Глава 4

«Барбаросса»

14 ноября 1940 г. — 22 июня 1941 г.

Вы как русские; вы не можете видеть ничего, кроме угроз, ничего, кроме войны, тогда как это просто диспозиция сил, необходимая для того, чтобы заставить Англию просить о мире раньше, чем истечет шесть месяцев.

(Наполеон Коленкуру, 1811 г.)

Не переговоры с Троцким, не мирная резолюция рейхстага… а продвижение вперед крупных военных сил Германии принесло нам мир на востоке.

(Штреземан, февраль 1918 г.)

Если война начнется, нам не придется сидеть сложа руки — нам придется выступить, но выступить последними. И мы выступим для того, чтобы бросить решающую гирю на чашу весов, гирю, которая могла бы перевесить.

(Сталин, 1925 г.)

Мы не знаем, какую силу обнаружим, когда нам действительно придется распахнуть двери на восток.

(Гитлер Риббентропу, апрель 1941 г.)

После унылого отъезда советской иностранной делегации из Берлина гроссадмирал Редер 14 ноября сделал следующую запись о состоявшемся в тот день совещании у Гитлера: «Фюрер все еще намерен спровоцировать конфликт с Россией. Командующий флотом рекомендует отложить его до победы над Англией, поскольку на вооруженные силы Германии возлагается тяжелое бремя, а конец войны пока не виден. По мнению командующего флотом, Россия не будет стремиться к конфликту в течение следующего года, потому что она как раз занимается строительством собственного военно-морского флота с помощью Германии… Таким образом, в эти годы она остается зависимой от помощи Германии».

Редер, не обескураженный очевидным отсутствием интереса Гитлера к обсуждению проблем Средиземноморья, подробно остановился на недавней серии военных неудач итальянцев, как немаловажной причине немецкого наступления на Ближнем Востоке. Герман Геринг тоже советовал Гитлеру уступить русским все, кроме Балтики, утверждая, что они не смогут напасть на Германию раньше чем в 1942 году. Ответ Гитлера показал его истинные мотивы. Если верить Герингу, он сказал: «Моя армия сейчас свободна. Только флот и военно-воздушные силы заняты войной с Англией. Необходимо нанести удар, пока это возможно. Я хочу уничтожить русские вооруженные силы, пока они не стали опасными».

Спустя четыре дня, 18 ноября, Гитлер дал понять Серрано Суньеру, снова находившемуся в Берлине, что имеет собственную концепцию относительно того, кому следует заботиться о Средиземноморье в течение следующего года. Вступив в войну как можно раньше, сказал фюрер колеблющемуся Суньеру, Испании будет легче добиться успеха против Британии. Вряд ли убежденный неудачным итальянским примером, Суньер нашел спасение в своих обычных требованиях весомой экономической помощи и французских североафриканских территорий. Заметим, что последнее желание уже было отвергнуто Гитлером, как вовлекающее германские вооруженные силы в регионы, в которых фюрер пока предпочитал позволять другим нести бремя войны против Британии. Возвратившись к наполеоновской аналогии, Гитлер не мог набраться энтузиазма в отношении перспективы дополнения пребывавшей на эмбриональной стадии развития русской кампании тем, что еще Бонапарт назвал «испанской язвой».

В письме от 20 ноября, из которого Муссолини должен был понять, что ему элементарно дали нагоняй, как школьнику, Гитлер снова повторил, что Испанию необходимо убедить вступить в войну. Пожаловавшись на трудное время, во время которого итальянцы начали кампанию против Греции, Гитлер предупредил, что немецкие вооруженные силы, отправленные им на помощь Италии, должны вернуться на север не позднее 1 мая. Дуче не было сказано ни одного слова относительно истинного назначения концентрирующихся на севере гигантских сил. Так же как и в случае с Редером и представителями Франции и Испании, Гитлер хотел, чтобы дуче как можно дольше верил в наступательную войну против Англии.

23 ноября Гитлер, чтобы остаться ближе к реальности, предложил финнам и румынам полную немецкую поддержку против новых требований русских, а 24 ноября Гитлер сказал генералу Гальдеру, что Германия сможет захватить Дарданеллы «только после разгрома России». На этой стадии Гитлер и Гальдер пребывали в полном согласии относительно возможности эффективного нападения на Египет наземным путем — с Балкан через Турцию и Сирию.

Если потенциальные союзники Германии против СССР могли не испытывать беспокойства относительно новой сделки нацистов с Москвой, у Советского Союза была иная позиция. Уже 25 ноября советский министр иностранных дел Молотов разъяснил немцам советские условия возобновления согласия 1939 года. Требования Молотова включали следующее: немедленный вывод немецких войск из Финляндии и заключение советского пакта о взаимопомощи с Болгарией, а также предоставление России военной базы на территории Турции в Дарданеллах. Советские требования, касающиеся Японии и Персии, были менее оскорбительны для Гитлера, но любое замечание о том, что движение советских войск по его кратчайшему наземному маршруту на Ближний Восток лишь подстегивало планы Гитлера атаковать СССР, абсурдно. Наоборот, Гитлер намеревался вторгнуться в СССР в любом случае, и советский Кавказ давал немцам не менее удобный маршрут к нефтяным месторождениям Ближнего Востока, чем Балканы и Турция, а также дополнительные преимущества в виде кавказских нефтяных месторождений.

5 декабря генерал Гальдер передал разработанный ОКХ план Русской кампании Гитлеру для неофициального одобрения. Фюрер согласился с указанной в армейском плане цели — поражение Красной армии как можно ближе к границе. Начало кампании было намечено примерно на 15 мая. Однако фюрер повторил, что «Москва не является очень важной», как цель для группы армий «Центр». И Гитлер, и командование армии придерживались мнения, что 130–140 дивизий вполне достаточно для успешного проведения операции.

Несмотря на вывод, сделанный на основании нескольких военных игр генералом Паулюсом из ОКХ, о том, что расширение «дымовой трубы» русского театра военных действий потребует большего числа немецких дивизий, чем предусмотренные 130–140 единиц, командование армии, как и сам Паулюс, придерживалось оптимистичного настроя. Заключение экспертов ОКВ о том, что в Германии уже слишком не хватает нефти, чтобы ввязываться в широкомасштабную кампанию с неопределенными целями, также не возымело эффекта на Йодля и Кейтеля. К середине декабря в Верховном командовании армии бытовало мнение, что Советский Союз будет неминуемо разгромлен в кампании, которая продлится не более шести — восьми недель. Если профессионалы из ранее пессимистичной армии начинали учитывать столь несостоятельное мнение, неудивительно, что фюрер, стремившийся любыми путями к этой кампании, обретал все больше уверенности.

А тем временем осенние надежды Гитлера на вступление Испании в войну и закрытие Гибралтарского пролива от флота союзников и де Голля начали таять. Хотя фюрер отправил своего таинственного адмирала Канариса в Мадрид с адресованной Франко последней просьбой принять участие в операции «Феликс» против Гибралтара, к 11 декабря ему пришлось признать, что на помощь испанцев рассчитывать не стоит. Что явилось причиной тому — тяжелая экономическая ситуация, поставившая страну на грань голода, или другие обстоятельства, — сказать трудно. Гитлер в своей военной директиве № 19 изложил план быстрого захвата неоккупированной части Франции (операция «Аттила»), если союзники нанесут удар в Северной Африке. А 13 декабря в военной директиве № 20 он заменил операцию «Феликс» широкомасштабной немецкой кампанией на Балканах, якобы в помощь дуче. В отличие от операции «Феликс» «Марита» должна была иметь место в Восточной Европе и, по оценкам генерала Гальдера, могла задержать нападение на СССР, планируемое на май 1941 года, не более чем на две недели.

Операция «Марита» предусматривала сбор в Румынии до 24 дивизий. Большинство из них по плану должны были пересечь Болгарию и вытеснить британцев из материковой части Греции и с прилегающих островов весной 1941 года. Как объяснил Гитлер своим приближенным в следующем месяце, немецкие приготовления в Румынии имели двойную цель: охранять эту страну и Болгарию от русских, а также создать удобную базу для наземных операций против Греции. Однако двухнедельная (по экспертным оценкам) задержка будущей русской кампании из-за этой ограниченной операции на Балканах зависела от нейтралитета Югославии и Турции. Из этих двух весьма самоуверенных допущений только одно было выдержано на практике.

Спустя три дня, то есть 16 декабря, штаб ОКВ передал генералу Йодлю пересмотренную версию плана нападения на СССР, составленного ОКХ. После оживленной дискуссии между генералами Йодлем и Варлимонтом относительно опасности войны на два фронта 17 декабря план ОКХ и ОКВ был передан Гитлеру для окончательного одобрения. После того как фюрер отдал приоритет наступлению на балтийские государства и Ленинград, отложив атаку на Москву на потом, командующий армией фельдмаршал фон Браухич возразил, что такая отсрочка приведет к невозможности уничтожить большую концентрацию русских войск к востоку от Белостока на центральном немецком фронте. Гитлер отклонил этот аргумент Браухича, заявив, что тот основывается на устаревших рассуждениях. Возможно, как предположил генерал Адольф Хойзингер, что фюрер попросту опасался идти по проторенному Наполеоном пути на Москву — такая перспектива вполне могла показаться ему зловещей и угрожающей.

В военной директиве № 21 от 18 декабря Адольф Гитлер изложил формальный план генерального наступления на Советский Союз следующей весной. Получив кодовое название «Барбаросса», этот военный план включал в себя, что явствовало из первого же предложения, решающую ошибку Гитлера во Второй мировой войне. Представляется символичным, что Фридрих I из Гогенштауфенов, известный как Барбаросса (Красная Борода), был великим германским императором времен Средневековья. Он утонул, когда вел все германские народы в масштабную, хотя и несколько аморфную экспедицию на восток. По сей день, во всяком случае так утверждает легенда, дух Барбароссы бродит в горах Гарц, то есть вдоль демаркационной линии между советской и натовской зонами в самом центре рейха. Он ожидает подходящего момента, чтобы подняться и вновь повести европейцев в Крестовый поход против неверного востока.

В директиве операции «Барбаросса» сказано следующее:

«Германские вооруженные силы должны быть готовы разбить Советскую Россию в ходе кратковременной кампании еще до того, как будет закончена война против Англии. Сухопутные силы должны использовать для этой цели все находящиеся в их распоряжении соединения, за исключением тех, которые необходимы для защиты оккупированных территорий от всяких неожиданностей.

Задача военно-воздушных сил — высвободить такие силы для поддержки сухопутных войск при проведении Восточной кампании, чтобы можно было рассчитывать на быстрое завершение наземных операций и вместе с тем ограничить до минимума разрушение восточных областей Германии вражеской авиацией. Однако эта концентрация ВВС на востоке должна быть ограничена требованием, чтобы все театры военных действий и районы размещения нашей военной промышленности были надежно прикрыты от налетов авиации противника и наступательные действия против Англии, особенно против ее морских коммуникаций, отнюдь не ослабевали.

Основные усилия военно-морского флота должны и во время Восточной кампании, безусловно, сосредоточиваться против Англии.

Приказ о стратегическом развертывании вооруженных сил против Советского Союза я отдам, в случае необходимости, за восемь недель до намеченного срока начала операции.

Приготовления, требующие более продолжительного времени, если они еще не начались, следует начать уже сейчас и закончить к 15 мая 41 года.

Решающее значение должно быть придано тому, чтобы наши намерения напасть не были распознаны.

Подготовительные действия командования должны основываться на следующем:

I. Общий замысел

Основные силы русских сухопутных войск, находящиеся в Западной России, должны быть уничтожены в смелых операциях посредством глубокого, быстрого выдвижения танковых клиньев. Отступление боеспособных войск противника на широкие просторы русской территории должно быть предотвращено.

Путем быстрого преследования должна быть достигнута линия, с которой русские военно-воздушные силы будут не в состоянии совершать налеты на имперскую территорию Германии. Конечной целью операции является создание заградительного барьера против азиатской части России по общей линии Волга — Архангельск. Таким образом, в случае необходимости последний индустриальный район, остающийся у русских на Урале, можно будет парализовать с помощью авиации.

В ходе этих операций русский Балтийский флот быстро потеряет свои базы и окажется, таким образом, неспособным продолжать борьбу.

Эффективные действия русских военно-воздушных сил должны быть предотвращены нашими мощными ударами уже в самом начале операции.

II. Предполагаемые союзники и их задачи

1. В войне против Советской России на флангах нашего фронта мы можем рассчитывать на активное участие Румынии и Финляндии. <…>

2. Задача Румынии будет заключаться в том, чтобы отборными войсками поддержать наступление южного фланга германских войск, хотя бы в начале операции, сковать противника там, где не будут действовать германские силы, и в остальном нести вспомогательную службу в тыловых районах.

3. Финляндия должна прикрывать сосредоточение и развертывание отдельной немецкой северной группы войск (части 21-й группы), следующей из Норвегии. Финская армия будет вести боевые действия вместе с нашими войсками. Кроме того, Финляндия будет ответственна за захват полуострова Ханко.

4. Следует считать возможным, что к началу операции шведские железные и шоссейные дороги будут предоставлены для использования немецкой группе войск, предназначенной для действий на севере.

III. Проведение операции

А. Сухопутные силы. (В соответствии с оперативными замыслами, доложенными мне.)

Театр вооруженных действий разделяется Припятскими болотами на северную и южную части. Направление главного удара должно быть подготовлено севернее Припятских болот. Здесь следует сосредоточить две группы армий.

Южная из этих групп, являющаяся центром общего фронта, имеет задачу наступать особо сильными танковыми и моторизованными соединениями из района Варшавы и севернее ее с целью раздробить силы противника в Белоруссии. Таким образом, будут созданы предпосылки для поворота мощных частей подвижных войск на север, с тем чтобы во взаимодействии с северной группой армий, наступающей из Восточной Пруссии в общем направлении на Ленинград, уничтожить силы противника, действующие в Прибалтике. Лишь после выполнения этой неотложной задачи, за которой должен последовать захват Ленинграда и Кронштадта, следует приступить к операции по взятию Москвы — важного центра коммуникаций и военной промышленности.

Только неожиданно быстрый развал русского сопротивления мог бы оправдать постановку и выполнение этих обеих задач одновременно.

Главным предназначением 21-й группы, даже в ходе Восточной кампании, остается защита Норвегии. Имеющиеся в наличии дополнительные силы должны использоваться на севере (горный корпус), во-первых, для защиты района Петсамо и его рудных месторождений, так же как арктического пути. Затем им следует наступать вместе с финскими силами к Мурманской железной дороге и прекратить снабжение Мурманского региона наземным транспортом.

Будет ли такая операция довольно крупными силами немцев (две или три дивизии) проведена из района к югу от Рованиеми, зависит от согласия Швеции сделать возможной такую концентрацию на железных дорогах.

Основной массе финской армии будет поручена задача, во взаимодействии с наступлением северного фланга немцев, сковать максимально возможные силы русских, атакуя к западу от или по обе стороны Ладожского озера, и захватить Ханко.

Группе армий, действующей южнее Припятских болот, надлежит посредством концентрированных ударов, имея основные силы на флангах, уничтожить русские войска, находящиеся на Украине, еще до выхода последних к Днепру. С этой целью главный удар наносится из района Люблина в общем направлении на Киев. Одновременно находящиеся в Румынии войска форсируют реку Прут в нижнем течении и осуществляют глубокий охват противника. На долю румынской армии выпадет задача сковать русские силы, находящиеся внутри образуемых клещей.

Когда бои севернее и южнее Припятских болот будут закончены, следует в рамках операций преследования выполнить следующее:

1) на юге быстро захватить экономически важный Донецкий бассейн;

2) на севере быстро продвинуться к Москве.

Захват этого города означает решающий успех как политический, так и экономический и, кроме того, ликвидацию важного железнодорожного узла.

Б. Люфтваффе.

Задача военно-воздушных сил — парализовать и ликвидировать, насколько будет возможно, вмешательство русских военно-воздушных сил, а также поддержать армию в направлениях главного удара, особенно группу армий „Центр“ и главный фланг группы армий „Юг“. <…>

Чтобы сконцентрировать все силы против вражеских военно-воздушных сил и оказать прямую поддержку армии, во время главных операций промышленные предприятия не будут подвергаться атаке. Только после завершения мобильных операций могут проводиться такие атаки, главным образом против Уральского региона.

В. Военно-морской флот.

Роль флота против Советской России заключается в охране собственных берегов и, параллельно, недопущении выхода военно-морских подразделений противника из Балтийского моря. Поскольку русский Балтийский флот, как только мы достигнем Ленинграда, лишится своей последней базы и окажется в безнадежной ситуации, до этого момента крупных военных операций следует избегать.

IV. Все распоряжения, которые будут отданы главнокомандующими на основании этой директивы, должны совершенно определенно исходить из того, что речь идет о мерах предосторожности на тот случай, если Россия изменит свою нынешнюю позицию по отношению к нам. Число офицеров, привлекаемых для первоначальных приготовлений, должно быть максимально ограниченным. Остальных сотрудников, участие которых необходимо, следует привлекать к работе как можно позже и знакомить только с частными сторонами подготовки, необходимыми для исполнения служебных обязанностей каждого из них в отдельности. Иначе имеется опасность возникновения серьезнейших политических и военных осложнений в результате раскрытия наших приготовлений, сроки которых еще не назначены. <…>»

Помимо множества сомнений в рядах ОКВ, касающихся этого фундаментального решения, колебания генерала Гальдера по поводу операции «Барбаросса» отразились в его личном дневнике. Например, 28 января Гальдер записал: «Цели операции „Барбаросса“ не ясны. Мы не нанесем удар по англичанам таким образом. Наш экономический потенциал из-за этого не возрастет». Более того, Гальдер опасался, что, если Италию постигнет крах и англичане организуют новый южный фронт против Германии на Средиземном море, в то время как вооруженные силы рейха еще будут заняты в России, и без того нелегкая ситуация существенно ухудшится.

Тем не менее, хотя Гитлер проявлял пессимизм в отношении Италии, его уверенность в будущей победе над Советским Союзом была непоколебимой. А уверенность его военных, касающаяся чисто технических проблем избавления от СССР, была единственным соображением, которое Гитлер считал значимым. По веским причинам он с презрением относился к осторожным, но бесхитростным и устаревшим политическим суждениям своих военных советников.

Что бы ни было сказано об излишнем оптимизме фюрера и частей вооруженных сил, непосредственно участвовавших в операции «Барбаросса», по крайней мере, для гроссадмирала Редера кампания в Советском Союзе означала крушение всех его надежд на второстепенную морскую войну против Великобритании, ее уязвимой империи и судоходных путей. Через два дня после Рождества Редер пожаловался, что угроза Британии в Египте и на Ближнем Востоке ликвидирована одним ударом. Гитлеру флотоводец смело заявил, что концентрация военных усилий против Англии — главного врага Германии — является самой острой необходимостью момента. На возражения Редера против начала кампании в СССР до завершения войны с Англией Гитлер ответил, что не может больше мириться с растущей советской военной угрозой на Балканах.

Конечно, одна только операция «Марита» могла справиться с любой возможной военной угрозой русских на Балканах, но, чтобы отстоять необходимость начала операции «Барбаросса», Гитлер использовал все возможные аргументы. Днем позже, 28 декабря, Редеру пришлось пережить переход производственных приоритетов к немецким сухопутным силам, хотя при этом «для спасения лица» было добавлено условие о том, что действовавший раньше акцент на военно-морскую и воздушную войну против Великобритании должен сохраниться. Из тех же бесед с Редером 27 декабря Гитлер отлично знал, что это невозможно, учитывая обширные нужды кампании на востоке. Редеру пришлось утешиться, получив заверение фюрера о том, что после быстрого завершения операции «Барбаросса» приоритеты в производстве продукции сразу будут изменены.

В этой последней попытке отвлечь Гитлера от кампании на востоке Редер, вероятно, сослужил русским по меньшей мере одну службу. С избытком сверхоптимизма обычно осторожные эксперты, планировавшие развитие немецкой военной экономики, приняли настолько детальные меры для урезания армейских приоритетов в пользу авиации и флота, теперь намеченного на осень 1941 года, что самые ключевые из сокращений автоматически произошли позже, несмотря на тот «незначительный» факт, что Советский Союз в октябре 1941 года еще не был побежден.

Смятение Гитлера относительно обширного ряда великолепных возможностей, открывшихся перед ним, достигло апогея во время встречи с военными советниками в Оберзальцберге, прошедшей 8–9 января 1941 года. Согласившись с адмиралом Редером в вопросе о важности того, чтобы Италия не была разбита, фюрер перешел к более серьезным, по его мнению, проблемам. Сталин, объявил Гитлер, конечно, человек умный и проницательный, но одновременно он хладнокровный шантажист, который откажется от любого соглашения, чтобы добиться собственной выгоды. Далее Гитлер сообщил, что немецкая победа несовместима с советской идеологией и что Россия должна быть побеждена, прежде чем Британия перестроит свою армию, доведя ее численность 40–50 дивизий в 1943 году. Гитлер добавил, что еще одной причиной для принятия немедленных действий против Советского Союза является то, что Красная армия до сих пор является обезглавленным колоссом на глиняных ногах, однако ее не следует недооценивать в будущем, когда лучшая организация командования и современная техника сделают ее по-настоящему опасной. Фюрер считал, что на данный момент потребуются все резервы Германии, чтобы победить Россию.

С меньшей проницательностью Гитлер упомянул о морской концепции войны Редера, концепции, совершенно несовместимой с его собственной сухопутной точкой зрения. Японии, заявил фюрер, должна быть предоставлена полная свобода в отношении Сингапура, несмотря на риск принятия Соединенными Штатами решительных шагов, явно в оптимистичной интерпретации Редера, исключительно против Японии. В большой стратегии войны Гитлера, считавшего, что итальянцы и японцы должны сковать силы британцев и американцев соответственно, пока он будет разделываться с Россией, многое можно сказать о выборе времени, что всегда являлось сильной стороной фюрера. К счастью для своих врагов, фюрер был обманут ошеломляющим единодушием профессионального мнения, заключавшегося в том, что у рейха есть возможность победить Советский Союз в 1941 или в 1942 году, задолго до того, как западные державы сумеют мобилизовать силы, достаточные для оказания эффективной помощи русским.

Спустя два дня, 11 января, в военной директиве № 22 Гитлер приказал ОКХ направить подразделение для усиления итальянских частей в Ливии немецкой броней. Это подразделение со временем выросло в грозный корпус под командованием генерал-майора Роммеля. Однако с самого начала не предусматривалась возможность его наступления против британцев по Средиземноморскому региону. Слишком уж длинен и труден был для немцев путь подвоза, поскольку Средиземноморье оставалось второстепенным театром военных действий для рейха. «Марита» на Балканах, поддерживаемая по земле, все еще считалась основной наступательной операцией против британцев после завершения операции «Барбаросса» в 1941 году.

На протяжении всей следующей недели русские и открыто, и неофициально выражали немцам протест относительно ожидаемого вторжения в Болгарию, страну, теперь считающуюся русскими жизненно важной для безопасности СССР. В своем ответе от 21 января Риббентроп отрицал советские интересы в этой области, утверждая, что немцы все равно пересекут Болгарию, если это будет необходимо для вытеснения британцев из Греции. Утверждения Гитлера Муссолини, высказанные в это же время, были такими же резкими. Гитлер открытым текстом предупредил его о предполагаемой советской угрозе на Балканах. Гитлер уточнял подобные намеки на будущее своему итальянскому партнеру, добавляя, что, пока жив «проницательный и осторожный» Сталин, русские не станут предпринимать действий против Германии, но при его неизвестном преемнике ситуация станет намного более проблематичной.

Хотя британский посол в России сэр Стаффорд Криппс сохранял пессимизм относительно будущего направления советской политики, 21 января американский Госдепартамент, получивший из разведывательных источников информацию о планах немцев напасть на Советский Союз, снял так называемое «моральное эмбарго» на отправку американских военных грузов в СССР. К сожалению, нужды американской программы обороны в это время сравнительной безопасности на море, как и потребности новых союзников Америки по акту ленд-лиза, препятствовали крупным поставкам в Россию даже товаров, находившихся в относительном изобилии, таких как авиационный бензин. В результате летом 1941 года уцелевшие военно-воздушные силы СССР оказались практически обездвиженными из-за хронической нехватки горючего.

В последний день января, когда оперативные планы операции «Барбаросса» были почти готовы, в публичном выступлении в берлинском дворце спорта Гитлер заявил: «Неужели Англия думает, что у меня комплекс неполноценности в отношении ее?.. Я снова и снова предлагал Британии свою руку. Самой сутью моей программы было установление взаимопонимания с ней». Четырьмя днями позже, 3 февраля 1941 года, его разочарование Великобританией несколько смягчилось грандиозными восточными планами, и Гитлер одобрил разработанный ОКХ план для операции «Барбаросса».

Еще до официального одобрения Гитлером оперативного плана «Барбаросса», 2 февраля, фельдмаршал Федор фон Бок, намеченный на должность командующего предположительно решающей группой армий «Центр», спросил у фюрера, как можно заставить русских искать мира. Хотя он выразил уверенность в достижении военной победы, в случае если Красная армия предпочтет сражаться у границы. Фюрер ответил, что, если взятие Москвы, Ленинграда и оккупация Украины не вынудит русских просить о мире, наступление будет продолжено до Урала. Выражая свое обычное упоение технологией, Гитлер завершил беседу заявлением: «В любом случае наше военное производство отвечает любым требованиям. У нас настолько широкая материально-техническая база, что даже имеется возможность вернуть некоторые военные планы к условиям мирного времени». Разница между самонадеянностью фюрера и его генералов заключалась в том, что его самонадеянность была значительно более универсальной.

На следующий день, 3 февраля, на совещании руководителей ОКВ и ОКХ генерал Гальдер доложил оперативный план «Барбаросса». Гальдер открыл обсуждение, заявив, что германская армия настолько превосходит советскую армию по качеству, что это перевесит советское превосходство 3:1 или даже 4:1 в бронетехнике, не говоря уже о количестве пехотных и кавалерийских дивизий (по текущим оценкам, 125 советских против 104 немецких). Конечно, на этом этапе никто из немцев не слышал о советских танках Т-34 и КВ.

Далее Гальдер разъяснил, что своевременное возвращение шести немецких танковых дивизий, выделенных для операции «Марита», к границам СССР зависит от позиции Турции. Здесь вмешался Гитлер и заверил слушателей, что со стороны турок опасности не будет, тем самым освободив армию от серьезных тревог на Балканах после изгнания из Греции англичан.

Затем и Гитлер, и Гальдер выразили сомнение относительно шансов окружить все советские силы на западе, прежде чем они успеют отступить в глубь территории. Однако фюрер продолжал подчеркивать важность наступления на флангах, в противоположность массированному удару в центре, которому отдавал предпочтение Гальдер, считавший его средством более быстрого уничтожения Красной армии. Представляется, что, как и многие правители с острым политическим чутьем, Гитлер смешал политические цели, такие как захват прибалтийских государств и создание наземного пути через Ленинград в Финляндию, с совершенно другими нуждами эффективного стратегического планирования для военного поражения Советского Союза.

В заключение Гитлер высокопарно объявил, что теперь, когда с плана «Барбаросса» снят покров тайны, мир затаит дыхание и удержится от комментариев, а Советы лопнут, как мыльный пузырь. Что касается Средиземноморья, Гитлер признал, что дуче необходима поддержка, потому что потеря Северной Африки позволит британцам приставить револьвер к голове Италии и вынудить ее искать мира.

В качестве важного дополнения к немецкому плану нападения в декабре были проведены переговоры с финским Генштабом, и к 30 января немцы рассматривали использование трех с половиной дивизий из Норвегии для захвата Мурманской железной дороги и, если возможно, самого порта в операции «Зилберфукс» («Серебристая лиса»). Эта операция зависела от получения права на транзитный проход от нейтральной Швеции, так же как и от мобилизации основных финских сил на юге в районе озера Ладога, чтобы не насторожить русских. Ясно, что захват Мурманска был одной из нескольких целей Восточной кампании, с энтузиазмом принятых немецким военно-морским флотом.

На следующие три месяца предусматривалось прикрытие для плана «Барбаросса», названное военно-морским штабом величайшим обманным предприятием в истории войн. Операцию «Барбаросса» продолжали описывать как чисто предупредительную меру на случай возможного советского нападения, а намеченную на ближайшее будущее «Мариту» и отмирающего «Морского льва» (которого возродили и якобы наметили на весну 1941 года) использовали как хитрые ходы для отвлечения внимания от русской кампании.

Другой потерей «Барбароссы», не получившей даже высокого статуса плана прикрытия, было любимое детище адмирала Редера, если не адмирала Канариса, операция «Феликс». Поскольку артиллерия и людская сила, выделенные для этой операции против Гибралтара, теперь требовались на востоке для «Мариты» и «Барбароссы», Гитлер принял крушение своих планов с испанцами с необычайным спокойствием. Но его раздражение проявилось в жалобе Франко 6 февраля на то, что закрытие пролива могло одним ударом изменить обстановку на Средиземном море. Еще более важными для Гитлера были последствия его предостережения, сказанного Франко, что время, потерянное на войне, нельзя вернуть. Имелось в виду время, потерянное для «Барбароссы», поскольку все еще не было особых причин спешить с захватом Гибралтара.

Вероятно, нацистский фюрер наконец понял: то, что он называл испанской пустой болтовней, закончилось. Возможно, как заметил его наполеоновский ментор Коленкур во время отступления из Москвы, лучше было бы довести до конца войну в Испании, прежде чем ввязываться в эту русскую экспедицию, хотя, конечно, это можно обсуждать. С другой стороны, у Гитлера не было особых причин слишком стремиться в Южную и Западную Европу в начале 1941 года, когда ему были необходимы все имеющиеся ресурсы для Восточной кампаний. Об Испании он вполне мог позаботиться позднее, когда его армия освободится от русского инкуба.

В действительности даже без Испании честолюбивые замыслы Гитлера уже настолько опередили возможности Германии, что 17 февраля он приказал ОКВ подготовить планы вторжения в Индию из Афганистана для конечной встречи с японцами. Гроссадмирал Редер 18 февраля сделал еще одну попытку вернуть внимание Гитлера к Средиземноморью, настаивая на оккупации британской базы подводных лодок — Мальты, расположенной на траверзе морского пути стран оси в Африку. Он хотел сделать это до начала операции «Барбаросса». Гитлер не стал слушать своего флотоводца, заявив ему, что подобные операции, так же как Испания, вполне могут подождать до осени 1941 года.

Гитлер был решительно настроен напасть на Советский Союз и 17 февраля сказал Гальдеру, что, судя по разведывательным донесениям относительно роста советских военно-воздушных сил, конфликт с Россией неизбежен. Он вновь заявил, что, когда война с Англией завершится, он не сможет поднять немецкий народ на борьбу с Россией, поэтому с ней необходимо разделаться раньше. Представляется очевидным, что, когда речь заходила об обосновании операции «Барбаросса», Гитлер использовал любые аргументы.

Посол Шуленбург в Москве получил приказ явственно «показать зубы рейха». Он должен был сообщить русским, что в Румынии уже находится 680 000 немецких солдат. Возможно, цифра была несколько завышена, но она должна была убедить русских не предпринимать никаких действий, кроме разве что словесных. Затем 27 февраля Молотов получил известие о том, что Болгария примкнула к Тройственному союзу. Уже 1 марта поступил ожидаемый протест русских. Не приходилось сомневаться, что балканская дверь к Дарданеллам была захлопнута перед русскими, тем более учитывая барьеры, возведенные немцами в Румынии и Финляндии накануне осенью.

Вторжение немцев в Румынию было дополнено соглашением с Болгарией, позволившим вермахту войти в страну в конце февраля. В итоге греческое правительство согласилось с британскими предложениями военной помощи, и, несмотря на неоднозначное мнение британских военных, Уинстон Черчилль и его военный кабинет остановили многообещающее наступление генерала сэра Арчибальда Уэйвелла в Ливии, чтобы оказать поддержку грекам.

Если в середине февраля испанская карта оказалась бесполезной до завершения операции «Барбаросса», возможность отвлечь американцев от остающегося открытым входа в Средиземное море через Гибралтар на Тихий океан казалась министру иностранных дел Риббентропу все более привлекательной. Вовсе не жаждущий начать претворение в жизнь плана «Барбаросса» Риббентроп, возможно, надеялся, что, подтолкнув и без того небезразличное японское правительство в направлении Сингапура, он повлияет на фюрера, сумев вернуть его внимание к войне против извечного врага Риббентропа — Великобритании. Немецкий министр не знал, делая неловкие попытки удержать американцев на Тихом океане, что скрытные японцы не только обдумывали то, что ему нужно. Они уже планировали грозную атаку на американский флот в Пёрл-Харборе, которая поставит администрацию Рузвельта перед проблемой эффективного выступления против всех партнеров по оси, включая саму Германию.

Маневры Риббентропа, подстрекаемые гроссадмиралом Редером к этой опасной игре глобальной отвлекающей стратегии, завершились военной директивой Гитлера № 24 от 5 марта. Она касалась сотрудничества с Японией. В ней подчеркивалось, что общая цель войны для стран оси — поставить Великобританию на колени раньше, чем успеют вмешаться Соединенные Штаты. Хотя план «Барбаросса» считался полезным для японцев, поскольку обеспечивалась безопасность их северного фланга против России и освобождалась японская армия для действий против Сингапура в конце 1941 года, Гитлер, вопреки желанию Редера, не позволил японцам узнать хотя бы что-то о его русских планах. В свое время недоверчивый фюрер узнает, что его восточные, так же как и европейские, союзники могут отплатить той же монетой — обманом, особенно когда Третий рейх вводит их в заблуждение до последней минуты по основополагающим вопросам.

А тем временем в начале марта небольшой рейд британских десантников на Лофотенские острова у северного побережья Норвегии сильно встревожил Гитлера. И он, объявив Норвегию лучшей британской целью, доступной после начала операции «Барбаросса», отменил все свои прежние распоряжения относительно перевода 40 % норвежского гарнизона в Северную Финляндию для операций против русских. В результате, к большому разочарованию германского флота, запланированное нападение на жизненно важный для снабжения советский порт Мурманск было урезано до такой степени, что потеряло смысл. Правда, если шведы разрешат проход войск через свою территорию, о слабом наступлении еще можно было вести речь. Фактически британцы уже помогали русским, хотя, на этой стадии, без соответствующего обращения Советского Союза да и не имея таких намерений.

Еще одной выгодой для русских от слишком эмоциональной реакции Гитлера на второстепенный британский рейд явился перевод норвежской армии в ее наступательной финской роли из юрисдикции ОКХ под юрисдикцию ОКВ. Тем самым личный штаб Гитлера стал ответственным и за оборонительный Норвежский, и за наступательный Финский театр военных действий. Все это могло быть очень хорошо с политической точки зрения фюрера, но для ОКХ, единолично ответственного за операцию «Барбаросса», согласование направления общих операций против Ленинграда из Финляндии балтийских государств с Финским театром, теперь за пределами его оперативного командования, было, мягко говоря, трудным.

Как еще одно доказательство острого личного интереса Гитлера к восточным проблемам стало вышедшее 13 марта дополнение к приказу «Барбаросса», передававшее все будущие оккупированные советские территории (после завершения военных действий) под юрисдикцию трех гражданских администраторов, подчиненных непосредственно фюреру. Еще более зловещим для несчастных жителей будущих немецких колоний — Прибалтики, Белоруссии и Украины — было то, что рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер должен был осуществлять правление, независимо от гражданской администрации, подготавливая эти восточные регионы к пожинанию самых полных плодов нацистского освобождения. Возможно, Гиммлер уже высказал свое мнение о том, что важнейшей целью кампании «Барбаросса» является уничтожение около 30 миллионов славян.

Совершенно очевидные намерения Гитлера относительно судьбы Советского Союза были выражены генералом Гальдером 17 марта. Он заявил, что идеологические узы, связывающие вместе советские народы, не являются достаточно прочными и нация распадется, как только будут уничтожены коммунистические функционеры. Гитлер считал (и не ошибся), что украинцы в Польше примут немцев с распростертыми объятиями. Относительно принятия рейха советскими украинцами и донскими казаками он был менее уверен, поэтому интеллигенция, появившаяся при Сталине, должна быть уничтожена in toto с тем, чтобы создать несколько республик, полностью избавленных от советского влияния.

Эти взгляды Гитлер повторил в обращении, адресованном основным командирам, 30 марта. Упомянув о численном превосходстве в танках Советского Союза, Гитлер заявил, что большинство из них являются устаревшими, что подтверждали официальные советские источники. Перейдя к политическим целям, стоящим перед немецкой армией в предстоящей кампании, фюрер заявил, что война против России не может вестись рыцарскими методами. В отличие от большинства «джентльменских» конфликтов на западе на востоке начнется война идеологий и социальных различий, которая станет беспрецедентной по своей жестокости. Всем офицерам предстоит избавиться от устаревших понятий. Фюрер понимал, что необходимость применения таких методов ведения войны находится за пределами понимания генералов, но не изменил своих приказов и напомнил, чтобы все они выполнялись беспрекословно. Далее он объявил, что все взятые в плен советские политические комиссары должны расстреливаться на месте представителями армии в случае необходимости.

После ухода этого самопровозглашенного Аттилы возмущенные генералы обрушили свой гнев на командующего армией фельдмаршала фон Браухича. Они были шокированы попыткой фюрера втянуть их в выполнение своих самых варварских планов. Слабый Браухич постарался выиграть время и с помощью Гальдера и командующих группами армий значительно смягчил применение приказа о казни политических комиссаров. Конечно, советским комиссарам, так же как и некоторым другим категориям пленных, на которых вскоре распространился этот приказ, было все равно, от чьих пуль принять смерть — СС или вермахта, но для немецких военных, все еще не забывших об этических христианских нормах прежних веков, это имело значение. Иллюзии относительно собственных добродетелей необходимы для большинства людей, а для солдат — даже больше, чем для других.

В том же месяце, когда Гитлер раскрыл свои намерения перед генералами, правительство Соединенных Штатов официально проинформировало Советский Союз о плане «Барбаросса», о существовании которого стало известно из разведывательных источников еще в январе 1941 года. Хотя реакция Сталина на первое предупреждение американцев в точности неизвестна, в последующие месяцы, получив сообщения о планируемом нападении немцев от Уинстона Черчилля и от собственных разведчиков, он объявлял, их британской провокацией. Известно о направленном 10 апреля секретном распоряжении о приведении войск в боевую готовность на важнейшем участке советского Западного фронта в Белоруссии. Вероятно, объяснение своего поведения, данное Сталиным лорду Бивербруку в том же году, столь же правдиво, как и любое другое: он ожидал войны, но надеялся с помощью разного рода уловок выиграть еще хотя бы шесть месяцев.

В любом случае в марте и апреле Красная армия постепенно увеличивала свои пограничные гарнизоны и возобновила строительство фортификационных сооружений в прибалтийских районах. К сожалению, похоже, ни советское правительство, ни армейское командование не могли решить, стоит ли окончательно демонтировать фортификационные сооружения на некогда очень сильной линии реки Днепр и выбрать позицию западнее. Поэтому судьбоносной весной 1941 года крупные концентрации советских войск не были окончательно размещены на оперативных оборонительных позициях. Уже после войны русские признали, что Красная армия не признавала необходимости в доктрине для повсеместной обороны против превосходящих сил противника.

До сербского офицерского переворота 27 марта, направленного против участия Югославии в Тройственном пакте, Гитлер сглаживал южный компонент операции «Барбаросса» в интересах расширения и усиления операции «Марита», направленной против британской армии, высадившейся в Греции. В военной директиве № 20 от 22 марта Гитлер приказал использовать 12-ю германскую армию для оккупации всей Греции. Таким образом, она не могла участвовать в первом танковом ударе из Румынии на Украину, как это следовало из исходного плана «Барбаросса». От итальянцев требовалось сковать в Северной Африке как можно более крупные силы англичан.

Новый командир немецкого корпуса в Африке Эрвин Роммель решил 24 марта действовать без подготовки и воспользоваться неготовностью британцев к ведению оборонительных действий в Ливийской пустыне. К большому недовольству своего более осторожного и консервативного командира генерала Франца Гальдера, Роммель выказал тактическое своеобразие, которое мир научился уважать, и быстро оттеснил британцев к египетской границе даже раньше, чем они сообразили, что произошло. Можно не сомневаться в том, что эти преждевременные действия немцев замедлили неосторожное движение британцев в самую опасную ловушку Гитлера в Греции. Однако они настолько укрепили репутацию Роммеля, что он стал вечной проблемой и беспокойством для армейского Генерального штаба, который должен был вот-вот оказаться втянутым в более насущные требования плана «Барбаросса».

Гитлер был разъярен неожиданным сербским переворотом 27 марта, потому что такое развитие событий угрожало полностью нарушить его замыслы согласования планов операций «Марита» и «Барбаросса». Из-за недавнего расширения «Мариты» в Южную Грецию возник временной цейтнот, и необходимость принимать срочные меры против Югославии оказалась совершенно некстати. В военной директиве № 25 Гитлер приказал отложить начало операции «Барбаросса» на четыре недели. Хотя проливные дожди в Польше, вероятно, тоже сыграли свою роль, нет сомнений, что беспокойство Гитлера относительно возможности повторного возникновения союзнического фронта Первой мировой войны в Салониках явилось основным фактором отсрочки операции «Барбаросса» до конца июня 1941 года.

Опасения фюрера относительно событий на Балканах стали еще больше, когда он 5 апреля узнал, что советское правительство собирается подписать пакт о ненападении с Югославией, что совершенно очевидно было актом рассчитанной провокации. Это ускорило решение обозленного нацистского диктатора напасть на Югославию уже на следующий день. Очевидно, русские надеялись, что немцы застрянут в гористой местности Балкан на всю весну 1941 года. Учитывая присущую Гитлеру, как и многим австрийцам, паранойю в отношении этого региона, они в какой-то мере достигли своей цели, поскольку дата начала операции «Барбаросса» была предположительно отодвинута на 22 июня, то есть через пять с половиной недель после первоначально назначенной даты 15 мая.

Быстрое и грубое вторжение немцев в Югославию и Грецию привело к такому же быстрому возврату русских к политике умиротворения рейха. Один из немецких военных моряков записал в своем дневнике 10 апреля, что в СССР объявлено чрезвычайное положение, предусматривающее повышенные военные приготовления всех военных подразделений на Западном фронте русских. В течение следующих двух недель до немцев доходили слухи из Москвы о том, что русские теперь ожидают нападения. А военно-морской атташе сообщил, что британский посол сэр Стаффорд Криппс предсказал точную дату нападения — 22 июня 1941 года.

Запутанная и щекотливая ситуация на Балканах повлияла на известный визит в Европу японского министра иностранных дел Ёсукэ Мацуоки. Той весной англо-американские военные штабисты в Вашингтоне пришли к заключению о необходимости активизировать действия против европейских партнеров оси, независимо от возможных акций Японии. Вероятно, эпохальный вояж Мацуоки с самого начала имел целью освободить Японию от любых обязательств перед осью, чтобы Страна восходящего солнца получила возможность действовать независимо на Тихом океане.

Остановившись по пути в Берлин в Москве, Мацуока сообщил Сталину и Молотову, как высоконравственные коммунисты Японии неизменно противостоят индивидуалистическим идеалам англосаксонских народов. Не желая быть превзойденным в восточной велеречивости, Сталин ответствовал, что Советский Союз никогда не ладил с Великобританией и никогда не будет. Цепкие японские щупальца, нацеленные на заключение пакта о ненападении, были не слишком удачливы на этом этапе с Советами.

Через три дня Мацуока прибыл в Берлин. Несмотря на напряжение, вызванное отходом Югославии от Тройственного союза, его окружила атмосфера, чрезвычайно напоминающая оперетту Гилберта и Салливана. Гитлер и Риббентроп предупредили странствующего менестреля из Японии, что в случае нового противодействия русскими немецким интересам немецкая армия сокрушит Россию без колебаний. Проигнорировав очевидный намек на будущие намерения Германии, Мацуока ответил, что Япония тоже может оказаться втянутой в войну с Соединенными Штатами в ходе предполагаемой атаки на Сингапур.

Сначала партнеры по оси предпочли не обратить внимания на результаты взаимных намеков. Но неделей позже, 4 апреля, после возвращения Мацуоки по окончании короткого визита в Рим, Гитлер пообещал, что, если Япония вступит в конфликт с Соединенными Штатами или Советским Союзом, Германия присоединится к ней в этой борьбе. В ответ Мацуока заявил о своем согласии с аргументами Муссолини относительно того, что Америка является главным противником оси, в то время как Советский Союз — враг второстепенный. И, вопреки нежеланию немцев открыто противиться любому перспективному пакту между японцами и русскими, Мацуока, похоже, сам достаточно хорошо понял причины, стоящие за невысказанным отрицательным отношением рейха к такому соглашению.

Как и можно было ожидать, после длительного визита в Берлин и Рим, на обратном пути через Москву Мацуока встретил более теплый прием у русских, причем эта теплота никоим образом не была ослаблена впечатляющими немецкими победами на Балканах. Впрочем, какими бы ни были причины, в продолжавшихся неделю переговорах советское правительство больше не настаивало на немедленном прекращении экономических уступок Японии на Северном Сахалине, а Мацуока довольствовался простым пактом о нейтралитете с русскими. Обе стороны оценили важность такого шага. Сталин даже зашел так далеко, что лично пожелал счастливого пути японскому министру на вокзале. Как и царь Александр, оказавшийся перед лицом неминуемого нападения весной 1812 года, Сталин откупился по крайней мере от одного потенциального врага, заплатив сравнительно низкую цену.

Тем не менее, желая продемонстрировать, что его пакт с Токио ни в каком отношении не является антигерманским жестом, на вокзале Сталин также заключил в объятия немецкого посла Шуленбурга и громко объявил ему, так, чтобы слышали все окружающие: «Мы должны остаться друзьями, и вы должны сделать все для этой цели». Затем, обернувшись к новому немецкому военному атташе полковнику Гансу Кребсу, советский диктатор обронил еще одну замечательную фразу: «С вами мы останемся друзьями — в любом случае».

Гитлер скрыл свою досаду касательно открытого осуждения его хитрых махинаций, дав адмиралу Редеру приятную дезинформацию о том, что русско-японский пакт был заключен с одобрения немцев, чтобы подтолкнуть японцев к нападению на Сингапур, а не на Владивосток. Однако Гитлер в своем желании как можно лучше замаскировать операцию «Барбаросса», как покажет будущее, обманул только самого себя и уж ни в коей мере русских или японцев. При рациональном поощрении русских и совершенно нерациональном — японцев японцы получили свободу напасть на Соединенные Штаты, тем самым включив еще одну великую державу в войну против Германии. С другой стороны, несмотря на последующее давление американцев, ведущее к обратному, Советский Союз получил возможность концентрировать все силы только против немцев. Вероятнее всего, русские избежали поражения во Второй мировой войне, потому что, руководствуясь собственными причинами, японцы выполняли пакт с Советским Союзом.

После отъезда Мацуоки, как предвидел армейский Генеральный штаб, быстрое наступление генерала Эрвина Роммеля в Киренаике было остановлено, как из-за больших трудностей со снабжением войск через Средиземное море и Ливийскую пустыню, так и из-за упорного сопротивления англичан. Чтобы решить логистические проблемы Роммеля и одновременно создать базу для последующих операций против Ближнего Востока, по инициативе военно-воздушных сил Гитлер 20 апреля дал согласие на операцию «Меркурий» — захват Крита преимущественно воздушными десантниками. Но даже при полной поддержке Гитлера командование сухопутных сил настояло на том, чтобы операция не привела к задержке стратегической концентрации для «Барбароссы».

Крит был захвачен немцами только 1 июня, после тяжелых и продолжительных боев, и потому Гитлер отверг все прочие попытки командного состава люфтваффе и военно-морского флота втянуть его в дальнейшие операции на Средиземноморье — и на Мальте, где это было, в общем, необходимо, и в Ираке, где просто подвернулась удачная возможность: в конце мая арабы взбунтовались против британцев. «Марита» и «Меркурий» уже вполне выполнили свою второстепенную функцию прикрытия концентрации войск к началу «Барбароссы». Все самолеты и семь танковых дивизий, которые использовались на Балканах, теперь были крайне необходимы в Восточной Европе. Иначе вторжение в Россию пришлось бы откладывать снова.

Случилось так, что две немецкие танковые дивизии, жизненно необходимые для быстрых и успешных операций на Украине, к 22 июня еще не вернулись из Греции. Более того, большая часть из пяти танковых дивизий, уже возвратившихся в Польшу и Румынию, нуждалась в отдыхе и ремонте до начала следующей операции. 4-й воздушный флот люфтваффе, составлявший примерно треть всех военно-воздушных сил, предназначенных для операции «Барбаросса», оказался чрезвычайно дорогостоящим, и его возвращение в Румынию сильно задержалось.

Таким образом, реальностью стала не только отсрочка «Барбароссы», но и некоторое ослабление южного крыла «Барбароссы», пусть и не очень серьезное из-за побочных последствий масштабных операций Гитлера на Балканах. Таким образом, и Гитлеру, и Уинстону Черчиллю представилась возможность, когда операция «Барбаросса» не достигла своих целей в конце 1941 года, утверждать, что ненужные военные кампании на Балканах спасли Москву. После всех событий, однако, Черчиллю потребуются некоторые объяснения ex post facto, чтобы отчитаться о своей катастрофической интервенции в Греции. А после того как операция «Барбаросса» пошла не так, как планировалось, Гитлер очень кстати обнаружил, что, если бы не «идиотская кампания» Муссолини в Греции, он бы непременно уничтожил Красную армию, пока это еще было возможно, коротким летом и осенью 1941 года.

Подобные объяснения, несомненно, утешают тех, кто их использует. Однако на профессиональных военных историков они производят слабое впечатление. Так, например, Гитлер потерял достаточно много более ценного времени в июле, августе и сентябре 1941 года в ходе своих бесконечных споров с армейским Генеральным штабом относительно направления главного удара. По существу, именно политические мотивы Гитлера и Черчилля, подтолкнувшие их к проведению «тангенциальных» операций на Балканах, ответственны за последующие военные трудности. Правда, так же бесполезно обычно бывает ожидать от государственных деятелей отказа от политики, как и полагать, что их военные критики примут, увы, крайне неудачные соображения престижа.

На последнем этапе перед началом операции «Барбаросса» немцы завершали подготовку. 20 апреля бывший прибалтийский немец и ярый сторонник программы немецких аннексий на востоке Альфред Розенберг получил сомнительное назначение руководителем оккупационных органов на востоке. В документе, составленном в эти счастливые весенние месяцы, Розенберг наметил программу жесткой германизации обещающих в расовом отношении районов Советского Союза и полуголодного существования остальных, предусматривая полный вывоз продовольственных излишков с Украины в рейх. Сам Гитлер давно понимал двойственное отношение Розенберга к России, и это была одна из причин, по которым он не воспринимал Розенберга всерьез. Так, например, перед войной он как-то заметил Герману Раушнингу, что Розенберг настроен против русских только потому, что они не позволили ему быть русским.

Очевидно, под давлением Риббентропа 28 апреля Гитлер наконец с большой неохотой согласился принять немецкого посла в России — потомственного аристократа графа фон Шуленбурга, чтобы обсудить переданный немецким посольством в Москве меморандум о силе Советского Союза. К изрядной досаде фюрера, посол объяснил, что Германия, скорее всего, была обязана, согласно условиям пакта 1939 года, провести консультации с Россией по поводу вторжения в Югославию, и потому каждая немецкая акция на Балканах была встречена контракцией русских. Что касается текущего момента, Шуленбург подчеркнул, что именно тревога русских относительно возможности нападения немцев подтолкнула их к сосредоточению войск в Прибалтике, но при этом Сталин согласен пойти на дополнительные экономические уступки рейху, чтобы избежать войны.

Согласно некоторым источникам, Шуленбург вернулся в Москву убежденный, что, несмотря на категорическое отрицание фюрером подобных намерений, Гитлер имел четкий план нападения на Советский Союз. Шуленбург рассказал своему коллеге, что с Гитлером бесполезно обсуждать мощь Советского Союза, поскольку у того сложилось собственное представление об СССР, которое он не имеет намерения менять.

В дополнение к усилиям, предпринимаемым во имя мира Шуленбургом, 28 апреля Вайцзеккер написал еще один меморандум, вероятно показавшийся Гитлеру не менее неприятным — в случае, если у Риббентропа хватило смелости его передать. В почти классическом предисловии к кампании «Барбаросса» Вайцзеккер написал: «Если бы каждый русский город, обращенный в руины, был для нас столь же ценным, как потопленный британский военный корабль, я бы стал горячим сторонником германо-русской войны этим летом. Но я верю, что мы победим русских только в военном смысле и, с другой стороны, проиграем в экономическом смысле».

Принимая на веру то, что германская армия будет победоносно наступать за Москву, Вайцзеккер тем не менее предупредил, что, если советский режим выстоит за Волгой, это втянет германскую армию в летнюю кампанию на востоке и в 1942 году. Таким образом, операция «Барбаросса» не только поднимет моральный дух британцев в ближайшем будущем, но и может значительно продлить войну для Германии, вместо того чтобы сократить ее. Какими бы ни были мотивы Риббентропа, подталкивающего своих подчиненных к таким пророческим профессиональным высказываниям, нельзя сказать, что они вызвали потерю интереса Гитлера к нападению на СССР.

Настоящий, а не общепризнанный ответ Гитлера своим дипломатам виден в формальном решении, принятом 30 апреля, начать операцию «Барбаросса» 22 июня. Принятие этого решения неминуемо приближалось после сербского офицерского переворота. Из трех немецких групп армий, предназначенных для действий на русском театре, решающий перевес в силах был отчетливо виден только в группе армий «Центр», нацеленной на Москву. В действительности благодаря Балканской кампании на Украине первоначально ожидался значительный численный перевес русских, а в Прибалтике предполагалось примерное равенство сил противоборствующих сторон. Фельдмаршал фон Браухич ожидал ожесточенных сражений на границе, которые, по его расчетам, могли продлиться до четырех недель, после чего, несмотря на храбрость русских, сопротивление должно было ослабеть. Из соображений секретности переговоры с Венгрией и Румынией о военном сотрудничестве были отложены до последнего момента.

Планы экономической эксплуатации Советского Союза, разработанные под кодовым названием «Ольденбург», были суммированы 2 мая в высшей степени проблематичном заявлении, что Германия сможет продолжать войну еще год, только если Россия будет кормить ее вооруженные силы. «Нет сомнений, — говорилось в весьма откровенном меморандуме, — что много миллионов людей умрет голодной смертью, если мы заберем у страны необходимые нам вещи». Поскольку Германия уже вполне адекватно снабжалась в основном русскими поставками, которые велись на протяжении всего действия русско-германского пакта, истинный мотив такого объяснения, вероятно, был подсказан непреходящим желанием нацистов максимально уменьшить население России в любом случае. Во время большой войны бесконечную череду ненужных жестокостей легко оправдать, что познали на себе многие народы, а не только много испытавшее население СССР.

В советском лагере становилась все более очевидной растущая нервозность русских. Советское правительство, вероятно, уже оставило бесполезные протесты относительно разведывательных полетов люфтваффе над территорией СССР, и аналогичные полеты начались над занятыми немцами территориями. 1 мая советский комиссар обороны маршал Тимошенко публично заявил об опасностях капиталистического окружения. Появилась информация о выступлении Сталина перед выпускниками военной академии, в котором тот сказал, что, несмотря на реорганизацию и переоснащение, Красная армия еще не готова к войне с Германией. Это мнение было аналогично мнению полковника Кребса — нового немецкого военного атташе в Москве. На следующий день Сталин сделал беспрецедентный шаг — отобрал у Молотова пост главы советского правительства, правда оставив ему пост комиссара иностранных дел. Шуленбург понял, что это «невероятное» событие вызвано желанием Сталина любой ценой удержать Советский Союз от конфликта с Германией.

Новые жесты, призванные умиротворить рейх, начиная от отрицания концентрации войск на западе России и заканчивая отзывом советского признания некоторых ссыльных европейских правительств (включая правительство Югославии), показывают, что Шуленбург был прав в своем объяснении советской политики накануне катастрофы. Конечно, было бы преувеличением утверждать, как Черчилль и некоторые другие деятели, что Сталин и его помощники показали себя в это время «самыми всецело обманутыми растяпами Второй мировой войны». Учитывая тот факт, что русские, как и, впрочем, все остальные, слишком долго серьезно недооценивали Гитлера, что еще могло в этот период сделать советское правительство, кроме как оттянуть нападение? Сталин вряд ли мог вынашивать планы нападения на основные части немецкой армии, имея силы, еще не готовые даже к обороне, как бы такой результат ни был желателен для Черчилля. Советским стратегам и тактикам еще многому предстояло научиться в будущем; тем не менее на этом заключительном этапе перёд нападением внешняя политика Сталина и на западе, и на Дальнем Востоке была реалистичной, так же как и эгоцентричной.

Недоверие Сталина к мотивам англичан и намерениям немцев вряд ли могло уменьшиться, когда он узнал, что вечером 10 мая давний друг Гитлера и номинальный глава организации нацистской партии Рудольф Гесс неким таинственным образом улетел в Шотландию. Выполнялась эта миссия с молчаливого согласия Гитлера или нет, у русских не было оснований верить ни сконфуженным немецким, ни уклончивым британским объяснениям, касающимся полета Гесса. Хотя впоследствии Гитлер и публично, и в частной беседе с Муссолини решил описать неудачную попытку Гесса достичь соглашения с британцами как поступок безумца, нет никаких сомнений, что фюрер с радостью приветствовал бы возможность получить свободу действий в Восточной Европе накануне начала реализации «Барбароссы». К примеру, генерал Гальдер слышал, как фюрер без всякой неприязни описывал тревогу Гесса по поводу «братоубийственной войны между двумя германскими народами», войны, прекращения которой фюрер имел все основания желать сильнее, чем раньше.

Если фюрер оставался весьма покладистым, когда речь заходила о договоренностях с англичанами, его неприязнь к востоку оставалась непоколебимой. К 13 мая он расширил и усилил свои ранние распоряжения о немедленном расстреле политических комиссаров приказами, разрешающими, а в действительности и поощряющими использование самых жестоких военных методов в случае сопротивления населения Советского Союза в целом. Стремление генералов смягчить новые приказы неизменно встречались попытками замаскировать, но тем не менее навязать их. В то же время отвлекающие от плана «Барбаросса» операции активно разрабатывались. Теперь подчеркивалось, что воздушно-десантная атака на Крит является лишь репетицией для такого же нападения на Британию.

Немецкие отвлекающие операции для прикрытия подготовки операции «Барбаросса» стали остро необходимы, когда немецкие войска со всей Европы, включая Балканы, хлынули к советской границе. Оглядываясь назад, можно утверждать, что лишь немногие обманывались относительно истинных намерений нацистов. Хотя возможность достижения соглашения в последнюю минуту, причем на условиях намного более благоприятных для немцев, чем раньше, смущала всех потенциальных участников боевых действий со стороны оси и, вероятнее всего, возбуждала надежды Сталина на возможность увеличения отсрочки.

Уже в начале мая слухи о грядущем нападении Германии на Советский Союз распространились в Берлине настолько широко, что их уже невозможно было сбрасывать со счетов, независимо от официальной позиции немецкого и советского правительств. К середине мая и британский премьер со всей определенностью пришел к такому заключению и даже сообщил об этом своему старому другу генералу Яну Христиану Смэтсу. Понятно, что русские тоже не могли не обращать внимания на эти слухи, не говоря уже о соответствующих сообщениях своей же разведки. 17 мая были запрещены поездки иностранных дипломатов на запад России — там шло активное движение войск. Среди многих разведывательных донесений от агентов и военных атташе было сообщение от старейшего и самого доверенного агента советской разведки Рихарда Зорге. 20 мая он сообщил из Токио, что 20 июня около 180 немецких дивизий нападут на Россию. Направления главных ударов — Москва и Ленинград. В мае и июне Красная армия получала информацию о плане «Барбаросса» от информаторов в немецком армейском Генеральном штабе и ОКВ, причем последнее сообщение поступило за неделю до нападения. Несомненно, несмотря на последствия великой чистки, советские разведчики не подвели свою страну, пусть и в таком относительно простом задании, как наблюдение за грандиозными тактическими приготовлениями немцев к операции «Барбаросса».

Гроссадмирал Редер выбрал именно этот неблагоприятный момент, чтобы напомнить фюреру о Средиземноморском театре военных действий. Поддерживая Муссолини и Эрвина Роммеля, Редер потребовал от фюрера направления 12 дивизий осенью 1941 года для захвата Суэца. Он заверил фюрера, что такой удар «станет более смертоносным для Британской империи, чем захват Лондона». Вероятно, Редер так до конца и не понял, что Гитлеру не слишком хочется идти против Лондона и еще меньше — уничтожать Британскую империю. Как всегда утверждал Гитлер, его Индия находится в России, и в военной директиве № 30 от 25 мая фюрер уже дал указание отложить операции на Ближнем Востоке до завоевания России.

Наконец, пришло время сообщить союзникам рейха, действующим и потенциальным, о скором начале операций против Советского Союза. Союзниками, имевшими самое выгодное географическое положение, чьи антисоветские «верительные грамоты» вряд ли могли подвергаться сомнению, были финны. С них немцы и начали. Консультации между Генеральными штабами двух государств велись практически беспрерывно с декабря 1940 года. Их кульминацией стал прием финского начальника штаба генерала Эриха Хейнрихса генералом Йодлем в Зальцбурге 25 мая.

Йодль, заявив, что сосредоточение войск Красной армии на западе России достигло 180 дивизий, предложил финнам организовать сдерживающую операцию, которая должна была задержать как можно более крупные силы русских в районе Ладожского озера. Далее он выразил уверенность в быстром освобождении финнов северной группой немецких армий, наступающей через прибалтийские государства на Ленинград, и сказал: «Я не оптимист и не жду, что война закончится через несколько недель. Но я и не верю, что она продлится много месяцев». Однако на следующий день Хейнрихс встретился с генералом Гальдером, который дал волю более пессимистичным взглядам ОКХ, что финны должны атаковать, когда представится возможность, по обеим сторонам от Ладожского озера в течение двух недель после начала операции «Барбаросса».

К сожалению, согласившись на желание Гальдера, касающееся финского наступления, финны также решили действовать в рамках плохо организованной немецкой командной структуры. Следует помнить, что она оставила норвежскую армию генерала Николауса фон Фалькенхорста, докладывавшего непосредственно в ОКВ, ответственной за то, что Гальдер теперь называл невыполнимой «экспедицией» последнего против Мурманской железной дороги в Северной Финляндии. Основные финские силы подчинялись собственному командиру, легендарному фельдмаршалу Карлу фон Маннергейму, а немецкая группа армий, двигавшаяся с юга через балтийские государства, оставалась под командованием Браухича и Гальдера — ОКХ. Поскольку ожидалось, что кампания будет успешно завершена в 1941 году, никто не ожидал, что трудности в координации трех отдельных штабов в объединенных операциях станут непреодолимыми. В любом случае финны согласились объявить полную мобилизацию армейских резервов поэтапно с 9 по 17 июня.

Муссолини, являвшийся активным сторонником операций против Советского Союза, по крайней мере пока он не втянулся в действия против Великобритании, должен был быть вторым привилегированным лицом, получившим точную информацию от немцев относительно «Барбароссы». Граф Чиано, которому немцы вполне обоснованно не доверяли, не обладал такой привилегией. Уже имевший информацию от итальянской военной разведки дуче в начале июня с нетерпением ожидал, когда у немцев полетят перья в конфликте с хорошо вооруженными русскими. Как и его родственник-германофоб, он же министр иностранных дел, Муссолини жаждал получить компенсацию за унизительное спасение на Балканах доселе непобедимой немецкой армии.

С привычной двойственностью, которая всегда характеризовала его политику по отношению к рейху, в конце мая Муссолини приказал начальнику штаба итальянской армии подготовить моторизованный корпус из трех дивизий для службы в России. Гитлер не принимал эту, вероятнее всего, нежеланную итальянскую компенсацию почти до самого начала операции «Барбаросса». Компенсаций в части престижа с неизменно торжествующим фюрером добиться было трудно. Но не является правдой и то, как часто говорят, что дуче был застигнут врасплох действиями Гитлера в России.

Следующими на очереди узнать о великом решении Гитлера были далекие и недоверчивые японцы. Еще в середине мая немецкий Генеральный штаб намекнул японскому военному атташе на план «Барбаросса», а 6 июня Гитлер лично сообщил японскому послу генералу Осиме о своем намерении уничтожить Россию в кампании продолжительностью не более двух-трех месяцев. Осиме, как и другим потенциальным союзникам, Гитлер сначала не указал точную дату начала операции, и, возможно, это позволило сбитому с толку министру иностранных дел Ёсукэ Мацуоке убедить своих коллег в том, что русско-германская война еще может не начаться. Такой конфликт еще больше дискредитировал и так непопулярного автора русско-японского пакта о нейтралитете среди коллег по кабинету. Дело в том, что моментальная готовность министра иностранных дел отказаться от собственного пакта и присоединиться к Германии в войне против России привела его более консервативных коллег к выводу, что непредсказуемость Мацуоки слишком велика и граничит с безумием,

11 июня в долгожданной беседе с Гитлером генерал Ион Антонеску с готовностью предложил рейху свое участие в наступательной войне против России с первого же дня. В течение недели отзывчивые румыны узнали о точной дате начала операции «Барбаросса», чтобы иметь возможность провести мобилизацию своих сил. Не желая уступить в энтузиазме ненавистным румынам, адмирал Миклош Хорти сообщил немецкому послу, что этого дня он ждал двадцать два года. Спустя много веков, заявил Хорти, человечество будет благодарить фюрера за освобождение русского народа от гнета коммунизма. Понятно, что восторг Хорти относительно благородного жеста, задуманного Гитлером в России, никак не повлиял на статичную позицию мадьярских дивизий в частях Трансильвании, недавно полученных от Румынии. Для гитлеровской экспедиции в Россию было достаточно венгерских войск второго эшелона. В последний момент шведы, испанцы и словаки предоставили транзитные права или дивизии добровольцев для крестового похода против большевистской России. Более рассудительные турки ограничились выражением радости.

Как англичане и испанцы, турки имели веские причины радоваться кажущемуся изменению направления немецкой агрессии на Советский Союз. В военной директиве № 32 от 11 июня фюрер дал понять, что турецкий нейтралитет должен продлиться столько, сколько продержится Красная армия, которой турки опасались. Англичане начиная с ночи 10/11 мая были избавлены от интенсивных воздушных налетов немецкой авиации. Теперь бомбежки, как и действия военно-морского флота, могли возобновиться только после победы над Россией. И испанцам, после освобождения фюрера от восточного инкуба, предстояло узнать, насколько опасны бесконечные проволочки, когда речь идет о новом хозяине Европейского континента.

Чтобы удержать ожидаемые немецкие завоевания в европейской части России в конце 1941 года, Гитлер в военной директиве № 32 объявил, что 60 немецких дивизий в дополнение к войскам сателлитов будет достаточно. Тем самым основная часть немецкой армии освободится для наступательных операций из Ливии на Суэц, из Болгарии через Турцию и, если будет возможно, с Кавказа через Иран к практически беззащитным нефтяным месторождениям Ирака и Персидского залива.

Подготовка немцев к операции «Барбаросса» приблизилась к завершению на общей встрече занятых в операции военных командиров, которая состоялась в Берлине 14 июня 1941 года. На ней Гитлер снова назвал предстоящую кампанию неизбежной и более предпочтительной в настоящее время, чем позднее, когда Красная армия будет лучше обучена и оснащена, а у немцев могут появиться другие дела. После 14 июня русские субмарины у берегов Германии могли быть атакованы при обнаружении, а отплытие немецких судов в советские порты было приостановлено под разными предлогами. 17 июня была окончательно утверждена дата начала операции — 22 июня. Начиная с 18 июня можно было уже не скрывать завершающую стадию подготовки. Ультиматум предъявлен не был, следовательно, у Сталина не было официального предупреждения, однако представляется сомнительным, что такой классический анахронизм мог существенно изменить советскую политику в этот период.

Накануне «Барбароссы» немецкий боевой порядок первого дня русского театра военных действий, включая Финляндию, насчитывал 154,5 немецких, 18 финских и 14 румынских дивизий. Итальянские, венгерские, словацкие и испанские части должны были прибыть после 21 июня. Немцы располагали 19 бронетанковыми дивизиями с 3350 танками, что составляло примерно 75 % танковых сил (из расчета на дивизию), которые использовались во Франции. Кроме того, они имели 13 моторизованных и 1 кавалерийскую дивизию. Помимо финских дивизий, на отдельном Финском фронте, доклады с которого поступали непосредственно в ОКВ, находилось, в основном на севере, 4,5 немецкой дивизии, как часть армии Норвегии, под командованием генерала Николауса фон Фалькенхорста.

150 немецких дивизий на главном советском фронте под началом ОКХ были организованы в три группы армий, так же как и резервы ОКХ для «Барбароссы». Кроме довольно многочисленных сил союзников Германии, численность одной только немецкой армии на востоке в начале кампании достигала 3,3 миллиона человек. Группа армий «Север» из 30 дивизий под командованием фельдмаршала Вильгельма фон Лееба включала 16-ю и 17-ю армии, а также 4-ю танковую группу с 3 бронетанковыми дивизиями. Группа армий «Центр» из 51 дивизии под командованием фельдмаршала Федора фон Бока включала 4-ю и 9-ю армии, а также 2-ю и 3-ю танковые группы с 9 бронетанковыми дивизиями. Группа армий «Юг» из 43 немецких и 14 румынских дивизий под командованием фельдмаршала Герда фон Рундштедта включала 6-ю, 11-ю и 17-ю немецкую армии, а также 1-ю танковую группу из 5 дивизий, как и 3-ю румынскую армию.

Данные о советском боевом порядке перед 21 июня 1941 года намного менее точны. Советская сторона, судя по всему, располагала 235 дивизиями и 85 моторизованными и бронетанковыми бригадами в европейской части России. Организованные в 18 армий или отдельных механизированных корпусов, эти силы насчитывали около 4,5 миллиона человек, которые готовились встретить немцев и их союзников.

Состав советских «фронтов», как они стали называться в русских официальных сообщениях, когда началось военное противостояние, был сходным по организации, как и по численности, с армиями стран оси. Балтийский и Ленинградский фронты состояли из 3 армий каждый, в Белоруссии Западный фронт генерала Павлова включал еще 3 армии, так же как и 4 танковых или механизированных корпуса. На Украине Киевский, Юго-Западный и Одесский фронты включали 6 армий и 4 механизированных корпуса. Эти корпуса находились в процессе преобразования из корпусов и бригад в танковые дивизии, согласно, по-видимому, успешному опыту немцев. Им не хватало тренировки, транспорта и даже снабжения горючим.

В разных источниках приводятся разные, отличные друг от друга оценки советских танковых сил — от 17 000 до 24 000 танков, из которых только 15 000 были современными. Советские военно-воздушные силы насчитывали более 6000 боевых самолетов против 2000, которыми первоначально располагали немцы на Восточном фронте. Как и танки, советские самолеты в основном были устаревшими, а пилоты — плохо обученными. Еще 60 немецких дивизий были оставлены на западе и юге Европы для защиты от возможного нападения британцев, которые, как 35 дивизий Красной армии, стоявших в Центральной Азии и на Дальнем Востоке, являлись резервами на случай кризисной ситуации на главном театре военных действий у воюющих сторон.

Гитлер и армейский Генштаб обрели новую уверенность после успешной кампании на Балканах, а политическое суждение Гитлера, ожидавшего народного восстания против Сталина в случае серьезных неудач Красной армии, нашло широкую поддержку даже среди тех, кто раньше не демонстрировал особого дружелюбия. Например, за две недели до нанесения немцами удара по Советскому Союзу американский посол Лоуренс Стейнхардт доложил из Москвы своему правительству о росте крестьянского недовольства на Украине до такой степени, что одно только прибытие немецкой армии может сбросить советский режим. Конечно, явная недооценка популярности и возможностей Советов была ошибкой всех западных обществ после 1917 года, и винить за эту ошибку вряд ли имеет смысл одного только Адольфа Гитлера.

Альтернативный и более слабый аргумент, заключавшийся в том, что Гитлер напал на Россию, потому что не доверял ее растущей мощи и опасался советского нападения осенью 1941 года, представляется бессмысленным, поскольку Гитлер всегда намеревался напасть на Советский Союз как можно раньше, независимо от оценки состояния сил русских. Иллюстрирует это намерение, к примеру, его замечание начала 1942 года, когда дела пошли не так, как ожидалось, о том, что, хотя в июне он не верил в то, что русские имели 10 000 танков, если они их действительно имели, это было дополнительной причиной напасть на них как можно скорее. Следует отметить, что немецкое военное промышленное производство практически не возросло за год, который немцы провели, готовясь к операции «Барбаросса». Что же касается непосредственно армии, осенью 1941 года промышленное производство еще и снизилось.

Ссылка Гитлера на силу русских всерьез может рассматриваться как причина нападения нацистов только в долгосрочном плане. Даже оглядываясь назад, можно утверждать, что июнь 1941 года был первым реальным шансом Гитлера атаковать Россию. Он же был последним. Вероятно, к 1942 году и уж наверняка к 1943 году советское и англо-американское военное производство и мобилизация больших военных потенциалов достигли бы такой точки, когда победа Германии стала бы в высшей степени сомнительной. Удачный выбор времени всегда был сильной стороной Гитлера, а если вспомнить о его сравнительно легких победах, станет очевидно, что выбрать лучшее время для начала операции «Барбаросса» было невозможно.

С начала июня британские военные убедили в твердом намерении Гитлера поставить все на Россию, и 10 июня британский министр иностранных дел Энтони Иден заверил советского посла в том, что в случае русско-германского конфликта Британия сделает все, что в ее силах, чтобы отвлечь внимание немцев на западе воздушными налетами. На это заявление посол Иван Майский не дал никаких комментариев, только проинформировал мистера Идена о том, что советское правительство не планирует никаких переговоров о военном союзе с рейхом. 13 июня Иден пошел дальше и предложил Майскому британскую экономическую и военную помощь в случае нападения немцев, которое теперь представлялось неизбежным. В ответ посол запросил больше информации о немецких приготовлениях.

Через два дня, 15 июня, за инициативами в адрес неразговорчивых Советов последовало прямое обращение Черчилля к президенту Рузвельту относительно предполагаемых действий Гитлера. К 20 июня поступил ответ Рузвельта, в котором он согласился публично поддержать любое заявление, которое сочтет нужным сделать премьер-министр, приветствуя Россию в роли союзника. Однако, в частном порядке, британские штабисты воскресили старую идею Черчилля и еще более старую фантазию французов — пригрозить советским нефтяным месторождениям на Кавказе британской бомбардировкой в качестве средства давления, которое должно было заставить Сталина не стремиться к новым соглашениям с Гитлером. Даже перед самым началом операции «Барбаросса» англо-советские отношения вряд ли можно было назвать дружескими.

18 июня Майский, вероятно, проинформировал Москву о том, что, наконец, британский посол в СССР сэр Стаффорд Криппс, ранее выражавший свой скептицизм, теперь тоже в любой момент ожидает нападения Германии на Советский Союз силами 147 дивизий — довольно точная оценка. Можно предполагать, что мнение такого лейбориста, симпатизирующего Советскому Союзу, как Криппс, могло иметь больший вес для Москвы, чем слова Уинстона Черчилля. Однако даже «левый» Криппс не считал русских способными продержаться против немцев больше трех-четырех недель. Когда же 22 июня немецкая атака действительно началась, глава имперского Генерального штаба сэр Джон Дилл в своем обращении к премьеру выразил общее мнение военной верхушки Запада, сказав, что очень скоро русских начнут окружать полчищами. Учитывая такое общественное мнение, ни эйфория Гитлера, ни попытки Сталина умиротворить немцев не кажутся странными или неразумными.

Послевоенные советские утверждения относительно неготовности страны противостоять военному вторжению в 1941 году были настолько подробными и всеобъемлющими, что уверенность немцев в способности качественного превосходства справиться с количественным преимуществом противника в живой силе и технике представляется оправданной. Ведущие советские деятели — Сталин, маршал Тимошенко, начальник штаба армии с февраля 1941 года Жуков — все в той или иной степени несли ответственность за неадекватную подготовку к войне. Например, помимо изобилия предупреждений из-за границы, командующий Киевским военным округом генерал Кирпонос незадолго до нападения немцев обратился к Сталину с просьбой разрешить эвакуацию гражданского населения приграничных районов, чтобы ускорить строительство фортификационных сооружений. Сталин запретил оба этих мероприятия в приграничных областях на основании того, что они могут спровоцировать нападение немцев. Как американцы в Вашингтоне и Пёрл-Харборе шестью месяцами ранее, советский диктатор позабыл о том, что неоправданные оборонительные мероприятия могут спровоцировать атаку с той же вероятностью, что и мирные инициативы — задержать ее.

Советские поставки жизненно важных для Германии импортных грузов — дальневосточного каучука[8], русского зерна, нефти и др. — могли следовать через границу до последнего дня, и плохая подготовка красноармейцев, в основном устаревшая техника и нехватка кадров в передовых частях армии, не могла ускользнуть от внимательных глаз немцев. Постоянное движение новобранцев Красной армии из-за сталинских фортификационных линий на Днепре в сторону запада предполагало, что не существовало интегрированного плана обороны, что, собственно, и соответствовало действительности. Более того, текущая реорганизация и переоснащение Красной армии лишили многие армейские подразделения все еще полезной старой материальной базы, почти ничего не предложив взамен передовым отрядам. Например, 1500 имеющихся современных танков весной 1941 года были отправлены к западной границе, но подавляющее большинство старых танков, вполне пригодных к эксплуатации, больше не поддерживались в рабочем состоянии. Поэтому, несмотря на поспешные оборонительные меры на западе, проводимые в результате объявленного 10 апреля состояния готовности, среди которых была переброска на Украину большей части двух армий с Северного Кавказа и Сибири, во многих отношениях Красная армия оставалась неготовой достойно встретить немецкое нападение в июне.

После показного отъезда Сталина из Москвы на отдых к Черному морю, состоявшегося 14 июня, агентство ТАСС опровергло правдивость «абсурдных» слухов о неизбежности нападения немцев. Помимо этого ТАСС заявило, что перемещение немецких войск на восток не имеет агрессивных намерений, а недавний советский призыв резервистов был назван обычными летними маневрами. Когда этот пробный шар не вызвал никакой ответной реакции Берлина, кроме молчания, 21 июня советский посол в Германии Деканозов потребовал ответа на предыдущие запросы Советского Союза относительно увеличения количества разведывательных полетов над советской территорией. В то же время в Москве комиссар иностранных дел Молотов обеспокоенно спрашивал немецкого посла Шуленбурга, действительно ли немецкое правительство оскорблено Советами.

На следующий день, 22 июня, в 4 часа утра рабски преданный Сталину Деканозов получил ответ от немецкого министра иностранных дел Риббентропа. Он находился в состоянии крайнего возбуждения, вероятно призванного компенсировать тот факт, что его слова разбили его же собственные надежды на возобновление сотрудничества между нацистами и русскими. Риббентроп официально возложил вину за немецкое вторжение в Россию на русских. По его словам, оно было вызвано враждебностью советской политики, в первую очередь в Югославии, а также концентрацией советских войск на западе. Однако, провожая советского посла до двери, Риббентроп шепотом сообщил, что выступал против решения фюрера. Получив разъяснение от посла Шуленбурга в Москве, Молотов не удержался от вопроса, считает ли столь же обеспокоенный Шуленбург, что Советы заслужили подобное обращение. Репутация Молотова, как и Риббентропа, была теперь неразрывно связана с прекратившим свое существование пактом о ненападении.

Муссолини получил длинное послание от Гитлера, в котором тот «извинялся» за свои действия, подчеркнув необходимость немецкого нападения раньше, чем военные экономики русских, англичан и американцев заработают на всю мощь. Поскольку нападение Гитлера на Советский Союз невозможно, Гитлер атаковал Россию, что, в свою очередь, увеличит японскую угрозу Соединенным Штатам. Гитлер заявил, что, даже если ему придется оставить в России 60 или 70 дивизий после успешного завершения кампании этого года, они будут только небольшой частью текущей концентрации на востоке.

В заключение Гитлер написал, что после своей внутренней борьбы, в результате которой он принял великое решение об операции «Барбаросса», он почувствовал себя «духовно свободным». Гитлер добавил, что, несмотря на его «искренние» попытки успокоить русских, это партнерство казалось ему утомительным, поскольку не отвечало его характеру, идеям, обязанностям. И теперь он избавился от моральных терзаний.

Ни противодействие некоторых генералов, ни весьма притягательные альтернативы, предлагаемые военно-воздушными силами, флотом и министерством иностранных дел, ни непримиримая враждебность Британии Уинстона Черчилля, ни льстивые речи Иосифа Сталина — ничто не смогло отвлечь Гитлера от смертоносного стремления на восток. В течение двух лет Германия вела тяжелые бои с превосходящими силами военно-морского флота Великобритании, уже год военно-воздушные силы Германии противостояли Королевским ВВС. Наконец, впервые во Второй мировой войне хваленой германской армии предстояло встретить противника, который, хотя и не был готов к первому нападению, в недалеком будущем окажет достойное сопротивление.

Примечания:

8

Импорт дальневосточного каучука был настолько важен для операции «Барбаросса», что запрет русских даже на одну только эту позицию мог серьезно повлиять на перспективы всей военной кампании. (Примеч. авт.)