• ПЕРВОЕ ВТОРЖЕНИЕ ХУННОВ В КИТАЙ
  • БОРЬБА ЖУНОВ И КИТАЙЦЕВ
  • КУЛЬТУРА ПЛИТОЧНЫХ МОГИЛ
  • О ЯЗЫКЕ ХУННОВ
  • III. На берегах «песчаного моря»

    ПЕРВОЕ ВТОРЖЕНИЕ ХУННОВ В КИТАЙ

    Кончался IX век. В Китае чжоуские ваны уже теряли свою мощь, и ван Сюань стал опасаться недовольства своих подданных, склонных к мятежу.

    В это время впервые показали себя миру хунны, которых китайская поэзия окрестила «небесными гордецами», а грубая проза — «злыми невольниками».

    Первое поэтическое известие о хуннах, уже обновленных, сформировавшихся и потому грозных, относится к 822 г. до н. э. В одной из од «Книги песен» описывается вторжение хуннов[131] в Китай:

    В шестой месяц[132], какое смятение!
    Боевые колесницы стоят наготове,
    В каждую запряжено четыре статных коня,
    Они снаряжены, как это обычно делается.
    Хунну яростно вторглись,
    Поэтому мы должны были спешно выступить;
    Чтобы освободить столицу,
    Царь[133] приказал выступить в поход.
    Мы победили Хунну,
    Проявив великую храбрость…
    Хунну плохо рассчитали,
    Заняв Цяо и Ху,
    Захватив Хао и Фэнь[134],
    Дойдя до северной части реки Цзинь.
    Наши знамена, украшенные изображениями птиц,
    Развевались своими белыми складками.
    Десять военных колесниц мчались впереди…
    Мы победили Хунну.
    Это пример для десяти тысяч (т. е. многих) стран[135].

    Данные слишком скудны, чтобы оценить поход хуннов по достоинству. Не совсем ясно, был ли это просто удачный грабительский набег или серьезная война, рассчитанная на захват территории. Первое вероятнее, но и в этом случае, видимо, действовали большие и организованные массы. Для отражения противника потребовалась мобилизация, и все-таки война была нелегкой.

    Тем более странно, что после этого хунны опять не упоминаются около 500 лет. Очевидно, их оттеснили на север жуны[136].

    БОРЬБА ЖУНОВ И КИТАЙЦЕВ

    Власть чжоуских ванов держалась «на острие копья». Это положение не могло длиться бесконечно. В 842 г. до н. э. население столицы восстало против Ли-вана и штурмовало дворец. Ли-ван бежал. Власть взяли в свои руки сановники Чжоу-гун и Чжао-гун, которые пошли навстречу требованиям восставшего народа. Эпоха их регентства (842–827) получила характерное название «Всеобщее согласие» (Гунхэ). Этой ценой была спасена династия, но мощь ее не восстановилась, несмотря на удачное отражение хуннов и победоносную войну с царством Сюй на юго-востоке Китая.

    Пока феодальных и удельных владений в Китае было много, размер их был очень мал. Поэтому ван (царь) имел бесспорное преимущество перед любым из своих князей. Но когда владения укрупнились, пропорционально выросла сила отдельных князей, и ванам пришлось с ними считаться. Однако это не всегда было так: нередко личные интересы и страсти вмешивались в политические расчеты и опрокидывали их. Так, например, Ю-ван, влюбившись в красавицу Бао-сы, стал пренебрегать своей законной супругой, дочерью князя Шэня. Последний вступился за оскорбленную дочь; возник конфликт между феодалами, причем обиженный вельможа попросил помощи у соседних племен «варваров». Тут и начали контрнаступление жуны и ди. В 771 г. гуаньжуны вмешались в феодальную войну и вторглись в Китай. Ю-ван пал в битве, и гуаньжуны осели на китайских землях. Они заняли область между реками Гин и Вэй «и продолжали утеснять Серединное Государство»[137]. Пин-ван из дома Чжоу, не сумев отбиться от наседавшего врага, ушел на восток в Лоян, но гуаньжунов отразил князь Сян в 770 г. до н. э. С этого времени начинается фактический распад княжества Чжоу.

    Несколько позднее активизировались на востоке шаньжуны. В 706 г. они прорвались сквозь княжество Янь и княжество Ци и разбили князя Ци под стенами его столицы. Только через 44 года Хуань-гун, князь удела Ци, выгнал их из пределов Китая[138]. Однако распри по-прежнему мешали китайцам объединять свои силы, и в 644 г. жуны разорили удел Цзинь, князь которого был главою имперского союза. В 642 г. они пришли на помощь своему бывшему врагу — мятежному князю удела Ци, и произвели опустошительный набег на удел Вэй.

    Но наибольших успехов жуны достигли в 636 г. до н. э. Великий князь Сян-ван из политических соображений женился на княжне из жунов. Однако молодая княгиня стала участницей заговора против него одной из придворных клик. Они привели своих соплеменников, а ее друзья отворили им ворота столицы, и великому князю пришлось бежать. Четыре года грабили жуны беззащитный Китай, пока Вэнь-гун, князь удела Цзинь, добивался согласия имперского сейма на вручение ему полномочий на изгнание жунов и восстановление порядка. Только в 632 г. он изгнал их из столицы и казнил изменника, узурпатора — князя удела Дай. Тогда же циньский Му-гун (659–621) уничтожил 12 владений жунов на западе и вернул Китаю земли Чжоу.

    Однако жуны не были разбиты, и борьба продолжалась до 569 г., когда они заключили мир с уделом Цзинь[139]. В V в. перевес склонился на сторону китайцев. Чжао-ван, князь удела Цзинь, завоевал царство икюйских жунов в Шэньси и восточном Ганьсу. Ву Лин, князь Чжао, покорил в Ордосе лэуфань и линьху, а Цинь Кай, полководец княжества Янь, «внезапным нападением разгромил Дун-ху»[140].

    Каким образом окончательная победа досталась китайцам, убедительно показано ими самими. Жуны занимали огромную территорию и делились на множество больших и малых племен. «Все сии поколения рассеянно обитали по горным долинам, имели своих государей и старейшин, нередко собирались в большом числе родов, но не могли соединиться»[141]. До тех пор, пока в самом Китае царила феодальная раздробленность, жуны могли иметь частные успехи, но как только владения укрупнились и князья стали царями, централизованная сила победила храбрых жунов. Каменные замки оказались более надежными убежищами, чем горные ущелья. Икюйские жуны попробовали было подражать китайцам и построили ряд крепостей. Но китайцы уже владели осадной техникой и без труда взяли их замки. Кроме того, мы не знаем, каковы были отношения между жунами и хуннами. Вряд ли они были друзьями. А если так, то положение жунов должно было быть трагично: зажатые между Китаем и Великой степью, они не имели тыла, а горные долины, где они пытались укрыться от наступавшего врага, оказались ловушками, не имевшими выхода, не убежищем, а местом гибели.

    В результате пятивековой борьбы жуны были разделены на две части: основная была оттеснена на запад, к горному озеру Кукунор, а другая — на восток, в горы Хингана, где и растворилась среди восточных ху[142], затаив вражду против китайцев. В результате в III в. до н. э. сложился племенной союз дунху, захвативший гегемонию в восточной части Великой степи. В это же время вновь ожили и вернулись к активной исторической жизни народы западной части Степи.

    В 250 г. до н. э. парфяне, возглавив иранское освободительное движение, выгнали из Мидии завоевателей македонян, а родственные им сарматы завоевали Скифию, т. е. причерноморские степи[143].

    Как будто каким-то мощным толчком были приведены в движение степные народы в середине III в. до н. э.

    КУЛЬТУРА ПЛИТОЧНЫХ МОГИЛ

    В то время когда китайцы и жуны уничтожали друг друга в истребительных войнах, в степях Центральной Монголии и Южного Забайкалья сложилась оригинальная культура, которой предстояло большая будущность. Это так называемая «культура плиточных могил», а по сути дела — ранний этап самостоятельной хуннской культуры. Она исследована Г. И. Боровкой[144] и Г. П. Сосновским[145], но законченное описание ее принадлежит А. П. Окладникову[146]. Эти могилы, вытянутые цепочками с юга на север, содержат великолепные изделия из бронзы. Описание их я опускаю, так как оно имеется в работах указанных авторов, и, опираясь на характеристику культуры плиточных могил, данную А. П. Окладниковым, попробую перейти к интерпретации.

    Судя по дошедшим до нас материалам, основным занятием людей, оставивших плиточные могилы, было скотоводство; к тому же они в совершенстве владели техникой литейного дела. В могилах обнаружены раковины-каури из Индийского океана, белые цилиндрические бусы из пирофиллита, фрагменты сосудов-триподов китайских форм. Это указывает на широту культурных связей, которые простирались от Китая до Алтая, Минусинской котловины и Средней Азии. Однако еще незаметно следов классового расслоения: «расположение могил указывает на прочность общинно-родовых связей»[147]. Это не значит, конечно, что не было богатых или бедных семей, но и те и другие находились в рамках патриархального рода. Патриархальный род — это строй аристократический. Заслуженные воины, старейшины и вожди составляют его верхушку, и их могилы должны иметь отличие от могил рядовых их соплеменников. Таковыми являются «оленные камни», т. е. плиты, украшенные изображениями оленей, солнечного диска и оружия. На изготовление их затрачивался труд настолько большой, что он был непосилен одной семье покойника. Очевидно, это было общественным делом[148]. Антропологический тип на протяжении всего I тысячелетия до н. э. не менялся; именно в эту эпоху складывался и сложился характерный палеосибирский тип, справедливо приписываемый хуннам[149].

    В чем же различие культуры плиточных могил[150] и последующей, непосредственно примыкающей к ней хуннской культуры? Во-первых, хунны широко использовали железо, которое в плиточных могилах встречается редко. Этот факт получает крайне простое объяснение. Первоначально степняки получали железо с юга от тибетцев-кянов[151]. Сомкнулись они с ними около 205 г. до н. э.[152], и только тогда железо потекло в Степь широким потоком. Во-вторых, у хуннов мы обнаруживаем царские могилы. И это понятно, так как лишь в 209 г. до н. э. произошла консолидация родов и была установлена твердая центральная власть, а до этого хунны были просто конфедерацией родов. Значит, появление царских могил — не что иное, как этап истории одного народа. Все прочие черты совпадают, и, следовательно, вышеприведенная характеристика относится к раннехуннскому обществу, точнее, к становлению его в IX–IV вв. до н. э. В IV в. хунны усилились настолько, что перешли обратно на южную сторону Гоби[153], и китайцы, только что одержав победу над бэйди, были вынуждены защищаться от нового врага, учитывая его особую стратегию и непривычную тактику. Памятники этого столкновения — Великая китайская стена и плиточные могилы во Внутренней Монголии[154].

    О ЯЗЫКЕ ХУННОВ

    Вопросу о языке, на котором говорили хунны, посвящена большая литература, ныне в значительной степени потерявшая значение[155]. Сиратори доказывал, что известные нам хуннские слова — тюркские и единственная хуннская фраза, дошедшая до нас, — тюркская[156]. Исследования финских ученых поставили вопрос о хуннском языке в несколько иную плоскость: Кастрен[157] и Рамстедт[158] высказали мнение, что хуннский язык был общим для предков тюрков и монголов. Пельо отметил, что он включает в себя элементы еще более древнего слоя[159]. Лигети оставляет вопрос о хуннском языке открытым, ссылаясь на то, что хуннское слово, обозначающее «сапоги», известное нам в китайской транскрипции, звучит «сагдак» и не имеет аналогий ни в тюркских, ни в монгольском языках. Приведенное им сопоставление с кетским словом «сегди» не удовлетворяет самого автора[160].

    Однако это слово имеет прямое отношение к старорусскому слову «сагайдак», т. е. колчан со стрелами и луком. Оно тюрко-монгольского происхождения и было в употреблении в XVI–XVII вв. Связь его с хуннским словом «сагдак» совершенно очевидна, так как хунны затыкали за голенища стрелы, которые не помещались в колчане[161], как впоследствии делали русские, затыкая туда ножи. Итак, слово «сагдак» восходит, возможно, к той же тюрко-монгольской языковой стихии, которая в I тысячелетии до н. э. была еще, очевидно, слабо дифференцирована; но возможно также, что общность известных нам хуннских и монгольских слов объясняется культурным обменом между народами, которых тесно связывала историческая судьба. Несмотря на приведенные соображения, можно думать, что сомнение в тюркоязычии хуннов несостоятельно, так как имеется прямое указание источника на близость языков хуннского и телеского[162], т. е. уйгурского, о принадлежности которого не может быть двух мнений. Сам Лигети указывает, что сомнения в тюркоязычии хуннов основаны на анализе специальных «культурных слов», которые очень часто оказываются заимствованными, в чем нет ничего удивительного, так как общение хуннов с соседями было продолжительным и интенсивным.


    Примечания:



    1

    Времена меняются, и мы меняемся с ними (лат. — Ред.).



    13

    McGovem W. The early empires of Central Asia. L, 1939.



    14

    Maenchen-Helfen O. The Huns and the Hsiung-nu (Byzantion. Vol. XXII, 1945); The legend of origine of the Huns (Byzantion. Vol. XVII, 1945).



    15

    См.: Советская археология. Т. XVII. 1963. С. 320–326.



    16

    Настоящая книга посвящена исключительно азиатским хуннам, а историю их восточноевропейской ветви читатель найдет в кн.: Артамонов М. И. История хазар. Л., 1960, а также: Altheim Franz. Geschichte der Hunnen. Berlin, 1959.



    131

    Они названы не сюнну, а сюньюнь, очевидно, из-за архаичности языка.



    132

    В июле.



    133

    Сюань-ван из династии Чжоу.



    134

    Столица царства Джоу.



    135

    Авдиев В. И. История древнего Востока. М., 1953. С. 655.



    136

    Название «хунну» появилось в Китае в эпоху Чжаньго (IV–III вв. до н. э.) [см.: Цэн Юн. Оборонительные войны против хуннов в эпоху Хань. Шанхай, 1955 (Реферативный сборник. 1956. № 15. С. 95)].



    137

    Бичурин Н. Я. (Иакинф). Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. Т. I. М.; Л., 1950. С. 42.



    138

    Конфуций говорил, что, если бы не эта победа, «нам, пожалуй, пришлось бы ходить непричесанными, застегивать одежду налево и испытывать иноплеменное господство» (см.: Фань Вэнь-лань. Древняя история Китая от первобытно-обшинного строя до образования централизованного феодального государства. Т. I. М., 1958. С. 120).



    139

    Бичурин Н. Я. Собрание сведений… Т. I. С. 43–44.



    140

    Там же. С. 45.



    141

    Там же. С. 43.



    142

    Грумм-Гржимайло Г. Е. Западная Монголия и Урянхайский край. Т. II. Л., 1926. С. 85.



    143

    Киселев С. В. Древняя история Южной Сибири. М., 1951. С. 321.



    144

    Боровка Г. И. Археологическое обследование среднего течения реки Толы // Северная Монголия. Т. II. Л., 1927.



    145

    Сосновский Г. П. Ранние кочевники Забайкалья (КСИИМК. Т. VIII. М.; Л., 1940); Плиточные могилы Забайкалья // Труды отдела истории первобытной культуры Гос. Эрмитажа. Т. I. Л., 1941.



    146

    Окладников А. П. Древнее население Сибири и его культура. (Рукопись).



    147

    Там же.



    148

    Там же.



    149

    Дебец Г. Ф. Палеоантропология СССР. М.; Л., 1948. С. 121.



    150

    Отождествление культуры плиточных могил с раннехуннской оспаривает И. И. Гохман, который основывает противоположное мнение на изучении семи черепов из плиточных могил IV–II вв. до н. э. (Гохман И. И. Антропологические материалы плиточных могил Забайкалья // Сборник МАЭ. Т. XVIII. М.; Л., 1958. С. 428, 437). Исследованные И. И. Гохманом черепа монголоидны и не имеют европеоидной примеси, характерной для хуннов. Однако автор не учитывает, что хунны, как и любой большой народ, не были расово монолитны. Небольшое количество исследованного краниологического материала не позволяет судить обо всем расовом составе населения, оставившего плиточные могилы, а территория, на которой они распространены, уже в III в. до н. э. была хуннской. Скорее можно предположить, что этот монголоидный тип был одним из компонентов хуннского народа, окончательно сложившегося на севере, а не на юге от Гоби. Изменение погребального обряда, имевшее место во II в. до н. э., связано не с переселением нового народа, а с изменением культа, так как хуннская культура в это время переживала период бурного развития, оборвавшегося во II в. н. э. Наличие же плиточных могил к югу от Гоби показывает, что этот обряд захоронения связан не с локальными особенностями одного племени, а является следом культурного единства многоплеменного этнического образования в Средней Азии I тысячелетия до н. э.



    151

    Бичурин Н. Я. Собрание сведений… Т. II. С. 172.



    152

    Иакинф. История Тибета и Хухунора. Т. I. СПб., 1833. С. 17.



    153

    В 317 г. хунны в союзе с пятью китайскими княжествами выступили против Цинь, но были отбиты (Фань Вэнь-лань. Древняя история Китая… С. 235).



    154

    Окладников А. П. Новые данные по древнейшей истории внутренней Монголии // ВДИ. 1951. № 4. С. 163.



    155

    См.: Иностранцев К. А. Хунну и гунны. Л., 1926.



    156

    Shiratori К. Uber die Sprache der Hiungnu und der Tanghu — Stamme. St. Pb., 1902; Bulletin de l'Academie Imperiale des Sciences de S.-Petersburg. V. Serie. Bd. XVII. № 2 (Отдельный оттиск).



    157

    Casfren M. A. Ethnologische Vorlesungen uber die altaischen Volker. St.-Pb., 1857. S. 35–36.



    158

    M. G. S. Ramstedt. Uber der Ursprung der turkischen Sprache. Helsinki, 1937. S. 81–91.



    159

    Pelliot P. L'edition collective des oevres de Wang Kouo-wei (T'oung Pao. Vol. XXVI). P. 167.



    160

    Ligeti L. Mots de civilisation de Haute Asie en transcription chinoise // Acta Orientalia. 1950. S. 141–149.



    161

    В колчане помещалось всего 30 стрел (см.: Иностранцев К. А. Сасанидские этюды. СПб., 1909).



    162

    Бичурин Н. Я. Собрание сведений… Т. I. С. 214.