Об одном из величайших географических достижений мы, пожалуй, никогда не получим достоверных сведений. Речь идет об открытии Мирового океана. В просторы океанов выходили представители разных народов: жители древней Индии, Юго-Восточной и Восточной Азии, Америки. Однако нет никаких сведений о том, какой они представляли себе Землю и соотношение суши и воды на ее поверхности.

Древнейшая из дошедших до нас карт из Малой Азии (около седьмого тысячелетия до н.э.) изображает небольшой участок земли. Значительно более поздняя — из Вавилона (V век до н.э.) — показывает круг земной, возможно, омываемый морем. Изображение слишком схематичное, чтобы толковать его более или менее обстоятельно.

К тому времени в Греции уже была высказана мысль о существовании Мирового океана. Идея была нетривиальной. Об этом можно судить по двум примерам. Так, в III веке до н.э. некоторые философы предполагали, что на земном шаре (или диске) преобладает суша, которую разделяют две полосы океанов, протянувшихся по экватору и через полюса.

Много столетий спустя на средневековых картах мира преобладала суша. Такая традиция сохранилась даже после того, как были получены сведения о Новом Свете. Кстати, мысль о преобладании на планете суши содействовала открытию Америки Колумбом (о чем у нас пойдет речь ниже).

Величайший историк и географ античности Геродот, много путешествовавший, собравший огромное количество сведений о разных странах и народах, не обмолвился о Мировом океане. Возможно, он просто не пожелал фантазировать. Он знал о существовании обширных водных пространств на Западе и Юге. О северных и восточных странах имелись лишь очень туманные свидетельства. Общее соотношение суши и моря оставалось для него тайной.

Судя по всему, идею Мирового океана следует считать гениальной догадкой, гипотезой. Ее приверженцы, в частности легендарный Гомер, исходили из тех ограниченных знаний об ойкумене (обитаемой земле), которые сложились в Греции примерно три тысячелетия назад.

Тогда было известно о Каспийском море. Но о его восточной окраине ничего толком не знали. Индийский океан, как предполагалось, смыкается с ним на востоке и продолжается к югу; Атлантический — простирается с юго-запада до северо-запада. Оставалось только предположить, что где-то на севере замыкается этот великий околоземный океан.

Естественно, планета наша в далекой древности представлялась людям небольшой. Философы, размышлявшие о ее форме, высказывали разные гипотезы. Ее представляли в виде диска, цилиндра, шара (кстати, в центр Вселенной обычно помещали Солнце). Цивилизованные обитатели Средиземноморья считали, что находятся в центральной части планеты.

Еще 4—5 тысячелетий назад народы, обитавшие в Восточном Средиземноморье, знали о том, что на востоке и юго-востоке имеется Великий океан (Индийский). Издавна существовали торговые связи между жителями Египта и Юго-Восточной Европы через Двуречье с древней цивилизацией долины Инда.

А какой народ и когда открыл Атлантический океан? Когда впервые мореходы прошли из Средиземного внутреннего моря в Атлантику?

Вопрос этот остается без определенного ответа. Принято считать, что три тысячелетия назад финикийские мореплаватели совершали походы на запад от Гибралтара. Однако значительно раньше водные просторы Средиземного и Красного морей бороздили суда египтян, а затем жителей острова Крит.

Египетские моряки предпочитали плавания вдоль берегов. Несмотря на то что уже 5—6 тысячелетий назад они умели сооружать надежные суда, острова Восточного Средиземноморья они не посещали.

С третьего до середины второго тысячелетия до н.э. в восточном регионе Средиземного моря безраздельно господствовали критяне. Этот остров занимал важное стратегическое положение. Его заселили племена, которые с доисторических времен (до изобретения письменности) осмеливались выходить в открытое море. Кто были эти люди, сказать трудно.

Дело в том, что около девяти тысячелетий назад некоторые древнейшие жители юго-восточной Европы отправлялись в море — от острова к острову в поисках… Трудно сказать, что их влекло за горизонт. Во всяком случае, о богатствах они не заботились. Возможно, они исследовали землю в поисках наиболее благоприятных для обитания мест, а может быть, их влекли любопытство и жажда приключений.

На одном из островов (нынешнее название — Мелос) они обнаружили выходы на поверхность вулканического стекла — обсидиана. Это прекрасный материал для изготовления каменных орудий труда с острейшими лезвиями. Спрос на него был велик. Добыча мелосского обсидиана продолжалась несколько тысячелетий. (Кстати, последнее крупнейшее открытие было сделано на этом острове в 1820 году, когда здесь нашли античную статую Венеры, получившей имя Милосской.)

Примерно в 75 км к восток-юго-востоку от Милоса находится остров Тира (Санторин), а на 100 км к югу от него — Крит. Как показали археологические раскопки, и на Тире, и на Крите 4 тысячелетия назад люди жили богато и спокойно. Они были настоящими хозяевами всей восточной половины Средиземного моря. Осмеливались ли они отправляться в более дальние плавания на запад и удалось ли им выйти в Атлантический океан?

По мнению известного английского историка географии Дж. Бейкера, «Минойцы (жители Крита) вошли в контакт с Египтом и начали товарообмен с ним уже за 2 тысячи лет до н.э. Позже они побывали на западе — в Сицилии и Италии. Быть может, они узнали кое-что и о всей западной части Средиземноморского бассейна, но утвердительно сказать этого мы не можем». По мнению советского историка науки И.П. Магидовича, первыми вышли в Атлантический океан финикийские мореходы (семитоязычные жители побережья Малой Азии). Они основали в середине 1-го тысячелетия поселения на Африканском берегу напротив Сицилии — Карфаген. То, что они еще раньше вышли за Гибралтарский пролив, сомнений нет. Но были ли они первыми, вот в чем вопрос.

По свидетельству древнегреческого историка Фукидида, критский царь Минос (это была правящая династия) создал первый военный флот для борьбы с пиратами. Скорее всего, это свидетельствовало о том, что контроль за всеми морскими перевозками в Восточном Средиземноморье осуществляло критское царство. И если критяне, как установлено, посещали Сицилию, Сардинию и Корсику, то что мешало этим отважным морякам идти дальше на Запад?

Обратимся к свидетельству мифов. Древние греки, наследники критской культуры, еще задолго до Гомера знали о существовании океана далеко на западе: титан Атлант для них был олицетворением Атласских гор на северо-западной окраине Африки, которые словно держат на себе небесный свод. В таком случае, критяне должны были, обследовав северное побережье Африки, достичь Гибралтарского пролива и, что не исключено, выйти в океан. Скалы, возвышающиеся по обе стороны пролива, греки называли Геракловыми Столбами. (Правда, их географическое положение определялось по-разному, в том числе и на западной окраине Средиземного моря.) Есть все основания полагать, что греки во времена Гомера, зная о существовании обширных акваторий на западе и востоке, могли допускать мысль о Мировом океане. Почему же тогда через два или даже три столетия выдающийся географ древности Геродот не придерживался этого мнения?

Причина, на первый взгляд, парадоксальная: верность научному методу.

Геродот в своих географических воззрениях опирался на конкретные сведения и не давал воли фантазии. Такая приверженность фактическому материалу, более или менее убедительным доказательствам является основой научного метода. В те времена не было никакой возможности получить точные сведения о Мировом океане. О нем можно было только догадываться.

Ученые гомеровских времен, исходя из эстетических соображений, из пифагорейской идеи гармонии Мироздания, представляли ойкумену в образе двух материков, разделенных Средиземным морем и омываемых Мировым океаном.

Кстати сказать, Геродот, исходя из логичного умозаключения (также вполне отвечающего методу научного познания), сомневался в том, что мореплавателям удалось обогнуть всю Ливию (Африку). И в этом случае великий географ-историк явно ошибся. Порой крупное научное открытие или достоверный факт опровергают привычные взгляды и противоречат простейшим правилам логики. Однако это не умаляет плодотворность научного метода. Просто пользоваться им надо умело, учитывая его ограничения, и в некоторых случаях не поддаваться иллюзии очевидности.

Дошедшие до нас сведения о крупных географических открытиях далекого прошлого (и даже более поздних веков) очень неполны и порой сомнительны потому, что они обычно засекречивались. Только так можно было избежать столкновений с конкурентами и осваивать вновь открытые регионы. Более того, выдумывались нарочито страшные истории о чудовищах и великанах, о бескрайних океанских просторах или водоворотах, затягивающих корабли; о смыкающихся скалах в проливах; об испепеляющих лучах солнца в южных морях…

Первые мореходы древности 4—5 тысячелетий назад отважно отправлялись в дальние походы и даже рисковали выходить в открытое море. А позже лишь немногие решались на подобные плавания. Мифы и легенды не только пробуждали интерес к дальним загадочным странам, но и порой запугивали тех чужеземцев, которые пожелали бы отправиться к неведомым землям.

Но дело, конечно, не только в «географических секретах». Проблема серьезней. Создается впечатление, что привычные наши представления о том, как люди открывали свою родную планету, слишком упрощены. Обычно исследователи исходят из предположения о постоянном последовательном расширении ойкумены (известной территории).

В действительности, судя по всему, совершались не только великие географические открытия, но и не менее масштабные «закрытия». Скажем, после того как первые европейцы побывали в Новом Свете, прошло полтысячи лет, прежде чем он вновь был открыт. А с той поры, как впервые удалось совершить плавание вокруг Африки, повторить его удалось лишь через два тысячелетия (!).

Поэмы Гомера не могут претендовать на научную точность. И все-таки они дают более верную — в принципе — картину земной поверхности, чем значительно более поздний трактат Гиппарха (II век до н.э.) и даже научные труды — включая карты — Птолемея (II век н.э.).

Гомер писал об Океане, омывающем континенты. Гиппарх, Птолемей и многие другие мыслители не признавали этого. Согласно их взглядам Индийский океан являлся морем в окружении суши (можно сказать — вторым Средиземным). Они не верили в возможность обогнуть южную оконечность Африки морским путем, или, во всяком случае, сомневались в этом. Почему так получилось? Почему географические или вообще научно-философские воззрения поздних авторитетных авторов оказываются менее точными, а то и ошибочными по сравнению с прежними представлениями — скорее поэтическими, чем научными?

Одна из причин — стремление к более достоверному знанию. Мыслитель старается не выходить за пределы известных ему фактов, не доверяя фантазии, воображению, интуиции.

Другая причина: интеллектуальный прогресс цивилизаций нередко сменяется регрессом, значительным спадом, потерей творческих дерзаний или даже деградацией. Новые идеи далеко не всегда мудрее (чаще — мудреней) или вернее прежних.

Не исключено, что греки времен Гомера или более ранние мореплаватели Крита совершали более смелые путешествия, чем их «коллеги» на закате античной цивилизации. Этому могли способствовать причины политические. К тому же временами в Средиземноморье так свирепствовали пираты, что это исключало всякую возможность свободного передвижения.

Некоторые историки и журналисты предполагают, будто в отдаленнейшие времена, около десяти тысячелетий назад, существовала цивилизация высочайшего уровня (типа Атлантиды Платона или оккультистов). От нее и сохранились отдельные отголоски великих знаний о Земле и Космосе. Потому-то, мол, содержание многих мифов глубоко и многопланово, предваряет последующие достижения философской и научной мысли.

Никаких сколько-нибудь убедительных свидетельств высочайшей цивилизации атлантов добыть так и не удалось (если только не считать прообразом Атлантиды критскую цивилизацию). Мудрость древних мифов скорее всего объясняется тем, что это была универсальная форма познания, сочетающая в себе поэзию, философию, религию, народные предания, обобщения здравого смысла, опыт поколений, фантастические домыслы. Из мифа можно извлечь как драгоценные зерна истины, так и занятные фантастические истории, в зависимости от того, кто и для чего этот миф изучает.

У Гомера в «Одиссее» есть высказывание, которое можно толковать как намек на существование обширной прекрасной земли к западу от Геракловых Столбов за Атлантическим океаном:

Будешь ты послан богами в поля Елисейские, к самым
Крайним пределам земли…

Под этими «пределами» подразумевалась какая-то западная область, на что указывает упоминание о Зефире:

Вечно там Океан бодрящим дыханьем Зефира
Веет с дующим свистом…

«Но вся эта теория полна неясностей», — заключает Страбон. Нам остается только с ним согласиться. Надо лишь добавить, что мысль о благообильных Елисейских полях, расположенных где-то далеко за Атлантическим океаном, не пропала бесследно. Через два тысячелетия после Гомера ее высказал другой гениальный поэт — Данте… Впрочем, об этом поэтическом предсказании Нового Света разговор особый.

Мифы далекой древности — свидетельства научно-философских и поэтических воззрений наших предков. Поэтому о первых великих географических открытиях приходится судить, опираясь на «преданья старины глубокой». В ту пору карт еще не было, научных трактатов никто не писал, да и письменность у многих культурных народов находилась в зачаточном состоянии. А вот мифы и легенды передавались из поколения в поколение.

Одно из таких преданий древних греков повествует о похищении Европы. Некогда верховный бог Зевс влюбился в прекрасную царевну Европу. Она была дочерью царя Аченора, выходца из Египта, сына Ливии и Посейдона. Он переселился в страну Ханаан и жил в городе Тире.

Европа любила гулять с подругами на берегу моря (Средиземного). Там и увидел ее Зевс. Он превратился в прекрасного белоснежного быка с жемчужными рогами, очень ласкового. Европа решила прокатиться на нем. Но как только она села на его широкую спину, бык вошел в море и поплыл. Впереди сопровождал их сам владыка морей Посейдон.

Зевс с Европой добрался до острова Крит. (Здесь его некогда спрятала мать Рея, жена Крона, который пожирал своих детей, боясь, что они восстанут и свергнут его.) У них родилось три сына: Минос, Радамант и Сарпедон. Первый стал правителем Крита, где свято чтили быка.

Такова легенда. Извлечь из нее рациональное зерно помогают, помимо всего прочего, археологические раскопки на Крите и Кикладских островах. В частности, появились доказательства того, что на Крите приносили в жертву детей и даже практиковали ритуальное людоедство. Миф о Кроне имеет земные реальные корни, так же как предание о человекобыке Минотавре, обитавшем в лабиринте Кносского дворца и пожиравшего людей.

Нередко критские суда имели на носу изображение бычьей головы. Наконец, в древних хрониках царя Крита часто называли Тавром (быком). А если учесть, что сына Зевса и Европы звали Миносом, то не удивительна и легенда о Минотавре.

Судя по всему, критские моряки со своим предводителем-царем (Зевсом) завлекли на свой корабль местную принцессу (Европу) и отплыли в море. Такой прием был характерен для пиратов. Вполне вероятно, что похищение состоялось по тайному сговору с самой принцессой или ее приближенными.

Итак, Европа перекочевала на остров, расположенный — согласно принятой ныне терминологии — между северо-восточной Африкой, западной Азией и юго-восточной Европой. Произошло это событие, по-видимому, в начале второго тысячелетия до н.э.

Именно тогда на Крите процветала так называемая минойская цивилизация, возводились дворцы, украшенные великолепными росписями. Флот критян господствовал в Восточном Средиземноморье. Это позволяло вести выгодную торговлю со многими народами, богатеть, развивать искусства и ремесла.

Процветанию Крита и прилегающих к нему островов благоприятствовало их географическое положение. Жители имели возможность использовать культурные достижения разных цивилизаций, прежде всего египетской и ближневосточной, одних из древнейших на планете. Но если континентальные страны постоянно враждовали и подвергались нашествиям воинственных кочевников-скотоводов, то на островах сохранялась спокойная мирная жизнь. В ту пору никто не мог соперничать на море с критянами.

По свидетельству Гомера, царь Одиссей совершал грабительские набеги на египетское побережье и в дельту Нила. А вот египтяне не рисковали совершать ответные пиратские визиты. То же можно сказать и о более ранних — времен легендарного Зевса — набегах критян на прибрежные поселенья Малой Азии и на ханаанские земли.

По всей вероятности, именно тогда, в конце 3-го — начале 2-го тысячелетия до н.э., появились названия Азия и Европа, относящиеся к двум частям света. Первое, вероятно, происходит от ассирийского «асу» — восход. Предполагается, что ассирийское слово «эреб» — закат — послужило основой для имени «Европа». Так или иначе, а соответствующая часть света в своем названии отражает перемещение центра древнейшей цивилизации из Египта в Малую Азию и далее: сначала на остров Крит, а затем на побережье Греции.

В VI веке до н.э. греческие философы (уроженцы города Милети в Малой Азии, Ионии) Фалес и Анаксимандр ввели в употребление географические названия Европа и Азия. И в этом случае «открытие Европы» шло с востока.

Представления об Азии тогда ограничивались знанием ее юго-западной части, включая западную Индию и Двуречье. О Европе сведения были не менее скудными, относящимися лишь к ее южной окраине.

Обычно нас, жителей Европы, упрекают в «европоцентризме». Мол, всю историю человечества и, в частности, географических открытий рассматриваем со своей местной точки зрения. Однако в этом случае надо иметь в виду некоторые существенные обстоятельства.

Во-первых, каждый человек и каждый народ видит мир со своей индивидуальной точки зрения. В этом смысле каждый из нас, где бы он ни находился, имеет все основания считать себя центром Мироздания.

Во-вторых, надо иметь какую-то определенную точку отсчета, когда речь идет об открытии мира. В крайнем случае таких исходных точек может быть несколько.

Каждое из племен, населявших Землю, совершало свои географические открытия.

В-третьих, ссылаясь на евроцентризм, полезно помнить, что в эту часть света цивилизация пришла сравнительно поздно. Тогда уже была освоена северо-восточная Африка (а Сахара превратилась в пустыню после многовекового хозяйничания здесь человека); пришли в упадок великие цивилизации Шумера в Двуречье и Хараппы в долине Инда.

Цивилизация древности в Средиземноморье продвигалась на запад от Ближнего Востока, и началось это с открытия Европы. Промежуточным пунктом на этом пути стал остров Крит, культура которого пришла в упадок примерно в XVI веке до н.э. И тогда же началось перемещение центра культуры на полуостров Пелопоннес, в Европу.

После Крита поначалу господство на Средиземном море перешло к жителям «европейского» побережья Малой Азии (откуда умыкнули на запад Европу) — финикийцам. И лишь в середине первого тысячелетия до н.э. настала пора античной цивилизации — древнегреческой. Так завершилось открытие Европы — прекрасной принцессы, похищенной Зевсом на Востоке.

Понятие «драгоценность» — относительное. Только пристрастие к нетускнеющим золотым украшениям сделало этот металл дорогостоящим, несмотря на его полную бесполезность. Но дороже золота ценился в древности пурпур. Ведь для изготовления всего одного грамма этой краски требовалось переработать несколько тысяч моллюсков-пурпурниц. В древности ткани, окрашенные в пурпур, свидетельствовали о знатности и богатстве. Поэтому, несмотря на очень высокую цену, спрос на пурпур был велик.

Неудивительно, что секрет изготовления этой драгоценной краски строго охранялся. Владели им только несколько семей ремесленников города Тира. Вполне закономерно, что именно в этом финикийском городе, расположенном на западной окраине Анатолийского полуострова (Малой Азии) было развито искусство изготовления естественных красителей.

Мореплаватели-финикийцы, ставшие после упадка Крита хозяевами Средиземного моря, привозили из далеких земель различные диковинные растения, минералы, животных. Ремесленники-исследователи в своих мастерских проводили разнообразные опыты, стремясь получать новые материалы, прочные сплавы, целебные снадобья, красящие и отбеливающие препараты. Географические открытия сулили находки новых полезных вещей, а не только драгоценных металлов и камней.

К началу 1-го тысячелетия до н.э. практически все Средиземноморское побережье было уже освоено. Появились финикийские колонии в западной его части. Пришла пора осваивать земли, находящиеся в Атлантическом океане. Эти географические исследования держались в секрете. Чтобы избежать конкуренции, распространяли слухи о том, что за Геркулесовыми Столбами на корабли набрасываются морские чудовища, а тех, кому посчастливится уцелеть, подхватывают водовороты и увлекают туда, где находится конец света и океанские воды низвергаются в бездну…

Однако сами финикийские мореходы уходили все дальше в просторы Атлантики. Возможно, они знали о том, что там их ожидают новые земли, где уже побывали критяне. Но столь же вероятно, что именно финикийцы первыми достигли острова Мадейра (около VII в. до н.э.) и Канарских островов. Здесь они обнаружили красящий лишайник орсель, необходимый при изготовлении пурпура, а также «драконово дерево», красноватая смола которого тоже стала сырьем для получения ценного красителя.

На одном из Канарских островов поселились в VI в. до н.э. выходцы из недавно организованного Карфагена — финикийской колонии в Северной Африке. Сравнительно быстро карфагеняне стали господствовать во всем западном Средиземноморье. Только они знали маршруты к Мадейре и Канарским островам. Когда канарские переселенцы сами начали совершать плавания в окрестных акваториях и обрели самостоятельность, карфагеняне истребили их, чтобы не лишиться власти над этими островами.

Так написал один античный историк. Возможно, в его сообщении есть доля преувеличения, однако, безусловно, карфагеняне делали все возможное, чтобы быть полновластными хозяевами земель, омываемых Атлантическим океаном. После экспедиции Нехо II выяснилось, что Ливия (Африка) вовсе не опаленная зноем пустыня, как предполагалось прежде, а цветущая страна, и карфагеняне решили основать свои поселения на ее Атлантическом побережье.

С этой целью примерно в 525 году до н.э. была снаряжена в Карфагене крупная экспедиция. 60 судов по 50 гребцов в каждом. Общее число участников похода было около 30 тысяч, а во главе стоял военачальник Ганнон.

Судя по всему, местность за Геракловыми, Геркулесовыми (или, как называли карфагеняне, Мелькартовыми) Столбами была им достаточно хорошо известна на протяжении нескольких сотен километров они останавливались, устраивали очередное поселение и двигались дальше. Таким образом они прошли на юг вдоль Атлантического побережья Африки около тысячи километров. Последнее поселение находилось напротив Пурпурных (Канарских) островов.

Ганнон продолжил путь на юг, устанавливая дружеские отношения с местными жителями. Так они достигли реки Сенегал, которая кишела крокодилами и бегемотами. Высадиться на берег не удалось: помешали «лесные люди в звериных шкурах», бросавшие в пришельцев камнями. Так как эта часть экспедиции была разведочной, а не завоевательской, карфагеняне двинулись дальше, не вступая в конфликт.

В дальнейшем племена местных жителей избегали контактов с иноземцами, убегая от них со всех ног. Ганнон решил, что эти люди способны соревноваться в беге с лошадьми.

(Чем объяснить такое поведение аборигенов? Не тем ли, что в народе хранились предания о том, как некогда здесь появились белые пришельцы — египетско-финикийские мореплаватели экспедиции Нехо II. По-видимому, память они оставили по себе недобрую.)

Встретив покрытые лесом отроги гор (Сьерра-Леоне), члены экспедиции Ганнона вышли на берег и взяли образцы древесины. Вообще, судя по всему, они вели настоящие — на тот период — географические исследования, знакомясь с новыми землями. Еще через пару дней берег повернул на восток. Казалось, здесь — южная окраина материка.

В одной из бухт они остановились на отдых, облюбовав небольшой остров. Вокруг были безлюдные заросли. Однако путников, устроившихся на ночлег, разбудили странные вопли и песни под глухие удары барабанов. Казалось, их окружило какое-то невидимое воинство. Пришлось спешно вернуться на корабли. Кое-кто возроптал: пора, мол, возвращаться домой! Но Ганнон твердо решил продолжить экспедицию. По-видимому, он предполагал, что ему удастся обогнуть континент.

"Поспешно отплыв, — сообщил позже Ганнон, — мы прошли мимо знойной страны, полной благовоний. Из нее огромные огненные потоки изливались в море. Страна недоступна вследствие жары.

Поспешно мы отплыли оттуда в страхе. Носились мы четыре дня и ночью увидели землю, полную пламени. В середине был весьма высокий огонь, больше, чем другие, днем это оказалось величайшей горой, называемой Феон-Охема — Колесница богов.

Через три дня, проплыв потоки пламени, мы прибыли в залив, называемый Южным Рогом.

В глубине залива был остров, полный диких людей. Более многочисленны были женщины, с телами, покрытыми шерстью. Переводчики назвали их гориллами. Мужчин мы преследовали, но не могли поймать, они все убежали, цепляясь за скалы, защищаясь камнями. Трех женщин мы схватили, но они, кусаясь и царапаясь, не захотели следовать за ведшими их. Убив их, мы сняли с них шкуры и привезли в Карфаген. Дальше мы не плавали. У нас не хватило припасов".

Так заканчивается сообщение Ганнона. Текст его был высечен на каменной плите, которая хранилась в храме Мелькарта, верховного бога Карфагена. Следовательно, сообщение считалось не только важным, но и засекреченным: к нему допускались только самые посвященные.

По-видимому, некоторые сведения об экспедиции Ганнона смогли выведать греки, а затем и римляне. Но сама надпись была ими изучена лишь после разрушения Карфагена римлянами в 201 году до н.э. Тогда же появились первые сомнения в правдивости рассказа. И чем больше накапливалось географических сведений о Западной Африке, тем серьезней становились веские доводы скептиков: что это за огнедышащие горы и, тем более, волосатые дикие люди?

Только в середине XIX веке в Габоне был изучен доселе неизвестный науке вид человекообразных обезьян — гориллы. Эта часть сообщения Ганнона подтвердилась. Правда, многие ученые середины XIX века, в отличие от древних карфагенян и африканцев, категорически отрицали какие-либо родственные связи предков человека и гориллы. Однако последующие работы и, в частности, современный генетический анализ доказывают, что древние «неученые» люди были не очень далеки от истины.

Ну а как быть с огнедышащей горой? Сомнения на этот счет отпали лишь в 1909 году, когда произошло извержение считавшегося потухшим вулкана Камерун (высотой 4 км), который находится в 300 км восточнее дельты реки Нигер. Наиболее грандиозным было следующее извержение Камеруна, в 1922 году, вполне отвечавшее описанию Ганнона.

Теперь можно предположить: пройдя в глубь Гвинейского залива и увидев, что берег резко поворачивает на юг, руководитель экспедиции резонно решил завершить маршрут и возвращаться. Континент оказался значительно крупнее, чем он предполагал.

Следует еще раз подчеркнуть, что данная экспедиция была в значительной мере исследовательской. Это подтверждается не только протяженностью пройденного пути, но и первым описанием горилл, а также открытием действующего вулкана.

Очень странно, что мореплаватели из Португалии через два тысячелетия смогли пройти тот же путь после нескольких неудачных попыток только за 70 лет! В чем тут дело? Ведь, без сомнения, португальские мореходы имели более совершенные корабли и навигационное оборудование, они имели несравненно более верные представления о мире, чем древние карфагенцы.

Можно предположить, что к концу средневековья, в отличие от античной древности, климат в этом регионе изменился к худшему. Это неудивительно, если помнить о постоянном расширении пустыни Сахары в результате хозяйственной деятельности людей (об этом у нас еще будет идти речь). И все-таки вряд ли погода в прибрежной полосе изменилась столь радикально, что стала серьезной преградой для опытных капитанов. Скорее всего, причина тут преимущественно моральная. В средние века люди в подавляющем большинстве всерьез относились к легендам и сказаниям. Моряки — народ суеверный, потому что их судьба во многом зависела от стечения обстоятельств, несчастных случаев. Вот и припоминали они те истории, были и небылицы, которые передавались из поколения в поколение: о страшных морских чудовищах, о диких волосатых людях и огненных горах, о крае света, где воды океана низвергаются в бездну…

Об одном из знаменитых морских плаваний и возможном открытии Южного полушария Земли рассказано в Библии. Вот несколько отрывков из «Третьей книги царств» (главы 9 и 10):

"Царь Соломон также сделал корабль в Ецион-Гавере, что при Елафе на берегу Черемного (Красного) моря, в земле Идумейской. И послал Хирам на корабле своих подданных корабельщиков, знающих море, с подданными Соломоновыми; и отправились они в Офир, и взяли оттуда золота четыреста двадцать талантов, и привезли царю Соломону.

…И корабль Хирамов, который привозил золото из Офира, привез из Офира великое множество красного дерева и драгоценных камней.

…И все сосуды для питья у царя Соломона были золотые…; из серебра ничего не было, потому что серебро во дни Соломоновы считалось ни за что; ибо у царя был на море Фарсисский корабль с кораблем Хирамовым; в три года раз приходил Фарсисский корабль, привозивший золото и серебро, «слоновую кость, и обезьян, и павлинов».

В наших мерах количество золота, доставленного из Офира, составляет от 130 до 420 центнеров. Но где находилась эта загадочная страна?

На этот счет высказаны две наиболее вероятные гипотезы. По одной, путешествие было в Индию, по другой — в юго-восточную Африку.

Действительно, золото можно получить и в том, и другом месте. Однако надо иметь в виду: в тексте особо оговорено, что раз в три года во владения Соломона приходил Фарсисский (то есть персидский) корабль с золотом, серебром, драгоценностями, слоновой костью, обезьянами и павлинами. Однако этот рейс почти наверняка был из Индии, тем более что персы (или племена фарси) находились сравнительно близко от Индии, имея с ней давние связи.

В древнейшем городе долины Инда, Хараппе, при археологических раскопках найдены фаянсовые бусы, привезенные с острова Крит (так показал тонкий химический анализ) приблизительно в XVI веке до н.э. Значит, тогда существовали торговые связи между цивилизациями Инда и Крита. Ничего удивительного в том, что они не прекратились позже, через шесть столетий. Это доказывают и регулярные — раз в три года — плавания из Малой Азии в Индию и обратно.

Иное дело — экспедиции в Офир. О них упомянуто особо. Они, судя до всему, были редки, трудны, хотя и доставляли в Иудею особенно много золота. Некоторые историки полагают, что фарсисский корабль тоже совершал рейсы в Офир. Но из библейского текста этого не следует. Напротив, там сказано, что Хирам и Соломон снарядили один корабль, который отправился в Офир и бывал там еще не раз, привозя золото, красное дерево и драгоценные камни.

В общем, наиболее вероятно, что страна Офир находилась в юго-восточной Африке, за экватором, приблизительно в районе 20° южной широты, где ныне расположен портовый город Софала (Мозамбик). Сюда местные племена могли доставлять золото и драгоценные камни, добытые в глубине континента — примерно там, где находится грандиозный древний культурно-архитектурный комплекс Зимбабве.

Если все было именно так, то участники экспедиции Хирама-Соломона должны были пересечь экватор и выйти в Южное полушарие Земли. Но только вряд ли они были первыми. Ведь те, кто снаряжал судно в дальний путь, знали о существовании златообильной страны Офир. Значит, какие-то мореплаватели из Малой Азии или Египта (а возможно, из Персидского залива или долины Инда) уже проторили его. Кто бы это мог быть?

Ответ подсказывает другой вопрос: в какой стране в те времена или несколькими веками раньше было особенно много золота? В Египте. Не потому ли, что из этого государства были предприняты первые успешные экспедиции в страну Офир (где бы она ни находилась)? В пользу такого предположения свидетельствует исторический факт: фараон Рамзес II, правивший в первой половине XIII века до н.э., проложил канал от главного рукава Нила до Красного моря. Столь грандиозное по тем временам предприятие, безусловно, имело веское экономическое обоснование. Египет был заинтересован в выгодной торговле с Индией и Офиром. Правда, некоторые товары проделывали путь от острова Крит в долину Инда. Но он проходил, по-видимому, через Персидский залив.

Рамзес II сделал так, чтобы египетские суда могли из Нила по каналу выходить в Красное море, а оттуда — в Индийский океан. Затем была возможность двигаться или на северо-восток, огибая Аравию, прямиком к устью Инда, или на юг, вдоль африканского берега.

Какой маршрут предпочитали египтяне?

Скорее всего, они опробовали оба. У африканского были свои преимущества. Побережье Африки мало изрезано, а золото путешественники могли встретить «всего» через две тысячи километров. В горах, расположенных восточное озера Виктория, имеются месторождения этого драгоценного металла. Оттуда местные жители могли доставлять его на побережье. В таком случае египтянам пришлось бы пройти лишь на 5° южнее экватора.

Но все это — предположения. Как было в действительности, неизвестно. Во всяком случае вариант с районом Зимбабве вызывает серьезные сомнения. Цивилизация здесь развивалась самостоятельно и сравнительно поздно, примерно 1—1, 5 тысячи лет назад, а следов более ранней добычи золота пока не удалось обнаружить.

Итак, одно из наиболее крупных географических открытий древности — переход из Северного полушария в Южное — произошло, возможно, около трех тысячелетий назад, во времена фараона Рамзеса II. Позже Египет пришел в упадок и знаниями о стране Офир воспользовались цари Хирам и Соломон.

Не исключено, что в ближайшие годы удастся выяснить тайну страны Офир и узнать, наконец, состоялось ли в те времена открытие Южного полушария. О том, что такое событие могло произойти, свидетельствует экспедиция фараона Нехо. Она была такой замечательной, что ее долгое время не признавали.

«Вокруг этого путешествия возникла большая полемика, — писал Дж. Бейкер, — и вывод таков, что его нельзя ни доказать, ни опровергнуть… Можно сказать по этому поводу только то, что оно не оказало большого влияния на последующую географическую мысль и совсем никакого — на человеческую деятельность».

Примерно такой же вывод сделал 2, 5 тысячелетия назад Геродот. Он даже привел один аргумент, подтверждающий сомнения. Но по странному совпадению, именно этот аргумент стал в наше время наиболее убедительным свидетельством в пользу экспедиции фараона Нехо.

Почему-то Дж. Бейкер не счел значительным географическим достижением два несомненных великих открытия, которыми ознаменовалась данная экспедиция (если даже не считать, что она могла быть первой, которая перешла из одного полушария Земли в другое).

Во-первых, она доказала, что Африка с востока, юга и запада омывается морями. Этот факт делал весьма правдоподобной гипотезу существования Мирового океана и вообще значительно расширял горизонт географических знаний древности.

Во-вторых, она показала реальность морского пути из юго-западной Европы вокруг Африки в Индию. Его удалось пройти лишь через два тысячелетия после экспедиции фараона Нехо.

Впрочем, пришла пора рассказать о ней более обстоятельно.

Из всех частей света Африке суждено было стать родиной самой великолепной и долговечной цивилизации древности. Именно этот континент был первым, который удалось людям обойти по морю.

Как известно, пояс непроходимых тропических лесов препятствовал распространению египетской цивилизации на юг. Превращенная людьми в пустыню хрупкая природа Сахары тоже стала непреодолимой преградой для обитателей долины Нила. А на севере, в Средиземном море, хозяйничали сначала критяне (до середины второго тысячелетия до н.э.), а затем жители юго-западной окраины Малой Азии — финикийцы.

Египет после очередного расцвета и могущества при Рамзесах I и II пришел в упадок, подпав под власть Ассирии. Судоходный канал, проложенный при Рамзесе II, пришел в запустение. Прошло много столетий, прежде чем удалось сбросить ассирийское иго. Это произошло в VII веке, после восстания, которое возглавил номарх города Саиса, ставший фараоном Псамметихом I. Началось возрождение страны.

Сын Псамметиха I Нехо стал фараоном в 609 году. Чтобы укрепить экономику государства, он организовал крупные общественные работы, в частности, начал восстанавливать канал, соединяющий Нил с Красным морем. Десятки тысяч людей, преимущественно рабов, трудились несколько лет, прокладывая заново занесенную песком и пылью трассу.

Пятнадцатилетнее правление Нехо оказалось недостаточным для того, чтобы завершить начатое дело. Позже, через полтора столетия, Геродот побывал на этом канале и записал свои впечатления: «Канал так длинен, что поездка по нему занимает четыре дня, и так широк, что по нему рядом могут плыть две триремы» (суда с тремя ярусами весел).

Почему Нехо взялся за столь трудное дело, несмотря на то что государство еще не окрепло? Чем привлекало его Красное море?

Судя по всему, его дальней целью была страна Офир, из которой прежние фараоны привозили много золота. Эта догадка подтверждается тем обстоятельством, что именно Нехо организовал первую морскую экспедицию вокруг Африки.

Откуда он мог знать о возможности такого предприятия? Разве только из предположения о существовании Мирового океана, омывающего пределы суши. Но какой смысл тратить немалые средства и усилия ради проверки этой идеи? В те времена во имя географических открытий, из чисто теоретических предпосылок никто не стал бы снаряжать экспедицию.

Немецкий популяризатор науки Эрих Раквитц предположил, будто фараон мечтал «вписать имя Нехо золотыми буквами в скрижали истории». Такую версию трудно принимать всерьез: и буквами тогда египтяне не писали, и в скрижали истории никто не вписывал имена первооткрывателей. Будь Нехо II так честолюбив, ему следовало бы усилить армию, завоевать несколько царств, взять в плен десятки тысяч рабов, да еще и кровавую резню учинить. В таком случае летописцы наверняка прославили бы его имя.

Итак, оставаясь в здравом уме, Нехо должен был иметь веские основания для того, чтобы не отправлять свои корабли на север, прямиком из Нила в Средиземное море, а затем на запад, к неведомым землям за Столбами Геракла. Нет, он предпочел начать восстановление великого канала и, не дожидаясь завершения стройки, послать корабли на восток, а затем на юг.

Это обстоятельство особенно важное. Ведь он знал, что из Красного моря можно попасть в Персидский залив, к устью Тигра и Евфрата, а также в Индию, торговля с которой могла быть прибыльной. Однако избрал другой маршрут — вдоль восточного побережья Африки.

Нет никаких сведений о том, что Нехо II был обуян жаждой географических знаний. Напротив, дальних походов, да еще в сопровождении философов и ученых, подобно Александру Македонскому, он не совершал. Да и главной его задачей было укрепление государства, а не погоня за сомнительными географическими открытиями.

Но почему же тогда его экспедиция обошла вокруг Африки? Какой был смысл в такой кругосветке? (Имея в виду данную часть света.)

Вразумительного ответа на этот вопрос нет. Напрашивается вывод: перед экспедицией такая цель — обогнуть Африку — не ставилась. Никто на свете в те времена не мог знать, что такая задача выполнима. Идея Мирового океана оставалась гипотезой, предположением, догадкой — не более того. Да и какой прок в том, что эта идея (даже не полностью, а лишь частично, для южных земель) получит подтверждение? Никакого проку. Между прочим, забегая вперед, можно подтвердить такое заключение: плавание экспедиции Нехо II, судя по свидетельству Геродота, не вызвало особой сенсации и не имело никакого практического значения.

Остается предположить, что перед мореплавателями — египтянами и финикийцами — стояла другая задача: восстановить торговые связи со страной Офир, былым главным поставщиком золота в Египет, а при царе Соломоне — и в Израильско-Иудейское царство.

Об этой секретной цели могли знать только руководители экспедиции. В случае успеха предприятия фараон, естественно, хотел иметь монопольные связи с Офиром. А канал позволил бы совершать плавания в эту страну непосредственно из Нила. Таким образом, получают разумное объяснение и строительство канала, и выбранный маршрут вдоль восточного побережья Африки, а также то, что экспедиция оказалась кругосветной… Почему так получилось? По той простой причине, что страну Офир путешественники не обнаружили. Правда, по словам Геродота, все было иначе:

«Ливия, оказывается (как видим, для Геродота это было открытием. — Р.Б.), кругом омываема водой за исключением той части, где она граничит с Азией; первый доказал это, насколько мы знаем, египетский царь Нехо. Приостановивши прорытие канала из Нила в Аравийский залив (Красного моря. — Р.Б.), он отправил финикиян на судах в море с приказанием плыть обратно через Геракловы Столбы, пока не войдут в Северное море (Средиземное. — Р.Б.) и не прибудут в Египет. Финикияне отплыли из Эритрейского моря и вошли в Южное море…»

Прервем цитату. Задумаемся: мог ли фараон приказать морякам обогнуть Ливию (Африку), если никто на свете не был уверен, что такое возможно? Даже великий географ Геродот — крупнейший знаток географии тех времен, — и тот сомневался в этом, даже после завершения экспедиции (его рассуждение на сей счет будет приведено ниже).

Разумно предположить, что «приказ» фараона был придуман позже, когда путешественники неожиданно вернулись в Египет с запада. В действительности Нехо II вряд ли надеялся на такой исход экспедиции. Он ожидал, судя по всему, возвращения из страны Офир судов, полных золота.

Как проходило плавание? Обратимся к Геродоту:

«При наступлении осени они приставали к берегу и, в каком бы месте Ливии ни высаживались, засевали землю и дожидались жатвы; после уборки хлеба плыли дальше. Так прошло в плавании два года, и только на третий год они обогнули Геракловы Столбы и возвратились в Египет».

Здесь великий географ допускает одну простительную ошибку: в тропиках, где проходило плавание, в отличие от Европы, нет осени как особого времени года. Сеять зерно и получать урожай путешественники могли в любой сезон. В среднем, они проходили около 20 км в день. Практически все земли на африканском побережье были обитаемы. Путники могли приобретать еду в обмен на товары или захватывать ее силой.

Не исключено, что длительные остановки были в тех местах, где они надеялись встретить златообильную страну Офир. Но ее так и не удавалось обнаружить. Приходилось продолжать маршрут. Ведь никаких более или менее четких координат страны руководители экспедиции не знали. Оставалось продвигаться все вперед и вперед. После того как миновали экватор, им стали благоприятствовать океанические течения. По этой причине путешественники без особых трудностей могли пройти южную оконечность материка и вновь с попутными течениями двинуться к экватору, но уже на западе Африки. Возвращаться обратно теперь им было бы очень трудно. Понимая это, они продолжали свой «кружной путь» в надежде, что все-таки существует Мировой океан, омывающий сушу.

А теперь вспомним об одной скептической ремарке Геродота. Вот что он счел нужным приписать после сообщения об экспедиции Нехо II: «Рассказывали также, чему я не верю, а другой кто-нибудь, может быть, и поверит, что во время плавания кругом Ливии финикияне видели солнце с правой стороны».

Представим себе, где видели солнце путешественники, плывя на юг вдоль восточного берега Африки. Оно вставало слева впереди и двигалось по небосводу направо. Так оно видится в том случае, если находишься лицом к Южному полюсу.

Миновав экватор, где Солнце в зените стоит точно над головой, они оказались в Южном полушарии. Теперь для них светило вставало по-прежнему слева, но уже сзади. А после того как миновали южную оконечность Африки и пошли на север, Солнце всходило справа.

Таким образом, скептическая оговорка Геродота стала наиболее веским доказательством путешествия вокруг Африки. Ученый был предельно объективен, изложив все то, что слышал, включая сомнительное, по его мнению, сообщение. К счастью, он понимал, что его ум и знания ограничены, а потому не следует умалчивать о тех деталях, которые представляются фантастичными.

Ни Геродот, ни сами мореплаватели, никто из их современников так и не поняли, что был пересечен экватор и открыто Южное полушарие планеты.

Экспедиция, снаряженная фараоном Нехо II, знаменательна не только географическими достижениями. Она стала первой, зарегистрированной по всем правилам науки, имеющей даже точную хронологию (597—594 годы до н.э., ибо они вернулись на следующий год после смерти Нехо II). А если все было точно так, как полагал Геродот, и фараон, в отличие от хитроумного Соломона, не рассчитывал получить от экспедиции золота, то это было первое научное предприятие — не ради выгоды, а во имя познания.

Еще раз повторю: трудно поверить в такую сугубо научную цель экспедиции, снаряженной просвещенным фараоном Нехо II. Однако исключать ее напрочь не следовало бы. Как знать, какие морские экспедиции могли проводиться, скажем, во втором тысячелетии до н.э., когда существовали торговые связи между Критом и Египтом? Ведь и страна Офир могла процветать в те времена, а затем прийти в упадок. Не потому ли посланцы фараона так и не смогли ее обнаружить? Тем более что к середине первого тысячелетия до н.э. перестали существовать величественные цивилизации Крита и долины Инда.

Экспедиция Нехо II лишний раз подтверждает одну простую, но почему-то плохо понимаемую людьми истину: развитие научной мысли (это относится и к великим географическим открытиям) вовсе не идет последовательно, по пути неуклонного прогресса. Нет такого магистрального направления научной мысли, неуклонно двигающейся к новым открытиям и все более полному и достоверному знанию. Времена значительных успехов в познании природы нередко сменяют эпохи забвения прежних достижений. Точно так же и великие цивилизации могут прийти в упадок или вовсе исчезнуть с лица Земли, оставив после себя величественные руины и смутные воспоминания потомков. Это особенно важно сознавать нам, живущим в начале XXI века, в эпоху глобального кризиса технической цивилизации, раздираемую внутренними противоречиями и вступившую в острые противоречия с окружающей природой.

Прежде чем рассказать о географических достижениях астронома и путешественника античности Пифея, следует сделать оговорку. Ведь речь идет об открытии европейцем… Западной Европы.

Эти регионы были заселены людьми издавна, со времен окончания последнего оледенения, не менее 10 тысячелетий назад. Более того, олово из Британии и янтарь из Прибалтики попадали в южную Европу, в Средиземноморье (изделия из янтаря встречаются в погребениях фараонов).

Однако подобные перемещения вещей еще не означают таких же путешествий людей. Вещи переходили из рук в руки, перевозились в повозках, в судах по рекам и морям. Там, откуда их доставляли, ничего толком не знали о тех людях и странах, куда в конце концов попадала их продукция. И «потребитель», в свою очередь, нередко имел самые смутные представления о тех землях, откуда везли серебро или золото, олово или янтарь. (Так же мы до сих пор не знаем, где находились страна Офир и легендарные копи царя Соломона, хотя золото оттуда действительно поступало в Малую Азию и Египет.)

Для европейцев, живущих на побережье Средиземного моря (на территории нынешней Франции), оставались неведомыми земли, расположенные сравнительно близко, в районе пролива Ла-Манш и Северного моря. Путь по суше проходил через дремучие леса, неведомые реки и горы, по владениям разных племен, а по морю был долог, труден и опасен, в первую очередь из-за частого ненастья.

Первым географом, который обследовал западную окраину Европы, был Пифей — уроженец греческой колонии Массалии (нынешний Марсель).

Если сравнивать путешествие Пифея с экспедицией Ганнона, о которой была речь выше, то можно отметить две закономерности.

Во-первых, каждый из них открывал земли своего родного континента. Ганнон двигался вдоль южной кромки Средиземного моря, огибая Африку, а Пифей — вдоль северной, огибая Европу. Это свидетельствует о том, что в ту пору по-прежнему совершались почти исключительно каботажные плавания — вдоль берегов. Кроме того, исследователей привлекали прежде всего земли, которые наиболее просто можно было освоить.

Во-вторых, западное побережье Африки стали изучать значительно раньше, чем атлантические берега Европы. Северные страны привлекали средиземноморцев меньше, чем южные. Да и навигация у берегов Европы была сложнее, чем у Африки. А может быть, древние обитатели Западной Европы слишком агрессивно встречали незваных гостей (нецивилизованные европейцы, в отличие от африканцев, были лучше вооружены и чаще воевали).

Так или иначе, а путешествие Пифея, по протяженности сопоставимое с маршрутом Ганнона, совершено было два столетия спустя — в VI веке до н.э. В адрес Пифея раздавалось значительно больше скептических замечаний, чем по поводу экспедиции Ганнона. Особенно резкие отзывы принадлежат великому римскому географу Страбону. При упоминании Пифея (даже при ссылках на его астрономические и геодезические наблюдения) Страбон считал нужным называть его отменным лжецом.

К нашему времени труды Пифея дошли почти исключительно в пересказах. Один из немногих сохранившихся отрывков житель Средиземноморья, действительно, мог счесть чистой фантастикой:

«Варвары показали нам то место, где Солнце отправляется на покой. Ибо случилось как раз, что ночь в этих областях была очень короткой и продолжалась в некоторых местах два, в других — три часа».

Просвещенный римлянин вряд ли сомневался, что Земля имеет форму шара и что на севере летом долгие дни. Но он так же был уверен в невозможности для человека жить в сумрачной и нестерпимо холодной северной стране.

О том, какой была экспедиция Пифея, кем организована и с какими целями, сведений нет. По-видимому, предприятие было секретным и предназначалось для выяснения морского пути к месторождениям олова и янтаря, которые доставлялись в Средиземноморье по суше, по рекам и перевалам. Не случайно «научным руководителем» экспедиции назначили Пифея: он был известным астрономом, с большой точностью определил географические координаты Массалии, а также выяснил, что точное направление к Северному полюсу не вполне совпадает с Полярной звездой. Даже Страбон счел нужным признать: «Со стороны астрономических явлений и математических вычислений в местностях, близко к холодному поясу, он (Пифей) сделал верные наблюдения».

Вот какие сведения о путешествии и наблюдениях Пифея привели в своих сочинениях античные авторы — Диодор Сицилийский, Плиний Старший и Аэтис.

«Жители Британии, обитающие около мыса Белерион (современный Ленд-Энд), весьма гостеприимны… Они добывают олово, искусно выплавляя его из руды… Олово скупают у жителей купцы и переправляют его в Галлию. Наконец, олово перевозят по суше на вьючных лошадях через Галлию, и через 30 дней оно попадает к устью Роны».

«Самой далекой из всех известных земель является Туле, где во время солнцеворота, когда солнце проходит знак Рака, нет ночей, но очень мало света в зимнее время… Некоторые упоминают еще другие острова (севернее Британии): Скандию, Думну, Берги и величайший из всех Бергион».

"За сорок дней Пифей объехал весь остров Британию. Шесть дней плыл по Северному морю в землю Туле (Норвегию?), не Исландия, так как населена, есть пчелы. Достиг Ютландии, Северо-Фризских островов…

Массилиоты вели торговлю оловом, перевозя его по суше. И Пифей так же мог путешествовать. Полибий писал, что Пифей совершал большие путешествия по воде и по суше".

До сих пор остается неясным, побывал ли Пифей в Исландии и далеко ли заходил в Балтийское море (если вообще побывал там). Почти все его сообщения дошли до нас в пересказах, а значит, могли быть искажены. Более точнее сведения оставались, по-видимому, секретными. К тому же он не обязательно сам посещал все те места, о которых писал; в некоторых случаях полагался на рассказы местных жителей, пользуясь услугами переводчиков-купцов, торговцев оловом и янтарем.

Что это за страна Туле (или Фуле, как нередко переводят)? Вот что пишет по этому поводу Страбон: «Пифей заявил, что прошел всю доступную для путешественников Бреттанию, он сообщил, что береговая линия острова составляет более 40000 стадий (свыше 6 тыс. км), и прибавил рассказ о Фуле и об областях, где нет более ни земли в собственном смысле, ни моря, ни воздуха, а некое вещество, сгустившееся из всех этих элементов, похожее на морское легкое; в нем, говорит Пифей, висит земля, море и все элементы, и это вещество является как бы связью целого: по нему невозможно ни пройти, ни проплыть на корабле. Что касается этого, похожего на легкое, вещества, то он утверждает, что видел его сам, обо всем же остальном он рассказывает по слухам».

Можно предположить, что у Пифея шла речь о густых туманах на северных морях. Возможно, он не совсем верно понял рассказы о туманах и морских льдах. Некоторые его сообщения о быте северян счел достоверными даже Страбон: «Люди, живущие там, питаются просом и другими злаками, плодами и кореньями; а где есть хлеб и мед, там из них приготавливается и напиток. Что касается хлеба, говорит он, то, так как у них не бывает ясных солнечных дней, они молотят хлеб в больших амбарах, свозя его туда в колосьях, ибо молотильный ток они не употребляют из-за недостатка солнечных дней и из-за дождей».

Пифей первым сообщил о «замерзшем море» и мог во время плавания подойти близко к Северному полярному кругу. Поэтому его иногда называют первым полярным исследователем.

В Балтийское море он, скорее всего, не заходил, но побывал в районе Нидерландов и Ютландского полуострова. Вряд ли он достиг Исландии, которая в то время, по-видимому, была необитаемой. Более вероятно, что он добрался до Норвегии или, во всяком случае, собрал о ней сведения.

…Путешествие Пифея со всей определенностью свидетельствует об относительности понятия «географическое открытие», когда речь идет о странах обитаемых. Ведь племена, населявшие неведомые для древних греков регионы Европы (а это было около 9/10 ее территории), находились на высоком культурном уровне, вели горные работы и торговлю с южными странами, имели развитые земледелие и скотоводство. Тут, пожалуй, точнее было бы говорить не о географических открытиях, а об открытиях географов — людей, изучающих Землю. К ним, безусловно, относился Пифей.

Первые известные нам географы были древние греки. Приходится исходить из их сообщений, их понимания устройства земной поверхности и этапах его изучения. Вот почему для истории географии характерен не столько даже «евроцентризм», сколько более узко — «грекоцентризм», тем более что само слово «география» — греческого происхождения.

Как бы мы ни относились к достижениям Пифея, надо иметь в виду, что он оставил описания не только увиденного и услышанного, но и тех измерений, которые он проводил, стремясь определять географические координаты отдельных пунктов. Это уже вполне научный подход, несмотря на то что многие его измерения были не точны.

Наиболее удивительные и, пожалуй, величайшие географические открытия останутся навсегда безымянными: не было хроникеров, которые занесли бы эти достижения в анналы истории, не существовало карт, на которые были бы нанесены неведомые ранее земли и моря. Эти открытия совершались или в далекой древности, еще до времен письменности, или племенами, не имевшими своих летописцев.

Древние люди (кроманьонцы) открыли Новый Свет. Они первыми, судя по всему, пришли сюда из северо-восточной Азии по перешейку, соединявшему в ледниковую эпоху два континента. Но эта была естественная миграция. Люди не стремились достичь определенной цели, не преодолевали трудностей на этом пути. Они даже не имели, по-видимому, представления о том, что переходят с одного континента на другой.

Иначе были настроены те, которые бросили вызов Великому океану и ушли на своих судах в его неведомые просторы. Эти безымянные мореплаватели были настоящими героями и первооткрывателями. От сравнительно близких к материкам островов они уходили все дальше и дальше в открытый океан, бросая вызов свирепым штормам и бескрайней водяной пустыне, обнаруживая новые острова и архипелаги.

Некоторые ученые считали, что такие открытия совершались случайно: морские и воздушные течения, мощные циклоны отбрасывали утлые суденышки от родных берегов, уносили в океан, и там некоторым из терпящих бедствие удавалось высадиться на очередном острове. Так, мол, и проходило их заселение.

В действительности если и случались подобные невольные открытия, то чрезвычайно редко и без каких-либо ощутимых последствий для истории. Заселить и освоить остров такие случайные группы потерпевших кораблекрушение не могли. Для этого у них не было ни культурных растений, ни домашнего скота или птицы. Вряд ли в таких группах оказывались женщины. А добытые учеными факты свидетельствуют о том, что на острова Океании призвали хорошо организованные и заранее подготовленные к колонизации новых земель отряды, племена, которые имели с собой семена растений и сельскохозяйственных животных.

На Новой Гвинее обнаружены каменные орудия, которые, по определению некоторых ученых, имеют возраст 25—26 тысячелетий, хотя основательное освоение крупных островов, расположенных сравнительно недалеко от Азии, началось значительно позже. Около пяти тысячелетий назад сюда завезли свиней. Тогда же здесь появилось земледелие.

«Установлено, — писал австралийский археолог П. Беллвуд, — что примерно в XIII в. до н.э. повсюду от Новой Гвинеи до островов Тонга, между которыми 5 тысяч километров, распространились носители однородной археологической культуры, которая, судя по данным радиоуглеродного анализа, расселялась очень быстро… Можно утверждать, что они были искусными мореходами. Именно эти „викинги Тихого океана“ стали культурными героями полинезийских мифов». По его мнению, сначала открывали острова наиболее инициативные небольшие группы колонистов. Они целенаправленно пускались на поиски новых земель. К середине первого тысячелетия до н.э. этот процесс замедлился или прекратился. Спустя несколько веков группы «поисковиков» снова стали отправляться в открытый океан, добираясь до самых отдаленных необитаемых островов.

Почему возникла новая волна «морских переселенцев»? Скорее всего, к этому их вынудила перенаселенность освоенных островов, а также истощение на них природных ресурсов (прежде всего почв). Подобные экологические причины и на материках вызывают великие переселения народов.

Некоторые ученые предполагают, что на дальние морские путешествия людей толкало стремление завязать торговые операции или завоевать и разграбить владения других племен. Но такие предположения основаны на знании мореплавания в эпоху капитализма. А ведь до этой сравнительно скоротечной эпохи многие тысячелетия люди совершали преимущественно обмен товарами. И можно ли заранее знать, какой товарообмен будет выгоден на тех островах, о которых ты даже не имеешь никакого представления? Вдруг там обитают людоеды и ты попадешь к ним в предобеденную пору?

Разбойные набеги островитяне действительно совершали. Но это были именно военные отряды, которые отправлялись на свой пиратский промысел, заранее выведав, где и чем можно поживиться. Если такой военный отряд попадал на необитаемый остров, пригодный для житья, этим открытием племя вполне могло воспользоваться.

Вероятно, существовали племена своеобразных морских кочевников по типу бродячих скотоводов и охотников на суше. Они снаряжали не просто отдельные плоты, а целые флотилии; брали с собой женщин и весь небогатый скарб. Они сознательно уходили на поиски новых островов-оазисов среди безбрежной океанской пустыни.

На что рассчитывали эти люди, пускаясь в столь опасные плавания к неведомым берегам? Вряд ли на «авось». Они знали, что в океане существуют острова, что он вовсе не беспредельное однообразное водное пространство. Они имели представление о периодах штормов и штилей, преобладающих ветрах и течениях океана.

Океанийцев с полным основанием можно называть людьми океана. Он был для них как дом родной (как пустыня для кочевников). По каким признакам они ориентировались в открытом океане? По Солнцу и звездам. Каким образом они находили направление к островам? По путям перелетов птиц, по облакам, которые нередко скапливаются над островами, по характеру волн… Они умели читать книгу Великого океана, хотя и не всегда рассудком, а чаще — интуитивно, живя в единстве с природой. Между прочим, у кочевников тундр, степей и пустынь тоже обострено чувство пространства, ориентирования на местности; они умеют пользоваться приметами, недоступными «чужакам», и не всегда могут объяснить, на чем основано это умение.

Странники Океании изобрели уникальные лодки с одним или двумя балансирами. По-видимому, таков был конечный результат эволюции плота, из которого изымали «лишние» бревна. Затем оставшиеся бревна заменили долбленками, скрепили их настилом, а на нем установили мачту с парусом и хижину. Вот и получился настоящий плавучий дом!

Лодка с балансиром двигалась преимущественно на парусе, имея рулевое весло. Форма паруса — треугольная (острием вниз). Изготавливали его из листьев пандануса или циновок. Скорость лодки достигала 20 узлов. Наиболее маневренные из подобных судов служили для «морской разведки», а крупные — для перевозки грузов, переселения семей. С приходом европейцев мореплавание у океанийцев пришло в упадок: судостроение заглохло, а навыки навигации были утрачены. Правда, в Меланезии еще в XIX веке была широко распространена лодка «урумбай» — похожая на древнеегипетскую ладью с вместительной надстройкой в центре и с двумя мачтами. Урумбай был хорошо приспособлен для дальних плаваний.

Наиболее знамениты крупные лодки — моны — воинственных жителей Соломоновых островов. Для изготовления монов использовались строительные стволы деревьев тима, почти без сучьев. Такое судно имело высоко вздыбленные нос и корму и вмещало до 100 человек. Борта украшались перламутровыми инкрустациями, на форштевень насаживали крупные панцири улиток овула и устанавливали талисман — деревянную фигуру обожествленного предка. Бывало и так, что здесь же красовались отрубленные головы врагов — пиратские трофеи.

Однако при всем относительном совершенстве урумбаев и монов трудно поверить, что на подобных судах океанийцы взад и вперед бороздили Великий океан. Скорее всего, морские переселенцы вынуждены были отправляться в дальние плавания без надежды на возвращение к родным берегам, отдаваясь во власть течениям и ветрам и лишь временами корректируя свой маршрут по признакам сравнительно близкой земли или по сообщениям разведчиков о существовании вновь открытого острова.

Остается только догадываться, сколько сотен или тысяч этих отважных мореходов-кочевников поглотила океанская пучина. Однако факт остается фактом: они смогли открыть и заселить все более или менее крупные и пригодные для постоянного обитания острова Тихого океана. Хотя до сих пор трудно объяснить, каким образом им это удалось.

«Многие особенности плаваний океанийцев убеждают, — писал П. Беллвуд, — что их мореходное искусство достигло высокого уровня и что они были бесстрашными людьми… Можно утверждать, что заселение Полинезии не было связано с экипажами случайно занесенных сюда лодок. В Полинезии течения, проходящие к северу и югу от экватора, движутся с востока на запад со скоростью до 40 км в день, а течение, идущее в обратном направлении, существует только в узкой полосе между 4° и 10° с.ш. Пассаты дуют также с востока на запад, и только летом их иногда сменяют прерывистые западные ветры. Естественно, что большинство плаваний, зафиксированных в Полинезии, имело направление с востока на запад…»

По той же причине норвежский путешественник Тур Хейердал предположил, что в Океанию могли приплыть древние жители Южной Америки. Однако по всем имеющимся в распоряжении современных ученых сведениям эта гипотеза не находит своего подтверждения (об этой проблеме у нас еще пойдет речь в связи с открытием острова Пасхи). Сейчас кажется почти невероятным, что в те давние времена мореходы могли преодолевать огромные пространства на плотах (древние обитатели Южной Америки не умели строить надежные и быстроходные суда). Тем более что речь идет об освоении гигантской центральной акватории Тихого океана Например, для того чтобы попасть от берега Южной Америки на Гавайи, требуется пересечь попутное экваториальное течение, направленное с востока на запад, а также преодолеть течение, идущее в противоположном направлении, затем пересечь северное пассатное течение, идущее на запад. Ни преднамеренно, ни тем более случайно проделать такой путь на плоту совершенно невозможно.

А вот возможность дальних морских экспедиций полинезийцев была подтверждена в эксперименте, проведенном в 1977—1978 годах. С этой целью была построена двойная лодка (катамаран) по традиционному полинезийскому образцу с двумя мачтами и палубой площадью 8 кв. м. Общие размеры судна 18x4, 5 м, грузоподъемность 11, 3 т. Экипаж состоял из 15 человек; груз — местные продукты питания, свинья, собака, две курицы и семена растений.

Эта лодка под названием «Хокулеа» преодолела путь в 5 тысяч километров за 35 дней, выйдя с острова Мауи на Гавайях и достигнув Таити. Затем она проделала путь в обратном направлении. Временами приходилось идти против ветра, пересекая течения, тем не менее экспедиция завершилась успешно.

Правда, тремя десятилетиями раньше Тур Хейердал с тремя друзьями проплыл на бальсовом плоту (которыми пользовались и древние жители Южной Америки) по ветру и течению от берега континента до атолла в архипелаге Туамоту в центральной части Тихого океана. Это путешествие вызнало волну энтузиазма у сторонников заселения островов Океании с востока. Однако следовало бы учесть, что эта экспедиция, длившаяся 101 день (!), была заранее спланирована и хорошо подготовлена, а ее участники использовали современные данные об океанических течениях и преобладающих ветрах в этой части Тихого океана. Ничего подобного не знали и не могли нигде узнать древние обитатели Южной Америки. А без такой информации уйти на ненадежном плоту в открытый океан невесть куда и неизвестно на какой срок могли только безумцы.

Современные эксперименты, типа плавания «Хокулеа» или хейердаловского «Кон-Тики», имеют более туристическое, чем научное значение. В подобных экспедициях необходимо учитывать не только технические возможности, но и иметь соответствующую информацию, которой не было у первооткрывателей. Вот почему их географические подвиги восхищают и озадачивают нас.

Преимущество информационного обеспечения особенно наглядно проявляется на примерах тех людей, которые после кораблекрушений на лодках или плотах много дней оставались в открытом море. Подавляющее большинство из них умирало значительно раньше, чем это должно было бы случиться по чисто физиологическим причинам. Их губила безысходность, потеря надежды на спасение, отчаяние…

Первооткрыватели островов Океании затмили славу тех европейцев, которые стали заново открывать эти обжитые «оазисы в океане» в XVI и последующих веках. После того как в 1520 году экспедиция Магеллана пересекла Тихий океан, просвещенные европейцы получили более или менее верное представление о размерах земного шара и распределении на нем суши и океанов. Имея навигационные приборы, достаточно надежные суда и постоянно уточнявшиеся карты, опытные и искусные европейские мореходы получили возможность пересекать Тихий океан в разных направлениях.

В XIX веке исследователи островов Тихого океана попытались ответить на вопрос: кто же были те люди, которые первыми заселили острова Океании? Антропологи находили сходство представителей местных племен (включая аборигенов Австралии и Новой Гвинеи) с разными расами, в том числе африканской, европейской и восточно-азиатской. Как это могло произойти? Были выдвинуты разные предположения. В числе их — гипотеза существования в Тихом океане затонувшего континента (Пацифика, Му) с высочайшей культурой. Или другое предположение — освоение Океании выходцами из Европы. Ранее нами уже упоминалась гипотеза об освоении Тихого океана с востока, от берегов Южной Америки. Наконец, была разработана идея последовательных волн пришельцев в Океанию из разных регионов.

Ситуация оказалась очень запутанной потому, что сторонники каждой из гипотез приводили определенные, порой достаточно убедительные доводы в пользу их варианта и против всех других. Однако в науке принято отдавать предпочтение тем фактам, которые опровергают выдвинутую гипотезу. На этом основании в настоящее время наибольшей популярностью пользуется идея о происхождении полинезийцев от племен, обитавших в юго-восточной Азии, а также о возможных волнах переселенцев из Южной Азии или из Северо-Восточной Африки.

Но одно существенное обстоятельство ученые не учитывают: первые покорители Тихого океана могли обладать своеобразными расовыми признаками, сочетающими черты, характерные для нескольких современных рас. Скажем, кроманьонцы, поселившиеся в Австралии, Меланезии, на Тасмании, а затем начавшие освоение Океании, вовсе не обязательно были ярко выраженными представителями одной из ныне существующих рас. Они могли обладать собственными особенностями и более широким разнообразием признаков.

В последующем эти племена, обитая долгое время в относительной изоляции и в определенных природных условиях, стали приобретать более узкую «биологическую специализацию». Вообще создается впечатление, что наши давние предки были замечательными людьми с более высокими интеллектуальными способностями, чем их потомки. Об этом, в частности, косвенно свидетельствует более значительный (в среднем) объем мозга кроманьонцев по сравнению с современными людьми (при значительном внешнем сходстве). Другое свидетельство: замечательная изобретательность кроманьонцев и стремительное их распространение на огромнейших, прежде необитаемых территориях как на суше, так и в акваториях Мирового океана.

Конечно, в нашем распоряжении имеется гигантский объем информации, накопленной в предыдущие века нашими предками. У нас больше запас знаний (не нами добытых!). Но ведь многознающий человек вовсе не обязательно мудр или просто умен. По-настоящему проявляется интеллект не в запоминании или использовании чего-то, а в творчестве, незаурядных открытиях, дерзаниях разума.

Именно такие качества проявили те безымянные герои, которым, первым из людей, покорился величайший океан планеты.

Странное имя. Земля эта вовсе не зеленая, какой она называется. Она белая, или, верней, ледяная. Ей вполне подошло бы название — Исландия. Но оно закрепилось за несравненно более зеленым островом. Такой получился географический парадокс. Но, подобно всякому подлинному парадоксу, он имеет логичное объяснение.

Северо-Западная Европа в начале новой эры все плотнее заселялась предприимчивыми сильными и смелыми людьми. Они пасли скот, занимались земледелием, охотились, ловили рыбу. Однако, несмотря на сравнительно мягкий климат Скандинавии, пригодных для ведения сельского хозяйства земель было не очень много. Да и почвы быстро истощались.

Увеличение плотности населения при невозможности вести более интенсивное земледелие и скотоводство вызывало внутренние конфликты. Все больше молодых сильных людей стало уходить на разбойный морской промысел — в викинг, как это у них называлось.

Сначала, пожалуй, они просто старались найти и заселить новые территории. Но путь на запад и юго-запад через море вел к хорошо обжитым землям Британии, Ирландии. То же было на западной окраине Европы. В этих краях викинги совершали грабительские набеги и завоевания.

Крупнейшие географические открытия выпали на долю тех скандинавов (норманнов, норвежцев), которые искали не богатства, а достойную мирную жизнь.

Жители Британских островов страдали от набегов викингов. По этой ли причине или просто от желания избежать мирской суеты, группы ирландских монахов стали уходить в море, поселяясь на пустынных островах.

По словам средневекового ирландского летописца Дикуила, в конце VIII века одна из подобных групп провела весну и лето на крупном необитаемом острове к северо-западу от Ирландии. Это была Исландия. Часть людей вернулась на родину, но некоторые остались.

В 867 году один из предводителей викингов, Наддод, с дружиной возвращался из Норвегии в свои владения на Фарерских островах. Шторм отбросил его дракар далеко на северо-запад. Он увидел гористую землю с заснеженными горами и назвал ее Исландией. Возможно, ему не хотелось, чтобы она привлекла к себе людей.

Вскоре другая группа викингов во главе с Гардаром обнаружила эту землю, обошла ее и убедилась, что это остров, к тому же достаточно привлекательный. Норвежский хроникер Ари Торгильссон Фроде оставил такое описание: «В те времена Исландия от гор до берега была покрыта лесами, и жили там христиане, которых норвежцы называли папарами. Но позже эти люди, не желая общаться с язычниками, ушли оттуда, оставив после себя ирландские книги, колокольчики и посохи; из этого видно, что они были ирландцами».

Такому острову вполне подошло бы имя Гренландия. Но почему-то норвежцы предпочли назвать его «ледяной землей». По одной из версий, на выбор названия повлияло впечатление от зимовки, которую провел на острове один из князей, викинг Флоки, приплывший из Норвегии. Эти переселенцы не запаслись в достаточном количестве кормом для скота. Зима оказалась долгой и многоснежной, скот погиб. Люди не могли покинуть землю, потому что море было покрыто льдом. С немалыми лишениями они дотянули до лета и вернулись на родину.

Со временем на острове наладилась жизнь не только хозяйственная, но и государственная. В 930 году жители на общем сборе постановили учредить верховный совет — альтинг. Это был первый парламент в мире. Впрочем, примерно на столетие раньше возникла Новгородская республика со своим избираемым гражданами правительством Но она просуществовала сравнительно недолго из-за внутренних распрей и сменилась монархией,

Альтинг позволил жителям острова наводить порядок и согласовывать свои действия, бороться с преступностью. Это обстоятельство сыграло свою роль в открытии новой земли.

Владелец одного из поместий, Эйрик, по прозвищу Рыжий, в ссоре, перешедшей в схватку, убил двух человек. Его осудили на три года ссылки. Обстоятельства этого дела неясны. По-видимому, были какие-то спорные вопросы по владению землей или давние распри; и произошла не просто драка, а целое побоище, в котором участвовали представители двух кланов. Вряд ли убийство было подлым и беспричинным, иначе наказание не было бы сравнительно мягким: три года ссылки. Кстати, отец Эйрика с семьей был выслан из Норвегии в Исландию тоже за убийство. Видно, мужчины в этой семье вообще отличались крутым нравом.

Итак, Эйрик со своими людьми в 981 или 982 году погрузились на дракары — остроносые длинные ладьи — и покинули Исландию. Они знали, что на востоке, в Норвегии, и на юге, в Ирландии и Британии, места нет. На север до неведомых пределов простирался холодный океан. На западе, как рассказывали некоторые моряки, находится какая-то неизвестная земля. Возможно, сам Эйрик прежде во время плаваний подходил к ней.

На этот раз им пришлось осваиваться на неприветливых пустынных берегах, за которыми громоздились ледники. Мореплаватели двинулись на юг вдоль берега, выбирая подходящую гавань с зелеными лугами, пригодными для скотоводства. Они прошли более 600 км до южной окраины острова и устроили поселение. Вот как описал это событие Ари Торгильссон Фроде:

«Страна, называемая Гренландией, была открыта и заселена из Исландии. Оттуда направился в Гренландию Эйрик Рыжий из Беиди-Фьорда. Он дал стране имя, назвав ее Гренландией; он сказал, что люди захотят туда отправиться, если у страны будет хорошее название. Они нашли на востоке и на западе страны следы жилья, а также остатки лодок и каменных орудий. Так рассказал Торкелю, сыну Геллира, в Гренландии человек, который сам был в этом путешествии с Эйриком Рыжим».

После первой зимовки переселенцы обследовали западные берега острова тоже примерно на 600 км. Местами попадались участки, где можно было организовать поселения. Эйрик из несчастного изгоя превратился в хозяина обширной страны. Одна беда — природа была сурова. И другая — не было населения. Как привлечь сюда людей?

К тому времени, по-видимому, в Исландии не осталось территорий, более или менее пригодных для обитания. Когда, отбыв срок наказания, Эйрик вернулся на родной остров, ему удалось уговорить немало людей отправиться в Гренландию — зеленую страну. Тем более что она находилась (в своей обследованной Эйриком части) на тех же широтах, что Исландия, даже еще южнее.

Эйрик не слишком преувеличивал, называя открытую им землю «зеленой». Он не мог знать ни истинных размеров острова — самого крупного в мире, ни того, что он почти целиком находится под ледяным покровом. Исследователи не заходили в глубь острова, а его побережье почти везде, особенно на юго-западе, действительно было зеленым. Возможно, кое-где в долинах встречались даже небольшие рощицы. Прибитые к берегу стволы деревьев служили строительным и отопительным материалом.

В 985 году Эйрик повел к новой земле целую флотилию — 25 судов с семьями, пожитками, домашним скотом. В пути их застиг шторм. Несколько дракаров затонуло, немногие повернули назад, но большая часть достигла Гренландии. Всего прибыло, как предполагается, 400—500 человек. Они расселились на южной окраине великого острова в местах, заранее выбранных Эйриком.

Вскоре жизнь на новом месте наладилась. Население Гренландии росло. В XIII веке здесь уже было около сотни небольших поселков и до пяти тысяч жителей. С континентом существовала налаженная регулярная связь: оттуда колонистам доставляли хлеб, железные изделия, строительные лесоматериалы. А на большую землю гренландцы отправляли продукты охоты на птиц, морского зверя: гагачий пух, китовый ус, моржовые клыки, шкуры морских животных.

Однако в XIV веке ситуация на острове стала все более ухудшаться, поселения приходили в упадок, люди все чаще болели и умирали. Через двести лет норманнское население Гренландии почти полностью вымерло.

Многие географы полагают, что виной тому — полоса похолоданий, так называемый «малый ледниковый период». Однако нет никаких причин для подобного глобального изменения климата. Было ли оно? В любом случае самое существенное другое: изменилась политическая ситуация в Северо-Западной Европе.

Исландия в 1281 году потеряла независимость и была присоединена к Норвегии. Теперь торговые связи гренландцев с Исландией нарушились, перестали быть регулярными.

Еще примерно через столетие Дания установила свою власть над Норвегией. В Гренландию и вовсе почти совсем перестали ходить суда. Поселенцам приходилось все чаще вступать в вооруженные стычки с эскимосами, теснившими их с севера, куда они вынуждены были ранее отступить. О спокойной и сытной жизни теперь оставалось только мечтать. Ведь сельское хозяйство, и без того требовавшее больших трудов, пришло в упадок: на севере почвы быстро теряют плодородие, а растительный покров плохо возобновляется.

Датчане отправляли в Гренландию лишь один корабль в год (всем другим запрещалось иметь торговые связи с северными островами). Лишенные полноценного питания, хорошей древесины и металлических инструментов, орудий охоты, нормандцы попали в критическое положение. Те из них, кто не умер и не переселился на материк, порушили церквушки и смешались с эскимосами.

Выходит, как процветание, так и гибель европейцев в Гренландии определялись не географическими причинами, более или менее стабильными, а экологическими и социально-политическими. Жить в изоляции на острове, где природа сурова и скудна, можно, лишь приобщившись к первобытной системе хозяйствования, которая вполне соответствует местной природе.

Главным образом по той же причине потерпела неудачу первая попытка европейцев основать колонии в Новом Свете — в Северной Америке. Но это уже другая история и другое великое географическое открытие.

Если взглянуть на карту Северной Атлантики, то нетрудно убедиться, насколько просто сюда попасть с юго-западной окраины Гренландии. Мореходы, которые отважно пускались в открытое море, могли, безусловно, преодолеть расстояние в 500 км (если считать вдоль полярного круга) или 800—1000 км (от южной оконечности острова).

Почему-то уходить в открытый океан на далекие расстояния осмеливались немногие народы. Это были жители Юго-Восточной Азии и Северо-Западной Европы. Первые преодолели Атлантический океан, а вторые — Тихий.

Многие другие приморские народы, даже находящиеся на высоком культурном уровне и имевшие неплохие плавательные средства, не смогли в те далекие времена совершать столь славные подвиги первооткрывателей. Почему? Ответ дать трудно. Отважные мореходы умели трезво оценивать окружающий мир, не увлекаясь фантазиями и не пугаясь неведомых далей. Кроме того, они вряд ли сильно боялись смерти, памятуя: двум смертям не бывать, а одной не миновать.

Викинги отвечали этим двум критериям. Они были бесстрашными воинами и моряками, а «страшилки» о крае света и ужасных обитателях дальних стран не имели над ними власти. Об этом свидетельствует уже сам стиль их преданий — четкий и деловой, как запись в корабельном журнале.

По сути, это и были отчеты о плаваниях, передававшиеся из поколения в поколение и помогавшие хранить десятки, а то и сотни лет сведения об особо важных экспедициях. Можно только удивляться, как удавалось им документально, без искажений и домыслов пересказывать свои устные «корабельные журналы». Вот один из таких рассказов:

"Бьярни прибыл на своем корабле в Эйрад[1] летом. И его дружина обратилась к нему, спрашивая, что он собирается предпринять, и он ответил… «Я намерен отправиться в Гренландию, если вы захотите плыть вместе со мной». Все сказали, что отправятся с ним… Они вышли в море, как только закончили все приготовления, и плыли трое суток, пока земля не исчезла за волнами… Тут попутный ветер улегся, подул северный ветер и лег туман, так что они не знали, где находятся, и длилось это много дней. Потом они вновь увидели солнце. Они подняли паруса и плыли весь этот день и еще ночь, а затем увидели землю… Они прошли мимо этой земли, оставив ее слева. Затем плыли еще двое суток и вновь увидели землю. Они спросили Бьярни, не думает ли он, что это Гренландия. Он сказал, что эта земля вряд ли Гренландия, «ибо в Гренландии, как рассказывают, много больших ледников». Вскоре они приблизились к земле и увидели, что она ровная и покрыта лесом.

Попутный ветер прекратился, и мореплаватели решили, что разумнее всего будет пристать здесь к берегу (возможно, речь шла об устройстве стоянки?), однако Бьярни не захотел этого. Они заявили, что им необходимы дрова и питьевая вода. «У вас всего достаточно», — сказал Бьярни. Хотя люди его возражали ему, он велел поднять паруса, и приказ этот был выполнен. Они повернули в открытое море, шли трое суток при юго-западном ветре…

Однако тут ветер очень усилился… Они плыли еще четыре дня и затем… увидали землю. Они спросили Бьярни, не думает ли он, что это Гренландия. Бьярни ответил: «Эта земля похожа на то, что мне рассказывали о Гренландии. Здесь мы высадимся на берег».

Так они и поступили, и вскоре пристали к какой-то косе. Там лежала лодка, а неподалеку от косы жил Херьюлф, отец Бьярни".

В этом «Рассказе о гренландцах», впервые записанном в XIII веке (до этого он передавался устно), поражает выдержка и дисциплинированность викингов, их умение ориентироваться в открытом море, а также знание особенностей береговой полосы.

Некоторые косвенные данные свидетельствуют о том, что они могли пользоваться во время плаваний примитивными компасами: обломками магнитного известняка, плавающими на дощечке. В некоторых сагах упоминается навигационный кристалл. Действительно, некоторые прозрачные кристаллы, например, так называемый исландский шпат, позволяют находить положение Солнца в облачную погоду.

Так или иначе, а Бьярни и его дружина были, судя по всему, первыми европейцами, увидевшими приблизительно в 985 году берега Нового Света — за пятьсот лет до Колумба.

Это было замечательное географическое открытие. Теперь норвежские мореплаватели узнали о том, что на запад от Гренландии находится неведомая земля. Оставалось только ее обследовать и по возможности освоить.

Но прежде чем рассказать об этом этапе открытия Нового Света, хотелось бы привести один эпизод из жизни викингов, ярко отражающий их нравы и силу духа, закаленного в борьбе со смертельно опасной морской стихией.

В «Саге об Эйрике Рыжем» рассказано о смерти Бьярни, сына Херьюлфа. Его корабль в открытом море дал сильную течь. Экипажу оставалось перейти в лодку, которая не могла вместить всех.

Стали тянуть жребий. Один юноша, которому выпало умереть, воскликнул в сердцах:

— Ты намерен меня оставить здесь, Бьярни?

— Выходит, так, — ответил он.

— Не то обещал ты мне, когда я последовал за тобой из отцовского дома в Гренландии.

— Ничего не поделаешь, — сказал Бьярни. — Но ответь, что ты можешь предложить?

— Я предлагаю поменяться местами, чтобы ты остался здесь, а я перешел туда.

— Пусть будет так, — ответил Бьярни. — Ты, я вижу, очень жаден до жизни и думаешь, что трудная вещь — умереть.

Тогда они поменялись местами. Тот человек перешел в лодку, а Бьярни остался на корабле.

Лодка добралась до Исландии. Корабль затонул. Имя Бьярни и его поступок сохранились в памяти потомков. Юноша, которого он спас, остался безымянным.

Весть о том, что Бьярни видел берег неведомой земли, расположенной за студеным морем к западу от Гренландии, быстро распространилась среди викингов. В ту пору окончательно выяснилось, что на огромном острове, названном Зеленым (Гренландия) немного мест, пригодных для обитания. Вдобавок, ощущалась острая нужда в хорошей древесине.

Лейф, который получил прозвище Счастливый, всерьез заинтересовался сведениями о неведомых берегах, покрытых лесами. Он решил добраться туда.

Об этой экспедиции, которая имела место примерно в 1000 году, сохранились достаточно четкие и подробные сведения. Обратимся к саге «Рассказ о гренландцах». Вот что там говорится:

"Лейф и его спутники взошли на корабль, всего их было 35 человек. Среди них был один немец, которого звали Тюркир.

Они снарядили свой корабль и, когда было все готово, вышли в море и сначала достигли земли, которую видел Бьярни. Они приблизились к этой земле, спустили лодки и высадились на берег. Вся земля от берега до самых ледников напоминала плоский камень.

Тут Лейф сказал: "С этой землей у нас получилось не так, как у Бьярни, ибо мы вступили на нее. Теперь я дам ей имя и назову Хеллуленд («Валунная Земля»). После этого они вернулись на корабль и нашли другую землю. Они приблизились к ней, бросили якорь, спустили лодку и высадились на берег. Страна эта была плоской и лесистой. Повсюду простирались белые песчаные отмели… Тут Лейф сказал: "Этой земле мы дадим подходящее имя и назовем ее Маркланд («Лесная земля»)…

Затем они два дня плыли… при северо-восточном ветре. Они прошли проливом между островом и мысом… Там была река, вытекавшая из озера. Когда прилив снова поднял их корабль, они отвели его вверх по реке на озеро. Там они бросили якорь, вынесли свои спальные мешки и разбили палатки.

Они решили обосноваться там на зиму и соорудили большие дома. И в реке, и в озере было много такой крупной красной рыбы, какой они никогда прежде не видывали. И в этой благословенной стране, по их мнению, не надо заготавливать на зиму корм для скота".

Судя по словам Лейфа, приведенным в саге, он вполне сознательно, с пониманием важности своей миссии стал первооткрывателем. Согласно правилам, следовало бы оставить за обнаруженными землями данные тогда названия. К сожалению, нет достоверных данных об их местоположении. По одним версиям, это был полуостров Лабрадор, по другим — северный берег Ньюфаундленда.

Найдя прекрасное место на берегу озера и срубив себе избы для зимовки, путешественники небольшими группами совершали однодневные разведочные маршруты в глубь страны.

Как-то раз такой отряд вернулся без одного участника — немца по прозвищу Тюркир («Турок»? Возможно, этот человек бывал в Турции, или его, темноволосого выходца из Южной Германии, русые викинги назвали так с иронией). Лейф рассердился и обеспокоился; Тюркир был его воспитателем. К счастью, «пропавший» быстро нашелся. Оказывается, он обнаружил гроздья винограда! Северяне впервые в жизни смогли полакомиться этой ягодой. (Современные исследователи склоняются к мнению, что это была черная смородина.) Лейф назвал местность «Винланд» — Виноградная земля.

Весной путешественники вернулись в Гренландию с грузом бревен. На следующий год брат Лейфа Торвальд повторил этот маршрут, найдя и Винланд, и хижины своих предшественников. Норманны обстоятельно обследовали берега и обнаружили местных жителей — «скрелингов». В дословном переводе это означает «карлик, ничтожество»; так называли норманны эскимосов, а затем и американских индейцев. В те времена в европейских языках не употреблялось слово «дикари» для людей, стоящих на более низком культурном уровне.

В саге дано совершенно реалистическое описание скрелингов — темнокожих, с неопрятными волосами, широкими скулами, большими глазами (видимо, в отличие от привычных норманнам эскимосов) и свирепым обликом. Они отдавали ценные меха за полоски красной материи, которыми подвязывали волосы. Железа они не знали, а от ревущего быка разбежались в страхе.

Из животных новооткрытой страны саги упоминают лисицу, медведя, крупных осетровых рыб, гагару. В общем, перед нами более или менее обстоятельные географические описания. Да и сама экспедиция Лейфа была в значительной мере исследовательской: его увлекла идея открытия неведомых земель. Он позаботился о том, чтобы ознакомиться с ними и закрепить свой приоритет, дав им имена. Даже более поздние — через пять столетий! — путешествия Колумба и конкистадоров к новому материку не были познавательными, а преследовали цели торговые, миссионерские или даже откровенно захватнические.

Переход к освоению новых земель у викингов оказался драматичным. В бою со скрелингами был пронзен стрелой Торвальд. Тело его осталось навсегда на новом континенте. Несчастье подстерегало и Эриксона, третьего брата Лейфа. Он снарядил корабль и отправился в Винланд, взяв свою жену Гудриду. Погода была ненастная, и после скитаний в океане корабль вернулся к берегам Гренландии, но уже без Эриксона, умершего в пути.

В 1007 году к Винланду отправилась флотилия из четырех кораблей, на которых кроме ста шестидесяти мужчин были женщины и домашние животные. Возглавил экспедицию Торфин Карлсефни, женившийся на прекрасной вдове Эриксона Гудриде. Началась колонизация новых земель. На следующий год у Торфина родился сын Снарро.

Поначалу переселенцы были довольны и вели активные торги с туземцами, обменивая кусочки красной материи на ценные меха. Но вскоре начались столкновения с местными жителями. В конце концов множество скрелингов напало на поселение. Несколько норманнов было убито. Остальные, чтобы не искушать судьбу, вернулись в Гренландию с грузом леса и мехов. В дальнейшем освоение северо-восточной части Америки шло при постоянных стычках с местным населением. Немногочисленным переселенцам трудно было жить в этих условиях. В лесах индейцы чувствовали себя как дома, и справиться с ними было невозможно. Через несколько десятилетий норманны вынуждены были покинуть благодатный Винланд со столь негостеприимными обитателями. А позже так же поступили и переселенцы в Гренландию. В наше время археологам удалось обнаружить и изучить остатки поселений норвежцев в Гренландии, а также материальные следы их пребывания на северо-западе Америки, в частности, на севере острова Ньюфаундленд.

Значит, в истории человечества замечательные достижения средневековых скандинавов — открытие крупнейшего острова планеты и нового материка — прошли бесследно?

Вряд ли. Все-таки саги и последующие пересказы сохранили в памяти народа сведения о землях за океаном. Даже оставаясь в Исландии или в Норвегии, люди понимали, как широки пределы обитаемого моря на все стороны света. Есть гипотеза, что отголоски этих сведений сохранились в Европе до времени Колумба и укрепляли его уверенность в существовании суши за Атлантическим океаном.

Экспедиция Лейфа в Новый Свет оказалась поистине счастливой. Однако воспользоваться в полной мере этим великим географическим открытием норманны не смогли. Трудно сказать, как сложилась бы история человечества, если бы уже в X веке началась успешная колонизация Северной Америки. Этому помешали прежде всего события в странах Северо-Западной Европы. Ослабление Норвегии, поражения викингов и прекращение постоянных связей исландцев и гренландцев с материком серьезно осложнили жизнь переселенцев на островах Северной Атлантики и в Новом Свете.

Географические сведения о вновь открытых землях оставались весьма неопределенными. Например, предполагалось, что Гренландия и Винланд соединяются на севере между собой и с Европой. Так действительно было, но только не в те времена, а несколько десятков миллионолетий назад, в далеком геологическом прошлом. Именно такое изображение запечатлено на карте датчанина Клавуса, датируемой 1427 годом.

Идея Мирового океана в средние века не пользовалась популярностью. Европейцы ориентировались на наиболее обоснованные на тот период карты Птолемея и других ученых, предполагавших преобладание на планете суши над морем.

Где находятся открытые викингами земли, в частности Винланд, точно не установлено. Некоторые ученые предполагают, что это — полуостров Флорида, где встречается дикий виноград. Однако так далеко на юг викинги вряд ли проникали.

Во второй половине XX века при археологических раскопках на острове Ньюфаундленд были обнаружены следы поселения викингов: крытые дерном полуземлянки, кузница, баня, навес для лодок, черепки посуды. Здесь не оказалось ни оружия, ни человеческих останков. Судя по всему, в этом месте останавливались Лейф Счастливый с товарищами. Ведь последующие группы европейцев сражались с местными жителями, а их поселения скорее всего были уничтожены.

Америка таким образом оказалась «закрытой» для европейцев на пять столетий. Однако слухи о ней сохранялись веками. Именно этим можно объяснить феномен «поэтического открытия» Нового Света великим поэтом и мыслителем Данте Алигьери. Факт этот малоизвестен, а потому заслуживает обстоятельного рассказа.

Прошло триста лет после «закрытия Америки», и Данте в стихах восславил подвиг древних мореходов. Чтобы текст стал понятен, надо сделать некоторые пояснения.

Геркулесовы Столбы (в тексте — межи) — два скалистых мыса по сторонам Гибралтарского пролива. Согласно греческому мифу, их воздвиг Геракл как предел для мореходства на краю света.

Сетта (ныне Сеута) — гавань у мыса Абила на африканском берегу Гибралтарского пролива.

«Мир безлюдный» — открытый океан.

«Влево уклоняя ход» — значит от Геркулесовых Столбов на югo-запад.

«Светила другого остья» — то есть Южного полушария, где видны созвездия, расположенные над Южным полюсом земной оси. Значит, мореходы пересекли экватор.

«Пять раз внизу луны блеснул и погас свет» — означает, что прошло пять месяцев.

Итак, обратимся к тексту:

Уже мы были древние мужи,
Войдя в пролив, в том дальнем месте света,
Где Геркулес воздвиг свои межи,
Чтобы пловец не преступал запрета;
Севилья справа отошла назад,
Осталась слева, перед этим, Сетта.
"О братья, — так сказал я, — на закат
Пришедшие дорогой многотрудной!
Тот малый срок, пока еще не спят
Земные чувства, их остаток скудный
Отдайте постиженью новизны,
Чтоб, солнцу вслед, увидеть мир безлюдный!
Подумайте о том, чьи вы сыны:
Вы созданы не для животной доли,
Но к доблести и к знанью рождены".
Товарищей так живо укололи
Мои слова и ринули вперед,
Что я и сам бы не сдержал их воли.
Кормой к рассвету, свой шальной полет
На крыльях весел судно устремило,
Все время влево уклоняя ход.
Уже в ночи я видел все светила
Другого остья, и морская грудь
Склонившееся наше заслонила.
Пять раз успел внизу луны блеснуть
И столько ж раз погаснуть свет заемный,
С тех пор как мы пустились в дерзкий путь,
Когда гора, далекой грудой темной,
Открылась нам; от века своего
Я не видал еще такой огромной…

Таково описание открытия Нового Света, данное почти за два столетия до того, как экспедиции Колумба, Кабрала и Америго Веспуччи смогли совершить подобное морское путешествие от Гибралтара на юго-запад, через Атлантический океан, пересекая экватор, к северной оконечности Южной Америки, где имеются достаточно высокие горы, или к Бразилии.

Что это — чудесное пророчество? Научное предвидение? Случайное совпадение?

Последний вариант весьма сомнителен: уж слишком точно описан маршрут, даже срок его вполне правдоподобен. О ясновидении, чудесном прозрении великого поэта тоже можно говорить, лишь основываясь на собственном незнании или невежестве, ибо это будет уход от анализа и объяснения.

Но каким образом Данте мог узнать и описать пересечение Атлантического океана? Как образованный человек он, по-видимому, не сомневался в шарообразности Земли и возможности достичь восточной Азии или крупного острова (материка) на другой стороне Атлантики. Правда, если до него дошли отголоски преданий викингов о «Винланде», то путь мореходов был бы направлен на северо-запад, а не на юго-запад. К Северному полярному кругу, а не через экватор.

Скорее всего, в рассказе Данте сплелись воедино и старинные предания, и научные знания, и средневековые христианские представления о существовании где-то на краю света горы, за которой находится Рай. Именно такие ориентиры имел в виду Колумб, отправляясь в свое трансатлантическое плавание. Гений Данте предвосхитил его подвиг.

Такова прозаическая версия предвидения Данте. А поэтическую лучше всего передают строки Марины Цветаевой:

Стихи растут, как звезды и как розы,
Как красота — ненужная в семье
А на венцы и на апофеозы —
Один ответ —
Откуда мне сие?
Мы спим — и вот, сквозь каменные плиты,
Небесный гость в четыре лепестка.
О мир, пойми,
Певцом — во сне — открыты
Закон звезды и формула цветка.

О восточной окраине величайшего континента, Евразии, даже в позднем средневековье у европейцев были самые смутные представления. Ограниченность знаний отражали карты, где Малая Азия изображалась непомерно большой, а Центральная и Восточная — столь же уменьшенными. О северо-восточной окраине Азии и вовсе не было никаких сведений. Однако в ту пору Китай был едва ли не самой обширной и многолюдной страной в мире. Он простирался от Маньчжурии до Вьетнама. Великий шелковый путь соединял Китай через Центральную Азию с Европой.

Китайские мореплаватели посещали преимущественно берега Юго-Восточной и Южной Азии, заходя из Тихого океана в Индийский. Более или менее регулярная связь с Индией поддерживалась преимущественно морским путем: сухопутное сообщение было сопряжено с огромными трудностями.

Впрочем, не исключено, что в те времена многие территории, сейчас представляющие собой пустыни, были пригодны для обитания, не были еще опустошены человеком из-за войн и активного хозяйничания. Да и наши представления об изоляционной политике средневекового Китая возможно, не вполне соответствуют действительности. Известно, что в X веке до н.э. китайский государь Му Ван предпринял экспедицию к горам Куньлунь, а отсюда на север.

Как сказано в китайской хронике: «Му хотел следовать своему сердечному влечению и путешествовать повсюду. Весь мир должен был носить следы колес его повозки и следы копыт его коней». Конечно, о «всем мире» здесь чересчур сильно сказано. Но пройдя «Страну летучих песков (песчаную пустыню) и скопления перьев» (не снежные ли это были хлопья?), он на обратном пути одержал победу над гуннами и взял в плен пять их царей. Судя по всему, это была не просто туристическая поездка — по сердечному влечению, но и военный поход.

Однако наиболее освоенными торговыми путями для китайцев оставались морские пути сообщения. Тем более что ими был изобретен компас. Не исключено, что именно опыт дальних морских плаваний привел их к идее шарообразности Земли.

Об одном из путешествий морским путем в Индию сохранилось свидетельство буддийского монаха И Цзина. Вдоль берегов Индокитая и Малакки он добрался до Суматры. На юге этого острова в крупном городе Шриваджаи (ныне Палембанг) он прожил несколько месяцев, изучая санскритский язык и знакомясь с буддийской литературой. Затем на торговом судне через Малаккский пролив вышел в Индийский океан, пересек Бенгальский залив и достиг устья Ганга. Посетив индийские святыни, он вернулся на родину также морским путем, составив описание своего путешествия, которое длилось с 689 по 695 год.

По-видимому, в средние века китайские мореплаватели достаточно регулярно посещали острова Индонезии, Филиппины, Индию, Цейлон, доходили до Аравийского моря и берегов Восточной Африки. В дальние страны они доставляли изделия из шелка, фарфора, металлов, а на родину привозили золото, пряности, рога носорогов и бивни слонов, ценную древесину.

Грандиозным морским предприятием средневековья стала экспедиция под командованием Чжей Хэ (или, в другой транскрипции, Чень Хо), евнуха при императорском дворе. Он успешно командовал во время сложнейших морских переходов крупным флотом, состоявшим из 317 судов и 27 тысяч человек — моряков, солдат, навигаторов, картографов. Китайские джонки, мало изменившиеся со времен средневековья были крупнее европейских судов того времени и фактически ничем не уступали им по своим мореходным качествам. То же можно сказать о достижениях китайских навигаторов и картографов. Все это предопределило успех экспедиции Чжей Хэ. Флотилия прошла вдоль берегов Юго-Восточной Азии, посетила Индокитай, острова Малайского архипелага, и, возможно, некоторые разведывательные корабли достигли северо-западного побережья Австралии.

Войдя в Индийский океан, флотилия миновала Индостан, Персидский залив, Аравийский полуостров и прошла вдоль восточного берега Африки Не исключено, что при этом они обогнули мыс Доброй Надежды (тогда еще остававшийся безымянным, ибо лишь в конце XV века португальцам удалось пройти с запада этот путь). Во всяком случае на китайской карте 1420 года вполне достоверно показана часть юго-западного побережья Африки.

Всего с 1405 по 1433 год Чжей Хэ совершил семь больших плаваний. Однако они не имели дальнейшего развития в виде укрепления торговых и политических связей Китая с дальними странами, расширения границ влияния Поднебесной империи. По всей вероятности, правители ее укрепились в мнении, что им не приходится ожидать ничего хорошего от сопредельных, а тем более дальних стран. По-видимому, в этом их окончательно убедили материалы экспедиции славного флотоводца Чжей Хэ.

Прозвище португальского принца Генриха (инфанта Энрике) — Мореплаватель — не соответствует истине. В этом качестве он не отличился да и в море выходил не часто. И все-таки по справедливости его имя вошло в историю морских путешествий и открытий.

Прежде чем продолжить рассказ о нем, обратим внимание на очертания Пиренейского полуострова. Гибралтарский пролив стягивает горловину «мешка» Средиземного моря, открывая выход в Атлантический океан. Здесь юго-западная оконечность Европы вплотную подходит к северо-западной оконечности Африки. В этой точке арабский мир средневековья столкнулся с европейским и потеснил его к северу.

Арабы стали прямыми преемниками античной культуры. Они перевели много сочинений древних греков, с особым почтением относились к Аристотелю и проявляли глубокий интерес к наукам. В начале VIII века они переправились через пролив, названный ими Гибралтаром, захватив почти весь Пиренейский полуостров. (На востоке их владения включали Иранское нагорье, Среднюю Азию, Закавказье, Месопотамию.) Они взяли в свои руки торговлю вдоль побережий Красного моря и Персидского залива, на большей части Средиземного моря, а также по суше — на Ближнем Востоке, в Центральной Азии, Северной и Восточной Африке.

Арабские путешественники — купцы, миссионеры, дипломаты, ученые — существенно расширили круг знаний о странах и народах Африки, Азии, Европы. Это относилось примерно к той части Земли, которая была известна еще в глубокой древности и античности.

Неудержимое расширение ислама было остановлено татаро-монгольским нашествием, а также серией крестовых походов. Христианская религия смогла хотя бы на время объединить представителей разных европейских народов, подвигнув их на борьбу «за гроб Господень» (хотя за высокой идеей, как нередко бывает, скрывались грабительские цели). Одним из результатов противодействия христианского мира мусульманскому стало создание Португалии. Хотя и позже на Пиренейском полуострове сохранялось влияние арабской культуры (быть может, не столько в виде научных знаний, сколько в бытовании поэтических фантазий, волшебных сказок о чудесных странах и путешествиях).

Португальским мореплавателям и купцам был затруднен доступ из Атлантического океана в Средиземное море, где хозяйничали другие народы. Надо было искать другие пути. На север? Здесь господствовали голландцы, норвежцы, англичане, французы. На запад? Там — неведомый простор океана. Оставался путь на юг.

…Третий сын португальского короля Хуана I принц Генрих был романтиком. Но увлекали его не легенды, а неведомые земли. Один его брат имел склонность к литературной деятельности, другой был отважным рыцарем и побывал во многих государствах Европы (его прозвали Путешественником).

Принц Генрих не стремился ни к сочинительству, ни к посещению близких и дальних стран; его не манили ни роскошь, ни наслаждения, ни рыцарские утехи. Но прежде чем претворить свою мечту в жизнь, ему довелось участвовать в сражениях, доказав личное мужество. С этого началось долгое открытие португальцами восточного пути в Индию.

В 1415 году Хуан I возглавил флотилию, направившись через Гибралтарский пролив к африканскому берегу. Там находился мавританский город Сеута. Король задумал одним разом решить сразу три задачи: разграбить, а если удастся, и удержать богатый город; совершить богоугодное дело, разгромив мусульман, и посвятить в рыцари трех своих сыновей, из которых младшему, Генриху, исполнилось двадцать лет (посвященным считался достойный участник большего рыцарского турнира или настоящего сражения).

Ночью 15 августа португальская армада подошла к бухте Сеуты. Рано утром мавры высыпали на берег, потрясая оружием и выкрикивая угрозы пришельцам. Принц Генрих возглавил первый десант. Начался бой. Дождавшись подкрепления, Генрих дал сигнал к штурму города. Тем временем португальцы ударили с другого фланга. Ворвавшись в город, солдаты рассыпались по узким улочкам, а некоторые занялись грабежом. Тогда из крепости на них ринулся отряд мавров, и только благодаря мужеству Генриха враг был окончательно разбит. Король хотел в награду посвятить его в рыцари первым, но тот отказался: «Старшие по летам пусть будут первыми в почести».

В городе оставили гарнизон. Возвращались на родину с богатыми трофеями. Для принца Генриха самой желанной добычей оказались сведения, сообщенные пленными маврами. Он расспрашивал их о южной окраине Африки. К его удивлению, бывалые караванщики сообщили, что они пересекли пески и добрались до рек с пальмами по берегам; там местные чернокожие владыки торгуют золотом и рабами.

Генрих был не только доблестным воином, но и смелым мыслителем. Уединившись в своем замке Сагреше у мыса Сент-Винсенте, он старался самостоятельно осмыслить все имевшиеся сведения о южных землях. Сопоставлял карты разных авторов, подаренные братом Педро, читал географические трактаты. Обращался, конечно, и к Священному писанию (ведь он был магистром ордена Христа, крестоносцем). Генрих верил в существование африканской страны Офир, откуда вывозил драгоценности царь Соломон. И все-таки для познания Земли опирался прежде всего на здравый смысл, наиболее достоверные сведения, документы. Мысль его смело прокладывала дорогу к неведомым берегам.

Настоящего исследователя, первооткрывателя ведет вперед прежде всего мысль, одухотворенная осознанием важности цели и надеждой на ее достижение.

Принц Генрих приступил к реализации грандиозного географической предприятия — достичь Индии. Пришлось вычерчивать карты, обучать мореходному делу молодых способных парней, мастерить навигационные приборы, строить надежные каравеллы. Он использовал часть богатств духовно-рыцарского ордена Христа на создание мореходной школы и обсерватории.

Первоначально Генрих отправил морскую экспедицию точно на запад. По-видимому, он разделял мнение некоторых философов, что Земля — шар и надеялся проторить западный путь в Восточную Азию. Он мог знать и поэтическое свидетельство Данте о существовании Нового Света по ту сторону Атлантического океана (об этом мы уже писали).

Имеется сообщение португальского хрониста XV века Диегу Гомеша об экспедиции, которая открыла в 1432 году Азорские острова:

"Поскольку принц Энрике[2] хотел собрать сведения о более далеких частях Западного океана, чтобы выяснить, нет ли за пределами мира, описанного Птолемеем, какого-нибудь острова или материка, послал он однажды каравеллы искать землю. Они отплыли и нашли землю в 300 часах пути на запад от мыса Финистерре…

Они высадились на первый из них и нашли его необитаемым. Они прошли его весь и нашли там много ястребов и других птиц. Потом они посетили другой остров, который называется теперь Сан-Мигел… Затем корабли вернулись в Португалию, и моряки сообщили своему повелителю эту новость. Он был ею весьма обрадован.

Принц дон Энрике послал своего офицера Гонсало Велью[3]… начальником каравелл, захвативших с собой домашних животных для доставки их на некоторые острова".

Однако и на Азорских островах, и на крупном острове Мадейра португальцы были не первыми. Во всяком случае на Мадейре побывали за два тысячелетия до них финикийцы и карфагеняне. А что находится дальше на запад от Азорских островов? Это португальские мореплаватели в то время выяснить не смогли.

Принц Генрих решил сосредоточить усилия на поисках пути в Индию, огибая Африку. Но и здесь португальским мореплавателям пришлось столкнуться с немалыми трудностями — реальными и мнимыми. Причем вторые были, пожалуй, более существенными, ибо воздействовали на моральное состояние путешественников. Об этом можно судить по свидетельствам средневекового историка Валентина Фердинанда:

"Никогда ни один человек не отваживался обогнуть мыс Бежадор (сейчас — Бохадор, на западной оконечности Африки) как из-за новизны этого предприятия, так и из-за старой легенды, распространенной среди испанских моряков, которая предвещала плачевные последствия. Царило большое смятение по поводу того, кто же первым не побоится рискнуть своей жизнью.

Это ошибочное представление стоило инфанту больших затрат, ибо он в течение 12 лет беспрестанно посылал туда корабли, но ни разу не нашлось человека, который рискнул бы обогнуть тот мыс".

В 1433 году принц (инфант) Генрих отправил судно под командованием опытного капитана Жила Эанниша с заданием пройти роковую черту и обследовать южную оконечность Африки. Но и эта попытка оказалась тщетной: экспедиция вернулась, так и не выполнив поставленной задачи.

«В следующем году, — сообщает Валентин Фердинанд, — инфант повелел снова снарядить тот же самый барк и строго-настрого приказал упомянутому Жилу Эаннишу во что бы то ни стало обогнуть мыс. И тот действительно обогнул его… и обнаружил, что дело обстояло совсем не так, как изображалось по слухам».

…Генрих Мореплаватель представлял собой странную смесь религиозного фанатика, политического деятеля и ученого-натуралиста. Такое сочетание качеств позволило ему в те времена достичь больших успехов. Как убежденный крестоносец он верил в свою миссию — распространять учение Христа, искореняя магометанство и язычество; эта цель, помимо вдохновения, давала ему возможность пользоваться церковной казной. Политическая ситуация определялась могуществом Португалии, необходимостью для нее новых торговых партнеров, доступа к легендарным богатствам Индии, а также более реальным источникам золота и рабов на берегах Африки. Личная любознательность, склонность к наукам и открытиям прекрасно дополняли качества и возможности этого религиозного и политического деятеля.

Его упорный труд продолжался без малого полвека. После долгих попыток португальцы, наконец, преодолели мыс Бохадор и начали с каждой новой экспедицией продвигаться все дальше на юг.

Теперь они действовали решительно и смело. Им удалось привезти на родину первых черных рабов и горсть золотого песка, полученного от туземцев. Многие португальцы стремились участвовать в африканских экспедициях, надеясь на хорошую наживу. Принц Генрих был обрадован перспективой получить доход от путешествий, которые до той поры были убыточными для казны.

Золота на новых землях оказалось слишком мало. Пришлось заняться охотой на людей. Тех, кто оказывал сопротивление, убивали. Местные жители были в ужасе: они предполагали, что белые люди увозят их для того, чтобы съесть. Жители морского побережья спешно уходили в глубь континента.

А мореплаватели продвигались все далее на юг. Теперь они за год открыли больше территорий, чем за первые два десятилетия, вместе взятые. Достигли Зеленого Мыса — западной окраины континента. Охотников за рабами не могли остановить ни прибрежные рифы, ни штормы, ни страшные легенды, ни опасные морские течения, ни сопротивление туземцев.

Для принца Генриха любознательность отступила на второй план. Экономика требовала получения выгоды от предприятия. И хотя сам принц не был работорговцем, он вынужден был поощрять это позорное занятие на благо государства и знати. Его уже не слишком заботило обращение дикарей в христианство. Зато он предусмотрительно получил от папы римского право Португалии на единоличную (монопольную) торговлю на всех побережьях Африки, даже еще не открытых, вплоть до Индии.

В 1460 году принц Генрих скончался. Из всех начинаний ему удалось создать превосходный португальский флот и блестящую школу мореходов. В конце его жизни начался ощутимый приток в казну средств, полученных от торговли рабами.

Среди португальских мореплавателей были добросовестные летописцы, собравшие сведения о природных условиях, местных жителях посещаемых земель. Был даже смельчак, оставшийся на семь месяцев среди туземцев для того, чтобы лучше изучить их язык, нравы, обычаи. Западное побережье Африки было обследовано и закартировано на протяжении 3, 5 тысяч километров. Португальцы добились замечательных успехов в искусстве мореплавания и судостроении. Они строили лучшие в мире каравеллы — легкие, быстроходные, маневренные трехмачтовые парусники. На ближайшие сто лет благодаря Генриху был заложен прочный фундамент для дальнейших великих свершений.

Но не будем забывать и другое. Высокие цели познания Земли слишком быстро и основательно сошли на нет перед неистребимой жаждой наживы. Новый вид узаконенного рабства принял массовый характер и самые бесчеловечные формы.

Теоретически путь из Португалии в Индию вокруг Африки был открыт уже в конце жизни Генриха Мореплавателя. Об этом сохранилось документальное свидетельство: карта мира размером больше человеческого роста. Ее составили в монастыре Мурано близ Венеции, и она получила название Большой Венецианской, или карты Фра-Мауро. На ней изображены Европа, Азия и Африка; океан простирается вокруг всей обитаемой суши, и по нему можно из Западной Европы достичь Индии, обогнув Африку.

Конечно, по карте путешествуют лишь мысленно. Однако в подлинных географических открытиях мысль предваряет дело. Большая Венецианская карта ясно показывала: для осуществления восточного морского пути из Европы в Индию требуются лишь время, средства, упорство и толика удачи.

Тут уместно вспомнить поговорку: за морем телушка — полушка, да рубль перевоз. Как ни дешевы в Индии драгоценные пряности, выяснилось, что слишком далек заманчивый путь. Не проще ли вести торги через посредников уже проторенными караванными, речными и морскими дорогами через Средиземное и Черное моря?

Подобные сомнения португальцев были вполне резонны. Однако совершенно неожиданно свое слово сказали их торговые и политические конкуренты — испанцы. Они решили попасть на восток, направив свои корабли в противоположную сторону — на запад! И достаточно быстро добились успеха (не догадываясь, что Азии они не достигли).

Но почему португальцы почти целое столетие шли восточным путем в Индию, отказавшись от поисков западного пути?

Существенную роль сыграло то, что Генрих Мореплаватель и его продолжатели использовали карты, на которых изображалась круглая Земля и, естественно, плоская (изобразить поверхность шара на плоском листе — трудная задача). Да и что находится там, на другой половине земного шара, кроме пустынного океана? О реальных размерах нашей планеты в ту пору не было достоверных данных.

…После мыса Бохадор критическим рубежом для португальских мореплавателей стала южная оконечность Африки. Главными природными помехами стали Бенгельское течение, штормы и юго-восточные пассаты. Для легких судов, идущих под парусами, преодолеть эти преграды было нелегко. Некогда флотилия, снаряженная фараоном Нехо, избрала путь — случайно — наиболее удобный для того, чтобы обогнуть Африку: по часовой стрелке. Если же двигаться в обратном направлении вдоль берега, то на западе встречаешь сопротивление теплого течения. Оно проходит в северном направлении между островами Зеленого Мыса и материком. Правда, затем плаванию благоприятствует крупное теплое Гвинейское течение, омывающее с северо-запада на юго-восток и затем на юг берега одноименного залива. Этот путь парусники могут пройти достаточно быстро. Но за мысом Святого Мартина (на широте острова Св. Елены) вдоль континента движется на север ответвление холодного и мощного Бенгельского течения.

По этой причине самый простой, удобный и быстрый путь от северо-западной оконечности Африки к южной лежит не на прямой и проходит не вдоль берега, а направлен через Атлантический океан, на юго-запад, затем — по Бразильскому течению на юг и, наконец, на восток. (Примерно такой курс избрал Васко да Гама). Так проявляется в географии принцип относительности пространства-времени: движение по направлению преобладающих ветров и течений Мирового океана проходит быстрее, чем по более короткому пути, но против атмосферных и морских течений.

На этом примере ясно видно, какое большое значение имело в истории мореплавания знание природных условий, в первую очередь — направления и силы воздушных и водных масс. Неудивительно, что подобные сведения держались в строгом секрете.

Итак, открытие португальцами морского пути из Западной Европы в Южную Азию продолжалось… 85 лет. Его началом обычно считают взятие Сеуты в 1415 году, а завершением — осень 1499 года, когда Васко да Гама возвратился в Лиссабон после посещения Индии.

Первая половина этого открытия завершилась в 1462 году, через два года после смерти принца Генриха, когда его мореходы вошли в Гвинейский залив. Регулярные экспедиции в этом направлении начались лишь в 1470 году. Через 5 лет удалось перейти в Южное полушарие, правда, всего на два градуса, до мыса Св. Екатерины.

Следующие две экспедиции возглавил в 1482 году Диогу Кан. За четыре года он первым из европейцев углубился в пределы Южного полушария более чем на 20 градусов, обследовав полторы тысячи миль африканского побережья, вплоть до пустыни Намиб.

Значительный бросок на юг осуществил искусный мореход Бартоломеу Диаш (Варфоломей Диас). Его флотилия (из трех небольших кораблей) вышла в 1487 году из Лиссабона, начала обследовать берега южнее устья реки Конго (Заира) и прошла на юг дальше Диогу Кана вдоль пустынных земель, миновав зону Южного тропика. Сильное встречное течение и шторм заставили Диаша отклониться на запад, в сторону открытого океана.

Их отнесло значительно южнее окраины континента (этого они, конечно, не могли знать). Несмотря на то что в Южном полушарии было лето (январь 1488 года), становилось все холоднее. Их суда не были приспособлены для плавания в холодных морях, надлежащей одежды у команды не было. Моряки более всего боялись даже не шторма, а гибели от холода. Наконец, буря улеглась, потеплело. Диаш взял курс на восток. Несколько дней они так и не смогли увидеть земли. Диаш справедливо решил, что они обогнули окраину материка, и повернул суда на север.

Только 3 февраля удалось достичь берега. На лугу несколько полуголых пастухов пасли коров. Увидя незнакомцев, туземцы стали кричать и махать руками. Выстрелом из арбалета португальцы убили одного из них, остальные убежали.

Назвав бухту Пастушеской и набрав пресной воды, португальцы направились на восток. Однако команда стала роптать, устав от трудного плавания, потребовала возвращения на родину. Диаш упросил подождать еще три дня. Берег плавно поворачивал на северо-восток. Диаш был уверен, что теперь-то путь в Индию открыт. Увы, во избежание бунта команды, капитан вынужден был отдать приказ повернуть назад. Единственным утешением ему стал водруженный его экспедицией каменный столб (падран) с крестом на самой дальней для европейцев точке африканского берега.

По словам португальского историка XVI века Жуана Барруша, Диаш «испытывал такое чувство горечи, такую скорбь, словно расставался с любимым сыном, обреченным на вечное изгнание; он вспоминал, с какой опасностью и для себя, и для всех своих подчиненных он прошел столь долгий путь лишь затем, чтобы поставить этот каменный столб, а самого главного Бог ему не дал совершить».

Пройдя мыс на юге Африки, огибая который они попали в сильный шторм, португальцы назвали его Торментозу («Бурный»). Но когда Диаш, вернувшись в Лиссабон, доложил о своей экспедиции королю Жуану II, тот решил, что незачем заранее тревожить мореплавателей, которым теперь открыт путь в Индию, и переименовал Бурный в мыс Доброй Надежды.

Однако надежд достичь Индии этим путем было немного: он оказался слишком трудным и длинным. Король Португалии не стал торопиться с отправлением новой экспедиции. Его заставили сделать это только изменившиеся обстоятельства.

В марте 1493 года вернулся в Испанию Христофор Колумб, сообщивший о своем открытии за Атлантическим океаном островов Азии (за которые он принял острова Карибского моря). Папа Александр VI («самое совершенное воплощение дьявола на Земле», — по словам Стендаля) своим указом произвел раздел мира за Атлантическим океаном таким образом, что Португалии доставались земли южнее экватора, а Испании — севернее…

Для португальцев стало ясно: необходимо освоить восточный путь в Индию. В 1497 году была организована новая экспедиция с целью обогнуть Африку и достичь желанной (для торговцев) Индии. Ее начальником новый король — Мануэл I — назначил знатного придворного Васко да Гаму. Это предприятие считалось почетным и ответственным, однако чрезвычайно трудным и сопряженным с возможными военными действиями. Васко да Гама пятью годами раньше проявил свою находчивость, мужество и решительность в борьбе с французскими каперами (пиратами на государственной службе). Возможно, именно об этом вспомнил король, определяя начальника экспедиции — более военной и торговой, чем последовательной. К тому же требовался авторитетный дипломат на случай, если доведется заключать торговые и политические соглашения с властителями азиатских стран. Васко да Гама не был опытным мореходом. Во всем остальном его кандидатура была вполне подходящей. А вести корабли могли отличные капитаны и штурманы, которых в стране было немало.

В июле 1497 года флотилия Васко да Гамы (четыре крупных судна) вышла в океан. Они направились на юг и, миновав острова Зеленого Мыса, вместо того чтобы войти в Гвинейский залив, стали огибать его с запада, все более отдаляясь от материка. Это позволило, подойдя к широте мыса Доброй Надежды и пользуясь течениями, повернуть на восток, сравнительно легко и быстро достигнув южной оконечности Африки.

В Пастушечьей гавани Васко да Гама произвел мирный торг с туземцами, получив жирного быка и браслеты из слоновой кости в обмен на красные шапки и бубенчики. Продвигаясь дальше на северо-северо-восток, португальцы встречали все более цивилизованные племена, освоившие земледелие и металлургию, наладившие торговые связи с арабами.

В дельте реки Замбези португальцы вынуждены были остановиться на месяц для ремонта судов. Многие из моряков серьезно болели цингой, несколько человек умерло. Цинга — один из страшных врагов мореплавателей вплоть до второй половины XVIII века, вернее, не сама болезнь, а незнание ее причин и мер борьбы с ней. Даже среди пышной тропической растительности европейцы нередко умирали от этой болезни, так и не догадываясь, что вокруг имеются лекарства от нее — питательные растения, содержащие витамин C.

Отправившись дальше на север, португальцы все чаще встречали суда арабских купцов, которые вывозили из этих районов рабов, слоновую кость, амбру, золото. Понимая, что европейцы являются их конкурентами, арабы делали все возможное, чтобы затруднить их плавание. В крупном порту Момбаса, расположенном близ экватора, дело дошло до вооруженного конфликта. Васко да Гама проявил решительность и жестокость, приказывая пытать пленных и захватывая торговые корабли как настоящий пират.

На следующей стоянке в гавани Малинди Васко да Гаму дружески встретил местный шейх (враждовавший с Момбасой) и дал им опытного лоцмана-араба Ахмеда Ибн Маджида, знатока мореходного дела. Он велел взять курс на северо-восток, в открытый океан. С попутным муссоном и морским течением они быстро достигли берега Индии и 20 мая 1498 года встали на рейде у крупного города Каликут (не путать с Калькуттой, расположенной на противоположной стороне полуострова Индостан). Правда, торговые дела у них шли не очень хорошо. Почти всю внешнюю торговлю в Каликуте контролировали арабы. (Они встретили пришельцев словами: «Какой дьявол принес вас сюда?»)

И все-таки европейцам удалось приобрести пряности, драгоценные камни, шелковые ткани. Не имея возможности выплатить таможенные сборы, Васко да Гама захватил знатных заложников (тоже — обычный пиратский прием) и часть из них обменял на захваченных в порту португальских матросов и свой груз, задержанный на таможне.

Обратный путь до Лиссабона был пройден без особых происшествий. Летом 1499 года экспедиция завершилась. Вернулось всего два судна и меньше половины моряков. Доставленные товары вполне окупили расходы на предприятие и даже принесли некоторый доход.

В королевском дворце ликовали: наконец-то открыт восточный морской путь в Индию, сулящий расцвет торговли и обогащение страны, ее правителей. Васко да Гама принимал почести и поздравления.

А в скромных домах погибших в плавании моряков царила скорбь. Никто не прославлял безымянных молодых людей, не вернувшихся на родину. «Но они представляли собой становой хребет экспедиции… — верно отметил американский историк Г. Харт. — Они — наравне с Васко да Гамой — тоже герои открытия морского пути в Индию».

В конце средневековья мечта о сказочной Индии завораживала и вдохновляла европейцев. Вряд ли все объяснялось только алчностью купцов и государственных деятелей. Индия превратилась в манящий символ. А где-то недалеко от нее находился не менее загадочный Китай. Европейцы, верившие в чудеса и колдовство, не всегда отличали выдумку от реальности. Этим объясняется острый интерес к путешествиям в дальние страны. Замкнутый косный мир феодализма трещал по всем швам. Расширялась торговля, появлялись первые мануфактуры, возникали крупные империи, требовалось обновление экономической жизни, приток новых товаров.

Значительные изменения назревали и в духовной жизни. Кризис папства привел к религиозным войнам и расколу церкви, способствовал расширению свободы мысли. Университеты и книгопечатание распространяли знания в невиданных прежде масштабах. Епископ Николай Кузанский писал трактаты о множестве обитаемых миров, отвергал идею земного центра мироздания и доказывал, что мир бесконечен в пространстве и времени, центр его везде, окружность — нигде. Просвещенные европейцы были вполне готовы к великим географическим открытиям. Это позволяли знания и техника, об этом мечтали искатели приключений и авантюристы, этому способствовало состояние экономики и торговли. Играли роль даже такие мимолетные обстоятельства, как мода и вкусы: пользовались необычайной популярностью и отличались отменной дороговизной китайские шелка, индийские пряности и драгоценности. В позднем средневековье европейцы, словно утомившись от здоровой, простой и скромной трудовой жизни, неудержимо потянулись к роскоши.

Глядя на лучшую карту того времени — Большую Венецианскую — отчетливо видишь восточный путь в Индию и вряд ли задумаешься о западном. Однако были ученые, попытавшиеся показать облик Земли на глобусе — изобретении античных времен, возрожденном в конце средневековья. К ним следует отнести прежде всего флорентийца Паоло Тосканелли, географа, а также астронома из Нюрнберга, путешественника Мартина Бехайма, участника морской экспедиции вдоль западного берега Африки под командованием португальца Диогу Кана. С помощью глобусов они первыми осуществили — мысленно, конечно, — западный вариант достижения легендарного Востока. Оставалось только реализовать идею. А прежде — поверить в нее.

…О Христофоре Колумбе рассказано немало; первая подробная его биография была написана сыном. И все-таки до сих пор многое, относящееся к его детству и юности, становлению личности и первым плаваниям остается неясным. Родился он в семье генуэзского мелкого ремесленника-ткача, был приписан к цеху шерстяников и в детстве, по-видимому, учился в цеховой школе.

Колумб, в сущности, возродил давнюю античную идею о шаровидности Земли, об обитаемых землях в Атлантике (Атлантида Платона) и возможности, плывя на запад, попасть на восток. Это предполагал еще Эратосфен и развивавший его взгляды Страбон. Знаменитый римский мыслитель Сенека (наставник императора Нерона) в своих философских трудах и даже в сочиненной им трагедии утверждал это совершенно определенно. После открытия Колумбом Вест-Индии эти слова нередко приводились как пророчество — умение видеть на полтора тысячелетия в будущее. Сенека писал о великих переселениях народов и дальних путешествиях, предрекая то время, когда Океан станет объединителем всех землян:

Ничего не оставил на прежних местах
Кочующий мир.
Из Аракса холодного пьет индус,
И черпают персы Эльбу и Рейн.
Промчатся года, и чрез много веков
Океан разрушит оковы вещей,
И огромная явится взору земля…

((Перевод С. Соловьева))

В сознании Колумба причудливо сочетались несовместимые (на наш взгляд) представления о Земле: Птолемея и Косьмы Индикоплова. Она ему представлялась в форме не яблока, а груши, с выступом, ведущим в рай. Опираясь на подлинные научные данные, Колумб нашел то место, откуда начинается «райский выступ»! Оно оказалось… в устье открытой им реки Ориноко. Проводя точные замеры, он обнаружил, что уровень поверхности воды здесь выше, чем рядом — в море. Обнаружив неожиданный факт, он сделал теоретический вывод, находясь под гипнозом предрассудка. Объясняется факт иначе: пресная вода реки заметно легче морской и не сразу смешивается с ней, вторгаясь в море. Образуется своеобразная пресная река с выпуклой поверхностью в соленых берегах.

Великие географические открытия эпохи Возрождения совершали подлинные дети средневековья: глубоко религиозные, исполненные предрассудков и фанатизма. Это помогало им преодолевать все тяготы и смертельные опасности, совершать научные подвиги (думая, что совершают — религиозные). Но без научного прогноза, предвидения никому бы не пришло в голову отправляться «за край света», в бескрайний страшный океан.

Тосканелли! Этого человека следует считать соавтором Колумба. Только четкая научная мысль сделала возможным открытие Нового Света. В 1473 году Мартинес, духовник португальского короля, написал Тосканелли письмо с просьбой сообщить о возможности достичь Индии, плывя на запад. Идея эта, обнаруженная у античных авторов, достаточно серьезно и тайно обсуждалась в королевском адмиралтействе, хотя за полвека многочисленных экспедиций на восток так и не удалось добиться желанной цели.

В ответном обстоятельном письме ученый постарался доказать полную реальность западного пути и привел свою карту мира. На ней напротив Португалии за океаном с многочисленными островами показан Китай, а напротив Северо-Западной Африки — Чипангу (Япония).

Вряд ли сообщение Тосканелли было неожиданным для руководителей португальских морских экспедиций. К тому времени они достигли, пройдя почти полторы тысячи километров, Азорских островов. Здесь можно было устроить перевалочную базу для дальнейшего продвижения на Запад. Только вот надо ли это делать?

Судя по карте, от Азор до Индии не менее десяти тысяч километров. Восточный путь к той же цели представлялся короче, да и шел он вдоль берегов, а не в открытом море. Португальское адмиралтейство поверило Тосканелли, но решило не отправлять корабли на Запад.

Колумб поселился в Португалии в 1476 году и через три года женился на Филиппе Муньиш. Она была дочерью известного мореплавателя. Некоторое время молодые люди жили на острове близ Мадейры. Колумбу доводилось совершать плавания. По-видимому, он побывал на Азорах, познакомился со многими бывалыми моряками. Тогда-то он и мог услышать об Индии, расположенной за Атлантическим океаном, и у него возникла отчаянная мысль: опробовать этот путь! Однако старания Колумба были тщетны. А вскоре он вынужден был за какую-то провинность покинуть Португалию. Есть предположение, что он похитил копию письма и карты Тосканелли (или без разрешения скопировал эти засекреченные материалы). Во всяком случае, у него было какое-то письмо Тосканелли (Колумб утверждал, что посланное лично ему), где был указан путь через Атлантику. Идея Тосканелли и его доказательства ошеломили Колумба. Тогда-то он и начал без страха и сомнений бороться за реализацию плана экспедиции через Атлантику.

Переехав в Испанию, он вновь не нашел признания при дворе и в отчаянии хотел уже отправиться в другую страну. Помог знакомый священник, вхожий в королевский дворец. Король и королева приняли напористого прожектера, который потребовал не только кораблей, денег и команду, но еще немалую долю при дележе будущих богатств, звание адмирала (для себя и своих детей) и вице-короля всех открытых им (в будущем) земель. Король прогнал нахала. Однако королева смогла уговорить супруга заключить столь странный договор. Она поверила в счастливую звезду Колумба. И не ошиблась. (К тому же смелый проект согласились финансировать богатые купцы.)

Объективно говоря, проект Колумба был неверен: сплошное нагромождение ошибок. К неточной гипотезе Тосканелли мореплаватель добавил собственную ошибку в расчетах. Получилось, что Япония находится всего примерно в пяти тысячах километров от Азорских и Канарских островов.

Третьего августа 1492 года три корабля флотилии адмирала Колумба отправились на Канарские острова. Отсюда вышли в открытый океан курсом на запад. После тридцати трех дней трудного плавания впереди показалась земля. На первом же острове они встретили «дикарей» в полной уверенности, что это жители Индии. Затем последовали новые острова…

Испанские мореплаватели соприкоснулись с новым миром. Закончился долгий период изоляции огромного материка. Впервые человек ощутил себя кругосветным путешественником, достигшим восточных отдаленных земель западным путем. Благодаря экспедиции Колумба европейцы узнали картофель, кукурузу, табак — вскоре распространившиеся на огромных территориях Старого Света вопреки естественному, сложившемуся за миллионолетия природному раскладу.

Для жителей Нового Света встреча оказалась роковой, главной причиной были пустяковые украшения, имевшиеся у некоторых из них. За эти мелкие желтые камешки белые пришельцы охотно отдавали яркие прозрачные драгоценности, пестрые украшения. Могли ли догадаться наивные «индейцы» (их назвали так, приняв за жителей Индии), что желтые камешки — это золото, высоко ценимое в Старом Свете, а прозрачные драгоценности — обыкновенное стекло, пестрые украшения — тряпки. С горечью записывал Колумб в дневнике: «Индейцы были так простодушны, а испанцы так жадны и ненасытны, что не удовлетворялись, когда индейцы за… осколок стекла, черепок разбитой чашки или иные ничтожные вещи давали им все, что только они желали. Но даже и не давая ничего, испанцы стремились взять и захватить все».

Чувства Колумба вызывают симпатию. Понимая, что совершил подвиг познания, он как бы со стороны просветленным взглядом смотрит на суету и корысть людей. Так было во время первого путешествия.

Высокое моральное удовлетворение вскоре отступило перед стремлением к материальным благам. Не потому, что Колумб слишком превозносил их. Он жил и действовал не сам по себе, а в обществе, законы которого он, тем более чужестранец, не мог нарушать. Надо было возместить расходы по снаряжению экспедиции, расплатиться со своими подчиненными. Как только он пытался уклониться от своих обязательств, его жизнь и свобода оказывались под угрозой.

Человеку не дано избавиться от влияния не только природной, но и социальной среды. Вот и Колумбу суждено было явиться для Нового Света не пророком новой возвышенной веры, а предвестником кровавой конкисты и колониального разбоя. При его участии началось разрушение самобытной культуры и уничтожение населения Нового Света. Сказалось и то обстоятельство, что рискованные приключения на новых землях привлекали прежде всего авантюристов, проходимцев и всякий сброд. (Ради завоевания новых колоний отпускались даже уголовники из тюрем.) Да и общая обстановка в Европе была непростой.

Конец средневековья отмечен серьезным кризисом христианской церкви. Она превратилась в мощную, жестокую организацию, руководители которой были обуяны жаждой власти и материальных благ. Формально признавая заветы Христа (даже на зло отвечать добром!), церковники фактически действовали вопреки им. Справедливо возмущаясь подобными деяниями, современник Колумба, епископ Бартоломео Лас Касас, писал о конкистадорах: «Они шли с крестом в руке и с ненасытной жаждой золота в сердце».

За великим открытием началось великое завоевание (так переводится слово «конкиста»). Человек в борьбе с природой и себе подобными привык действовать силой — властно и жестоко.

Судя по карте мира, составленной фламандцем П. Рейсом (1508), просвещенные европейцы были уверены, что Колумб открыл в Южном полушарии обширную Землю Святого Креста, а за островами Карибского моря находится Китай (Гренландию считали северо-восточной окраиной Азии).

Материк, который позже стали называть Северной Америкой, был открыт в 1497 году. Этому достижению предшествовал ряд случайных обстоятельств. Генуэзский купец и моряк Джованни Кабота переселился в молодости в Венецию, где женился и стал отцом трех сыновей. По какой-то причине он решил переселиться в город Бристоль в Западной Англии — крупный порт и центр английского рыболовства в Северной Атлантике.

После первых сообщений об открытиях Колумба бристольские купцы решили организовать экспедицию в Китай или Индию. Наиболее убедительно обосновал плавание опытный мореход Джованни Кабота, которого теперь называли на английский манер Джоном Каботом. В 1496 году испанский посол написал из Лондона королю Фердинанду: «Некто, как Колумб, предлагает английскому кораблю предприятие, подобное плаванию в Индию».

Но прежде чем Испания выразила протест против возможных притязаний на открытые ее мореплавателями новые земли, Кабот и его три сына получили патент от Генриха VII на плавание «ко всем местам, областям и берегам Восточного, Западного и Северного морей» (из дипломатических соображений не упоминалось южное направление). Им предписывалось «искать, открывать и исследовать всякие острова, земли, государства и области язычников и неверных, остающихся до сего времени неизвестными христианскому миру».

Несмотря на столь обширные планы, был снаряжен лишь один небольшой парусник с экипажем в 18 человек. Вот что писал Кабот о своем плавании: "Так как я исходил из шарообразности[4] и должен был найти при плавании на северо-запад более короткую дорогу в Индию, то я доложил об этой мысли королю[5], который согласился со мной. Он повелел надлежащим образом снарядить для меня две каравеллы, и в начале лета 1497 года я вышел в мое северо-западное плавание с намерением найти именно ту землю, где лежит Китай, с замыслом повернуть оттуда в Индию".

По-видимому, вторую каравеллу так и не снарядили (или она вернулась, не завершив экспедицию). Интересно, что Кабот настойчиво утверждает, будто взял курс на северо-запад. Это, очевидно, сознательная ошибка (такой маршрут привел бы его прямиком к берегам Гренландии). Он шел на запад, с небольшим отклонением к югу.

Судя по этой записке, Кабот, подобно Колумбу, существенно преуменьшал размеры земного шара, как все ученые того времени не догадывался о существовании Тихого океана. О том, как пристально следили представители разных государств за подобными предприятиями, можно судить по письму венецианского купца Лоренцо на родину 23 августа 1497 года:

"Наш венецианец, который отплыл из Бристоля на маленьком судне, чтобы отыскать новые острова, уже вернулся и сообщает, что открыл на расстоянии 700 итальянских миль отсюда страну Великого хана, проплыл вдоль этой страны 300 миль и высаживался на берег, но людей там не видел. Однако он привез королю силки, которые были расставлены для ловли дичи, и иглу для вязания сетей; он видел также несколько деревьев с надрезами, из чего заключил, что там должны жить люди… Он был в дороге три месяца… Король обещал венецианцу предоставить для следующего плавания 10 кораблей… Он находился со своей супругой, венецианкой, и сыновьями в Бристоле. Его имя Дзуале Талбот[6]. Его называют Великим адмиралом и ему оказывают высокие почести; он разнаряжен в шелка, а англичане гоняются за ним как сумасшедшие".

Возможно, в последнем сообщении есть толика преувеличения (все-таки рассказ о земляке!). Однако, безусловно, англичан сильно взволновали сведения о царстве Великого хана. Вдобавок, Кабот видел на мелководье — по-видимому, на Ньюфаундлендской банке, огромные косяки сельди и трески. А ведь рыбный промысел был одной из экономических опор страны.

В апреле следующего года Джон Кабот возглавил более крупную экспедицию в «Китай». В пути он умер; руководство перешло к его сыну Себастьяну. Они достигли Нового Света и направились вдоль берега на юго-запад в надежде встретить богатые города. Но, высаживаясь на берег, они встречали только людей, одетых в звериные шкуры. Не имея в достатке припасов и, возможно, встречая отпор со стороны туземцев, участники экспедиции вернулись на родину. Это предприятие не окупило затраченных на него средств. Добытые сведения не внушали надежд на то, что проторенным Каботами путем можно достичь цивилизованных государств Нового Света, с которыми можно было бы совершать выгодный торговый обмен. Англичане на несколько десятилетий потеряли интерес к открытым землям, не сулившим никакой выгоды.

Правда, португальцы рассудили иначе. Король Мануэл согласился отправить к открытым англичанами землям экспедицию под руководством Гашпара Кортириала, которому предоставлялись права на «все острова или материк, которые он найдет или откроет». В мае 1500 года Кортириал направился из Лиссабона на северо-запад, пересек Атлантический океан и, судя по всему, побывал на Лабрадоре, ознакомившись с его природными условиями. Название Терра-ду-Лаврадор («Земля Пахаря»), которое он дал этой местности, — свидетельство того, что он надеялся организовать здесь плантации, используя «полудиких» туземцев в качестве рабов.

На следующий год Гашпар Кортириал, возглавляя три каравеллы, вновь отправился к берегам Нового Света. Экспедиция обследовала территории, расположенные южнее ранее открытых земель. Португальцы обнаружили многоводные реки, из чего справедливо заключили, что перед ними не остров, а материк. Через десять дней после возвращения первого судна экспедиции венецианский посол в Лиссабоне Паскуалиго отправил на родину подробный отчет о результатах плавания. По его словам, доставленные в Португалию туземцы «очень боязливы и кротки… Они разговаривают, но никто их не понимает. В их стране нет железа, но они делают ножи и наконечники для стрел из камней. У них много лососей, сельдей, трески и другой рыбы. У них много лесу — буков и особенно хороших сосен для мачт и рей… Из всего этого следует, что король надеется получить много пользы от страны, от корабельного леса, в котором он нуждается, и от людей, которые будут неутомимыми работниками и превосходными рабами».

Корабль с начальником экспедиции на родину не вернулся. На его поиски отправился Мигел Кортириал, брат Гашпара, имея два или три судна. Они достигли Нового Света, но обследование берегов было безрезультатным. По страшной иронии судьбы корабль Мигела пропал без вести…

На карты была нанесена открытая португальцами страна, которую по справедливости назвали Землей Кортириалов. Однако и она, можно сказать, пропала без вести. Так и не удалось точно определить, где она находится: на Лабрадоре, Ньюфаундленде или в Новой Шотландии.

Португальские рыбаки после плаваний Кортириалов стали регулярно посещать обильные рыбой мели Ньюфаундленда; на острове Кейп-Бретон была основана небольшая португальская колония. Как показывает нынешнее название острова, их вскоре вытеснили выходцы из Бретонии.

Кто и когда открыл Новый Свет? Вопрос остается спорным. Ибо прежде следует решить: что считать открытием? Первое доказанное посещение европейцами нового материка? Это произошло за полтысячелетия до Колумба (вспомним норманнов). Первое поселение европейцев в Новом Свете возникло тогда же. Правда, викинги не оценили по достоинству свое открытие… Но и Колумб — тоже! Открытие материка в конце Средневековья имеет особенное значение: именно с этих пор началась колонизация европейцами Нового Света, а затем его изучение. Но неопределенность остается. Учтем: в первых двух экспедициях Колумб обследовал только прилегающие к Америке острова. Лишь летом 1498 года он ступил на землю Южной Америки.

А годом раньше достигли Северной Америки участники английской экспедиции, возглавляемой Джоном Каботом, итальянцем по происхождению. И в этом случае предполагалось, что открыто «Царство великого хана» (Китай). Весной следующего года плавание было повторено. Однако отсутствие экономической пользы, дохода от подобных предприятий охладило интерес англичан к освоению новых территорий. Научное достижение должно быть осознано и связано с расширением горизонтов знаний. А тут — полное непонимание сути достигнутого. Логично определить момент, когда впервые открылась истина. И тогда на первый план выходит имя Америго Веспуччи.

Однако следует отдать должное подвигу Колумба и его вкладу в познание Земли. Именно он добыл доказательства (правда, позже существенно уточненные), получил факты, подтверждающие идею шаровидности планеты. Не случайно он задумал кругосветное путешествие и попытался его осуществить. Пусть Колумбу Земля представлялась значительно меньше, чем она есть на самом деле. Более важно, что он не только умозрительно, в своем воображении, но и реально, благодаря путешествиям, убедился в шаровидности, замкнутости земного пространства.

И еще, океаны из великой преграды превратились в великие связующие звенья, соединяющие все континенты и все народы планеты. Сложились условия для создания единой всеземной цивилизации («океанической», — по идее Л.И. Мечникова). В последующие века оставалось только развивать транспортные средства и налаживать контакты.

Знаменательный факт: практически одновременно со вступлением Колумба на землю Южной Америки, а Кабота — Северной, португальская флотилия под командованием Васко да Гамы впервые достигла морским путем Индии. Десятилетия спустя испанский конкистадор Васко Бальбоа с военным отрядом, преодолев горные склоны и дремучие заросли, пересек Панамский перешеек и первым из европейцев побывал на берегу неведомого «Южного моря».

Всемирный океан как-то сразу, почти в одночасье покорился людям. Почему так произошло? Прежде всего вследствие появления навигационных приборов, позволяющих ориентироваться в открытом море, а также географических карт земель и океанов. Пусть приборы и карты были несовершенны, но они позволяли ориентироваться в пространстве, намечать конкретные цели и прокладывать пути к ним.

Америго Веспуччи был достаточно опытным кормчим и картографом, знал навигацию; последние годы жизни состоял в должности главного пилота Кастилии (проверял знания корабельных кормчих, контролировал составление карт, составлял секретные доклады правительству о новых географических открытиях). Он был участником одной из первых экспедиций достигших «Южного материка» (так поначалу называли Южную Америку) и, возможно, первым осознал сущность достижения. Иначе говоря, он совершил научное теоретическое открытие, тогда как Колумб практически обнаружил новые земли. Во времена Америго было напечатано якобы его письмо, сообщающее о посещении им Южного материка еще в 1497 году, то есть раньше Колумба. Однако это не подтверждается никакими документами. Очень похоже, что ничего такого просто не было. Однако непричастность Америго к подобным недоразумениям вне всякого сомнения. Он не претендовал на лавры первооткрывателя и не старался утвердить свой приоритет. Тут сказалась популяризация знаний и распространение книгопечатания. В Европе шли нарасхват сообщения о новых землях и народах. Люди понимали все величие свершаемых деяний, их огромное значение для будущего. В типографиях оперативно печатались сообщения о путешествиях на запад. Одно из них появилось в 1503 году в Италии и Франции: небольшая брошюра, озаглавленная «Новый Свет». В предисловии сказано, что она переведена с итальянского на латинский язык, «дабы все образованные люди знали, сколько замечательных открытий совершено в эти дни, сколько неизвестных миров обнаружено и чем они богаты».

Книжка пользовалась большим успехом у читателей. Написана она живо, интересно, правдиво. В ней сообщается (в форме письма Веспуччи) о плавании летом 1501 года по поручению португальского короля через бурную Атлантику к берегам Неведомой земли. Она названа не Азией, а Новым Светом.

Немногим позже было опубликовано еще одно сообщение о плаваниях Америго Веспуччи. И наконец появился сборник, включающий рассказы разных авторов о плаваниях Колумба, Васко да Гамы и некоторых других путешественников. Составитель сборника придумал броское название, интригующее читателей: «Новый Свет и новые страны, открытые Альберико Веспуччи из Флоренции». Тысячи читателей книги могли решить, что и Новый Свет, и новые страны открыты именно Америго (Альберико), хотя из текста это вовсе не следует. Однако заглавие обычно лучше запоминается и производит большее впечатление, чем какие-либо абзацы или главы книги. К тому же описания, принадлежащие перу Америго, были выполнены живо и убедительно, что, несомненно, укрепляло его авторитет как первооткрывателя. Чуть позже в Германии был опубликован «Новый Свет» Веспуччи под названием «Об Антарктическом поясе». А затем эта же работа, уже под видом письма владыке одного маленького немецкого королевства, появилась как дополнение к знаменитой и ставшей классической «Космографии» Птолемея. Назвали весь труд так: «Введение в космографию с необходимыми для оной основами геометрии и астрономии. К сему четыре плавания Америго Веспуччи и, кроме того, описание (карта) Вселенной как на плоскости, так и на глобусе тех частей света, о которых не знал Птолемей и которые открыты в новейшее время». Об открытии Нового Света сказано так: «Америго Веспуччи, поистине говоря, шире оповестил об этом человечество». Авторы дополнения были уверены, будто Америго еще в 1497 году первым ступил на новый континент. Поэтому предложили назвать открытую землю «по имени мудрого мужа, открывшего ее». На карту мира были нанесены достаточно фантастичные контуры Нового Света с надписью: «Америка». Звучание этого слова оказалось привлекательным для многих людей. Его охотно наносили на карты. Распространялось — стихийно — мнение об Америго как первооткрывателе Нового Света. А среди специалистов все определеннее складывался образ ловкого проходимца, честолюбивого жулика, присвоившего свое имя целому континенту. Так, искренний борец за справедливость Лас Касас в своих трудах гневно изобличал Америго. Однако не нашлось ни одного документа, подтверждающего подобные обвинения. Сам Веспуччи никогда не предлагал назвать открытые земли своим именем. Он вполне определенно писал: «Страны эти следует называть Новым Светом» и ссылался на факты, добытые в путешествиях, исследованиях.

Хорошо сказал о Веспуччи австрийский писатель Стефан Цвейг: «И если несмотря ни на что, сверкающий луч славы пал именно на него, то это произошло не в силу его особых заслуг или особой вины, а из-за своеобразного стечения обстоятельств, ошибок, случайностей, недоразумений… Человек, который рассказывает о подвиге и поясняет его, может стать для потомков более значительным, чем тот, кто его свершил. И в не поддающейся расчетам игре исторических сил малейший толчок может зачастую вызвать сильнейшие последствия… Америке не следует стыдиться своего имени. Это имя человека честного и смелого, который уже в пятидесятилетнем возрасте трижды пускался в плавание на маленьком суденышке через неведомый океан, как один из тех „безвестных матросов“, сотни которых в ту пору рисковали своей жизнью в опасных приключениях… Это смертное имя перенесено в бессмертие не по воле одного человека — то была воля судьбы, которая всегда права, даже если кажется, что она поступает несправедливо… И мы пользуемся сегодня этим словом, которое придумано по воле слепого случая, в веселой игре, как само собой разумеющееся, единственно мыслимым и единственно правильным — звучным, легкокрылым словом Америка».

Хотелось бы выделить мысль Цвейга о причудливой игре исторических сил, в которой малейший толчок может вызвать большие последствия. Это верно. В природе и в обществе очень часто незначительные, на первый взгляд, события и малозаметные люди могут в определенные моменты играть решающую роль в судьбах государств, народов, а то и всего человечества.

Этот человек мог бы стать героем древнегреческой трагедии. Судьба противодействовала ему сурово и постоянно. Только однажды она оказалась благосклонной: он смог отправиться в тяжелейшее путешествие, стоившее ему жизни. Он был среди полутора тысяч португальцев, которые отправились весной 1505 года на завоевание мусульманских восточных земель под командованием адмирала д'Аламейды, вице-короля Индии. Молодой дворянин Фернан Магельяниш (известный как Магеллан) испытал все лишения рядового участника трудного путешествия и последующих стычек с мусульманами.

Маленькая страна западной окраины Европы — Португалия — выходила на первое место в мире по открытым и захваченным землям, а также богатствам. После плавания Васко да Гамы она контролировала главные торговые пути Европы с Африкой и Азией. Это всерьез обеспокоило не только мусульманские страны, Индию и Египет, но даже Италию. Было подготовлено тайное нападение на флотилию д'Аламейды. Успех операции был бы обеспечен, если бы не одна малость: сочувствие христианам-португальцам их единоверца, искателя приключений и отчаянного путешественника итальянца Лодовико Вартема (он побывал не только в Индии, на Суматре и Борнео, но даже, прикинувшись мусульманским паломником, в запретной для иноверцев под страхом смерти Мекке). Случайно узнав о готовившемся нападении, он предупредил португальцев. И когда два десятка судов из Каликута с вооруженным десантом окружили стоявшие в гавани одиннадцать португальских кораблей, нападавших встретили залпами орудий, мушкетов, арбалетов. Поражение мусульманского воинства было полным. Португалия стала владычицей «золотых» торговых путей Востока.

Для Магеллана и для десятков других рядовых португальцев единственной наградой за эту победу стала рана, полученная в сражении. Его отправили в Северную Африку. Вернувшись на родину, он решил вновь искать счастья в далеких индийских землях.

Португалии оставалось только добраться до легендарных «островов пряностей», чтобы захватить последний центр восточной торговли. Вместе с разведочной экспедицией безвестный матрос Магеллан добирается до Малаккской гавани (ныне Сингапур). В этом опасном предприятии он проявил мужество в решающий момент, когда на корабли неожиданно напали сотни малайцев и половина португальцев была перебита. Магеллан повел за собой оставшихся, и малайцы бежали.

Альбукерки, новый вице-король Индии, завоевал Малакку, захватив огромные богатства. Португальские мореходы добрались даже до берегов Австралии. Не жажда познания, но страсть к богатству обуревала португальцев. Свои географические открытия они держали в тайне, а знания использовали для новых завоеваний. Пожалуй, только два человека из числа этих охотников за миражами счастья выбрали свои собственные жизненные пути, ведущие к другим целям и ценностям. Это были капитан Серрано и его друг Магеллан.

Серрано решил «выйти из игры»: остался на одном из островов, обзавелся семьей, домом, хозяйством, слугами. Он преспокойно зажил в свое удовольствие, наслаждаясь роскошной тропической природой и семейными радостями. В одном из писем Магеллану, советуя другу последовать своему примеру, он признался: «Я нашел здесь новый мир, обширнее и богаче того, что был открыт Васко да Гамой».

Магеллан, так и не добившись благоволения судьбы, решил иначе: замыслил опаснейшее предприятие. Он поставил на карту собственную жизнь и благосостояние семьи.

Серрано обрел покой и радость, связав свою жизнь с одной крохотной точкой Земли, затерянной между двумя океанами. Для Магеллана поиски счастья — в охвате одним путешествием всей Земли, в преодолении всех известных океанов.

На родину он вернулся без почестей и капиталов.

За семь лет его отсутствия приморские города Португалии неузнаваемо преобразились. Сказочно разбогатели многие торговые заведения; поднялись, как по волшебству, высокие дома, крепости, храмы. Гавани были празднично разукрашены флагами разных стран, а на пристанях среди нагромождения товаров сновали смуглые арабы и черные негры. Словно тела погибших и кровь раненых в дальних экспедициях благодаря алхимическому чуду превратились в драгоценные камни, золото и прочие заморские дары.

Географические открытия сблизили, соединили транспортными путями отдаленные страны. И одновременно все резче пролегла грань между жителями внутри одного и того же государства: купцы, спекулянты, дворцовые прихвостни получили небывалые возможности для обогащения. Они делили между собой награбленные, завоеванные — не ими! — богатства. Те, кто сражался, терпели лишения и погибали в далеких краях, оставались в числе обманутых, а их семьи редко выбивались из тисков бедности.

Магеллан оказался чужим у себя на родине. У него было две профессии — моряка и военного. В те времена в разных странах, в зависимости от обстоятельств, такие мужчины шли или на государственную службу, или в пираты. Португалия находилась на подъеме, вела активные торговые и военные операции. Ей требовались и умелые моряки, и храбрые воины. Стать морским разбойником Магеллану не пришлось. Он завербовался в экспедиционный корпус, отправлявшийся в Марокко, султан которого отказался платить дань португальскому королю.

Имея дворянское звание и собственного боевого коня, Магеллан находился в привилегированном положении и мог рассчитывать на офицерскую должность. Однако он не умел угождать начальству, и это серьезно мешало военной карьере.

При осаде крепости Азамор он лишился своего основного капитала — коня. В следующем бою его ранили в ногу. Была повреждена кость. Хотя рана зажила, Магеллан остался хромым. Без чинов и без наград пришлось ему и на этот раз возвратиться на родину. Однако тяжелые испытания и обидные неудачи не сломили его волю. Он вновь и вновь пытался преодолеть злой рок. С немалым трудом добившись аудиенции, он пришел в королевский дворец с проектом морской экспедиции к «островам пряностей» западным путем, огибая Землю Святого Креста («остров Бразил», то есть Южную Америку). Король выслушал его доклад, взглянул на карту и без долгих раздумий отказал. Зачем рисковать и тратить средства на сомнительное предприятие, когда страна процветает и держит в своих руках единственный водный маршрут из Европы в Индию? А если вдруг появится другой маршрут, то какая гарантия, что им не воспользуются испанцы? Следовательно, к проекту Магеллана можно будет вернуться когда-нибудь позже, через несколько лет, если того потребуют изменившиеся обстоятельства.

Еще одна неудача! Но и она не сломила Магеллана. Он покинул Португалию в октябре 1517 года, поселился в Севилье, где была колония португальских эмигрантов, и принял кастильское подданство. Он женился на Беатриж, дочери Диогу Барбоза, бывшего португальского военного моряка, ставшего комендантом севильской крепости Алькасар (сын его Дуарти, брат Беатриж, стал позже участником первого кругосветного плавания). Магеллан привлек к разработке своего проекта опытного навигатора и космографа Руя Фалейру, а Дуарти Барбоза постарался заинтересовать в этом предприятии богатых купцов и влиятельных вельмож. В конце концов молодой король Карлос (избранный в 1519 году императором Священной Римской империи под именем Карл V), утвердил проект, подписав договор с Магелланом и Фалейрой. Казалось бы, счастье наконец-то улыбнулось Магеллану. Не тут-то было! Португальское правительство, узнав о том, что может быть открыт для Испании западный путь в Индию, сделало все возможное, чтобы погубить в зародыше это предприятие (борьба с конкурентом!). Португальский посол при испанском дворе распускал слухи о безнадежности такой экспедиции; она непременно сгинет без следа в безбрежном океане. Он соблазнял Магеллана выгодными должностями в Португалии. Подослал к нему наемных убийц (покушение сорвалось). Подкупил чиновников Индийской торговой палаты, чтобы они протестовали против экспедиции и ее руководителя.

Когда все эти козни не увенчались успехом, коварный посол сделал все возможное, чтобы затянуть подготовку экспедиции и снабдить ее испорченными продуктами, гнилыми товарами, плохим оборудованием. Было даже организовано массовое волнение в порту: тайные агенты посла возбудили толпу криками, что на флагманском судне «Тринидад» поднят португальский флаг (хотя это был адмиральский стяг Магеллана).

Все происки врагов оказались напрасными. Только что ставший императором Карл V утвердил Магеллана главным начальником экспедиции (по невыясненным причинам Фалейру был отстранен от руководства). 10 августа 1519 года пять кораблей эскадры Магеллана вышли из Севильи и двинулись вниз по Гвадалквивиру…

Главные трудности и опасности поджидали Магеллана впереди. Но приведенные выше факты показывают, сколько самых разных препятствий приходится преодолевать тому, кто задумал осуществить великое географическое открытие. Магеллан в этом отношении отнюдь не исключение.

И еще одну деталь следует подчеркнуть. При всех явных несчастьях, которые преследовали Магеллана, было одно счастливое обстоятельство (оно выяснилось уже после его смерти). Дело в том, что в самый последний момент Магеллан принял сверхштатного члена экспедиции, молодого образованного итальянца Антонио Пигафетту. Именно он оказался среди тех немногих, кто вернулся, завершив кругосветное путешествие; более того, он вел дневник, который стал наиболее полным отчетом о плавании.

Итак, флотилия Магеллана отправилась в путь. Штатный состав команды насчитывал 230 человек, сверхштатных было 26. Однако уже вскоре начались острые разногласия адмирала с капитаном самого крупного судна «Сан-Антонио» Хуаном Картахеной, потребовавшим согласовывать с ним маршрут. Магеллан отказался (единовластие в трудных экспедициях — один из залогов успеха) и арестовал смутьяна.

У юго-восточного берега Южной Америки испанские офицеры подняли бунт. Они требовали перемены курса, чтобы идти привычным путем — на мыс Доброй Надежды и дальше в Индию. У бунтовщиков было три корабля против двух, оставшихся у Магеллана. Дело, которому он посвятил несколько лет своей жизни (и обессмертившее его имя), оказалось под угрозой.

Но и на этот раз Магеллан не сдался. Он послал на мятежное судно «Викторию» верного ему полицейского офицера с несколькими матросами для переговоров. Когда капитан судна отказался подчиниться адмиралу, офицер вонзил ему в горло кинжал, шурин Магеллана Дуарти Барбоза принял на себя командование «Викторией». Оставшиеся два мятежных корабля вскоре вынуждены были сдаться. Одному из капитанов-бунтарей Магеллан приказал отрубить голову, а Картахену вместе с заговорщиком-священником высадил на пустынном берегу.

В июне (зимний период в Южном полушарии) после того как одно судно, проводя разведку, разбилось на рифах, была организована зимовка. Местных индейцев, которые коренастому Магеллану показались великанами, прозвали «патагонами» (в переводе с испанского — большеногими), а страну — Патагонией. Весной, 18 октября, флотилия вновь двинулась на юг в поисках прохода из Атлантического океана в неведомое «Южное море».

В извилистом, узком и мрачном проливе, позже названном именем Магеллана, было потеряно еще одно судно. На нем взбунтовались офицеры, взяли обратный курс и вернулись в Португалию. Здесь они обвинили своего адмирала в измене (его жена и ребенок, лишенные денежного пособия, умерли в бедности, но после возвращения «Виктории» покойный адмирал все-таки был реабилитирован).

Выйдя в открытое море, корабли Магеллана почти четыре месяца не встречали суши. Антонио Пигафетта писал: «Мы питались сухарями, но это уже были не сухари, а сухарная пыль, смешанная с червями… Она сильно воняла крысиной мочой. Мы пили желтую воду, которая гнила уже много дней. Мы ели также воловью кожу, покрывавшую грот-мачту… Мы вымачивали ее в морской воде в продолжение четырех-пяти дней, после чего клали на несколько минут на горячие уголья и съедали. Мы питались древесными опилками. Крысы продавались по полдуката за штуку, но и за такую цену их невозможно было достать».

Так был впервые пересечен величайший океан планеты. Флотилия достигла Филиппинских островов. 27 апреля 1521 года вмешавшийся в межплеменные распри между аборигенами Магеллан был убит.

Только через полтора года его спутники вернулись в Португалию. Из пяти кораблей флотилии цели достиг лишь один — «Виктория» (Победа), а из 250 участников — 18.

Несправедливость преследовала Магеллана и после смерти. Пропали (по-видимому, были уничтожены) все его записи. Оригиналы дневников Пигафетты остались в Испании, были засекречены, и судьба их неизвестна. Малодушные бунтовщики — уцелевшие испанские офицеры — клеветали на погибшего, незаслуженно получая почести.

Груз пряностей, доставленный «Викторией», окупил все расходы на экспедицию. Капитану корабля — Хуану Себастьяну Элькано (дель Кано) пожаловали звание рыцаря и пожизненную щедрую пенсию, а на его гербе изображение земного шара было окружено надписью: «Ты первый обошел вокруг меня».

Это было явным преувеличением. Не менее «первым» следовало бы считать, скажем, Пигафетту и вообще всех вернувшихся. В действительности первым обогнул земной шар слуга-малаец Магеллана Энрике: он покинул Индонезию, отправившись на запад, а прибыл сюда с востока. Кстати, сам Магеллан еще прежде побывал уже в Индонезии, так что, придя в этот район земного шара со стороны Тихого океана, он завершил свою кругосветку.

Первым человеком по своей воле, с полным пониманием своей миссии обогнувшим весь земной шар, пройдя три океана, по праву следует считать Магеллана. Однако жажда выгод, чинов и наград, а также «государственные интересы» Испании (ведь Магеллан был португальцем!) оказались весомее, чем стремление к истине и справедливости. Подвиг великого мореплавателя долгие годы пытались замалчивать.

И все-таки правда пробивалась к людям — как зеленый росток весной пробивается из земли к солнцу. Пигафетта писал о Магеллане: «Я надеюсь, что слава столь благородного капитана уже никогда не угаснет. Среди множества добродетелей, его украшавших, особенно примечательно, что он и в величайших бедствиях был неизменно всех более стоек. Более терпеливо, чем кто-либо, переносил он и голод. Во всем мире не было никого, кто мог бы превзойти его в знании карт и мореходства. Истинность сказанного явствует из того, что он совершил дело, которое никто до него не дерзнул ни задумать, ни предпринять».

От века к веку подвиг Магеллана выглядел все более великим. Возможно, его экспедицию следует считать высшим достижением эпохи Великих географических открытий. Была неопровержимо, на опыте, доказана шарообразность Земли и преобладание на поверхности нашей планеты океанов. Но, возможно, даже не это самое главное. Лучше всего сказал об этом Стефан Цвейг:

«В истории духовное значение подвига никогда не определяется его практической полезностью. Лишь тот обогащает человечество, кто помогает ему познать себя, кто углубляет его творческое самосознание. И в этом смысле подвиг Магеллана превосходит все подвиги его времени. Он не принес в жертву своей идее, подобно большинству вождей, тысячи и сотни тысяч жизней, а только собственную».

Географические открытия эпохи Возрождения совершались людьми, которые словно находились в состоянии гипнотического транса. Мало того, что плавание через Атлантический океан было опаснейшим предприятием. Прибыв в Новый Свет, вооруженные отряды пробирались сквозь лесные дебри, преодолевали заснеженные перевалы, карабкались по скалистым кручам, брели через болотные топи, пересекали знойные пустыни. И все это — в боевом снаряжении, в постоянных схватках с местными племенами.

Не жажда познания владела ими, а жадность. Девять из десяти конкистадоров погибали. Из оставшихся в живых далеко не каждый сколачивал себе состояние. Это были одновременно и злодеи, и жертвы. Они даже не догадывались, что в погоне за низменными целями они, помимо всего прочего, совершают подвиг познания.

С каждым годом все больше становилось открытых территорий в Новом Свете. Дополнялись и уточнялись карты. Белые пятна оставались главным образом в центральной, северной и западной частях Северной Америки. Все еще было неясно, соединяется ли она с Азией.

На глобусах и картах того времени был обозначен величайший материк планеты, расположенный в Южном полушарии. Он охватывал не только заполярные районы, но и местами подходил к тропикам.

Отважные мореплаватели, рисковавшие пересечь Атлантический, Индийский, Тихий океаны, отнюдь не стремились прославиться в веках, не отправлялись на поиски огромной неведомой земли. Почему? Только потому, что они понимали: далеко на юге не встретишь богатых стран и городов, не найдешь заветного Эльдорадо. Географические открытия нередко делались невольно, мимоходом. Так было осуществлено второе кругосветное путешествие.

В отличие от предприятия Магеллана, оно прошло с небольшими потерями. На этот раз капитан оказался не только мужественным и умелым, но еще очень удачливым (тоже — прямая противоположность Магеллану). Ему суждено было из морского разбойника превратиться в адмирала Британского флота. Речь идет о Френсисе Дрейке.

После первых не слишком удачных пиратских акций, он в 1572 году на двух кораблях пересек Атлантический океан и в Центральной Америке напал на испанское поселение. Захватив ценности, английские пираты стали грузить их на корабли. Однако налетел шквал, а ливень намочил порох. Огнестрельное оружие вышло из строя, противостоять в рукопашной схватке превосходящим силам горожан пираты не могли. Дрейк, раненный в ногу, дал приказ к отступлению.

Дрейк решил по суше перейти на Тихоокеанское побережье, где испанцы не могли ожидать нападения. Навстречу им попался караван с захваченными конкистадорами драгоценными металлами и камнями. Отряд Дрейка разграбил караван, вернулся к Атлантическому океану, захватил два испанских корабля и благополучно вернулся на родину с богатой добычей.

Приобретя влиятельных покровителей (сообщников), включая королеву Елизавету, Дрейк смог организовать в 1577 году пиратскую экспедицию на Тихоокеанское побережье Америки. Его флотилия состояла из четырех крупных и нескольких мелких судов. В апреле 1578 года они достигли устья реки Ла-Платы и прошли на юг. Сделав остановку в Патагонии, убедились, что местные жители вовсе не такие дикие и безобразные великаны, какими их описывали испанцы, хотя и отличаются высоким ростом, плотным телосложением, зычным голосом. «Они оказались добродушными людьми, — писал хроникер похода священник Флетчер, — и проявили столько жалостливого участия к нам, сколько мы никогда не встречали и среди христиан. Они тащили нам пищу и казались счастливы нам угодить».

Один корабль, который вышел из строя, пираты сожгли. В конце июня достигли бухты Сан-Хулиан, где прежде зимовал Магеллан. По странному совпадению здесь Дрейк поступил так же, как и великий мореплаватель: обвинил одного из офицеров в заговоре и казнил его. Столь крутая мера укрепила дисциплину.

Магелланов пролив, имеющий причудливую конфигурацию, проходили две с половиной недели. Огнеземельцев охарактеризовали как людей диковатых, но умеющих изготавливать неплохую утварь, челноки.

В Южном полушарии была зима. Люди Дрейка сильно страдали от холода. Выйдя из пролива, они приободрились, направляясь к тропикам. Но тут Тихий океан показал свой свирепый нрав. Началась буря. Днем не было видно солнца, а ночью — звезд. Ветер разбросал корабли и погнал их на юг; один из них пропал без вести (возможно, разбился о скалы), другой сумел войти в Магелланов пролив и вернулся в Англию.

Два месяца трепала и терзала буря флагман Дрейка «Золотую Лань». В конце октября ветер стих. Выглянуло солнце. Выяснилось, что они отброшены далеко на юг. Здесь заканчивалась Огненная Земля. К югу от нее простиралось бескрайнее море. Дрейк убедился, что южное побережье Магелланова пролива принадлежит не гигантской Неведомой земле, а острову. Это было крупное — хотя и невольное — географическое открытие.

Широкий пролив между Южной Америкой и Антарктидой позже получил имя Дрейка. Впрочем, впервые этот пролив открыл за полвека до Дрейка при стихийных обстоятельствах испанский капитан Франсиско Осес. Но его сообщение тогда не было принято во внимание.

Итак, Дрейк вновь направился на север. Не встретив других своих кораблей, решил все-таки продолжить экспедицию. С чилийскими индейцами он сумел наладить хорошие отношения. В городе Вальпараисо Дрейк захватил испанское судно с грузом вина и золота, а также с секретными картами Америки. В дальнейшем выяснилось, что испанцы неверно рисовали западный берег материка, и Дрейк исправил ошибку.

На Тихоокеанском побережье испанцы не ожидали нападений ни на суше, ни на море. Дрейк без особых усилий собрал богатый урожай драгоценных металлов и камней. Не отличаясь жестокостью, он не убивал ограбленных испанцев, а потому весть о его подвигах быстро распространилась по всему побережью. «Золотая Лань» вполне оправдала свое имя. В ее недра стали перетекать сокровища из трюмов испанских галеонов, из сундуков жителей поселков, из вьюков торговых караванов. Последним «подвигом» Дрейка стал захват так называемого золотого галеона — осуществление мечты всех пиратов. На этих судах испанцы доставляли драгоценности из Нового Света. В результате доходы от захваченных богатств в сотни раз превысили расходы на экспедицию.

Но как теперь достичь Британии? Дрейк предугадал действия испанцев, которые отправили военную эскадру к Магелланову проливу. «Золотая Лань» взяла курс на север. Дрейк был готов обогнуть Северную Америку, пройдя из Тихого океана в Атлантический то есть совершить великое географическое открытие. Конечно же, он задумал это сделать не из любви к познанию, а для спасения себя и команды. Он достиг 48° северной широты. Берег отклонялся не на восток, а на запад. Пришлось остановиться в удобной бухте (позже названной заливом Дрейка), привести в порядок корабль и обсудить дальнейший маршрут. Наладились дружеские отношения с индейцами. Дрейк поставил на берегу памятный знак, торжественно объявил о присоединении территории к Англии, назвав ее из-за белых прибрежных скал Новым Альбионом (синоним Британии).

Оставался свободным один лишь путь — через Тихий океан. Плавание продолжалось три месяца. Наконец они достигли Марианских островов. Еще через полтора месяца — Молуккских. Местный правитель доброжелательно принял англичан. Однако команда «Золотой Лани» не отпускала Дрейка на берег, памятуя трагический финал Магеллана и дорожа своим капитаном.

От острова Ява, избегая встреч с испанскими и португальскими военными кораблями, Дрейк первым в мире взял курс прямо к мысу Доброй Надежды, пересекая Индийский океан. И вот в конце сентября 1580 г. «Золотая Лань» с грузом золота бросила якорь в Плимуте. Она стала вторым судном мире, совершившим кругосветку и впервые — вместе со своим капитаном. Потери личного состава были невелики. Доходы пайщиков (включая королеву), вложивших в экспедицию свои капиталы, составили 4700%! (Хотя точное количество захваченных драгоценностей было засекречено.)

Пират и первооткрыватель Дрейк, удостоенный почестей и наград, стал первым среди тех, кто содействовал низвержению испанского и португальского господства в Мировом океане. Пути, проложенные Колумбом и Магелланом, оказались, в конце концов, роковыми для этих двух стран.

«Покорение океанов» проходило главным образом в широкой полосе земного шара, тяготеющей к тропической зоне. Сказывалась нацеленность мореходов на выгодную торговлю, а еще более — на захват золота, серебра, драгоценных камней, пряностей, рабов. В результате сложилась странная ситуация: несмотря на замечательные географические достижения и кругосветные плавания, оставались неизвестными материки Австралия и Антарктида. Почти ничего не было известно о севере и северо-западе Америки, Центральной, Северной и Северо-Восточной Азии.

Первым из европейцев увидел этот остров пират Эдуард Дэвис. Было это в 1687 году. Запись Дэвиса в корабельном журнале была лаконичной, а координаты острова очень неточны. Оправдание этому веское: за пиратом гнался военный корабль. Посещение острова отменялось: надо было поскорее скрываться от погони.

34 года спустя голландская экспедиция из трех кораблей под начальством Якоба Роггевена отправилась на поиски легендарной Неведомой Южной земли. Предполагалось, что клочок суши, открытый Дэвисом, может оказаться частью этого материка. Плавание проходило трудно, экипаж страдал от цинги. Вот что писал участник похода немец Карл Фридрих Беренс: «Эту жалкую жизнь не описать пером. На кораблях воняло больными и мертвецами. Заболеть можно было уже от одного запаха. Больные жалобно стонали и кричали… Они настолько отощали и сморщились от цинги, что являли собой зримый облик смерти… Много было страдающих от психических расстройств. Здесь не помогли бы никакие лекарства, кроме свежей пищи… Мои зубы почти полностью оголились от десен, а сами десны распухли в палец толщиной. На руках и на теле появились желваки величиной больше лесного ореха».

Это описание показывает, какими трудами и мучениями давались европейцам открытия в Тихом океане. Тем величественнее выглядят достижения тех «мореплавателей солнечного восхода», которые прошли в океанской пустыне тысячи километров многими столетиями раньше, заселяя необитаемые острова.

Наконец 6 апреля 1722 года, на Пасху, эскадра Роггевена наткнулась на одинокий гористый островок. Толпа туземцев высыпала на пустынный берег, разглядывая диковинные суда. «Дикари» были безоружны, но цивилизованные христиане-европейцы в ознаменование своего открытия и для острастки местных жителей дали по ним залп. А в память о воскрешении Христа назвали островом Пасхи.

Вооруженный отряд матросов, высадившийся на берег, разграбил туземное поселение, хотя у этих бедняков почти нечего было взять. В дальнейшем голландская экспедиция потерпела полную неудачу, открыв только несколько малолюдных небольших островов и не обнаружив никакого континента, а ее руководитель снискал себе дурную славу. Однако книга Беренса «Путешествие по южным странам и вокруг света в 1721—1722 гг.», изданная в 1737 году, пользовалась успехом у читателей во многом благодаря описанию таинственного острова Пасхи, на котором неизвестно кем и невесть когда воздвигнуто множество каменных истуканов. На некоторых из них красовались каменные шапки весом в тысячи килограммов…

С этих каменных истуканов началась слава острова. Было совершенно непонятно, как они могли появиться на затерянном в океане островке со скудной растительностью и «диким» населением. Вес каменных колоссов достигает 20 т. Кто-то вытесал их, приволок на берег, водрузил на специально сделанные постаменты и увенчал увесистыми головными уборами. А что, если остров — осколок огромного затонувшего материка, статуи — остатки былой великой цивилизации, а местные жители — одичавшие потомки некогда могущественных народов?

Правда, великий мореплаватель Джеймс Кук, посетивший в 1774 году остров Пасхи, догадывался, как можно было поднять многотонных истуканов и увенчать их каменными шапками. Ведь вокруг много камней. Из них можно устроить насыпь, на которую с помощью рычагов и веревок не очень трудно затащить монолит и затем, наклонив его, постепенно поставить торчком.

И все-таки эта догадка не объясняла самого главного: что это за островная цивилизация, удаленная от берегов Южной Америки на 4 тысячи, а от ближайшего населенного острова — на 2 тысячи км? Общая площадь островка 160 кв. км, напоминает он треугольник с наиболее длинной стороной в 20 км. На нем нет ни одного дерева, а немногочисленное население пребывает в каменном веке, имеет лишь простейшие орудия труда и не знает письменности. Правда, у них сохранились дощечки, преимущественно в виде рыб с выцарапанными значками. Но что означают дощечки и что на них начертано, никто из туземцев не мог объяснить.

О себе и своем острове местные жители рассказывали только сказки. По их словам, когда-то остров был большой, на нем жило много людей. Но после великого потопа и вулканических взрывов почти весь остров погрузился в пучину.

О том, что этот клочок суши вулканической природы, узнали еще участники экспедиции Кука. По трем углам острова расположены крупные вулканические конусы, а на всей поверхности — десятки мелких.

В 1786 году остров ненадолго посетила экспедиция Ж. Лаперуза. Они посеяли семена, доставили на берег домашнюю птицу и коз. Но эти растения не прижились, а живность островитяне быстро съели. Лаперуз отметил, что каменные изваяния сделаны из вулканической породы, красивой и легкой.

Судя по всему, европейцы, посещавшие остров Пасхи, частенько интересовались знаменитыми местными статуями лишь с корыстными целями, пытаясь обнаружить в них или под ними клады. Возможно, поэтому очень многие монументы Пасхи оказались поваленными и расколотыми. То же относится и к каменным постаментам, платформам — аху, остатки которых (более 300) разбросаны по берегу. Длина самого большого ныне разрушенного аху составляла 160 м, а на его центральной платформе длиной около 45 м располагалось 15 статуй.

Для чего сооружались первые аху (их возраст порядка 700—800 лет), до сих пор неясно. В последующем их нередко использовали как места погребений и увековечивания памяти вождей. Всего на острове обнаружено около 600 больших статуй, из которых четвертая часть осталась незаконченной. Изваяния высекались прямо в скале, а затем спускались по склонам вниз. По какой-то причине островитяне практически внезапно прекратили работу по сооружению, перевозке и установке статуй.

Чем внимательней исследовали путешественники и ученые остров, тем больше возникало загадок. Само по себе открытие его европейцами трудно назвать крупным географическим достижением. Но изучение его происхождения, заселения людьми, формирования и расцвета местной культуры, а затем ее сравнительно быстрый упадок — все это открывало обширное поле для ученых разных специальностей и явилось в полном смысле слова открытием, до сих пор вызывающим интерес и горячие споры. Например, систематические археологические раскопки на острове были начаты в середине XX века норвежской экспедицией под руководством Тура Хейердала. Примерно тогда же здесь были проведены более или менее обстоятельные геологические исследования.

В настоящее время совершенно точно установлено, что никакого континента в центральной части Тихого океана не было. На Пасхе могла произойти вулканическая катастрофа, в результате которой часть острова погрузилась в море. Но нет никаких оснований считать, что часть эта была велика и что большинство островитян погибло в результате буйства природных стихий (извержения вулкана, землетрясений, таранных волн Цунами).

Наиболее страшные удары обрушились на паскуанцев после их знакомства с европейцами, причем уже в XIX веке. Так, американские охотники за тюленями на шхуне «Нанси» захватили в рабство около 25 мужчин и женщин с острова Пасхи, которые позже предпочли умереть, бросившись в море. Затем американские китобои с судна «Пиндос» захватили около трех десятков молодых островитянок, глумились над ними, а затем, заставив их плыть к берегу, всех расстреляли в воде. А через полвека, в конце 1862 года, шесть перуанских кораблей захватили почти всех мужчин с острова и увезли в рабство, направив на работу в рудники. Только 15 из них вернулись после злоключений и болезней на родину, занеся сюда вирус оспы. От эпидемии погибла половина островитян.

Как видим, переход жителей Пасхи от каменного века в эпоху капитализма оказался для них гибельным. Лишь в конце XIX века англичане взяли в аренду остров у чилийского правительства, завезли сюда крупный рогатый скот, лошадей, овец. Однако местные жители по-прежнему пребывают в нищете, довольствуясь скудными доходами от туризма.

Согласно археологическим данным, в далеком прошлом остров переживал счастливые времена. До прихода людей он был покрыт пышными лесами. Люди поселились здесь примерно полторы тысячи лет назад. Это были мужественные и умелые мореходы с островов Восточной Полинезии. Остров был обширнее нынешнего, в прибрежных водах водилось немало морской живности, а на скалах обитали птицы. Население острова неуклонно увеличивалось.

Прошло пятьсот лет. Островитяне обжили свою землю. Они строили лодки, на которых совершали дальние плавания и занимались рыбной ловлей. Примерно тогда появился у них батат — сладкий картофель, произрастающий в Южной Америке и широко распространенный в империи инков. Естественным путем эти клубни не могли попасть на остров: они тонут в воде и не способны выдержать долгого путешествия. Кто же доставил их на остров?

Тур Хейердал, сторонник гипотезы заселения Океании с востока, из Южной Америки, старался доказать, что именно эти переселенцы привезли с собой батат, а также устраивали аху на манер пирамид и высекали из скал истуканов. Против этой гипотезы имеется много веских свидетельств. Культура и языки жителей Океании имеют много общего между собой (полинезийские корни) и практически ничего — с культурой и языками жителей Южной Америки. Именно полинезийцы, а не инки, были великолепными мореходами и обладали надежными судами. Двигаясь от материка в сторону открытого океана, можно лишь через два-три месяца, да и то по счастливой случайности, наткнуться на остров. Напротив, путь от островов Восточной Океании на восток обязательно приведет к берегам Южной Америки. Полинезийским мореплавателям, судя по всему, удалось пройти этот путь, познакомиться с неведомой цивилизацией, обзавестись клубнями батата и вернуться на родину.

Были ли такие экспедиции регулярными? Вряд ли. Происходили они, как считает большинство исследователей, не позднее X века. Иначе трудно объяснить, почему полинезийцы доставили на свои острова только батат, пренебрегая такой «хлебной» культурой, как кукуруза, которую древние перуанцы стали использовать с VIII века и в дальнейшем постоянно увеличивали ее посев и улучшали ее кондиции, выращивая все более крупные початки. Исходным пунктом для путешествий на континент, судя по имеющимся данным, были Маркизские острова. Отсюда до побережья Перу около 4000 миль. При средней скорости 5—7 миль в час полинезийская экспедиция могла преодолеть это расстояние примерно за месяц.

Наиболее убедительно обосновал возможность «открытия Америки» океанийцами (еще раньше, чем это сделали викинги и Колумб) французский ученый и отважный путешественник Эрик Бишоп. Начиная с 1934 года он много раз выходил в океан на самодельных плавательных средствах, сделанных по типу древних судов и плотов. Он ходил из Полинезии к берегам Южной Америки и в обратном направлении, не раз терпел кораблекрушения, но несокрушимо верил в свою идею: полинезийцы совершали плавания до современного Перу и обратно. Только во второй половине XX века ему удалось доказать на собственном опыте, что подобные путешествия возможны. В 70 лет он предпринял очередное путешествие на своем плоту, благополучно достиг Перу, но на обратном пути скончался в открытом море.

«Полинезийцы, — писал Бишоп, — превратились в своего рода людей-амфибий, и это явление уникальное во всей истории человечества. Достаточно прочесть несколько легенд и мифов Полинезии, как сразу становится понятным, что их герои действуют в необычайной географической среде. Они ведут борьбу не со сказочными земными чудовищами, а с гигантскими акулами и морскими черепахами, с кровожадными угрями и огромной тридакной, которая проглатывает целые суда со всем экипажем».

Впрочем, прославили Пасху не путешествия Бишопа или исследования ученых, а популярные книги и кинофильмы Тура Хейердала и Эриха фон Дэникена. Последний потряс почтеннейшую публику небылицами о космических пришельцах. Одной из их земных баз, согласно его версии, служил остров Пасхи. Иначе, мол, невозможно объяснить местные древние сооружения. Только могущественные пришельцы были способны на такое титаническое деяние. Невозможно, по его словам, «с помощью примитивнейших инструментов изготовить эти колоссальные фигуры из твердого, как сталь, вулканического камня».

Правда, нельзя не заметить: не такими уж примитивными были орудия мастеров каменного века, а исходным материалом для изваяний служили сравнительно мягкие вулканические туфы. А вот космические фантазии в приложении к истории острова Пасхи действительно имеют определенный резон. Тут мы сталкиваемся с весьма показательной и поучительной географо-экологической моделью глобальной цивилизации.

Об этом на Московском всемирном геологическом конгрессе в 1982 году сделал интересный доклад «История острова Пасхи. Глобальные обобщения» американский ученый Ч.М. Лав. Конечно, ни на каких космических пришельцев этот настоящий ученый не ссылался. Все имеющиеся факты подтверждают идею заселения острова Пасхи переселенцами из Восточной Полинезии около 500 года н.э. «Быстрое широкое развитое строительство сложных аху с использованием глыб весом до нескольких тонн, — пишет Лав, — началось не ранее 1050 года н.э. …Наличие древесных ресурсов позволяло сооружать дома на столбах, каноэ для рыбной ловли, а также рычаги и салазки, приведшие к расцвету мегалитической культовой архитектуры. Сооружение сложных аху, создание и установка огромных фигур, символизирующих предков, достигли пика примерно к 1440 году н.э. В течение последующих 200 лет большая часть древесной растительности острова была истреблена. Сохранность и плодородие почв понизились, количество каноэ сократилось, и основные ресурсы моря стали недоступными».

Истощение природных ресурсов изменило социальную обстановку на острове. Начались войны, дело дошло до людоедства. Культура пришла в упадок. Численность островитян быстро сокращалась. Если прежде она доходила до 10 тысяч, то теперь не превысила двух.

Возможно, именно тогда островитяне стали низвергать памятники предкам. (По мнению советского геолога Ф.П. Кренделева, обоснованному в его монографии «Остров Пасхи», многие истуканы острова могли упасть во время сильного землетрясения. Это принципиально не меняет картины, нарисованной Лавом. Природная стихия могла послужить для паскуанцев сигналом к разрушению своих культурных ценностей, ниспровержению кумиров, которые не оправдали их надежд на благообильную жизнь.)

Правда, продолжалось строительство новых аху, но нередко за счет разрушения старых и с использованием сравнительно небольших глыб, которые могли перемещать несколько человек без помощи рычагов и слег (салазок).

«Важность истории острова Пасхи, — сделал вывод Лав, — заключается в изучении динамического равновесия, достигнутого на нем, а также изменений, происходивших в замечательно энергичном и мобильном полинезийском обществе, когда оно столкнулось с непрерывным сокращением ресурсов и увеличивающейся скудностью окружающей среды».

По-видимому, гигантские аху и величественные каменные изваяния острова сооружались в честь героических предков, открывших и освоивших этот затерянный в океане клочок суши. Но уже само возвеличивание предков потребовало огромных усилий (в ту пору, как видно, избыток населения не вредил, а позволял использовать свободную рабочую силу). Последние деревья были использованы на рычаги, слеги, полозья для перевозки каменных глыб. Оголенные, лишенные растительности склоны гор подверглись эрозии; дожди и ветры смывали и сдували остатки плодородных почв. Не из чего было строить лодки не только для дальних морских экспедиций, но и для ловли рыбы. Недостаток природных ресурсов подорвал экономические основы общества и вызвал острые социальные конфликты…

Не правда ли, все это напоминает нам то, что происходит в наше время на планете Земля — крохотном островке жизни в бескрайней космической пустыне. Ее природные ресурсы ограничены, а люди используют их расточительно, оставляя гигантское количество отходов, губительных для всего живого.

Истощение материальных ресурсов — это еще полбеды. Когда люди озабочены только удовлетворением своих постоянно растущих материальных потребностей, они все более отдаляются от ценностей духовных. Они теряют ориентацию во времени, забывают о заветах предков и необходимости разумно пользоваться благами природы, заботясь об их возобновлении.

Ситуация с лесами и почвами на современной Земле начинает все больше напоминать то, что происходило на острове Пасхи в период упадка культуры. Безусловно, планета наша велика и обильна, но должного экологического порядка на ней нет. Никак не удается ограничить неуемную жажду все более обильных материальных благ тех сравнительно немногих представителей человечества, которые и без того живут обеспеченно. Именно это, а вовсе не рост населения Земли вызывают обостряющийся экологический кризис.

Итак, во второй половине XX века произошло очередное географо-экологическое открытие острова Пасхи — естественной модели развития замкнутой цивилизации с ограниченными природными ресурсами. Пойдет ли впрок человечеству этот наглядный урок? Осознают ли люди, что их спасение — в ограничении материальных потребностей и что современный упадок науки и культуры вообще — грозный признак приближающегося глобального катаклизма?

К сожалению, пока еще сравнительно немногие земляне понимают, что техническая цивилизация давно уже встала на путь, ведущий к апокалипсису. Конечно, природные ресурсы нашей планеты еще далеко не исчерпаны и впереди у человечества — многие десятки и сотни лет. Но если не наше, то последующие поколения неизбежно повторят судьбу обитателей острова Пасхи, который местные жители называли Рапа-Нуи, или Те Пито те Хенуа (Пуп Земли).

История не только паскуанской, но и всех исчезнувших цивилизаций свидетельствует: у людей должны быть ограниченные материальные и безграничные духовные потребности. Только при этом условии человечеству удастся благополучно существовать на своем крохотном обитаемом космическом острове.

Петр I в 1724 году распорядился узнать, «соединяется ли Азиатский материк с Америкой».

Начальником экспедиции назначили опытного морехода, выходца из Дании Витуса Беринга, а его помощником — лейтенанта Алексея Ильича Чирикова. Путь на санях, телегах, лодках через всю восточно-европейскую и сибирскую Россию занял два года. Наиболее трудными были последние полтысячи километров: зимой впроголодь, без дорог, впрягались в тяжелые сани, на которых везли тяжелые грузы. После стоянки в Охотске переправились через Охотское море, построили бот «Святой Гавриил». На нем из устья реки Камчатки пошли вдоль берега полуострова на северо-восток, за Анадырским заливом открыли залив Креста и бухту Провидения. Перед входом в пролив (Берингов) открыли остров Святого Лаврентия.

Следуя дальше на север, участники экспедиции потеряли из виду и азиатский и американский берега. Плыли еще два дня на север, но не встретили земли. Чириков предложил направиться на запад, до устья Колымы, но его не поддержали. Решено было возвращаться. На обратном пути они открыли остров Святого Диомида.

На следующий год Беринг сделал попытку достичь Америки, но не проявил должной настойчивости и повернул назад, так и не добившись цели. Он отбыл в Петербург. В его отсутствие завершили исследование пролива подштурман Иван Федоров и геодезист Михаил Гвоздев. Они близко подходили к американскому берегу и составили первую карту территорий и акваторий между Аляской и Чукоткой.

Тем временем в Петербурге организовали новую крупную экспедицию под руководством Витуса Беринга. Его помощником снова стал Алексей Ильич Чириков. Цели предполагались главным образом исследовательские, географические. В нее входил специальный отряд научных работников, представленный Петербургской академией наук. Его так и называли: Академический отряд Великой Северной экспедиции.

Переезд и подготовка к походу заняли около восьми лет. Беринг не отличался торопливостью и решительностью, да и большое количество подчиненных требовало основательной и надежной организации предприятия. Наконец, пришли в Охотск и оборудовали два экспедиционных судна: «Святой Петр» и «Святой Павел». На восточном берегу Камчатки у Авачинской бухты гавань, где перезимовали эти корабли, назвали их именами — Петропавловской. Позже там вырос город.

Летом 1741 года отправились в плавание: Чириков — на «Святом Павле», Беринг — на «Святом Петре». Корабли были достаточно крупные, водоизмещением 100 т, с командами по семьдесят пять человек. Поначалу решили проверить слухи о «Земле Жуана-да-Гамы»: прошли на юго-восток, но нигде не обнаружили даже острова. Затем пути кораблей разошлись. Последующее плавание они совершили порознь.

Беринг в середине июля достиг американской земли, увидев издали заснеженные горные вершины. Наиболее высокую из них назвали горой Святого Ильи (так же, как весь хребет). Корабль шел вдоль берега. В команде появились заболевшие цингой.

Молодой ученый Георг Стеллер предлагал провести исследования открытой земли. Но ему разрешили только небольшие экскурсии. Как он горько шутил: потратили десять лет на подготовку, а на изучение натуры и десяти часов не дают.

На обратном пути открыли несколько островов. Один из них нарекли Туманным (позже, по предложению английского капитана Д. Ванкувера, он стал островом Чирикова). Первым из команды умер матрос Никита Шумагин. Его похоронили на острове, сохранившем его имя навеки. Здесь же русские впервые встретили алеутов.

Они пошли на запад вдоль Алеутских островов, принимая их за берега Америки. Погода была ненастной, моряки мучились от холода, сырости, недостатка еды и питья; многие были больны. Встретив землю, решили, что это Камчатка. Трудно было отыскать гавань. Бросили якорь вблизи скал, но лопнул канат. На их счастье, сильная волна пронесла корабль над рифами и опустила близ берега.

Решили устроить зимовье: наступил ноябрь. Всего десять человек оставались здоровыми. Они перенесли на сушу провиант и больных. Выкопали землянки. Один за другим умирали тяжелобольные. 8 декабря пришел срок Витусу Берингу. Его ожидала громкая посмертная слава, пожалуй, не без преувеличений. В его честь были названы: море, пролив, остров, а также Командорские острова. В действительности первыми еще в 1648 году обогнули северо-восточную окраину Азии по морю и открыли здесь два острова Семен Дежнев и Федот Попов; они же первыми из европейцев вышли в море, омывающее Чукотку, Камчатку и Аляску. Беринг прошел проливом в 1728 году — именно этому повторному открытию суждено было стать известным ранее, чем в якутском архиве в 1736 году были разысканы донесения Дежнева академиком Г. Миллером.

Оставшиеся в живых члены команды, руководил которыми лейтенант Свен Ваксель (при нем находился десятилетний сын Лоренц), охотились на морского зверя. Били они, в частности, крупных и безобидных морских млекопитающих, названных стеллеровой морской коровой (по праву их открывшего и изучавшего Георга Стеллера). Увы, никому из ныне живущих людей не довелось видеть этих животных: их уничтожили в XIX веке.

Весной надо было бы покинуть остров, но корабль был в плачевном состоянии: его разобрали. Ни одного плотника среди них не осталось — все умерли. Выручил казак Савва Стародубцев. Он сумел построить бот длиной 11 м. В начале августа спустили его на воду, 13 августа отошли от острова, тесно усевшись: их было сорок шесть человек. Через четыре дня увидели берега Камчатки. Из-за штиля пришлось идти на веслах. Прошло еще почти две недели, прежде чем они добрались до Петропавловска.

Плавание «Святого Павла» прошло тоже не без трагических происшествий. 16 июля они увидели острова близ американского берега, на одном из них высадили для разведки на лодке одиннадцать вооруженных людей. Когда те не вернулись — еще четырех. Все пятнадцать пропали без вести. Не стало и лодок, без них нельзя было высаживаться на берег хотя бы за пресной водой.

Чириков решил повернуть назад…

На пути «Святого Павла» часто встречались сплошные туманы, неблагоприятные ветры или штили, так что переход до Петропавловска занял десять недель. Попутно открыли несколько островов.

В рапорте начальству Чириков дал первое в истории описание северо-западного берега Америки. Летом следующего года он снова отправился на восток, побывал около нескольких островов (в том числе и у того, где пропали люди команды Беринга), надеясь обнаружить товарищей, но ни с чем вернулся на Камчатку.

Надо заметить, что в истории географических открытий имя Чирикова осталось в тени командора Беринга (о чем свидетельствуют и географические названия). Дело в том, что сообщение Чирикова о его плавании оставалось в секретных архивах до конца XIX века (было опубликовано только в 1941 году). Выяснилось, что руководимый им пакетбот «Св. апостол Павел» достиг американского берега раньше, чем судно Беринга, и обследовал открытую землю дольше и основательней, чем Беринг. Правда, последний совершил путешествие ценой своей жизни. Но и экипажу Чирикова их достижение досталось немалой ценой: помимо без вести пропавших на американском берегу, многие члены команды умерли от лишений и цинги во время плавания, а жизнь других, в том числе и самого Чирикова, была недолгой.

Что касается Берингова пролива, то и тут ситуация достаточно сложна. По мнению известного русского географа Л.С. Берга, «первым, открывшим пролив между Азией и Америкой, был не Дежнев и не Беринг, а Федоров, который не только видел острова Гвоздева и противолежащие берега Азии и Америки, но и первый положил их на карту». Действительно, в 1732 году на боте «Св. Гавриил» Иван Федоров совершил плавание не только вдоль северо-восточной оконечности Азии, но и лежащей напротив западной окраины Аляски; геодезист Михаил Гвоздев первым нанес на карту очертания пролива, разделяющего два континента.

А через несколько лет А.И. Чириков на основе всех русских открытий первым составил карту северной части Тихого океана; Северная Америка показана на ней не как неведомая земля или остров, а именно как материк.