ГЛАВА СЕДЬМАЯ

В тот же вечер я отправился в Шотландию в горы и провел там великолепно следующие четыре недели, УДя рыбу в Спей и охотясь на тетеревов в имении моей бабушки. По мере приближения сентября я стал испыты вать муки беспокойства. Я подготовил моих родителей к тому что им придется разочароваться. В своем пессими стическом состоянии я не делал никаких попыток изба вить их от беспокойства за мое будущее. Особенно моя бабушка продолжала смотреть на меня, как на козла отпущения, который не имел никакого права на все хоро шее в жизни. Если я наливал второй стакан портвейна за к обедом, я был уверен, что встречу на себе ее упрекающий в взор. Меня окружала атмосфера явного неодобрения, и, примирившись с неизбежностью возвращения на каучу ¦ ковые плантации Востока, я стремился извлечь сколько мог удовольствий из этой последней представляющейся возможности легко пожить. С таким настроением прини мает осужденный сытный завтрак перед казнью.

2 сентября, в тот благословенный день, когда я поя вился на свет, я отправился в соседний город сыграть партию в гольф. Не успел я расположиться на третьем поле, как меня встревожил дикий крик. Я отвлекся от мяча и увидел двух своих младлшх братьев, кативших на велосипедах наперерез по склону нашей горной дороги. Норман, который впоследствии погиб славной смертью под Лоосом, исчез в канаве. Переднее колесо его велоси педа погнулось, но его лицо сияло от возбуждения. Ли куя, он потрясал в воздухе какойто бумагой.

— Ты выдержал, — крикнул он запыхавшись, — ты первый.

Я взял бумагу из его рук. Это была правда. В ней черным по белому стояло: Первый — Р. Г. Брюс Локкарт. Я занялся изучением листа с отметками. Я был первым на семнадцатьбаллов. У первых четырех канди датов было пятьдесят баллов. У меня вышло плохо по немецкому языку, который я знал лучше всех предметов. Одну отметку я получил по математике. По праву я был на втором месте и на первом — по политической экономии. По французскому языку я получил на тридцать пять баллов больше, чем другие кандидаты. Я получил девяносто девять баллов из ста по французскому устному экзамену. Это сделали помпадурши. Я не знаю, живы ли они еще. Я никогда не узнал, как их звали. Но за тот ущерб, который я причинил могуществу, величию и владениям Британской империи своими действиями в качестве должностного лица, они, и только они, должны нести полную ответственность.

Я бросил свою игру и вернулся домой, чтобы объя вить новость родителям. Они недавно отпраздновали свою серебряную свадьбу, и большинство моих многочи сленных родственников находилось в сборе по соседству. Мы устроили поистине великолепную встречу. Никогда ни до того, ни после я не чувствовал себя столь доброде тельным. Конверт без марок с надписью: «Служба его величества» произвел молниеносно метаморфозу в моей жизни, и к вечеру я из разряда ни на что негодных людей перешел в Валгаллу героев. Моя бабушка прижала меня к своей пышной груди и с непогрешимостью истинно вели ких людей заявила, что она всегда верила в мой успех. Она послала за своей сумочкой, за очками, и затем выписала мне чек на сотню фунтов. Ее пример оказался заразительным, и я получил в тот день до двухсот фунтов в подарок. Несколько дней спустя, не тронув этих денег, я отправился в Лондон, чтобы приступить к своим офи циальным обязанностям в Министерстве иностранных дел.

В тот год Министерство иностранных дел существен но отличалось от теперешнего министерства. Оно соеди няло тогда простор с изяществом, служба в нем шла легко. Теперь это кроличий садок, набитый машинистка ми в очках и серьезными весьма дурно одетыми молоды ми людьми. В 1911 году в нем еще находились престаре лые джентльмены, писавшие изза причуды гусиными перьями. Известный стандарт почерка и тщательное со блюдение полей требовались еще от молодых чиновни ков. В остальных отношениях это было спокойное, не лишенное приятности времяпрепровождение, подкрепляемое регулярностью службы и соответствующим перерывом на завтрак. Если служебные часы были длиннее сравнения Пальмерстона о фонтанах на Трафальгар, сквер, что «бьют от 10 часов утра до 4 часов дня», то это не было утомительно для чела. Да эти часы и не отдава лись исключительно работе. В департаменте, куда я был назначен, процветал настольный крикет под искусным руководством Гюи Лекока, теперь председателя федера ции британских промышленников.

Война и деятельность лорда Керзона уничтожили эту тихую заводь в стремительном потоке жизни. Коридоры, где играли в футбол, теперь уставлены тяжелыми шкафа ми с архивами. Штаты удвоились. Бумаги развелось столько, что сознательный служащий должен работать до поздней ночи, чтобы выполнить дневное задание. В Министерстве иностранных дел теперь работают дольше, чем в большинстве торговых фирм. Оно стало дейст венным и более демократичным.

В мое время оно обладало высокоразвитым чувством сознания собственного превосходства. Это было убежище мандаринов, державшихся надменно и обособленно от более плебейских министерств Уайтхолла. Допускалось до некоторой степени равенство с Министерством финансов. В конечном итоге даже посольские оклады находились под контролем Министерства финансов. Мы по справедливости славимся своим практическим смы слом. Нет англичанина, который не положил бы в карман свою социальную спесь, если это пойдет на пользу его карману. Министерство торговли, с другой стороны, рассматривалось подобно стрелковому тиру в публичной школе, как прибежище для бездельников.

На младших вицеконсулов, главная обязанность ко торых заключалась в содействии укреплению британской торговли за границей, смотрели как на ненужных при шельцев. В отношении социального положения они как бы пребывали в чистилище между раем первого отделе ния и адом второго.

В то время процедура в отношении младших вице консулов была такая. До занятия заграничного поста требовалось пробыть три месяца в консульском и ком мерческом департаментах Министерства иностранных дел. Если не считать, что пребывание здесь дало мне возможность познакомиться со многими служащими ми

нистерства, то это была просто трата времени. Ввиду такого казенного отношения к торговой деятельности, эти департаменты были самыми бездеятельными в мини стерстве. Старшие чиновники, работавшие в них, были люди, потерявшие всякое честолюбие и оставившие на дежду на дальнейшее повышение. Это была последняя ступень к почетной отставке и пенсии.

В качестве первого в новом списке вицеконсулов я был назначен отбывать свой стаж в консульский департа мент. Моим шефом был лорд Дюферин, добрый и благо родный человек, который выкуривал бесчисленное коли чество папирос и казался больным на вид, будучи тако вым в действительности. От своих подчиненных он тре бовал хороших манер и исполнительности. Единственная его страсть была — красные чернила. Мои первые две недели пребывания в министерстве были сущим несча стием, сравнимым только с первыми двумя неделями пребывания в школе. Никто со мной не заговаривал. Я ежедневно являлся в 11 часов утра в туго накрахмален ном воротничке, в установленной короткой черной визит ке и в полосатых брюках. Я регистрировал письма, по ступавшие в небольших количествах от пострадавших английских подданных за границей. Случалось, я набра сывал черновики требований об уплате сумм, выданных авансом британскими консулами потерпевшим корабле крушение морякам. Однажды я испытал маленькое вол нение. Поступило письмо, адресованное Его Величеству, начинавшееся словами: «Мой дорогой король». Оно ис ходило от молодой девушкиангличанки 17 лет, посту пившей на службу к одному русскому помещику в По волжье. От железнодорожной станции она находилась далеко, и хозяин весьма грубо и неприлично приставал к ней. Этот патетический крик из дикой страны, донесший ся до меня, заставил мое горло сжаться от волнения и негодования. Я написал решительную записку, одобрен ную с похвальной поспешностью. Телеграф заработал. Требовалось вмешательство посла Его Величества, и че рез тридцать шесть часов маленькая леди была освобо ждена и отправлена на свою родину — в Ирландию. Впервые я ощутил биение пульса Империи. Я отведал власти и почувствовал себя должным образом в гордо приподнятом настроении.

В общем, однако, здесь было мало работы, и я пребы вал в строгом одиночестве. Каждый день я завтракал в

ресторане — я не мог завтракать вместе с Кэем, своим коллегой по департаменту, так как у нас перерывы на завтрак не совпадали. Случалось, в коридорах я прохо дил мимо молчаливо великих и великомолчаливых фи_ гур, принадлежавших к составу министерской иерархия. Украдкой я изучал их походку, их манеры, длинную гребущуто походку сэра Эдуарда Грея, автоматически энетятггаую сэра Эр Кроу, грациозно элегантную сэра Малькольма и тяжеловесную поступь сэра Виктора Уэлслея. Это были смутные, внушающие страх тени в моем существовании, внушавшие правильное представле ние о моей собственной незначительности.

По мере того как я ближе знакомился с Гюи Л скоком, мое положение становилось легче. Мы вместе завтрака ли. Наряду с сэром Джорджем Бьюкененом и Гарольдом Никольсоном он был одним из немногих уроженцев Вел лингтона в Министерстве иностранных дел. Когда мои братья выступали от Малъборса, я взял его посмотреть матч в регби между Веллингтоном и Малъборсом. Мы вместе играли в гольф. Я был допущен к игре в настоль ный крикет и стал мастером в этой области. От него я услыхал исторические анекдоты, ходившие по мини стерству о лорде Берти и других столпах минувших дней. В оплату, уступая своей склонности к откровенности, я рассказал ему историю своей жизни. Наша дружба росла столь быстро, что через несколько недель я был в состоя нии заставить его слушать восточные очерки, написанные мною н отвергнутые английскими издателями. Нет сом нения, что он это занятие нашел более забавным, чем писание консульских записок.

Такое литературное времяпрепровождение, притом, разумеется, в рабочее время, привело к странному оборо ту моей судьбе. При обычных условиях меня по оконча нии шестинедельного стажа в консульском департаменте должны были перевести в коммерческий департамент, где мне пришлось бы находиться под опекой сэра Ольджер нона Лоу, строгого формалиста, которого боялась вся молодежь. Тут как раз в нашем департаменте произошла перемена. Лорд Дюферин захворал, и его временно заме нял Дон Грегори, бывший тогда младшим помощником. В это время случился агадирский инцидент, политиче ским департаментам пришлось работать усиленно, и наш штат убавили, чтобы помочь там. Однажды к концу дня, когда я читал вслух особенно трогательную историю о

католическом миссионере на Востоке Гай Лекоку, вошел Дон Грегори. Слово «католик» привлекло его внимание

— Что такое? — спросил он своей обычной озабочен ной манерой.

Гай объяснил.

— У нас в министерстве находится литературный талант, — сказал он. — Он нам читает рассказ о католи ческом миссионере.

Грегори взял мою рукопись. На следующий день он пригласил меня к обеду. Я познакомился с миссис Грего ри, и она мне понравилась. Я рассказывал ей о своей жизни на Востоке и дал ей еще рукописей для чтения. Я подарил ей два японских портрета, купленных в Японии, по поводу которых я написал сентиментальный рассказ. Через несколько дней я опять получил приглашение на обед. В моем положении в департаменте произошла пере мена. Грегори стал мне давать больше работы. Скоро я заделался его частным секретарем. Однажды он позвал меня.

— Нам не хватает работников, — сказал он. — Вы ничего не выиграете, перейдя в коммерческий департа мент или уехав скорей за границу. Я устрою, чтобы вы остались на некоторое время здесь помочь нам. Когда придет время ехать вам за границу, я позабочусь, чтобы вы от этого ничего не потеряли при выборе вашего будущего поста.

* Здесь ¦ далее автор использует старое наган ниг стоят»! РоссииПравильно: Петроград. (Прим. ред.)

Разумеется, я согласился. Я тогда еще принадлежа,! к епископальной церкви, хотя уже питал сильные симпатии к католицизму. Однако этого было достаточно. Отзывчи вый добросердечный Дон Грегори любил католиков и, что еще важнее, он, видимо, любил меня, и я ему обязан до конца своей жизни. В качестве заведующего департа ментом он не имел себе равных, и от него я научился многому, что пошло мне на пользу в будущем. Он посвя тил меня в официальную жизнь за границей. Он мне много говорил о Румынии, где занимал пост, и о Польше, судьбами которой сильно интересовался. Он усиленно развивал во мне интерес к России, которую я тогда считал самым беспокойным местом в Европе. И вот однажды вечером перед Рождеством он позвал меня в свой кабинет и показал мне депешу. В ней наш посол в С.Петербурге* сообщал, что русское правительство изъ

явило согласие на мое назначение в качестве вицеконсул в Москву. а

— Через две недели вы отправитесь, — сказал 0н улыбкой.

" Москва. Перед глазами моими промелькнула Россия R описании Сэтона Мерримена — единственное, что я о ней знал. Приключения, опасности, романы представлялись I моем уме. Но одна мысль доминировала: Москва находилась в Европе. Я только на три дня пути был отдален от родины. Шесть недель назад, если бы не мои неудачные восточные рассказы, тысячи шансов против одного, что меня подобно другим новым вицеконсулам услали бы в Колон или Панаму, или в лучшем случае в Чикаго, или Питсбург. Я рассыпался в благодарностях и в тот же вечер поехал сообщить добрые новости своим родителям и готовиться к отъезду.

Тут случилось еще одно приключение перед отъездом. Мои родители по случаю моего отъезда устроили вечер, на который собрались все мои, вернее их, друзья из округи. Одна семья, явившаяся в полном составе, привез ла с собой молодую красивую девушкуавстралийку, ко торой я прежде никогда не видал. Я сразу был побежден. В моем распоряжении было только две недели для сва товства. Через десять дней мы были помолвлены. В самом начале нового года я уехал в Россию, а она вернулась в Австралию. Мы повенчались в следующем >ду, во время моего первого отпуска.