|
||||
|
|
Глава 3 «Ауфбау-Ост», или «Сосредоточение на Восток» 14 июня — 14 ноября 1940 г.
Намерение Гитлера развить на востоке преимущества краха Франции, вероятно, стало известно генералам Рундштедту и Йодлю еще до конца немецкой кампании на западе. В любом случае уже шло автоматическое восполнение баланса сил. На второй неделе июня 1940 года, вопреки протестам армейского Генерального штаба, президент Рузвельт приказал передать более 20 % артиллерийских резервов армии Соединенных Штатов, причем несмотря на проблематичное будущее этой героической нации и официальный нейтралитет США, все еще имевший силу. Что касается позиции Советского Союза после падения Парижа, согласно неосмотрительным словам советского посла в Швеции госпожи Коллонтай, теперь «в общих интересах европейских стран занять оппозицию в отношении германского империализма. Стало очевидно, что немецкая угроза значительно больше, чем считалось ранее». В конце мая, озаботившись сбором советских войск против Румынии, Гитлер, вероятно, вовсе не был доволен адресованным итальянцам открытым советским предостережением от 6 июня, предлагающим не вмешиваться в этот благоприятный момент в войну на Балканах. Ожидали немцы этого или нет, но быстрое установление русскими контроля над правительствами балтийских государств 15–19 июня отражало намерение Москвы воспользоваться хотя бы остатками немецкой кампании на западе. А комплименты министра Молотова относительно «блестящего успеха» немецкой армии во Франции никоим образом не ослабили шок, когда 23 июня русские потребовали немедленной уступки Румынии, причем не только Бессарабии, приписанной ей соглашениями 1939 года, но также провинции Буковина, не рассматриваемой в 1939 году как возможная сфера влияния СССР. За довольно-таки неловкими советскими опровержениями того, что восемнадцать-двадцать дивизий Красной армии, отправленные в балтийские государства, находятся там как угроза рейху, последовала частичная сдача позиций по вопросу Буковины. Южная половина этой провинции, густонаселенной этническими немцами, была оставлена немцам, а остальная ее часть 28 июня была оккупирована советскими войсками. Тем не менее итальянский министр иностранных дел граф Чиано отметил: «Столицей, в которой концентрируются все нити заговора против немецкой победы, является Москва. Ситуация выглядела совершенно иначе, когда в августе и сентябре 1939 года большевики подписывали пакты с нацистами. В то время они не верили в триумф Германии». Веком раньше австрийский министр иностранных дел граф Меттерних предостерег обеспокоенного царя против возвеличивания за счет мелких безобидных соседей, тем самым ликвидировав оплот безопасности России против Наполеона. Черчилль оптимистично предположил 27 июня: «Если Гитлер не сможет разбить нас здесь, он, возможно, повернет на восток. На самом деле он может это сделать, даже не прибегая к вторжению [в Великобританию], чтобы найти использование для своей армии и ослабить зимнее напряжение». Короче говоря, русские больше не могли обижать своих малых соседей, если, конечно, не хотели нажить себе новых врагов. Более пессимистичный, чем фюрер, барон фон Вайцзеккер 30 июня заявил: «Возможно, Британии потребуется еще одна демонстрация нашей военной силы, прежде чем она развяжет нам руки в Восточной Европе». На следующий день Сталин принял нового британского посла сэра Стаффорда Криппса, доставившего послание от Уинстона Черчилля, касающегося угрозы германской гегемонии для периферийных европейских держав — Великобритании и Советского Союза. Несмотря на свой последующий лживый доклад об этой встрече немцам, Сталин вроде бы признал в беседе с Криппсом серьезность немецкой угрозы, но снова озвучил свое намерение избежать конфликта с рейхом, даже если это приведет к тому, что Советскому Союзу придется в одиночестве сражаться с Германией в 1941 году. Днем позже, 2 июля, когда Гитлер без особого желания отдал приказ готовиться к вторжению в Великобританию, генералу Гальдеру было поручено обдумать операцию вторжения в Россию, которая должна была заставить ее признать доминирующее положение Германии в Европе. Уже 3 июля Гальдер записал, что стратегическим вопросом момента является следующий: «Англия или Россия?» В послевоенном анализе одного из первых участников планирования операции против России фельдмаршала Фридриха Паулюса говорится об опасении Гитлера, что любая попытка вторгнуться в Британию, не важно, успешная или нет, будет неизбежно препятствовать его шансам ведения кампании на востоке. И решающим летом 1940 года огромная антипатия фюрера к Советскому Союзу явно перевесила его более или менее выраженную враждебность к Великобритании. В то время как жестокое нападение британцев на теперь нейтральный французский флот в Оране 3 июля, возможно, уменьшило надежды Гитлера на мир с Великобританией, он оставался сравнительно безразличным к недавним добровольным предложениям помощи в ведении войны со стороны японцев, испанцев и французов Виши, как и к попыткам Муссолини заручиться одобрением Германии на разные итальянские смелые инициативы в Средиземноморье. 11 июля Гитлер согласился с гроссадмиралом Редером, что вторжение в Великобританию через Канал должно состояться только в качестве последнего средства, а двумя днями позже фюрер в конце концов нашел в том успешное решение дилеммы: теперь оказалось, что именно надежды Великобритании на советское вмешательство поддерживали ее иначе необъяснимое нежелание заключить мир. Это якобы расстроило Гитлера, на том основании, что Япония и Америка, а вовсе не рейх, выиграют от пролития германской крови ради завоевания Британии и распада Британской империи. На деле, как показывает одновременно отданный Гитлером приказ о замедлении идущей в Германии демобилизации, беспокойство фюрера о судьбе Британской империи было главным образом прикрытием. Ему было необходимо найти предлог для собственного штаба, чтобы оправдать новую широкомасштабную кампанию против Советского Союза. Гитлеровская амбивалентность по отношению к Британии вновь проявилась, когда 16 июля он добавил к указанию вторгнуться в Британию, «если необходимо», публичное обращение 19 июля к рейхстагу положить конец войне с англичанами. В своей впечатляющей речи фюрер заявил, что ему «почти что» больно уничтожать империю, которой он никогда не имел намерения повредить. Он не видел «причин, по которым эта война должна продолжаться», если британцы готовы пожертвовать Уинстоном Черчиллем и своей долей бывших немецких колоний. Убедившись в отсутствии ответа англичан на его мирное предложение и постоянно помня о своих собственных сомнениях, касающихся «очень опасного» вторжения в Британию, Гитлер 21 июля рассказал о своих идеях армейской верхушке. Несмотря на признание фюрера в том, что нет никаких признаков агрессивности русских по отношению к Германии, все же предполагаемое заигрывание Сталина с Британией, якобы ради выигрыша времени и территории, было названо Гитлером истинной причиной начала планирования нападения на Советский Союз осенью 1940 года. На следующий день генерал Гальдер был проинформирован, что фюрер приказал собрать от 80 до 100 дивизий в течение следующих четырех-шести недель. Он хотел сокрушить Красную армию (силы которой оценивались как 50–75 дивизий) и, кроме того, проникнуть в глубь территории Советского Союза достаточно далеко, чтобы предотвратить воздушные атаки русских на рейх и позволить люфтваффе бомбить промышленные предприятия Урала. В качестве политических целей Гитлер наметил доминирование Германии в Прибалтике, Белоруссии и на Украине. Фюрер признал, что такая кампания этой осенью ослабит текущие воздушные налеты на Британию, но уже приступил к обсуждению с гроссадмиралом Редером перспективы, устраивающей обе стороны, отложить приобретающее все более гипотетический характер вторжение в Британию до мая 1941 года. В течение следующей недели, пока Гальдер обсуждал возможность выступления сотни немецких дивизий на Москву и захвата с этой центральной позиции Украины, фельдмаршал Кейтель убедил фюрера, что с точки зрения логистики невозможно вовремя вернуть немецкую армию из Франции для начала кампании осенью того же года. Как молодой Мольтке был вынужден объяснить кайзеру Вильгельму II в 1914 году: переброска нескольких миллионов человек не может производиться без подготовки и в последний момент, какими бы неотложными или благоприятными ни были политические обстоятельства. 29 июля генерал Йодль сообщил новость о намерении Гитлера напасть на Россию в 1941 году полковнику Вальтеру Варлимонту и его штабу в ОКВ. На вопросы шокированных военных относительно возможности такого нападения до победы над Англией Йодль дал весьма неубедительное объяснение. Он сказал, что мотив фюрера — собрать больше сил для покорения Великобритании, разгромив Красную армию, тем самым якобы высвободив людей и технику для переправы через Канал осенью 1941 года, то есть сразу после завершения русской кампании. Наконец, Йодлю пришлось сказать скептикам из штаба ОКВ, что фундаментальное намерение напасть на СССР в 1941 году больше не является предметом обсуждения. Гитлер уже принял решение. Верховному командованию армии (ОКХ), которое предпочло бы нанести «решающий удар» по Великобритании на относительно безопасном Средиземноморском театре, вместо этого пришлось поручить бригадному генералу Эриху Марксу (удивительно подходящая фамилия!) планирование русской кампании в следующем году. В этот период гроссадмирал Редер и его военно-морской флот оставались в неведении относительно восточных планов. 31 июля, встретившись с армейской верхушкой в Бергхофе, Гитлер, дождавшись ухода Редера, изложил свои предложения относительно России в подробностях. Он снова назвал операцию оправданной, потому что «Россия является фактором, на который Британия определенно делает ставку. Что-то случилось в Лондоне. Англичане были совершенно подавлены. Теперь они снова воспрянули духом». Далее Гитлер сказал:
В заключение Гитлер решил увеличить армию на 50 дивизий, таким образом доведя численность, используемую в Восточной кампании, до 120 дивизий, оставив 60 дивизий охранять его завоевания на западе. Фюрер сделал над собой усилие и заметил, что чем больше дивизий вторгнутся в Россию, тем лучше. В отличие от недавно завершенной операции на западе в кампании на востоке не должно быть ограничений, по крайней мере по стандартам гитлеровского рейха. Что касается утверждения Гитлера о том, что Советский Союз — это страна, на которую в основном надеется Великобритания, американский посол Джозеф Кеннеди высказал такой же циничный, хотя и несколько более искренний взгляд, когда 31 июля отправил из Лондона в Государственный департамент США телеграмму следующего содержания: «Не позволяйте никому совершить ошибку; эта война, с точки зрения Великобритании, ведется устремив взоры только в одну сторону — к Соединенным Штатам Америки. Они понимают, что, если не произойдет чуда, в перспективе у них нет шансов». При таких обстоятельствах сталинская осторожность летом 1940 года так же понятна, как и излишняя уверенность Гитлера в Восточной кампании. 1 августа генерал Гальдер изложил генералу Марксу основные положения будущей кампании в России, подчеркнув и главный удар в направлении Москвы, и определенную логистическую слабость, присущую любой атаке из Румынии на Украину. Гальдер всегда уделял меньшее значение операциям на периферии для того, чтобы они с самого начала не сказались на главном ударе — на русскую столицу. Следует отметить, что акцент, сделанный Гальдером на Москву, мог войти в потенциальное противоречие с заявлением Гитлера от 31 июля о том, что первая и вторая атаки немцев будут против Украины и Прибалтики, а в Москве они сойдутся лишь позднее. План Маркса, переданный ОКХ 5 августа, в основном воплощал взгляды Гальдера, видевшего главной целью Москву, а атаки в Прибалтике и на Украине рассматривались как второстепенные. Маркс наметил развертывание 147 немецких дивизий, организованных в пять армий, три из которых будут находиться севернее Припятских болот. Планом предусматривался выход немцев на линию Москва — Ленинград через шесть-двенадцать недель. Для достижения конечной цели — линии Архангельск — Горький — Ростов, по его оценке, требовалось девять-семнадцать недель, в зависимости от силы сопротивления русских. В одном отношении план Маркса оказался довольно реалистичным: по немецким оценкам, Красная армия насчитывала около 150 дивизий, которые она могла выставить против немцев и финнов. Маркс же считал, что русские предпочтут занять передовые позиции, тем самым дав немецкой армии возможность уничтожить Красную армию раньше, чем она сумеет отступить в глубь территории СССР. Сразу после передачи своего плана командованию генерал Маркс обсудил его с генерал-майором Эрихом Кестрингом, весьма компетентным германским военным атташе в России. Тот поклялся держать план в тайне от своих начальников-русофилов, таких как посол Шуленбург. Кестринг не согласился с тем, что взятие Москвы станет решающим фактором в поражении Красной армии. Он слишком долго имел дело с Россией и знал, что советские ресурсы за Уралом, так же как и русская смекалка, и способность русских экспромтом создавать новые связи, позволят им выжить после потери столицы, хотя она и является центром связей такого опасно централизованного государства, как Советский Союз. Кестринг признал, что Красной армии потребуется не меньше четырех лет, чтобы оправиться от сталинских чисток. В будущем отдельные аспекты аргументов Кестринга окажутся бесценными для Гитлера в его спорах с ОКХ. Первая директива, касающаяся логистической подготовки операций в Советском Союзе, получила кодовое название «Ауфбау-Ост», или «Сосредоточение на восток», и была издана 9 августа. Правильно оценил гроссадмирал Редер ее значение или нет, но он в любом случае должен был почувствовать, что ветер подул в другом направлении, когда 13 августа получил информацию о том, что фюрер требует усиления оборонительных сооружений и развертывания дополнительных сил армии в Северной Норвегии на случай атаки русских. Немецкая армия, как было сказано Редеру, займет ценные никелевые месторождения в районе Петсамо в случае возобновления русско-финского конфликта. Операция в районе Петсамо получит кодовое название «Рантье». В ней примет участие 2-я горная дивизия с новой передовой базы в Киркенесе — в Норвегии на финской границе. На следующий день генерал Томас, глава армейского ведомства экономики и вооружений, не поддерживавший нацистов, получил сообщение рейхсмаршала Геринга о том, что фюрер намерен поставлять военную технику и оборудование в Советский Союз только до весны 1941 года. Это «указание», каковым посчитал его Томас, касающееся глубоко засекреченного будущего, подсказало необходимость обеспечить приоритет поставкам, предназначенным для вполне безобидно звучащей операции «Ауфбау-Ост». Он был прав, поскольку подготовка к альтернативной конкурирующей операции «Морской лев» — вторжению в Великобританию — все чаще сталкивалась с трудностями ввиду явного безразличия фюрера и Редера и активного сопротивления Королевских ВВС. 18 августа один из агентов Геринга получил разрешение отправить запасы и персонал люфтваффе через Финляндию в Северную Норвегию, и одновременно рейху предоставлялся опцион на финских никелевых шахтах, теперь столь желанных для Советского Союза. Взамен финны получили военные грузы из Германии. Желая приобрести союзника для прикрытия своего северного фланга, Гитлер уже перешел от идеи защиты Финляндии против советской угрозы к намерению вознаградить финнов всей восточной частью Карелии, если они помогут Германии перерезать жизненно важную железную дорогу в Мурманск. Аналогичная тенденция к нацистскому вмешательству против СССР на немецком фланге Балкан стала очевидной в середине августа 1940 года, хотя первоначально была только средством держать и русских, и итальянцев подальше от этого района. Желая оправдаться перед Риббентропом, вся внешняя политика которого строилась на германо-советском пакте 1939 года, Гитлер безосновательно заявил, что, если русские возобновят свои претензии насчет Румынии, угроза, нависшая над нефтяными месторождениями в Плоешти, сделает рейх зависимым от доброй воли Сталина для дальнейшего ведения войны. Как выяснилось, желание венгров захватить у слабой Румынии Трансильванию дало Гитлеру хороший повод для германского вмешательства. 28 августа он разъяснил графу Чиано, что война между Венгрией и Румынией обязательно скажется на импорте странами оси румынского бензина. Более того, такой конфликт может спровоцировать советское нападение на Балканы, «если позволят обстоятельства». Учитывая такие возможности, фюрер уже укрепил гарнизон в Польше двенадцатью новыми немецкими дивизиями, включая две бронетанковые дивизии на юге, удобно расположенные для быстрой переброски в Румынию в случае советского наступления в этом направлении. Серьезность намерений Гитлера помешать любым действиям СССР видна и из его приказа, отданного в это же время, который избавил силы для якобы неминуемого вторжения в Великобританию от нескольких сотен самолетов, чтобы быстрее укрепить войска для румынской операции, если таковая потребуется. Гитлер считал, что «Морской лев» вполне может подождать. После того как навязанный странами оси диктат разделил Трансильванию между Венгрией и Румынией, 31 апреля немецкий посол в Москве получил неблагодарное задание объяснить этот односторонний акт стран оси раздраженным русским. Аргумент Риббентропа, гласящий, что поскольку СССР уже удовлетворил свои требования касательно Румынии, то не может возражать против германской гарантии границ оставшегося государства, вероятно, был для него лучшей линией поведения. Тем не менее на следующий день, отвечая послу Шуленбургу от имени советского правительства, министр иностранных дел Молотов заявил, что Германия нарушила пункт 3 пакта с СССР. Это статья, требующая взаимных консультаций между двумя сторонами, прежде чем одна из них предпримет какие-либо действия в Восточной Европе. На это Риббентроп возразил, что русские в июне 1940 года оккупировали территорию, предназначавшуюся рейху, и что он получил лишь короткие уведомления об оккупации русскими Бессарабии и Северной Буковины, несмотря на то что в этих провинциях живет много этнических немцев. Однако было очевидно, что масло уже выплеснуто в огонь. Как впоследствии с присущей ему язвительностью написал граф Чиано: «Мечты русских рассеялись навсегда». Это стало результатом решительной нацистской интервенции в Румынию. Дальнейшее отсутствие иллюзий, проявленное, по крайней мере, немецкой стороной, отразилось в новой директиве, изданной 6 сентября генералом Йодлем в ОКВ, абверу адмирала Канариса. Отныне и впредь Гитлер будет пытаться ввести в заблуждение только русских, хотя, конечно, будет давать рациональные обоснования своих действий собственному народу, когда того потребуют обстоятельства. В директиве сказано:
В то же время отвлечение атак люфтваффе от британских аэродромов на ночные бомбежки Лондона отражало все более очевидную бесполезность «Морского льва». И Герман Геринг присоединился к гроссадмиралу Редеру в попытке отвлечь внимание фюрера на юг. 6 сентября Редер рекомендовал Гитлеру, в случае если «Морской лев» не состоится, захватить Суэц, Гибралтар и даже Канары, как часть войны против Великобритании, и сделать это раньше, чем вмешаются Соединенные Штаты. Хотя Гитлер выражал аналогичное одобрение относительно обширных средиземноморских планов Редера, как он раньше высказывался по поводу «Морского льва», план операции «Ауфбау-Ост», который генерал-майору Фридриху Паулюсу предстояло переработать в начале сентября, в большей степени воплощал подлинные интересы фюрера. Эксперт в использовании танковых формирований, Паулюс был согласен со своим непосредственным начальником генералом Гальдером, отдавая предпочтение операциям против Великобритании на Ближнем Востоке, вместо того чтобы добавить Советский Союз, как новое бремя к общему грузу стратегических проблем рейха. Одновременно, в качестве сдерживающего момента для нового задания Паулюса, генерал Йодль поручил своим людям в ОКВ составить независимый план операций против СССР. План ОКВ, переданный Йодлю 19 сентября, делал акцент на атаку на Москву и Ленинград, исключая наступление на Украину, однако не отдавал ясного предпочтения одной из двух северных операций. Финны в этой предварительной разработке ОКВ также должны были двигаться прямо на Ленинград, а не к Мурманской железной дороге. С уменьшением шансов на вторжение в Великобританию ярость Гитлера, направленная против Советского Союза, становилась сильнее. 14 сентября он сказал Гальдеру: «Мы не истекли кровью, как ожидали русские. Мы достигли величайших побед, не заплатив за них высокую цену. <…> Расчеты России оказались неверными». 17 сентября операция «Морской лев» была отложена на неопределенный срок и в дальнейшем использовалась только в качестве прикрытия действий на востоке — вновь наполеоновская аналогия, но теперь 1805 года. Немцы теперь услышали о сосредоточении сил Красной армии на западе России — там собралось около 120 дивизий, и генерал Гальдер пришел к выводу, что Советы, вероятнее всего, ожидают немецкого нападения в 1941 году. В советских вооруженных силах снова началась широкая антинацистская пропаганда, однако оснащение армии современными танками и самолетами велось крайне медленными темпами, и не было времени создать крупные независимые танковые подразделения, подобные тем, что немцы с блеском продемонстрировали в Польше и во Франции. И наконец, Сталин так и не сумел отказаться от чистки высшего офицерского состава, несмотря на явную нехватку, возникшую в результате чисток, среди командиров пехотных полков профессиональных военных, выпускников командных училищ. Героические усилия нового комиссара обороны маршала Тимошенко реорганизовать и обучить Красную армию для ведения мобильной войны, навязанной немцами, учитывая недостаток офицерского состава, потребовали больше времени, чем мог предоставить Гитлер. Другие неблагоприятные последствия ошибок Сталина стали проявляться, когда немецкие интересы переместились на юг и на восток. Новый фашистский диктатор Румынии генерал Антонеску проинформировал немцев, что рейх может и должен напасть на Советский Союз и Румыния ему в этом поможет. Гитлер, хотя и не склонный на этой стадии раскрывать свои намерения впоследствии любимому правителю на Балканах, все же согласился послать обширный контингент немецких инструкторов, которые должны были подготовить румынскую армию к будущей роли, намеченной Антонеску. Более того, эта «учебная» миссия имела параллельное задание защитить нефтяные месторождения Плоешти от разрушения или советской оккупации. В то же время 22 сентября немецкий министр иностранных дел подписал соглашение с Финляндией, позволившее передвижение всех типов подразделений немецких вооруженных сил по территории Финляндии. Русским скептикам объяснили, что эти немецкие подразделения направлены для перехода в Норвегию, что вряд ли помогло русским сохранить лицо, не говоря уже о том, чтобы умерить их тревоги. В середине сентября снова заявила о себе Испания в лице дальнего родственника генералиссимуса Франко Серрано Суньера. Фюрер согласился с Суньером, что ограниченная немецкая помощь в захвате Гибралтара закроет пролив от англичан, но непомерные территориальные претензии испанцев во французской Северной Африке испугали Гитлера, поскольку существовала вероятность перехода французов впоследствии к генералу де Голлю. Экономические требования испанцев тоже раздражали фюрера, тем более учитывая его предыдущую помощь и текущие проблемы его военной экономики. Точно так же хитрая попытка адмирала Редера 26 сентября вызвать фюрера на разговор о Восточной кампании, подчеркнув важность Средиземноморья как альтернативы, встретила вежливое согласие Гитлера с тем фактом, что ситуация на Средиземном море должна быть урегулирована в течение зимних месяцев. Тем не менее, как мрачно признался Редер спустя несколько лет, на практике фюрер остался ярым приверженцем внезапного нападения на СССР, и с тех пор большинство блестящих возможностей на Средиземном море отражали это твердое намерение. В то время, когда энергия стремления Гитлера постепенно затрагивала даже второстепенных членов окружения фюрера, стал очевиден новый курс американской политики — отход от нейтралитета и сближение с Великобританией. После обмена американцами 50 эсминцев на аренду места на британских базах в Западном полушарии партнеры по оси так же не могли позволить себе игнорировать эффект от влияния дипломатии Рузвельта на мораль англичан, как и отрицать скрытое сопротивление Советского Союза их экспансионистским проектам. Нацистские лидеры решили дать ответ открытой американской и тайной советской реакции таким же образом: открыто предостеречь американцев и неявно — русских. В то время Тройственный союз, заключенный 27 сентября 1940 года, официально не был направлен против Советского Союза, как объяснил Риббентроп подозрительному советскому министру иностранных дел в очередной телеграмме, направленной в последнюю минуту. Формально это соглашение между Германией, Италией и Японией было призвано разубедить Соединенные Штаты вступать в войну в Атлантике или на Тихом океане, угрожая ответными тройственными действиями в случае американской акции. Однако наделе немцы перехитрили самих себя, поскольку, с одной стороны, пакт усилил стремление японцев двигаться на юг против англосаксонских сил на Тихом океане. С другой стороны, он подтолкнул русских и японцев к более конструктивным отношениям между собой, чтобы обеспечить защиту своих границ, когда действия ведутся в других местах. Понятно, что на этой стадии остававшийся приверженцем выполнения пакта 1939 года с Советским Союзом Риббентроп мог предложить такую политику, как косвенный метод обеспечения более полного участия стран оси в войне с Западом, более чем в конфликте с СССР, которого все еще можно было избежать. Но в перспективе влияние Тройственного пакта стало катастрофическим для гитлеровской кампании в России. Япония теперь действовала в направлении неправильном для будущих великих стратегических планов фюрера. Советская азиатская «задняя дверь» оказалась плотно закрытой при активной помощи ошибочной дипломатии Риббентропа. 4 октября Гитлер встретился с Муссолини и объяснил ему, как раньше генералу Гальдеру, что расчеты Сталина относительно продолжительности и характера войны неверны. После того как Риббентроп поторопился указать, что русские боятся немцев и не начнут в отношении их никаких недружественных действий, Гитлер выразил сомнение в том, что Советский Союз можно отвлечь от Европы, направив его внимание в направлении Индии или Индийского океана. В любом случае Гитлер считал, что русские не станут проблемой для рейха, даже в самом худшем случае. «Большевизм, — с пафосом проговорил Гитлер, — это доктрина людей, которые находятся на самой низкой ступени развития цивилизации». Через неделю немецкому министерству иностранных дел была поручена бесполезная задача — убедить русских в том, что открытое прибытие немцев в Румынию обусловлено невероятным предлогом — охраной нефтяных месторождений Плоешти от англичан. Растерявший вежливость Молотов отказался признать какую-либо угрозу для Румынии со стороны англичан, заявив, что они слишком заняты борьбой за свое существование, чтобы вмешиваться в события, происходящие в столь удаленных от них регионах нижнего Дуная. Официальная советская политика того периода была настолько резкой, что англичане получили основания надеяться на улучшение взаимоотношений с явно перепуганными русскими. Риббентроп был против происходящего. Отчаявшись поддержать разваливающийся пакт с Советами, он 13 октября обратился к Сталину с пространным оправданием немецкой политики. В рамках этого призыва de facto восстановить прежние взаимоотношения немецкий министр иностранных дел пригласил Молотова в Берлин для консультаций с фюрером относительно будущего урегулирования советской внешней политики с политикой государств, подписавших пакт о Тройственном союзе. 12 октября Муссолини, почти так же как и Сталин ошеломленный неожиданной немецкой интервенцией в Румынию, сообщил Чиано, что собирается нападать на Грецию, чтобы восстановить равновесие с рейхом на Балканах. Итальянский министр иностранных дел, явный германофоб, был в восторге, несмотря на враждебность итальянской армейской верхушки, командования флота и военно-воздушных сил. Дуче не проинформировал немцев о намеченной дате операции, но Гитлер, похоже, не сомневался в ее неизбежности — немецкая разведка хорошо поработала. В противоположность своему последующему обоснованию ex de facto, когда греческая экспедиция оказалась неудачной, фюрер на этот раз не хотел раздражать дуче и не выступил с открытым возражением против итальянской акции, которой предстояло внести существенный вклад в отсрочку его нападения на Советский Союз в следующем году. 23 октября Гитлер встретился с генералиссимусом Франциско Франко, прежде чем дела с Италией на Балканах достигли критической точки. Встреча произошла в Андае — городке на испанской границе. Подозревая, что его хотят сделать еще одним Годоем для нацистского Бонапарта, Франко не выказал интереса к мнению Гитлера, заключавшегося в том, что самая большая проблема Северной Африки — сохранить ее от де Голля. Такая немецкая политика мешала колониальным претензиям Испании, и потому Франко отказался вступить в войну или захватить Гибралтар с помощью немцев в январе 1941 года, как предлагал Гитлер. Покинув Андай в большом раздражении, Гитлер и бестактный Риббентроп отправились во французский Монтуа с тем, чтобы убедить маршала Петена поддержать рейх против Великобритании в войне. Попытка нацистов заставить другую латинскую нацию связать руки британцам на Средиземноморье также провалилась. После этого Гитлер вернулся в Германию, где получил еще более неприятную информацию о намерении итальянцев напасть на Грецию. 28 октября прибыв во Флоренцию для последней попытки удержать Италию от вторжения в Грецию, Гитлер был встречен на железнодорожном вокзале элегантным дуче, который сообщил, что итальянская армия в Албании два часа назад пересекла границу Греции. Принимая во внимание большое недовольство Гитлера местью Муссолини, он держался на удивление спокойно. После обсуждения проблемы немецкой помощи в будущем вторжении на Крит Гитлер заявил, что, в отличие от альянса с Италией, партнерство с Россией основывалось только на соображениях целесообразности. Германский диктатор не доверял Сталину, так же как и тот, по его глубокому убеждению, не доверял ему, но все же хотел встретиться с Молотовым в призрачной надежде отвлечь Россию от Финляндии и Босфора, обратив ее внимание на Индию. Сталин, считал Гитлер, достаточно «проницателен» для того, чтобы оценить необходимость прекращения дальнейшей советской экспансии в Европе. Однако на следующий день, 25 октября, глубинные и более искренние намерения Гитлера в отношении Советов проявились в плане, получившем полноценный статус и кодовое название Ost Fall («Восточное дело»). Его передал генерал Паулюс Гальдеру. Советская военная материально-техническая база, приведенная Паулюсом в плане ОКХ, предусматривала небольшой перевес в силах: около 170 дивизий Красной армии на западе России против предполагаемых 145 немецких дивизий, не считая финнов и румын. Обширность российской территории — немцам предстояло преодолеть около тысячи километров практически по бездорожью примерно за пять месяцев, с мая по октябрь 1941 года, — предполагала в высшей степени напряженную кампанию. Среди немецких преимуществ, предполагаемых ОКХ, была лучшая подготовка войск, высокое качество командования, внезапность, хотя бы в некоторой степени, непопулярность советского режима в Прибалтике, на Украине и на Кавказе и якобы низкая мораль Красной армии, проявившаяся в ходе чисток и Финской кампании. Паулюс подчеркивал, что внушительным советским силам должен быть отрезан путь к отступлению как можно ближе к границе. Им следует навязать бои без возможности отхода. Командование ОКХ поддерживало идею Гальдера о главном ударе на Москву, чтобы как можно скорее обеспечить военную победу над Красной армией, — экономические выгоды Украины и Кавказа могут подождать, как спелые сливы, которые можно будет легко сорвать после разгрома Красной армии. В течение первой недели ноября упрямство, с которым Гитлер придерживался своих русских планов, несмотря на трудности, вызванные неожиданным итальянским кульбитом на Балканах, стало очевиднее, чем прежде. После объявления 4 ноября, что «Россия остается величайшей проблемой Европы и все должно быть сделано для подготовки к расплате», Гитлер перешел к плану короткой кампании на Балканах, намеченной на весну будущего года. Она должна была помочь итальянцам и помешать британским бомбардировкам нефтяных месторождений Плоешти из Греции, прежде чем начнется вторжение в Советский Союз. Но в этом плане, который вскоре будет назван «Марита», фюрер предупреждал о том, что не должно рассматриваться никаких действий против Турции, не говоря уже о Суэце, потому что такие операции будут слишком продолжительными. Им придется подождать до осени 1941 года, когда завершится русская кампания. К 12 ноября в своей военной директиве № 18 Гитлер подвел итоги своих сложных и несколько несочетаемых планов на весну 1941 года. Роль французов виделась чисто оборонительной — охранять французские колонии по периметру Африки от внезапных нападений англичан. В операции «Феликс» Испания должна была с помощью немцев не пустить британцев в Гибралтар и в пролив. Немецкая танковая дивизия должна была помочь остановившейся кампании Муссолини в Ливии против Египта, а на Балканах Гитлер намеревался использовать 10 дивизий для оккупации Северной Греции, но не Югославию или Турцию. Следует помнить, что немецкие войска на Балканах были хорошо расположены для быстрого передвижения на северо-восток на Украину, после завершения ограниченной операции в Греции — удобного прикрытия для первоначального движения на юго-восток. Что касается пятого и самого важного пункта директивы № 18, Гитлер не смягчал слова, какую бы неразбериху это ни вызвало впоследствии. После заявления о том, что вот-вот начнутся политические переговоры с Советами, Гитлер заверил, что «независимо от результатов, к которым эти беседы приведут, всю подготовку к операциям на востоке, устные приказы, которые уже были отданы, должны продолжаться. Подробные директивы по соответствующим вопросам будут изданы, как только план операций будет составлен армией, передан мне и мною одобрен». В день появления военной директивы № 18 министр иностранных дел Советского Союза Молотов прибыл в Берлин по приглашению Риббентропа. Немецкий министр начал эпохальные беседы с Молотовым обычным заявлением о том, что Британия уже разбита, после чего весьма непоследовательно заверил советского эмиссара в том, что англичане больше не высадятся на континент, даже при поддержке Соединенных Штатов. Далее министр иностранных дел рейха скромно присвоил себе заслугу в том, что помог отвлечь внимание Японии от Советского Союза на юг. Это был в высшей степени эффективный план прикрытия в ближайшем будущем, для маскировки истинных намерений Гитлера в отношении Советского Союза, и катастрофическое отвлечение сил в более далекой перспективе. Затем, как Наполеон, делавший косвенные намеки не только одному царю, Риббентроп предложил аналогичный маневр русских в направлении южного моря. Молотов холодно полюбопытствовал, какое именно море немцы имеют в виду. Вскоре обнаружилось, что русский думал о Черном море, а немец — об Аравийском. Тем не менее, как и в случае с Талейраном, Риббентроп хотел дать более свободное использование Дарданелл для выхода в Средиземное море, чем это разрешала конференция в Монтрё. Кроме изложенного, немецкий министр иностранных дел отказался связывать себя обязательствами за счет турок. Позднее в этот же день Гитлер снова вернулся к этой теме с Молотовым, в связи с чем был задан прямой вопрос относительно продолжения отнесения Финляндии к сфере интересов СССР, как это было предусмотрено пактом 1939 года, а также последовал запрос о возможности участия СССР в новом Тройственном союзе. На следующий день, 13 ноября, взаимоотношения между Молотовым и фюрером, к которому советский министр упорно относился как к равному, стали напряженнее. Были обсуждены все проблемы пограничных областей, с особым акцентом на присутствие немецких войск в Финляндии, не говоря уже о почти эквивалентной наступательной гарантии немцев Румынии. Гитлер уклонился от положительного ответа на вопрос о такой же гарантии Советского Союза Болгарии. В свою очередь, Молотов не выказал интереса к энтузиазму фюрера относительно раздела «обанкротившегося поместья» Британской империи. Как он впоследствии сказал Риббентропу, немцы «полагают, что война против Финляндии уже выиграна». Что касается немцев, даже Риббентроп выразил протест против слишком навязчивых вопросов со стороны непреклонного советского государственного деятеля. На следующий день, 14 ноября, Франц Гальдер был проинформирован о сохранении его гражданскими руководителями уверенности в том, что русские не имеют намерения на данном этапе порвать с рейхом и все еще хотят вступить в Тройственный союз, хотя и на своих условиях. Для Гитлера ситуация складывалась более чем удовлетворительно. Сталина следовало как можно дольше успокаивать неуместными дипломатическими уловками Риббентропа, а пока суд да дело, под видом помощи должным образом наказанному дуче, фюрер быстро заканчивал приготовления к тому, что он позже назовет «предметом желаний моей жизни и raison d'etre[7] национал-социализма — ликвидации большевизма». Примечания:7 Смысл существования (фр.). |
|
||
