«СЛАВА НАША ВЕЧНА БУДЕТ»


Эти слова, согласно летописи, сказал Ермак Тимофеевич, обращаясь к сподвижникам во время сибирского похода перед решающим боем с Кучумом. Не ошибся прозорливый и отважный атаман. Потомки и по сей день проявляют живейший интерес к той давней поре, когда русские люди сокрушили одно из дочерних государств Золотой Орды - Сибирское ханство. Оно угрожало Руси с востока и препятствовало освоению зауральских территорий. Господство отсталого в социально-экономическом и культурном отношениях Сибирского ханства обрекало население этого края на вековой застой. В составе России сибирские народы получили возможность приобщения к материальной и духовной культуре великого русского народа, они вместе с ним боролись против своего угнетения:. Характерно, что ханты, манси и другие подвластные Кучуму народности довольно легко покинули своего хана, перешли на сторону Ермака и дали присягу на верность России. Подвиг Ермака и его товарищей запечатлелся в народной памяти.

Историки тщательно изучают каждое известие источников о походах Ермака. Таких известий сохранилось до обидного мало. А сколько в них разноречий, загадок, недомолвок. Не удивительно поэтому, что в исторических сочинениях можно встретить самые различные, порой взаимоисключающие точки зрения на обстоятельства похода Ермака. Но в чем единодушны ученые, так это в признании выдающегося значения деяний* Ермаковых казаков» для судеб Сибири и всей России. Именно после похода Ермака начинается стремительное продвижение русских «встречь солнца». Об этом свидетельствуют даты основания городов Сибири: Тобольска (1587), Томска (1604), Кузнецкого острога (1618), Красноярска (1628), Якутска (1632). В 1639-1640 годах русские вышли к берегам Тихого океана. Вспомним слова А. И. Герцена, который писал: «Горсть казаков и несколько сот бездомных мужиков перешли на свой страх океаны льда и снега, и везде, где оседали усталые кучки, в мерзлых степях, забытых природой, закипала жизнь, поля покрывались нивами и стадами, и это от Перми до Тихого океана».

Как бы подводя итоги первому столетию освоения Сибири русскими, тобольский ученый-самородок Семен Ульянович Ремезов так отозвался о родной сибирской земле: «В преславной Сибири воздух над нами весел и в мерности здрав… край хлебороден, овощен и скотен».

Но вернемся к тем, кто был в числе первых, к Ермаку и его сотоварищам.

Овеянное легендами имя Ермака поныне вызывает различные толкования. Как бы то ни было, в эпоху «сибирского взятья» (так называют иногда летописи поход казаков на царство Кучума) имя-прозвище «Ермак* не было редкостью. И что весьма интересно, Ермаки были не только среди русских людей, но и у народов Поволжья. Наиболее полное объяснение слова «Ермак», восходящее к старинным источникам, находим в сочинении под названием «Сказание Сибирской земли». Там дано два толкования: треножник для подвешивания котла, а также ручной жернов для помола зерна.

Тот же источник заключает весьма важное свидетельство о происхождении Ермака и его родине. Со ссылкой на собственноручное «известие», написанное Ермаком, говорится, что дед атамана был посадским человеком города Суздаля, по-видимому бедняком, так как упоминается, что «жил в лишении». От «хлебной скудости» Афанасий Григорьевич Аленин (так поименован дед Ермака) переселился во Владимир, где он «воспита двух сынов Родиона да Тимофея». Занимаясь извозом, Аленин вступил в связь с разбойниками в Муромских лесах, был пойман, посажен в тюрьму, откуда бежал с женой и детьми в Юрьевец Повольский (Поволжский), где и скончался.

Гонимые нуждой, сыновья Аленина перебрались в поисках пропитания на Урал, в вотчины Строгановых, на Чусовую. Здесь у Тимофея появилось три сына, младшего звали Василием. «И оной Василей,- повествуется далее,- был силен и велеречив и остр, ходил у Строгановых на стругах в работе по рекам Каме и Волге, и от той работы принял смелость. Й, прибрав себе дружину малую, пошел от работы на разбой и от них звашася атаманом, прозван Ермаком». Эта версия дала известные основания для вывода об уральской родине Ермака.

Долгое время в дореволюционных трудах бытовало мнение о донском происхождении Ермака (называлась станица Качалинская). Донцы установили в городе Новочеркасске памятник Ермаку. Но прямыми данными источников эта точка зрения не подкреплялась и все чаще стала подвергаться сомнению.

Сравнительно недавно были обнаружены летописные тексты севернорусского происхождения, в которых Ермак называется уроженцем Поморья: в одном случае указано селение Борок на Северной Двине, в другом - Тотемокий уезд. И что примечательно - у жителей всех названных местностей сохранились предания о том, что Ермак - их земляк.

Так новые находки порождают и новые задачи. Предстоит продолжать начатые изыскания, чтобы добраться до ответа на спорный вопрос о происхождении Ермака Тимофеевича.

По сей день в исторической науке не прекращаются споры о времени начала похода Ермака, о роли правительства и Строгановых в организации экспедиции за Урал, об этапах продвижения в Сибирь и так далее.

Одни историки поддерживают позицию так называемой Строгановской летописи. Она уверяла, что Ермак с дружиной был приглашен уральскими предпринимателями с Волги, где он разбойничал, и около двух лет до начала сибирской эпопеи находился во владениях Строгановых. 1 сентября 1581 года начался поход в Сибирь, и менее чем через два месяца была взята столица Кучума.

Знатоки истории Урала вам и сейчас покажут пещеру, где, по преданию, ночевала дружина Ермака. Сохранилась память о «Ермаковых хуторах* на реке Сылве (считают, что некоторые казаки здесь поселились еще до сибирского похода). Есть скала на Чусовой, ее тоже связывают с именем атамана…

Как будто убедительно? Однако… Однако возникают недоуменные вопросы, если обратиться к другим источникам.

При тобольском архиепископе находился летописец Савва Есипов. Он в 1636 году написал сочинение о походе Ермака. Излагая все перипетии похода, Есипов ни словом не упомянул о Строгановых и их роли в организации экспедиции.

Известный уже нам С. У. Ремезов написал на рубеже XVII-XVIII веков свой труд о «сибирском взятье*. Он был автором очень осведомленным: вырос в семье кадровых служилых людей Тобольска, знал казачьи рассказы и предания. Более того, в сочинении Ремезова ученые обнаружили неоценимый источник - краткую летопись, названную Кунгурской.

Написанная живым, разговорным языком, иногда с грубоватым юмором, Кунгурская летопись рассказывает, как Ермак с казачьей дружиной бежал с Волги от преследований царских властей. Придя к Строгановым, казаки потребовали у них необходимые припасы для экспедиции в Сибирь. Уральским промышленникам пришлось согласиться, иначе казаки грозили с ними расправиться.

Выходит, не было призыва казаков, не было инициативы Строгановых. В описании похода и Кунгурская летопись, и Ремезов говорят, что не сразу был преодолен путь к столице Сибирского ханства. Казачьей дружине пришлось зазимовать. И лишь с наступлением весны они двинулись далее.

Между прочим, уже в наши дни студенты Пермского университета предприняли экспедицию на лодках по маршруту дружины Ермака. И оказалось, что пройти за два месяца расстояние до бывшей Кучумовой столицы невозможно. А в эксперименте участвовали физически подготовленные молодые люди - спортсмены. Да и боев с местным населением по дороге они не вели…

Итак, роль Строгановых (пусть и недобровольную) в организации похода Ермака еще возможно признать достоверной. Но скоротечность первого этапа похода вызывает серьезные сомнения.

Народные песни о Ермаке тоже говорят о том, что зимовка у Ермака по пути в Сибирь была.

Впрочем, есть историки, которые отстаивают версию Строгановской летописи о быстром продвижении казаков к ханской столице. Сообщения Есиповского сочинения допускают такое же толкование. Так что спор на сей счет еще не завершен.

Не меньше разногласий вызывает дата выступления Ермака. Если день 1 сентября, по сути дела, принимается большинством ученых, то по поводу года мнения существенно разошлись.

С чем это связано? С противоречивостью или неоднозначностью показаний источников.

Есипов указывает 7089 год - начало похода. Поскольку далее говорится об октябре месяце, то получается 1580 год. (Помните - идет сентябрьский год!) Строгановский летописец называет дату 1 сентября 7090 года. По нашему летосчислению, это 1581 год.

Следуя за сочинением Ремезова, мы получим своеобразную хронологию похода. Началом его придется признать в этом случае зиму 1579/80 года. Но вот что интересно: Ремезов чаще, чем другие источники, упоминает дни и месяцы событий в довольно логической последовательности. А годы не указывает! Опять загадка для исследователей.

Однако сказанным не исчерпываются разноречия источников о начале экспедиции Ермака.

Мы пока говорили о сочиненных летописях. Но есть и правительственные документы той поры, упоминающие Ермака. Не помогут ли они разобраться в этих спорах?

Возьмем наиболее известный в науке документ-«опальную» грамоту Ивана Грозного Строгановым. Она была составлена в Москве 16 ноября 1582 года. В грамоте использованы сведения, полученные от воеводы Перми Великой Пелепелицына. Воевода пожаловался царю, что Строгановы наняли казаков-разбойников во главе с Ермаком и отправили их в поход на Сибирь «сентября в 1 день». На беду в тот же день на уральские поселения совершил опустошительный набег подручный Кучуму князь. Пелепелицын обвинил Строгановых и Ермака в том, что они «Перми ничем не пособили». На головы Строгановых за это обрушилась царская опала. Повелевалось вернуть Ермака из похода.

Грамота на первый взгляд подтверждает строгановское истолкование начала экспедиции. Она - по их инициативе. И дата… А вот тут-то и возникают новые затруднения.

132 Если предположить, что Ермак двинулся из строгановских владе ний 1 сентября 1581 года, то почему царская грамота опоздала более чем на год с осуждением Строгановых и атамана? Почему воевода не спешил сообщить о набеге врагов своевременно?

А может быть, поход начался не в 1581, а в 1582 году? И грамота была оперативным ответом на известие о нападении из-за Урала? «Отписка» воеводы могла достигнуть Москвы за месяц-полтора.

Так что же? Облегченно вздохнуть и сказать, что дело теперь прояснилось?

Нет, исследователи не удовлетворились этим ответом.

Во-первых, нам неизвестны официальные данные, когда была взята столица Сибирского ханства. Зато летописи при всех расхождениях в годах единогласно называют 26 октября. Принимая за дату выступления Ермака 1 сентября 1582 года, мы вновь сталкиваемся с проблемой скоротечности похода, которая уже вызывает серьезные сомнения.

Во-вторых, некоторые ученые не доверяют доносу Пелепелицына, считая его плодом серьезных трений между воеводой и Строгановыми. Чтобы насолить покрепче своим недоброхотам, Пелепелицын и решил очернить их в глазах правительства.

В-третьих, набег пелымского князя на Урал приурочен в ряде летописей к 1581 году.

В-четвертых, есть одно уникальное известие, восходящее к сподвижнику Ермака Гавриле Иванову. Этот казак в 1623 году сказал, что его сибирская служба продолжается 42 года. Иначе говоря, началом ее Г. Иванов считал 1581 год.

Наконец, на помощь Ермаку во второй половине 1583 года был послан из Москвы отряд во главе с князем Волховским. К тому времени Ермак успел направить посольство к Ивану Грозному с известием о взятии столицы Кучума и других победах. Трудно поверить, что казаки смогли столь быстро - за зиму 1582/83 года - уведомить Москву, а оттуда снарядили и отправили экспедицию Волховского.

Дальнейшие поиски официальных источников дали некоторые результаты, но не сняли споров и сомнений.

Еще продолжалась Ливонская война. И один из документов польского военачальника пана Стравинского (письмо королю из осажденного русской ратью города Могилева) оказался чрезвычайно интересным и довольно неожиданным для исследователей нашей темы. На это письмо, давно напечатанное, долгое время не обращали внимания: слишком далек Могилев от Урала. И при чем тут Ермак? Однако знакомство с письмом преподнесло сюрприз: в нем среди командиров русских войск назван… «Ермак Тимофеевич, атаман казацкий»! Письмо Стравинского относилось к концу июня 1581 года.

Так где же на самом деле тогда находился Ермак: на Урале, готовясь к походу, или под Могилевом? Получается какое-то «раздвоение личности» атамана.

Большинство ученых не сочло возможным признать атамана из письма могилевского коменданта Ермаком, совершившим знаменитый поход в Сибирь. При этом руководствовались, в частности, тем, что царская «опальная» грамота Строгановым клеймит Ермака с товари-щами-«ворами», не видит за ними никаких заслуг перед государством! В Москве должны были знать, кто воюет на западе страны.

Значит, два Ермака?

Что и говорить, редкостное совпадение имени-отчества двух казацких предводителей, действовавших одновременно. Если принять эту точку зрения, конечно.

Некоторые историки предположили, что Ермак был все же один. Из-под Могилева правительство Ивана Грозного его с отрядом казаков направило на восток, в сибирский поход. Но за полтора месяца пройти 2 тысячи верст и сразу ринуться в тяжелую экспедицию? Невероятное предположение. Но это в том случае, если придерживаться даты 1 сентября 1581 года как начала сибирского похода.

Поэтому сторонники «могилевского Ермака» высказали мысль, что поход в Сибирь начался в 1582 году, когда прибывшие запаслись всем необходимым для дальней и опасной службы. Тогда и «опальная» грамота 1582 года может быть понята как подкрепление такой точки зрения. Инициатива похода, согласно этой версии, принадлежала правительству.

Продолжение поисков сведений о походе Ермака в официальных документах натолкнуло исследователей на новые находки. Одни из них связаны с архивами, а другие - с тщательным изучением опубликованных источников в редких изданиях, далеких, казалось бы, от сибирской темы.

Среди документов русской посольской службы конца XVI века вдруг открылись такие, которые очень заинтересовали историков сибирской эпопеи Ермака. Москва снабжала своих послов.инструкциями, что и как говорить при дворах иностранных правителей. Определялся примерный круг вопросов, которые могут быть заданы русским представителям. В наказах послам приводились и ответы на эти вопросы.

И что же выяснилось?

Уже в ноябре 1584 года была составлена посольская инструкция, где излагалась история отношений России с Сибирским ханством. Наказ утверждал, что сибирские ханы всегда были в зависимости от России. Но хан Кучум нарушил подданство, ограбил русских сборщиков дани. Поэтому царь Иван IV «за это непослушанье велел на него идти из Перми казакам своим волжским и казанским и астраханским с вогненным боем. И те казаки, пришед, царство Сибирское взяли». И в других наказах последующих лет речь идет о походе в Сибирь «государевых» казаков или «волжских казаков» по царскому распоряжению. Нет здесь никаких имен, все должно свидетельствовать о руководящей роли государства в присоединении Сибири.

К сожалению, эти документы не дают ответа на вопрос о времени начала похода Ермака. Но для ученых, считающих государственную власть направляющей силой экспедиции, данные дипломатических документов являются веским доводом.

Но мы еще в начале книги условились, что будем по возможности привлекать разнообразные источники, сопоставлять их и лишь на этом пути искать ответы на возникающие вопросы.

В нашем случае это тем более необходимо, что разноголосица источников побуждает к продолжению поиска. Посмотрим, какие возможности еще имеются.

Москву в начале июля 1581 года посетил ногайский мурза Урмаг-мет. Он сообщил, что «наперед сего Ермак отогнал с Волги шестьдесят лошадей моих, а летось отогнали с Волги тысячу лошадей». Мурза требовал возмещения убытков или выдачи Ермака. Как видим, в первом случае вина возлагается непосредственно на Ермака, во втором - вопрос об участии атамана в отгоне лошадей остается открытым.

Для уяснения смысла жалобы мурзы важно разобраться, что значили слова «наперед сего» и летось». Поскольку слово «летось означало «прошедшим летом», оно не могло относиться к 1581 году. Ведь июль - разгар летнего времени. Отсюда логично предположить, что потерпевший мурза имел в виду лето предыдущего, 1580 года. Что нее касается слов «наперед сего», то они, вероятнее всего, относились к недавним событиям до приезда Урмагмета в Москву. Следовательно, речь шла о 1581 годе.

Наша задача еще более осложнилась: два официальных документа одновременно упоминают Ермака под Могилевом и на Волге.

Вновь наши рассуждения как будто зашли в тупик. Или были два Ермака, или одно из официальных сообщений нужно отвергнуть. Но какое?

Правда, было высказано и своего рода «примирительное» мнение. Оно сводилось к тому, что Ермак из-под Могилева ушел на Волгу, а обвинение атамана в отгоне лошадей «наперед сего» не обязательно должно относиться к 1581 году.

Выходит, сплошные вопросы и загадки…

Как же все-таки выбраться из дебрей противоречивых свидетельств источников о начале похода дружины Ермака в Сибирь? На нынешнем уровне знаний допустимы различные варианты ответа на этот вопрос. Наиболее распространенной является точка зрения о том, что Ермак пришел к Строгановым с Волги, а его сибирская экспедиция началась 1 сентября 1581 года. Однако споры не закрыты, исследования продолжаются. И не только по начальному этапу похода, но и по другим сюжетам этой замечательной страницы отечественной истории…

ПИСЬМО С БЕРЕГОВ ПРУТА


Шла Северная война. Россия уже добилась перелома в борьбе со Швецией. Армия Петра I нанесла сокрушительное поражение противнику под Полтавой. А затем у переправы через Днепр сложили оружие бежавшие с поля боя шведские полки. На правый берег реки успел перебраться король Карл XII с небольшим отрядом. Его убежищем стал город Бендеры, находившийся тогда в турецких владениях.

После Полтавы возрос международный авторитет России, восстановился Северный союз против Швеции. Военные действия развернулись далеко от русских границ. В 1710 году была очищена от шведских войск Прибалтика. Готовились новые боевые операции.

Однако Россия постоянно чувствовала обеспокоенность за безопасность своих южных пределов. Крымское ханство то и дело нарушало границы страны. Правительство султанской Турции не примирилось с потерей Азова. И хотя оно не решилось выступить на стороне Швеции, в Стамбуле была сильна антирусская линия внешней политики. Успехи России тревожили Турцию, и она дала приют врагу Петра I - шведскому королю. В окружении султана шла ожесточенная борьба сторонников мирных отношений с Россией и агрессивно настроенных группировок турецких феодалов.

Масла в огонь подливал Карл XII, убеждавший султана выступить против Петра I. Дипломаты западных держав в Стамбуле тоже не дремали, всячески давая понять правительству Турции, что нужно положить предел возвышению России.

В результате при дворе султана верх взяла враждебная России группировка. Турция начала усиленную подготовку к войне. Была мобилизована огромная армия, сели на коня орды крымского хана. Мощная военная машина Османской империи набирала обороты. Наконец султан объявил войну России и двинул свои войска на север. Одновременно крымчаки нахлынули на земли Украины, стремясь прорваться к Воронежу и уничтожить там строящиеся русские корабли.

Петр I и посол России в Турции П. А. Толстой пытались дипломатическим путем воздействовать на турецкое правительство и предотвратить войну. Однако этого не удалось сделать.

Тогда русская армия во главе с Петром I выступила в дальний поход, чтобы встретить противника подальше от границ России. Ее путь лежал к берегам Дуная. В России было известно, что зависимые от Турции народы Молдавии и балканских стран жаждут освобождения от османского ига. Был расчет на восстание этих народов против своих поработителей, когда русские войска окажутся на придунай-ских землях. Но, как показали последующие события, турецкая сторона сумела предотвратить эту опасность. Лишь небольшой отряд молдавских воинов во главе с господарем Дмитрием Кантемиром присоединился к армии Петра I, когда она вступила на территорию Молдавии в начале лета 1711 года.

Отправляясь в поход, Петр I издал указ об учреждении Сената - нового органа власти из доверенных лиц. В отсутствие царя Сенат должен был выполнять функции коллективного правителя. Сейчас трудно сказать, было ли создание Сената и отъезд Петра на театр военных действий простым совпадением. Или же царь терзался какими-то недобрыми предчувствиями, покидая Москву и дорогой его сердцу новый город на Неве.

Лето 1711 года в Молдавии выдалось даже для здешних мест необычайно знойным и засушливым. Это затрудняло продвижение войск Петра. К тому же в походе стало ясно, что не оправдались надежды на пополнение продовольственных запасов в пределах Молдавии.

В этих неблагоприятных условиях армия достигла реки Прут и тут встретилась с главными турецкими силами, подкрепленными войсками крымского хана. Почти пятикратный численный перевес противника усугубил тяжесть создавшейся обстановки. Он и позволил турецким военачальникам окружить русские полки на берегах Прута.

На военном совете в русском лагере было решено принять бой. Наскоро укрепив позиции, солдаты Петра I отбили ожесточенную атаку отборных частей противника - янычар, выдержали другую артиллерийскую бомбардировку. Янычары откатились, понеся большие потери. Попытка турецкого командования вновь послать их в бой встретила решительный отказ. Султанская гвардия не желала повторения предыдущей кровавой бани, устроенной войсками Петра.

Но в русском стане было не до веселья. Мужественно выстояв в первых схватках, солдаты были изнурены жарой, нехваткой съестного и воды. Нечем было кормить лошадей. Истощались боеприпасы. Противник имел более чем троекратное превосходство в артиллерии. Обстрел русских позиций практически лишил войска Петра доступа к питьевой воде. Стало очевидно, что долгой блокады армия выдержать не может. Возникла критическая ситуация.

Один за другим Петр проводил военные советы, обсуждались пути выхода из отчаянного положения. Мысль о сдаче в плен, капитуляции была с самого начала отвергнута. В крайнем случае предусматривался вариант прорыва блокады с попыткой вывода войск вверх по Пруту. Но сулит ли это спасение, когда вокруг многочисленные враги, вдоволь обеспеченные и продовольствием и боеприпасами? Чем может кончиться такой бой?

Тогда Петр I решил вступить в мирные переговоры с турецким главнокомандующим. Тот, разумеется, знал о тяжелом положении русской армии. Но он знал и другое - драться русские будут отчаянно и легкой победы ждать не приходилось. Уроки предыдущих дней были достаточно красноречивы.

На что мог рассчитывать Петр, начиная переговоры? Как явствует из его инструкций, посланным в турецкий лагерь помощнику канцлера П. П. Шафирову и генерал-майору М. Б. Шереметеву, сыну фельдмаршала Б. П. Шереметева, русская сторона готова была пойти на любые условия, уступки завоеванных территорий, кроме плена («шклафства», то есть рабства, по выражению Петра I). Предстояло выслушать требования турецкой стороны…

Можно себе представить настроения и чувства Петра и его войск в эти дни. От исхода переговоров зависело будущее не только самого царя и армии, но также хода Северной войны, международного положения России. Позже Петр скажет, что никогда не находился в столь безвыходном положении.

Здесь мы подошли к одному загадочному документу, который связывается в исторических исследованиях с Прутским походом Петра I.

Это письмо Петра I Сенату от 10 июля 1711 года. Приведем его полностью, как оно напечатано в издании «Письма и бумаги императора Петра Великого»:

«Сим извещаю вам, что я со всем своим войском без вины или погрешности со стороны нашей, но единственно только по полученным ложным известиям, вчетырекраты сильнейшею турецкою силою так окружен, что все пути к получению провианта пресечены, и что я, без особливыя божия помощи, ничего иного предвидеть не могу, кроме совершенного поражения, или что я впаду в турецкой плен. Если случится сие последнее, то вы не должны меня почитать своим царем и государем и ничего не исполнять, что мною, хотя бы то по собственноручному повелению, от вас было требуемо, покамест я сам не явлюся между вами в лице своем. Но если я погибну и верныя известия получите о моей смерти, то выберите между собою достойне-шего мне в наследники.

Как видите, письмо составлено в самый критический момент Прутского похода. Оно отражает смятение в душе Петра и вместе с тем его заботу о судьбе государства при худшем исходе. Б известном смысле документ можно рассматривать как завещание Петра.

Как будто бы просто и понятно. Можно лишь пояснить некоторые места письма и поставить точку.

Однако на деле все куда сложнее. Во-первых, поныне среди бумаг Петра I, написанных им или по его поручению, этого документа не найдено.

Во-вторых, письмо с берегов Прута впервые было напечатано на немецком языке в 1785 году. Его опубликовал ученый Яков Ште-лин, много лет собиравший материалы о Петре I и его времени. Был ли у Штелина текст на русском языке и куда он девался - неизвестно.

Уже на следующий год письмо было напечатано в русском переводе и позже неоднократно воспроизводилось в различных изданиях.

После появления первой публикации письма почти 75 лет ученые не выражали сомнений в том, что оно существовало в действительности. Но затем историки как бы спохватились. Если нет подлинника, то не подделка ли пущена в оборот? Впервые такие сомнения высказал историк Н. Г. Устрялов в 1859 году. Ему возразил знаменитый С. М. Соловьев (1820-1879), включивший документ в свое многотомное сочинение «История России с древнейших времен». Однако и Устрялов обрел сторонников. На подложности письма настаивал Ф. А. Витбёрг в 1875 году. С ним вступил в полемику историк Е. А. Белов, считая доводы критиков неосновательными. Некоторые ученые занимали колеблющуюся позицию или обходили острый вопрос.

Прошло почти сто лет после работ Витберга и Белова. Советский историк Е. П. Подъяпольская, готовя письмо к новому изданию, рассмотрела этот спорный и весьма важный в историческом плане вопрос.

Исследовательница прежде всего обратила внимание на язык и слог письма. Сомневающиеся в подлинности документа подчеркивали, что тут явные расхождения с эпохой Петра I. При этом не принималось в расчет, что перевод с немецкого не дает достаточных оснований для суждения о языке и стиле Петра.

Разумеется, самое важное - содержание письма. Сопоставление с другими источниками позволило прийти к следующим выводам.

В письме упоминаются «ложные известия, ставшие причиной бедствий для русской армии. Что под этим подразумевалось? Оказывается, был такой печальный факт. Один из офицеров-иностранцев сообщил Петру неверные сведения о движении неприятеля. Позднее, в «Истории Свейской войны» (ее подготовкой руководил Петр, он частично писал и редактировал тексты) найдем такие слова: «Сей рапорт явился лжив». Наконец, не подтвердились известия о запасах провианта для армии Петра в Молдавии.

О четырехкратном превосходстве турецких сил можно судить по соотношению численности противостоящих войск на Пруте. В официальных русских документах значится 38 тысяч в армии Петра и 119 тысяч турок (кроме того, 70 тысяч крымских татар). Большого отступления от этих показаний письмо не заключает.

Петр указывает, что «все пути к получению провианта пресечены». Это согласуется со следующим местом в «Истории Свейской войны»:

«Во всем сем марше от Прута… хлеба у наших ничего не было…»

Тревожная нота письма о возможном поражении находит свое подтверждение в той же «Истории*. Звучит она и в записках современников - участников Прутского похода.

Опасения Петра («впаду в турецкой плен») были вполне реальны. Добровольная сдача, как уже мы говорили, не входила в планы царя, но его могли пленить и во время боя.

Едва ли не самые большие сомнения у историков вызывала фраза письма о выборе «достойнейшего» на царский престол в случае гибели Петра. Устрялов, например, полагал, что Петр не мог поручить Сенату решение вопроса о престолонаследии, так как состав этого органа был далеко не аристократический. В родстве с Петром никто из сенаторов не состоял. Кроме того, был ведь у Петра сын Алексей. В 1711 году их отношения еще не обострились до такой степени, как позже, когда Петр самым решительным образом отказал сыну от наследования престола.

Однако эти замечания далеко не бесспорны. Петр воспринимал Сенат в свое отсутствие в качестве «коллективного царя». В указе 2 марта 1711 года он писал:*…всякий… указам да будет послушен так, как нам самому». А через несколько дней царь в письме А. Д. Менши-кову подчеркивал: «Мы определили Сенат правительствующий, которому всю полную мочь дали».

И второе сомнение находит ответ. Дело в том, что в брачном договоре царевича Алексея с принцессой Шарлоттой Петр вычеркнул слова о последующем «государствовании» своего сына и его супруги. Еще в 1704 году царь предупреждал Алексея, что лишит его наследования престола, если тот не будет ему верным помощником. Более того, Петр в таком случае не желал считать Алексея своим сыном.

Итак, можно признать, что содержание письма Петра I с берегов Прута не противоречит данным других источников, соответствует тогдашней исторической обстановке.

Предложены ответы и на другие вопросы, связанные с этим документом.

Например, о том, почему же в архивах не обнаружено рассматриваемое нами письмо Петра. Искали долго и старательно. Не станем упреждать события - может быть, кому-то и посчастливится встретить письмо при новых разысканиях. Не исключено, что наш тайный источник вдруг «выплывет» на свет там, где его и не ожидают обнаружить. Поскольку первая публикация была на немецком языке, сохраняется вероятность, что документ находится в зарубежных архивах.

Если мы поставлены перед необходимостью выдвигать предположения, то нельзя не сказать, что подлинное письмо могло быть уничтожено преднамеренно. Прутская эпопея закончилась для русской стороны более или менее благополучно. Мир турки подписали. Петр в добром здравии вернулся вместе со своей армией на родину. Задумаемся, кому во славу могло послужить отчаянное письмо царя?

Горькое напоминание о минувших драматических днях, когда монарх не знал о своей завтрашней судьбе,- зачем оно? Так что хранить подобное свидетельство вряд ли пожелали Петр и его окружение…

Ученые не склонны сейчас разделять мнение о подложности письма Петра, хотя продолжает бытовать версия о позднейшей подделке.

Некоторые обстоятельства, сообщенные К. Штелиным при публикации этого источника, правда, выглядят несообразностями. Так, письмо якобы адресовано Сенату в Петербурге. Но в 1711 году Сенат еще находился в Москве. Царское послание дошло по назначению, как утверждал Штелин, через 9 дней. И это более чем странно. Столь короткий срок доставки невозможен.

Однако нетрудно убедиться, что вопрос о сроках и путях доставки письма - особый. Его решение ни в коей мере не влияет на самую суть дела.

Можно надеяться, что загадочная история с письмом Петра от 10 июля (по старому стилю) 1711 года еще будет предметом новых исследований.