три субботы говорил с ними из Писаний, открывая и доказывая им, что Христу надлежало пострадать и воскреснуть из мертвых и что Сей Христос есть Иисус, которого я проповедую вам. Писаниями, о которых здесь говорится, были писания евреев, т. е. Ветхий завет. Люди, которым апостол Павел должен был доказывать, что Иисус есть Христос и воскрес из мертвых, были также евреями, которые уже верили, что эти писания есть Слово Божие. После этого некоторые из них уверовали (как это видно из ст. 4), а некоторые нет (как это видно из ст. 5). Но раз все они верили в писания, то почему они не все одинаково уверовали, а одни одобрили толкование апостолом Павлом цитируемых им писаний, другие же не одобрили, толкуя их каждый по-своему? Причина этого была следующая. Апостол Павел пришел к ним без официального поручения, и не с тем, чтобы повелевать, а дабы убедить. Для успешного выполнения этой задачи ему необходимо было или совершать чудеса, дабы Господними делами доказать слушателям свою божественную миссию, подобно тому как это делал Моисей перед израильтянами в Египте, или же умозаключением из уже принятого Писания доказать истину своего учения на основании Слова Божия. Но всякий, кто убеждает путем умозаключений из писаных принципов, делает того, кого он убеждает, судьей как смысла этих принципов, так и логической силы умозаключений из них. Если фессалоникские евреи не были этими судьями, то кто же другой мог быть судьей того, что апостол Павел выводил из Писания? Если сам апостол Павел, то зачем ему было приводить цитаты из Писания, чтобы доказать свое учение? Ему достаточно было бы в этом случае сказать: я нахожу то-то и то-то в Писании, т. е. в ваших законах, толкователем которых я являюсь как посланник Христа. Не было поэтому в данном случае такого толкователя Писания, толкование которого фессалоникские евреи обязаны были принять, и всякий мог верить или не верить в зависимости от того, насколько доводы казались ему соответствующими или не соответствующими смыслу цитируемых мест. И вообще во всех случаях тот, кто доказывает что-нибудь, делает судьей своих доводов того, к кому он обращается с речью. А что касается, в частности, евреев, то им определенно (Втор. 17) было вменено в обязанность обращаться за решением всех трудных вопросов к священникам и судьям в Израиле, которые будут в те дни. Но здесь речь идет о евреях, которые еще не были обращены.

    Для обращения язычников бесполезно было ссылаться на писания, в которые они не верили. Апостолы поэтому старались доводами разума доказать им нелепость идолопоклонства, а затем рассказами о жизни и воскресении Христа склонить их к вере в него. Так что здесь не могло быть никакого вопроса насчет полномочий в отношении толкования Писания, ибо никто из неверных, пока он неверный, не обязан следовать чьему бы то ни было толкованию какого-нибудь писания, за исключением толкования сувереном законов своей страны.

    Рассмотрим теперь само обращение и посмотрим, что в нем было такого, что могло бы служить основанием такого обязательства. Обращаясь, люди склонялись лишь к вере в то, что проповедовали апостолы. А апостолы проповедовали лишь, что Иисус есть Христос, т. е. тот царь, который должен был спасти их и царствовать над ними вовеки в грядущем мире, и что он, следовательно, не мертв, а воскрес снова из мертвых, взошел на небо и придет снова в один день, чтобы судить мир (который также опять воскреснет, чтобы быть судимым) и воздать человеку по его делам. Никто из них не проповедовал, будто он сам или какой-нибудь другой апостол является таким толкователем Писания, что все те, кто стали христианами, обязаны принять их толкование как закон. Ибо толковать законы – значит принимать участие в управлении существующим царством, апостолы же управления не имели. Они тогда молились, и все другие пастыри церкви с тех пор молились: Да придет царствие твое – и увещевали своих новообращенных повиноваться своим князьям-язычникам. Новый завет еще не был тогда опубликован одной книгой. Каждый из евангелистов был истолкователем собственного Евангелия, и каждый апостол – собственного послания. А о Ветхом завете наш Спаситель сам говорит евреям (Иоан. 5, 39): Исследуйте Писания, ибо вы думаете через них иметь жизнь вечную; а они свидетельствуют о Мне. Если бы он не думал, что им следует толковать писания, он бы не предлагал им почерпать оттуда доказательство того, что он есть Христос, и он или сам истолковал бы им писания, или же отослал бы их к толкованию священников.

    Когда возникала какая-нибудь трудность, апостолы и старейшины церкви собирались и решали, что следует проповедовать, чему учить и как следует истолковать Писание народу, но они не отнимали у народа свободу самому читать и толковать Писание. Апостолы посылали всякого рода письма церквам, а также послания в целях их наставления, что было бы бесцельно, если бы они не позволяли им толковать эти послания, т. е. доискиваться их смысла. И такое положение дел, какое существовало во времена апостолов, должно остаться до того времени, пока не будет пастырей, которые могли бы дать такие полномочия толкователю, в силу которых его толкование должно было бы стать общеобязательным. Но это могло бы быть лишь тогда, когда короли стали бы пастырями или пастыри королями.

    О власти объявлять Писание законом. Когда мы говорим, что какое-нибудь сочинение объявлено каноническим, то это имеет двоякий смысл. Ибо канон означает правило, и именно правило, которым человек должен руководствоваться в каком-нибудь действии. Такие правила, даже в тех случаях, когда дающий их не имеет власти заставить следовать им того, кому он их дает, как, например, когда учитель преподает их своему ученику или советчик – своему другу, все же есть каноны, так как они являются правилами. Но если они даются кем-нибудь, кому тот, кто их получает, обязан повиноваться, тогда такие каноны становятся не только правилами, но и законами. Тут-то и встает вопрос, кому принадлежит власть объявить писания, являющиеся правилами христианской веры, законами.

    О десяти заповедях. Впервые законом стала часть Писания, содержащая десять заповедей, написанных на двух каменных скрижалях, переданных самим Богом Моисею и объявленных им народу. До этого времени не было никакого писаного закона Бога. Ибо Бог до того времени не избрал никакого народа в качестве своего особого царства и не дал людям никакого закона, кроме естественного, т. е. кроме правил естественного разума, начертанных в сердце каждого человека. Из этих двух скрижалей первая содержит закон суверенитета: 1. Не повиноваться и не поклоняться богам других народов, что сформулировано в следующих словах: Non habeleis deos alienos coram me, т. е. да не будут у тебя богами, кроме Меня одного, боги, которым поклоняются другие народы. Этой заповедью евреям запрещалось повиноваться или поклоняться какому-либо другому Богу как своему царю и управителю, кроме Бога, который говорил с ними тогда через Моисея, а впоследствии через первосвященников. 2. Не делать себе никакого образа, представляющего Бога, т. е. они не должны были себе избрать ни на небе, ни на Земле никакого представителя по своему собственному измышлению, а повиноваться Моисею и Аарону, которых Бог определил для этого служения. 3. Не произносить имени Господа всуе, т. е. они не должны опрометчиво говорить о своем царе и не оспаривать ни его права, ни полномочия наместников Бога – Моисея и Аарона. 4. Каждый седьмой день почить от обычной работы, посвящая этот день публичному богослужению. Вторая скрижаль содержит обязанности одного человека по отношению к другому: почитать родителей, не убивать, не прелюбодействовать, не красть, не способствовать неправедному судебному приговору лжесвидетельством и, наконец, не замышлять в сердце своем никакого зла против своего ближнего. Вопрос теперь в том, кто же придал этим скрижалям обязательную силу законов. Нет никакого сомнения, что они были объявлены законами самим Богом. Но так как закон может быть обязательным и быть законом лишь для тех, кто признает его актом суверена, то как мог обязаться повиноваться всем законам, возвещенным ему Моисеем, народ израильский, которому было запрещено приближаться к горе, где он мог бы услышать, что Бог сказал Моисею? Некоторые из этих заповедей, как, например, все содержавшиеся во второй скрижали, были действительно естественными законами и должны были быть поэтому признаны законами Бога не только израильтянами, но и всеми народами. Но по отношению к тем заповедям, которые были адресованы исключительно израильтянам, как, например, к тем, которые содержались в первой скрижали, наш вопрос остается в силе. И единственным ответом на него может быть лишь то, что израильтяне обязались повиноваться Моисею немедленно по возвещении им десяти заповедей следующими словами (Исх. 20, 19): Говори ты с нами, и мы будем слушать, но чтобы не говорил с нами Бог, дабы нам не умереть. Таким образом, только тогда один Моисей, а после него первосвященник, которого Бог через Моисея назначил управлять его особенным царством, имели на земле власть объявить эти десять заповедей законами в государстве Израиля. Но Моисей и Аарон и последующие первосвященники были гражданскими суверенами. Из этого, таким образом, следует, что право канонизации и объявления Писания законом принадлежит гражданскому суверену.

    О законе судей и левитов. Судебный устав, т. е. законы, предписанные Богом должностным лицам Израиля в качестве правил, которыми они должны были руководствоваться при отправлении правосудия и при произнесении приговоров и судебных решений в тяжбах между людьми, а также левитский устав, т. е. предписанные Богом правила относительно обрядов и церемоний священников и левитов, были сообщены им лишь Моисеем, и поэтому они стали законами в силу того же обета израильтян повиноваться Моисею. Из текста Писания не видно, были ли эти законы писаны иди лишь устно продиктованы народу Моисеем после его сорокадневного пребывания с Богом на горе, но все они были положительными законами и равноценными Священному писанию и сделаны были каноническими Моисеем как гражданским сувереном.

    Второй закон. Когда израильтяне пришли в землю Моавитскую против Иерихона и уже готовы были вступить в обетованную землю, Моисей к прежним законам прибавил разные другие, которые поэтому называются Второзаконием, т. е. вторыми законами. И это (как сказано во Второзаконии 19, I): слова завета, который Господь повелел Моисею поставить с сынами Израилевыми, кроме завета, который Господь поставил с ними на Хориве. Ибо, изложив в начале книги Второзакония те первые законы, Моисей, начиная с 12-е главы и до конца 26-й главы той же книги, прибавляет к ним другие. Именно эти законы (Втор. 27,3) им было приказано написать на больших камнях, обмазанных известью, при переходе через Иордан. Эти законы были также вписаны самим Моисеем в книгу и переданы священникам и старейшинам Израиля (Втор. 31,9), и им поведено было (ст. 26) положить эту книгу одесную ковчега завета, ибо в самом ковчеге были лишь десять заповедей. Относительно именно этого закона Моисей (Втор. 17,18) повелел, чтобы цари израильские сделали себе копию, и это тот самый закон, который был долгое время потерян, снова найден потом в храме в царствование Иосии и властью последнего объявлен законом Бога. Но Моисей, записавший этот закон, и Иосия, открывший его снова, оба обладали гражданской верховной властью. Отсюда поэтому следует, что право объявить Писание каноническим принадлежало гражданской верховной власти.

    Кроме этой книги Закона, никакая другая не считалась у евреев законом Бога на протяжении периода, протекшего со времени Моисея до времени после плена. Ибо пророки, за исключением немногих, жили в эпоху плена или незадолго перед, ней, и их пророчества не только не считались законом, но даже они сами преследовались отчасти лжепророками, отчасти царями, совращенными этими лжепророками с пути истины. И сама эта книга, утвержденная Иосией как закон Бога, а с ней вся история дел Господних была потеряна во время плена и разграбления города Иерусалима, как это явствует из 3-й книги Ездры (14, 21):

    Закон твой сожжен, и оттого никто не знает, что сделано тобой или что должно им делать. А перед пленом, между временем, когда закон был утерян (точно время в Писании не указывается, но можно предполагать, что это было в царствование Ровоама, когда (3 Цар. 14, 26) царь египетский Сусаким разграбил храм), и временем Иосии, когда он был снова найден, евреи не имели писаного Слова Божия, а руководствовались своим собственным усмотрением или подчинялись руководству тех, кого каждый из них считал пророком.

    Когда Ветхий завет стал каноническим. Отсюда мы можем заключить, что писания Ветхого завета, которые мы имеем сейчас, не были каноническими, а также не были законом у евреев до возобновления их завета с Богом по возвращении из плена и восстановлении их государства при Ездре. Начиная же с этого времени они считались у евреев законом и как таковой были переведены на греческий язык семьюдесятью старейшинами Иудеи, помещены в библиотеку Птолемея в Александрии и признаны Словом Божиим.. Ввиду того что Ездра был первосвященником, а первосвященник был гражданским сувереном, то очевидно, что писания во все времена объявлялись законом исключительно лишь верховной гражданской властью.

    Новый завет стал каноническим под властью христианских суверенов. Из писаний отцов церкви, которые жили в эпоху до признания государством христианской религии и писания которых были санкционированы императором Константином, мы знаем, что книги Нового завета, которые мы сейчас имеем, считались христианами того времени (за исключением немногих, которые ввиду своей малочисленности были объявлены еретиками, тогда как все остальные считались верными сынами католической церкви) наставлениями Святого Духа и, следовательно, каноном, или правилом веры. Тогдашние христиане ценили и уважали своих учителей так же, как обычно ученики уважают своих первых учителей, от которых они восприняли какое-нибудь учение. Поэтому нет сомнения в том, что когда апостол Павел направлял свои послания тем церквам, которые он обратил, или когда какой-нибудь другой апостол или ученик Христа посылал послания тем, кто тогда уверовал в Христа, то эти послания воспринимались теми, кому они были адресованы, как истинное христианское учение. Но так как в то время не власть и полномочия учителей, а вера самих слушателей побуждала их воспринимать указанным образом слова учителей, то это значит, что не апостолы делали свои собственные писания каноническими, а каждый обращенный делал их таковыми для себя.

    Однако вопрос здесь не в том, что какой-либо христианин сделал законом, или каноном, для себя (он может это снова отвергнуть по тому же праву, по которому принял), а в том, что было сделано каноном для христиан так, что они, не совершая беззакония, не могут ничего совершать против этого. Предположение о том, что Новый завет может в этом смысле быть каноном, т. е. законом, там, где закон государства не сделал его таковым, противоречит естественному закону. Ибо закон, как уже было показано, есть постановление человека или собрания, которым мы дали верховное право издавать такие правила для руководства нашими действиями, какие они сочтут разумными, и наказывать нас, когда мы делаем что-либо против них. Если поэтому кто-либо иной предложит нам правила, которых верховный правитель не предписал, то такие правила являются лишь советом, и, хорош ли он или плох, тот, кому этот совет дается, не может, не совершая беззакония, отказаться соблюдать его. А если этот совет противоречит уже установленным законам, то тот, кому он дается, не может, не совершая беззакония, соблюдать его, каким бы разумным он ни считал его. Я говорю, что он не может в этом случае руководствоваться им в своих действиях и в разговоре с другими людьми, хотя он может, не совершая этим ничего предосудительного, верить своим частным учителям и желать, чтобы они имели свободу осуществить свой совет и чтобы этот совет государство объявило законом. Ибо внутренняя вера по самой своей природе невидима и изъята из человеческой подсудности, между тем как проистекающие из нее слова и действия, являющиеся нарушением нашей обязанности гражданского повиновения, представляют собой беззаконие по отношению к Богу и человеку. Принимая во внимание, что Спаситель объявил свое Царство не от мира сего и заявил, что пришел не для того, чтобы судить, а для того, чтобы спасти мир, он не подчинил нас никаким иным законам, кроме законов государства, т. е. евреев – законам Моисея (о которых он говорит (Матф. 5, 17), что пришел не разрушать их, а исполнять), другие народы – законам их различных суверенов, а всех людей – естественным законам. Соблюдение законов государства сам наш Спаситель и Его апостолы рекомендовали нам в своем учении как необходимое условие, чтобы быть допущенными им в последний день в Его Вечное Царство, где будет защита и вечная жизнь. Ввиду того что как Спаситель, так и Его апостолы оставили не новые законы, которые обязали бы нас в этом мире, а новое учение, имеющее целью подготовить нас к грядущему миру, то книги Нового завета, содержащие это учение, не являются обязательными канонами, т. е. законами, до тех пор, пока повиновение им не сделано обязательным благодаря постановлению тех, кому Бог дал на земле власть быть законодателями, а до этого они являются лишь добрыми и спасительными советами для направления грешников на путь спасения, – советами, которые всякий человек, не совершая беззакония, может на свой страх и риск принимать или отвергать.

    Кроме того, миссия, возложенная нашим Спасителем Христом на своих апостолов и учеников, заключалась в том, чтобы провозглашать Его не настоящее, а грядущее Царство и учить все народы, и крестить их, чтобы они уверовали, и входить в дома тех, кто примет их, а там, где они не были бы приняты, отряхнуть прах с ног своих, но не призывать на них небесный огонь, чтобы погубить, и не принуждать их к повиновению силой меча. Во всем перечисленном нет ничего, что говорило бы о власти, а все говорит лишь об убеждении. Он послал их, как овец к волкам, а не как царей к своим подданным. Они были уполномочены не издавать законы, а лишь повиноваться и учить повиновению существующим законам, и, следовательно, они не могли сделать свои писания обязательными канонами без помощи верховной гражданской власти. Поэтому писания Нового завета лишь там имеют силу закона, где законная гражданская власть сделала их таковыми. Король, или суверен, делает это законом также и для себя, причем этим законом он подчиняется не пастырю или апостолу, который его обратил, а непосредственно, как и апостолы, самому Богу и его Сыну Иисусу Христу.

    О власти соборов объявлять Писания законом. Некоторую видимость, будто во время и в местах преследования христиан Новый завет имел силу закона для тех, кто принял христианское учение, могут породить постановления, изданные христианскими синодами. Ибо мы читаем (Деян. 15, 28), что собор апостолов, старейшин и всей церкви выражается в таком стиле: Угодно Святому Духу и нам не возлагать на вас никакого бремени более, кроме сего необходимого, что говорит как будто о власти возлагать бремя на тех, кто принял их учение. Но возлагать бремя на другого есть как будто то же самое, что обязать, и поэтому может казаться, что постановления этого собора были законами для тех христиан. И однако они были не в большей мере законами, чем другие правила: покайся, крестись, соблюдай заповеди, веруй в Евангелие; придите ко мне; продай все, что имеешь; раздай это бедным и следуй за мной. Эти правила являются не повелениями, а приглашениями и призывами к людям принять христианство, подобно призыву Исайи (4,1): Жаждущие, идите все к водам; …покупайте без платы вино и молоко. Прежде всего власть апостолов не была иной, чем власть нашего Спасителя, а это была власть приглашать людей принять Царство Божие, которое они сами считали Царством не настоящего, а грядущего, и так как они не имели царства, то не могли составлять законы. И во-вторых, если бы постановления собора апостолов были законами, они не могли бы быть нарушены без греха. Однако же мы нигде не читаем, чтобы те, кто не принял учения Христа, совершали этим грех, а лишь читаем, что они умирали в своих грехах, т. е. что грехи против законов, которым они обязаны повиноваться, не были прощены. Этими законами были естественные и гражданские законы государства, которому всякий христианин подчинил себя договором. Поэтому под бременем, которое апостолы могли возложить на обращенных, следует понимать не законы, а условия, предложенные тем, кто искал спасения. Последние могли на свой страх и риск принять или отвергнуть эти условия, не совершая во втором случае нового греха, хотя не без опасности быть осужденными и исключенными из Царства Божия за их прошлые грехи. Вот почему апостол Иоанн (Иоан. 3, 36) не говорит о неверующих, что они навлекут на себя гнев Божий, а что гнев Божий пребывает на них, не говорит он также (Иоан. 3, 18) о них, что они будут осуждены, а что они уже осуждены. Точно так же нельзя себе представить, что благодетельный результат веры есть отпущение грехов, не представляя себе одновременно, что вред неверия есть оставление тех же самых грехов.

    Однако для какой же цели (спросит, пожалуй, кое-кто) апостолы, а после них другие пастыри церкви стали бы собираться и договариваться о том, какое учение следует установить как в отношении веры, так и образа жизни, если бы никто не был обязан соблюдать их постановления? На это можно ответить, что апостолы и старейшины этого собора уже в силу факта своего вступления в него были обязаны пропагандировать то учение, которое на нем было установлено и решено распространять, поскольку это не шло вразрез с более ранним законом, которому они обязаны были повиновением, но это не значит, что все другие христиане были обязаны соблюдать то, чему эти соборы учили. Ибо, хотя они могли обсуждать, чему каждый из них должен учить, они, однако, не могли обсуждать, что другие должны делать, поскольку их собрания не имели законодательной власти, которую могут иметь лишь гражданские суверены. Действительна, хотя Бог есть суверен всего мира, мы не обязаны принимать за Его закон все, что кто-либо предложит от Его имени, а также не можем мы считать законом Бога ничто противоречащее гражданскому закону, которому Бог определенно заповедал нам повиноваться.

    Если постановления апостольских соборов были не законами, а советами, то еще в меньшей мере являются законами постановления других учителей церкви или соборов, имевших место с тех пор, если они собирались без полномочий гражданского суверена. И следовательно, хотя книги Нового завета содержат самые совершенные правила христианского учения, они все же не могут быть сделаны законами какой-либо другой властью, кроме власти королей и верховных собраний.

    О первом соборе, объявившем каноническими имеющимся у нас теперь Писания, не сохранилось никаких известий. Ибо собрание канонов апостолов, приписанное первому после апостола Петра епископу Рима Клименту, являются сомнительным. Дело в том, что хотя в этом собрании подведены итоги каноническим книгам, однако слова sint obis omnibus clericis et laicis libri venerandi, etc. содержат разделение христиан на духовных лиц и мирян, не имевшее места в практике эпохи, столь близкой апостолу Петру. Дервым известным собором, установившим каноническое Писание, является Лаодикийский собор (канон 59), запретивший чтение других книг, кроме тех, которые были объявлены им каноническими. Это предписание было адресовано не каждому христианину, а лишь тем, кто имел полномочия читать что-нибудь публично в церкви, т. е. только духовенству.

    О праве устанавливать церковные должности во времена апостолов. Из должностных лиц церкви во времена апостолов некоторые имели наставнические функции, другие – чисто служебные. В задачи первых входило благовествование Царства Божия неверующим, совершение таинств и богослужения и наставление новообращенных в правилах веры и поведения. Служебными были должности дьяконов, т. е. тех, кто был назначен заботиться о мирских потребностях церкви в такое время, когда весь клир жил на общие средства, собранные из доброхотных пожертвований верующих.

    Среди наставнических должностных лиц первыми и главными были апостолы, которых было вначале двенадцать. Они были избраны и поставлены самим нашим Спасителем. В их задачи входило не только проповедовать, учить и крестить, но также быть Свидетелями воскресения нашего Спасителя. Это свидетельство было специфическим и существенным признаком, которым апостольство отличалось от всякой другой духовной должности. Ибо апостолом мог быть лишь тот, кто или видел нашего Спасителя после Его воскресения, или общался с Ним до этого и видел Его дела и другие доказательства Его божественности, и только при всех этих условиях он мог считаться достаточным свидетелем. Поэтому при выборе нового апостола на место Иуды Искариота апостол Петр говорил (Деян. 1, 21, 22): Итак, надобно, чтобы один из тех, которые находились с нами во все время, когда пребывал и обращался с нами Господь Иисус, начиная от крещения Иоаннова до того дня, в который Он вознесся от нас, был вместе с нами свидетелем воскресения Его. Слово надобно подчеркивает здесь как необходимую особенность апостола факт его общения с первыми и избранными апостолами в то время, когда наш Спаситель открылся во плоти.

    Назначение Матфея апостолом явилось актом собрания. Первым апостолом из тех, кто не был назначен Христом во время его пребывания на земле, был Матфей, избранный следующим образом. В Иерусалиме собралось около ста двадцати христиан (Деян. 1, 16). Они наметили двух – Иосифа, прозванного Иустом, и Матфея (ст. 23) – и бросили жребий; и выпал жребий Матфею, и он сопричислен к одиннадцати Апостолам (ст. 26). Таким образом, мы здесь видим, что назначение этого апостола было актом собрания, а не апостола Петра, и все одиннадцать апостолов участвовали в этом избрании лишь как члены собрания.

    Павел и Варнава были утверждены апостолами церковью в Антиохии. После Матфея никто не был назначен апостолом, кроме Павла и Варнавы, назначение которых (как мы читаем в Деян. 13, 1-3) произошло следующим образом: В Антиохии в тамошней церкви были некоторые пророки и учители: Варнава, и Симеон, называемый Нигер, и Луции Киринеянин, и Манаил, совоспитанник Ирода, четвертовластника, и Савл. Когда они служили Господу и постились. Дух Святый сказал: Отделите Мне Варнаву и Савла на дело, к которому Я призвал их. Тогда они, совершив пост и молитву и возложив на них руки, отпустили или из этой цитаты видно, что хотя Варнава и Савл были призваны Святым Духом, однако это призвание было им объявлено и их миссия была утверждена местной церковью Антиохии. А что их призвание было к апостольству, видно из того, что они оба названы (Деян. 14, 14) апостолами. А что они стали апостолами именно в силу этого решения антиохийской церкви, ясно видно из того факта, что апостол Павел (Римл. 1, 1) употребляет те слова, которые употребил Святой Дух при его призвании. Ибо он величает себя апостолом, избранным к благовестию Божиему, намекая на слова Святого Духа отдели мне Варнаву и Савла, и т. д. Однако, ввиду того что делом апостола было быть свидетелем воскресения Христа, кое-кто может спросить здесь, каким же образом апостол Павел, не общавшийся с Христом до его страстей, мог знать о его воскресении? На этот вопрос легко ответить, что сам наш Спаситель явился после своего вознесения к нему с неба на пути в Дамаск ; и избрал его сосудом чтобы возвещать имя его перед язычниками и царями и сынами Израилевыми, и, следовательно (так как он видел Господа после Его страстей), он был .полноправным свидетелем Его воскресения. Что касается Варнавы, то он был учеником до периода страстей Господних. Поэтому ясно, что Павел и Варнава были апостолами, В, однако же, они были избраны и уполномочены не одними первыми апостолами, а церковью в Антиохии, подобно тому как Матфей был избран и уполномочен церковью в Иерусалиме.

    Какие церковнослужители являются наставниками.

    Епископ – слово, означает «надсмотрщик», или «надзиратель», какого-либо дела, и в частности «пастырь» или «пастух», и отсюда метафорически стало употребляться не только среди евреев, бывших первоначально пастушеским народом, но также и среди язычников для обозначения сана царя, или другого правителя, или вождя народа, все равно, правил ли он посредством законов или посредством учения. Таким образом, апостолы были первыми христианскими епископами, назначенными самим Христом, и в этом смысле апостольство Иуды названо (Деян. 1, 20) его епископством. Впоследствии, когда были назначены старейшины в христианских церквах, на которых было возложено учением и советом руководить христианской паствой, эти старейшины были также названы епископами. Тимофей был старейшиной (слово старейшина в Новом завете обозначает как должность, так и возраст), и, однако же, он был также епископом, т. е. епископы были тогда равнозначны старейшинам. Мало того, сам апостол Иоанн, любимый апостол нашего Господа, начинает свое второе послание следующими словами: Старец – избранной госпоже. Из всего этого видно, что епископ, пастырь, старейшина, доктор, т. е. учитель, были в эпоху апостолов лишь различными наименованиями одной и той же должности. Ибо тогда в христианской церкви не было никакой принудительной власти, а лишь руководство учением и убеждением. Царство Божие должно было еще прийти в мир грядущий, так что ни в какой церкви не могло быть принудительной власти, до тех пор пока государство не признало христианской веры, следовательно, не было в церкви разнообразия властей, хотя и было разнообразие должностей.

    Кроме этих наставнических должностей в церкви, а именно апостолов, епископов, старейшин, пастырей и учителей, призванных благовествовать Христа евреям и язычникам и направлять и учить тех, кто уверовал, мы не находим в Новом завете никаких других должностей. Ибо под именем евангелистов и пророков обозначается не какая-нибудь должность, а различные дарования, благодаря которым те или другие люди были ценны для церкви; так, например, евангелисты были ценны тем, что они описывали жизнь и деяния нашего Спасителя. Такими евангелистами были и апостолы Матфей и Иоанн, и ученики Марк и Лука, и все те, кто писал на ту же тему (как, например, апостолы Фома и Варнава, хотя церковь не получала книг, авторство которых приписывалось бы им). Пророки же были ценны тем, что обладали даром толковать Ветхий завет, а иногда возвещали церкви свои особые откровения. Ибо ни эти дарования, ни способность говорить новыми языками, ни дар изгонять бесов или лечить другие болезни – и вообще ничто, кроме правильного призвания и избрания на должность учителя, не давало основания быть должностным лицом в церкви.

    Рукоположение учителей. Подобно тому как апостолы ; Матфеи, Павел и Варнава не были назначены апостолами ; самим нашим Спасителем, а были избраны церковью, т. е. собранием христиан, а именно Матфей – иерусалимской церковью, а Павел и Варнава – антиохийской церковью, точно так же пресвитеры и пастыри в других городах избирались церквами этих городов. Для доказательства этого посмотрим прежде всего, как апостол Павел поступает при рукоположении пресвитеров в тех городах, где он обратил людей в христианскую веру непосредственно после того, как он и Варнава получили апостольство. Мы читаем (Деян. 14, 23), что они рукоположили пресвитеров в каждой церкви. Это с первого взгляда может быть принято как доказательство того, что они сами избирали и уполномочивали. Однако если посмотрим текст греческого оригинала, то станет очевидным, что они уполномочивались и избирались собранием христиан в каждом городе. Ибо в греческом оригинале сказано: рукоположив их старейшинами поднятием рук в каждом собрании. Но хорошо известно, что во всех тех городах должностные ли чиновники избирались голосованием, и – так как обычно поднятие рук было признаком утвердительного голосования в отличие от отрицательного – назначить какое-нибудь должностное лицо в одном из этих городов означало лишь собрать вместе народ и избрать это должностное лицо большинством голосов, причем это большинство выражалось; поднятием рук, голосованием шарами, способами или камешками, которые каждый клал в один из сосудов, назначенных для утверждения или отрицания, ибо В разных городах были различные обычаи на этот счет, каким образом, своих старейшин избирало собрание. Апостолы были лишь председателями собрания, на обязанности которых лежало созвать собрание для таких выборов, объявить имена избранных и дать им свое благословение, называемое в наше время посвящением. По этой причине, кто были председателями собраний, а ими были в отсутствие апостолов пресвитеры, назывались – antistites. Слово это означает главное лицо собрания на чьей обязанности лежали подсчет голосов и объявление избранных, а там, где голоса разделялись поровну, – решение обсуждаемого вопроса прибавлением своего голоса, что является обязанностью председателя собрания. И так как все церкви избирали своих пресвитеров одним и тем же способом, то там, где употребляется слово поставить (как, например, Тит 1,5): для того я оставил тебя в Крите, чтобы ты поставил по всем городам пресвитеров), это следует понимать согласно вышеизложенному, а именно что Тит должен был созвать верующих и избрать им пресвитеров большинством голосов. Было бы странно, если бы в городе, где люди, может быть никогда не видевшие должностного лица, избранного иначе, чем на собрании, став христианами, стали вдруг себе мыслить иной способ избрания своих учителей и руководителей, т. е. своих пресвитеров (иначе называемых епископами), чем избрание большинством голосов. Точно так же не было иного способа избрания епископов (до того как императоры сочли необходимым регулировать эти выборы в целях сохранения мира), как лишь собраниями христиан в каждом городе.

    То же самое подтверждается продолжающейся и поныне практикой избрания епископов Рима. Ибо если епископ, покидая какое-нибудь место, чтобы перенести свое пастырское служение в другое место, имел бы право назначить своего преемника в пастырском служении, то тем паче он имел бы право назначить преемника в том месте, где он служит вплоть до смерти. Однако же мы никогда не находим, чтобы какой-нибудь епископ Рима назначал своего преемника. Ибо на протяжении долгого периода они избирались народом, как это доказывает мятеж, вспыхнувший по поводу этих выборов, когда шла борьба между двумя кандидатами – Дамазом и Урсицином. Сила этого мятежа была так велика, что, по свидетельству Аммиана Марцеллина префект Ювентий, оказавшись не в силах водворить мир между ними, вынужден был уйти из города. В самой же церкви было найдено около ста убитых по этому случаю. И хотя позже римские епископы избирались сперва всем римским духовенством, а затем кардиналами, однако никогда преемник не назначался своим предшественником. Поэтому если римские епископы никогда не претендовали на право назначать своих преемников, то я считаю себя вправе заключить, что они без нового расширения своей власти не имели права назначать преемников другим епископам, а эту добавочную власть мог отнять у церкви и отдать им лишь тот, кто имел законную власть не только учить церковь, но и повелевать ею, а это мог быть лишь гражданский суверен.

    Кто является служителем церкви. Слово служитель, означает человека, добровольно заботящегося о делах других. Служитель отличается от слуги только тем, что слуги обязаны в силу своего положения исполнять все, что им прикажут, между тем как служители обязались лишь постольку, поскольку добровольно взяли на себя определенную задачу, и поэтому они ни к чему большему не обязаны. Таким образом, служителями были как те, кто учил Слову Божию, так и те, кто заботился о мирских делах церкви, но они были служителями различных лиц. Ибо пастыри церкви, названные (Деян. 6, 4) служителями слова, являются служителями Христа, ибо это слово Его. Служение же дьякона, названное (ст. 2) обслуживанием столов, есть служение церкви или собранию. Таким образом, никто в отдельности и ни вся церковь не могли сказать о своем пастыре, что он является их служителем. О дьяконе же независимо от того, взял ли он на себя заботу о столах или о распределении средств существования среди христиан, в то время когда христиане в каждом городе жили в общности имущества или на средства доброхотных жертвователей, как это было в первое время, или он взял на себя заботу о молитвенном доме, или о доходах, или о других делах церкви – во всех этих случаях все собрание имело основание называть его своим служителем.

    Дело в том, что основным занятием дьяконов было обслуживание собрания, хотя они не упускали случая также проповедовать Евангелие и распространять учение Христа каждый в соответствии со своими дарованиями, как .это делал Стефан, или проповедовать и крестить, как это делал Филипп. Ибо тот Филипп, который проповедовал Евангелие в Самарии и крестил (Деян. 8, 38) евнуха, был Филипп-дьякон, а не Филипп-апостол. Это видно из того (ст. 1), что, когда Филипп проповедовал в Самарии, апостолы были в Иерусалиме и (ст. 14), услышав, что Самаряне приняли Слово Божие, послали к ним Петра и Иоанна, которые возложили руки на тех, кто был крещен (ст. 15), и те приняли Духа Святого, которого они раньше от крещения Филиппа не приняли. Ибо для сошествия Святого Духа необходимо было, чтобы их крещение было совершено и подтверждено служителем слова, а не служителем церкви. Поэтому для подтверждения крещения тех, кого крестил дьякон Филипп, апостолы послали из Иерусалима в Самарию из своей среды Петра и Иоанна, пожаловавших тем, кто был раньше только крещен, те духовные блага, которые были знамениями Святого Духа и которые в то время сопровождали всех истинно верующих. А в чем эти блага состояли, можно понять из следующих слов апостола Марка (16, 17, 18): Уверовавших же будут сопровождать сии знамения: именем. Моим будут изгонять бесов; будут говорить новыми языками; будут брать змей; и если что смертоносное выпьют, не повредит им; возложат руки на больных, и они будут здоровы. Этим Филипп не мог их наделить, а апостолы могли и, как видно из этого места, действительно наделяли всякого человека, который искренне уверовал и был крещен служителем самого Христа. А что касается нашего времени, то или служители Христа не способны теперь наделять людей этой властью, или теперь имеется очень мало искренне верующих, или Христос имеет очень мало служителей.

    И как их избирают. Что первые дьяконы были избраны не апостолами, а собранием учеников, т. е. христианами всякого сорта, видно из Деяний, где мы читаем, что, когда умножилось число учеников, двенадцать апостолов созвали их и, сказав, что нехорошо апостолам, оставив Слово Божие, заботиться о столах, велели следующее (6, 3): Братия, выберите из среды, себя семь человек изведанных, исполненных Святаго Духа и мудрости; их поставим на эту службу. Отсюда видно, что хотя апостолы объявили их избранными, однако избирало их собрание. И это (ст. 5) еще более ясно видно из дальнейшего, где написано, что это предложение было угодно всему собранию, и оно выбрало семь человек.

    Церковные доходы по закону Моисея. В эпоху Ветхого завета одни только представители колена левитов допускались к священству и другим низшим церковным должностям. Земля была разделена между другими коленами (за исключением левитов), которых благодаря подразделению колена Иосифа на два подколена, Ефраима и Ионассии, оставалось двенадцать. Левитам были назначены определенные города для их жительства с предместьями для их скота. Вместо удела же левиты должны были получать десятину от плодов земли их братьев. Содержание же священников составлялось из десятины этой десятины вместе с долей от жертвоприношений. Ибо Господь сказал Аарону (Чис. 18, 20): В земле их не будешь иметь удела, и части не будет тебе между ними; Я часть твоя и удел твой среди сынов Израилевых. Так как Бог был царем и избрал себе колено левитов в качестве своих государственных служителей, то он назначил им в качестве содержания государственные доходы, т. е. ту часть, которую Бог выделил для самого себя. А эта часть состояла из десятин и жертвоприношений. И в этом смысле следует понимать слова Бога твое наследство. Поэтому к левитам может быть с полным основанием применено название «клир», означающее жребий или наследство. Это не значит, конечно, что они были больше, чем другие, наследниками Царства Божиего, а лишь то, что наследство Бога было их уделом. Но так как Бог сам был их царем в это время, а Моисей, Аарон и последующие первосвященники были его наместниками, то отсюда явствует, что право на десятины и жертвоприношения было установлено гражданской властью. После того как израильтяне отвергли Бога, потребовав себе царя, левиты продолжали пользоваться теми же доходами. Но их право на это производилось из того обстоятельства, что цари никогда не отнимали его у них. Ибо государственные доходы были в распоряжении того, кто представлял лицо государства, и этим представителем до плена был царь. А также по возвращении из плена они по-прежнему платили свои десятины священникам. Следовательно, до этого времени доходы церкви определялись гражданским сувереном.

    Во времена нашего Спасителя и после него. О средствах к жизни нашего Спасителя и его апостолов мы читаем лишь, что они имели суму (которую носил Иуда Искариот), и что те апостолы, которые были рыбаками, иногда занимались своим промыслом, и что, когда наш Спаситель послал двенадцать апостолов проповедовать, он запретил им (Матф. 10, 9, 10) носить в своих сумах золото, серебро и медь, ибо трудящийся достоин пропитания. Отсюда с вероятностью можно заключить, что их доходы не были в несоответствии с их занятием. Ибо их занятие состояло (ст. 8) в том, чтобы даром давать, поскольку они даром получали, и их средства к жизни составлялись из доброхотных даяний тех, кто верил в разносимую апостолами благую весть о приходе Мессии и Спасителя. К этим даяниям мы можем прибавить благодарственные приношения тех, кого наш Спаситель исцелил от болезней (Лук. 8, 2, 3): некоторые женщины, которых Он исцелил от злых духов и болезней: Мариян, называемая Магдалиною, из которой вышли семь бесов, и Иоанна, дочь Хузы, домоправителя Иродова, и Сусанна, и многие другие, которые служили Ему именем своим.

    После вознесения нашего Спасителя христиане в каждом городе жили в общности имущества (Деян. 4, 34), на деньги, вырученные от продажи земель и владений и положенные к ногам апостолов не по обязанности, а добровольно, ибо сказал Анании апостол Петр (Деян. 5,4): чем ты владел, не твое ли было, и приобретенное продажею не в твоей ли власти находилось. Эти слова показывают, что Анании незачем было утаивать из своих земель и денег, когда он клал их к ногам апостолов, так как он вообще не обязан был вносить что-нибудь, а на то была его добрая воля. И как во времена апостолов, так и вплоть до эпохи Константина Великого включительно мы найдем, что доходы епископов и пастырей христианской церкви составлялись из добровольных взносов верующих. О десятинах еще нигде не говорится в течение этого периода, но любовь христиан к своим пастырям была так велика в эпоху Константина и его сыновей, что Аммиан Марцеллин, описывающий мятеж во время борьбы между Дамазом и Урсицином за епископство, говорит, что было за что бороться, так как епископы того времени благодаря щедрости паствы, и особенно знатных дам, жили в роскоши, разъезжали в каретах и роскошествовали в пище и одежде.

    Служители Евангелия жили от щедрот паствы. Но тут может кто-нибудь спросить: разве пастыри церкви были обязаны тогда жить на добровольные пожертвования, как на милостыню? Ведь говорит апостол Павел (1 Коринф. 9, 7): какой воин служит когда-либо на своем содержании?.. Кто, пася стадо, не ест молока от стада? И дальше (ст. 13): Разве не знаете, что священнодействующие питаются от святилища? что служащие жертвеннику берут долю от жертвенника?, т. е. содержанием им служит доля от того, что приносится в жертву. И затем (ст. 14) он кончает следующими словами: Так и Господь повелел проповедующим Евангелие жить от благовествования. Эти слова действительно говорят о том, что паства была обязана содержать своих пастырей церкви, но не о том, что пастыри могли определять размер и род своего содержания и быть полными его распорядителями. Их содержание поэтому должно было или зависеть от благодарности и щедрости каждого отдельного представителя их паствы, или устанавливаться всем собранием. Однако всем собранием оно не могло быть установлено, ибо решения собраний не были тогда законами. Поэтому доходы пастырей церкви, до того как императоры и гражданские суверены стали регулировать их законами, составлялись лишь из добровольных пожертвований. Служащие жертвеннику жили тем, что жертвовалось. Так и пастыри церкви могли брать то, что жертвовала им их паства, но не могли требовать того, что не жертвовалось. В каком суде могли бы эти пастыри, не имевшие трибуналов, предъявить свой иск? Или, если бы они имели третейские суды в своей среде, кто стал бы приводить их судебные решения в исполнение, раз они не имели тогда власти вооружать своих должностных лиц? Приходится поэтому полагать, что определенные доходы могли быть назначены пастырям церкви лишь всем собранием и лишь тогда, когда постановления этих собраний имели силу не только канонов, но и законов, и эти законы могли быть изданы лишь императорами, королями или другими гражданскими суверенами. Право десятины, установленное законом Моисея, не могло быть применено тогда к служителям Евангелия, так как Моисеи и первосвященники были гражданскими суверенами народа под верховным владычеством Бога, чье Царство среди евреев было действительно существующим тогда, между тем как Царство Божие должно еще прийти через Христа.

    До сих пор было показано, кем являются пастыри церкви; каковы их полномочия (а именно что они должны были проповедовать, учить, крестить и председательствовать в различных собраниях); в чем заключается церковное наказание, т. е. отлучение от церкви (а именно что там, где христианство было запрещено гражданскими законами, оно заключалось в том, что христиане должны были избегать общества отлученного, а там, где христианство было предписано гражданским законом, отлученный исключался из собраний христиан); кто избирал пастырей и служителей церкви (а именно собрание); кто посвящал и благословлял избранных (а именно пастырь); каковы были установленные доходы пастырей церкви (а именно что они составлялись лишь из того, что приносили им их собственные владения, из того, что они добывали трудами рук своих, и из добровольных пожертвований благочестивых и благодарных христиан). Нам остается теперь рассмотреть, какова роль в церкви тех лиц, которые, будучи гражданскими суверенами, приняли христианскую веру.

    Гражданский суверен, будучи христианином, имеет право назначать пасторов. Прежде всего нам надлежит помнить, что право судить о том, какие учения благоприятствуют миру и должны распространяться среди подданных во всех государствах, неотделимо от гражданской верховной власти (как это уже было доказано в главе XVIII), все равно, является ли ее носителем один человек или собрание людей. Ибо для всякого мало-мальски здравомыслящего человека очевидно, что человеческие действия управляются теми мнениями, которые люди имеют о благе или зле, могущих проистекать для них из этих деяний, и что если люди, у которых раз сложилось мнение, что их повиновение суверенной власти для них будет более вредно, чем неповиновение, не будут повиноваться законам, этим они опрокинут государство и внесут хаос и гражданскую войну, для избежания которой и установлено всякое гражданское правление. И вот почему во всех государствах язычников суверены носили имя пастырей народа, так как ни один подданный в этих государствах не мог учить чему-либо народ без их разрешения и полномочий.

    Нельзя думать, что короли-язычники лишаются этого права при своем обращении в веру Христа, который никогда не предписывал, чтобы уверовавшие в Него короли были низложены, т. е. подчинены кому-нибудь помимо Него самого, или, что то же самое, лишены власти, необходимой для сохранения мира среди их подданных и защиты последних от иноземных врагов. Поэтому короли-христиане остаются верховными пастырями их народа и имеют власть назначать каких им угодно пастырей, чтобы учить церковь, т. е. учить народ, порученный их заботе.

    Мало того, если даже предположим, что право избрания своих пастырей остается, как до обращения королей, за церковью, ибо так было в эпоху самих апостолов (что уже было показано в этой главе), то и в этом случае право будет принадлежать гражданскому суверену-христианину. Ибо, исповедуя христианство, суверен тем самым определяет, чему следует учить, а так как он суверен (что означает то же, что лицо, представляющее церковь), то избранные им учителя избраны церковью. И если собрание христиан в христианском государстве избирает своего пастыря, то его избирает суверен, ибо избрание совершено по его полномочию; точно так же как когда город избирает своего старосту, то это избрание является актом того, кто имеет верховную власть, ибо всякое совершенное действие является действием того, без чьего согласия оно недействительно. Вот почему, какие бы примеры ни приводились из истории относительно избрания пастырей – народом или клиром, – эти примеры не есть доказательства против права какого-либо гражданского суверена, ибо кто бы ни избрал пастырей, он делал это на основании полномочий суверена. Как во всяком христианском государстве гражданский суверен есть верховный пастырь, чьей заботе поручена вся паства его подданных, и, следовательно, все другие пастыри назначаются по его полномочию и от него получают свою власть учить и совершать всякое другое пастырское служение, то отсюда следует также, что только от гражданского суверена все другие пастыри получают свое право учить, проповедовать и совершать все другие функции, относящиеся к этой должности, и что они являются лишь служителями суверена в той же мере, в какой его служителями являются должностные лица в городах, судьи – в судах и командиры – в армиях, ибо гражданский суверен всегда есть должностное лицо всего государства, судья всех тяжб и командующий всем войском. И это не потому, что те, кто учит, являются подданными суверена, а потому, что его подданными являются те, кого следует учить. Ибо если мы предположим, что какой-нибудь христианский король перепоручает власть назначать пастырей в его владениях другому королю (как, например, многие христианские короли доверяют эту власть папе), то он этим не ставит пастыря над собой, а также верховного пастыря над своим народом, ибо это означало бы для такого короля лишить себя гражданской власти. В самом деле, так как власть суверена зависит от того мнения, которое люди имеют о своем долге по отношению к нему, и от их страха наказания в загробном мире, то в нашем случае власть короля зависела бы также от ловкости и лояльности учителей, которые не меньше других людей подвержены не только честолюбию, но и невежеству. Так что там, где иностранец имеет право назначать учителей, это право ему дано сувереном того государства, где они должны учить. Христианские пастыри являются нашими учителями христианства, короли же являются отцами семейств и могут брать школьных наставников для своих подданных по рекомендации иностранца, но не по его приказанию, особенно в тех случаях, когда тот, кто их рекомендует, может извлечь явную и большую выгоду от плохого обучения учителями тех подданных, для которых они предназначены; точно так же короли не обязаны держать учителей дольше, чем это совместимо с благом государства, о котором короли обязаны заботиться все время, пока они сохраняют какое-нибудь другое существенное право верховной власти.

    Пастырскую власть только суверены имеют jure divino, другие пастыри – jure civili. Если поэтому кто-нибудь спросил бы пастыря при исполнении им обязанностей, как первосвященники и старейшины народа спросили нашего Спасителя (Матф. 21, 23): Какой властью Ты это делаешь? и кто Тебе дал такую власть?, то единственным правильным ответом, который пастырь мог бы дать на этот вопрос, был бы ответ, что он делает это властью государства, данной ему королем или представляющим государство собранием. Все пастыри, за исключением верховного, исполняют свои обязанности по праву, т. е. по полномочию гражданского суверена, т. е. jure civili. Король же и всякий другой суверен исполняет свои обязанности верховного пастыря по непосредственному полномочию от Бога, т. е. по божественному праву, или jure divino. Вот почему никто, кроме королей, не может вставить в свой титул как признак подвластности одному Богу Dei gratia rex и т. д. О своих полномочиях епископы обязаны сначала сказать: милостью королевского величества епископ такой-то епархии или, как гражданские служители, именем его величества. Ибо когда они пишут: Divina providentia, что означает то же, что и Dei gratia, они этим, хотя и в завуалированной форме, отрицают, что получили свою власть от гражданского государства, и лукаво сбрасывают с себя узы гражданского подданства, что противоречит интересам единства и защиты государства.

    Христианские короли обладают властью исполнять все виды пастырских функций. Но если всякий христианский суверен является верховным пастырем своих подданных, то выходит, что он имеет также власть не только проповедовать (чего, может быть, никто не будет отрицать), но также крестить и совершать таинство тайной вечери, освящать храмы и рукополагать пастырей на служение Богу, что большинство людей отрицает отчасти потому, что суверены обычно не занимаются этим, а отчасти потому, что совершение таинств и посвящение лиц и освящение мест для святых целей требует возложения рук таких людей, которые путем такого возложения рук со времени апостолов преемственно назначались для подобного рода служения. Поэтому для доказательства того, что христианские короли имеют власть крестить и посвящать, я должен объяснить как то, почему суверены обычно не занимаются этим, так и то, каким образом им дано право делать это, если они хотят, без обычной церемонии возложения рук.

    Никто не станет сомневаться в том, что король, искусный в знаниях, по тому же праву своего сана, по которому он уполномочивает других читать лекции в университетах, может и сам читать их. Тем не менее, так как забота об общих делах государства отнимает все его время, ему лично не подходит заниматься этим специальным делом. Король мог бы также, если бы ему угодно было, сидеть в суде, слушать и решать всякого рода тяжбы по тому же праву, по которому он уполномочивает других делать это, однако лежащая на нем обязанность повеления и управления заставляет его быть непрерывно в шлеме и поручать служебные должности другим под его верховным руководством. Таким же образом и наш Спаситель, который, наверное, имел право крестить, никого не крестил (Иоан. 4, 2) сам, а посылал своих апостолов и учеников. Точно так же и апостол Павел, вынужденный проповедовать в различных и отдаленных местах, крестил немногих. Из всех коринфян он крестил лишь (1 Коринф. 1, 14, 16) Криспа, Гайя и Стефана. Причина этого в том, что его основной обязанностью было проповедовать. Из этого ясно, что выполнение более сложной обязанности, как, например, управление церковью, освобождает от выполнения менее сложной. Причина, по которой христианские короли не крестят, очевидна, и это та же причина, по которой в наше время очень немногие бывают крещены епископами и еще меньше того – папой.

    А относительно возложения рук, насколько оно является необходимым условием права королей крестить и посвящать, мы можем сказать следующее.

    Возложение рук – древняя общепринятая среди евреев церемония, посредством которой обозначалось и указывалось лицо или какой-нибудь предмет, являвшийся объектом человеческой молитвы, благословения, жертвоприношения, посвящения, осуждения или другого действия. Так, например, Иаков, благословляя детей Иосифа (Быт. 48, 14), простер правую руку свою и положил на голову Ефрему, хотя сей был меньший, а левую на голову Манассии. И это он сделал с намерением (хотя они так были подведены к нему Иосифом, что для выполнения своего намерения Иаков был вынужден простирать руки накрест) обозначить, кому он хочет дать большее благословение. Точно так же было поведено Аарону (Исх. 20, 10) при принесении жертвы возложить его руки… на голову тельца (ст. 15), возложить его руки на голова овна. То же самое говорится в книге Левит (1, 4 и 8, 14). Тоже – при назначении Моисеем Иисуса Навина начальником израильтян, т. е. при посвящении его в служители Бога (Чис. 27, 23): и возложил на него руки свои и дал ему наставление, определяя и указывая точно, кому они должны повиноваться в войне. И при посвящении левитов (Числ. 8, 10) Бог приказал, чтобы возложили сыны Израилевы руки свои на левитов, и при осуждении совершившего богохульство (Лев. 24, 14) Бог повелел: все слышавшие пусть положат руки свои на голову его, и все общество побьет его камнями. Почему же должны были положить только слышавшие, а не священник, левит или какой-нибудь другой служитель правосудия, если не потому, что никто другой не был способен обозначить и показать перед глазами всего общества, кто именно совершил богохульство и заслуживает смерти? А при обозначении человека или какого-нибудь предмета руками ошибки для глаза менее возможны, чем при произнесении их наименования вслух.

    Эта церемония столь строго соблюдалась, что при благословении всего собравшегося народа, которое нельзя было сделать возложением рук, Аарон (Лев. 9,22), однако, поднял… руки свои, обратившись к народу, и благословил его. Мы читаем также о подобной церемонии у язычников при освящении храма, а именно что священ ник клал руку на какой-нибудь столб храма и держал ее так, пока произносил слова освящения. При публичном богослужении, очевидно, считалось более естественным обозначить какую-нибудь отдельную вещь руками, чтобы удостоверить глаз, чем обозначать ее словами, удостоверяющими лишь ухо.

    Церемония эта поэтому не была новшеством во времена нашего Спасителя. Так, Иаир (Марк 5, 23), у которого была больна дочь, умолял Бога не лечить ее, а возложить на нее руки, чтобы она выздоровела. И тогда (Матф. 9, 13) приведены были к Нему дети, чтобы Он возложил на них руки и помолился.

    В соответствии с этим древним обрядом апостолы, пресвитеры и само собрание пресвитеров клали руки на тех, кого они назначали пастырями, и одновременно молились, чтобы на них снизошел Святой Дух. Эта церемония совершалась не однажды, а иногда – несколько раз, по мере того как представлялся новый повод. Но цель была одна и та же, а именно точное и добросовестное обозначение лица, назначенного или для пастырского служения вообще, или для какой-нибудь специальной миссии; так, например, апостолы, помолившись, возложили руки на семь дьяконов (Деян. 6, 6), что было сделано не для того, чтобы дать им Святой Дух (ибо Святого Духа, как видно из предыдущего ст. 3, они были преисполнены до своего избрания), а чтобы предназначить их для указанного служения. А после того как Филипп-дьякон обратил некоторых людей в Самарии, Петр и Иоанн отправились туда (Деян. 8, 17) и возложили руки на них, и они приняли Духа Святаго. И это право имел не только апостол, но и пресвитер. Ибо апостол Павел говорит Тимофею (1 Тим. 5, 2): Рук ни на кого не возлагай поспешно, т. е. никого не определяй поспешно к пастырскому служению. В 1-м Послании к Тимофею (4, 14) мы читаем, что все собрание пресвитеров возложило руки на Тимофея, но это следует понимать так, что кто-то сделал это по поручению собрания, вероятнее всего их председателя собрания, каковым, может быть, был сам апостол Павел. Ибо в своем 2-м Послании к Тимофею (1,6) он напоминает ему возгревать дар Божий, который в тебе через мое рукоположение, из чего, между прочим, видно, что под Святым Духом подразумевается не третье лицо в божественной Троице, а дарования, необходимые для пастырского служения. Мы читаем также, что на апостола Павла были дважды возложены руки: один раз – Ананием в Дамаске (Деян. 9, 17, 18) при крещении Павла, а второй раз (Деян. 13, 3) – в Антиохии, когда он впервые был послан проповедовать. Применение этой церемонии при назначении пастырей имело целью обозначить то лицо, которому давалось соответствующее право. Но если бы какой-нибудь христианин имел право учить раньше, еще до своего перехода в христианство, то его крещение не давало ему никакого нового права, а лишь побудило бы его проповедовать истинное учение, т. е. правильно использовать свое право, и поэтому возложение рук было бы не нужно, так как для этого достаточно было одного крещения. Всякий же суверен еще до принятия им христианства имел власть учить и назначать учителей, поэтому христианство не давало ему никакой новой власти, а лишь наставляло его на путь обучения истине. И следовательно, суверены не нуждались в специальном возложении рук (помимо возложения рук при крещении), которое уполномочивало бы их выполнять какую-нибудь часть пастырских функций, как крещение и посвящение. И если в эпоху Ветхого завета, пока верховная власть находилась в руках первосвященника, только он один имел право посвящать, то дело обстояло иначе, когда верховная власть Перешла к царям. Ибо мы читаем (3 Цар. 8), что Соломон благословил народ, освятил храм и произнес ту публичную молитву, которая служит образцом для подобных молитв при освящении христианских церквей и часовен, из чего явствует, что он обладал не только правом церковного управления, но и правом исполнять церковные функции.

    Гражданский суверен, если он христианин, – глава церкви в своих владениях. Из этого соединения в лице христианских суверенов политических и церковных прав вытекает, что христианские суверены имеют над своими подданными всю ту власть, которая может быть дана человеку, дабы он управлял внешними действиями людей как в области политики, так и в области религии, и что эти суверены могут издавать такие законы, какие они сами сочтут наиболее целесообразными для управления своими подданными, поскольку они образуют церковь, ибо как государство, так и церковь образуют одни и те же люди.

    Поэтому, если этим суверенам угодно, они могут (как это и делают сейчас многие христианские короли) поручить управление своими подданными в делах религии папе, но тогда папа подвластен в этих вопросах им, и он выполняет это поручение на чужой территории jure civili, т. е. именем гражданского суверена, а не jure divino, т. е. именем Бога, и он поэтому может быть освобожден от этой должности, когда суверен сочтет это необходимым для блага своих подданных. Точно так же, если суверенам угодно, они могут поручить заботу о религии одному верховному пастырю или собранию пастырей и дать им ту власть над церковью или одному над другими, какую они сочтут наиболее подходящей, и жаловать им по своему усмотрению почетные титулы епископов, архиепископов, священников или пресвитеров, и устанавливать для них источники доходов, будь то десятины или другие источники, какие им будет угодно, ибо все, что они делают, делают по указаниям своей совести и отвечают за это лишь перед Богом. Только гражданскому суверену принадлежит право назначать судей и толкователей канонических писаний, ибо только он один придает им силу законов. Точно так же только он придает силу отлучениям, которыми пренебрегали бы, если бы они не сопровождались такими законами и наказаниями, которые способны смирить упорных отступников и заставить их объединиться с остальной церковью. Короче говоря, гражданский суверен имеет верховную власть во всех делах, как церковных, так и гражданских, поскольку дело касается действий и слов, ибо только они одни известны и могут быть предметом обвинения, а над тем, что не может быть предметом обвинения, нет судьи, кроме Бога, ведающего сердцами. И эти права неотъемлемы от верховной власти как монархов, так и верховных собраний, ибо те, кто являются представителями христианского народа, суть представители церкви, так как церковь и христианское государство одно и то же.

    Рассмотрение книги кардинала Беллармина «De summo pontifice». Хотя то, что я сказал здесь и в других местах этой книги, достаточно ясно обосновывает верховную власть христианских суверенов, однако так как общее притязание римского папы на эту власть было поддержано главным образом и, я думаю, так сильно, как только это возможно, кардиналом Беллармином в его полемическом сочинении «De summo pontifice»,то я счел необходимым подвергнуть разбору, по возможности кратко, его основания и силу его рассуждения.

    Книга первая. Из пяти книг, написанных им на эту тему, первая содержит три вопроса. Сначала разбирается вопрос о том, какая из форм правления – монархическая, аристократическая или демократическая – является наилучшей, причем автор приходит к заключению, что наилучшей является не какая-либо одна из них, а лишь смешанная из всех трех. Вторым разбирается вопрос о том, какая из этих форм правления является наилучшей для церкви, причем автор высказывается за смешанную, по более приближающуюся к монархии. В-третьих, обсуждается вопрос о том, занимал ли апостол Петр в этой смешанной монархии место монарха. Что касается первого вопроса, то я уже достаточно доказал (в главе XVIII), что все правительства, которым люди обязаны повиноваться, являются неразложимыми и абсолютными. В монархии верховная власть принадлежит лишь одному человеку, и все другие люди, имеющие какую-нибудь власть в государстве, имеют ее лишь по его полномочию и пока ему угодно и осуществляют ее его именем. При аристократии же и демократии имеется лишь одно верховное собрание с той же властью, которая в монархии принадлежит монарху и является не смешанной, а абсолютной верховной властью. Там же, где одна из форм правления уже установилась, не приходится рассуждать о том, какая из трех форм правления наилучшая, а всегда следует предпочитать, поддерживать и считать наилучшей существующую, ибо делать что-нибудь, что может привести к ниспровержению существующей формы правления,– значит противоречить как естественному, так и положительному Божественному Закону. Кроме того, вопрос о том, какая форма правления наилучшая, не имеет никакого отношения к власти пастыря (за исключением того случая, когда он обладает гражданской верховной властью), ибо пастыри призваны не управлять людьми приказами, а лишь учить их и убеждать доводами, предоставляя своим слушателям решать, принимают они или отвергают преподанное им учение. Действительно, монархия, аристократия и демократия обозначают для нас три вида суверенов, а не три вида пастырей, или, как мы можем сказать, три вида отцов семейств, а не три вида школьных учителей их детей.

    Поэтому второе заключение относительно лучшей формы правления церкви не имеет никакого отношения к вопросу о власти папы вне его собственных владений, ибо во всех других государствах его власть (если он вообще имеет какую-либо) есть лишь власть школьного учителя, а не власть отца семейства.

    В качестве основного аргумента в пользу своего третьего заключения, а именно что апостол Петр был монархом в церкви, он приводит место из апостола Матфея (16, 18, 19): Ты – Петр, и на сем камне Я создам церковь Мою и т. д. И дам тебе ключи Царства Небесного; и что свяжешь на земле, то будет связано на небесах, и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах. Однако при ближайшем рассмотрении это место доказывает, что церковь Христа имеет своим фундаментом один лишь догмат, а именно тот, который, будучи признан Петром от имени всех апостолов, дал повод нашему Спасителю произнести цитированные выше слова. Чтобы ясно понять, о чем идет тут речь, мы должны принять во внимание, что Спаситель самолично через Иоанна Крестителя и своих апостолов проповедовал лишь один догмат веры, что он есть Христос, так что все другие догматы веры являются таковыми, лишь поскольку они зиждутся на этом фундаменте. Первым начал Иоанн (Матф. 3, 2), проповедуя лишь: Приблизилось Царство Небесное, затем проповедовал то же самое наш Спаситель (Матф. 4, 17). И в заповеди, данной Иисусом своим двенадцати апостолам (Матф. 10, 7), говорится о проповедовании лишь этого догмата. Это был основной догмат, т. е. фундамент церковной веры. Впоследствии, когда апостолы вернулись к Иисусу, он спросил их всех (Матф. 16, 13, 14), а не одного лишь Петра, за кого люди почитают Меня, и апостолы ответили, что одни за Иоанна Крестителя, другие за Илию, а иные за Иеремию или за одного из пророков. Тогда Иисус снова спросил их всех (не только Петра): А вы за кого почитаете Меня? На это апостол Петр ответил за них всех: Ты – Христос, Сын Бога живого, что является, как я сказал, основой веры всей церкви. Это дало повод нашему Спасителю сказать: На сем камне Я создам церковь Мою. Из этого очевидно, что под краеугольным камнем церкви подразумевается основной догмат церковной веры. Но почему же, возразит кто-нибудь, наш Спаситель вставляет слова ты – Петр? Если оригинал этого текста был бы переведен дословно, то легко было бы видеть основание указанной вставки. Мы должны принять во внимание, что апостол Симон имел прозвище Камень (что по-сирийски будет Cephas). Наш Спаситель поэтому после признания Петром основного догмата сказал, намекая на имя последнего, следующее: Ты – Камень, и на этом Камне я создам церковь Мою. Это все равно как если бы он сказал: этот догмат, что я есмь Христос, есть основа всей той веры, которую я требую от всех тех, кто должен стать членами моей церкви. Такой намек на имя собеседника не является необычным в обиходной речи. Однако странной и неясной выглядела бы речь нашего Спасителя, если бы он, намереваясь воздвигнуть свою церковь на личности апостола Петра, сказал бы: «ты – Камень, и на сем Камне я создам церковь мою», когда следовало ясно и недвусмысленно сказать: «на тебе я создам церковь мою»,– при этом обороте намек на имя Петра все еще сохранялся бы. А что касается следующих слов: Я дам тебе ключи царства небесного и т. д., то это не больше того, что наш Спаситель дал также остальным своим ученикам (Матф. 18, 18): Что вы свяжете на земле, то будет связано на небе; и что разрешите на земле, то будет разрешено на небе. Однако, как бы мы ни толковали эти тексты, несомненно, что пожалованная здесь власть принадлежит всем верховным пастырям, а таковыми являются все христианские гражданские суверены в их собственных владениях. И это в такой степени верно, что, если бы апостол Петр или сам наш Спаситель склонил кого-нибудь из суверенов к тому, чтобы уверовать в него и признать его Царство, то, ввиду того что его Царство не от мира сего, он предоставил бы верховную заботу об обращении своих подданных одному лишь этому суверену или же должен был бы лишить его верховной власти, неотделимой частью которой является право учить. И этого достаточно для опровержения выводов первой книги, где Беллармин стремится доказать, что апостол Петр был всеобщим монархом церкви, т. е. монархом всех христиан мира.

    Книга вторая. Вторая книга содержит два заключения, а именно что апостол Петр был епископом Рима и здесь умер и что римские папы являются его преемниками. Оба этих положения оспаривались другими исследователями. Но предположим, что они оба верны. Однако если под римским епископом следует разуметь или монарха церкви, или верховного пастыря ее, то епископом был не Сильвестр, а Константин, который был первым императором-христианином. Подобно Константину, все другие императоры-христиане были по праву верховными епископами Римской империи. Я говорю, Римской империи, а не всего христианства. Ибо все другие христианские суверены имели то же право как право, неотделимое от их верховной власти на их различных территориях. И это служит ответом на его вторую книгу.

    Книга третья. В третьей книге Беллармин обсуждает вопрос о том, является ли папа Антихристом. Я со своей стороны не вижу никаких доводов за то, чтобы папа был Антихристом в том смысле, в каком Писание употребляет это слово, и не желаю пользоваться аргументом от качества антихриста, чтобы оспаривать власть, которую осуществляет или осуществлял папа во владении другого монарха или государства.

    Ясно, что пророки Ветхого завета предсказывали, а евреи ждали прихода мессии, т. е. Христа, который восстановил бы среди них Царство Божие, отвергнутое ими во время Самуила, когда они потребовали царя, как у прочих народов. Это ожидание подвергало евреев опасности поддаваться обману таких людей, которые обладали как достаточным честолюбием, чтобы пытаться приобрести это Царство, так и достаточной ловкостью, чтобы обмануть народ кажущимися чудесами, ханжеством или правдоподобными речами и учением. Вот почему наш Спаситель и его апостолы предостерегали людей от лжепророков и лжехристов. Лжехристами являются те, кто выдает себя за Христа, не будучи таковым, подобно тому как, когда вследствие раскола в церкви выбирают двух пап, каждый называет другого антипапой или лжепапой. Поэтому антихрист в собственном значении слова имеет два существенных признака: один – что он не признает Иисуса Христом, а другой – что он признает Христом себя. Первый признак указан апостолом Иоанном в его 1-м Послании (4, 3): всякий дух, который не исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, не есть от Бога, но это дух антихриста. А второй выражен в словах нашего Спасителя (Матф. 24, 5): многие придут под именем Моим, и будут говорить: «я Христос»; и опять (ст. 23): если кто скажет вам: «вот, здесь Христос, или там»,– не верьте. Поэтому антихрист должен быть лжехристом, т. е. одним из тех, кто будет выдавать себя за Христа. Из этих двух признаков, а именно непризнания Иисуса Христом и выдавания себя за Христа, следует, что антихрист должен также быть противником истинного Христа Иисуса, что является другим обычным значением слова «антихрист». Но среди этих многих антихристов имеется один особый – Антихрист как определенное лицо, а не неопределенный некий антихрист. Однако, ввиду того что римский папа не выдает себя за Христа и не отрицает, что Иисус есть Христос, я не понимаю, как можно его называть Антихристом, ведь под этим словом подразумевается не тот, кто ложно выдает себя за главного наместника Христа, а лишь тот, кто выдает себя за Христа. Имеется еще указание на время, в которое должен объявиться этот особый Антихрист, как, например (Матф. 24, 5), что тогда этот мерзкий опустошитель, реченный через пророка Даниила (Дан. 9, 27), будет стоять на святом месте, и будет великая скорбь, какой не было с начала мира и не будет, так что, если бы не сократились те дни, не спаслась бы никакая плоть; но ради избранных сократятся те дни (Матф. 24, 22). Но эта скорбь еще не пришла, ибо непосредственно за ней (ст. 29) должны померкнуть Солнце и Луна, и звезды должны падать с неба, и поколебаться небеса, и должен прийти снова на облаках со славой наш Спаситель. Следовательно, Антихрист еще не пришел, между тем как многие папы уже приходили и уходили. Ц Правда, присваивая себе право давать законы всем христианским королям и народам, папа незаконно захватывает царство мира сего, чего Христос не брал на себя. Однако папа делает это не как Христос, а за Христа, что не является признаком антихриста Книга четвертая. В четвертой книге Беллармин выставляет три положения в доказательство того, что папа есть верховный судья во всех вопросах веры и нравственности (что означает то же, что сказать, будто он является абсолютным монархом всех христиан мира). Первое положение – решения папы непогрешимы; второе – папа имеет власть издавать законы и наказывать тех, кто их не соблюдает; третье – наш Спаситель перенес всю церковную юрисдикцию на папу римского.

    Тексты относительно непогрешимости папских суждений в вопросах веры. В пользу непогрешимости суждений папы Беллармин цитирует писания, прежде всего Луку (22, 31, 32): Симон! Симон! се Сатана просил, чтобы сеять вас как пшеницу, но Я молился о тебе, чтобы не оскудела вера твоя; и ты некогда, обратившись, утверди братьев твоих.

    Согласно толкованию Беллармина, это место будто бы говорит за то, что Христос дал здесь Симону-Петру две привилегии: одна – что ни его вера, ни вера кого-либо из его преемников не оскудеет; другая – что ни он, ни кто-либо из его преемников никогда не вынесут ошибочного решения по вопросам веры или нравственности, а также решения, противоречащего решению предыдущего папы, что является странным и натянутым толкованием. Однако тот, кто внимательно прочтет эту главу, найдет, что нет другого места во всем Писании, которое бы так говорило против власти папы, как именно это. Первосвященники и книжники хотели погубить нашего Спасителя в праздник Пасху, и Иуда уже носился с мыслью о предательстве. И вот настал день, когда надлежало заколоть пасхального агнца и наш Спаситель справлял праздник вместе со своими апостолами, которым Он сказал, что уже не будет это делать до прихода Царства Божия, и одновременно Он сказал им, что один из них предаст Его. И они начали спрашивать, кто из них сделает это, и одновременно (ввиду того, что следующую Пасху их учитель намеревался справлять, когда Он будет царем) начался между ними спор, кто тогда должен первенствовать. Поэтому наш Спаситель сказал им, что цари народов господствуют над своими подданными и называются именем, означающим (по-древнееврейски) благодетелей, но Он не может быть таким к ним, и они должны стараться служить друг другу. Дальше (ст. 29) Он продолжает: Я завещаю вам, как завещал Мне Отец Мой, Царство, да ядите и пиете за трапезой Моею и сядете на престолах судить двенадцать колен Израилевых. И после этого (ст. 31, 32), обращаясь к апостолу Петру, Он говорит: Симон! Симон! се Сатана просил, чтобы сеять вас как пшеницу, но Я молился о тебе, чтобы не оскудела вера твоя; и ты некогда, обратившись (заметьте это), утверди в этой вере твоих братьев. На это апостол Петр ответил (как тот, кто не ждет власти в этом мире): Господи! С Тобою я готов и в темницу и на смерть идти. Из всего этого очевидно, что апостолу Петру не только не было дано никакого права судопроизводства в этом мире, но, наоборот, ему было дано поручение учить других апостолов, что они также не должны иметь такого права. А что касается непогрешимости окончательных приговоров апостола Петра в вопросах веры, то на основании приведенного текста можно лишь вывести, что Петр и впредь сохранит свою веру в этом пункте, а именно что Христос снова придет и будет обладать Царством в день Суда, причем этот дар не был дан этим текстом всем его преемникам, ибо мы видим, что они претендуют на царство в существующем ныне мире.

    Второй текст, на который ссылается Беллармин,– это Матфей 16, 18: Ты – Петр, и на сем камне Я создам церковь Мою, и врата ада не одолеют ее, чем лишь доказано (как я уже показал в этой главе), что врата ада не одолеют признания Петра, давшего повод к этой речи, а именно признания, что Иисус есть Христос, сын Бога.

    Третий текст – это Иоанн 21, 17: Паси овец Моих –содержит лишь поручение учить, и, если мы примем, что все остальные апостолы подразумеваются под словом «овцы», тогда это – верховное право учить. Но это было для того времени, когда еще не было христианских суверенов, ужо имевших это верховное право. Однако я уже доказал, что христианские суверены являются в своих владениях верховными пастырями, установленными для этого в силу своего крещения, хотя и без специального возложения рук. Поэтому возложение рук как церемония для обозначения лица, уполномоченного учить, чему ему угодно, не нужна, когда это лицо уже обозначено тем, что отмечено абсолютной властью над своими подданными. В самом деле, я уже раньше показал, что суверены в силу своего сана являются верховными учителями, и поэтому они своим крещением обязываются учить христианству. И если они терпят, чтобы другие учили их народ, то они это делают, рискуя своей собственной душой. Ибо именно от главы семейства Бог будет требовать отчета в том, как он наставлял своих детей и слуг. Именно об Аврааме, а не о его наемнике Бог говорит (Быт. 18, 19): Я избрал его для того, чтобы он заповедал сынам своим и дому своему после себя ходить путем Господним, творя правду и суд.

    Четвертое место, на которое ссылается Беллармин,– это Исход 28, 30: На наперсник судный возложи урим и туммим. Последние слова, говорит Беллармин, истолкованы в Септуагинте как очевидность и истина. Отсюда он заключает, что Бог дал первосвященнику очевидность и истину (что почти равно непогрешимости). Но все равно, говорит ли этот текст за то, что священнику даны были сама очевидность и истина, или этот текст является лишь напоминанием ему о том, что он должен точно все знать и праведно судить, – все же, раз это дано первосвященнику, значит, это дано гражданскому суверену. Ибо именно гражданским сувереном под верховным владычеством Бога был первосвященник в государстве Израиля. Следовательно, этот текст является доказательством в пользу того, что даром очевидности и истины, т. е. верховной властью над своими подданными в церковных делах, обладают гражданские суверены, т. е. этот текст говорит против притязаний папы на эту власть. Таким образом, мы рассмотрели все те тексты, которые Беллармин приводит в пользу непогрешимости суждений папы в вопросах веры.

    Тексты относительно непогрешимости суждений папы в вопросах нравственности. В пользу непогрешимости суждений папы в вопросах нравственности Беллармин ссылается на текст из Иоанна 16, 13: Когда же придет Он, Дух истины, то наставит вас на всякую истину, где, говорит Беллармин, под всякой истиной подразумевается, по крайней мере, всякая истина, необходимая для спасения. Но этим ограничением он приписывает папе не больше непогрешимости, чем любому человеку, исповедующему христианство и не заслуживающему осуждения. Ибо если человек ошибается в каком-нибудь пункте, не ошибаться в котором – необходимое условие спасения, то он не может спастись, так как необходимым условием спасения является лишь то, без чего невозможно спастись. Каковы эти пункты, я выясню в следующей главе на основании Писания. Здесь я лишь скажу, что, если бы мы и допустили, что папа абсолютно не может учить чему-нибудь ошибочному, из этого еще не следовало бы, что это дает ему право судопроизводства во владениях другого монарха; разве только мы полагали бы, что человек обязан по совести поручать всякое дело лучшему мастеру даже и в том случае, когда он уже предварительно обещал эту работу другому.

    Помимо ссылок на тексты Беллармин рассуждает и доказывает следующим образом. Если бы папа мог ошибаться в том, что необходимо для спасения, то это значило бы, что Христос недостаточно позаботился о спасении церкви, ибо он заповедал церкви следовать руководству папы. Однако этот довод был бы убедителен лишь в том случае, если бы автор показал, когда и где Христос заповедал это или вообще упоминает о папе. В самом деле, если бы мы даже допустили, что все, что было дано апостолу Петру, дано папе, нельзя, однако, считать закономерным повиновение папе в тех случаях, когда его повеления противоречат постановлениям законного суверена повинующегося, так как в Писании никому не заповедано повиноваться апостолу Петру.

    Наконец, ни церковь не объявила, что папа является гражданским сувереном всех христиан мира, ни сам папа не провозгласил себя таковым, поэтому не все христиане обязаны признавать его право суда в вопросах нравственности. Ибо гражданская верховная власть и высшее право суда но вопросам нравственного поведения суть одно и то же. А творцы гражданских законов не только объявляют, но и устанавливают то, что соответствует и что не соответствует законам в человеческих действиях. Ибо правильность и неправильность человеческих нравов зависят исключительно от того, соответствуют или не соответствуют они закону суверена. И поэтому, когда папа притязает на верховенство в вопросах нравственности, он учит людей неповиновению их гражданским суверенам, что является ошибочным учением, противоречащим многим переданным нам в Писании правилам нашего Спасителя и его апостолов.

    В доказательство того, что папа имеет власть издавать законы, Беллармин ссылается на многие тексты. Прежде всего на Второзаконие (17, 12): А кто поступит так дерзко, что не послушает священника, стоящего там на служении перед Господом, Богом твоим, или судьи… тот должен умереть,– и так истреби зло от Израиля. В ответ на это мы должны напомнить, что первосвященник (вслед и непосредственно за Богом) был гражданским сувереном и все судьи должны были быть установлены им. Приведенные слова поэтому имеют следующий смысл: человек, который поступит так дерзко, что не послушает гражданского суверена, который будет в те дни, или кого-нибудь из его чиновников при исполнении его обязанностей,– этот человек должен умереть и т. д., что говорит определенно в пользу гражданской верховной власти против всемирной власти папы.

    Во-вторых, он ссылается на Матфея (16): и что свяжешь и т. д., причем Беллармин это связывание толкует в том смысле, в каком говорится (Матф. 23, 4) о книжниках и фарисеях: Связывают бремена тяжелые и неудобоносимые и возлагают на плечи людям, и под этими словами, говорит Беллармин, подразумевается создание законов, и отсюда он заключает, что папа может издавать законы. Но этот текст тоже говорит в пользу законодательной власти гражданских суверенов, ибо книжники и фарисеи сидели на Моисеевом седалище, а Моисей непосредственно под Богом был сувереном народа израильского. Поэтому наш Спаситель заповедал делать все то, что они прикажут, но не все то, что они будут делать, т. е. повиноваться их законам, но не подражать их делам.

    Третий текст, на который ссылается Беллармин,– это Иоанн 21, 17: Паси овец Моих. Но это не вручение законодательной власти, а лишь повеление учить. Составлять законы есть дело главы семьи, который выбирает домашнего священника по своему усмотрению, точно так же как по своему усмотрению он выбирает школьного учителя для своих детей.

    Четвертый текст, на который Беллармин ссылается, а именно Иоанн 20, 21, говорит прямо против него. Ибо там сказано: Как послал Меня Отец, так и Я посылаю вас. Но наш Спаситель был послан, чтобы искупить своей смертью грехи тех, кто уверует в него, и своей проповедью и проповедью своих апостолов приготовить верующих к вступлению в Царство Божие, о котором он сам говорит, что оно не от мира сего, и о будущем пришествии которого он учил нас молиться, хотя отказывался (Деян. 1, 6, 7) говорить своим апостолам, когда оно придет, и по пришествии которого двенадцать апостолов будут сидеть на двенадцати тронах (каждый из которых, может быть, будет так же высок, как трон апостола Петра), чтобы судить двенадцать колен израилевых. Так как Бог-Отец послал нашего Спасителя не для того, чтобы издавать законы в существующем мире, мы можем из приведенного текста заключить, что наш Спаситель послал апостола Петра точно так же не для того, чтобы издавать законы, а чтобы убедить людей ждать с твердой верой его второго пришествия, а до того времени, если они подданные, повиноваться своим государям, а если они государи, верить самим и всеми имеющимися средствами побудить к тому же своих подданных; это обязанность епископа. Поэтому этот текст в противоположность тому, что хочет доказать кардинал Беллармин, является наиболее сильным доводом в пользу объединения верховной церковной власти с верховной гражданской.

    Пятая ссылка – это Деяния 15, 28, 29. Угодно Святому Духу и нам не возлагать на вас никакого бремени более, кроме сего необходимого: воздерживаться от идоложертвенного и крови, и удавленины, и блуда. Слова «возлагать бремя» кардинал Беллармин приводит как доказательство того, что апостолы обладали законодательной властью. Однако кто из читавших этот текст может утверждать, что употребляемый здесь апостолами способ выражения не может быть употреблен так же хорошо при даче совета, как и при составлении закона? Стиль закона мы приказываем, но мы считаем за благо есть обычный стиль тех, кто даст лишь совет. И те, кто дает совет, возлагает бремя, хотя это бремя является условным, т. е. те, кому этот совет дается, берут на себя это бремя лишь в том случае, если они хотят достичь своих целей. И таковым именно является бремя воздержания от удавленины и блуда, и это бремя не абсолютно, но рекомендовано на тот случай, если те, кому это советуют, не желают грешить. Я раньше показал (глава XXV), что закон тем отличается от совета, что основанием для него является намерение и благо того, кто его предписывает, между тем как основанием для совета является намерение и благо того, кому этот совет дается. В нашем же случае апостолы ставят своей целью не собственное благо, а благо обращенных язычников, именно их спасение. Ибо апостолы получат свою награду за приложенные ими усилия в наставлении обращенных язычников независимо от того, послушаются ли те этих наставлений или нет. Таким образом, постановления совета апостолов были не законами, а советами.

    Шестой текст, на который ссылается Беллармин,– это Послание к Римлянам (13, I): Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога. Под этими властями, говорит Беллармин, подразумеваются не только мирские князья, но и князья церкви. На это я отвечаю прежде всего, что князья церкви лишь те, кто одновременно и гражданские суверены, причем их церковная власть не выходит за пределы их гражданской верховной власти. Вне же этих пределов они могут считаться учителями, но не князьями. Ибо если бы апостол полагал, что мы должны быть покорны как нашим князьям, так и папе, то он учил бы нас тому, что Христос сам объявил невозможным, а именно служить двум господам. И хотя апостол в другом месте говорит: Я пишу это, отсутствуя, дабы, присутствуя, не прибегнуть к мерам строгости согласно власти, которую дал мне Господь,– это не значит, что он претендует на власть приговаривать кого-нибудь к смертной казни, тюремному заключению, изгнанию, битью кнутом или денежному штрафу, каковые меры суть наказания. Под мерами строгости может подразумеваться лишь отлучение от церкви, которое без содействия гражданской власти сводится лишь к тому, что верующие избегают общества отлученного и имеют с ним не больше дела, чем с язычником и мытарем. Во многих случаях такое отлучение могло грозить большими бедствиями отлучающему, чем отлученному.

    Седьмая ссылка Беллармина – это 1 Коринф. 4, 21: С жезлом прийти к вам или с любовью и духом кротости? Но и здесь под жезлом подразумевается не власть должностного лица наказывать преступников, а лишь власть отлучения от церкви, являющаяся по своей природе не наказанием, а лишь возвещением наказания, которое наложит Христос, когда Он будет владеть своим Царством в день Страшного суда. Да и тогда оно будет не наказанием в собственном смысле, какому подвергается подданный за нарушение закона, а местью, которой подвергается враг или мятежник, отрицающий право нашего Спасителя на царство. Таким образом, и этот текст не доказывает, что епископ, не являющийся одновременно гражданским сувереном, обладает законодательной властью.

    Восьмая ссылка Беллармина – это 1 Тим. 3, 2: Епископ должен быть непорочен, одной жены муж, трезв, целомудрен, что является, говорит Беллармин, законом. Я полагал, что никто не мог создавать законы для церкви, кроме ее монарха – апостола Петра. Но если мы даже допустим, что это правило было составлено властью апостола Петра, я все же не вижу основания, почему предпочтительнее называть это правило законом, чем советом, принимая во внимание, что Тимофей был не подданным, а учеником апостола Павла, и паства, порученная заботам Тимофея, состояла не из его подданных в царстве, а из его учеников в школе Христа. Если все правила, которые апостол Павел преподает Тимофею, являются законами, то почему также не считать законом наставление: Впредь пей не одну воду, но употребляй немного вина ради желудка твоего? И почему также не считать законами правила, предписываемые хорошими врачами? Однако не повелительная форма выражения делает какое-нибудь правило законом, а лишь абсолютная покорность того лица, которому это правило адресовано.

    Точно так же и приводимый Беллармином девятый текст из того же послания к Тимофею (5, 19): Обвинение на пресвитера не иначе принимай, как при двух или трех свидетелях,-является не законом, а мудрым правилом.

    Десятая цитата Беллармина взята из Евангелия от Луки (10, 16): Слушающий вас Меня слушает, и отвергающийся вас Меня отвергается. Нет никакого сомнения в том, что отвергающий совет тех, кто был послан Христом, отвергает этим совет самого Христа. Однако кто в наше время является посланным Христа, если не те, кто назначен пастырями законной властью? А кто является законно назначенным, если он не назначен верховным пастырем? А кто же, будучи назначен в христианском государстве верховным пастырем, не является назначенным властью суверена этого государства? Из этого текста поэтому следует, что тот, кто слушается своего христианского суверена, слушается Христа, а тот, кто отвергает учение, поощряемое его христианским королем, отвергает учение Христа (т. е. следует обратное тому, что намерен доказать на основании этой цитаты Беллармин). Но все это не имеет ничего общего с законом. Более того, если христианский король выступает в роли пастыря и учителя своих подданных, он этим не делает свои учения законами. Он не может обязать людей верить, хотя как гражданский суверен он может создать законы, соответствующие его учению, и эти законы могут обязать людей к определенным действиям, а иногда и к таким, которые люди без их законов не совершали бы и которые суверен не должен был бы предписывать. Когда такие действия предписаны, они являются законами, а те внешние действия, которые совершаются из повиновения этим законам без внутреннего одобрения, являются действиями суверена, а не подданного, являющегося в этом случае простым инструментом, лишенным всякого собственного побуждения и совершающим свои действия только потому, что Бог заповедал повиноваться законам.

    Одиннадцатым доводом Беллармина является всякий текст, где апостол облекает свой совет в форму, в которой люди привыкли выражать приказание, или где апостол обозначает следование его совету словом повиновение. Поэтому прежде всего цитируется 1 Коринф. 11,2: Хвалю вас, братия, что вы… держите предания так, как я передал вам. В греческом оригинале сказано: Хвалю вас, что вы держите то, что я передал вам, так, как я передал вам, что далеко не обозначает, будто эти правила были законами или чем-либо иным, кроме добрых советов. А текст из 1 Фее. 4, 2:

    Вы знаете, какие мы дали вам заповеди Наш Спаситель пришел сам не для того, чтобы судить, т. е. не для того, чтобы быть царем в этом мире, а чтобы пожертвовать собой ради грешников и оставить учителей в своей церкви, которые вели бы, но не тащили бы людей к Христу, не приемлющему никогда вынужденных действий (к которым только и приводят законы), а лишь внутреннее обращение сердца. Последнее же производится не законом, а советом и учением.

    Далее кардинал Беллармин цитирует 2 Фес. 3, 14: Если же кто не послушает слова нашего в сем. послании, того имейте на замечании и не общайтесь с ним, чтобы устыдить его, где он из слова повиноваться делает заключение, что это послание было законом для фессалоникийцев. Послания императоров были в самом деле законами. Если поэтому послание апостола Павла было бы также законом, то фессалоникийцы должны были бы повиноваться двум господам. Однако слову повиноваться соответствует в греческом оригинале слово, означающее послушать или осуществлять, что применимо не только к тому, что приказано человеком, имеющим право наказывать, но также и к тому, что дано нам в качестве совета для нашего собственного блага. Вот почему апостол Павел не предлагает неповинующегося убить, или бить, или заключить в тюрьму, или подвергнуть денежному штрафу, каковые меры мог бы принять законодатель, а лишь предлагает не общаться с ним, чтобы устыдить его. Из этого видно, что христианам внушала страх не власть апостола, а его репутация среди верующих, ибо перед ним христиане испытывали благоговейный трепет.

    Последняя ссылка Беллармина – это Евр. 13, 17: Повинуйтесь наставникам вашим и будьте покорны, ибо они неусыпно пекутся о душах ваших, как обязанные дать отчет. Но и здесь под повиновением подразумевается следование их советам, ибо основанием для нашего повиновения указываются не воля и приказание наших пастырей, а наше собственное благо, так как эти пастыри пекутся о спасении наших душ, а не об увеличении собственного могущества и власти. Если бы тут подразумевалось, что все, чему пастыри учат, есть закон, тогда законодательную власть имел бы не только папа, но каждый пастырь в своем приходе. Кроме того, те, кто обязан повиноваться своим пастырям, не имеют права подвергать испытанию их приказания. Что же тогда скажем по поводу правила, преподанного нам апостолом Иоанном (1 Послание 4, I): He всякому духу верьте, но испытывайте духов, от Бога ли они, потому что много лжепророков появилось в мире? Ясно, следовательно, что мы можем оспаривать учение наших пастырей, но никто не может оспаривать закон. Все согласны, что постановления гражданских суверенов являются законами, и если кто-нибудь помимо суверена мог бы составлять законы, то всякое государство, а следовательно, и всякий мир и правосудие перестали бы существовать, что противоречило бы всем законам, как божественным, так и человеческим. Поэтому ни из этого, ни из какого-нибудь другого текста Писания нельзя почерпнуть доказательства в пользу того, будто постановления папы имеют силу закона даже там, где он не обладает гражданской верховной властью.

    Спор о верховенстве между папой и другими епископами. Последнее положение, которое Беллармин старается доказать, заключается в том, что наш Спаситель Христос поручил церковную юрисдикцию непосредственно одному лишь папе. Этим положением Беллармин стремится отстоять верховенство папы не от христианских монархов, а от других епископов. Во-первых, говорит он, бесспорно, что юрисдикция епископов, по крайней мере в основном, есть de jure divino, т. е. по божественному праву, в доказательство чего он цитирует слова апостола Павла в Послании к Ефесянам (4, 11), где говорится, что после своего вознесения на небо Христос дал благодать людям и поставил одних Апостолами, других пророками, иных Евангелистами, иных – пастырями и учителями. Отсюда Беллармин заключает, что епископы действительно имеют свою юрисдикцию по божественному праву, но он не желает признать, что они имеют это право непосредственно от Бога, а думает, будто они получают его через папу. Однако если говорится о человеке, что он имеет свою юрисдикцию de jure divino, но не непосредственно, то имеется ли в христианском государстве какая-нибудь законная юрисдикция, хотя бы и гражданская, которая не была бы также de jure divino? Ибо христианские короли имеют свою гражданскую власть непосредственно от Бога, а подчиненные им должностные лица выполняют свои различные функции в силу данных им суверенами полномочий. Следовательно, все, что они делают, в не меньшей степени является de jure divino mediate, чем то, что делает епископ в силу назначения его папой. Всякая законная власть есть от Бога: непосредственно от Бога – власть верховного правителя, а опосредствованно – власть тех, кто уполномочен этим верховным правителем. Таким образом, или Беллармин должен признать, что всякий констебль в государстве занимает свою должность по Божественному праву, или же он не должен думать, что какой бы то ни было епископ, кроме самого папы, занимает свою должность по Божественному праву.

    Однако если речь идет не о тех текстах, где сказано, что папа имеет гражданскую верховную власть, то весь этот спор о том, предоставил ли Христос юрисдикцию одному лишь папе или же кроме него и всем другим епископам, является спором de lana caprina. Ибо никто из них не имеет (там, где они не являются суверенами) никакой юрисдикции. В самом деле, юрисдикция есть право слушать и решать тяжбы между людьми, которое может принадлежать лишь тому, кто имеет власть предписывать правила насчет того, что правомерно и что неправомерно, т. е. составлять законы и мечом правосудия принуждать людей подчиняться своим решениям, вынесенным им самим или назначенными им для этого судьями, а такой власти не имеет законным образом никто другой, помимо гражданского суверена.

    Поэтому когда Беллармин ссылается на главу Евангелия от Луки, где говорится, что наш Спаситель созвал своих учеников и выбрал из них двенадцать человек, которых Он назвал апостолами, то он этим доказывает, что Христос избрал своих апостолов (всех, за исключением Матфея, Павла и Варнавы), уполномочил их и приказал им проповедовать, но не судить и не решать тяжбы между людьми. Ибо это право, от которого Христос сам отказался, сказав: Кто сделал Меня судьей или делителем между вами? И в другом месте: Царство мое не от мира сего. Но о том, кто не имеет власти слушать и решать тяжбы между людьми, нельзя сказать, что он имеет какую бы то ни было юрисдикцию. И тем не менее это не исключает того, что наш Спаситель дал им право проповедовать и крестить во всех частях мира, если только это им не запрещалось их собственными законными суверенами. Ибо и сам Христос, и его апостолы ясно заповедали нам во многих местах во всем повиноваться нашим суверенам.

    Те аргументы, которыми Беллармин пытается доказать, что епископы получают свою юрисдикцию от папы, бьют мимо цели (ввиду того что сам папа не обладает правом юрисдикции во владениях других монархов). Однако так как все его ссылки доказывают, наоборот, что все епископы, поскольку они обладают правом юрисдикции, получают это право от своих гражданских суверенов, то я не премину привести их здесь.

    Первый аргумент – это ссылка на книгу Чисел (11), где говорится, что, когда Моисей оказался не в силах один нести все бремя управления делами народа израильского, Бог повелел ему избрать семьдесят старейшин и взял часть от духа Моисея, чтобы дать ее тем семидесяти старейшинам. Беллармин говорит, что это место не следует понимать в том смысле, будто Бог ослабил этим дух Моисея, ибо это не облегчило бы его бремени, а это следует понимать лишь так, что эти семьдесят старейшин получили свою власть от Моисея. И это толкование Беллармина является правильным и остроумным. Но так как Моисей имел тогда всю полноту верховной власти в государстве евреев, то этим ясно обозначено, что старейшины получили свою власть от гражданского суверена. Таким образом, эта ссылка доказывает, что во всяком христианском государстве епископы имеют свою власть от гражданского суверена, а от папы – лишь на его собственной территории, а не на территории другого государства.

    Второй аргумент Беллармин выводит из природы монархии. В монархии, говорит он, вся власть сосредоточена на одном человеке, а все остальные имеют свою власть от него. Церковь же управляется монархически. Этот аргумент имеет силу также для христианских монархов, которые являются действительными монархами своего народа, т. е. их собственной церкви (ибо церковь и христианский народ одно и то же), между тем как власть папы, хотя бы это был апостол Петр, является не монархией, ибо она не имеет никакого дела ни с верховенством (archical), ни с господством (ctatical), а только с обязанностью наставлять (didactical), так как Господь принимает не вынужденное, а лишь добровольное повиновение.

    Третьим аргументом служат Беллармину слова св. Киприана, назвавшего седалище апостола Петра истоком, источником, корнем, солнцем, от которого производится власть епископов. Однако по естественному праву (которое является лучшим принципом правомерности и неправомерности, нежели слова какого-нибудь учителя церкви, который всего лишь человек) гражданский суверен во всяком государстве является истоком, источником, корнем и солнцем, от которого производится всякая юрисдикция. Поэтому юрисдикция епископов имеет своим источником гражданского суверена.

    Четвертым аргументом служит Беллармину факт неравенства юрисдикции епископов. Ибо если бы Бог, говорит он, дал им право юрисдикции непосредственно, то, дав им одинаковый ранг, он дал бы им и одинаковую юрисдикцию. Однако мы видим, что некоторые епископы являются епископами лишь одного города, другие – сотни городов, а иные – многих провинций – различие, которое не было установлено Богом. Юрисдикция епископов поэтому не от Бога, а от человека, и один имеет более обширную, другой менее обширную юрисдикцию в зависимости от усмотрения князя церкви. Этот аргумент имел бы силу, если предварительно было бы доказано, что папа имел всеобщую юрисдикцию над всеми христианами. Однако поскольку не было доказано и доподлинно известно, что обширная юрисдикция папы была дана ему теми, кто имел ее, именно римскими императорами (ибо константинопольский патриарх на основании того же титула, именно на основании того, что он епископ столицы империи и резиденции императора, требовал для себя равных прав с папой), постольку отсюда следует, что все другие епископы имеют свою юрисдикцию от суверенов той страны, где они ее осуществляют. Подобно тому как епископы по этой причине имеют свою власть не de jure divino, точно так же не de jure divino имеет свою власть и папа, за исключением той страны, где он также и гражданский суверен.

    В качестве пятого аргумента Беллармин выдвигает следующее положение: Если бы епископы имели свою юрисдикцию непосредственно от Бога, то папа не мог бы лишить их ее, ибо папа не может делать ничего, что шло бы вразрез с божественным установлением. Это положение правильно и хорошо обосновано. Однако, – говорит он, – папа имеет право это делать и делает. С этим тоже можно согласиться, поскольку дело касается собственных владений папы или владений какого-либо другого монарха, предоставившего папе это право, но нельзя согласиться с тем, что это право папы является всеобщим и вытекающим из его права на папские владения. Ибо это право принадлежит всякому христианскому суверену в пределах его собственных владений и неотделимо от верховной власти. До того времени, как народ израильский поставил над собой царя, согласно повелению Бога Самуилу, по примеру других народов, гражданская власть принадлежала первосвященнику, и никто, кроме него, не мог назначать и увольнять низшего священника. Но эта власть потом перешла к царям, как это может быть доказано тем же аргументом Беллармина. Ибо, если бы священник (будь это первосвященник или другой) имел свою юрисдикцию непосредственно от Бога, он не мог бы быть ее лишен царем, так как царь не мог делать ничего, что шло бы вразрез с божественным установлением. Однако достоверно известно, что царь Соломон (3 Цар. 2, 26, 27) удалил от священства первосвященника Авиафара и поставил на его место Садока (ст. 35). Поэтому цари могут таким же образом ставить и удалять епископов в зависимости от того, сочтут ли то или другое полезным в интересах хорошего управления своими подданными.

    Шестой его аргумент таков: если бы епископы имели свою юрисдикцию de jure divino, т. е. непосредственно от Бога, то сторонники такого взгляда привели бы в доказательство его какое-нибудь Слово Божие, но они не могут его привести. Аргумент этот хорош, и мне нечего возразить против него. Но его не хуже можно использовать и для доказательства того, что сам папа не имеет никакой юрисдикции во владениях другого государя.

    В качестве последнего своего аргумента Беллармин приводит свидетельство двух пап, Иннокентия и Льва, и я не сомневаюсь, что он с таким же основанием мог бы привести свидетельство всех почти пап после апостола Петра. В самом деле, так как человеческому роду присуща от природы любовь к власти, то всякий, кто стал папой, придет в искушение поддерживать это же самое мнение. Однако все они, как Иннокентий и Лев, будут свидетельствовать лишь о самих себе, и поэтому их свидетельство не имеет никакого значения.

    О светской власти пап. В пятой книге Беллармин защищает четыре положения. Первое – что папа не есть властитель всего мира; второе – что папа не есть властитель всего христианского мира; третье – что папа вне его собственной территории не имеет непосредственной светской юрисдикции. С этими тремя положениями можно легко согласиться. Четвертое положение гласит, что папа во владениях других суверенов имеет верховную светскую власть косвенно. С этим нельзя согласиться, разве только под косвенно Беллармин подразумевает, что папа приобрел эту власть косвенными путями. В таком смысле можно признать и это положение. Но я полагаю, что, когда Беллармин говорит, что папа имеет верховную власть косвенно, он этим хочет сказать, что светская юрисдикция принадлежит папе по праву, но что это право есть лишь следствие его пастырской власти, которой он не мог бы осуществлять, не имея указанного права, и, таким образом, верховная гражданская власть является необходимым придатком к его пастырской власти (которую Беллармин называет духовной). Отсюда вытекает, что папа, если он считает, что интересы спасения душ этого требуют, может менять царства, отбирая их у одних и отдавая другим.

    Прежде чем подвергнуть критическому рассмотрению аргументы, при помощи которых Беллармин пытается доказать свое учение, я считаю не лишним развить все логические следствия этого учения, дабы государство и монархи, обладающие верховной властью в разных государствах, могли обдумать, насколько в их интересах допущение этого учения и насколько оно совместимо с благом их подданных, за которых они должны будут давать отчет в день Страшного суда.

    Когда Беллармин говорит, что папа не имеет на территории других государств верховной гражданской власти непосредственно, то мы должны понимать это так, что право папы на эту власть зиждется не на том титуле, на котором зиждется власть всех других суверенов, а именно не на первоначальном акте подчинения управляемых. В самом деле, очевидно и было уже неоднократно доказано в этом трактате, что власть всех суверенов имеет своим первоначальным источником согласие каждого из будущих подданных, все равно, дается ли это согласие при выборе суверена в целях общей защиты против врага, как, например, когда будущие подданные договариваются назначить человека или собрание людей, которые бы их защищали, или это согласие дается будущими подданными врагу-завоевателю в целях сохранения своей жизни. Если поэтому папа не предъявляет претензий на гражданскую верховную власть над другими государствами непосредственно, то это означает лишь признание с его стороны, что это право не приобретено им только что указанным путем, но этим он не отказывается от того, что власть принадлежит ему на другом основании, а именно на основании права, данного ему Богом (без согласия управляемых) при возведении его на папский престол (что подразумевается им под словом косвенно). Но каков бы ни был титул, на который папа ссылается, власть остается той же самой, и он (если мы признаем за ним это право) может назначать монархов и свергать власть государств всякий раз, когда это потребуется в интересах спасения душ, т. е. всякий раз, когда это ему будет угодно, ибо он одновременно претендует на роль единственного судьи в вопросе о том, является ли та или другая мера необходимой в целях спасения человеческих душ или нет. И этому учению учит не только Беллармин, но и многие другие теологи в своих проповедях и книгах; оно было провозглашено также некоторыми церковными соборами, и в соответствии с ним, когда представлялся благоприятный случай, папы действовали. Так, четвертый церковный собор в Латеране, созванный при папе Иннокентии 111, в главе III «De Haereticis» установил следующий канон: Если какой-нибудь король после предупреждения папы не очистит своего королевства от еретиков и, будучи отлучен за это от церкви, не даст удовлетворения в течение года, то его подданные освобождаются от повиновения ему. И было много случаев осуществления этого учения на практике, например низложение французского короля Хильперика, передача Римской империи Карлу Великому, притеснение английского короля Иоанна, передача королевской власти в Наварре, а в последние годы создание лиги против французского короля Генриха 111 и многие другие случаи. Я полагаю, что найдется очень мало государей, которые не будут считать эти меры несправедливыми и несообразными; но я хотел бы, чтобы они все раз навсегда решили, быть ли им королями или подданными. Люди не могут служить двум господам. Поэтому короли должны решиться или держать всецело бразды правления в своих руках, или передать их целиком в руки папы, с тем чтобы люди, готовые охотно повиноваться, могли найти защиту в этом повиновении. Ибо это различие между светской и духовной властью сводится к одним словам. Является ли соучастницей власти косвенная или прямая другая власть, она одинаково реально разделена, а это опасно во всех отношениях. Но перейдем теперь к доводам Беллармина.

    Первый довод таков: Гражданская власть подчинена духовной, поэтому тот, кто имеет верховную власть, имеет право повелевать мирскими суверенами и распоряжаться их силами и средствами для духовных целей. Что касается различения между светской и духовной властью, то посмотрим, в каком смысле может быть вразумительно сказано, что светская, или гражданская, власть подчинена духовной. Смысл этих слов может быть лишь двоякий. Действительно, когда мы говорим, что одна власть подчинена другой, то это означает, что тот, кто обладает одной властью, подчинен тому, кто обладает другой властью, или что одна власть относится к другой, как средство к цели. Ибо мы не можем это понять так, будто одна власть имеет власть над другой, так как подчинение, начальствование, право и власть суть акциденции не властей, а лиц. Одна власть может быть подчинена другой в том же смысле, как искусство седельного мастера подчинено искусству ездока. Поэтому, даже если допустить, что гражданское правление установлено как средство вести нас к духовному блаженству, отсюда все же не следует, что раз король обладает гражданской властью, а папа – духовной, то в силу этого король в большей мере обязан повиноваться папе, чем всякий седельный мастер – всякому ездоку. Подобно тому как из подчиненности какого-нибудь искусства нельзя вывести заключения о подчиненности знатока, так нельзя из подчиненности правления делать заключение о подчиненности правителя. Поэтому, когда Беллармин говорит, что гражданская власть подчинена духовной, он этим хочет сказать, что гражданский суверен подчинен духовному. И довод его выглядит так: Гражданский суверен подчинен духовному, поэтому духовный государь может повелевать светскими государями. В этом силлогизме заключение повторяет посылку, которую следовало доказать. Для доказательства этого он приводит прежде всего следующее соображение: Короли и папы, духовенство и миряне составляют единое государство, т. е. единую церковь; и во всех телах члены находятся во взаимной зависимости между собой. Однако духовное не зависит от мирского, поэтому мирское зависит от духовного и первое подчинено второму. В этом доводе имеются две большие ошибки. Первая заключается в утверждении, будто все христианские короли, папы, духовенство и весь остальной христианский люд составляют единое государство. Ибо очевидно, что Франция – одно государство, Испания – другое, Венеция – третье и т. д. Эти государства состоят из христиан, поэтому они являются также различными группами христиан, т. е. различными церквами, и они представлены различными суверенами, причем, подобно естественному человеку, они способны приказывать и повиноваться, действовать и быть объектом воздействия, к чему всеобщая, или универсальная, церковь не способна, пока она не будет иметь представителя, которого она фактически на земле не имеет. Ибо если бы универсальная церковь имела представителя, тогда, без сомнения, весь христианский мир составлял бы единое государство и суверен его был бы этим представителем, как мирским, так и духовным. Претендуя на роль такого представителя, папа требует для себя троякого права, которого наш Спаситель не дал ему, именно права приказывать, судить и наказывать не одним только отлучением от церкви, т. е. отказом от общения с теми, кто не хочет следовать его учению. Ибо, если бы даже папа и был единственным наместником Христа, он тем не менее не мог бы осуществлять свою власть до второго пришествия нашего Спасителя, да и тогда судьей мира должен быть не папа, а сам апостол Петр вместе с другими апостолами.

    Вторая ошибка его первого довода заключается в утверждении, будто члены всякого государства находятся, подобно членам естественного тела, во взаимной зависимости. Верно то, что члены всякого государства взаимно связаны между собой, но зависят они только от суверена, который является душой государства. И стоит этой душе исчезнуть, как государство так распадается в огне гражданской войны, что прекращается всякая взаимная связь между людьми в силу отсутствия общей зависимости от известного суверена, точно так же как члены естественного тела распадаются в земле вследствие отсутствия связывающей их души. Таким образом, в этом сходстве между государством и естественным телом нет ничего, из чего можно было бы умозаключить о зависимости мирян от духовенства или мирских должностных лиц

    – от духовных, а лишь о зависимости тех и других от гражданского суверена. Гражданский суверен действительно должен руководствоваться в своих гражданских постановлениях целью спасения душ, но из этого не следует, что он подчинен кому бы то ни было, кроме самого Бога. Таким образом, вы видите, что в этом первом доводе кроется заблуждение, способное обмануть людей, которые не в состоянии различать между подчиненностью наличных действий цели и подчиненностью лиц в управлении средствами. Ибо средства, необходимые для достижения определенной цели, указаны природой или сверхъестественно самим Богом. Власть же заставлять людей использовать эти средства предоставлена в каждом государстве гражданскому суверену естественным законом, запрещающим людям нарушать обещанную верность.

    Второй довод Беллармина таков: Всякое государство (так как оно предполагается совершенным и самодовлеющим) может приказать любому другому не подчиненному ему государству и принуждать его силой изменить свое правительство; мало того, в этом независимом от него государстве оно может низложить суверена и поставить на его место другого, если оно иным путем не может защищать себя против обид, чинимых ему этим государством, тем паче духовное государство может приказать светскому сменить свое правительство и может низлагать монархов и назначать других, если это духовное государство иным путем не может защищать свои духовные блага.

    Что государство в целях защиты себя от обид может законным образом делать все то, что Беллармин здесь говорит, бесспорно и уже достаточно доказано в предыдущих частях этого трактата. Если было бы также верно, что ныне в этом мире имеется духовное государство, отличающееся от гражданского государства, тогда суверен этого государства мог бы объявить войну любому другому государству в целях получения удовлетворения за причиненную ему обиду или в целях обеспечения себя против будущих обид. А война означает в общем низлагать, убивать, покорять или совершать какой-нибудь враждебный акт. Но на том же основании было бы не менее законным актом со стороны гражданского суверена объявить войну духовному суверену, если он потерпел от последнего обиду или имеет основание опасаться такой обиды от него в будущем, а это, как я полагаю, идет дальше того, что желательно было бы кардиналу Беллармину в качестве вывода из его собственного положения.

    Однако духовного государства нет в этом мире, ибо духовное государство есть то же, что царство Христа, которое, как Христос сам говорит, не от мира сего, но будет в ближайшем мире при воскресении, когда те, кто вел праведную жизнь и верил, что Он – Христос, воскреснут (хотя они умерли как естественные тела) как духовные тола., и тогда именно наш Спаситель будет судить мир, и покорит своих противников, и создаст духовное царство. Ввиду того что до наступления этого периода нет на земле людей, которые обладали бы духовными телами, то до наступления этого времени не может быть и духовного государства среди людей во плоти, разве только мы назовем государством проповедников, имеющих полномочия учить и приготовлять людей к их принятию в Царство Христа при воскресении, неправильность чего я уже доказал.

    Третий довод таков: Христиане не имеют права терпеть короля-иноверца или еретика, если он стремится совратить своих христианских подданных в свою ересь или в свою веру. Но судить о том, совращает ли король своих подданных в ересь или нет, есть право папы. Поэтому папа имеет право решать, следует низложить короля или нет.

    На это я отвечаю, что оба этих утверждения неправильны. Ибо христиане или люди, исповедующие какую угодно религию, которые восстают против короля, какие бы законы он ни издавал, хотя бы это были законы, касающиеся религии, нарушают этим свою верность, что противоречит Божьему закону, как естественному, так и положительному. Да и нет судьи для подданных в отношении того, что является ересью, кроме их собственного гражданского суверена. Ибо ересь есть не что иное, как упрямо защищаемое частное мнение, идущее вразрез с тем мнением, которому государственное лицо (т. е. представитель государства) постановило обучать. Отсюда ясно, что учение, поощряемое к распространению, не может быть ересью, а суверены, поощряющие это учение, не могут быть еретиками. Ибо еретиками являются лишь частные лица, упорно защищающие учение, запрещенное их законными суверенами.

    Однако чтобы доказать, что христиане не имеют права терпеть королей-иноверцев или еретиков, Беллармин ссылается на текст Второзакония, где Бог на тот случай, если евреи пожелают поставить над собой царя, запрещает им избирать иноземца. Отсюда Беллармин заключает, что христиане не имеют права избирать короля, который не является христианином. И верно, конечно, что христианин, т. е. человек, который уже обязался принять царем нашего Спасителя, когда он придет, будет слишком искушать Бога, избирая королем в этом мире человека, о котором он знает, что он террором и убеждением будет стараться заставить его изменить своей вере. Но, говорит Беллармин, одинаково опасно как избрать королем нехристианина, так и не низложить его, когда он уже избран. На это я отвечаю, что вопрос не в том, опасно ли не низложить такого короля, а в том, правомерно ли низложить его. Избрать такого короля, может быть, в некоторых случаях неправомерно, но низложить его, когда он уже избран, ни в коем случае не является правомерным. Ибо низложение в этом случае было бы нарушением верности и, следовательно, противоречило бы естественному закону, являющемуся вечным Божественным законом. Да и откуда видно, чтобы такое учение считалось христианским в эпоху апостолов или в эпоху римских императоров до того момента, когда гражданская власть в Риме перешла к папам. На это, правда, Беллармин отвечает, что древние христиане не свергли ни Нерона, ни Диоклетиана, ни Юлиана, ни арианина Валента исключительно но той причине, что им для этого не хватало сил. Это, может быть, и так. Но разве нашему Спасителю, которому стоило лишь потребовать, как к Его услугам были бы двенадцать легионов бессмертных, неуязвимых ангелов, разве Ему не хватало сил, чтобы убить Цезаря или по крайней мере Пилата, который противозаконно (ибо не признавал за ним никакой вины) выдал Христа евреям, чтобы те распяли Его на кресте? Или если апостолы не имели сил, чтобы свергнуть Нерона, то разве необходимо было поэтому, чтобы они в своих посланиях к новообращенным христианам проповедовали им, как они это делали, что они должны повиноваться поставленным над ними властям (в числе которых был и Нерон) и что они должны это делать не из боязни их гнева, а по совести? Можем ли мы сказать, что по причине своего физического бессилия апостолы не только повиновались, но и учили чему-то, что шло против их собственного убеждения? Поэтому христиане обязаны терпеть своих языческих суверенов или суверенов, поощряющих какое-нибудь ложное учение (ибо я не могу называть еретиком никого, чье учение имеет за собой авторитет государства), не только по причине своего бессилия, но и для успокоения совести. И если Беллармин приводит далее тот довод в пользу мирской власти папы, будто апостол Павел (1 Коринф. 6) при языческих властителях того времени назначил таких судей, которые не были утверждены теми властителями, то это неверно. Ибо апостол Павел только посоветовал выбрать лучше некоторых из своих братьев, чтобы улаживать свои конфликты, чем судиться друг с другом у языческих судей,– спасительное и благое правило, которое целесообразно было бы проводить также в лучших христианских государствах. А что касается опасности, которая может возникнуть для религии от того, что подданные будут терпеть языческого или заблуждающегося властителя, то насчет этого пункта подданный не является знающим судьей, а если он является таковым, то и мирские подданные папы могут быть судьями его учения. Ибо всякий христианский властитель, как было раньше доказано, не в меньшей степени верховный пастырь своих подданных, чем папа по отношению к своим.

    Четвертый довод Беллармин выводит из крещения королей. При крещении короли, для того чтобы они могли сделаться христианами, подчиняют свои скипетры Христу и обещают соблюдать и защищать христианскую веру. Это верно, ибо христианские короли являются лишь подданными Христа. Однако они могут при всем том быть равноправными папе, так как они являются верховными пастырями их собственных подданных, и папа даже в самом Риме не больше чем король и пастырь.

    В качестве пятого довода Беллармин приводит слова Спасителя: Паси овец Моих. Этими словами апостолу Петру, по мнению Беллармина, дана вся власть, необходимая пастырю, как, например, прогонять волков, каковы еретики, запирать баранов, ставших бешеными или бодающих рогами овец, каковы дурные (хотя и христиане) короли, а также власть давать пастве надлежащий корм. Отсюда Беллармин заключает, что апостол Петр получил эту тройную власть от Христа. На это я отвечаю, что последняя из этих властей есть не больше, чем власть или, вернее, заповедь учить. В отношении первой власти, а именно власти прогонять волков, т. е. еретиков, он цитирует следующее место (Матф. 7, 15): Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные. Однако еретики не являются ни лжепророками, ни вообще пророками, и (даже допустив, что под волками подразумеваются еретики) апостолы не велели убивать их или низлагать, если бы они были королями, а лишь остерегаться их, бежать от них и избегать их. Да и совет избегать лжепророков был дан не апостолу Петру, а толпе евреев, следовавших за Христом на гору, причем большая часть этой толпы состояла из людей, еще не обращенных. Таким образом, если этими словами дано право прогонять королей, то это право дано не только частным лицам, но и людям, которые вовсе не были христианами. А что касается власти отделять и запирать бешеных баранов (под которыми он подразумевает христианских королей, отказывающихся подчиниться римскому пастырю), то сам наш Спаситель отказался взять на себя эту власть в этом мире, а советовал до дня Суда дать расти хлебному злаку вместе с плевелом. Тем паче не мог он дать такой власти апостолу Петру, и не мог дать ее апостол Петр папам. Апостолу Петру и всем другим пастырям было приказано рассматривать тех христиан, которые не повинуются церкви (т. е. не повинуются христианским суверенам), как язычников и мытарей. Ввиду того что люди не требуют для папы власти над языческими властителями, они не должны требовать для него также власти над теми, кого приходится рассматривать как язычников.

    Однако из данной папе власти учить Беллармин выводит также принудительную власть папы по отношению к королям. Пастырь (говорит он) должен давать своей пастве надлежащий корм, поэтому папа может и должен заставить королей исполнять свой долг. Из этого следует, что папа, как пастырь всех христиан, является царем царей. Тогда, в самом деле, или же все христианские короли должны признать это положение, или же они должны взять на себя обязанности верховного христианского пастыря каждый в своем собственном владении.

    Шестой, и последний, довод Беллармина составляют примеры. На это я отвечаю, что, во-первых, примеры ничего не доказывают; во-вторых, примеры, на которые он ссылается, не создают даже и подобия права. Убийство Иодаем Гофолии (4 Цар. 11) было совершено или по поручению царя Иоаса, или же это было страшным преступлением со стороны первосвященника, который (во всяком случае после избрания царя Саула) был простым подданным, а отлучение от церкви императора Феодосия св. Амвросием (если верно, что последний это сделал) было уголовным преступлением. А что касается пап Григория I, Григория II, Захария и Льва III, то их суждения не имеют никакого значения, так как они являются судьями в своем собственном деле, а действия, совершенные ими в соответствии с этим учением, есть величайшие преступления (особенно действия Захария), до которых только может опуститься человек. И этим довольно сказано о церковной власти. Я бы менее распространялся на эту тему и обошел бы молчанием приведенные взгляды Беллармина, если бы это были взгляды частного лица, а не борца за папство против всех других христианских властителей и государств.

    ГЛАВА XLI.

    О ТОМ, ЧТО НЕОБХОДИМО ДЛЯ ПРИНЯТИЯ ЧЕЛОВЕКА В ЦАРСТВО НЕБЕСНОЕ

    Трудность одновременного повиновения Богу и человеку. Наиболее частым предлогом для мятежа и гражданской войны служила в течение долгого времени во всех христианских государствах недостаточно разрешенная и поныне трудность повиноваться одновременно Богу и человеку в тех случаях, когда повеления того и другого противоречат друг другу. Вполне очевидно, что, когда человек получает два противоречивых приказания и знает, что одно из них исходит от Бога, он обязан повиноваться этому приказанию, а не другому, хотя бы и отданному ему его законным сувереном (монархом или сувереном собрания) или собственным отцом. Трудность поэтому заключается в том, что, когда люди получают какое-нибудь повеление от имени Бога, они во многих случаях не знают, исходит ли это повеление от Бога или же тот, кто приказывает им, злоупотребляет именем Бога ради своих личных целой. Ибо, подобно тому как в еврейской церкви было много лжепророков, добивавшихся славы в народе вымышленными снами и видениями, точно так же и в церкви Христа имеется много лжеучителей, добивающихся славы в народе фантастическими ложными учениями, дабы благодаря этой славе (такова уж природа честолюбия) управлять людьми в своих личных интересах.

    Но нет трудности для тех, кто различает между необходимым и не необходимым для спасения. Однако трудность повиноваться Богу и гражданскому суверену на земле не имеет значения для тех, кто умеет различать между необходимым и не необходимым для их принятия в Царство Божие. Ибо если повеление гражданского суверена таково, что оно может быть выполнено без потери вечной жизни, то неповиновение неправомерно, и в подобном случае приобретают значение правила апостолов: Слуги, повинуйтесь во всем своим господам! и Дети, повинуйтесь во всем своим родителям!, а также правило нашего Спасителя: Книжники и фарисеи сидят на Моисееве» седалище, и поэтому все, что они скажут, соблюдайте и делайте. Если же повеление таково, что не может быть выполнено без того, чтобы не быть осужденным на вечную смерть, то было бы сумасшествием повиноваться ему, и в этом случае приобретает значение совет нашего Спасителя: Не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить (Матф. 10, 28). Поэтому все люди, желающие избежать как тех наказаний, которым они могут быть подвергнуты в этом мире за неповиновение своему земному суверену, так и тех, которым они могут подвергнуться в грядущем за неповиновение Богу, необходимо должны научиться хорошо различать между необходимым и не необходимым для вечного спасения.

    Все, что необходимо для спасения, содержится в вере и в повиновении. Все, что необходимо для спасения, содержится в двух добродетелях: в вере в Христа и в повиновении законам. Если бы последняя из этих добродетелей была совершенна, то ее одной было бы для нас достаточно. Однако так как мы все виновны в неповиновении законам Бога не только в силу нашего первородного греха в Адаме, но и в силу наших нарушений этих законов в настоящем, то необходимым условием нашего спасения является не только повиновение на весь остаток нашей жизни, но и отпущение грехов за прошлое. А это отпущение есть награда за нашу веру в Христа. Что ничто другое не требуется для спасения, ясно видно из того, что Царство Небесное закрыто лишь для грешников, т. е. для тех, кто не повинуется закону или нарушает его; но даже и для таких оно не закрыто в том случае, если они раскаются и уверуют во все догматы христианской веры, необходимые для спасения.

    Какое повиновение необходимо. Так как Бог во всех наших делах засчитывает волю за деяние, то повиновение, которого он от нас требует, есть серьезное усилие к повиновению, и это повиновение называется всеми теми наименованиями, которые обозначают усилие. И поэтому это повиновение обозначается иногда словом любовь, так как это слово подразумевает волю к повиновению. И сам наш Спаситель считает любовь к Богу и к ближнему исполнением всего закона. Иногда же это повиновение обозначается словом справедливость, ибо справедливость есть воля воздать каждому его собственное, т. е. стремление повиноваться законам. Иногда же это повиновение обозначается словом раскаяние, так как слово раскаяние подразумевает отвращение от греха, что означает то же, что возвращение воли к повиновению. Всякий поэтому, кто непритворно желает выполнить заповеди Бога, искренне раскаивается в нарушении этих заповедей; всякий, кто любит Бога всем сердцем и своего ближнего, как самого себя, проявляет то повиновение, которое необходимо для его принятия в Царство Божие. Ибо, если бы Бог требовал полной невинности, никакая плоть не могла бы спастись.

    И каковы законы. Но каковы те заповеди, которые Бог нам дал? Являются ли заповедями Бога все те законы, которые были даны евреям рукой Моисея? Если они таковы, то почему не учат христиан повиноваться им? Если же они не таковы, то какие же другие законы суть заповеди, кроме естественных законов? Ибо наш Спаситель Христос не дал нам новых законов, а лишь совет соблюдать те законы, которым мы подчинены, т. е. естественные законы и законы наших различных суверенов. И в своей Нагорной проповеди Христос не дал никакого нового закона евреям, а лишь изложил им законы Моисея, которым евреи были подчинены раньше. Законы Бога суть поэтому лишь естественные законы, основным из которых является тот, что мы не должны нарушать нашей верности, т. е. заповедь повиноваться нашим гражданским суверенам, поставленным над нами нашим взаимным договором между собой. И этот закон Бога, повелевающий повиновение гражданскому закону, содержит в себе как логическое следствие повеление подчиняться всем предписаниям Библии, которая (как я доказал это в предшествующей главе) есть закон лишь там, где гражданский суверен объявил ее таковым, а в других местах она лишь совет, который человек на свой собственный страх и риск может, не совершая ничего несправедливого, отказаться выполнить.

    Кому мы должны верить, будучи христианской веры. Зная теперь, каково то повиновение, которое необходимо для спасения, и кому мы им обязаны, мы должны вслед за этим рассмотреть вопрос веры, а именно кому мы должны верить и почему мы должны верить, а также каковы те догматы или пункты, в которые необходимо верить желающим спастись. И прежде всего, что касается лица, которому мы верим, то это необходимо должно быть лицо, которое говорило с нами, ибо невозможно верить кому бы то ни было, не узнав прежде, что он говорит. Поэтому лицом, которому верили Авраам, Исаак, Иаков, Моисей и пророки, был сам Бог, который говорил с ними сверхъестественным образом, а лицом, которому верили апостолы и ученики, общавшиеся с Христом, был сам наш Спаситель. Но о тех, с кем никогда не говорили ни Бог-Отец, ни наш Спаситель, нельзя сказать, что лицом, которому они верили, был сам Бог. Они верили апостолам, а после них – пастырям и учителям церкви, внушавшим им веру в историю Ветхого и Нового завета. Таким образом, вера христиан после эпохи нашего Спасителя имела своим основанием, во-первых, репутацию их пастырей, а затем авторитет тех, кто сделал Ветхий и Новый завет правилом веры, а это могли сделать одни лишь христианские суверены. Поэтому эти суверены являются верховными пастырями и единственными лицами, которые говорят нынешним христианам от имени Бога, за исключением таких лиц, с которыми Бог в наши дни говорит непосредственно, сверхъестественным образом. Однако так как много лжепророков появилось в мире, то другие люди должны испытывать духов, от Бога ли они или нет (как это советует апостол Иоанн в 1-м Послании 4, 1). И так как испытание учений есть дело верховного пастыря, то лицом, которому все, кто не имеет специального откровения, обязаны верить, является во всех государствах верховный пастырь, т. е. гражданский суверен.

    Основание христианской веры. Основания, в силу которых люди верят какому-нибудь христианскому учению, бывают разные. Ибо вера есть дар Бога, внушающего эту веру разным людям разными путями по своему благоусмотрению. Наиболее обычной непосредственной причиной нашей веры в отношении какого-нибудь пункта христианства является вера в то, что Библия есть Слово Божие. Но много споров возбуждает вопрос о том, почему мы верим, что Библия есть Слово Божие, как это неизбежно при всяком неправильно поставленном вопросе. Ибо вопрос ставится не так: почему мы верим, а так: откуда мы знаем, будто вера и знание есть одно и то же? И отсюда результат, что, когда одна сторона основывает наше знание на непогрешимости церкви, а другая – на свидетельстве частного духа, ни одна из них не обосновывает того, что она хочет обосновать. Ибо как может человек знать о непогрешимости церкви, не убедившись предварительно в непогрешимости Писания? Или как может человек знать, что его собственный частный дух есть что-то другое, чем вера, основанная на авторитете и доводах его учителей или на слепом доверии к его собственным дарованиям? Мало того, ничего нельзя найти в Писании, откуда можно было бы умозаключить о непогрешимости церкви, еще меньше можно из Писания умозаключить о непогрешимости какой-нибудь отдельной церкви и меньше всего – о непогрешимости какого-нибудь отдельного человека.

    Вера происходит от слышания. Очевидно поэтому, что христиане не знают, а лишь веруют, что Писание есть Слово Божие и что те средства, при помощи которых Богу обычно угодно внушать людям эту веру, суть естественные пути, т. е. Бог внушает эту веру людям через их учителей. Свое учение о христианской вере в общем апостол Павел выражает словами: Итак, вера от слышания (Рим. 10,17), т. е. от слышания наших законных пастырей. Он говорит также (ст. 14 и 15 той же главы): Как веровать в Того, о Ком не слыхали? как слышать без проповедующего? И как проповедовать, если не будут посланы? Отсюда очевидно, что обычная причина веры в то, что писания суть Слово Божие, та же, что и причина нашей веры во все другие догматы, а именно слышание тех, кто законом допущен и назначен учить нас, как, например, наши родители дома и наши пастыри в церкви. И это лучше всего доказывается опытом. Ибо какой другой причиной можно объяснить то, что в христианских государствах все люди или веруют, или по крайней мере исповедуют, что Писание есть Слово Божие, а в других государствах в это едва ли верует хоть один человек, как не тем обстоятельством, что в христианских государствах людей учат этому с детства, в других же государствах их учат чему-то другому?

    Но если учение есть причина веры, то почему не все веруют? Ясно поэтому, что вера есть дар Бога и что Бог дает ее тому, кому хочет. Но так как он дает эту веру при помощи учителей, то непосредственной причиной веры является слышание. В школе, в которой многие обучаются и некоторые успевают, а другие не успевают, причиной учености тех, кто успевает, является учитель, и, однако, отсюда нельзя заключать, что ученость не есть дар Божий. Все хорошие качества проистекают от Бога, однако не все, кто обладает ими, могут считать себя вдохновенными, ибо вдохновенность подразумевает сверхъестественный дар и непосредственный перст Божий, и тот, кто претендует на это, претендует на роль пророка и должен быть подвергнут испытанию церкви.

    Единственный необходимый догмат христианской веры. Однако все равно, знают ли люди, веруют ли или соглашаются, что Писание есть Слово Божие. Раз я покажу на основании ясных по смыслу мест этого Писания, какие догматы веры необходимы и единственно необходимы для спасения, эти люди должны будут знать это, верить в это или соглашаться с этим.

    Unum necessarium, единственный догмат веры, который Писание делает абсолютно необходимым для спасения,– Иисус есть Христос. Под именем Христа подразумевается царь, которого Бог обещал раньше через пророков Ветхого завета послать в мир, чтобы царствовать вовеки под верховным владычеством Бога над евреями и теми из других народов, которые уверуют в него, и дать своим подданным ту вечную жизнь, которую они потеряли из-за грехопадения Адама. Доказав это на основании Писания, я далее докажу, когда и в каком смысле и некоторые другие догматы могут быть названы необходимыми.

    Доказательство, почерпнутое из намерения евангелистов. Свой первый довод для доказательства положения, что вера в догмат Иисус есть Христос составляет всю ту веру, которая требуется для спасения, я вывожу из намерения евангелистов. Это намерение при описании ими жизни нашего Спасителя заключалось в установлении единственного догмата – Иисус есть Христос. Содержание Евангелия апостола Матфея сводится к тому, что Иисус был из рода Давида, рожден от девы, – данные, которые суть признаки истинного Христа; что волхвы пришли поклониться ему как царю иудейскому; что Ирод по этой же причине желал погубить его; что Иоанн Креститель провозглашал его; что Иисус сам и его апостолы проповедовали, что он есть царь; что он учил закону не как книжник, а как власть имущий; что он одним своим словом исцелял болезни и совершал много других чудес, которые, согласно предсказаниям, должен был совершать Христос; что его при его вступлении в Иерусалим приветствовали как царя; что он предостерегал людей против всех тех, кто выдавал бы себя за Христа; что он был взят, обвинен и предан смерти за то, что называл себя царем; что надпись на его кресте, указывавшая причину его осуждения, гласила: Иисус из Назарета, царь иудейский. Все это имело лишь одну цель – внушить людям веру, что Иисус есть Христос. Такова была цель Евангелия апостола Матфея. Но такова же была цель всех евангелистов, как в этом можно убедиться при чтении их евангелий. Поэтому установление этого единственного догмата было целью всего Евангелия. Апостол Иоанн же ясно приводит этот догмат как вывод из его Евангелия: Cue же написано, дабы вы уверовали, что Иисус есть Христос, Сын Божий (Иоан. 20, 31).

    Из проповедей апостолов. Свой второй довод я извлекаю из содержания проповедей апостолов, как тех, что произносились при жизни нашего Спасителя на земле, так и тех, что произносились после его восшествия. Ибо при жизни нашего Спасителя апостолы были посланы, как это указано у Луки (9, 2), проповедовать Царство Божие. В самом деле, ни здесь, ни у Матфея (10, 7) Иисус не дает другого поручения апостолам, кроме лишь: Ходя же, проповедуйте, что приблизилось Царство Небесное, т. е. что Иисус есть мессия, царь, который должен был прийти. Что проповедь апостолов и после вознесения Христа имела то же содержание, видно из Деяний 17,6: они повлекли, говорит апостол Лука, Иасона и некоторых братьев к городским начальникам, крича, что эти всесветные возмутители пришли и сюда, а Иасон принял их, и все они поступают против повелений кесаря, почитая царем другого, Иисуса. Это видно и из второго и третьего стихов той же главы, где апостол Павел говорит: по своему обыкновению, вошел к ним и три субботы говорил с ними из Писаний, открывая и доказывая им, что Христу надлежало пострадать и воскреснуть из мертвых и что Сей Христос есть Иисус, Которого я проповедую вам.

    Из легкости учения. Свой третий довод я беру из всех тех мест Писания, в которых объявляется, что вся требующаяся для спасения вера легка. Ибо если необходимым условием спасения было бы внутреннее признание всех учений относительно христианской веры, которым теперь учат, то не было бы на свете ничего более трудного, чем быть христианином. Если бы указанного догмата было недостаточно для спасения, то вор на кресте не мог бы спастись одним тем, что сказал: Господи, вспомни обо мне, когда придешь в царство Твое, ибо этим он засвидетельствовал свою веру лишь в тот единственный догмат, что Иисус – царь. При указанном условии нельзя было бы также сказать (как у Матфея 11, 30), что иго Мое благо, и бремя Мое легко, и не могло бы быть сказано, как у Матфея 18, 6, будто малые дети веруют в Христа. Не мог бы также при этом условии апостол Павел сказать (1 Коринф. 1,21): Благо угодно было Богу юродством проповеди спасти верующих, да и не мог бы сам апостол Павел спастись, а еще меньше он мог бы внезапно стать таким великим учителем церкви – он, который, может быть, никогда не думал ни о пресуществлении, ни о чистилище, ни о других ныне навязываемых догматах.

    Из точных и ясных текстов (Писания). Четвертый довод взят мной из ясных и не допускающих разных толкований текстов. Во-первых, текст у Иоанна (5, 39): Исследуйте Писания, ибо вы думаете через них иметь жизнь вечную; а они свидетельствуют обо мне. Под писаниями здесь подразумевается Ветхий завет, ибо евреи того времени не могли исследовать Нового завета, который еще не был написан. Но в Ветхом завете насчет Христа были указаны лишь те признаки, при помощи которых люди могли бы узнать его, когда он придет, а именно что он произойдет от рода Давида, родится от девы в Вифлееме, совершит великие чудеса и т. п. Поэтому верить, что Иисус именно был этим Христом, достаточно для приобретения вечной жизни, а большего, чем то, что достаточно, не требуется; следовательно, для спасения не требуется другого догмата. Далее (Иоан. 11, 26): И всякий живущий и верующий в Меня не умрет вовек. Поэтому вера в Христа есть вера, достаточная для вечной жизни, и, следовательно, большей веры для вечной жизни не требуется. Но вера в Иисуса и вера в то, что Иисус – Христос, есть, как видно из последующих стихов, одно и то же. Ибо, когда наш Спаситель спросил Марфу: Веришь ли ты сему? – она ответила ему: Так, Господи! Я верую, что Ты Христос, Сын Божий, грядущий в мир. Таким образом, один этот догмат достаточен для вечной жизни, а то, что сверх достаточного, не необходимо. В-третьих, Иоанн 20,31: Сие же написано, дабы вы уверовали, что Иисус есть Христос, Сын Божий, и, веруя, имели жизнь во имя Его. Значит вера в то, что Иисус есть Христос, является достаточной для обретения жизни, и, следовательно, никакой другой веры не надо. В-четвертых, 1 Иоанн 4, 2: Всякий верующий, что Иисус есть Христос, от Бога рожден, и всякий, любящий Родившего, любит и Рожденного от Него. И ст. 5: Кто побеждает мир, как не тот, кто верует, что Иисус есть Сын Божий? В-пятых, Деян. 8, 36, 37: евнух сказал: вот вода; что препятствует мне креститься? Филипп же сказал ему: если веруешь от всего сердца, можно. Он сказал в ответ: верую, что Иисус Христос есть Сын Божий. Поэтому вера в догмат, что Иисус – Христос, достаточна для крещения, т. е. для нашего принятия в Царство Божие, и, следовательно, является единственно необходимой. И вообще во всех текстах, где наш Спаситель говорит кому-либо: Твоя вера спасла тебя, он говорит так потому, что признает, прямо или косвенно, что собеседник верит в то, что Иисус есть Христос.

    Из того, что указанный догмат есть основа всех других. Последний довод я беру из тех мест, где указанный догмат объявляется основой веры, ибо тот, кто исповедует основу веры, будет спасен. Такими местами являются, во-первых, Матфей 24, 23: Если кто скажет вам: вот, здесь Христос, или там, не верьте. Ибо восстанут лжехристы и лжепророки, и дадут великие знамения и чудеса и т. д. Отсюда видно, что следует придерживаться догмата Иисус есть Христос, хотя бы те, кто проповедует противоположное, совершали великие чудеса. Второе место – это Послание к Галатам 1, 8: Если бы даже мы или Ангел с неба стал благовествовать вам не то, что мы благовествовали вам, да будет анафема. Но Евангелие, которое благовествовали Павел и другие апостолы, заключалось в том единственном догмате, а именно что Иисус – Христос. Поэтому во имя веры в этот догмат мы обязаны отвергать авторитет ангела с неба, а тем паче смертного, проповедующего противоположное учение. Этот догмат является, таким образом, основным догматом христианской веры. Третье место – это 1-е послание Иоанна 4, 2: Возлюбленные! Не всякому духу верьте, но испытывайте духов, от Бога ли они… Духа Божьего… узнавайте так: всякий дух, который исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, есть от Бога. Отсюда явствует, что этот догмат является мерилом и правилом, при помощи которого следует оценивать и испытывать все другие догматы, и поэтому он один является основным. Четвертым местом является Матфей 16, 18, где, после того как Петр признал этот догмат, сказав нашему Спасителю: Ты – Христос, Сын Бога Живаго, наш Спаситель ответил: Ты – Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою. Отсюда я заключаю, что это именно тот догмат, на котором все остальные учения церкви зиждутся как на своем фундаменте. Пятое место (1 Коринф. 3, 11, 12 и далее): Ибо никто не может положить другого основания, кроме положенного, которое есть Иисус Христос. Строит ли кто на этом основании из золота, серебра, драгоценных камней, дерева, сена, соломы – каждого дело обнаружится; ибо день покажет, потому что в огне открывается, и огонь испытывает дело каждого, каково оно есть. У кого дело, которое он строил, устоит, тот получит награду. А у кого дело сгорит, тот потерпит урон; впрочем, сам спасется, но так, как бы из огня. Так как это последнее место лишь отчасти ясно и легко понимаемо, отчасти же аллегорично и трудно, то из того, что ясно, можно умозаключить, что пастыри, проповедующие эту основу, а именно что Иисус есть Христос, могут спастись даже в том случае, когда они из этой основы выводят ложные заключения (слабость, которой иногда подвержены все люди); тем паче следует отсюда возможность спасения для таких людей, которые, будучи не пастырями, а лишь слушателями, верят всему, чему их учат их законные пастыри. Вера в этот догмат поэтому достаточна, а следовательно, никакой другой догмат веры не является необходимым условием для спасения.

    Что же касается теперь аллегорической части приведенного места, а именно что огонь испытывает дело каждого, каково оно есть, и что сам спасется, но так, как бы из огня или через огонь, часть ничего не говорит против того заключения, которое я вывел из других слов, смысл которых ясен. Тем не менее, так как это место было использовано как довод для доказательства существования огня чистилища, я намерен предложить вам здесь свою догадку насчет смысла испытания учения и спасения людей как бы посредством огня. Апостол как будто намекает здесь на слова пророка Захария (13, 8, 9), который, говоря о восстановлении Царства Божиего, сказал следующее: Две части на земле будут истреблены, вымрут, а третья останется на ней. И введу эту третью часть в огонь, и расплавлю их, как плавят серебро, и очищу их, как очищают золото; они будут призывать имя Мое, и Я услышу их. День Суда есть день восстановления Царства Божиего. В этот именно день, по предсказанию апостола Петра (2 Пет. 3, 7, 10, 12), будет мировой пожар, в котором нечестивые погибнут, а остальные, которых Бог спасет, пройдут через этот огонь невредимыми и будут в нем испытаны и очищены от их идолопоклонства, подобно тому как золото и серебро очищаются огнем от шлака, и будут побуждены призывать имя истинного Бога. Намекая на это, апостол Павел здесь говорит, что день (т. е. день Суда, великий день, когда наш Спаситель придет, чтобы восстановить Царство Божие в Израиле) подвергнет испытанию символ веры каждого и установит, кто из них является золотом, серебром, драгоценными камнями, деревом, сеном и соломой. И тогда те, кто строил ложные заключения на правильной основе, найдут свои учения осужденными, но тем не менее сами будут спасены и пройдут невредимыми сквозь этот мировой огонь и будут жить вечно, чтобы призывать имя истинного и единого Бога. В этом смысле тут нет ничего, что не согласовалось бы с остальной частью Священного писания и в чем виден был бы хоть слабый отсвет огня чистилища.

    В каком смысле другие догматы могут быть названы необходимыми. Однако кто-нибудь, пожалуй, спросит: разве для спасения не необходима вера в то, что Бог всемогущ, что он творец вселенной, что Иисус воскрес, что все люди воскреснут снова из мертвых в последний день, разве эта вера не необходима для спасения в такой же мере, как вера в то, что Иисус есть Христос? На это я отвечаю, что вера во все эти догматы необходима и точно так же необходима вера во многие другие догматы, но все они содержатся в этом и могут быть выведены из него с большей или меньшей трудностью. Ибо кто же не видит, что те, кто верует, что Иисус – Сын Бога Израиля и что израильтяне имели своим Богом всемогущего Творца вселенной, тем самым верует, что Бог есть всемогущий Творец вселенной? Или как может человек верить, что Иисус – царь, который будет царствовать вечно, если он не верит, что Он снова воскрес из мертвых? Ибо мертвый человек не может осуществлять царской власти. Одним словом, тот, кто исповедует основу, а именно что Иисус есть Христос, исповедует этим сознательно все те следствия, которые он сам выводит из нее, и бессознательно все, что вытекает из этой основы, хотя бы сам верующий не обладал достаточным искусством, чтобы вывести эти следствия. Поэтому можно с полным основанием сказать, что вера в этот единственный догмат есть достаточное условие, при котором раскаявшиеся грешники могут получить отпущение грехов и, следовательно, быть принятыми в Царство Небесное.

    И вера эта, и повиновение в их единстве необходимы для спасения. Показав теперь, что все повиновение, которое требуется для спасения, заключается в воле к повиновению закону Бога, т. е. в раскаянии, а что вся вера, которая требуется для того же самого, содержится в вере в догмат Иисус есть Христос, я в дальнейшем сошлюсь на все те места Евангелия, которые доказывают, что все необходимое для спасения содержится в соединении этих двух моментов. Люди, которым апостол Петр проповедовал в первый после вознесения нашего Спасителя день Пятидесятницы, спросили его и прочих апостолов: Что нам делать, мужи и братья? (Деян. 2, 37). На это им апостол Петр ответил (ст. 38): Покайтесь, и да крестится каждый из вас во имя Иисуса Христа для прощения грехов; и получите дар Святаго Духа. Таким образом, покаяние и крещение, т. е. вера в то, что Иисус есть Христос, составляют все, что необходимо для спасения. Далее, когда некто из начальствующих спросил нашего Спасителя (Лук. 18, 18): Что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную? – Спаситель ответил (ст. 20): Знаешь заповеди: не прелюбодействуй, не убий, не укради, не лжесвидетельствуй, почитай отца твоего и матерь твою? Когда же тот сказал, что он эти заповеди соблюдает, наш Спаситель прибавил: Продай все, что имеешь, раздай нищим и приходи, следуй за мной, что было бы равносильно высказыванию: полагайся на меня, ибо я царь. Следовательно, исполнение закона и вера, что Иисус есть царь, составляют все, что необходимо, для того, чтобы человек обрел вечную жизнь. В-третьих, апостол Павел говорит (Рим. 1, 17), что праведный верой жив будет не всякий, а лишь праведный. Таким образом, вера и справедливость (т. е. воля быть справедливым, или раскаяние) есть все, что необходимо для вечной жизни. И наш Спаситель проповедовал (Марк 1, 15): Исполнилось время и приблизилось Царствие Божие: покайтесь и веруйте в Евангелие, т. е. в благую весть, что Христос пришел. Поэтому покаяться и верить, что Иисус – Христос, есть все, что требуется для спасения.

    Каким образом каждый из этих моментов способствует нашему спасению. Ввиду того что для нашего спасения необходимо соединенное действие двух моментов: повиновения и веры, то нелепо поднимать вопрос о том, каким из этих моментов мы оправдываемся. Тем не менее вполне уместно будет выяснить, каким образом каждый из них способствует нашему спасению и в каком смысле сказано, что мы должны быть оправданы тем и другим. И прежде всего если под справедливостью следует понимать справедливость самих действий, то никто не может спастись, ибо нет никого, кто бы не нарушал закона Бога. И поэтому когда говорится, что мы оправданы делами, то под делами следует разуметь волю, которую Бог всегда принимает за дела как у добродетельных, так и у порочных людей.

    И лишь в этом смысле мы называем человека справедливым или несправедливым, и лишь в этом смысле мы говорим, что справедливость оправдывает человека, т. е. дает ему благодаря расположению Бога титул справедливого и делает его способным жить своей верой, к чему он раньше не был способен. Так что справедливость оправдывает в том смысле, в каком оправдывать – значит именовать человека справедливым, а не в смысле оправдания по закону, при котором было бы несправедливо наказывать его за его грехи.

    Однако мы считаем человека оправданным и в том случае, когда его защита, хотя бы сама по себе и неудовлетворительная, принята. Так, например, когда мы выдвигаем в свое оправдание нашу волю, наше устремление исполнять закон и раскаиваемся в наших прегрешениях и Бог принимает эту волю к исполнению закона как фактическое его исполнение. Но так как Бог засчитывает волю за деяние только у верующего, то лишь вера делает нашу защиту эффективной, и в этом смысле говорится, что лишь одна вера оправдывает. Для спасения, таким образом, необходимы как вера, так и повиновение, но о них говорится, что они оправдывают в различном смысле.

    Повиновение Богу и повиновение гражданскому суверену совместимы, если суверен христианин. После того как мы показали, что именно необходимо для спасения, нам нетрудно будет примирить наше повиновение Богу с нашим повиновением нашему гражданскому суверену, который является или христианином, или неверным. Если он христианин, то он разрешает веру в догмат, что Иисус есть Христос, и во все те догматы, которые содержатся в этом или могут явно быть выведены из него путем умозаключения. А это вся та вера, которая необходима для спасения. И так как он суверен, то он требует повиновения всем своим законам, т. е. всем гражданским законам, в которых также содержатся все естественные законы, т. е. все законы Бога. Ибо, кроме естественных законов и законов церкви, являющихся частью гражданского закона (так как церковь, имеющая право издавать законы, есть государство), нет других Божественных законов. Поэтому повиновение своему христианскому суверену никому не мешает ни верить, ни повиноваться Богу. Предположим, однако, что какой-нибудь христианский король сделает из догмата Иисус есть Христос какие-нибудь ложные выводы, т. е. воздвигнет на этом догмате надстройки из сена и соломы и прикажет учить этому. Так как, по словам апостола Павла, такой король спасется, то тем паче спасется тот, кто учит по его приказанию, а еще больше тот, кто не учит, а лишь верит своему законному учителю. А в том случае, когда какому-нибудь подданному запрещено его гражданским сувереном исповедовать какой-нибудь признанный им символ веры, какое может быть у этого подданного справедливое основание для неповиновения? Христианские короли могут ошибаться в выведении следствий, но кому быть судьей? Может ли быть судьей частное лицо, когда речь идет о его собственном повиновении? Или кто-либо, кроме того, кто назначен для этого церковью, т. е. представляющим церковь гражданским сувереном? Или если бы судьей был папа или даже какой-нибудь апостол, то разве он не может ошибаться в выведении следствий? Разве, когда апостол Павел выступил против апостола Петра, один из них не ошибался в своих построениях? Не может быть поэтому никакого противоречия между законами Бога и законами христианского государства.

    Или неверный. А когда гражданским сувереном является неверный, то всякий подданный, оказывающий ему сопротивление, грешит против законов Бога (каковы естественные законы) и отвергает совет апостолов, увещевавших всех христиан повиноваться во всем своим государям, а детей и слуг – своим родителям и господам. Что касается веры подданных, то она скрыта внутри и невидима, и подданные такого суверена имеют ту же привилегию, какую имел Нееман, и нет никакой необходимости, чтобы они подвергали себя опасности ради нее. Если же они делают это, они должны ждать своей награды на небе, а не жаловаться на своего суверена, и тем более не объявлять ему войну. Ибо тот, кто не рад серьезному поводу принять мученический венец, не имеет той веры, которую он официально исповедует, и лишь притворяется верующим, чтобы придать некоторый вид своему упрямству. Но какой неверный суверен будет так неразумен, чтобы подвергнуть казни или преследованию подданного, который ждет второго пришествия Христа после того, как настоящий мир сей будет сожжен, и намерен тогда повиноваться Христу (каковое намерение содержится в исповедании догмата, что Иисус есть Христос), а до того времени считает себя обязанным повиноваться законам этого неверного суверена, что по совести обязаны делать все христиане?

    Заключение. Этим я заканчиваю свои рассуждения о Царстве Божием и о церковной политике. В этих рассуждениях я намеревался не развивать какое-нибудь собственное положение, а лишь показать те выводы, которые, по моему мнению, вытекают из принципов христианской политики, которые изложены в Священном писании, в отношении власти гражданских суверенов и обязанности их подданных. А в своих ссылках на Священное писание я старался избегать таких текстов, смысл которых неясен или толкование которых спорно. Приводимые же мной цитаты я старался истолковать в таком смысле, который наиболее очевиден и наиболее соответствует общему духу и цели всей Библии, которая была написана в целях восстановления Царства Божия во Христе. Ибо не голые слова, а намерение пишущего дает тот истинный свет, при помощи которого должно быть истолковано всякое сочинение. А те, кто цепляется за отдельные тексты, не принимая во внимание основной цели, не могут ничего ясно вывести из них. Напротив, бросая атомы Писания как пыль в человеческие глаза, они делают всякий смысл более темным, чем он есть на самом деле, – обычная уловка тех, кто ищет не истины, а собственной выгоды.