Глава 9. Противоречия. Сюжет двадцатого века

На границе между Советской Арменией и Азербайджаном, между городами Иджеван и Казах, к югу от Грузии, некогда стояла скульптура в виде дерева. На самой его верхушке расцвел гигантский цветок, чьи лепестки символизировали дружбу трех братских республик Советского Закавказья.

В советскую эпоху никто, наверное, не обращал особого внимания на этот экзотический древоцвет, но разве лишь потому, что, по-видимому, для большинства людей его смысл был очевиден. Большинство жителей Кавказа сегодня говорят, что вплоть до конца 1980-х годов они жили в дружбе с соседями всех национальностей и считали себя лояльными советскими гражданами. В течение семи десятилетий почти не было случаев массового насилия между армянами и азербайджанцами. Они жили бок о бок и торговали друг с другом. Межнациональные браки не были редкостью.

Тем не менее, распря между армянами и азербайджанцами в 1988 оказалась чем-то большим, чем просто непонимание. Это был глубокий раздор, который расколол оба народа и сыграл важную роль в распаде Советского Союза. Но почему и каким образом мирное сосуществование двух народов внезапно обернулось конфликтом?

Возможный ответ на этот важнейший и тревожный вопрос следует начать с того, что хотя между армянами и азербайджанцами раньше существовали и добрососедские отношения, и торговля, и межнациональные браки, между ними, как ни удивительно, практически отсутствовал живой диалог. Если послушать лидеров обеих сторон, рассуждающих об источниках армяно-азербайджанского конфликта, то становится ясно, что это две разные повести, герметически запечатанные и не имеющие между собой почти ничего общего.

Многие азербайджанцы, к примеру, в принципе отвергают идею наличия некоего "карабахского вопроса". Они говорят, что стали жертвой опасной армянской идеологии, которая почти никакого отношения не имела к Нагорному Карабаху как таковому. Азербайджанский оппозиционный деятель Иса Гамбар, к примеру, утверждает, что события февраля 1988 года в Карабахе стали проявлением ирредентистского движения, импортированного из Армении, и его можно было бы подавить путем своевременных действий бакинского руководства:

"Инициатива принадлежала армянской стороне. Они начали выдвигать территориальные претензии к Азербайджану. Они стояли за вспышкой сепаратистского движения в Нагорном Карабахе. Так что нет сомнений, что вся ответственность в этом вопросе лежит на армянских ультранационалистах. В то же самое время мы считаем, что тогдашнее руководство Азербайджана несет свою долю ответственности в том смысле, что оно не заняло более жесткую и решительную позицию -ведь тогда эту проблему можно было разрешить в течение первых нескольких дней" (1).

Армянский лидер Роберт Кочарян предлагает совершенно иные аргументы полагая, что конфликт в Карабахе был исторически неизбежен: "В 1917 году произошла революция. Когда центральная власть в [царской] России перестала существовать, эта проблема встала с предельной остротой. Три года шла война, и в итоге советские войска насильно присоединили Карабах к Азербайджану. Так что эта проблема была всегда, и было совершенно очевидно, что как только центральная власть ослабеет или исчезнет вовсе, случится то, что мы имеем сейчас. Это было совершенно очевидно для всех карабахских армян. В этом ни у кого не возникало сомнения – и мне кажется, что это было также очевидно и для самих азербайджанцев" (2).

Противоречащие друг другу взгляды на недавнюю историю показывают, как в советскую эпоху Армения и Азербайджан двигались разными политическими, экономическими и культурными курсами, которые редко пересекались. Это выросло во взаимное неуважение и страх.

Спор двадцатого века

Пытаясь выявить корни карабахского конфликта, мы должны, прежде всего, отвергнуть идею, что это был "извечный конфликт". Как по форме, так и по содержанию армяно-азербайджанские разногласия возникли чуть более ста лет назад. Нагорный Карабах, ставший яблоком раздора и причиной войн в 1905 и 1918-1920 годах, был передан Азербайджану в 1921 году, а его нынешние границы были окончательно установлены в 1923 году. Как заметили два американских историка, "можно сказать, что причины нынешнего конфликта скрыты в туманах двадцатого столетия" (3).

Идеологический контекст спора имеет вполне современный характер. Националистическая идеология – убеждение, что тот или иной этнос обладает исконным правом государственности на определенной территории – не играла сколько-нибудь существенной роли в регионе вплоть до конца девятнадцатого века. Так что нижеследующее описание затрагивает уже историю века двадцатого.

Корни этого спора восходят к тому периоду, когда Оттоманская и Российская империи находились в стадии умирания, а армяне и азербайджанцы открыли для себя идею национального самоопределения. Армян вдохновил пример движений за независимость на Балканах и в Восточной Европе. Ведущая националистическая партия в Армении, Армянская Революционная Федерация, больше известная под названием "Дашнакцутюн" (или "дашнаки"), была основана лишь в 1890 году. В то же самое время азербайджанцы, обратив свой взор на "тюркских братьев", начали укреплять связи с Турцией и встали на путь вооруженной борьбы за отделение от России.

Катастрофа 1915 года изменила и ускорила этот процесс. Крах Оттоманской империи и массовая резня армянского населения положили конец вековому проживанию армян в Турции и превратили российскую Армению в страну беженцев. Затем, с падением Российской империи в 1917 году, народы Кавказа неожиданно обрели независимость. В мае 1918 года три больших нации Кавказа образовали независимые государства. Наибольшую выгоду от независимости получила Грузия, потому что ни армяне, ни азербайджанцы не обладали всей полнотой власти в своих государствах. 28 мая Азербайджан провозгласил независимость с временной столицей в Гяндже, так как Баку все еще находился под властью большевистской Коммуны. Армяне объявили о своей независимости в тот же день и сделали это, с большой неохотой, в грузинской столице Тифлисе. Они только что остановили войска турок в битве при Сардарабаде и должны были через несколько дней подписать унизительный мирный договор.

Два националистических режима во главе с партиями Дашнакцутюн в Армении и Мусават в Азербайджане, взявших в 1918 году власть, заспорили о том, где пройдут границы между двумя государствами. Камнем преткновения стали три области с этнически смешанным населением: на карте они выстроились друг за другом с запада на восток, подобно опирающимся друг на друга костяшкам домино, – Нахичевань, Зангезур и Карабах. Азербайджану удалось при поддержке Турции взять под свой полный контроль самую западную область, Нахичевань, изгнав оттуда тысячи армян. В Зангезуре, расположенном восточнее, за горным массивом, беспощадный командир армянских партизанских отрядов Андраник смерчем пронесся по всему региону, сжигая азербайджанские деревни и изгоняя жителей. Ситуация в горах Карабаха была более сложной: местная ассамблея карабахских армян предприняла попытку провозгласить независимость, но у нее почти не было связи с находящейся по другую сторону гор Республикой Армения.

Когда в ноябре закончилась Первая мировая война, Турция капитулировала перед Антантой и вывела свои войска из Азербайджана. В республику вошли войска Великобритании, и Азербайджан провел первый год в качестве независимого государства под британским мандатом. Заинтересованные в Азербайджане как оплоте против большевиков и источнике нефти, англичане предприняли вялые попытки разрешить территориальный спор. В декабре в Шуше была учреждена британская миссия, просуществовавшая там восемь месяцев (где-то за городской стеной похоронены два британских солдата – ланкаширский пехотинец и патан с северо-западной границы).

Генерал Уильям Томсон, возглавлявший экспедиционный корпус, назначил в Карабахе крайне непопулярного среди армян губернатора-азербайджанца доктора Хосров-бека Султанова и уговорил командира армянских партизанских отрядов Андраника вернуться в Армению. Томсон говорил, что это лишь временная договоренность, и все оставшиеся вопросы будут разрешены на предстоящей Парижской мирной конференции (4).

Но Парижская мирная конференция так и не разрешила спор о границах. Англичане ушли из Азербайджана в августе 1919 года, оставив после себя обманутые ожидания и неурегулированные раздоры. В Карабахе вековая дилемма – сотрудничество или конфронтация? – стала причиной раскола армянской общины. Одни – в основном это были дашнаки и жители сельских районов – хотели воссоединения с Арменией. Другие – в основном большевики, торговцы и ремесленники – по словам армянского историка Ричарда Ованнисяна, "считали, что экономически область связана с западным Закавказьем, и искали возможности примирения с правительством Азербайджана, видя в этом единственный путь спасения Нагорного Карабаха от полной разрухи". Эта группа главным образом концентрировалась в Шуше, однако сторонники обеих групп были убиты или изгнаны в ходе жестокого подавления армянского мятежа в марте 1920 года, когда погибли сотни шушинских армян. Британский журналист С. И. Беххофер, путешествуя по Армении в апреле 1920 года, был потрясен картиной хаоса, экстремизма и насилия:

"Невозможно убедить партию ярых националистов, что два минуса не дают в сумме плюс. Соответственно, ни дня не проходило без того, чтобы обе стороны, армяне и татары, не выставляли друг другу целые списки взаимных обвинений – в неспровоцированных нападениях, убийствах, поджогах деревень и тому подобного. Налицо был порочный круг: каждое новое нападение татар или армян вызывало ответное нападение. Побуждаемые страхом, оба лагеря шли на все новые эксцессы. Дашнаки оставались у власти благодаря сложившейся ситуации, а ситуация была именно такой не в малой степени из-за того, что у власти были дашнаки" (5).

Предложенное Беххофером решение получило неожиданный резонанс восемьдесят лет спустя: он был убежден, что единственный способ разрубить узел состоит в том, чтобы всеми были признаны границы Армении и чтобы состоялся взаимный переход армян и азербайджанцев через новую границу – как это и случилось в 1988-1990 годах. Однако вскоре после поездки Бехховера в регион вновь вернулась старая имперская власть – Россия, надевшая новую военную форму. Большевики захватили Баку и свергли мусаватистское правительство. В мае 1920 года XI Красная Армия вошла в Карабах, и спустя полгода захватила власть в Армении.

Большевики поначалу решили отдать Армении все спорные территории, по-видимому, в награду за ее обращение в большевизм. В декабре 1920 года коммунистический лидер Азербайджана Нариман Нариманов приветствовал "победу братского народа" и объявил, что все три спорных района, Карабах, Нахичевань и Зангезур, отныне становятся частью Советской Армении. Это обещание, сделанное явно под давлением Москвы, никогда не было выполнено.

Весной 1921 года баланс сил изменился, и антибольшевистский мятеж в Армении сразу испортил отношения между Москвой и Ереваном. Все прошлые договоренности утратили силу. К тому моменту судьба Зангезура и Нахичевани уже была решена с помощью военной силы. Лидер дашнаков Нжде захватил Зангезур, изгнав оттуда остатки азербайджанского населения и добившись, как эвфемистически выразился один армянский автор, "реарменизации" региона (6). Азербайджанцы получили Нахичевань, и его статус был подтвержден Московским договором, подписанным в марте 1921 года между Советской Россией и Турцией. По этому же договору Карс, регион, ранее в основном армянский, отошел к Турции.

После этого под вопросом осталась лишь судьба Нагорного Карабаха. Окончательное решение относительно его статуса должны были принять шесть членов "Кавбюро", большевистского комитета по делам Кавказа, чья деятельность находилась под неусыпным наблюдением комиссара по делам национальностей Иосифа Сталина. 4 июля 1921 года бюро проголосовало за присоединение Карабаха к Советской Армении, против чего решительно возражал Нариманов. Спустя сутки, бюро решило, что "исходя из необходимости национального мира между мусульманами и армянами и экономической связи между верхнего и нижнего Карабаха, его постоянной связи с Азербайджаном, Нагорный Карабах оставить в пределах Аз ССР, предоставив ему широкую областную автономию с административным центром в г Шуше, входящим в состав автономной области" (7).

В июле 1923 года советские власти создали Нагорно-Карабахскую автономную область и через месяц утвердили ее административные границы. Армянский поселок Ханкенди стал областным центром и был переименован в Степанакерт, в честь одного из бакинских комиссаров, Степана Шаумяна. Область, населенная преимущественно армянами -94% от общей численности населения – получила новые границы, но оказалась оторванной от Армении. Десятки литров чернил было изведено на споры о том, почему Нагорный Карабах в 1921 году стал частью советского Азербайджана.

Аргументы за и против этого решения отражают самую суть политической подоплеки карабахской проблемы: экономические интересы и географические особенности Азербайджана сталкиваются с доводами армян, апеллирующих к демографической ситуации и исторической преемственности. Проще говоря, регион, который населен преимущественно армянами и в котором сильны традиции армянского самоуправления, был расположен восточнее естественного рубежа между Арменией и Азербайджаном, и экономически был интегрирован с Азербайджаном.

В 1921 году позиция большевиков отчасти изменилась в силу конъюнктурных стратегических соображений. Для них тогда приоритетной задачей было укрепление своей власти в Азербайджане, который только благодаря нефтяным месторождениям представлял куда большую важность, чем Армения. Кроме того, в 1921 году Азербайджан был формально независимым большевистским государством, близким союзником Турции.

Республика имела свой комиссариат иностранных дел, дипломатические представительства в Германии и Финляндии, консульства в Карсе, Трабзоне и Самсуне. Большевики в Москве надеялись, что новая мусульманская советская республика станет, по словам бакинского большевика Султана Галиева, "красным маяком для Персии, Аравии и Турции", способствуя их присоединению к мировой революции. Коммунистический лидер Армении Александр Мясникян позднее жаловался на угрозу Нариманова, заявившего, что "если Армения будет претендовать на Карабах, мы перестанем поставлять туда керосин".

Образование Нагорно-Карабахской автономной области внутри Азербайджана часто приводится в качестве примера политики "разделяй и властвуй", когда Москва натравливала один подвластный себе народ на другой, чтобы упрочить свою власть. Но это упрощенный взгляд. Разумеется, большевики восстанавливали империю всеми имеющимися у них средствами. Однако если бы они хотели только "разделять и властвовать", то было бы куда логичнее передать нагорно-карабахский анклав Армении, создав причудливый островок суверенной Армении внутри Азербайджана.

На самом деле, вероятно, решение Кавбюро было продиктовано далеко идущими соображениями как экономического, так и колониального характера. Ленин и Сталин сделали Нагорный Карабах элементом новой запутанной мозаики автономных областей и республик, которая шла на смену старой царской системе однородных губерний. Новые области должны были стать экономически жизнеспособными территориями, и все прочие соображения отходили при этом на второй план.

Так, скажем, на Северном Кавказе жителей равнинных и горных районов – таких, как кабардинцы и балкарцы, – воссоединили в границах одной автономной республики. Эти народности ранее не имели этнических связей, но планировалось, что они станут работать плечом к плечу на новых стройках социализма и поведут отсталые горные племена к светлому будущему. Решение оставить Карабах в составе Азербайджана было продиктовано той же экономической логикой.

Особенно на руку это было тысячам азербайджанских и курдских пастухов-кочевников, которые регулярно перегоняли отары овец на высокогорные пастбища Карабаха летом и спускались на равнины Азербайджана в зимнее время (8). В этом смысле образование Нагорного Карабаха точнее было бы назвать результатом политики "объединяй и властвуй". Причем советская разновидность подобного объединения сама по себе таила в себе немалую опасность, потому что стимулировала острую конкуренцию между новыми партнерами.

Маленькие империи

Непредвиденным побочным продуктом изобретенного Лениным нового административного устройства страны стало то, что новая система, привязав национальность к территории проживания, консервировала внутри себя национализм в скрытой форме. СССР был образован как федерация республик, названных по национальности. Каждая "союзная республика" (в 1922 году их было четыре, а после 1956 года – пятнадцать) сохраняла элементы суверенитета, включая формальное право выхода из состава Советского Союза. Все они имели свой флаг, герб, гимн и политические институты.

Большинство атрибутов суверенитета имели, впрочем, чисто декоративный характер и мало что значили в условиях жестких ограничений однопартийной системы авторитарного государства. Но при этом они подчеркивали и без того очевидные национальные различия, формализованные самой системой. Советский Союз (в отличие, например, от США), не был "плавильным котлом". Достигнув шестнадцати лет, каждый советский гражданин должен был заявить о своей национальной принадлежности, закрепленной в печально известном "девятом пункте" внутреннего советского паспорта.

Это означало, что все люди в СССР принадлежали, по крайней мере, к двум группам, а некоторые национальные меньшинства, вроде азербайджанцев и курдов, проживавших в Армении, например, или армян, лезгинов или русских в Азербайджане, к трем. Они принадлежали, во-первых, к национальности, указанной в их советских паспортах (курды, армяне, азербайджанцы и т. д.), во-вторых, они были гражданами союзной республики – России, Армении или Азербайджана, и, наконец, гражданами Советского Союза – то есть частью "советского народа" в целом.

Уже в послевоенные годы Советский Союз обрел свой стандартный серый внешний вид. Его граждане могли вступать только в одну партию, покупать только три вида сосисок, читать только "Правду", "Известия" и "Труд". Армянину или азербайджанцу многое было привычно – будь то одинаковые жилые дома или одинаковое мыло – и в Ташкенте и в Таллинне, равно как и в Баку и Ереване. Тем не менее, подспудно существовала масса различий. После смерти Сталина, баланс экономической власти начал смещаться от центра вовне – от России к союзным республикам. Кое-кто из русских даже жаловался, что бремя империи становится слишком дорогим. Говорит реформатор горбачевской эпохи Александр Яковлев:

"[В 1970-1980-е годы] Политбюро уже не обладало такой властью, как при Сталине. Во-вторых, появилось понимание того, что нам необходимо дать республикам некоторую степень свободы. В итоге они обрели бы определенную ответственность и перестали бы вечно клянчить: "Дайте денег, дайте денег, постройте то, постройте это". Все чаще звучала идея заставить республики платить за себя – ведь они работали, они зарабатывали свои собственные средства. Понимаете, советская империя была очень странной империей. Россия доминировала политически, но экономически она страдала, все делалось вопреки экономическим интересам России" (9).

Три кавказские республики постепенно упрочивали свою значимость, и ряд ярких атрибутов их нового статуса как мини-государств был закреплен в новой "брежневской" Конституции 1977 года. Так, в каждой республике язык титульной нации – грузинский, азербайджанский и армянский – стал официально считаться "республиканским языком" (в случае с Грузией Москва согласилась пойти на такой шаг после массовых уличных выступлений протеста). 72-я статья Конституции подтвердила, пусть только на бумаге, право союзных республик на выход из состава СССР, а статья 78-я гласила, что "территория союзной республики не может быть изменена без ее согласия" – это и стало конституционным козырем Азербайджана в карабахском споре.

Растущая уверенность доминирующих этносов союзных республик – армян, грузин и азербайджанцев – вынуждала национальные меньшинства чувствовать шаткость своего положения. Ситуация, позволившая Андрею Сахарову назвать союзные республики "маленькими империями", нашла отражение в демографической статистике. В Армении, численность армянского населения в период между двумя переписями 1970 и 1979 годов выросла на 23%, а численность азербайджанцев в этой республике за тот же период увеличилась лишь на 8%.

Это свидетельствовало о том, что азербайджанцы, у которых темпы роста рождаемости были весьма высоки, покидали Армению. В результате армяне составили более 90% населения Армении, что сделало ее самой гомогенной республикой Советского Союза. За тот же период в Азербайджане численность этнических азербайджанцев выросла на четверть, а вот численность армян и русских фактически упала. К 1979 году в Нахичевани армяне составляли лишь 1% населения или три тысячи человек. Карабахские армяне приводили этот факт как пример медленной "деарменизации" Нахичевани на протяжении двадцатого века и как пример того, что может случиться с ними.

Еще более малочисленные народности Кавказа, как, например, курды, также жаловались на ассимиляцию. В 1920-е годы азербайджанские курды имели свою национальную автономию к западу от Нагорного Карабаха – Красный Курдистан. В 1930 году ее упразднили, и большинство курдов постепенно стали считаться "азербайджанцами". По подсчетам одного из лидеров курдской общины, в настоящее время в Азербайджане проживает около 200 тысяч курдов, хотя официальная статистика говорит только о 12 тысячах (10).

Российский эксперт по национальному вопросу Валерий Тишков комментирует: "[Союзные республики] обращались со своими национальными меньшинствами куда жестче, чем Москва. При обсуждении причин распада [Советского Союза] основное внимание уделяется политике Москвы, но крупнейшими ассимиляторами были Грузия, Азербайджан и Узбекистан (Армения в меньшей степени, только потому, что там было меньше национальных меньшинств)" (11).

Феодальные первые секретари

В 1960-1970-е годы к власти в трех кавказских республиках пришли представители нового поколения первых секретарей ЦК местных коммунистических партий. Эдуард Шеварднадзе в Грузии, Карен Демирчян в Армении и Гейдар Алиев в Азербайджане были у власти более десяти лет и создали разветвленную сеть, основанную на безусловном подчинении вышестоящему начальнику. По сути дела, они были своего рода феодальными князьями, платившими дань Москве и единолично правившими дома.

Это наследие впоследствии помогло и Шеварднадзе, и Алиеву вернуться во власть в качестве президентов независимой Грузии и независимого Азербайджана в 1992 году и 1993 году. И никого особенно не удивляло, что при одной системе оба были преданными ЦК партийными боссами, а при другой в одночасье стали служащими народу национальными лидерами. В 1998 году в Армении Демирчян едва не последовал их примеру, но потерпел поражение во втором (спорном) туре президентских выборов.

Занимая с 1969 по 1982 годы пост первого секретаря ЦК Коммунистической партии Азербайджана, Гейдар Алиев был, вероятно, наиболее успешным руководителем союзной республики в СССР. Он поднял престиж некогда непривилегированной советской республики, постоянно продвигал азербайджанцев на высокие посты в стране и мастерски льстил Брежневу. Брежнев трижды посещал Азербайджан, где его всякий раз осыпали щедрыми подношениями и устраивали ему грандиозные приемы. Однажды Алиев преподнес ему кольцо с огромным бриллиантом,- Брежнев -,обрамленом пятнадцатью бриллиантами меньшего размера – союзные республики. Говорят, кольцо обошлось в астрономическую по тем временам сумму – - 226 тысяч рублей (12). Правда, и Брежнев отплатил не менее щедро.

В 1995 году, в одном из интервью Алиев рассказал, как ему удалось убедить Брежнева профинансировать строительство в Азербайджане нового завода по производству кондиционеров. И все потому, что во время партийной конференции в Ташкенте у советского лидера разыгралась бессонница:

"Утром [Брежнев] пошутил, что в его комнате всю ночь как будто какой-то трактор работал, и только под утро он понял, что это кондиционер. Кто-то ему сказал, что этот кондиционер выпущен в Баку. А мы действительно наладили выпуск кондиционеров на одном заводе, но конечно, не имея никакой технологии. Он ужасно шумел и не особенно охлаждал воздух, но ничего другого не было. И когда Брежнев удивился, как это в нашей стране не производятся кондиционеры, я предложил построить завод кондиционеров в Баку. Он согласился. После этого я стал проталкивать, то есть буквально проталкивать решение по этому вопроса. Потом я стал выбивать финансирование. И когда средства были выделены, министр электротехнической промышленности Антонов решил построить завод в Запорожье [на Украине], потому что он там когда-то обучал рабочих, и там легче было начать производство. Его логику можно было понять, но я пошел к Брежневу, и он сдержал свое обещание" (13).

Этот рассказ многое проясняет: почему советские люди на Кавказе и в Средней Азии каждое лето страдали от жары; как командная экономика оказалась не в состоянии обеспечить производство необходимых товаров: насколько оторваны были советские руководители от повседневных проблем советской жизни; как важно было иметь доступ к Брежневу; как принимались в стране важные решения.

Рассказ Алиева служит иллюстрацией того, как советская система, при всех разговорах о гармонии и братстве республик, способствовала конкуренции и соперничеству. Это особенно ощущалось именно на Кавказе, где региональное экономическое сотрудничество было на удивление слабо развито и, в силу абсурдности системы централизованного планирования, завод в Армении мог с таким же успехом иметь смежников в Минске или Омске, как и в соседнем Азербайджане.

В политической сфере брежневский авторитарный режим хоть и ограничивал полномочия местных руководителей, но зато не возлагал на них почти никакой ответственности: вместо разделения власти, между Москвой и регионами шел бесконечный торг за распределение благ и льгот. Будучи политически полностью подчинены центру, республиканские лидеры в Баку, Тбилиси и Ереване ревниво лелеяли свою личную власть и не имели ни малейшего стимула для взаимного сотрудничества.

Как следствие, отношения между руководителями трех закавказских республик оставались неважными. Говорили об острейшем соперничестве между Алиевым и Шеварднадзе, хотя впоследствии они наладили взаимоотношения в 1990-е годы, возглавив независимые Азербайджан и Грузию. Но самые плохие отношения установились, вероятно, между Алиевым и Демирчяном.

В 1970-1980-е годы Алиев и Демирчян враждовали по поводу распределения бюджетных ресурсов. Их самая знаменитая размолвка была вызвана планами строительства трассы, которая должна была пройти по территории Армении и соединить азербайджанский анклав Нахичевань с республикой, причем этот вопрос вновь был поднят в 1999 году, хотя и в совершенно ином виде. Как азербайджанский партийный руководитель, Алиев, уроженец Нахичевани, активно лоббировал идею строительства трассы союзного значения в Нахичевань через армянский Мегрийский район.

Это был престижный дорожно-строительный проект, причем трасса должна была пролегать только по советской территории, что могло бы принести номинальную выгоду всем заинтересованным сторонам. Однако Демирчян решительно выступал против проекта и в конце концов ему удалось его заблокировать. Он очевидно был убежден, что то, что хорошо для советского Азербайджана, – плохо для советской Армении.

Когда встал вопрос о прокладке шоссе через Мегри, Игорь Мурадян, впоследствии зачинатель движения карабахских армян, работал в республиканском Госплане – комитете государственного планирования. По его словам, ему дали задание: найти аргументы против строительства магистрали. "Нам нужно было доказать, что грузопоток в Нахичевань является незначительным".

Как мы уже видели, Мурадян, хотя и был активистом националистического движения, пользовался негласной поддержкой Демирчяна в своих кампаниях по дискредитации Алиева и Азербайджана. Отвечая на вопрос, почему глава Коммунистической партии республики оказывал помощь ему, диссиденту, Мурадян со смехом объяснил, что он просто оказался полезным оружием во внутренней борьбе за власть. "Дорогой мой, Советский Союз перестал существовать уже в начале семидесятых! – сказал он. – Существовали разные республики. Одна республика воевала с другой и так далее. Их совершенно не интересовали общечеловеческие идеалы" (14).

Три первых секретаря республиканских компартий пошли еще дальше по пути создания экономической самостоятельности и суверенности своих республик. Они активно выступали за возрождение "национальных культур", что давало им возможность узаконивать их власть внутри и укреплять имидж своих республик за их пределами.

Хрущевская оттепель 1960-х годов стимулировала всплеск интеллектуальной и культурной жизни во всех национальных республиках. Любое проявление нелояльности к России или коммунистической партии все еще было недопустимо, но писатели и историки теперь могли обращаться ко многим аспектам культуры и прошлого, которые до той поры находились под запретом. Это была своего рода мягкая деколонизация, совершаемая без жесткой политики. Размышления двух поэтов, азербайджанца и армянина, поразительным образом схожи. Вот что сказал Сабир Рустамханлы, известный азербайджанский поэт:

"Этот период – шестидесятые, семидесятые и восьмидесятые годы – был периодом маленького возрождения в Советском Союзе. В разных республиках начался процесс самоидентификации, национальное самосознание рослої Несмотря на то, что в студенческие годы нас заставляли изучать литературу, связанную со сталинизмом и тому подобное, наше поколение полностью отрицало это. В наших стихах, в наших произведениях, не было ни слова о советской идеологии, о братских узах с Москвой" (15).

А это рассказ армянки Сильвы Капутикян: "Руководство не подавляло наши национальные чаяния. Выходили совершенно необычные книги. Когда я была в Америке в 1964 году, я подарила одну из своих книг, посвященную целиком Армении, армянским проблемам, армянским трагедиям и тому подобное, одной женщине-дашначке. Она была поражена тем, как такое могло быть напечатано. Я объяснила ей, что у нас более или менее либеральное руководство – в хорошем смысле слова" (16).

Армения легко приспособилась к этому мягкому национализму. Россию и Армению так много связывало в смысле традиций и истории, что было несложно примирить армянский национализм и лояльность советскому режиму. В 1960-е годы в Ереване стали появляться символы армянской государственности. После снятия статуи Сталина – некогда самой высокой в мире – ее заменили статуей Матери-Армении. Был создан мемориал в память жертв геноцида, установлены памятники армянскому воителю пятого века Вартану Мамиконяну и даже командиру партизанских отрядов Андранику.

В Азербайджане оказалось сложнее вписать местный национализм в советский шаблон. И все же Алиеву удалось поднять престиж Азербайджана в глазах соседей. Азербайджанский язык стал языком официального делопроизводства и политической жизни. Останки репрессированного при Сталине поэта Гусейна Джавида были доставлены из Сибири и перезахоронены в Азербайджане. Алиев открыл памятники азербайджанским поэтам, таким как Вагиф и Низами. На этом фундаменте строилось новое здание национальной государственности Азербайджана.

Карабах как камень преткновения

По мере того, как в послевоенный период армяне и азербайджанцы все больше осознавали свою силу, Нагорный Карабах все чаще становился ареной столкновения их национальных амбиций. Нагорный Карабах, где армянское население составляло подавляющее большинство, стал единственным случаем в советской федеративной системе, где члены одной этнической группы, имеющей собственную союзную республику, руководили автономной областью, входящей в другую республику.

С самого начала партийные руководители Карабаха использовали весьма слабые институты, которые имели по статусу автономной области, для поддержания некоего уровня "арменизации" посредством библиотек, школьных учреждений, радиостанций и развития связей с Арменией.

Напряженность вокруг Нагорного Карабаха возникала еще при власти Сталина. В 1945 году руководитель Компартии Армении Григорий Арутюнов обратился к Сталину с просьбой передать область Армении. Азербайджанский руководитель Мир-Джафар Багиров дал отрицательный ответ в ироничной форме. После смерти Сталина карабахские армяне продолжали лоббировать этот вопрос в Москве (но никогда не в Баку). В 1965 году группа из тринадцати партийных работников и представителей армянской интеллигенции Москвы написала обращение к советскому руководству, жалуясь на методы управления Нагорным Карабахом из Баку.

Многие после этого были уволены с работы, а шестеро были вынуждены переехать из Москвы в Армению. Климат изменился после того, как в 1969 году Алиев стал руководителем Компартии Азербайджана и вступил в конфликт с двумя местными армянами, Гургеном Мелкумяном и Мушегом Оганджаняном, которые в течение предыдущих десяти лет руководили автономной областью.

Оганджанян, в 1960-е годы возглавлявший исполнительный комитет облсовета Нагорно-Карабахской области, то есть бывший как бы премьер-министром Карабаха, и сейчас остается членом местного парламента в Степанакерте. Он признает, что испытывал противоречивые чувства в отношении Алиева, с которым он потом тесно работал в Баку. С одной стороны, этот карабахский армянин восхваляет бывшего партийного руководителя за то, что он сделал для Азербайджана.

По словам Оганджаняна, в семидесятые годы он ездил на партийные конференции в Москву с высоко поднятой головой: "Когда Алиев был у власти, мы все гордились тем, что мы из Азербайджана. Потому что при его режиме, как в экономике, так и в политике, да и в материальном плане, дела пошли куда лучше, чем при других [партийных руководителях Азербайджана]" (17). Но с другой стороны, по словам Оганджаняна, Алиев "ужесточил политику" с целью усиления контроля Баку над Нагорным Карабахом.

В 1973 году довольно простой вопрос – празднование пятидесятилетия образования Нагорно-Карабахской автономной области стал предметом спора между Баку и Степанакертом. По словам Оганджаняна, они с Мелкумяном планировали провести торжественные мероприятия, которые подчеркнули бы историю и достижения Нагорного Карабаха как административно-территориальной единицы в составе СССР, а не как части Азербайджана.

С этой целью они намеревались пригласить на торжества со всего Советского Союза пятьдесят академиков и генералов, выходцев из Нагорного Карабаха. По словам Оганджаняна, высокие чиновники в Баку разгневались, увидев список приглашенных гостей – в основном из Москвы и Еревана. Они отложили проведение торжеств на несколько месяцев, а затем исключили из списка приглашенных большинство армян и русских. Лишенные помпезности торжества, на которых в основном присутствовали гости из самого Азербайджана, должны были подчеркнуть азербайджанскую принадлежность Нагорного Карабаха.

Алиев постепенно усиливал контроль над областью. В 1973-1974 годах он сменил в Карабахе все местное партийное руководство. Мелкумян был уволен, а Оганджанян получил высокую партийную должность в Баку. Новый карабахский партийный лидер Борис Кеворков, армянин, но не уроженец Карабаха, был женат на азербайджанке и всецело предан Алиеву. Говорят, за все четырнадцать лет пребывания на своем посту он ни разу не съездил в Армению.

Оценки социально-экономической ситуации в Карабахе в этот период расходятся. Тех, кто побывал там в 1988 году, поразила общая атмосфера полного безразличия. "Дороги были, как после атомной войны", – вспоминает московский чиновник Григорий Харченко, который был также неприятно удивлен антисанитарным состоянием системы водоснабжения. Эти впечатления, впрочем, нельзя воспринимать вне общего контекста. Азербайджан в то время был беднейшей из трех республик Закавказья: по официальным данным, средняя заработная плата в республике была на 25% ниже, чем в среднем по Советскому Союзу (18).

Согласно официальной статистике (к которой следует относиться с осторожностью), количество экономических показателей, превышающих средние по Союзу, в Нагорном Карабахе было больше, чем в Азербайджане. Недовольство карабахских армян своим экономическим положением заключалось не в том, что он жили хуже, чем остальной Азербайджан, а в том, что они могли бы жить еще лучше после присоединения к Армении.

Распределение прибылей в теневой экономике, которые с трудом поддаются оценке, было, по-видимому, куда более существенным фактором. Андрею Сахарову сообщили, что общий оборот капитала в теневой экономике Азербайджана в 1988 году составлял 10 миллиардов рублей, а в Армении – 14 миллиардов рублей (23). В Азербайджане процветал черный рынок горючего, цветов и черной икры, если ограничиться лишь тремя самыми популярными в Союзе продуктами. Азербайджанцы говорят, что в Нагорном Карабахе выращивалась марихуана.

Подпольная торговля была неотъемлемой частью повседневной жизни. Вот что пишет об Азербайджане летописец "советской мафии" Аркадий Ваксберг: "По-видимому, ни в одной другой республике мафии не удалось захватить так много должностей снизу доверху в государственном и партийном аппарате, в торговле, науке, сельском хозяйстве и культуре" (19). Еще больше удручало карабахских армян в 1970-1980-е годы то обстоятельство, что они явно проигрывали более мощным сетям азербайджанской теневой экономики: будучи национальным меньшинством, они не обладали достаточной силой и влиянием, чтобы претендовать на большой кусок пирога.

Но было бы ошибкой сводить проблему Нагорного Карабаха лишь к социально-экономическим факторам. Карабахские армяне не отрицают, что социально-экономическое положение региона отнюдь не было катастрофическим. В интервью в январе 1994 года, армянский лидер Роберт Кочарян сказал, что Карабах хоть и был отсталым регионом, но это не было главным фактором. "И все же я бы не стал сводить дело к тому, хорошо мы жили или плохо. Я не исключаю возможности, что даже если бы в Азербайджане все было хорошо, эти проблемы встали бы в любом случае. Я убежден, что есть вещи поважнее, чем хорошая или плохая жизнь, это народ понимает, и это заставляет народы стремиться к независимости" (20).

Ставка была сделана на нечто большее и менее материальное. Это можно назвать политикой самоопределения обеих сторон – в самом широком смысле слова. Армяне и азербайджанцы придерживались диаметрально противоположных представлений о культурной и политической идентичности Нагорного Карабаха. В этом отношении показательна советская демографическая статистика, данные которой более достоверны. Согласно этим данным, в Нагорном Карабахе на всем протяжении советского периода общая тенденция была не в пользу армянского населения: в то время как численность азербайджанского населения Карабаха резко возрастала, число армян оставалось примерно на одном уровне. В 1926 году в Карабахе насчитывалось 117 тысяч армян и 13 тысяч азербайджанцев. В 1979 году соответственно – 123 тысячи и 37 тысяч..

Одной из причин, объясняющих эти тенденции в демографии, была целенаправленная политика бакинских властей: азербайджанцы направлялись на постоянное место жительства в крупные населенные пункты Ходжалы и Шушу. Была и иная причина: область покидали карабахские армяне – в основном, имевшие высшее образование, – что укладывалось в русло демографических тенденций на Кавказе и в Советском Союзе в целом. Для наиболее профессионально активных работников единственная возможность карьерного роста была только в столице республики, в нашем случае – в Баку.

Но карабахские армяне, будучи национальным меньшинством, не обладали достаточными связями и высокими покровителями, а следовательно, имели меньше шансов подняться по республиканской партийной лестнице. Поэтому многие карабахские армяне устремляли свой взор на Ереван или Москву, и многие родители посылали своих детей учиться в русские школы Степанакерта (нынешний Карабах – в такой же степени русскоязычный, в какой и армяноязычный). Общины карабахских эмигрантов возникли в столь разных городах Советского Союза, как Ташкент, Москва и Грозный.

Для этой карабахской диаспоры и для интеллигенции, как в самом Карабахе, так и в Армении, все упиралось в спор двух культур в самом широком смысле. Та роль, которую они сыграли во всех этих событиях, опровергает гипотезу о том, что в условиях конфликта образованный средний класс действует как сдерживающий фактор. В Карабахе как раз произошло обратное: советская интеллигенция первой разорвала узы дружбы со своими соседями, в то время как рабочие и колхозники продолжали трудиться и жить в согласии и мире.

На вопрос о том, какой характер носили межэтнические отношения в советский период, бывший партийный работник из Карабаха Сергей Шугарян отвечает: "В верхних слоях [общества] не было никаких столкновений [на межэтнической почве], потому что люди опасались конфронтации. А на среднем уровне напряженность на национальной почве существовала всегда. На самом же низовом уровне все жили дружно, там вообще никаких проблем не возникало" (21).

Армянская интеллигенция составила длинный список претензий. Например, в Нагорном Карабахе отсутствовало телевещание на армянском языке, в армянских школах не преподавали историю Армении, 24 апреля в Степанакерте не отмечался День геноцида, директор местного краеведческого музея Шаген Мкртычян был уволен по приказу из Баку. Серьезную озабоченность вызвал тот факт, что десятки древних армянских церквей в Карабахе не только не действовали, но даже не ремонтировались и постепенно разрушались. Карабахские армяне сравнивали положение дел в области и в Армении, где национальная культура с санкции официальных властей, переживала возрождение.

Другими словами, суть всех этих претензий сводилась к тому, что Азербайджан всячески подавляет стремление Нагорного Карабаха считаться армянским культурно-историческим анклавом. Но у азербайджанцев подобное стремление не получало никакой поддержки, ибо они имели свое представление о Карабахе как об азербайджанском анклаве с давними культурными и историческими традициями.

В этом сюжете есть и еще один немаловажный поворот: если карабахские армяне ощущали себя культурно и политически ущемленными на территории Азербайджана, то карабахские азербайджанцы чувствовали себя не менее ущемленными на территории Нагорного Карабаха. Они приводят массу примеров дискриминации со стороны армян и рассказывают о том, как несладко им жилось в Степанакерте – городе с подавляющим армянским населением. "Армяне жили во сто раз лучше нас", – говорит директор школы Эльхан Алекперов, возглавлявший 1980-е годы Министерство культуры в Шуше. Он приводит в пример маленькую армянскую деревушку в своем районе, где имелся свой Дом культуры, в то время как в гораздо большем азербайджанском поселке вообще отсутствовали какие-либо культурные учреждения. "Они нас всячески унижали, – говорит Алекперов. – Как-то мы поехали в Степанакерт на музыкальный конкурс. У нас были очень сильные исполнители. Но когда мы вышли на сцену и начали исполнять своей номер, в зале вдруг погас свет, и отключились все микрофоны" (22).

От раздора к расколу

Советский Союз можно сравнить с огромным особняком с десятками темных комнат и отдельных квартир. Когда в 1980-е годы утомленный и престарелый хозяин особняка – руководство Коммунистической партии – начал было менять условия договора найма, заключенного с жильцами, последние сделали несколько неприятных открытий: особняк прогнил изнутри, договор был плохо составлен и полон противоречий, а дух "братства", с которым сюда вселились их деды, оказался мыльным пузырем. Тогда жильцы решили заняться ремонтом самостоятельно, да только переругались друг с другом и с домовладельцем. Даже после того, как хозяин умер, они продолжали вести яростные споры о том, кому какая квартира принадлежит по праву.

Армянские и азербайджанские "квартиросъемщики", затеявшие спор о Нагорном Карабахе, первыми обнаружили, что советская постройка обветшала и медленно рушится. Похоже, в конце 1980-х годов на ситуацию в Карабахе, которая, в отличие от других горячих точек, быстро переросла из раздора в открытый конфликт, оказали влияние три ранее не принимавшихся в расчет фактора.

Во-первых, карабахским армянам удалось мобилизовать свои силы благодаря имеющимся в наличии автономным институтам. Они использовали областной совет для принятия резолюции о выходе из состава Азербайджана в феврале 1988 года и применили полуофициальные средства борьбы – местную бюрократию, местную газету и радиостанцию – в целях усиления политической борьбы. В этом смысле Нагорный Карабах оказался первым из ряда мятежных регионов, включая Чечню и Абхазию, которые воспользовались своим автономным статусом как трамплином для отделения.

Это был хотя и существенный, но недостаточный фактор для развязывания конфликта. Так, в Крыму, который в 1954 году был передан от России Украине, тоже имелись достаточно сильные институты, но русские крымчане не решились поднять борьбу за отделение от Украины. Второй, куда более значительный, фактор в развязывании карабахского конфликта заключался в той легкости, с которой ненависть на этнической почве распространилась среди массы населения. Турецкий историк Халил Берктай называет эти массовые всплески страха и предрассудков "повестями ненависти". Это и было оборотной стороной "возрождения" 1960-х годов.

Причем, вызвать подобные всплески ненависти между Арменией и Грузией или Азербайджаном и Грузией было гораздо труднее. Армянские и азербайджанские ученые на протяжении двадцати лет отвергали любые аргументы коллег из противоположного национального лагеря. В 1988 году требовалась только инъекция политики – неразбавленного "спирта" – в эту гремучую смесь. Разгоревшаяся война брошюр, пропитанных ядом многолетнего опыта тенденциозных историографических штудий, сарказма, недомолвок и предвзятого цитирования, заражала ненавистью тысячи и тысячи людей.

У двух наиболее шовинистически настроенных бойцов интеллектуального фронта были одинаковые инициалы: "З" и "Б" – Зорий Балаян и Зия Буниятов. Оба состояли в КПСС, и оба вполне преуспевали при советской системе. Буниятов писал антиармянские исторические статьи еще с 1960-х годах. Возглавив азербайджанскую Академию Наук, он воспользовался своим новым статусом и поставил публикацию антиармянских материалов на поток. В 1990 году возглавляемая Буниятовым Академия выпустила 30-тысячным тиражом забытый расистский трактат, принадлежащий перу русского публициста начала ХХ века Василия Величко.

В книге "Кавказ" (1904 г.) Величко утверждал, что политическая неблагонадежность армян, как и евреев, объясняется плоской формой их черепов, и восхвалял лояльность азербайджанцев царскому режиму. "Насколько армяне и евреи, в силу расового инстинкта, нутром враждебны всякой государственности и особенно идее неограниченной монархии, настолько азербейджанцы [sic!] стихийно, органически ей сочувствуют – даже мятежники, даже разбойники". Ненависть Величко к армянам, кажется, стала единственным поводом, побудившим Буниятова переиздать сей труд (23).

Зорий Балаян, известный советский журналист и писатель, в 1984 году опубликовал книгу "Очаг", в которой рассказал о своих поездках по армянской земле. Среди важнейших памятных мест на этом маршруте он провокационно указал азербайджанский анклав Нахичевань и реку Аракс, протекающую по южной границе Азербайджана. "Я встретил восход на берегу Аракса. Мы беседовали с армянской рекой по-армянски" (24).

И хотя книга была написана в догорбачевскую эпоху, Балаян называл турок – в том числе и азербайджанцев – "врагами" и России и Армении. Книга вызвала бурю протестов в Азербайджане – на что автор, вне всякого сомнения, и рассчитывал. И все же этой ненависти, возможно, так бы и не позволили выплеснуться за пределы малотиражных изданий, если бы не третий фактор конфликта: ослабление контроля со стороны Политбюро и неуклонное падение авторитета Москвы.

В 1988 году центральная власть, сама того до конца не осознавая, начала отказываться от своего имперского мандата. Советскому Политбюро даже не пришло в голову начать диалог, как поступило бы любое демократическое руководство, с целью примирения конфликтующих сторон. Его единственным мощным оружием была военная сила, которую оно категорическим образом отказалось применить. Реформы Горбачева с пугающей стремительностью выявили, что фундаментальные доктрины, на которых покоился Советский Союз, были в сущности пустышкой. Говоря словами Юрия Слезкина, "лидеры страны поняли, как все труднее стало объяснять, что такое "социалистическое содержание" и, когда Горбачев наконец отбросил устаревшее марксистское пустословие, остался единственный язык – отточенный и привычный язык национализма" (25).

Исследователь национализма Эрнест Геллнер использует другую метафору, говоря, что национализм заполнил вакуум, где у него не было конкурента: "Этнический национализмї естественно был порожден сложившимися после семи десятилетий советского якобинства условиями. Его питает двойной вакуум: отсутствие серьезной противодействующей ему идеологии и отсутствие серьезных противодействующих ему институтов" (26).

По мере заполнения этого двойного вакуума, местные лидеры в Армении и Азербайджане с тревогой обнаружили, что "декоративный национализм", ими же санкционированный, обладает разрушительной силой, которая и смела большинство из них с властных постов. А простой народ отреагировал со смешанным чувством страха и энтузиазма, видя, как система, в которой он существовал, начала уходить из-под ног.

Чтобы дать разгореться конфликту, центру нужно было просто сидеть, сложа руки. В реальности же центр сделал наихудший выбор. В 1991 году он вручил каждой из сторон по чаше с ядом – передал обеим республикам советские военные арсеналы. Тем самым Москва позволила им превратить распрю, участники которой воевали друг другом охотничьими ружьями и острыми перьями публицистов, в полномасштабную войну, ведущуюся с применением танков и артиллерии.

Примечания:


1. Интервью с Гамбаром 7 апреля 2000 г.


2. Интервью с Кочаряном 25 мая 2000 г.


3. Laitin and Suny, "Karabakh: Thinking a Way out", p. 145

4. Томсон был в известной степени демонизирован армянскими историками за признание де-факто азербайджанского владычества над Карабахом, которое продолжалось и в коммунистическую эпоху. Но судя по архивным документам, его действия были продиктованы больше инстинктивным стремлением к стабильности, нежели армянофобией: полагая, что сохранение контроля Азербайджана над Карабахом наилучшим образом способствует стабильности в регионе, Томсон вместе с тем направил в Лондон телеграмму, о том, что армянам следует отдать территории в восточной Турции.

5. Bechhofer, In Denikin's Russia, p. 283.

6. Mutafian, The Caucasian Knot, р. 134


7. Историческая справка, стр. 33


8. Об экономических вопросах и в частности кочевниках, см.: Yamskov, Ethnic Conflict in the Transcaucasus.

9. Интервью с Яковлевым 8 декабря 2000 г.

10. Интервью с Шамилем Аскеровым 20 ноября 2000 г.

11. Интервью с Тишковым 5 декабря 2000 г.

12. Vaksberg, The Soviet Mafia, p. 192.

13. "Московский комсомолец" 18 октября 1995 г.


14. Интервью с Мурадяном 5 мая 2000 г.


15. Интервью с Рустамханлы 8 ноября 2000 г.

16. Интервью с Капутикян 26 сентября 2000 г.

17. Интервью с Оганджаняном 5 октября 2000 г.

18. В 1989 г. размер средней заработной платы в СССР составлял 182 руб.; в Азербайджане – 132 руб. См.: Ариф Юнусов. "Азербайджан в постсоветский период: проблемы и возможные пути развития". – В кн.: "Северный Кавказ и Закавказье: проблемы стабильности и перспективы развития" (Москва, 1997), стр. 130.

19. Vaksberg. The Soviet Mafia, p. 254

20. Кочарян, беседа с Андреем Карауловым в передаче "Момент истины" на телеканале ОРТ 10 января 1994 г., опубликовано в кн.: Арутюнян. События, том V, стр. 271.

21. Интервью с Шугаряном 13 декабря 2000 г.

22. Интервью с Алекперовым 7 июня 2000 г.

23. Величко. Кавказ, стр. 155

24. Балаян. Очаг, стр. 21

25. Slezkine, "The Soviet Union as a Communal Apartment", p. 229. Образ особняка – адаптация блестящей метафоры Слезкина, уподобившего Советский Союз коммунальной квартире.

26. Gellner, Nationalism in the Vacuum, p. 250.