К. МАРКС

НОВЫЙ МАНИФЕСТ МАДЗИНИ

Лондон, 21 сентября 1858 г.

Так как генуэзская «Dio e Popolo», последняя республиканская газета, издававшаяся на итальянской земле, наконец закрылась, не выдержав постоянных преследований со стороны сардинского правительства, неукротимый Мадзини основал итальянскую газету в Лондоне — двухнедельный орган под названием «Pensiero ed Azione» («Мысль и действие»).

Из последнего номера этой газеты мы и переводим его новый манифест, который мы рассматриваем как исторический документ, дающий читателю возможность самому судить о жизнеспособности и перспективах на будущее той части революционной эмиграции, которая собралась под знаменем этого римского триумвира. Вместо того, чтобы исследовать те великие социальные факторы, которые привели к гибели революцию 1848–1849 гг., и попытаться обрисовать истинные условия, незаметно созревшие за последние десять лет и в совокупности своей подготовившие почву для нового и более мощного движения, Мадзини, как нам кажется, вновь возвращается к своим прежним фантазиям и ставит перед собой мнимую проблему, что может привести, разумеется, только к ложному решению. Ему все еще представляется первостепенно важным вопрос о том, почему эмигрантам как организации не удались их попытки обновления мира; и он все еще занимается тем, что рекламирует снадобья для излечения их от политического паралича. Он говорит:

«В 1852 г., в меморандуме, обращенном к европейской демократии. я спрашивал: каков должен быть сейчас лозунг, боевой клич партии? Ответ очень прост. Он заключается в одном слове — действие, но действие объединенное, общеевропейское, непрестанное, последовательное, смелое.

Вы можете добиться свободы, лишь добившись сознания свободы, а это сознание вы можете завоевать только действием. Вы держите свою судьбу в своих собственных руках. Мир ждет вас. Почин может быть сделан повсюду, где народ намеревается восстать, готовый бороться и, если нужно, умереть ради всеобщего спасения, где он начертает на своих знаменах слова: бог, народ, справедливость, истина, добродетель. Восстаньте во имя всеобщего блага, и все пойдут за вами. Необходимо, чтобы вся партия отдала себе в этом отчет. Каждый волен искать решения там, где, как ему кажется, он увидел проблеск истины, но пусть он не отстаивает свой личный путь, пусть он не дезертирует из великой армии будущего… Мы — не демократия, мы только ее авангард. Наша задача лишь расчистить ей путь. Все, чего мы хотим, — это единства замысла, общности усилий… Со времени этого призыва прошло шесть лет, а дело обстоит все так же. Силы партии численно возросли, а единство партии еще не достигнуто. Несколько небольших организованных групп своей неисчерпаемой жизнеспособностью и тем ужасом, который они вселяют в сердце врага, доказывают силу единения; большинство же партии по-прежнему остается дезорганизованным, изолированным и, следовательно, бездейственным и бессильным. Кучки преданных делу людей, которые не выносят позорного бездействия, сражаются то тут, то там в качестве tirailleurs [вольных стрелков. Ред.] на всех участках фронта, каждый на свой собственный страх и риск, только за свою собственную родину, без понимания общей цели; слишком слабые, чтобы победить где бы то ни было, они заявляют протест и гибнут. Основная часть армии не может прийти им на помощь; у нее нет ни плана, ни средств, ни вождей… Был момент, когда союз правительств распался. Крымская война предоставляла угнетенным народам благоприятную возможность, которую им следовало бы использовать немедленно; из-за отсутствия организации они упустили эту возможность. Мы видели, как истинные революционеры связывали освобождение своих стран с предполагаемыми планами какого-нибудь одного человека, для которого вмешательство в дела нации и призыв к восстанию означают верную гибель. Мы видели, как поляки, забыв Собеского и историческую миссию, которую Польша выполнила в христианской Европе, шли на службу Турции в роли казаков. Были народы, как, например, румыны, вообразившие, что они могут достигнуть единства с помощью дипломатии, как будто когда-нибудь в мировой истории хоть одна нация возникла иначе, как в результате борьбы своих сынов. Другие, как, например, итальянцы, решили ждать до тех пор, пока в борьбу не втянется Австрия, как будто Австрия может занять какую-либо иную позицию, кроме позиции вооруженного нейтралитета. Одна Греция ринулась в бой; но она не поняла, что при наличии союза правительств никакое греческое национальное движение невозможно, если не произойдет революция, которая расколола бы эти силы, и если эллинский элемент не объединится со славянско-румынским элементом, что могло бы сделать восстание закономерным. Нигде так ярко не сказалось отсутствие организации и планов, в чем я вижу корень зла. Отсюда и гнетущее уныние, порой распространяющееся в наших рядах. Что может сделать для разрешения вопроса, касающегося всей Европы, отдельный человек, одинокий, изолированный, почти или совсем без средств? Такая задача под силу только объединению… В 1848 г. мы восстали в десятках мест во имя всего великого и святого. Свобода, солидарность, народ, союз, родина, Европа — все принадлежало нам. Позднее, обманутые, поддавшись каким-то подлым и преступным чарам, мы позволили этим движениям

приобрести местный характер… Мы, свергнувшие Луи-Филиппа, повторили кощунственную фразу, которая резюмирует его царствование: «Chacun pour soi, chacun chez soi» [ «Каждый для себя, каждый у себя». Ред.]. Поэтому мы потерпели поражение. Неужели этот горький опыт ничему не научил нас? Неужели мы до сих пор не поняли, что сила в единении и только в единении?

Человек состоит из мысли и действия. Мысль, не воплощенная в действиях, есть лишь тень человека; действие, не направляемое и не освящаемое мыслью, есть лишь гальванизированный труп человека — тело без души. Бог есть бог потому, что он — абсолютное тождество мысли и действия. Человек есть человек только при условии непрестанного, всемерного стремления к этому идеалу… Мы не сможем победить, если пойдем на какой-то безнравственный и бессмысленный разрыв между теорией и практикой, между индивидуальным и коллективным долгом, между писателем и заговорщиком или бойцом, и разделим нашу партию на мыслителей и практических деятелей, на людей ума и людей дела… Все мы проповедуем объединение как лозунг эпохи, предвестниками которой мы являемся, но многие ли из нас на деле объединяются со своими братьями для совместного действия? У всех у нас на устах слова терпимость, любовь, свобода, а между тем мы порываем с нашими товарищами, если их взгляды на тот или иной определенный вопрос расходятся с нашей точкой зрения. Мы восторженно рукоплещем тем, кто умирает, чтобы своей смертью расчистить нам путь для действия; но мы не идем по их стопам. Мы признаем опрометчивость попыток, предпринимаемых в ничтожном масштабе; но мы ничего не делаем, чтобы осуществить их с большим и мощным размахом. Мы все скорбим о недостатке у партии материальных средств; но многие ли из нас регулярно пополняют общую кассу за счет своих скромных взносов? Мы объясняем свои неудачи мощной организацией противника; но сколь немногие из нас пытаются сделать нашу партию всесильной при помощи единой общей организации, которая, играя решающую роль в настоящем, принесла бы свои плоды в будущем?.. Неужели невозможно вывести партию из ее нынешнего жалкого, дезорганизованного состояния? Все мы считаем, что мысль священна, что ее проявления должны быть свободны и ненаказуемы; что организация общества плоха, если она, в результате крайнего материального неравенства, осуждает рабочего на роль придатка машины и лишает его интеллектуальной жизни. Мы считаем, что частная жизнь человека священна. Мы считаем, что столь же священно объединение людей; что оно является лозунгом, выражающим особую миссию нашей эпохи. Мы считаем, что государство должно не внедрять такое объединение насильственным Путем, а поощрять его. Мы с радостью ожидаем того времени, когда при всеобщем объединении производителей заработная плата будет заменена участием в прибылях. Мы верим в святость труда и считаем преступным всякое общество, в котором человек, желающий жить своим трудом, не в состояний этого сделать. Мы верим в нацию, мы верим в человечество… Под человечеством мы понимаем объединение свободных и равных наций на двоякой основе — самостоятельности их внутреннего развития и братства в целях упорядочения международной жизни и всеобщего прогресса. Мы считаем, что для того, чтобы нации и человечество, как мы их понимаем, могли существовать, карту Европы следует перекроить; мы считаем необходимым новое территориальное деление, которое должно заменить произвольное деление, осуществленное Венским трактатом, должно основываться на родстве языка, традиций, религии и исходить из географических условий и политических особенностей каждой страны.

Не полагаете ли вы, что этих общих убеждений достаточно для братской организации? Я не призываю вас подчиниться одной-единственной доктрине, одному-единственному взгляду. Я только говорю: давайте вместе бороться с отрицанием всякой доктрины; давайте совместно одержим вторую марафонскую победу над принципом восточной инертности, который грозит в настоящее время вновь подчинить себе Европу. Все люди, разделяющие только что перечисленные мною убеждения, к какой бы республиканской фракции они ни принадлежали, должны составить своего рода европейскую партию действия, в которой Франция, Италия, Германия, Швейцария, Польша, Греция, Венгрия, Румыния и другие угнетенные нации должны представлять собой отдельные секции; каждая национальная секция должна существовать самостоятельно и иметь свою особую кассу; центральный комитет, располагающий центральной кассой, должен формироваться из делегатов национальных секций и т. д.

Когда единство партии будет завоевано, европейский вопрос сменится вопросом, где начать. В революциях, как и на войне, победа зависит от быстрого сосредоточения максимально возможного количества сил в данном пункте. Если партия стремится к победоносной революции, она должна выбрать на карте Европы такой пункт, где легче всего и выгоднее всего проявить инициативу, и бросить туда все силы, какими только могут располагать отдельные секции. Рим и Париж — вот два стратегических пункта, где должно начаться объединенное действие, Франция — благодаря ее мощному единству, воспоминаниям о ее великой революции и наполеоновских армиях, благодаря тому влиянию, которое каждое движение в Париже оказывает на умы Европы, — до сих пор остается страной, чья инициатива вернее всего всколыхнет все другие угнетенные нации, хотя всякое истинно революционное выступление с ее стороны неизбежно объединит против нее все силы правительств Европы. За этим единственным исключением, лишь Италия является в настоящее время страной, где явно сосредоточены качества, необходимые для инициативы. Нет нужды говорить об общности взглядов, толкающих ее вперед; уже в течение десяти лет там наблюдается целый ряд замечательных выступлений, совершенно исключительных для Европы. Дело итальянской нации — это дело всех наций, раздавленных или расчлененных венским разделом. Итальянское восстание, нанося удар Австрии, сразу предоставило бы возможность действий славянскому и румынскому элементам, которые в недрах империи стремятся сбросить с себя ее иго. Итальянские войска, разбросанные в тех частях империи, где существует наибольшее недовольство, поддержали бы их движение. Двадцать тысяч венгров — солдат австрийской армии в Италии — встали бы под знамя нашего восстания. Поэтому движение в Италии не может приобрести местный характер. Географическое положение Италии и ее двадцатипятимиллионное население обеспечат достаточную длительность повстанческого движения, чтобы другие нации успели им воспользоваться. У Австрии и Франции, у Франции и Англии нет в Италии того единства интересов, которое только и могло бы привести к единству их политики. Восстание в Италии — поскольку оно невозможно без свержения папской власти — позволило бы этой стране разрешить проблему свободы совести в Европу, что встретило бы сочувствие всех тех, кому дорога эта свобода».

Критические замечания к манифесту Мадзини написаны К. Марксом 21 сентября 1858 г.

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 5453, 13 октября 1858 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

На русском языке публикуется впервые