КНИГА XXXII

1. (1) Консулы и преторы, вступившие в должность в мартовские иды1, жребием поделили между собою провинции. (2) Луцию Лентулу досталась Италия, Публию Виллию – Македония, а из преторов Луцию Квинкцию – городская претура, Гнею Бебию – Аримин2, Луцию Валерию – Сицилия, Луцию Виллию – Сардиния. (3) Консулу Лентулу было предписано провести набор новых легионов, а Виллию – принять войско от Публия Сульпиция; для пополнения ему разрешили самому набрать столько воинов, сколько он сочтет нужным. (4) Было решено, что легионы, которыми до тех пор командовал Гай Аврелий, останутся за претором Бебием, пока не прибудет новый консул со свежим войском; (5) когда же он явится в Галлию, все отслужившие воины пусть будут распущены по домам, за исключением пяти тысяч союзников; таких сил вполне достаточно, чтобы защищать провинцию Аримин. (6) Продлена была власть преторам истекшего года: Гаю Сергию3 – чтобы тот позаботился о наделении землей воинов, которые отслужили по многу лет в Испании, Сицилии и Сардинии; (7) Квинту Минуцию – чтобы именно он завершил расследование о заговорах у бруттийцев4, которое он, будучи претором, вел со всей справедливостью и усердием; (8) изобличенных святотатцев, которые прежде, закованные, препровождены были в Рим, теперь надлежало ему отправить в Локры для казни; ему же предстояло позаботиться о возвращении в храм Прозерпины всего, что было оттуда украдено, а равно и об искупительных жертвоприношениях. (9) Латинские празднества по решению понтификов были повторены, поскольку ардейские послы жаловались в сенате, будто во время торжеств на Альбанской горе они не получили положенного им жертвенного мяса5.

(10) Из Свессы6 сообщили, что молния поразила участок городской стены и двое ворот – по ту и другую сторону от него. Формийские и остийские послы доносили, что то же самое произошло в их городах с храмами Юпитера; то же случилось и в Велитерне с храмами Аполлона и Санга7, а в святилище Геркулеса выросли волосы8; (11) из Бруттия пропретор Квинт Минуций писал, что там родился пятиногий жеребенок и три трехногих цыпленка. (12) Тогда же из Македонии от проконсула Публия Сульпиция пришло письмо, в котором среди прочего сообщалось, что на корме военного корабля выросло лавровое дерево. (13) В связи с первыми знамениями сенат велел консулам принести многочисленные жертвы, угодные богам, по поводу же последнего предзнаменования в сенат призвали гаруспиков, и по их совету были назначены всенародные однодневные молебствия, а в храмах перед ложами всех богов совершены были жертвоприношения9.

2. (1) В этот год карфагеняне впервые доставили в Рим то серебро, которое обязались присылать в уплату дани10. (2) Поскольку квесторы для проверки переплавили его и при этом обнаружилась убыль четверти веса, серебро было объявлено недостаточно чистым11. Тогда карфагеняне заняли у Рима денег и ими восполнили недовесок серебра. (3) Затем они обратились в сенат с просьбой о возвращении своих заложников, и сто из них были возвращены, а относительно других даны заверения, что они вернутся, если карфагеняне будут соблюдать договор. (4) Послы просили также перевести оставшихся заложников из Норбы, где жизнь крайне неудобна, куда-нибудь в другое место, и сенат разрешил им переселиться в Сигнию и Ферентин. (5) Гадесцы тоже просили снизойти к ним и не посылать в Гадес префекта, хоть это и было предусмотрено их соглашением с Луцием Марцием Септимом, когда они переходили под римское покровительство12. Их просьба также была удовлетворена. (6) Послы из Нарнии13 жаловались на то, что у них не хватает колонистов и что, воспользовавшись этим, к ним прибились какие-то чужаки. Для разрешения этого дела консулу Луцию Корнелию велено было назначить триумвиров. (7) Назначены были Публий и Секст Элии (прозвание у обоих было то же самое: Пет) и Гней Корнелий Лентул. Нарнийцам позволили увеличить число колонистов, но жители Козы14, просившие о том же, получили отказ.

3. (1) Когда были закончены неотложные дела в самом Риме, консулы отбыли к своим провинциям. (2) Публий Виллий, приехав в Македонию, застал там солдатский мятеж, вспыхнувший еще до того и не подавленный сразу с должной решительностью. (3) Это были две тысячи воинов, отправленные после поражения Ганнибала из Африки в Сицилию, а оттуда примерно через год – в Македонию, как бы по собственной воле15. Сами они утверждали, что никогда не изъявляли такого желания, что военные трибуны посадили их на корабли вопреки протестам; (4) как бы то ни было, срок их службы – принудительной или добровольной – уже все равно истек: должен же хоть когда-нибудь наступить ей конец! (5) Они твердили, что уже долгие годы не видели Италии, что, сражаясь в Сицилии, Африке и Македонии, успели состариться; что они измучены всяческими работами, обессилели от бесчисленных ран! (6) Консул сказал, что сама причина, по которой они требуют отставки, была бы вполне основательна, если бы они просили о ней скромно, – но мятежу оправданий нет, чем бы он ни был вызван. (7) Итак, если они согласны оставаться в строю и повиноваться приказам, он готов обратиться к сенату по поводу их отставки – кротостью они легче добьются желаемого, нежели упрямством.

4. (1) Тем временем Филипп16 всеми средствами осаждал Тавмаки, возводя насыпи и строя плетеные навесы. Он уже намеревался подвести к стене таран, (2) но ему помешало внезапное прибытие этолийцев под водительством Архидама. Пройдя в город между македонскими заставами, они принялись ежедневно и еженощно совершать бесконечные вылазки, нападая то на караулы македонян, то на осадные их сооружения. Сама местность была им в помощь. (3) Человек, идущий к Тавмакам горной областью через Ламию, со стороны Пил и Малийского залива, видит этот город на высоте, нависающим над тою частью Фессалии, что зовется Лощиной17. (4) И когда ты, проходя по каменистым уступам, по заросшим труднопроходимым местам, по дорогам, что вьются, послушные изгибам рек, подойдешь к этому городу, перед тобою внезапно, будто бескрайнее море, откроется во всю ширь равнина, такая, что не видно конца расстилающимся внизу просторам. (5) Из-за этого чуда город и назван Тавмаки18. И защищен он не только возвышенным положением, но и тем, что скала, на которой стоит он, со всех сторон круто обрывается вниз. (6) Трудности осады, даже успех которой никак не вознаграждал бы столь великих трудов и опасностей, заставили Филиппа отказаться от своего намерения. (7) Кроме того, уже приближалась зима – царь отступил от города и повел войска в Македонию на зимние квартиры.

5. (1) Покуда другие отдыхали душой и телом, сколь бы краткой ни была передышка, (2) Филиппа не оставляли заботы: чем меньше держали его в напряжении битвы и переходы, тем больше он думал об общем исходе войны; его страшил не только противник, теснивший и с суши, и с моря, (3) но и настроения союзников, а подчас даже соотечественников: союзники могли отвернуться от него в надежде на дружбу римлян, и среди самих македонян назревала смута. (4) Поэтому он отправил в Ахайю послов, чтобы привести ахейцев к присяге (ибо они условились ежегодно приносить клятву верности Филиппу19), и при этом вернуть им Орхомен, Герею и Трифилию, отнятую у элейцев, (5) а мегалополитанцам – Алиферу20, так как они утверждали, что Алифера никогда не относилась к Трифилии, но должна быть возвращена им, поскольку входила в число городов, которые по решению аркадцев приняли участие в основании Мегалополя. (6) Так Филипп укрепил союз с ахейцами, (7) а поскольку он понял, что ненависть к нему македонян имела главной причиной дружбу его с Гераклидом, то обвинил этого человека во множестве преступлений и бросил в тюрьму, к великой радости соотечественников. (8) Филипп приступил к обучению македонян и наемников, готовясь к войне так тщательно, как, пожалуй, никогда раньше. (9) В начале весны он, отдав все вспомогательные силы союзников и все легковооруженные отряды в распоряжение Атенагора, отправил их через Эпир в Хаонию, чтобы занять ущелье, находящееся близ Антигонии21 (греки называют его Стэны). (10) Сам же царь выступил несколькими днями позже во главе тяжеловооруженного войска; разведав характер местности, он счел за лучшее укрепиться выше реки Аой. (11) Она течет между горами, одну из которых местные жители называют Мероп, а другую Аснай, по узкой впадине, где можно пройти лишь по неудобной тропе по-над берегом. Царь приказал Атенагору закрепиться со своими легковооруженными отрядами на горе Аснай, а сам разбил лагерь на Меропе. (12) Там, где скалы были отвесны, он оставлял лишь немногочисленные караулы, а менее надежные места укреплял где рвами, где валом, а где башнями. (13) Кроме того, в подходящих местах было установлено множество метательных машин, чтобы держать противника на большом расстоянии. Царский шатер Филипп поставил на самом заметном возвышении, перед валом, рассчитывая своей уверенностью внушить ужас врагам и надежду своим.

6. (1) От эпирца Харопа консул узнал о том, какие теснины занял царь со своим войском. Сам он, перезимовав на Коркире, с приходом весны поспешил переправиться на континент и двинулся на врага. (2) Когда до царского лагеря оставалось около пяти миль, Виллий оставил легионы в укрепленном месте, а сам с легким отрядом отправился вперед, чтобы осмотреть местность. На следующий день он созвал военный совет, чтобы обсудить две возможности: (3) либо попробовать прорваться через занятое врагом ущелье (несмотря на то, что огромные трудности и опасность такого предприятия были очевидны), либо идти с войском в обход той дорогой, по которой годом раньше вторгся в Македонию Сульпиций22. (4) Совет длился уже много дней, когда к Виллию прибыл гонец с известием о том, что избранный консулом Тит Квинкций получил по жребию провинцию Македонию и, спешно двинувшись в путь, уже переправился на Коркиру23.

(5) Валерий Антиат24 пишет, будто Виллий тут же вступил в ущелье и, поскольку идти напрямик было невозможно – царь перекрыл весь проход, – прошел долиной реки Аой; (6) поспешно соорудив мост, он переправился на тот берег, где находился царский лагерь, и завязал бой; царь был разбит и обращен в бегство, а его лагерь разграблен; (7) в этом сражении погибло двенадцать тысяч врагов, в плен попали две тысячи двести; было захвачено сто тридцать два знамени и двести тридцать лошадей, а во время битвы дан был обет возвести в случае успешного исхода дела храм Юпитеру. (8) Однако другие писатели, как греческие, так и латинские, по крайней мере те, чьи летописи я читал, утверждают, что Виллий не совершил ничего, достойного упоминания, и что следующий консул Тит Квинкций принял у него командование еще до начала военных действий.

7. (1) Пока все это происходило в Македонии25, другой консул, Луций Лентул, задержался в Риме, и провел выборы цензоров. (2) Этой должности домогались в тот год [199 г.] многие знаменитые мужи, но избраны были Публий Корнелий Сципион Африканский и Публий Элий Пет. (3) В полном согласии между собой они без единого замечания26 утвердили список сенаторов, сдали на откуп торговые пошлины в Капуе и Путеолах, а также учредили таможню в Кастрах, где теперь город27. Туда же они вывели триста поселенцев (такое число их установил сенат) и продали капуанские земли под горой Тифатой.

(4) Примерно в это же время Луций Манлий Ацидин вернулся из Испании28. Он добивался у сената разрешения вступить в Рим с овацией, но народный трибун Публий Порций Лека воспротивился этому, и он вошел в город как частное лицо; в казну им было внесено тысяча двести фунтов серебра и примерно тридцать фунтов золота.

(5) В этом же году Гней Бебий Тамфил, приняв от консула предыдущего года Гая Аврелия провинцию Галлию, опрометчиво вторгся в пределы галлов-инсубров и попал там в окружение почти со всей армией. Погибло свыше шести тысяч семисот воинов. (6) Вот сколь ужасное поражение довелось испытать в войне, которая уже перестала было внушать опасения. (7) Это событие вынудило консула Луция Лентула поспешно выступить из Города. Прибыв в охваченную смятением провинцию и приняв командование над перепуганным войском, он всячески разбранил опозорившегося претора и приказал ему оставить провинцию и убираться в Рим. (8) Но и сам консул не совершил ничего, достойного упоминания, поскольку был отозван в Рим, чтобы провести выборы. Этому старались помешать народные трибуны Марк Фульвий и Маний Курий, не желавшие, (9) чтобы Тит Квинкций Фламинин домогался консульской должности сразу после квестуры29. (10) Они говорили, что знать уже гнушается эдильской и преторской должностями; знатные не желают подниматься по ступеням почестей шаг за шагом, постепенно доказывая таким образом свою пригодность, но рвутся прямо к консульству, перескакивая через должности и шагая от подножия прямо к вершине. (11) На Марсовом поле30 спор не был решен, и дело перешло в сенат. Сенаторы сочли, что народ вправе предложить любую должность своему избраннику, если тот имеет на нее законное право31. (12) Трибуны подчинились суждению сената. Консулами были избраны Секст Элий Пет и Тит Квинкций Фламинин. (13) Затем состоялись выборы преторов. Избраны были Луций Корнелий Мерула, Марк Клавдий Марцелл, Марк Порций Катон и Гай Гельвий. Катон и Гельвий были плебейскими эдилами: они справили Плебейские игры, по случаю которых был дан пир Юпитеру32. (14) А курульные эдилы Гай Валерий Флакк – тот, что был фламином Юпитера, – и Гай Корнелий Цетег с великой роскошью провели Римские игры33. (15) В этом же году умерли понтифики Сервий и Гай Сульпиции Гальбы – их заместили дополнительно избранные понтифики Марк Эмилий Лепид и Гней Корнелий Сципион.

8. (1) Секст Элий Пет и Тит Квинкций Фламинин, вступив в должность, собрали сенат на Капитолии34. Сенаторы постановили, чтобы консулы поделили между собой провинции Македонию и Италию либо по взаимному соглашению, либо жеребьевкой; (2) тому из них, кто получил бы Македонию, предстояло набрать для пополнения легионов три тысячи пехотинцев и триста всадников среди римлян, а сверх того пять тысяч пехотинцев и пятьсот конников среди союзников и латинов. (3) Второму же консулу предстояло набрать целиком новое войско. Консулу предыдущего года Луцию Лентулу продлили власть и запретили покидать провинцию или уводить оттуда старое войско, прежде чем прибудет новый консул с новыми легионами. (4) Консулы поделили провинции жеребьевкой: Элию выпала Италия, Квинкцию – Македония. (5) Среди преторов Луцию Корнелию Меруле досталась городская претура, Марку Клавдию – Сицилия, Марку Порцию – Сардиния, Гельвию – Галлия. (6) Потом начался набор. Речь шла не только о войсках консулов, предписано было провести набор и преторам: (7) Марцеллу для Сицилии предстояло набрать четыре тысячи пехотинцев и триста всадников из латинских союзников, Катону – для Сардинии две тысячи пехотинцев и двести всадников – (8) с тем, чтобы оба этих претора, прибыв в свои провинции, распустили старослужащих пехотинцев и всадников.

(9) Затем консулы представили сенату послов царя Аттала. Те расписывали, как царь служит римскому делу и на суше, и на море – и флотом своим, и всеми боевыми силами; как он вплоть до сего дня ревностно и беспрекословно выполнял все, что бы ни приказывали ему римские консулы. (10) Но, продолжали послы, он опасается, что отныне препятствием в этом будет ему царь Антиох, который вторгся в царство Аттала, оставшееся без защиты как на море, так и на суше. (11) Поэтому царь Аттал просит отцов-сенаторов послать ему помощь для обороны царства, если они хотят использовать его флот и его силы в македонской войне. Если же они на это не согласны, пусть разрешат ему возвратиться с флотом и прочими силами для защиты своих владений. (12) Послам было велено ответить вот что: сенат благодарен царю Атталу за помощь, которую тот оказал римским военачальникам как флотом, так и иными средствами, (13) однако римляне не собираются посылать Атталу подкрепления против Антиоха, союзника и друга народа римского; не станут и задерживать войска самого Аттала долее, чем царь сочтет это полезным для себя; (14) римский народ неизменно исходит в чужих делах из чужих решений, и тот, кто хочет своими средствами оказать военную помощь римлянам, властен определять, когда ему начать это дело и когда окончить. (15) А к Антиоху сенат отправил послов, дабы возвестить, что римский народ пользуется услугами Аттала, его кораблей и воинов, в борьбе против общего их врага Филиппа; (16) Антиох окажет услугу сенату, если оставит в покое царство Аттала и прекратит войну: ведь справедливо, чтобы союзные и дружественные римскому народу цари между собою тоже сохраняли бы мир.

9. (1) Консул Тит Квинкций, набирая солдат, брал в свое войско предпочтительно тех, кто уже воевал в Испании или Африке, показал свою доблесть и заслужил награду. Квинкций торопился в провинцию, но был задержан в Риме знамениями, требовавшими умилостивительных обрядов. (2) В Вейях молния ударила в общественную дорогу, площадь и в храм Юпитера Ланувийского, в Ардее поразила храм Геркулеса, в Капуе – стены, башни и храм, который называется Белым. В Арреции видели пламя на небе. (3) В Велитрах земля на площади трех югеров35 просела в громадную яму. Сообщали, что в Свессе Аврункской родился ягненок с двумя головами, а в Синуэссе – поросенок с человечьей головой. (4) По случаю этих знамений было проведено однодневное молебствие. Уделив внимание священным делам и умилостивив богов, консулы отправились в провинции. (5) Элий вместе с претором Гельвием прибыл в Галлию и передал тому полученное от Луция Лентула войско, которое должен был распустить. Сам же Элий намеревался вести войну силами новых легионов, приведенных им с собой. Ничего достопамятного он, впрочем, не совершил.

(6) Второй консул Тит Квинкций, отплыв из Брундизия раньше, чем это обычно делали консулы, переправился на Коркиру36, имея при себе восемь тысяч пехоты и восемьсот всадников. (7) Оттуда он на квинквереме приплыл к эпирскому берегу и большими переходами поспешил в римский лагерь. (8) Отослав Виллия, он промедлил там несколько дней, ожидая прибытия войска с Коркиры. Затем он собрал совет, чтобы решить, пытаться ли ему силой проложить себе дорогу прямо через вражеский лагерь (9) или же отказаться от столь многотрудного и опасного предприятия, а идти вместо этого через страну дассаретиев и через Линк и вторгнуться в Македонию безопасной окольной дорогой. (10) Консул выбрал бы второе, но опасался, что, удалившись от моря, он выпустит противника из рук: ведь если царь, как и прежде, предпочтет скрыться в пустошах и лесах, лето опять будет потрачено впустую. (11) Итак, было решено, что бы ни случилось, наступать на врага именно здесь, в этом столь неудобном месте. Однако, сколь ни был он тверд в своих намерениях, ему не виделось никакого способа их осуществить.

10. (1) Сорок дней прошло, но римляне продолжали стоять в виду неприятеля, ничего не предпринимая. Тогда у Филиппа зародилась надежда, что с помощью эпирцев удастся завязать переговоры о мире. (2) На совещании для этого были избраны претор Павсаний и начальник конницы Александр37, которые свели консула и царя для переговоров в том месте, где река Аой всего теснее зажата между отвесными берегами. (3) Суть требований консула сводилась к следующему: царь должен вывести свои гарнизоны из соседних городов, а кроме того, возместить ущерб за разоренные поля и города. Об остальном же пусть будет решено по справедливости. (4) Филипп ответил, что города находятся в разном положении: он готов освободить те из них, которые захватил сам, но не откажется от законного наследственного владения землями, что достались ему от предков; (5) если же те города, с которыми он воевал, жалуются на причиненный войной ущерб, то он согласен на третейский суд – пусть они для этого выберут любой из народов, находящихся в мире с обеими сторонами. (6) Консул сказал, что здесь нет нужды ни в посреднике, ни в судье: ведь виноват, как всякому очевидно, тот, кто взялся за оружие первым: на Филиппа никто не нападал – он первым прибег к силе. (7) Далее, когда речь зашла о том, какие города следует освободить, консул назвал первым делом все фессалийские. Тут царь в негодовании воскликнул: «Да ты и побежденному не предъявил бы мне более суровых условий, Тит Квинкций!» (8) – и с тем ушел прочь с переговоров. Стороны едва удержались от того, чтобы тут же не пустить в ход хотя бы дротики: ведь их разделяла река. (9) На следующий день начались вылазки и многочисленные мелкие стычки между караулами – сначала на равнине, предоставлявшей для этого достаточно места; (10) но затем, когда царские воины стали отходить на скалистые кручи, римляне в пылу схватки проследовали и туда. (11) На их стороне были воинский порядок и выучка, боевое снаряжение, надежно прикрывавшее тело; на стороне противника – сама местность, а также катапульты и баллисты, расставленные почти на всех скалах, словно на стенах. (12) С обеих сторон было много раненых, были даже убитые, словно в настоящем сражении. Битва прервалась с наступлением ночи.

11. (1) Вот как обстояли дела, когда к консулу был приведен некий пастух, посланный эпирским вождем Харопом. (2) Он рассказал, что всегда пасет скот в ущелье, которое теперь занято царским лагерем, и знает в тех горах каждый уступ, каждую тропку. (3) Если консул захочет отрядить с ним несколько человек, он проведет их удобной и не слишком опасной дорогой прямо над головами врагов. (4) Выслушав пастуха, консул послал к Харопу спросить, можно ли, по его мнению, довериться простому селянину в деле такой важности. Хароп велел ответить, пускай доверится, но себя во власть ему не вверяет. (5) Консул, хоть и желал верить обещанию, долго не мог отважиться; радость в его душе мешалась со страхом. Наконец, положившись на слова Харопа, он решился попытать счастье. (6) Чтобы враги не заподозрили его намерений, Квинкций в течение двух следующих дней непрерывно беспокоил их, обложив войсками со всех сторон и заменяя уставших бойцов свежими. (7) Затем он передал военному трибуну четыре тысячи отборных пехотинцев и триста всадников. Конницу было приказано вести до тех пор, пока это позволит местность; если она окажется непроходимой для всадников, то коней придется оставить где-нибудь на поляне. Пехоте было велено идти той дорогой, какую укажет проводник. (8) Оказавшись, как тот обещал, над головою противника, они должны будут подать знак дымом, а лишь только по ответному знаку поймут, что битва внизу началась, поднять крик. (9) Консул приказал двигаться по ночам (ночи как раз были лунные), а дневное время использовать для еды и отдыха. Проводнику он надавал самых заманчивых обещаний, если тот сдержит слово, однако передал его трибуну связанным. (10) Когда этот отряд двинулся в путь, римляне с удвоенным упорством стали со всех сторон наседать на врага, захватывая заставы.

12. (1) Между тем, на третий день дымом был подан знак, что римский отряд достиг той вершины, к которой стремился, и удерживает ее. Тогда-то консул, разделив свои силы на три части, сам с отборным войском двинулся серединой долины, а левый и правый фланги бросил против лагеря. Македоняне столь же решительно выступили навстречу противнику, (2) и, пока они сражались вне своих укреплений, покинутых в пылу битвы, римские воины имели очевидное преимущество благодаря своей доблести, опыту и вооружению. (3) Но после того, как царские воины, потеряв многих убитыми и ранеными, отошли в укрепленные или защищенные природой места, положение переменилось – теперь в опасности были римляне: безрассудно наступая, они оказались на невыгодных позициях, в теснинах, из которых обратной дороги не было. (4) И они дорого поплатились бы за свою отчаянную дерзость, не раздайся в тылу у противника внезапный крик. Тотчас же там завязался бой, и от неожиданности и страха царские воины совсем потеряли голову. (5) Часть из них обратились в бегство, а те, которые остались в строю (не из-за готовности драться, а скорей потому, что ущелье и так было запружено беглецами), оказались окружены римлянами и с переднего края, и с тыла. (6) Все войско врага могло быть уничтожено, если бы победители стали преследовать бегущих: (7) но конницу сдерживали теснины и неровности местности, а пехоту – тяжесть собственного вооружения. (8) Сам царь сначала опрометью пустился в бегство, но через пять миль сообразил, что в таких неудобных местах противник все равно не сможет его преследовать (как оно в действительности и получилось). Филипп остановился на каком-то холме и разослал своих людей повсюду – по горам и долинам, – чтобы собрать разбредшихся воинов. (9) Выяснилось, что в его войске погибло не более двух тысяч человек, а все остальное полчище, словно по поданному им знаку, собралось воедино и сомкнутым строем двинулось в Фессалию. (10) Римляне, пока это было возможно, преследовали их, убивая и снимая доспехи с убитых. Разорили они и царский лагерь, который, даже оставленный защитниками, был все-таки труднодоступен. Эту ночь римляне провели в своем лагере.

13. (1) На другой день консул двинулся за неприятелем по тому ущелью, где река петляет между теснинами. (2) В первый день преследования царь прибыл в Пирров лагерь – так называется местность в Трифилии, в землях Молоттиды. На следующий день он поспешил к горам Линкон38 – подобный переход казался бы непосильным для войска, но страх подхлестывал. (3) Эти горы находятся в Эпире, разделяя Македонию и Фессалию: склон, обращенный к Фессалии, смотрит на восток, северный обращен к Македонии. Горы там поросли густым лесом, на самых высоких местах – луга и непересыхающие источники. (4) Стоя там лагерем несколько дней, Филипп колебался, возвратиться ли ему сразу в свое царство или сначала отправиться в Фессалию. (5) Наконец он решил спуститься с армией в Фессалию и кратчайшей дорогой двинулся на Трикку, а затем быстро прошел через другие города, попадавшиеся ему по пути39. (6) Он угонял с собой всех, способных передвигаться, а города сжигал. Жителям разрешено было взять из имущества столько, сколько они могли с собой унести, – остальное становилось добычей солдат. (7) И враг не мог причинить более страшного зла, чем фессалийцам довелось претерпеть от союзников. (8) Даже Филиппу было горько делать такое, но земля эта скоро должна была достаться его врагам, он хотел забрать оттуда по крайней мере самих людей, что раньше были его союзниками. (9) Так были опустошены города Факий, Иресии, Евгидрий, Эретрия, Палефарсал. Но когда Филипп подошел к Ферам, город закрыл перед ним ворота, и, поскольку осада отняла бы время, которого у царя не было, он отказался от этой затеи и ушел в Македонию. Ведь ко всему еще разнеслась молва о приближении этолийцев, (10) которые, прослышав о битве на реке Аой, тотчас разорили окрестности Сперхий и так называемой Макры Комы40. Оттуда они перешли в Фессалию41 и с первого же натиска овладели Кименами и Ангеями, (11) но были отброшены от Метрополя горожанами, собравшимися для защиты стен, пока этолийцы опустошали поля. Затем этолийцы подошли к Каллифере, где горожане предприняли такую же вылазку: (12) когда горожан отогнали под защиту стен, этолийцы удовольствовались этой победой и ушли, поскольку не надеялись овладеть городом. После этого они захватили и разорили деревни Тевма и Келафара; (13) этолийцам сдались Ахарры, (14) в Ксиниях подобный же страх заставил жителей бежать, бросив свои дома. Снявшись с насиженных мест и двигаясь в беспорядке, они наткнулись на караульный отряд, который был послан к Тавмакам42, чтобы обезопасить заготовку продовольствия. Нестройная многолюдная толпа безоружных и небоеспособных была перерезана вооруженными солдатами. Покинутые Ксинии были разграблены. Затем этолийцы взяли Киферы, удобную крепость, господствовавшую над Долопией. (15) Все это было проделано этолийцами внезапно, в течение нескольких дней. Но и Аминандр с афаманами, прослышав об удачном для римлян сражении, не сидели сложа руки.

14. (1) Впрочем, Аминандр, не слишком доверяя собственным воинам, попросил консула о небольшом подкреплении. Он направился к Гомфам, но сначала взял приступом Феку – город, расположенный между Гомфами и тем узким ущельем, что отделяет Фессалию от Афамании. (2) Затем он подступил к Гомфам: их жители в течение нескольких дней всеми силами защищали свой город, и только когда к его стенам были уже приставлены лестницы, страх принудил их к сдаче. (3) Падение Гомфов повергло фессалийцев в великий ужас. После этого сдались Аргенты, Фериний, Тимар, Лигины, Стримон, Лампс и с ними другие безвестные крепости. (4) Итак, македонская опасность была устранена, но чужой победой воспользовались к своей выгоде афаманы и этолийцы: теперь Фессалию опустошали уже целых три войска, так что невозможно было понять, где враг, где союзник. (5) А консул двинулся в земли Эпира, поскольку бегство врага открыло ему дорогу через ущелье. Он хорошо понимал, чью сторону держали эпирцы, за исключением их предводителя Харопа. (6) В том, как усердно эпирцы выполняют приказы, консулу виделось их стремление загладить свою вину; считая, что надо судить о них по нынешним, а не прошлым поступкам, он завоевал их расположение на будущее уже тем, как легко простил их. (7) Затем он отправил гонцов на Коркиру с приказанием, чтобы грузовые суда плыли в Амбракийский залив, а сам небольшими переходами двинулся вперед и на четвертый день разбил лагерь на горе Керкетий. Туда он вызвал Аминандра с его вспомогательным войском, (8) нуждаясь не столько в военной силе, сколько в проводниках в Фессалию. Того же ради приняты были во вспомогательные части и многочисленные добровольцы из эпирцев.

15. (1) Первым фессалийским городом, на который он напал, была Фалория. Ее гарнизон состоял из двух тысяч македонян, которые поначалу оказали ожесточенное сопротивление, используя как стены, так и оружие. (2) Но консул продолжал осаду, не прерывая ее ни днем, ни ночью, поскольку был уверен, что если первый же город не устоит перед римской мощью, то это сразу скажется на настроениях остальных фессалийцев. И ему удалось преодолеть упорство македонян. (3) Когда пала Фалория, явились посланцы от Метрополя и Киерия, извещая о сдаче этих городов и моля о прощении, которое им и даровали. Фалория же была подожжена и разграблена. (4) Затем консул пошел к Эгинию43, но убедился, что благодаря своему неприступному положению этот город может оставаться в безопасности даже с небольшим гарнизоном. Тогда, метнув лишь несколько дротиков в сторону ближайшей заставы, Квинкций повернул с войском в окрестности Гомфов. (5) К тому времени как римляне спустились в доля Фессалии, у них уже вышли все припасы, поскольку консул не велел трогать поля эпирцев. Разузнав сначала, где стоят грузовые суда, в Левкаде или в Амбракийском заливе, он стал посылать по очереди когорты в Амбракию за продовольствием44. (6) Из Гомфов к Амбракии есть путь, но он столь же краток, сколь тернист и труден. И вот, поскольку с моря к тому времени было подвезено продовольствие, через несколько дней в лагере стало всего в избытке. (7) Затем консул пошел к Атраку, расположенному примерно в десяти милях от Ларисы45, что стоит над рекой Пеней. (8) Жители ее ведут происхождение из Перребии. (9) Фессалийцы не слишком испугались первого появления римлян. Что касается Филиппа, то сам он не решался вступить в Фессалию и, разбив лагерь в Темпейской долине46, от случая к случаю посылал подмогу туда, где появлялся враг.

16. (1) В то же примерно время, когда консул впервые стал лагерем напротив Филиппа, в эпирском ущелье47, (2) брат консула Луций Квинкций, которому сенат поручил заботиться о флоте и морском побережье, с двумя квинкверемами прибыл на Коркиру. Узнав, что флот уже покинул остров, (3) он решил тотчас плыть к Саме. Отослав Ливия, своего предшественника48, он (4) медленно поплыл оттуда к Малее, таща за собой суда с продовольствием. (5) У Малеи он приказал остальным следовать за ним, поспешая, как смогут, а сам с тремя легкими квинкверемами, обогнав их, ушел к Пирею. Там он принял корабли, оставленные легатом Луцием Апустием для защиты Афин. (6) Тогда же из Азии49 пришли два флота: один – царя Аттала (там было двадцать четыре квинкверемы), а другой – родосский во главе с Агесимбротом – из двадцати крытых судов. (7) Эти флоты, соединившись у острова Андрос, через узкий пролив переплыли оттуда на Евбею. (8) Первым делом они опустошили поля каристийцев50, но затем, когда выяснилось, что Карист усилен подоспевшим из Халкиды гарнизоном, двинулись к Эретрии. (9) Туда же, узнав о прибытии царя Аттала, поплыл и Луций Квинкций с пирейскими кораблями; отбывая, он оставил приказ, чтобы прибывающие корабли его флота немедленно отправлялись на Евбею. (10) Осада Эретрии пошла полным ходом: ведь корабли трех соединившихся флотов несли на себе всевозможные метательные орудия и осадные машины, а вокруг было вдоволь древесины для новых сооружений. (11) Сперва горожане бдительно охраняли стены, но потом, измучившись и потеряв многих ранеными, решили сдаться, когда осадные машины противника разрушили часть стены. (12) Однако гарнизон состоял из македонян, которых жители боялись не меньше, чем римлян, а царский префект Филокл прислал из Халкиды весть, что вскорости подоспеет, если они еще продержатся. (13) И так, колеблясь между страхом и надеждой, эретрийцы тянули время дольше, чем хотели и чем могли. (14) Но потом, узнав, что Филокл разбит и в страхе бежал в Халкиду, они тотчас отправили к Атталу послов умолять о прощении и заступничестве. (15) В надежде на заключение мира горожане стали небрежнее выполнять воинские обязанности – вооруженные караулы они выставили лишь там, где обрушилась часть стены, а другие ее участки оставлены были без охраны. И вот Квинкций, ночью приставив лестницы там, где этого меньше всего ожидали, приступом захватил город. (16) Все горожане, с женами и детьми, бежали в крепость и затем сдались. (17) Золота и серебра захвачено было не очень много, но изваяний, картин древней работы и всяких украшений такого же рода – больше, чем можно было ожидать исходя из размеров города и скромности прочих его богатств.

17. (1) Затем Луций Квинкций с союзниками вернулся к Каристу, все население которого бежало в крепость, покинув город еще прежде, чем войска начали высадку с кораблей. (2) Оттуда к римлянам явились послы с просьбой о покровительстве. Горожанам были тотчас обещаны жизнь и свобода, а македонянам разрешили уйти, если они заплатят по триста нуммов51 за каждого и сдадут оружие. (3) Выкупившись за эту цену, они безоружными ушли в Беотию. А морские силы, овладевшие в течение нескольких дней двумя знаменитыми городами Евбеи, обогнули Суний, мыс аттической земли, и направились к Кенхреям52, торговой гавани коринфян.

(4) Консул тем временем53 вел осаду Атрака, которая превзошла все ожидания своей длительностью и ожесточенностью. Враги оказали сопротивление там, где Тит Квинкций меньше всего этого ожидал. (5) Он был уверен, что самое трудное – это разрушить стену, а уж если его воинам откроется путь в город, то останется только догонять и избивать врагов, как обычно бывает при взятии городов. (6) Но случилось иначе: когда часть стены была разрушена таранами и через проломы в город ворвались солдаты, то оказалось, что борьбу опять пришлось начинать как бы заново. (7) В гарнизоне было много македонян, отборных воинов, которые делом славы своей считали защищать город оружием и доблестью, а не только стенами. (8) Завидев перелезающих через развалины римлян, они встретили их глубоким, во много рядов, строем и, напав на врагов среди развалин, затруднявших отступление, отбросили их. (9) Консул с горечью воспринял эту неудачу: постыдная для римлян, она, как считал он, не просто задерживала осаду одного города, но влияла и на судьбу всей войны, зависящую подчас от ничтожнейших обстоятельств. (10) Итак, расчистив завалы, убрав обломки полуразрушенной стены, он двинул на врага высоченную башню в несколько этажей, несшую в себе множество воинов, и стал посылать под ее прикрытием когорту за когортой: (11) в боевом строю под знаменами, сменяя друг друга, они должны были приложить все старания, чтобы силой пробиться сквозь клин македонян, который те сами именуют фалангой. (12) Однако пролом в стене оказался чересчур узким, а неприятельское вооружение и способ сражаться – более подходящими. (13) Когда македоняне, сомкнувшись, выставили вперед копья необычайной длины и, плотно сдвинув щиты, образовали подобие «черепахи»54, римляне тщетно кидали в них дротики, а когда обнажили мечи, (14) то не смогли ни сойтись врукопашную, ни перерубить копья врага; если же и удавалось обрубить или сломать какое-нибудь копье, то обломленное древко, само острое, как бы заполняло брешь в частоколе невредимых копий. (15) Вдобавок нетронутая часть стены надежно защищала македонян с обоих флангов. Римлянам не хватало места ни для отступления, ни для атаки, а ведь именно из-за этого обычно нарушается стройность рядов. (16) И еще одно случайное обстоятельство воодушевило противника: земля, насыпанная римлянами для подтаскивания башни, была недостаточно уплотнена, (17) и одно колесо, увязши в глубокой колее, сильно накренило всю башню; врагам показалось, что она падает, а стоявшие на ней воины потеряли голову от страха.

18. (1) Поскольку сравнение двух боевых выучек, двух видов вооружения было явно не в пользу римлян, консул совсем не желал продолжать это состязание. (2) К тому же он полагал, что раз нет твердой надежды овладеть городом, то и зимовать вдали от моря, в местах, опустошенных бедствиями войны, не имеет смысла. (3) Осада была прекращена. Поскольку на всем акарнанском и этолийском побережье не нашлось гавани, способной принять сразу все грузовые суда, подвозившие припасы войску, и предоставить зимние квартиры для легионов, (4) консул счел наиболее подходящей Антикиру55. Этот фокидский город, лежащий у Коринфского залива, (5) находился недалеко от Фессалии и занятых неприятелем областей, а с противоположной стороны лишь ничтожной полоской моря отделен был от Пелопоннеса; сзади располагались Этолия и Акарнания, а по бокам – Локрида и Беотия56. (6) Вступив в Фокиду, консул с первого натиска без боя овладел Фанотеей. Немного времени отняла и осада Антикиры. Затем были взяты Амбрис и Гиамполь, (7) но Давлиду, стоявшую на высоком холме, захватить не удавалось: не помогали ни лестницы, ни осадные приспособления. (8) Тогда осаждающие принялись донимать защитников города дротиками, потом, выманив их на вылазки и то отступая, то преследуя, то затевая легкие безрезультатные стычки, они добились того, что враги исполнились презрения. Они стали вести себя небрежно, и римляне в конце концов ворвались в ворота на плечах отступающих. (9) Прочие же безвестные крепостцы Фокиды были взяты скорее благодаря наведенному на всех страху, нежели силой оружия. Однако Элатея57 закрыла ворота, и только силой представлялось возможным принудить жителей этого города принять в свои стены римского полководца или его войско.

19. (1) Пока консул осаждал Элатею, у него появилась надежда на большее: отвратив от союза с царем, склонить ахейское племя к дружбе с римлянами. (2) Ахейцы изгнали Киклиада58, возглавлявшего приверженцев Филиппа; претором стал Аристен, стремившийся связать свой народ с римлянами. (3) Римский флот вместе с Атталом и родосцами стоял в Кенхреях; все вместе они готовились к осаде Коринфа. (4) Поэтому они почли за лучшее, прежде чем браться за дело, отрядить к ахейцам послов, обещая воссоединить Коринф с древним Ахейским союзом, если ахейцы покинут царя и перейдут на сторону римлян. (5) Послов к ахейцам, по предложению консула, отправили его брат Луций Квинкций, Аттал, родосцы и афиняне. (6) Совещание с ними было назначено в Сикионе, однако для ахейцев принять решение было совсем не просто. Они боялись лакедемонянина Набиса, врага опасного и неотступного; боялись и римского оружия; (7) македонянам они были обязаны многими благодеяниями, как давнишними, так и недавними, но к самому царю относились с подозрением из-за его жестокости и вероломства: (8) они полагали, что о Филиппе не следует судить исходя из того, что он делает в угоду обстоятельствам, ибо после войны его господство станет еще более тяжким.

(9) Они не только не знали, как должен каждый из них говорить в сенате собственного города или на собраниях всего союза, (10) но даже сами с собой не могли рассудить, чего хотят, что предпочитают. Вот этим-то совершенно растерявшимся людям и были представлены послы. (11) Им дали говорить, первым выступил римский посланец Луций Кальпурний, затем послы царя Аттала, после них – родосцы. (12) Потом слово получили послы Филиппа; последними были выслушаны афиняне, чтобы они могли опровергнуть доводы македонян. Афиняне и обрушились на царя с самыми ожесточенными нападками, ибо никто другой не претерпел от него стольких и столь страшных бед. (13) Таким образом, этот день прошел в нескончаемых посольских речах; с закатом солнца собрание было распущено.

20. (1) На следующий день собрался совет. Когда должностные лица через глашатая, как принято у греков, предложили желающим высказываться, никто не вышел, чтобы говорить. Долго царило молчание, все посматривали друг на друга. (2) Да и немудрено: они и сами с собой так долго обдумывали все сложности и противоречия дела, что их умы как будто оцепенели, а тут еще их совсем сбили с толку: целый день перед ними произносили речи – обе стороны старались их убедить, без конца толкуя о трудностях, связанных и с тем, и с другим решением. (3) Наконец заговорил претор ахейцев Аристен59: «Где же, о ахейцы, те душевные порывы, которые на пирушках или просто в тесном кругу доводили вас чуть что не до кулаков, стоило лишь кому-нибудь упомянуть Филиппа и римлян? (4) А теперь, на совете, созванном специально по этому делу, выслушав послов обеих сторон, вы онемели, хотя должностные лица докладывают вам о деле, а глашатай призывает высказываться! (5) Если уж не заботит вас общее благо, так неужели хотя бы пристрастие, склоняющее вас к той или другой стороне, не выжмет из вас ни слова? (6) И ведь нет среди вас такого глупца, который не мог бы понять, что сейчас, пока мы еще ничего не решили, каждому предоставляется случай высказать и разъяснить свои пожелания и предпочтения. Но как только решение будет принято, каждому придется отстаивать его правильность и полезность, пусть даже раньше оно ему и не нравилось». (7) Но и это преторское увещание не только никого не подвигло высказаться – многолюдная, собранная из столь многих городов сходка не ответила ни малейшим шумом или ропотом.

21. (1) Тогда вновь заговорил претор Аристен: «Не скудны вы разумом, вожди ахейские, – не больше, чем даром речи, просто никто не хочет на свой страх подать совет в общем деле. Будь я частным лицом, возможно, и я промолчал бы. Но теперь мне, претору, ясно видно, что следовало или вовсе не назначать совещание с послами, или уж не отпускать их отсюда без ответа. (2) Но как я могу что-либо отвечать без вашего решения? И поскольку никто из вас, приглашенных на этот совет, не хочет или не дерзает высказаться ни в чью пользу, давайте вместо ваших мнений оценим выслушанные вчера речи послов, (3) как если бы это были не своекорыстные требования, а советы, внушенные заботой о нашей выгоде. (4) Римляне, родосцы и Аттал ищут дружбы и союза с нами и считают, что нам следовало бы помочь им в войне, которую они ведут против Филиппа. (5) Царь же напоминает о союзе и клятве, которую мы ему принесли, и то требует, чтобы мы стояли на его стороне, а то говорит, что удовольствуется нашим отказом от участия в войне. (6) Неужто никто не задумался, отчего это тот, кто еще не стал союзником, требует большего, чем тот, кто им уже является? Тут, ахейцы, дело не в скромности Филиппа и не в бесстыдстве римлян: (7) самоуверенность просителей и растет, и убывает сообразно с их успехами. О Филиппе нам не напоминает ничто, кроме его посла, а римский флот стоит в Кенхреях, выставляя напоказ добычу от евбейских городов; мы видим, как консул и его легионы свободно разгуливают по Фокиде и Локриде, и нас разделяет лишь ничтожная полоска моря. (8) Удивительно ли, что посол Филиппа Клеомедонт не слишком настойчиво требует от нас браться за оружие и воевать с римлянами во имя царя? (9) Если бы на основании того же договора и клятвы, святостью которой он нас теперь заклинает, мы бы у него попросили, чтобы Филипп защитил нас от Набиса с лакедемонянами, и от римлян, то он не нашел бы не только гарнизона нам для защиты, но даже слов для ответа. (10) Клянусь, ничуть не больше помог нам тот же Филипп в прошлом году; обещая начать войну против Набиса, он старался выманить нашу молодежь отсюда на Евбею, (11) но, убедившись, что мы ни отряда не посылаем, ни в войну с римлянами ввязываться не хотим, он забыл о том союзе, на который сейчас ссылается, и предоставил Набису с лакедемонянами заниматься разбоем и грабежами. (12) И мне кажется, в речи Клеомедонта не сходятся концы с концами. Он умалял опасность войны с римлянами, утверждая, что ее исход будет таким же, как в предыдущей войне, которую те вели с Филиппом. (13) Так почему же царь издалека просит нашей помощи вместо того, чтобы здесь, на месте, защищать нас, своих давних союзников, сразу и от Набиса, и от римлян? Да что говорить про нас! Ведь царь стерпел взятие Эретрии и Кариста! Снес падение стольких городов Фессалии! Отдал Фокиду и Локриду! (14) А теперь мирится с осадой Элатеи! Почему он ушел из эпирских ущелий? Принуждение ли, страх ли или собственная воля выгнали его из тех неприступных твердынь над рекою Аой? Почему удалился он в глубь своего царства, покинув занятое им ущелье? (15) Если по своей воле оставил Филипп стольких союзников на разграбленье врагам, кто посмеет отрицать, что и союзники могут руководствоваться собственной выгодой? Если из страха, то пусть он и нам простит нашу боязливость. (16) Если же он отступил, побежденный оружием, то неужто, Клеомедонт, мы, ахейцы, сдержим римский натиск, которого не сдержали вы, македоняне? Ты пытаешься убедить нас, будто у римлян в нынешней войне сил и средств не больше, чем раньше, – взглянем, однако, на существо дела: (17) тогда они оказывали этолийцам помощь флотом, а ни полководец в консульском звании, ни консульское войско в боях не участвовали60; из союзников Филиппа лишь приморские города пребывали в смятении и страхе, а внутренние области были настолько ограждены от римского оружия, что этолийцы тщетно просили у римлян помощи, когда Филипп опустошал их земли. (18) Однако теперь римляне покончили с Пунической войной, от которой на протяжении шестнадцати лет страдало, можно сказать, самое чрево Италии: и вот уже они не просто посылают помощь воюющим этолийцам, но, сами начав войну, нападают на Македонию сразу и с суши, и с моря. (19) Уже третий консул ведет эту войну с полным напряжением сил. Сульпиций, столкнувшись с царем в самой Македонии, разбил его и обратил в бегство, а богатейшую часть его царства опустошил. (20) Ныне Квинкций выгнал царя из собственного его лагеря – а ведь в руках Филиппа находились эпирские теснины, и он был уверен в их неприступности, в своих укреплениях и войске. Но царь бежал в Фессалию, а консул, преследуя его, захватил царские заставы и союзные ему города почти что у него на глазах.

(21) Допустим, все ложь, что здесь говорил афинский посол о жестокости, алчности и любострастии царя; допустим, нас не касаются преступления, совершенные царем против горних и подземных богов в Аттике, – (22) все это не сравнится с тем, что претерпели жители отдаленных от нас Кеоса и Абидоса. Давайте, если хотите, забудем и о наших собственных ранах, (23) об убийствах и грабежах, учиненных царем в Мессене – в сердце Пелопоннеса, о гостеприимце царя в Кипариссии Харителе, убитом прямо на пиру, вопреки всем божеским и людским правам61 и обычаям, об Аратах из Сикиона, отце и сыне, умерщвленных царем. А ведь он несчастного старца отцом величал! (24) У сына же похоти ради увез жену в Македонию!62 Не будем вспоминать прочие надругательства над девами и матронами. (25) Допустим, что мы имеем дело и не с Филиппом, чьей жестокости вы так боитесь, что все онемели. Ведь какая еще может быть причина для молчанья у созванных на совет? Предположим теперь, что мы обсуждаем свои дела с Антигоном, кротчайшим и справедливейшим царем, оказавшим нам всем множество услуг63: неужто он потребовал бы от нас делать невыполнимое?

(26) Пелопоннес есть полуостров, лишь узким перешейком Истма64 связанный с континентом; ни для чего он не открыт и не удобен в такой степени, как для морской войны. (27) Если сто крытых судов, да пятьдесят более легких открытых, да тридцать исских ладей начнут разорять приморские области и нападать на беззащитные города побережья, то мы, понятно, спасемся в городах, лежащих внутри страны, – как будто война, проникшая вглубь, не сжигает уже наши недра! (28) Когда Набис с лакедемонянами будет теснить нас с суши, а римский флот с моря, – откуда тогда взывать мне к союзнической помощи царя и македонской защите? Может быть, мы сами, своими силами будем оборонять осажденные города от римского врага? То-то мы хорошо отстояли Димы в прошлой войне65! (29) Разве мало мы видим чужих несчастий, чтобы умножать их еще и своим примером? (30) Римляне по своей воле ищут нашей дружбы – не вздумайте пренебречь тем, чего вам самим следует желать и к чему всеми силами нужно стремиться. (31) Уж не думается ли вам, что они от страха прибегают к союзу с вами, что, застигнутые в чужой стране, желают укрыться под сенью вашего покровительства, дабы их принимали в ваших гаванях и снабжали вашим продовольствием? (32) В их распоряжении море; в какие бы земли они ни приходили, все тотчас подчиняется их власти: того, о чем они просят, им по плечу добиться и силой. Только из сострадания они не позволяют вам совершить непоправимое. (33) Ибо то, что Клеомедонт представлял вам как умеренный и самый безопасный путь – оставаться в бездействии и не браться за оружие, – это в действительности не средний и вообще не путь. (34) Не говоря уж о том, что нам все равно нужно либо принять, либо отвергнуть союз с римлянами – чем, как не добычей победителя, станем мы, не заручившись нигде надежной поддержкой и ожидая исхода дела, рассчитывая присоединить свое решение к решению судьбы? (35) Не пренебрегайте тем, что вам предложили по доброй воле, но о чем следовало молить всех богов. Сегодня вам позволено сделать выбор, но не всегда это будет так. Не часто и не долго будет у вас такая возможность. (36) Уже давно вы более хотите, чем смеете освободить себя от Филиппа. А теперь вам не нужно терпеть ни трудов, ни опасностей: те, кто вернет вам свободу, приплыли из-за моря с большим флотом и войском. (37) Если вы отвергнете этих союзников, значит, вы лишились рассудка, ибо не миновать вам встретиться с римлянами, если не как с соратниками, то как с врагами».

22. (1) После речи претора поднялся шум. Одни ее одобряли, другие сурово бранили одобряющих, (2) и уже не только отдельные люди, но и целые города спорили между собой; должностные лица союза – их называют «дамиурги» и избирают числом десять человек66 – тоже вступили в перепалку ничуть не менее горячую, чем толпа. (3) Пятеро говорили, что они внесут предложение о союзе с римлянами и поставят его на голосование; пятеро других утверждали, что закон запрещает должностным лицам ставить на голосование, а собранию принимать решение против союза с Филиппом. Так в перебранках прошел еще один день. (4) Последний, третий, день остался собранию для принятия законного решения. К этому времени страсти накалились до того, что отцы с трудом удерживались от расправы над сыновьями. (5) У пелленца Писия был сын дамиург по имени Мемнон, из тех, что противились принятию решения и опросу мнений. (6) Писий долго умолял сына, чтобы тот позволил ахейцам позаботиться об общем благе и своим упрямством не толкал к гибели целый народ. (7) Когда мольбы не подействовали, он поклялся, что будет считать его не сыном, а врагом и убьет собственной рукой. (8) Этим отец добился того, что на следующий день сын присоединился к тем, кто стоял за голосование. Поскольку они оказались в большинстве, а почти все города не колеблясь одобряли предложение и открыто заявляли, какое решение они примут, (9) то жители Дим, мегалополитанцы и некоторые из аргосцев, прежде чем было принято решение, поднялись и покинули собрание, чему никто не удивился и не попенял. (10) Дело в том, что мегалополитанцы еще на памяти их дедов67 были изгнаны с родины лакедемонянами; вернул же их обратно Антигон. Димы были недавно захвачены и разграблены римским войском, а Филипп приказал выкупить их жителей, где бы они ни томились в рабстве, и вернул им не только свободу, но и родину. (11) Аргосцы же помимо того, что верили, будто от них ведут свой род македонские цари, в большинстве своем к тому же были связаны с Филиппом узами гостеприимства и семейной дружбы. (12) Потому-то все они и покинули собрание, которое склонялось к решению о союзе с римлянами. Поскольку на них лежал долг за столь великие и недавние благодеяния, им простили этот уход.

23. (1) Остальные общины ахейцев, когда началось голосование, срочным декретом утвердили союз с Атталом и родосцами. (2) Союз с римлянами не мог быть утвержден без согласия народа римского68, и его отложили до того времени, когда появится возможность отправить послов в Рим. (3) Пока что постановили отрядить трех послов к Луцию Квинкцию, а все ахейское войско двинуть к Коринфу, поскольку Квинкций, захватив Кенхреи, осаждал уже и сам город69.

(4) Ахейцы расположились лагерем подле тех ворот, что ведут к Сикиону; римляне осаждали часть города, обращенную к Кенхреям; Аттал перевел войско через Истм и вел осаду со стороны Лехея – гавани у другого моря70. Сперва они вели дело медленно, надеясь, что внутри города начнется распря между горожанами и царским гарнизоном. (5) Но там, напротив, все были одушевлены единым порывом: македоняне защищали Коринф так, будто это была и их родина, а коринфяне принимали власть начальника гарнизона Андросфена, словно он был их согражданином, избранным на должность голосованием. (6) Поэтому союзникам оставалось надеяться на силу, на оружие, на осадные сооружения. Со всех сторон к стенам были подведены насыпи, хотя подходить туда было нелегко. (7) С той стороны, откуда вели осаду римляне, таран разрушил часть стены; поскольку это место оказалось не защищенным укреплениями, македоняне бросились туда, чтобы оборонить его оружием, – между ними и римлянами вспыхнула ожесточенная битва. (8) И сначала благодаря численному перевесу они с легкостью отбросили римлян, но затем, когда подоспели подкрепления от ахейцев и Аттала, силы сторон сравнялись, и стало ясно, что союзники легко оттеснят отсюда македонян и греков. (9) Там было великое множество италийских перебежчиков; частью из войска Ганнибала – они пошли за Филиппом, страшась наказания от римлян, – частью же из моряков: те, что недавно бежали из флота и перешли к врагу в надежде на более почетный род службы71. В случае победы римлян им не оставалось надежды на спасение, но отчаяние воспламеняло в них скорее ярость, чем храбрость. (10). Напротив Сикиона есть выдающийся в море мыс, это мыс Юноны, которую называют Акрея72. Расстояние оттуда до Коринфа – почти семь миль73. (11) Царский префект Филокл привел туда через Беотию тысячу пятьсот воинов. Наготове были посланные из Коринфа ладьи, которые, приняв это войско, перевезли его в Лехей. (12) Аттал предложил сжечь осадные сооружения и немедленно прекратить осаду; упорнее настаивал на своем замысле Квинкций, но и он, увидев царские передовые части перед всеми воротами, понял, что не сможет выдержать натиск врага в случае вылазки, и согласился с предложением Аттала. (13) Итак, предприятие оказалось тщетным: отпустив ахейцев, союзники вернулись на корабли. Аттал отправился в Пирей, а римляне – на Коркиру.

24. (1) Пока флот был занят всем этим74, консул разбил лагерь в Фокиде у Элатеи. Сперва он попытался решить дело, вступив в переговоры со старейшинами элатейцев, (2) и лишь когда получил ответ, что от них ничего не зависит и что царские воины многочисленнее и сильней горожан, он напал на город сразу со всех сторон, с оружием и осадными приспособлениями. (3) К стене подведен был таран – когда с ужасным шумом и грохотом рухнула стена между двумя башнями, римская когорта немедленно ринулась в открывшийся проход. (4) Покинув свои посты, македоняне из всех частей города бросились к тому месту, где наступал неприятель. (5) Римляне тем временем перелезали через обрушившуюся стену, а к другим приставляли лестницы. И пока взоры и внимание защитников были обращены в одну сторону, во многих местах вооруженные воины, вскарабкавшись по лестницам, захватили стену и перебрались в город. (6) Услыхав шум, враги в страхе покинули место, которое обороняли сомкнутым строем, и все бежали в крепость. За ними туда последовала толпа безоружных. (7) Так консул овладел городом. Разграбив его, он послал в крепость вестников, которые обещали царским воинам жизнь, если те согласятся уйти безоружными, а элатейцам свободу. Соглашение было заключено, и консул через несколько дней занял крепость.

25. (1) В остальном же, с прибытием в Ахайю царского префекта Филокла не только Коринф был освобожден от осады, но и Аргос ему предался. Зачинщиками тут выступили некоторые из знати, разузнав сперва настроения черни. (2) У аргосцев был обычай, чтобы в первый день народных собраний преторы возглашали имена Юпитера, Аполлона и Геракла как бы для доброго предзнаменования. Позднее закон добавил к этому перечню имя царя Филиппа. (3) Но коль скоро уже был заключен союз с римлянами, глашатай на сей раз его не помянул. (4) Из-за этого в толпе сначала поднялся ропот, а потом стали выкрикивать имя Филиппа и требовать узаконенной почести. Наконец царское имя было возглашено при всеобщем одобрении. (5) Полагаясь на это изъявление чувств, Филокла призвали в город – ночью он захватил холм, над ним господствующий (эту крепость называют Лариса), и расположил там гарнизон. На рассвете он в полной боевой готовности начал спускаться к форуму, который находится у подножия крепости. Навстречу ему вышел отряд, построенный к сражению. (6) То был недавно поставленный ахейский гарнизон – около пятисот юношей из всех городов. Командовал им Энесидем из Дим. (7) Царский префект послал к ним вестника с повелением уйти из города: ведь сил у них не хватит даже на одних горожан, сочувствующих македонянам, а ведь к ним присоединились и сами македоняне, против коих не устояли даже римляне под Коринфом. Сначала этот приказ не стронул с места ни командира, ни воинов, (8) но вскоре они увидели, как с другой стороны приближается большой отряд вооруженных аргосцев. Однако было ясно, что, даже понимая неизбежность гибели, они приняли бы любую участь, будь предводитель их более упрям. (9) Но чтобы вместе с городом не был потерян и цвет ахейского юношества, Энесидем договорился с Филоклом, что им будет разрешено уйти. Сам же он не ушел, а с немногими преданными ему людьми75 остался с оружием в руках там, где стоял. (10) Филокл послал узнать, чего он хочет. Тот стоял недвижимо, выставив перед собой щит. Ему вверена оборона города, и он умрет с оружием в руках – таков был ответ. Тогда фракийцы по приказу префекта, метнув свои копья, убили всех. (11) Итак, даже после заключения союза между ахейцами и римлянами два знаменитейших города, Аргос и Коринф, оставались во власти царя. (12). Вот какие деяния совершили этим летом римляне в Греции на суше и на море.

26. (1) В Галлии консул Секст Элий не совершил ничего, достойного упоминания. (2) У него в провинции находились две армии – одну он, вопреки предписанию, не распускал (раньше ею командовал проконсул Луций Корнелий, но сам консул поставил во главе ее претора Гая Гельвия); вторую же привел в провинцию Элий76. (3) Почти весь год он побуждал кремонцев и плацентийцев вернуться в колонии, откуда они разбежались из-за бедствий войны.

(4) Если Галлия в тот год вопреки ожиданиям оставалась спокойна, то около Города чуть не вспыхнул мятеж рабов. (5) Карфагенских заложников содержали под стражей в Сетии77. Поскольку то были дети знатных людей, вместе с ними там было множество рабов. (6) Их число увеличивалось еще и оттого, что сами сетийцы скупили немало рабов того же племени из добычи недавней африканской войны. (7) Они составили заговор, и сперва отправили кого-то из своих к тем, которые находились в полях вокруг Сетии, а затем в округу Норбы и Цирцей – подстрекать рабов. Когда все уже было готово, они решили напасть на народ, как только тот отвлечется на зрелище во время игр, которые должны были состояться в Сетии в скором времени. (8) Думая внезапным мятежом и резней захватить Сетию, они намеревались затем овладеть Норбой и Цирцеями78. Об этом чудовищном замысле донесли в Рим, городскому претору Луцию Корнелию Лентулу79: (9) затемно к нему явились двое рабов и по порядку изложили все, что произошло и что было замыслено. (10) Приказав сторожить их в его доме, претор собрал сенат и поведал о том, что узнал от доносчиков. Получив приказ расследовать и подавить этот заговор, (11) он отправился в путь с пятью легатами. Всех, кого встречал по дороге, он заставлял принести присягу и с оружием следовать за ним. (12) И с этим наскоро собранным войском он прибыл в Сетию, имея при себе две тысячи человек, из которых никто не знал, куда он направляется. (13) Там зачинщики заговора были немедленно схвачены, а рабы бросились бежать из города. Затем по полям были разосланы люди выслеживать беглецов. (14) Вот какую великую службу сослужили два раба-доносчика и один свободный. Сенаторы повелели даровать ему сто тысяч тяжелых ассов, а рабам по двадцать пять тысяч и свободу; а цену их господам выплатили из казны. (15) Через некоторое время было получено известие, что рабы из прежних участников того же заговора собираются занять Пренесту80. (16) Отправившись туда, претор Луций Корнелий казнил почти пятьсот человек, виновных в этом замысле. Граждане опасались, что все подстроено пунийскими заложниками и пленными. (17) Поэтому в Риме по всем кварталам выставили охрану, а проверять караулы было приказано младшим должностным лицам; триумвиры тюремной каменоломни81 получили приказ усилить охрану; (18) претор разослал по латинским городам письмо, чтобы заложники содержались под стражей в частных домах и им бы не дозволяли появляться в общественных местах, а пленники имели бы на себе оковы не легче десяти фунтов и содержались бы под стражей непременно в городских тюрьмах.

27. (1) В том же году [198 г.] послы от царя Аттала возложили на Капитолии золотой венок в двести сорок шесть фунтов и принесли сенату благодарность, так как Антиох, уважая заступничество римских послов, вывел войско из пределов царства Аттала.

(2) Этим же летом к войску, которое было в Греции, было послано от царя Масиниссы двести всадников, десять слонов и двести тысяч модиев82 пшеницы. С Сицилии и Сардинии также было послано много продовольствия и одежды для войска. (3) Сицилией управлял Марк Марцелл, Сардинией – Марк Порций Катон, муж благочестивый и беспорочный, но выказавший сугубую суровость в пресечении ростовщичества: (4) ростовщики с острова были изгнаны, а расходы, которые обычно несли союзники на содержание преторов, сокращены или отменены.

(5) Консул Секст Элий, вернувшись из Галлии в Рим для проведения выборов, объявил консулами Гая Корнелия Цетега и Квинта Минуция Руфа. (6). Через два дня состоялись выборы преторов: в тот год впервые было избрано шесть преторов, ибо число провинций росло и держава расширялась83. (7) Выбраны же были следующие: Луций Манлий Вольсон, Гай Семпроний Тудитан, Марк Сергий Сил, Марк Гельвий, Марк Минуций Руф, Луций Атилий. Из них Семпроний и Гельвий были перед тем плебейскими эдилами. (8) Курульными эдилами выбрали Квинта Минуция Терма и Тиберия Семпрония Лонга. Римские игры в этом году повторялись четырежды.

28. (1) В консульство Гая Корнелия и Квинта Минуция [197 г.] прежде всего был рассмотрен вопрос о консульских и преторских провинциях. Сперва было покончено дело с преторами, поскольку здесь смогли обойтись жеребьевкой84. (2) Городские судебные дела достались Сергию, дела чужеземцев – Минуцию. Сардиния выпала Атилию, Сицилия – Манлию, Ближняя Испания – Семпронию, а Дальняя – Гельвию. (3) Но когда консулы приготовились метать жребий об Италии и Македонии, этому воспротивились народные трибуны Луций Оппий и Квинт Фульвий; они говорили, что Македония – провинция далекая (4) и до того дня ничто не оказывалось такой помехой войне, как отозвание прежнего консула, когда он только-только приступал к делу и как раз начинал вести боевые действия. (5) Ведь уже четвертый год, как объявлена война Македонии, но Сульпиций потратил большую часть года на поиски царя и его войска; Виллий был отозван, не доведя ничего до конца, как раз когда столкнулся с врагом; (6) Квинкция большую часть года удерживали в Риме священные обязанности85, и тем не менее он взялся за дело так, что наверняка мог бы довести войну до конца, появись он в провинции раньше или наступи зима позже. (7) И теперь, придя на зимние квартиры, он, говорят, так усердно готовится к войне, что, по всей видимости, завершит ее ближайшим летом, если ему не помешает преемник. (8) Подобными речами народные трибуны добились того, что консулы заявили о своей готовности предоставить решение сенату, если то же самое сделают и трибуны. Поскольку и та и другая сторона согласились на свободное обсуждение, сенаторы постановили отдать провинцию Италию обоим консулам, (9) а Титу Квинкцию продлить власть до прибытия преемника, назначенного сенатом; каждому консулу было назначено по два легиона, с тем чтобы они вели войну с предальпийскими галлами, отложившимися от римского народа. (10) Квинкцию в Македонию решили послать подкрепления: шесть тысяч пехоты, триста всадников, три тысячи моряков. (11) Начальствование над флотом было поручено тому же Луцию Квинкцию Фламинину, который им и прежде командовал. Преторам в обе Испании было назначено по восемь тысяч пехоты из числа союзников и латинов, а также по четыреста конников, чтобы отпустить оттуда старослужащих воинов; преторам было также приказано разграничить дальнюю и ближнюю провинции; (12) в Македонию дополнительно назначили легатами Публия Сульпиция и Публия Виллия, которые в прежние годы были в этой провинции консулами.

29. (1) Прежде чем консулы и преторы отправились бы в провинции, следовало искупить знамения, поскольку в Риме молния поразила храмы Вулкана и Суммана86, а во Фрегеллах – стену и ворота; во Фрузиноне посреди ночи воссиял свет; (2) в Эфуле родился двухголовый ягненок о пяти ногах; в Формиях два волка вошли в город и растерзали несколько прохожих, а в Риме волк проник не просто в город, но даже на Капитолий.

(3) Народный трибун Гай Атиний внес предложение о выводе пяти колоний на морское побережье: двух в устья рек Вултурна и Литерна, одной в Путеолы, одной в Салернскую крепость; (4) к ним был добавлен Буксент87. В каждую колонию было приказано отправить по триста семей. Триумвирами, которым предстояло заниматься выведением колоний, были назначены Марк Сервилий Гемин, Квинт Минуций Терм и Тиберий Семпроний Лонг с полномочиями на три года.

(5) Когда был произведен набор и завершены другие дела, божественные и человеческие, в которых обязаны участвовать оба консула88, они отправились в Галлию. (6) Корнелий двинулся прямой дорогой89 на инсубров, которые, объединившись с ценоманами, пребывали в боевой готовности. Квинт Минуций, отклонившись влево, пошел по Италии к Нижнему морю90; выведя войско к Генуе, он начал войну с лигурийцами. (7) Два лигурийских города, Кластидий и Литубий, а также две общины того же племени, Келаты и Кердекиаты, сдались ему. Таким образом, вся страна по сю сторону Пада, за исключением галльских бойев и лигурийских ильватов, оказалась под властью римлян91. (8) Говорили, что сдалось пятнадцать городов с населением двадцать тысяч человек. Затем консул повел легионы в землю бойев.

30. (1) Незадолго до этого войско бойев перешло Пад и соединилось с инсубрами и ценоманами, (2) поскольку они сочли, что раз консулы будут действовать, соединив легионы, то и им следует объединить силы. (3) Когда же пришла весть, что один из консулов сжигает поля бойев, немедленно пошли распри: бойи требовали, чтобы все помогали попавшим в беду, а инсубры отказывались оставить свою землю. (4) Итак, силы разделились: в то время как бойи поспешили на защиту своих полей, инсубры с ценоманами остались на берегу реки Минций. (5) Консул Корнелий разбил лагерь на той же реке, двумя милями ниже по течению. (6) Отправив оттуда посланцев в селения ценоманов и в Бриксию92, главный город этого племени, он узнал, что молодежь вооружилась, не получив одобрение старейшин, и что ценоманы присоединились к мятежу инсубров не по решению общины. (7) Тогда консул вызвал к себе вождей и начал убеждать их и настаивать, чтобы ценоманы отложились от инсубров и, подняв знамена, либо вернулись домой, либо перешли на сторону римлян. (8) Но этого добиться он и не смог; консулу были лишь даны заверения в том, что во время сражения ценоманы или будут бездействовать, или, если представится случай, помогут римлянам.

(9) Инсубры не знали об этом уговоре, но как-то почувствовали, что их союзники ненадежны. Поэтому, когда стали выстраиваться к бою, инсубры решили не поручать ценоманам ни того, ни другого крыла, чтобы их коварство, буде они отступят, не погубило всего дела, и расположили их в запасе, за своими боевыми порядками. (10) Перед сражением консул дал обет, что возведет храм Юноне Спасительнице93, если в этот день враги будут разбиты и обращены в бегство. Тут воины подняли крик, что они порадеют о выполнении консульского обета – и ударили на врага. (11) Инсубры не выдержали первого же столкновения. Некоторые утверждают, что и ценоманы в разгар сражения вдруг напали на инсубров с тыла, удвоив смятение. В окружении было перебито тридцать пять тысяч врагов, а две с половиной тысячи захвачено живыми, (12) среди них вождь пунийцев Гамилькар94, который послужил причиной этой войны. Было взято сто тридцать боевых знамен и свыше двухсот повозок. (13) Многие галльские города, которые последовали за инсубрами в их мятеже, сдались римлянам.

31. (1) Консул Минуций сперва обошел все пределы бойев, сея кругом разорение, но затем, когда их войско, покинув инсубров, вернулось для защиты родных очагов, он вернулся в лагерь, намереваясь встретиться с врагом в открытом сражении. (2) Бойи также готовы были бы драться, если бы весть о разгроме инсубров не сломила их дух. Бросив лагерь и полководца, бойи рассыпались по селениям; каждый теперь собирался защищать свое имущество, а это заставляло и противника изменить способ ведения войны. (3) Отчаявшись решить дело одним сражением, консул вновь начал разорять поля, жечь дома и захватывать поселки. (4) В эти же дни был сожжен Кластидий. Оттуда Минуций повел легионы к лигурийцам-ильватам, которые одни еще не покорились. (5) Но, услышав, что инсубры разбиты в сражении, а бойи так напуганы, что не отважились на решительное сражение, – сдалось и это племя. (6) Письма от обоих консулов о счастливом исходе дел в Галлии пришли в Рим почти одновременно. Городской претор Марк Сергий прочитал их сначала в сенате, а потом, с одобрения отцов-сенаторов, – народу. Были назначены четырехдневные молебствия.

32. (1) К этому времени уже наступила зима95. Когда Тит Квинкций, захватив Элатею96, расположился на зимних квартирах в Фокиде и Локриде, возникла распря в Опунте97. (2) Одна сторона призывала этолийцев, которые были ближе, другая – римлян. (3) Этолийцы подоспели первыми, однако состоятельные горожане, закрыв перед ними ворота и послав вестника к римскому полководцу, удерживали город до его прибытия. (4) Но городская крепость охранялась царским гарнизоном, и ни угрозы опунтцев, ни величие римского командующего не могли заставить его уйти оттуда. (5) С осадой крепости дело замедлилось, поскольку от царя прибыл посланец с просьбой назначить место и время для переговоров. (6) Квинкций, хотя и неохотно, согласился на предложение царя, и не то чтобы он не желал выглядеть человеком, который сам – где силой оружия, где переговорами – довел до конца войну; (7) но ведь он еще даже не знал, будет ли прислан на смену ему один из новых консулов, или же ему будут продлены полномочия (добиваться чего всеми силами он поручил своим друзьям и близким). (8) Однако такие переговоры казались ему выгодными, поскольку давали возможность повернуть дело и к войне (если он останется командующим), и к миру (если будет отозван). (9) Было выбрано место на берегу Малийского залива возле Никеи. Царь прибыл туда от Деметриады с пятью ладьями и одним военным кораблем. (10) С ним были знатные македоняне и ахейский изгнанник, знаменитый Киклиад. (11) С римским командующим были царь Аминандр, Дионисодор, посланник Аттала, Агесимброт, начальник родосского флота, Феней, вождь этолийцев, и двое ахейцев, Аристен и Ксенофонт. (12) Вместе с ними римлянин вышел к самой кромке берега, в то время как царь появился на носу стоявшего на якоре судна. (13) «Удобнее было бы, – сказал Квинкций, – если бы ты сошел на землю. Тогда бы мы и говорили, и слушали друг друга, стоя лицом к лицу». Царь отказался это сделать. «Да кого же ты боишься?» – спросил Квинкций, (14) на что тот с царским высокомерием ответил: «Я-то никого не боюсь, разве что бессмертных богов. Но не всем я доверяю из тех, кого вижу вокруг тебя, и менее всего этолийцам». – (15) «Переговоры с врагом равно опасны для всех, если стороны друг другу не доверяют», – сказал римлянин. (16) «Однако, Квинкций, коль свершится клятвопреступление, то неравной наградой за вероломство будут Филипп и Феней, – произнес царь.– Ведь македонянам подыскать на мое место царя было бы труднее, чем этолийцам другого претора».

33. (1) Затем наступило молчание, ибо римлянин считал, что первым следует говорить просившему о переговорах, а царь – что первое слово принадлежит тому, кто диктует условия мира, а не тому, кто их принимает. (2) Тогда заговорил римлянин: его речь, сказал он, будет проста, он ведь лишь перечислит те условия, без которых мирный договор невозможен. (3) Царь должен вывести гарнизоны из всех греческих городов; выдать союзникам римского народа пленных и перебежчиков; возвратить римлянам те области Иллирика, которые царь захватил после заключения Эпирского мира98; (4) вернуть царю Египта Птолемею города, захваченные после смерти Птолемея Филопатора99. Таковы условия его собственные и римского народа, однако справедливо будет выслушать также и требования союзников. (5) Посол царя Аттала просил вернуть корабли и пленных, захваченных в морской битве у Хиоса, а также восстановить в целости Никефорий100 и храм Венеры, которые Филипп разграбил и разорил. (6) Родосцы требовали назад Перею – это область на суше напротив Родоса, издревле находившаяся под их властью101; еще они настаивали на выводе гарнизонов из Иаса, Баргилий, Еврома, а на Геллеспонте из Сеста и Абидоса; (7) кроме того, они хотели, чтобы византийцам был на прежних правах возвращен Перинф и чтобы были освобождены все торговые города и гавани Азии. (8) Ахейцы требовали назад Коринф и Аргос; претор этолийцев Феней настаивал на том же, на чем и римляне: чтобы была освобождена Греция, а этолийцам возвращены города, некогда подчинявшиеся их законам и власти102. (9) Тут его речь подхватил знатный этолиец Александр, слывший среди них краснобаем. (10) Он заявил, что уже давно молчит, но не потому, чтобы полагал эти переговоры ведущими к чему бы то ни было, а лишь из нежелания прерывать кого-нибудь из союзников; Филипп ведь никогда ни о мире честно не договаривался, ни войн по-настоящему доблестно не ведет. (11) При переговорах он строит козни и ловчит, а на войне не встречается с врагом в открытом поле и не бьется лицом к лицу, но, убегая, жжет и грабит города, а, побежденный, истребляет добычу победителей. (12) Нет, не таковы были древние цари македонские, у них было в обычае воевать в строю, города же по возможности щадить, чтобы держава македонян становилась богаче. (13) Что толку уничтожать то, из-за чего и ведется война? Ведь тот, кто это делает, не оставляет себе самому ничего, кроме самой войны. (14) В прошлом году Филипп разорил больше союзнических фессалийских городов, чем все враги, когда-либо бывшие у Фессалии. (15) Да и у этолийцев он больше отнял, когда был их союзником, чем когда воевал с ними. Он захватил Лисимахию103, выгнав оттуда претора и этолийский гарнизон. (16) И подвластный ему город Киос104 он тоже разграбил и разорил дочиста. Столь же вероломно захватил он Фивы Фтиотийские105, Эхин, Ларису, Фарсал.

34. (1) Распаленный речью Александра, Филипп приказал передвинуть корабль поближе к берегу, чтобы его было слышно. (2) Когда начал он говорить, особенно нападая на этолийцев, его резко прервал Феней, заявивший, что дело не в речах: следует либо побеждать в войне, либо подчиняться более сильному. (3) «Ну, это-то ясно и слепому», – ответил Филипп, труня над Фенеевыми больными глазами, – от природы он был насмешливее, чем это пристало царю, и не упускал случая позабавиться даже в серьезном деле. (4) Затем он с негодованием заговорил о том, что этолийцы, как и римляне, требуют, чтобы он ушел из Греции, а сами даже не могут сказать, каковы ее, Греции, границы. Ибо даже в самой Этолии земли агреев, аподотов и амфилохийцев, составляющие ее очень большую часть, не принадлежат к Греции106. (5) «Вот этолийцы жалуются, – продолжил Филипп, – что я не стал щадить их союзников. Справедливо ли это, если у них самих древний обычай, разрешавший молодежи воевать (правда, без согласия государства) против собственных их союзников, приобрел силу закона? Разве не случается сплошь и рядом, что в каком-нибудь сражении обе воюющие стороны пользуются помощью этолийских отрядов? (6) И Киос я не захватил, но лишь помог Прусию107, своему союзнику и другу, в его осаде. И Лисимахию я от фракийцев спас, но навязанная мне нынешняя война отвлекла меня от защиты этого города, и теперь им владеют фракийцы. (7) Таков мой ответ этолийцам. Атталу же и родосцам я по справедливости ничего не должен: ведь это их вожди начали войну, а не я. (8) Впрочем, из уважения к римлянам я верну родосцам Перею, а Атталу – корабли с пленными, какие удастся разыскать. (9) А что касается требований о восстановлении Никефория и храма Венеры, то ответ у меня один: (10) поскольку нету другого способа восстановить срубленный лес или рощу, то расходы и заботу о посадках я уж возьму на себя, коль скоро царям вздумалось договариваться и о таких вещах». (11) А в конце речи он обрушился на ахейцев: начав с Антигона, он затем перечислил и свои заслуги перед их племенем, велел прочитать их о нем постановления, в которых собраны были все божеские и человеческие почести. (12) Наконец был прочтен их самый последний декрет, в котором объявлялось об отложении от царя. Резко порицая ахейцев за клятвопреступление, (13) он все же обещал вернуть им Аргос, а относительно Коринфа, сказал он, ему предстоит рассудить с римским командующим, а заодно и узнать, должен ли, по мнению римлян, он, Филипп, уйти из тех городов, которые захватил сам и которыми владеет по праву войны, или даже из тех, которые получил от своих предков.

35. (1) Ахейцы и этолийцы приготовились ответить на это, но поскольку солнце уже заходило, переговоры были отложены на следующий день, и Филипп вернулся на стоянку, с которой приплыл, а римляне и союзники – в лагерь. (2) На другой день Квинкций в условленное время прибыл к Никее, ибо именно это место было ими оговорено. Но в течение нескольких часов не появлялся ни сам Филипп, ни вестник от него. Когда уже совсем отчаялись его дождаться, внезапно появились корабли. (3) Царь объяснил, что ему были предъявлены столь суровые и постыдные условия, что он не знал, как быть, и потратил на обдумывание целый день. (4) Однако все сочли, что он умышленно затянул дело до вечера, чтобы у ахейцев и этолийцев не оставалось времени для ответа. (5) Это мнение укрепил и сам царь, попросив, чтобы ему было дозволено переговорить с самим римским командующим без посторонних: чем тратить время в препирательствах, лучше как-нибудь завершить дело. (6) Сперва предложения не приняли, дабы не казалось, что союзники устранены от переговоров. (7) Но поскольку Филипп продолжал настаивать, то остальные по общему решению удалились, а римский командующий с военным трибуном Аппием Клавдием подошел к кромке берега. (8) Царь с теми двумя, кто сопровождал его накануне, сошел на землю. Там они некоторое время беседовали с глазу на глаз. Что Филипп сообщил об этом разговоре своим – неизвестно; (9) Квинкций же доложил союзникам, что царь уступает римлянам все побережье Иллирика, возвращает перебежчиков и пленных, какие найдутся; Атталу – корабли и захваченных с ними моряков; (10) родосцам он вернет область, называемую Переей, но Иаса и Баргилий не уступит; (11) этолийцам возвратит Фарсал и Ларису, но Фив не отдаст; ахейцам же уступит не только Аргос, но и Коринф. (12) Такое решение царя о том, что именно он уступит, а что нет, не понравилось союзникам. При этих условиях они больше потеряли бы, чем выиграли. (13) Союзники считали, что причины войн не будут устранены, пока царь не уберет из Греции все гарнизоны.

36. (1) Так, перебивая друг друга, восклицали все союзники, и крики их донеслись даже до Филиппа, стоявшего в отдалении. (2) Тогда он попросил у Квинкция отложить все на следующий день: завтра он уже наверняка либо сам убедит остальных, либо даст убедить себя. Для переговоров был выбран берег у Трония108. (3) Все сошлись туда вовремя. Филипп сначала принялся умолять и Квинкция, и всех присутствующих не лишать себя надежды на мир, (4) а затем попросил дать ему время, чтобы он мог отправить послов в Рим, к сенату: он примет мирный договор или на условиях, о которых шла речь, или на любых других, какие предложит сенат. (5) Остальным это отнюдь не понравилось: они усмотрели здесь лишь стремление промедлить и выиграть время для стягивания сил. (6) Но Квинкций возразил, что такое сомнение было бы справедливо, будь теперь лето и время военных действий, а сейчас стоит зима, и они ничего не теряют, назначив срок для отправки послов; (7) притом сенату все равно предстояло бы рассматривать и утверждать любой договор, который они заключили бы с царем, а тут можно выяснить мнение сената, пока зима и так предоставляет необходимый для этого перерыв в войне.

(8) С этим согласились и остальные предводители союзников. Было объявлено перемирие на два месяца; союзники решили, что каждый из них сам отправит послов к сенату для разъяснений, чтобы коварный царь не ввел сенат в заблуждение. (9) К соглашению о перемирии было сделано добавление, что царские гарнизоны должны уйти из Фокиды и Локриды немедленно. (10) Сам Квинкций для придания посольству веса отрядил вместе с союзническими послами афаманского царя Аминандра, а также Квинта Фабия (он был сыном сестры жены Квинкция), Квинта Фульвия и Аппия Клавдия.

37. (1) По прибытии в Рим первыми были заслушаны послы союзников, а не царя. Почти вся речь их была посвящена нападкам на Филиппа, (2) но более всего они произвели впечатление на сенат, объясняя расположение суши и моря в этой области, (3) дабы для всех сделалось очевидным, что Греция не может быть свободна, покуда царь удерживает Деметриаду в Фессалии, Халкиду на Евбее, Коринф в Ахайе; (4) сам Филипп более всерьез, чем в шутку, называет их оковами Греции. (5) Затем впустили посланцев царя. Когда они было завели длинную речь, их прервали коротким вопросом, собирается ли Филипп уйти из этих трех городов; тут они заявили, что по поводу этих именно городов у них нет полномочий, – тем речь и закончилась. Так царские представители отосланы были без соглашения о мире, а Квинкцию была предоставлена свобода действий в вопросах мира и войны. (6) Сам же он, вполне убедившись, что сенату война не прискучила, отказался в дальнейшем от переговоров с Филиппом и объявил, что примет только такое посольство, которое возвестит о готовности царя уйти из всей Греции. Квинкций жаждал не мира, но победы.

38. (1) Царь, понимая, что спор придется решать оружием и что ему надлежит отовсюду стягивать силы, всего более беспокоился за удаленные от него ахейские города, причем за Аргос больше, чем за Коринф. (2) И он почел за благо передать их лакедемонскому тирану Набису как бы на сохранение, с тем, чтобы в случае царской победы тот вернул их, в противном же случае оставил себе. Царь написал Филоклу, который начальствовал над Коринфом и Аргосом, чтобы тот договорился с тираном. (3) Помимо того что и сама эта передача являлась подарком, Филокл добавил, что царь готов соединить браком своих дочерей с сыновьями Набиса в залог его будущей дружбы с тираном. (4) Сначала тот отказывался взять город иначе, как по приглашению самих аргосцев, если они решат призвать его на помощь. (5) Но затем, когда он узнал, что горожане на многолюдной сходке не только отвергли, но и прокляли имя тирана, это показалось ему подходящим поводом для того, чтобы их обобрать. Он велел Филоклу передать ему город, когда тот пожелает. (6) Ночью тиран тайно от всех был впущен в Аргос; на рассвете он овладел всеми господствующими позициями и запер ворота. (7) Лишь немногим из числа знати в первый миг замешательства удалось выскользнуть из города. В их отсутствие имущество их было разграблено. У оставшихся же отняли золото и серебро, а также потребовали от них очень больших денег. (8) Те, кто незамедлительно выплатил требуемое, были отпущены без глумления и истязаний; заподозренные же в утайке или сокрытии чего-либо, подвергались, подобно рабам, истязаниям и пыткам. (9) Собрав затем сходку, Набис обнародовал два законопредложения: одно об отпущении долгов, а другое – о подушном перераспределении земли. Тем, кто жаждал мятежей, были вручены сразу два факела, чтобы распалять чернь против знати109.

39. (1) Овладев городом аргосцев, тиран мгновенно забыл, от кого и на каких условиях принял город, – (2) отрядив послов в Элатею к Квинкцию, и к Атталу, зимовавшему на Эгине, он оповестил их, что Аргос в его власти, и если Квинкций прибудет туда на переговоры, они, несомненно, обо всем договорятся. (3) Квинкций, чтобы лишить Филиппа и этой опоры, обещал приехать и послал к Атталу, чтобы тот, отплыв с Эгины, встретился с ним в Сикионе. (4) Сам же он, покинув Антикиру, с десятью квинкверемами, которые в эти самые дни привел с зимней стоянки на Коркире его брат Луций Квинкций, прибыл в Сикион. (5) Аттал был уже там. Он убедил Квинкция не ходить в самый Аргос, ибо следует тирану идти к римскому полководцу, а не наоборот. (6) Недалеко от города было место под названием Микеника: сговорились встретиться там. (7) Квинкций явился с братом и несколькими военными трибунами, Аттал – с царской свитой, ахейский претор Никострат – с немногими воинами. (8) Тиран ждал их там со всем своим войском. Вооруженный, в окружении вооруженных же спутников, он вышел почти на середину поля, разделявшего стороны; безоружный Квинкций вышел с братом и двумя военными трибунами. Аттала, тоже безоружного, обступили претор ахейцев и один из придворных. (9) Тиран начал свою речь с извинений, что он прибыл на переговоры вооруженным, в сопровождении вооруженной свиты, а римский командующий и царь, как он видит, безоружны: он, Набис, не их-де боится, но аргосских изгнанников. (10) Затем, когда зашла речь об условиях дружбы, римлянин потребовал двух вещей: (11) во-первых, прекратить войну с ахейцами и, во-вторых, послать ему вспомогательные части против Филиппа. Помощь он послать обещал, а с ахейцами вместо мира было заключено перемирие впредь до окончания войны с Филиппом.

40. (1) По почину царя Аттала возник спор об Аргосе: он утверждал, что тиран силой удерживает город, преданный в его руки коварством Филокла. Тот возражал, что сами аргосцы позвали его для защиты. Царь потребовал собрать сходку аргосцев, чтобы выяснить это, – тиран не возражал. (2) Но, настаивал царь, сходка должна быть свободной, она призвана без вмешательства лакедемонян решить, чего хотят аргосцы, а для этого следует вывести из города гарнизон. (3) Тиран отказался вывести войска. Спор кончился безрезультатно. (4) В итоге переговоров тиран дал римлянам шестьсот критян; между ахейским претором Никостратом и лакедемонским тираном было заключено перемирие на четыре месяца.

(5) Оттуда Квинкций отправился к Коринфу и подошел к воротам с критской когортой, дабы показать начальнику города Филоклу, что тиран отложился от Филиппа. (6) Филокл и сам вышел на переговоры к римскому командующему, и когда тот стал побуждать его немедленно уйти, передав им город, ответил словами, из которых не следовало, что он отказывается, но скорее, что хочет отложить это дело. (7) Из Коринфа Квинкций переплыл в Антикиру и оттуда послал брата разузнать, как настроены акарнанцы. (8) Аттал же из Аргоса приплыл в Сикион110. (9) Там государство прибавило к прежде оказанным царю почестям новые, а царь, помимо того, что он некогда выкупил для сикионцев за огромные деньги священное Аполлоново поле, и на сей раз не обошел союзный и дружественный город своей щедростью, подарив ему десять талантов серебра и десять тысяч медимнов пшеницы. С тем он вернулся в Кенхреи к кораблям.

(10) А Набис, оставив в Аргосе сильный гарнизон, вернулся в Лакедемон. Если сам он обирал мужчин, то для ограбления женщин он послал в Аргос свою жену. (11) Приглашая к себе то одну, то другую знатную женщину, то нескольких, связанных между собой родством, она увещеваниями и лестью, а когда и угрозами отобрала у них не только золото, но в конце концов даже одежду и все женские украшения.