К. МАРКС

ВОЙНА. — ПАРЛАМЕНТСКИЕ ДЕБАТЫ

Лондон, вторник, 27 июня 1854 г.

Русский moniteur [официальный вестник. Ред.] в Бухаресте сообщает официально, что, во исполнение приказа из С.Петербурга, осада Силистрии снята, Журжево очищено и вся русская армия собирается перебраться обратно через Прут. Газета «Times» опубликовала вчера, в третьем выпуске, аналогичное телеграфное сообщение своего венского корреспондента:

«Русский император удовлетворяет австрийское требование из глубокого уважения к своему старому союзнику и приказал своим войскам вернуться за линию Прута».

Лорд Джон Рассел подтвердил на вчерашнем вечернем заседании палаты общин сообщение о снятии осады Силистрии, но не получил еще официального уведомления об ответе России на австрийские требования.

В результате австрийского вмешательства между турками и русскими будет воздвигнут барьер, который обеспечит отступление последних и предоставит им возможность усилить гарнизон Севастополя и Крыма и, может быть, восстановить связь с армией Воронцова. Кроме того, восстановление Священного союза России, Австрии и Пруссии можно будет считать совершившимся фактом в тот момент, когда союзные державы откажутся примириться с простым восстановлением status quo ante bellum [положения, существовавшего до войны. Ред.], допускающим в лучшем случае маленькие уступки царя в пользу Австрии.

Все хитроумие этого великолепного «решения», которое, как говорят, было делом рук Меттерниха, теперь, однако, разрушено, благодаря болтливости старого Абердина и интригам Пальмерстона.

Здесь следует напомнить, что при последней реорганизации министерства провалились все попытки добиться назначения лорда Пальмерстона в военное министерство, создания которого больше всего требовала пальмерстоновская пресса, и пилит, герцог Ньюкасл, захватил облюбованный благородным лордом пост под самым его носом. Эта неудача, видимо, напомнила лорду Пальмерстону, что давно пора распустить весь кабинет, и он соответственно поднял настоящую бурю против главы кабинета, выбрав предлогом для этого необдуманную речь лорда Абердина против лорда Линдхёрста[157]. Вся английская печать немедленно ухватилась за эту речь, но важно отметить, что газета «Morning Herald» открыто указала на существование заговора против лорда Абердина еще до того, как эта речь была произнесена. Г-н Лейард выступил в последнюю пятницу в палате общин и сообщил, что он внесет в ближайший четверг следующее предложение:

«Выражения, употребленные первым министром королевы, рассчитаны на то, чтобы вызвать в общественном мнении серьезные сомнения относительно задач и целей войны и ослабить шансы на заключение почетного и длительного мира».

В этом предложении два слабых места: во-впервых, оно противоречит конституции и поэтому легко может быть отвергнуто, так как оно нарушает парламентское правило, запрещающее члену палаты общин критиковать речь, произнесенную в палате лордов, и, во-вторых, оно как бы проводит различие между словами, произнесенными премьером по какому-нибудь отдельному поводу, и всей деятельностью коалиционного кабинета. Тем не менее, оно вызвало у лорда Абердина такую тревогу, что через два часа после его оглашения он взял слово и заявил необычайно взволнованным тоном, что

«в следующий понедельник» (следовательно, на три дня раньше, чем г-н Лейард) «он представит палате копию своей депеши, адресованной России после заключения Адрианопольского договора, и воспользуется случаем, чтобы сказать несколько слов об искажениях, которым подверглась его недавняя речь в палате лордов по вопросу о войне».

Убеждение, что предложение г-на Лейарда вызовет удаление лорда Абердина из кабинета, было столь сильно, что газета «Morning Advertiser», например, уже опубликовала состав министерства, которое должно его сменить и в котором премьером является лорд Рассел, а военным министром — лорд Пальмерстон. Легко себе представить, что заседание палаты лордов вчера вечером привлекло необычайно большое количество падких на сенсацию и возбужденных аристократических интриганов, жаждавших увидеть, как лорд Абердин выпутается из своего трудного и щекотливого положения.

Прежде чем перейти к резюме речи лорда Абердина и нападок на него маркиза Кланрикарда, я должен вернуться к тому времени и к тем обстоятельствам, которых коснулись главным образом оба оратора; это было в 1829 г., когда лорд Абердин стоял во главе английского министерства иностранных дел. В это время русский флот под командой адмирала Гейдена блокировал Дарданеллы, Саросский и Эносский заливы, а также бухты Адрамити и Смирны, вопреки соглашению, заключенному в 1815 г. между с. — петербургским и лондонским кабинетами, — соглашению, по которому Россия не должна была предпринимать никаких военных действий в Средиземном море. Эта блокада, угрожавшая британской торговле в Леванте, взволновала обычно сонливое общественное мнение Англии того времени и вызвала бурные протесты против России и против министерства. Это привело к встречам русского посла князя Ливена и графа Матушевича, с одной стороны, и Веллингтона и Абердина — с другой. В депеше, отправленной из Лондона 1 (13) июня 1829 г. князь Ливен так сообщает о характере происходивших переговоров:

«Разговор с лордом Абердином, происходивший примерно часом позже» (после разговора с герцогом Веллингтоном, не совсем удовлетворившего русского дипломата), «был не менее примечателен. Будучи не вполне в курсе нашей беседы с премьером, он старался, узнав ее подробности, смягчить неприятные впечатления, которые могли остаться от его слов в начале разговора. Он несколько раз заверял, что в намерения Англии никогда не входило искать ссоры с Россией; что если английское министерство стремилось повлиять на нас, чтобы мы не упорствовали в блокаде Эноса, то оно делало это лишь из желания предотвратить докучливые требования и укрепить добрые отношения между двумя кабинетами; что мы имеем больше оснований, чем, может быть, сами полагаем, поздравить себя с теми выгодами, которые получаем от этого удачного и постоянного содействия. Англии. Он считает своей заслугой, что ради поддержания этого согласия он примирился с временными выгодами, которые могла представлять для нас блокада Эносского залива; но он опасается, что в С.Петербурге недостаточно хорошо понимают позицию английского министерства. Те возражения, которые Абердин иногда делал, как, например, во время недавнего инцидента, приписываются его недоброжелательным намерениям и враждебным взглядам, когда на самом доле такого рода намерения и arriere-pensees [задние мысли. Ред.] очень далеки от его настроений и от его политики. Но, с другой стороны, его положение является чрезвычайно щекотливым. Общественное мнение Англии всегда готово к враждебному выпаду против России. Британское правительство не могло постоянно игнорировать это и было бы опасно бросать ему вызов в связи с вопросами» (речь идет о морском праве), «с которыми так тесно связаны национальные предрассудки. Все же Россия может рассчитывать на расположение и дружеские чувства английского министерства, которое борется против них» (имеются в виду национальные предрассудки).

«На это я возразил ему: «Я знаю значение общественного мнения в Англии, и я наблюдал, как оно изменяется в течение нескольких дней. Общественное мнение против нас в этой войне, потому что считает нас агрессорами, в то время как мы подверглись нападению; оно обвиняет нас в намерении ниспровергнуть Оттоманскую империю, тогда как мы заявляем, что это не входит в наши планы; наконец, оно приписывает нам честолюбивую политику, против которой мы сами протестуем. Просветить общественное мнение в этом вопросе было бы вернейшим способом исправить его».

Лорд Абердин ответил мне, что дело обстоит не совсем так, как я его представляю; общественное мнение высказывается против России, потому что в Англии оно вообще горячо поддерживает вигов, но аи reste [впрочем. Ред.], британский кабинет отнюдь не желает нам неуспеха; напротив, он желает нам быстрого и решительного успеха, ибо знает, что это единственное средство закончить войну, на которую нельзя смотреть иначе, как на великое несчастье, поскольку невозможно предвидеть ее последствия! В заключение английский министр пустился в длинные рассуждения, чтобы доказать, что мы приписываем ему намерения, которых он не мог иметь, и кончил заявлением, что лондонский кабинет желает, чтобы война закончилась с честью и выгодой для России»[158].

Странно, что никто из противников лорда Абердина не счел уместным прибегнуть к этой депеше, которая так убедительно говорит против его поведения в период до заключения Адрианопольского договора, что невозможно было бы придать хоть какое-либо значение содержанию секретной депеши его светлости, написанной после заключения этого договора. Оглашение цитированной выше депеши одним ударом уничтожило бы единственный аргумент, который лорд Абердин сумел привести в свою защиту в своей — вчерашней речи. Его действительной защитой могло быть лишь открытое встречное обвинение лорда Пальмерстона, так как вся эта «драка» разыгралась исключительно между этими двумя соперничающими между собой старыми слугами России.

Лорд Абердин начал с заявления, что ему нечего ни брать обратно, ни опровергать, но что он намерен лишь кое-что «объяснить». Против него выдвинуто ложное обвинение, будто он приписывает себе честь составления Адрианопольского договора. Он вовсе не составлял его, а протестовал против него, как палата лордов может убедиться из депеши, оглашение которой он теперь предлагает. Тревога, которую этот договор вызвал у него и его коллег, была так велика, что одно существование этого договора вызвало перемену всей политики правительства в одном чрезвычайно важном пункте. В чем состояла эта перемена политики? До подписания Адрианопольского договора ни он, лорд Абердин, ни герцог Веллингтон, придерживаясь в данном случае политики Каннинга, отнюдь не предусматривали создания независимого королевства Греции, а лишь хотели создать вассальное государство под сюзеренитетом Порты, что-нибудь наподобие Валахии и Молдавии. После подписания Адрианопольского договора положение Турецкой империи показалось им настолько под угрозой и ее существование до того непрочным, что они предложили превратить Грецию из вассального государства в независимое королевство. Другими словами, было решено, — поскольку Адрианопольский договор так много содействовал ослаблению Турции, — противодействовать его опасным последствиям отторжением от Турции целых провинций. Вот в чем заключалась «перемена».

Хотя их опасения возможных последствий этого договора оказались преувеличенными, все же лорд Абердин очень далек от того, чтобы не считать его в высшей степени вредным и пагубным. Он сказал тогда, что «Россия не приобрела этим договором значительной территории», да и сейчас он убежден, что Российская империя в течение последних пятидесяти лет не увеличила значительно своей территории в Европе, как это утверждает лорд Линдхёрст. (Бессарабия, Финляндия и Царство Польское не являются значительными приобретениями по мнению благородного лорда.) Но, как он уже сказал в своей депеше от декабря 1829 г., если территориальные приобретения России не велики, то все же они имеют большое значение: одно из них дало в руки России «исключительное господство над судоходством по Дунаю, а другое — порты в Азии, которые, правда, не велики, но политически очень важны». (Обширная территория, приобретенная русскими на Кавказе, опять улетучилась из памяти лорда Абердина.) С этой точки зрения, уверял он, Адрианопольский договор был началом изменения политики России, которая со времени этого договора стремилась скорее к расширению своего политического влияния, чем к новым территориальным приобретениям. Перемена политики не означала перемену намерений. «Сатана стал только умное, чем в прежние дни». Тот факт, что Россия согласовала с Карлом Х план приобретения Турции не путем вызывающих тревогу завоеваний, а посредством ряда договоров, — этот факт обходится молчанием. Лорд Абердин также не счел уместным упомянуть, что Россия даже до Адрианопольского договора и договора в Ункяр-Искелеси, который он цитирует в доказательство изменения русской политики, уже в 1827 г. обязалась по отношению к Франции и Англии не пытаться использовать войну с Турцией для новых территориальных приобретений и что без позволения Англии Россия не могла бы двинуть в 1833 г. армию против Константинополя.

Лорд Абердин констатировал далее, что его фраза: «если бы мы могли достичь мира хоть на двадцать пять лет, как после Адрианопольского договора, то это было бы неплохо», была неверно истолкована в том смысле, будто он готов вернуться к договору, подобному Адрианополъскому. Он хотел только сказать, что

«если бы, благодаря какому-либо договору, к заключению которого привела бы война, можно было обеспечить мир на двадцать пять лет, то, принимая во внимание изменчивость человеческих дел, это было бы не худо. Он вовсе не рекомендовал возвращения к status quo, но и не возражал против него. До объявления войны они ни на что большее не надеялись и ничего большего не желали, чем status quo; большего они не хотели добиться, и турецкое правительство соглашалось на это и это было гораздо больше, чем они имели право ожидать. Но коль скоро уж война объявлена, вся постановка вопроса совершенно меняется, и все уже зависит от войны… Никто не может сказать, как далеко отойдут от status quo, так как это зависит от событий, управлять ходом которых никто не властен. Одно он может сказать: независимость и целостность Оттоманской империи должны быть обеспечены, и реально обеспечены».

Как их надлежит обеспечить, этого он, лорд Абердин, сказать не может, так как это опять-таки зависит от хода войны. Его поняли так, будто он не верит в угрозу русского нападения, или сомневается в его реальности; в действительности он чрезвычайно опасается русского нападения на Турцию, хотя и не испытывает больших опасений в отношении русского нападения на Европу и «с каждым днем этих опасений становится все меньше». Он считает Францию сильнее России и Австрии, вместе взятых. Благородный лорд затем пожаловался на «исключительную нелепость и злонамеренность личных нападок, которым он подвергся». И в самом деле, в стране нет большего миротворца, чем он, но как раз самая его любовь к миру делает его особенно пригодным для ведения войны с максимальной энергией.

«Его коллеги не откажутся подтвердить, что лично он настойчивее, может быть, чем кто-либо другой, требовал быстрого продвижения вперед и концентрации сил союзников на Балканах, чтобы поддержать доблестную армию Омер-паши и протянуть руку Австрии, предоставив ей возможность принять более деятельное участие в военных операциях».

Такова линия поведения, на которой Абердин неизменно настаивал. На запрос лорда Бомонта он заявил, что «хотя он и был раньше близким другом князя Меттерниха, с тех пор как он находится у власти — за последние восемнадцать месяцев, — он не имел с ним сношений ни прямо, ни косвенно; лишь несколько дней тому назад одна его приятельница сообщила ему, что собирается написать Меттерниху, испросила, не имеет ли он чего-либо передать князю; Абердин ответил: «прошу передать ему мой сердечный привет»».

Речь Абердина была принята палатой в общем благоприятно, но любопытно, что на едкий ответ, данный ему маркизом Кланрикардом, — разочарованным претендентом на пост министра и бывшим послом лорда Пальмерстона в С.-Петербурге, — никто из членов кабинета ничего не возразил и никто из них не выступил, чтобы удостоверить, что Абердин первый потребовал энергичного ведения войны.

Маркиз Кланрикард особенно подробно остановился на участии Абердина в составлении Адрианопольского договора, на общей оценке его политического прошлого и на промахах, допущенных им в его нынешнее правление. Он сказал, что лорд Абердин предает теперь огласке в своих личных интересах, по мотивам чисто персонального характера, депешу, которую несколько месяцев тому назад он отказался сообщить другим членам обеих палат. Однако эта депеша совсем иного содержания, чем то, что благородный лорд писал в С.Петербург в декабре 1829 г., после того как в сентябре был подписан Адрианопольский договор. Суть вопроса в том, какие инструкции он дал в то время английскому послу, и в том, какие шаги он предпринял, чтобы помешать подписанию этого договора. Генерал, командовавший русскими войсками в Адрианополе, имел не более 15000 солдат, да и из этого количества нужно сбросить 5000–6000, которые вследствие болезни или ранений были буквально hors de combat [выбывшими из строя. Ред.]. С другой стороны, турецкий генерал с 25000 албанцев находился поблизости. Русский генерал дал Турции очень короткий срок для решения — подписать или не подписать предложенные условия, так как знал, что его истинное положение может стать известным, если он предоставит туркам долгий срок. Поэтому он и дал им не более пяти-восьми дней. В Константинополе турецкий министр пригласил на совет австрийского и английского послов и прусского посланника и спросил их мнение. Английский посол, следуя инструкции лорда Абердина, посоветовал подписать как можно скорее этот договор, который благородный лорд теперь изобразил им таким гибельным.

Благородному маркизу не хотелось упоминать о том обстоятельстве, что именно резкие нападки, с которыми его друг лорд Пальмерстон, бывший тогда в оппозиции, выступил против лорда Абердина, обвиняя его в чрезмерном русофобстве, заставили Абердина распорядиться о подписании договора.

Маркиз затем упрекнул премьера в том, что он всегда был самым ревностным, самым постоянным и самым могущественным сторонником самодержавия в Европе, в доказательство чего он сослался на историю Португалии, Бельгии и Испании и намекнул на противодействие, оказанное Абердином знаменитому четверному союзу 1834 года[159]. Действительно, нужно обладать хладнокровием и бесстыдством старого лорда-вига, чтобы в этот момент превозносить «славу» Бельгии, «конституционализм» Португалии и Испании и всеобщее благоденствие, которым Европа обязана четверному союзу, о котором Пальмерстон в своей защитительной речи сказал, вопреки истине, будто его выдумал Талейран, а не он, Пальмерстон.

Об операциях теперешней войны Кланрикард сказал, что план кампании разработан высшими военными властями России в декабре прошлого года, что британское правительство было поставлено в известность об этом плане, предусматривавшем не просто оккупацию Дунайских княжеств, а форсирование Дуная, взятие Силистрии, обход Шумлы и поход на Балканы. Благородный лорд, располагая такой информацией, явился в палату с речами о мире и не счел нужным сообщить о тех распоряжениях, которые в то время и до конца февраля или до начала марта кабинет давал военному министерству.

Если бы лорд Кланрикард припомнил, как лорд Пальмерстон отвечал в палате общин Дизраэли, а лорд Кларендон — ему самому в палате лордов, он не поставил бы себя в смешное положение тем, что обвинял одного только лорда Абердина в этом пренебрежении к своим обязанностям и не сделал того же упрека своим друзьям вигам, хотя их и заслуживал весь кабинет.

«Если бы», — воскликнул маркиз, — «если бы правительство пятнадцать месяцев тому назад вступило на надлежащий, я почти готов сказать — на честный, путь, то вовсе не было бы войны».

Это как раз те самые слова, с которыми г-н Дизраэли обратился к лорду Джону Расселу.

Наконец, маркиз дошел до такой нелепицы, что приписал лорду Абердину лично и исключительно все ошибки коалиции и постоянные поражения, которые она терпела в парламенте по всем важным вопросам. Его память ему не подсказывает, что уже при образовании этого министерства весьма здравомыслящие люди говорили, что оно не удержится и шести недоль, если не будет оставлять открытыми все вопросы законодательства и воздерживаться от какой бы то ни было политики.

После глупой речи лорда Брума, заявившего о своем полном удовлетворении первой и еще более второй речью лорда Абердина, вопрос был исчерпан.

Суть всего этого инцидента в том, что значение тайного протокола, составленного в Вене, сведено к нулю, а это означает продолжение военных действий и войны, в быстром окончании которой уже были так уверены, что консоли поднялись на 3 %, несмотря на наличие на рынке крупных займов, а в военных клубах заключались пари, что война не продлится более четырех недель.

Написано К. Марксом 27 июня 1854 г.

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 4126, 10 июля 1854 г.

Подпись: Карл Маркс

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского


Примечания:



1

Статья Ф. Энгельса «Европейская война» написана в связи с вхождением англо-французского флота в Черное море в ночь с 3 на 4 января 1854 года. Этому событию предшествовало в октябре 1853 г. объявление Турцией войны России после оккупации русскими войсками Дунайских княжеств (июнь 1853 г.); первое значительное сражение между русскими и турецкими войсками произошло у Олтеницы 4 ноября (23 октября) 1853 г. (см. примечание 31); затем последовал разгром турецкой эскадры русскими кораблями в морском бою при Синопе 30 (18) ноября 1853 года. Появление англо-французского флота в Черном море фактически означало начало военных действий Франции и Англии против России.

Статья «Европейская война» является одним из многочисленных военных обзоров, написанных Энгельсом по просьбе Маркса для американской газеты «New-York Daily Tribune» («Нью-йоркская ежедневная трибуна»), выходившей с 1841 по 1924 год. Эта газета, основанная видным американским журналистом Хорасом Грили, до середины 50-х годов XIX в. была органом левого крыла американских вигов, а затем органом республиканской партии. В 40—50-х годах газета стояла на прогрессивных позициях и выступала против рабовладения. В ней принимал участие ряд крупных американских писателей и журналистов, одним из ее редакторов с конца 40-х годов был Чарлз Дана, находившийся под влиянием идей утопического социализма. Сотрудничество Маркса в «New-York Daily Tribune» началось в августе 1851 г. и продолжалось свыше 10 лет, по март 1862 года; большое число статей для этой газеты было по просьбе Маркса написано Энгельсом. Статьи Маркса и Энгельса в «New-York Daily Tribune» охватывали важнейшие вопросы международной и внутренней политики, рабочего движения, экономического развития европейских стран, колониальной экспансии, национально-освободительного движения в угнетенных и зависимых странах и др. В период наступившей в Европе реакции Маркс и Энгельс использовали широко распространенную американскую газету для обличения на конкретных материалах пороков капиталистического общества, свойственных ему непримиримых противоречий, а также для показа ограниченного характера буржуазной демократии.

Редакция «New-York Daily Tribune» в ряде случаев произвольно обращалась с присланными Марксом статьями, печатая некоторые статьи без подписи автора в виде редакционных передовых и допуская вторжение в текст статей. При этом наиболее интересные и важные статьи появлялись в газете без подписи Маркса. Эти действия редакции вызывали неоднократные протесты Маркса. В конце марта 1854 г. Маркс категорически предложил редакции либо печатать в качестве передовых только военные обзоры, либо печатать весь поступающий от него материал без подписи. Редакция «Tribune» стала систематически использовать военные обзоры, которые писались преимущественно Энгельсом, в качестве передовых статей. Осенью 1854 г. почтя все статьи, посылаемые Марксом, стали печататься без подписи, и многие из них — в качестве передовых.

С осени 1857 г. в связи с экономическим кризисом в США, отразившимся также на финансовом положении газеты, редакция предложила Марксу сократить число корреспонденции. Окончательно прекратилось сотрудничество Маркса в газете в начале Гражданской войны в США; значительную роль в разрыве «New-York Daily Tribune» с Марксом сыграло усиление в редакции сторонников компромисса о рабовладельческими штатами и отход газеты от прогрессивных позиций.



15

«The Standard» («Знамя») — ежедневная английская газета консервативного направления, основана в Лондоне в 1827 году.



157

Имеется в виду выступление Абердина в ответ на речь Линдхёрста при обсуждении восточного вопроса в палате лордов 19 июня 1854 года. Линдхёрст, представитель торийской оппозиции, выступил с резкой критикой внешней политики царского правительства в отношении Турции и обвинял коалиционное правительство в нерешительном ведении войны. Абердин в своем выступлении взял под защиту политику царизма.



158

Маркс цитирует депешу русского посла в Англии князя Ливена и графа Матушевича графу Нессельроде от 13 (1) июня 1829 г. по тексту, опубликованному в журнале «Portfolio», № 1, 1843, стр. 17–19, 21.



159

Четверной союз — см. примечание 88.