Глава 16. И КАЖДОМУ ВОЗДАСТСЯ…

Но наши мысли вскоре занял другой день Д, отодвинув события в Нормандии на второй план.

Утром 15 июня покров секретности, до сей поры плотно закрывавший странную активность последних недель, был наконец приоткрыт. У причала базы стояло странное плавсредство, чем-то напоминающее Ноев ковчег, найденное дрейфующим в море в районе Кап-Корсе несколькими неделями ранее. Вероятно, он было потеряно во время буксировки или же сорвалось с якоря где-то на юге Франции – это не важно. Главное то, что оно было доставлено в Бастию и поставлено к причалу. Моряки сразу нарекли новый корабль «Ковчегом», более официальным его именем стало корабль его величества «Дикинсон», и он был приспособлен под базу. Но иногда он использовался и для других, более серьезных целей.

Как-то утром на «Ковчег» были вызваны все офицеры флотилии. В просторной кают-компании обнаружились все наши старшие офицеры, стоящие у большой карты, на которой был изображен значительный участок вражеского побережья (Эльба и ближайшая к острову часть береговой линии материка), и мы сразу пришли в лихорадочное возбуждение.

Вот оно! Свершилось! К собравшимся обратился капитан Эррол Тернер, представившийся старшим офицером по высадке, и вкратце рассказал нам об операции «Брассард»,[12] целью которой был захват Эльбы. Учитывая, что 8-я армия быстро продвигалась от Рима на север, было очень важно закрепиться на Эльбе. Это бы облегчило наступление на Флоренцию и Ливорно. Предстоящая высадка была не совсем обычной. Дело в том, что, хотя флот был наш, на берег предстояло высадиться войскам Свободной Франции – это было их первое большое дело в Европе. Их командиром был дотоле малоизвестный генерал по имени Латтр де Тассиньи, позже прославившийся и ставший одним из самых видных военачальников Франции.

Генеральный план заключался в том, что крупные силы французской пехоты должны были высадиться на берег (в основном это были колониальные войска, в том числе наводящие страх «гаумы» из Марокко) на наших пехотно-десантных плавсредствах и штурмовых десантных баржах, которые будет буксировать наш малый флот. Перед флотом вторжения пойдут крупные силы минных тральщиков, а следом двинутся танкодесантные корабли с танками и тяжелыми орудиями для создания берегового плацдарма. Для огневой поддержки также будут использоваться переоборудованные танкодесантные корабли и речные канонерки. Наша задача заключалась в прикрытии конвоя и защите якорной стоянки.

Теперь мы поняли, зачем нужны были тренировки с буксировкой в Аяччо. Требовалось проверить, сможем ли мы в случае необходимости справиться с этой задачей.

Высадка была намечена на 4.00 17 июня. За два дня до этого в Бастии стал собираться флот высадки.

Утром дня Д-1 (мы должны были выйти в море в 16.30) меня вызвал к себе Бобби Аллан. Он сказал, что, хотя считает меня вполне компетентным, чтобы выводить 658-ю в море, не может взвалить на меня ответственность командовать в такой ответственной операции – я еще слишком молод, поэтому командиром 658-й пойдет его заместитель – лейтенант-коммандер В. О. Дж. Бейт. Бобби дал мне понять, что основную работу все равно придется выполнять мне, потому что Водж совершенно не знает нашей рутины и будет целиком полагаться на меня. Водж, появившийся на борту незадолго до выхода в море, повторил то же самое, чем изрядно способствовал ликвидации неловкой ситуации.

Водж еще оставался на базе, а я прилежно трудился, выполняя свои обязанности старшего помощника, когда ровно в полдень на причале показалась группа старших офицеров, сопровождавшая стайку весьма необычно одетых армейцев в высоких шляпах-цилиндрах – раньше мы такие видели только на фотографиях генерала де Голля. Эта делегация явно направлялась к нам!

К счастью, вахтенный у трапа был в аккуратной белой форменке (наше неукоснительно соблюдаемое правило), да и я выглядел довольно опрятно (тоже правило, но иногда нарушаемое), так что мы не ударили лицом в грязь, принимая высоких гостей на борту. Капитан Дикинсон представил меня генералу Латтру де Тассиньи и поинтересовался, не будем ли мы так любезны отвезти генерала де Тассиньи проинспектировать свои войска, которые находились на борту плавсредств, ожидающих на якоре в Бастии выхода в море. Преисполнившись уверенности, что нас выбрали для этой почетной миссии потому, что 658-я является во всех отношениях первоклассным кораблем, а вовсе не потому, что только мы стояли у причала, я буквально раздулся от гордости, провожая на мостик именитых пассажиров. Команда тоже прониклась торжественностью момента. Буквально за минуту до появления гостей все работали, одетые в грязные, перепачканные маслом комбинезоны. Теперь же на палубе появлялись только аккуратные, чисто одетые и умытые люди – молодцы, парни! Когда только успели! Да и вообще, пока мы шли к якорной стоянке, люди вели себя так, словно генералы на борту 658-й, – вполне обычное явление.

Капитан Дикинсон шепнул мне, что генерал захочет обратиться к своим людям, поэтому хорошо бы, чтобы наш громкоговоритель оказался исправным. Услышав это, я похолодел. Дело в том, что наш громкоговоритель был самым капризным и непредсказуемым существом на борту, которому наш радист Смит уделял больше внимания, чем любому другому, куда более сложному прибору. Он его без устали холил и лелеял, но так и не смог добиться полного послушания. В одном случае громкоговоритель функционировал идеально, в другом – скрежетал, трещал и издавал леденящие душу завывания, делая речь говорящего бессмысленным набором крайне неприятных уху звуков.

Являясь артиллерийским офицером, я имел богатую практику обращения с этим несносным прибором. Как опытная нянька способна одним только взглядом усмирить трудного ребенка, так и я мог гарантировать примерно 95-процентный успех, выполнив только мне известный план. Но сработает ли он на этот раз? Этого я сказать не мог. Мысленно вознеся молитву Всевышнему, я прогрел капризный прибор, подул в него, услышал знакомый треск, являвшийся предвестником успеха, и быстро выключил.

Когда мы проходили мимо судов, генерал стоял на платформе прожектора (самого прожектора на ней уже не было), а войска приветствовали его восторженными воплями. В конце концов мы выбрали некую центральную позицию, я включил микрофон и с дрожью в сердце передал его генералу. Говорить в него следовало сразу же (пока он не успел заскрипеть), нежно, негромко, держа на небольшом расстоянии ото рта, причем чуть в стороне.

Мне оставалось только ужаснуться, когда генерал простоял молча несколько долгих секунд, каждая из которых приближала момент, когда подлое устройство неминуемо начнет трещать, затем поднес микрофон вплотную к губам и начал очень громко и эмоционально вещать по-французски. Я заметил, что Смит с ужасом смотрит на меня (должно быть, я сильно побледнел), но ничего ужасного не произошло. Генеральская речь без помех разносилась далеко вокруг. В конце концов генерал, должно быть, до предела напряг свои голосовые связки и выкрикнул в потрясенный таким бесцеремонным обращением микрофон несколько громких фраз – думаю, это были какие-то боевые призывы – и, облегченно вздохнув, вернул микрофон мне. Раньше, чем я успел его выключить, маленькое чудовище все-таки показало свой зловредный нрав, издав необычайно громкий треск, который прекратился, только когда мои дрожащие пальцы сумели нащупать выключатель. Я нежно погладил маленького мерзавца, вернул его на место и пригласил гостей пройти в кают-компанию – пора было возвращаться к причалу.

От причала мы отошли ровно в 16.30. Теперь волноваться уже не было времени – следовало работать. До заката было еще далеко. Очертания Эльбы были четко видны на фоне чистого неба с восточной стороны. Казалось, что остров находится совсем близко, хотя в действительности до него было 30 миль. Сам конвой представлял удивительное зрелище – ничего более нескладного мне еще не приходилось видеть. Пехотно-десантные корабли и сами имели довольно необычную форму, а когда буксировали за собой две десантные баржи, больше всего похожие на непослушных щенков на длинных поводках, выглядели и вовсе забавно.

Когда наступила ночь, мы последний раз поменяли курс. В темноте конвой почему-то стал выглядеть жутковато. Для нас было очень непривычно стать частью огромного скопления кораблей. Нам было чего бояться. Минные тральщики очистили перед конвоем канал шириной в полмили, и срезанные ими мины плавали впереди. Теоретически мина, пустившаяся вплавь, автоматически обезвреживается, но на практике приборы безопасности части оказываются поврежденными коррозией. А проверить их исправность как-то ни у кого не возникало желания. Поэтому, заметив в 20 ярдах на правом траверзе плавучую мину, мы поставили на нос наблюдателя, а сами инстинктивно стали передвигаться на полусогнутых, чтобы быть готовыми к неожиданному удару. Через десять минут наблюдатель сообщил: мина прямо по курсу, расстояние 20 ярдов.

Времени на раздумья не оставалось. Ходжес, наш новый рулевой, среагировал очень быстро и круто переложил руль вправо. Как только он это сделал, я крикнул:

– А теперь держи руль прямо!

И снова он отреагировал моментально, приведя штурвал в нужное положение. Я бросился на левую сторону мостика и успел заметить, как ужасающе близко – с мостика мне даже не было видно ее всю целиком – проплыла мина, грозно покачивая своими уродливыми рогами.

Я выругался и мысленно поздравил себя с тем, что вовремя вспомнил: поворачивающаяся корма непременно задела бы мину, не верни мы руль в прямое положение. Водж в это время находился в штурманской рубке, поэтому не испытал лишних волнений. Очень скоро стало очевидно, что Водж, обосновавшийся на берегу много месяцев назад, почти ничего не видит ночью в бинокль. Поэтому вахты несли только Майк и я. В общем, во время этого вторжения вопрос об отдыхе для нас даже не поднимался.

К двум часам флот вышел на исходные позиции. Мы были удивлены и встревожены, когда на востоке – на другом конце острова – на фоне темного неба появились светящиеся дорожки трассирующих снарядов. Какое-то время мы даже предполагали, что план раскрыт, но вскоре стрельба прекратилась. Позже мы узнали, что два РТ наткнулись на лихтер, эвакуировавший гарнизон Пьянозы.

В 3.50 огонь должны были открыть корабли, оснащенные реактивными (ракетными) установками. Считалось, что они полностью парализуют обстреливаемый участок. Я еще раз проверил часы и стал ждать.

Неожиданно небо озарилось тремя розовыми вспышками – начался обстрел. Я навел бинокль на центральную из них, но в первый момент не увидел ничего – свечение было слишком ярким. Ракеты, окруженные языками пламени, друг за другом летели к берегу. Затем следовали характерное шипение и взрывы, словно одновременно выстреливались тысячи гигантских китайских фейерверков.

Впечатление от пугающей мощи первых залпов было ошеломляющим. А следующие тоже не заставили себя долго ждать. В течение четырех минут было выпущено 4000 ракет!

– Вот это да… – выдохнул я. – Вряд ли там кто-то остался в живых. Все-таки лучше наблюдать за ракетами с борта судна, чем с берега, где они приземляются.

Мы знали, что после первых залпов к берегу двинулись штурмовые десантные баржи, хотя видеть их мы не могли. И уже было очевидно, что эта высадка не будет беспрепятственной. На берегу французам явно предстояло столкнуться с сопротивлением. С берега уже вели огонь, причем не только из легких орудий.

– Боже мой, Ровер, – проговорил Водж. – Похоже, нас здесь ждали. Смотри, у них есть зенитки!

Наш радиотелефон работал на «волне вторжения», и мы могли слышать идущие переговоры, которые помогали представить картину происходящего.

– Добавьте дыма на Ред-Бич, пожалуйста…

– Мои люди на берегу…

– Три баржи сильно повреждены…

Теперь и пехотно-десантные корабли, и штурмовые десантные баржи были скрыты от нас густой дымовой завесой, но, судя по их переговорам, обстановка была серьезной.

– Не можем подойти к Амбер-Бич – сильный огонь со стороны деревни…

– Одна баржа получила повреждения…

– Подошли к берегу, но были отброшены…

– Предлагаем альтернативную высадку на Грин-Бич…

– Амбер и Ред-Бич находятся под перекрестным огнем береговых батарей.

Когда рассвело, мы услышали, что вторая волна пехоты и танки были направлены к Грин-Бич.

Теперь мы могли рассмотреть корабли, которые вели обстрел берега.

Но для нас вся операция была одним сплошным разочарованием. Мы в ней, строго говоря, не участвовали. Все, что мы могли делать, пока на сцене не появились самолеты или корабли противника, – занимать свои привилегированные места в четырех милях от места действия и мысленно рукоплескать храбрым людям, которые делали настоящую мужскую работу. Мы находились в полной безопасности – по крайней мере, мы так думали.

При ярком свете дня наша позиция перестала являться тайной для береговых батарей, и миф о нашей безопасности очень быстро развеялся. Знакомый и чрезвычайно неприятный вой приближающихся тяжелых снарядов вывел нас из оцепенения. Оставаться на месте стало невозможно. Взревели двигатели, и флотилия последовала за Дугом. Я, ориентируясь по вспышкам, нашел на берегу место, где определенно находилась вражеская батарея, и внимательно наблюдал за ней. Тут Майк потянул меня за рукав:

– Смотри, Ровер, они хотят выбить немцев!

Я опустил бинокль и оглянулся. Оснащенный вооружением десантный корабль – гадкий утенок флота – направлялся прямо к месту расположения батареи. Его носовое 4,7-дюймовое орудие, произведя первый выстрел, выплюнуло язык пламени. Последовал залп с берега, и нос корабля задрался высоко в воздух. Это снаряд разорвался прямо перед носом, взметнув в небо столб воды. Корабль выправился и продолжил движение. Это было похоже на средневековое состязание: один рыцарь идет вперед, остальные с нетерпением ждут своей очереди.

В течение 15 минут корабль – это был «LCG-8» (артиллерийский десантный корабль) – упорно шел вперед, его орудия постоянно поливали батарею огнем. Я навел бинокль на берег и стал активно болеть за наших.

– Отличный выстрел, номер 8. А этот взорвался как раз рядом с орудием… Еще один… Эх, надо было взять чуть правее и пониже…

Снаряды падали в воду и взрывались вокруг героического корабля, но его команда, казалось, игнорировала столь несущественные мелочи. Не было смысла идти на такой отчаянный риск. Следовало уходить! Но корабль не уходил. Мы как раз получили приказ возвращаться в Бастию, наши матросы, которые тоже наблюдали за развитием событий, радостно завопили:

– У них все получилось, сэр! Немчуре расквасили нос!

И это было чистой правдой. Батарея была уничтожена и прекратила огонь. Наши артиллеристы в который раз продемонстрировали пример беспримерного мужества и высокого профессионализма.

Обратно в Бастию мы эскортировали пустые десантные корабли. Получив топливо, мы снова были готовы выйти в море. На этот раз нам предстояло патрулирование в канале Пьомбино, целью которого являлся перехват судов, на которых противник будет эвакуировать людей с острова или, наоборот, доставлять на остров подкрепление.

К моменту отплытия погода ухудшилась, так что наше патрулирование должно было проходить в условиях сильного дождя, волнения и плохой видимости. Низкие темные облака довольно быстро двигались по небу, иногда в них мелькали яркие зигзаги молний, на мгновение освещая поверхность моря и словно подчеркивая темноту ночи. Я не мог найти себе места от беспокойства – одолевали дурные предчувствия. В те часы мне больше всего не хватало Корни, и я был отнюдь не единственным человеком на борту, который чувствовал то же самое.

В море вышло подразделение из четырех лодок: Дуг возглавлял нашу маленькую флотилию на 655-й Пика, за ней шла 633-я с новым командиром, третьей была 633-я Тома – торпедные катера находились рядом, – а замыкала строй 658-я. Для нас эта позиция была совершенно непривычной.

К 1.00 мы миновали южный берег Эльбы и приступили к поискам в районе восточного побережья. В это время радиотелефон донес до нас знакомый голос Дуга:

– Приветствую вас, «собаки», это Уимпи. Вероятные мишени идут вдоль берега. Томми, приготовься дать свет. Возможно, вначале атакуем торпедами.

Нами быстро овладело знакомое напряжение. На головы были надеты защитные каски. Артиллеристы занялись подготовкой орудий. Механики приготовили инструменты для устранения возможных повреждений. Рулевой занял место у штурвала, а наш новый старший матрос Пикок направился к «викерсу» правого борта. Смит проверил громкоговоритель, доложил о его исправности и отступил на левое крыло мостика. 658-я была готова к бою.

Водж сохранял хладнокровие (он был очень опытным командиром), хотя явно опасался трудностей, связанных с ночной темнотой. Майк нырнул в штурманскую рубку проверить расстояние до берега, и тут снова затрещал динамик радиотелефона.

– Эй, Стив. Флаг 4![13] Пик атакует первым!

В наступившей тишине я услышал характерный звук, сопровождающий покидающую аппарат торпеду. Я поднес к глазам бинокль и навел его на смутные силуэты, виднеющиеся у берега.

Черт, они меняют курс!

– Томми, давай-ка немного посветим.

Одновременно с этими словами заговорил «пом-пом» 663-й, и повисшие над берегом огоньки залили его неестественным, призрачным светом.

– Дьявол, там что-то очень большое – видишь, Водж? Кажется, эсминец!

Еще не успев договорить, я нажал кнопку открытия огня.

Флотилия развернулась в линию и повернула влево. Все орудия вели огонь. Я встал на ступеньку и с высоты быстро осмотрел все наши орудия. Все было в порядке. Правда, ответный огонь был устрашающе силен, да и орудия у противника явно были не маленькие. Нет, мне явно не нравилось замыкать строй.

Не было времени производить детальный анализ ситуации (в бою его всегда не хватает). Едва я успел подумать, что торпеда, судя по всему, прошла мимо, когда со стороны берега донесся взрыв. Но это меня не слишком заинтересовало, потому что в это самое время я убедился, что взрыв не имел никакого отношения к эсминцу, который быстро движется и уже находится удручающе близко от нас.

– Он, по-моему, идет на таран! – выкрикнул я.

Все орудия правого борта поливали вражеский корабль струями огня, но расстояние между нами неумолимо сокращалось. Теперь в бинокль я отчетливо видел этот длинный невысокий корабль с трубой обтекаемой формы, что характерно для итальянских эсминцев, который стремительно приближался к нашей корме. Водж героически старался удержаться за 663-й, а я целиком сосредоточился на управлении огнем. Все равно мы не могли помешать эсминцу. Когда он находился прямо за кормой, огонь непосредственно по нему могло вести только орудие, выплевывающее 6-фунтовые снаряды, – остальные стреляли в стороны. А он был ужасающе близко – так близко, что я не мог охватить взглядом его целиком. Я видел форштевень, носовую орудийную башню, мостик, трубу, следовавшие друг за другом.

«И каждому воздастся», – подумал я. А потом это случилось. Ливень снарядов обрушился на палубу, сокрушая все на своем пути. На мостике как-то внезапно стало много шума и света. Мой мозг впал в непонятное оцепенение. Я даже шума больше не слышал – мною владело только удивление, потрясение, замешательство. Через какое-то время я обнаружил себя лежащим и с трудом поднялся на ноги, отчаянно пытаясь вернуть себе способность соображать.

Оказалось, что я все еще сжимаю в руке микрофон, и я потратил еще некоторое время, тупо разглядывая его. Потом я вспомнил, что меня сильно толкнуло в спину, а когда я провел ладонью по лицу, оказалось, что оно мокрое и липкое.

Затем я осмотрел мостик и заметил движение. «Слава богу, – подумал я, – они живы». Рулевой Ходжес зашевелился и встал на колени возле штурвала, который он так и не выпустил из рук. Правда, повернуть штурвал оказалось невозможным.

– Штурвал не вращается… поврежден, – сообщил он, не обращаясь ни к кому конкретно. Просто о поломке следовало доложить, что он и сделал.

– Ты жив, Водж? – окликнул я.

– Вроде бы, – послышался в ответ слабый голос, – только меня, кажется, ранило в ногу. Ровер, что там со штурвалом?

Размышлял я, как мне показалось, целую вечность, но в конце концов сообразил, что произошло. Одним из снарядов сорвало с мачты антенны и навигационные огни, и теперь они причудливой гирляндой опутали штурвал. Я методично распутал штурвал и позвал Майка. Он уже был на мостике. В момент взрыва он находился в штурманской рубке, но быстро ухватил суть ситуации.

– Какой курс, Майк?

Я понятия не имел, каким курсом мы шли, и без бинокля не мог разглядеть, есть ли в пределах видимости другие наши лодки. Даже эсминца не было видно, но об этом я как раз нисколько не сожалел. Я взглянул на компас и понял, что нас крутит на месте. Как долго это продолжается? И куда нам теперь идти? Майк моментально сообщил нужный курс, и я стал поспешно обозревать ночную темноту в поисках хоть каких-то признаков других лодок.

Я не обнаружил ничего и почувствовал, как тоскливо заныло сердце. Но тут захрипел динамик радиотелефона.

– Привет, Водж, это Томми. У вас все в порядке?

Знакомый голос моментально заставил меня поверить в то, что жизнь – прекрасная штука. Понятно, что Тома еще надо было обнаружить, но он был где-то рядом и искал нас. Мы больше не были сами по себе! Мы были частичкой единой команды.

Я взял микрофон, нажал кнопку и ответил:

– Привет, Томми, это Ровер. Думаю, у нас все нормально. Тряхнуло немного, но ничего, обойдется. Хотелось бы побыстрее найти тебя.

– Я вас вижу, – последовал немедленный ответ. – Сейчас я пускаю дым. Ты меня видишь?

Я снова обвел взглядом горизонт, заметил белое пятно на фоне черноты ночи и с облегчением вздохнул:

– Все хорошо, Томми, я тебя вижу. Постараюсь подойти.

Я приказал «Полный вперед» (2400 оборотов) и почувствовал, как лодка прыгнула вперед. Почти одновременно над нашими головами повис осветительный снаряд – теперь мы купались в золотистых лучах его света. Неужели это эсминец разыскивает свою недобитую дичь?

На залитом светом мостике теперь без труда можно было разглядеть картину происшедшего. Водж и рулевой сидели прислонившись к переборке – оба были ранены. На левом крыле мостика, примерно в ярде от возвышения, на котором я стою, управляя огнем, лежало безжизненное тело – Смит. На мостике появился малыш Нобби Ватт – стрелок орудия Y:

– Сэр, боюсь, Джеймсона убило, а Макивен и Орм, которые были у орудия Х, оба ранены.

– Взгляни, что там, Майк, – сказал я, – а я пока попробую разобраться здесь.

Теперь мы быстро догоняли 663-ю, поэтому я снизил скорость, занял место в строю и передал штурвал старшему матросу. У Воджа шрапнелью разворотило бедро и часть спины, у рулевого тоже пострадали ноги, а у Пикока все лицо было в крови.

Я помог раненым спуститься вниз и, как мог, оказал первую помощь. В процессе возни с бинтами я вспомнил удар в спину, как сильно саднило лицо и что на ладони, которой я провел по лбу, я видел кровь. Очевидно, я тоже был ранен, но ведь у меня ничего не болело!

Майк тоже занимался не самой приятной работой. Джеймсон погиб – в этом не могло быть никаких сомнений. 20-мм снаряд разорвал ему спину. Макивену – жизнерадостному парнишке из Ливерпуля – оторвало ногу, и она висела на лоскутах кожи и обрывках сухожилий. Майк никак не мог перевязать рану и остановить кровь, поэтому принес лезвие и, преодолевая тошноту, ампутировал ногу, после чего тщательно замотал обрубок полотенцем.

Все это время Макивен оставался в сознании и хранил полное спокойствие. Он видел, как Майк выбросил за борт страшный сверток, и поинтересовался:

– Это была моя нога, сэр?

Его приятель Орме тоже был в тяжелом состоянии – их обоих нельзя было никуда переносить. Нобби Ватт вызвался присмотреть за ранеными и в течение четырех часов до возвращения в Бастию ухаживал за ними лучше любой медсестры. Он делал все, чтобы облегчить их страдания, и через каждые 20 минут немного ослаблял жгут на ноге Макивена.

Все было против нас. В довершение ко всем несчастьям поднялся сильный ветер и, естественно, волнение. Водяная пыль быстро промочила всех, находящихся на палубе. Мы завернули раненых в одеяла и накрыли сверху брезентом. Оставалось только молиться, чтобы погода улучшилась.

Следующие четыре часа стали сущим кошмаром. Когда рассвело, я заставил себя посмотреть на Смити. Он не страдал – беднягу убило на месте. Фанерная дверь в задней части мостика была разбита и продырявлена в нескольких местах. Изучая повреждения, я неожиданно понял, в чем дело. Вряд ли стоило удивляться, что у меня ничего не болит. Я не ранен – на мне кровь Смита. А по спине меня ударили обломки надстройки. Отдав свою жизнь, Смит определенно спас мою, приняв на себя основной удар. Он был хорошим товарищем и пользовался всеобщим уважением. Нам всем его будет не хватать.

Я накрыл его флагом, который взял из шкафа, кстати тоже разбитого, и продолжил осмотр лодки. Двигатели не пострадали, впрочем, это понятно, ведь основные повреждения нанес страшный взрыв 20-мм снаряда, который настиг нас с кормы. Надстройка зияла пробоинами, но беглый осмотр румпельного отсека не выявил опасных пробоин в подводной части корпуса.

Мы медленно прокладывали себе путь через бушующее море, и вот наконец прямо по курсу показались древние стены Бастии. На причале нас уже ожидал главный хирург базы и две машины. Он перепрыгнул на борт даже раньше, чем были завершены швартовные операции, и я отвел его к раненым. Тут же как из-под земли возникли помощники с носилками, и Макивен и Орм были отправлены в госпиталь. За ними последовали Водж, рулевой и Пикок.

Я был ему глубоко и искренне признателен за помощь в вывозе тел. После нечеловеческого напряжения последних семи часов я чувствовал, что не смогу пройти еще и через это. Когда в 658-ю попал снаряд, нас на мостике было пятеро, и только я один остался невредимым. Эта мысль не добавляла оптимизма.

Когда на борт поднялись Дерри, Том и Дуг, готовые оказать любую помощь и выразившие самое искреннее сочувствие, я узнал, что 655-я тоже получила повреждения, там есть раненые и убитые. Но мы понесли не только потери. Торпедой было потоплено одно судно, по всей видимости груженый лихтер.

Позже разведка сообщила, что наши действия пресекли единственную серьезную попытку эвакуации, предпринятую противником. Больше таких попыток не было. Таким образом, наша тактическая задача оказалась выполненной.

В тот же день из госпиталя вернулся Корни и очень расстроился, узнав печальные новости. Он очень переживал, что в такой тяжелый момент его не было с нами, ведь, когда он находился на мостике, нам всегда сопутствовала удача. Корни решил, что отныне находится перед нами в неоплатном долгу. У нас и мыслей таких не было, мы только сочувствовали неудачливому Воджу, получившему ранение, будучи лишь временным командиром.

Через два дня после памятного сражения мы хоронили трех погибших матросов. По поручению Дуга я организовал всю церемонию от начала до конца. Это были первые и последние официальные похороны на военно-морском флоте, на которых мне довелось присутствовать. И хотя я был организатором и был вынужден постоянно заботиться о всевозможных деталях, церемония произвела на меня огромное впечатление.

Почти весь персонал базы собрался на лодках флотилии, а на 658-й находились капитан Дикинсон, коммандер Аллан и представители с каждой лодки.

В почетный караул входили моряки с 658-й и 655-й – друзья погибших. Они все утро тренировались, отшлифовывали каждое движение. Бобби Аллан руководил церемонией – она была величественной и трогательной. Прозвучал залп, и завернутые в флаги тела скользнули в море. Далее последовали две минуты молчания.

Возвращение в Бастию было очень торжественным и печальным. Флаги были приспущены, на лодках царило молчание. Смерть трех человек затронула всех и каждого: их гибель сделала яснее цель и глубже решимость тех, кто остался.

Примечания:

1

Капитан (М) осуществляет управленческие функции в рамках одной или нескольких флотилий кораблей малого флота. (Примеч. пер.)

12

Brassard – часть доспехов, прикрывающая руку (англ.).

13

Флаг 4 – торпедная атака.