• I
  • II
  • ЗАКОНОПРОЕКТ О ПРИНУДИТЕЛЬНОМ ЗАЙМЕ И ЕГО МОТИВИРОВКА

    I

    Кёльн, 25 июля. Однажды известный мошенник благословенного Сент-Джайлсского квартала в Лондоне предстал перед судом присяжных. Он был обвинен в том, что облегчил на 2000 фунтов стерлингов сундук знаменитого в Сити скряги,

    «Господа присяжные», — начал обвиняемый, — «я не буду долго испытывать ваше терпение. Моя защита носит политико-экономический характер, и поэтому я буду экономен в словах. Я отобрал у г-на Криппса 2000 фунтов стерлингов. Это действительно так. Но я взял деньги у частного лица с тем, чтобы отдать их обществу. Куда девались эти 2000 фунтов стерлингов? Разве я эгоистически хранил их у себя? Обыщите мои карманы. Если вы найдете хотя бы один пенс, я продам вам свою душу за фартинг. Эти 2000 фунтов стерлингов вы найдете у портного, у лавочника, в ресторане и т. д. Так что же я сделал? «Бесполезно лежавшие суммы, которые только принудительным займом» можно было вырвать из могилы, в которую их зарыл скупец, я «пустил в обращение». Я содействовал обращению, а обращение есть первое условие национального богатства. Господа, вы — англичане! Вы — экономисты! Вы не осудите благодетеля нации!» Сент-Джайлсский экономист находится теперь на Вандименовой земле{92} и имеет возможность поразмыслить о слепой неблагодарности своих соотечественников. Однако он жил не напрасно. Его принципы положены в основу ганземановского принудительного займа. «Допустимость принудительного займа», — говорит Ганземан, мотивируя эту меру, — «основана на том бесспорном соображении, что большая часть наличных денег, в больших или меньших суммах, бесполезно пребывает в руках частных лиц и только путем принудительного займа может быть пущена в обращение».

    Расходуя капитал, вы пускаете его в обращение. Если вы его не пускаете в обращение, его расходует государство, дабы пустить его в обращение.

    Хлопчатобумажный фабрикант использует, например, 100 рабочих. Предположим, что он платит ежедневно по 9 зильбергрошей каждому из них. Таким образом, ежедневно 900 зильбергрошей, или 30 талеров, перемещаются из его кармана в карманы рабочих и из карманов рабочих в карманы лавочника, домовладельца, сапожника, портного и пр. Это странствование 30 талеров называется их обращением. С того момента, как фабрикант может продавать свои хлопчатобумажные ткани лишь с убытком или вовсе не может их продавать, он прекращает производство и перестает использовать рабочих, а с прекращением производства прекращается странствование 30 талеров, прекращается обращение. Мы принудительно восстановим обращение! — восклицает Ганземан. Почему же деньги бесполезно лежат у фабриканта? Почему он не пускает их в обращение? Во время хорошей погоды гуляет множество народа. Ганземан выгоняет людей на улицы, заставляет их гулять, чтобы восстановить хорошую погоду. Какой мастер делать погоду!

    В результате министерского и торгового кризиса капитал буржуазного общества лишается процентов. Помогая этому обществу выйти из тяжелого положения, государство отнимает и самый капитал.

    Еврей Пинто, знаменитый биржевой делец XVIII века, в своей книге «Об обращении»[155] рекомендует биржевую игру. Биржевая игра, правда, ничего не создает, но она способствует обращению, перемещению богатства из одного кармана в другой. Ганземан превращает государственную казну в рулетку, где обращается достояние граждан. Ганземан-Пинто!

    И вот в «мотивировке» «закона о принудительном займе» Ганземан наталкивается на серьезное затруднение. Почему добровольный заем не принес требуемых сумм?

    Всем известно «безусловное доверие», которым пользуется теперешнее правительство. Всем известен восторженный патриотизм крупной буржуазии, жалующейся только на то, что какие-то смутьяны осмеливаются но разделять ее самоотверженного доверия. Всем известны адреса из всех провинций, заверяющие в лойяльности. И «вопреки всему, всему»[156] Ганземан вынужден превратить поэтический добровольный заем в прозаический принудительный заем!

    Например, в Дюссельдорфском округе дворянство внесло 4000 талеров, офицеры — 900 талеров. А где же искать большего доверия, как не среди дворянства и офицерства Дюссель дорфского округа? О взносах принцев королевского дома и говорить не приходится.

    Предоставим Ганземану самому объяснить нам это явление.

    «Добровольные взносы поступали до сих пор лишь в незначительном количестве. Это, пожалуй, можно объяснить не столько недостатком доверия к нашим порядкам, сколько неосведомленностью в действительных нуждах государства, причем каждый полагал возможным выждать, пока не выяснится, действительно ли и в каком размере собираются привлечь денежные средства населения. На этом обстоятельстве и основана надежда, что все в меру своих сил сделают добровольные взносы, как только им разъяснят, что обязательное участие в займе является неизбежной необходимостью».

    Государство, находясь в самом бедственном положении, взывает к патриотизму. Оно покорнейше просит патриотизм принести на алтарь отечества 15 миллионов талеров, и даже не в виде дара, а лишь в виде добровольного займа. Доверие к государству непоколебимо, — но все глухи к его крикам о помощи. К сожалению, все так «неосведомлены» о «действительных нуждах государства», что с величайшим душевным прискорбием предпочитают пока совершенно ничего не давать государству. Правда, к государственной власти питают величайшее доверие, а почтенная государственная власть утверждает, что государству необходимы 15 миллионов талеров. Именно из-за доверия и не верят заявлениям государственной власти, вопль же о 15 миллионах талеров принимают за простую шутку.

    Известна история почтенного пенсильванца, который никогда не давал ни одного доллара взаймы своим друзьям. Он питал такое доверие к их упорядоченному образу жизни, он так верил в их деловую солидность, что до самой своей смерти не был «осведомлен», что они «действительно нуждаются» в долларах. В их настоятельных требованиях он видел лишь намерение испытать его доверие, доверие же его было непоколебимо.

    Прусская государственная власть обнаружила, что все государство населено подобными пенсильванцами.

    Но г-н Ганземан объясняет это странное политико-экономическое явление еще одним своеобразным «обстоятельством».

    Народ не платил добровольно, «потому что полагал возможным выждать, действительно ли и в каком размере собираются привлечь его денежные средства». Иными словами: никто не платил добровольно, потому что каждый выжидал, когда и в каком размере его заставят платить. Осторожный патриотизм! В высшей степени сложный вид доверия! II вот на том «обстоятельстве», что позади голубоглазого, сангвинического добровольного займа стоит теперь мрачный, ипохондрический принудительный заем, г-н Ганземан «основывает надежду, что все в меру своих сил сделают добровольные взносы». По крайней мере, теперь самые закоренелые скептики расстанутся со своей неосведомленностью и убедятся, что государственная власть в самом деле серьезно нуждается в деньгах, а все зло, как мы уже видели, заключалось в этой тягостной неосведомленности. Если вы сами не дадите денег, то у вас их возьмут, а это создаст большие затруднения и для вас, и для нас. Мы надеемся поэтому, что ваше доверие перестанет быть столь чрезмерным и, вместо пустозвонных фраз, выльется в звонкие талеры. Est-ce clair?{93}

    Какие бы «надежды» г-н Ганземан ни возлагал на это «обстоятельство», однако скептицизм его пенсильванцев заразил и его, и он чувствует себя вынужденным прибегнуть к еще более сильным возбуждающим средствам, чтобы подхлестнуть доверие. Доверие, правда, существует, но никак не хочет проявиться. Необходимы возбуждающие средства, чтобы вывести его из этого скрытого состояния.

    «Но чтобы создать еще более сильный стимул к добровольному участию в займе» (чем перспектива принудительного займа), «в § 1 проектируется выплата по займу 31/3 % и устанавливается срок» (1 октября), «до которого еще будут приниматься взносы по добровольному 5 % займу».

    Таким образом, г-н Ганземан устанавливает премию в 12/3 % за участие в добровольном займе. Теперь-то уж наверняка патриотизм превратится в наличные деньги, сундуки сразу откроются и золотые потоки доверия польются в государственную казну.

    Г-н Ганземан, конечно, находит «справедливым» платить богатым людям на 12/3 % больше, чем малосостоятельным, у которых только насильно можно будет отнять самое необходимое. В наказание за свое не слишком благополучное имущественное состояние они, сверх того, еще должны будут нести издержки, связанные с обжалованием.

    Так сбывается библейское изречение. Имущему дано будет, а у неимущего отнимется.

    II

    Кёльн, 29 июля. Ганземан-Пинто, как некогда Пиль для хлебных пошлин, изобрел «скользящую шкалу»[157] для недобровольного патриотизма.

    «В отношении процентного размера обязательного участия в займе», — говорит наш Ганземан в своей мотивировке законопроекта, — «принята прогрессивная шкала, ибо ясно, что возможность располагать деньгами возрастает в арифметической прогрессии к размеру состояния».

    С увеличением состояния увеличивается и возможность располагать деньгами. Иными словами: чем больше денег имеется в распоряжении, тем большим количеством денег можно распоряжаться. Пока что это все верно. Но что возможность располагать деньгами возрастает только в арифметической прогрессии даже тогда, когда размеры состояния составляют геометрическую прогрессию, — это открытие Ганземана, которое создаст ему большую славу среди потомков, чем положение Мальтуса, что жизненные средства растут только в арифметической прогрессии, тогда как население увеличивается в геометрической прогрессии.

    Если, таким образом, различные размеры состояния относятся друг к другу, например, как 1, 2, 4, 8, 16, 32, 64, 128, 256, 512, то, согласно открытию г-на Ганземана, возможность располагать деньгами возрастает как 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7. 8, 9, 10.

    Несмотря на кажущийся рост обязательного участия в займе, возможность располагать деньгами, по мнению нашего экономиста, падает в той же мере, в какой увеличивается состояние.

    В одной новелле Сервантеса[158] мы находим величайшего испанского финансиста в сумасшедшем доме. Он открыл, что государственный долг Испании был бы уничтожен, если бы «кортесы приняли закон, согласно которому все подданные его величества от 14 до 60-летнего возраста обязаны один день в месяц питаться хлебом и водой, причем выбор этого дня предоставляется им самим. А расход на фрукты, овощи, мясо, рыбу, вино, яйца и бобы, которые были бы потреблены в этот день, должен быть исчислен в деньгах, и эти деньги, под страхом наказания за нарушение присяги, должны сдаваться все до последнего гроша его величеству».

    Ганземан сокращает процедуру. Он предлагает всем своим испанцам, имеющим 400 талеров годового дохода, изыскать один день в году, когда они могут отказать себе в 20 талерах. Малосостоятельным он предлагает, согласно скользящей шкале, воздержаться в течение 40 дней почти от всякого потребления. Если за время между августом и сентябрем они не найдут 20 талеров, то в октябре их разыщет судебный исполнитель, ибо сказано: Ищите да обрящете.


    Проследим дальнейшую «мотивировку» нашего прусского Неккера.

    «Всякий доход от промыслов в самом широком смысле этого слова», — поучает он нас, — «т. е. вне зависимости от того, подлежит ли он обложению промысловым налогом, подобно доходам врачей и адвокатов, может учитываться только за вычетом производственных расходов, включая подлежащие уплате проценты по долгам, ибо только таким образом определяется чистый доход. По той же причине не принимается во внимание и промысловый оборотный капитал, в том случае, если исчисляемый на основании дохода размер займа выше, чем если бы его стали исчислять на основании оборотного капитала».

    Nous marchons de surprise en surprise{94}. Доход может быть определен только за вычетом оборотного капитала, ибо принудительный заем может и должен быть не чем иным, как чрезвычайной формой подоходного налога. А расходы по предприятию имеют такое же отношение к доходу промышленника, как ствол и корень дерева — к его плодам. И вот по той причине, что обложению подлежит только доход, а не оборотный капитал, облагается именно оборотный капитал, а не доход, в тех случаях, когда это выгоднее для казны. Г-ну Ганземану поэтому совершенно безразлично, «каким образом будет исчислен чистый доход». Его интересует лишь, «каким образом будет исчислен наибольший доход» для казны.

    Г-н Ганземан, покушающийся на оборотный капитал, подобен дикарю, срубающему дерево, чтобы завладеть его плодами.

    «Таким образом, если» (статья 9 законопроекта) «сумма займа, исчисленная на основании промыслового оборотного капитала, выше суммы, исчисленной на основании десятикратной суммы дохода, исчисление производится по первому способу», и тогда «принимается во внимание» сам «промысловый оборотный капитал».

    Следовательно, каждый раз, когда казне заблагорассудится, она может в основу своих требований класть состояние, а не доход.

    Народ требует обследования таинственной прусской государственной казны. На это бестактное требование министерство дела отвечает тем, что оставляет за собой право заглянуть проницательным взором во все торговые книги и составить инвентарную опись имущественного состояния всех граждан. Конституционная эра в Пруссии начинается тем, что не народ контролирует состояние государственного имущества, а, наоборот, государство контролирует имущественное состояние граждан. Так предоставляется полный простор для наглого вмешательства бюрократии в сферу гражданских связей и частных отношений. В Бельгии государство тоже прибегло к принудительному займу, но оно скромно удовлетворяется налоговыми списками и ипотечными книгами, имеющимися официальными документами. А министерство дела переносит спартанский дух прусской армии на прусскую политическую экономию.

    Правда, в своей «мотивировке» Ганземан пытается успокоить граждан разными приятными словами и дружелюбными уговорами.

    «В основу размещения займа», — нашептывает он им, — «положена самооценка». Все, «что может вызвать неприязнь», не будет допускаться.

    «Не требуется даже общих данных об отдельных составных частях имущества». «Окружная комиссия, созданная для проверки самооценки, должна путем доброжелательного убеждения призвать к надлежащему участию в займе, и только в случае безуспешности этого пути может сама устанавливать сумму подписки. Решения окружных комиссий подлежат обжалованию в областные комиссии и т. д.»

    Самооценка! Никаких, даже общих данных об отдельных составных частях имущества! Доброжелательное убеждение! Обжалование!

    Иль этого мало тебе?[159]

    Начнем сразу с конца — с обжалования. Статья 16 гласит:

    «Взыскание производится в назначенные сроки, невзирая на произведенное обжалование, причем в том случае, если будет признана обоснованность жалобы, внесенная сумма возвращается».

    Итак, сперва принудительное взыскание, несмотря на обжалование, а затем признание обоснованности жалобы, не смотря на принудительное взыскание!

    Больше того!

    Вызванные обжалованием «издержки песет жалобщик в тех случаях, когда жалоба целиком или частично отвергается. В случае необходимости эти издержки взыскиваются в административном порядке» (статья 19). Кто знает, насколько экономически невозможно точно оценить состояние, тот сразу поймет, что жалоба всегда может быть частично отвергнута и, следовательно, ущерб всегда должен будет терпеть жалобщик. Следовательно, каково бы ни было обжалование, денежный урон всегда является его неразлучной тенью. Честь и место праву обжалования!

    От обжалования — с конца, вернемся к началу — к самооценке.

    Г-н Ганземан, видимо, не опасается, что его спартанцы будут себя переоценивать.

    Согласно статье 13, «самооценка обязанных подпиской на заем составляет основу размещения займа». Архитектоника ганземановского проекта такова, что по фундаменту здания невозможно судить о дальнейших его очертаниях.

    Или, вернее, «самооценка», которая в форме «декларации» передается «особым чиновникам, назначенным» г-ном «министром финансов или, но его поручению, окружным управлением», — эта основа подвергается теперь более глубокому обоснованию. Согласно статье 14, «для рассмотрения поданных объяснений собираются одна или несколько комиссий, председатели которых, так же как и прочие члены, числом не менее 5, назначаются министром финансов или уполномоченными им на то властями». Назначение со стороны министра финансов или уполномоченных им властей составляет, таким образом, настоящую основу проверки.

    Если самооценка расходится с «суждением» этой назначенной министром финансов окружной или городской комиссии, «самооценщика» приглашают для дачи декларации (статья 15). Представит или не представит он эти объяснения, все равно, все зависит от того, «удовлетворяет «ли самооценка назначенную министром финансов комиссию. Если самооценка будет признана недостаточной, «комиссия, сообразно своей собственной оценке, определяет сумму подписки, о чем и извещает обязанного подпиской».

    Сперва обязанный подпиской оценивает себя сам и извещает об этом чиновника. Теперь оценку производит чиновник и извещает об этом обязанного подпиской. Что же осталось от «самооценки»? Эта основа оказывается разрушенной до основания. Но в то время как самооценка давала лишь повод для основательной «проверки» обязанного подпиской, чужая оценка ведет прямо к принудительному взысканию. Статья 16 предписывает, в частности:

    «Заключения окружной (или городской) комиссии передаются в окружное управление, которое на их основании немедленно составляет ведомости размеров займа и передает их в соответственные кассы для взыскания — в случае надобности в принудительном порядке, — согласно действующим предписаниям о налогах». Мы видели уже, что путь обжалования не всегда «усеян розами». Но этот путь изобилует и другими шипами. Во-первых. Окружная комиссия, рассматривающая жалобы, составляется из депутатов, избираемых выборщиками, которые избраны на основании закона от 8 апреля 1848 года. Но пред лицом принудительного займа вся страна распадается на два враждебных лагеря — на лагерь строптивых и на лагерь благомыслящих, против уже уплаченного или предложенного взноса которых в окружной комиссии никаких возражений не выдвигается. Депутаты могут быть выбраны только из среды благомыслящего лагеря (статья 17). Во-вторых. Председательствует назначаемый министром финансов комиссар, к которому в качестве секретаря может быть прикомандирован чиновник (статья 18).

    В-третьих. Окружная комиссия имеет право подвергать специальной оценке состояние или доходы и для этой цели может требовать предъявления оценочных описей или обследовать торговые книги. Если такое обследование окажется недостаточным, жалобщик может быть подвергнут допросу под присягой.

    Следовательно, если кто-нибудь не согласится безоговорочно принять «оценку» назначенного министром финансов чиновника, он должен в наказание предоставить, возможно, двум бюрократам и пятнадцати конкурентам знакомиться со всем его имущественным положением. Таков тернистый путь обжалования! Ганземан, таким образом, просто издевается над своей публикой, говоря в мотивировке:

    «В основу размещения займа положена самооценка. Чтобы не сделать ее ни в малейшей мере вызывающей неприязнь, не нужно требовать даже общих данных об отдельных составных частях имущества». Министр дела в своем проекте не упустил даже наказания за «нарушение присяги», — точь-в-точь как у сервантесовского прожектера. Вместо того чтобы мучиться над измышлением своей мнимой мотивировки, наш Ганземан сделал бы гораздо лучше, если бы сказал словами героя комедии:

    «Как вы хотите, чтобы я заплатил старые долги и сделал новые, если вы не даете мне денег взаймы?»

    Но в настоящий момент, когда Пруссия во имя своих особых интересов собирается совершить предательство по отношению к Германии и намерена восстать против центральной власти, долг каждого патриота — не давать добровольно ни одного пфеннига для принудительного займа. Только последовательно лишая Пруссию жизненных средств, можно заставить ее подчиниться Германии.


    Написано 25–29 июля 1848 г.

    Печатается по тексту газеты

    Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» №№ 56 и 60; 26 и 30 июля 1848 г.

    Перевод с немецкого



    Примечания:



    1

    1 «Требования Коммунистической партии в Германии» были написаны К. Марксом и Ф. Энгельсом в Париже между 21 и 29 марта 1848 года. Они явились политической платформой Союза коммунистов в начавшейся германской революции. «Требования Коммунистической партии в Германии» были напечатаны около 30 марта отдельной листовкой и в начале апреля опубликованы в демократических газетах: «Вегliner Zeitungs-Halle» («Берлинская читальня»), «Mannheimer Abendzeitung» («Мангеймская вечерняя газета»), «Trier'sche Zeitung» («Трирская газета»), «Deutsche Allgenieine Zeitung» («Немецкая всеобщая газета»).

    «Требования Коммунистической партии в Германии» вручались в качестве директивного документа членам Союза коммунистов, возвращавшимся на родину. В ходе революции Маркс, Энгельс и их сторонники стремились пропагандировать этот программный документ среди народных масс. Нe позже 10 сентября 1848 г. «Требования» были напечатаны в Кёльне в виде листовки и распространялись членами кёльнского Рабочего союза в ряде мест Рейнской провинции. За исключением несущественных разночтений стилистического характера, текст листовки отличается от текста, опубликованного в апреле 1848 г., иной формулировкой пункта 10 (см. настоящий том, стр. 2). На втором демократическом конгрессе в Берлине в октябре 1848 г. делегат кёльнского Рабочего союза Бёйст выступил от имени комиссии по решению социального вопроса с предложением принять программу мероприятии, почти целиком заимствованную из «Требований». В ноябре и декабре 1848 г. на заседаниях кёльнского Рабочего союза обсуждались отдельные пункты «Требований» (в частности, пункты 1 и 4).

    В конце 1848 или в начале 1849 г. «Требования» были также опубликованы отдельной брошюрой в издании Веллера в Лейпциге в сокращенном виде: опущен лозунг в начале документа, второй абзац пункта 9, последняя фраза пункта 10 и в подписи отсутствует слово «Комитет». — 1.



    15

    15 24 февраля 1848 г. — день свержения монархии Луи-Филиппа во Франции. — 19.



    155

    155 I. Pinto. «Traite de la Circulation et du Credit». Amsterdam, 1771 (И. Пинто. «Трактат об обращении и кредите». Амстердам, 1771). — 278.



    156

    156 Рефрен из стихотворения Фрейлиграта «Вопреки всему». — 278.



    157

    157 Скользящая ткала (Sliding-Scale) — практиковавшаяся во время существования хлебных законов в Англии система установления хлебных пошлин, при которой высота их находилась в обратной зависимости от уровня хлебных цен на внутреннем рынке. Один из законов о скользящей шкале был проведен в 1842 г. министерством Пиля. — 281.



    158

    158 Сервантес. «Назидательные новеллы». Новелла о беседе собак. — 281.



    159

    159 Гейне. Из стихотворного цикла «Опять на родине» («Heimkehr»). — 283.