• Приложение 1.ВЕЛИКОБРИТАНИЯ ОТКАЗЫВАЕТСЯ ВЫСТУПИТЬ С ДЕКЛАРАЦИЕЙ ПО ВОПРОСУ О ПОЛЬСКО-СОВЕТСКИХ ОТНОШЕНИЯХ
  • Приложение 2.АГРЕССИВНЫЙ ХАРАКТЕР СОВЕТСКИХ ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ В ПОЛЬШЕ ПО МОСКОВСКИМ ИСТОЧНИКАМ
  • Приложение 3.ПОЛЬСКИЕ ВОЕННОСЛУЖАЩИЕ В СОВЕТСКОМ ПЛЕНУ
  • Приложение 4.ТАБЛИЦА ЭТАПОВ ИЗ КОЗЕЛЬСКА
  • Приложение 5. НЕСКОЛЬКО СЛОВ О НЕКОТОРЫХ ИЗ ПОГИБШИХ
  • Приложение 6. ПРОТОКОЛ ДОПРОСА СВИДЕТЕЛЯ
  • Приложение 7. РАПОРТ РОТМИСТРА ЧАПСКОГО О ВСТРЕЧАХ С ГЕНЕРАЛОМ НАСЕДКИНЫМ, ГЕНЕРАЛОМ РАЙХМАНОМ И НАЧАЛЬНИКОМ УПРАВЛЕНИЯ НКВД БЗЫРОВЫМ
  • Приложение 8.А. ПОЛЬСКИЙ МЕМОРАНДУМ ОТ 19 МАЯ 1942
  • Приложение 9. КОММЮНИКЕ ПОЛЬСКОГО МИНИСТРА НАЦИОНАЛЬНОЙ ОБОРОНЫ
  • Приложение 10. ТЕЛЕГРАММА НЕМЕЦКОГО КРАСНОГО КРЕСТА В ЖЕНЕВУ
  • Приложение 11. ПРЕССА О РАЗРЫВЕ ПОЛЬСКО-СОВЕТСКИХ ОТНОШЕНИЙ
  • Приложение 12. ОТЧЕТ КОМИССИИ ЭКСПЕРТОВ
  • Приложение 13. ПОЛЬСКИЙ КРАСНЫЙ КРЕСТ В КАТЫНИ
  • Приложение 14. ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЙ РАПОРТ НЕМЕЦКОЙ ПОЛИЦИИ ОТ 10 ИЮНЯ 1943 ГОДА
  • Приложение 15. ОТЧЕТ ПРОФЕССОРА МЕДИЦИНЫ ДОКТОРА БУТЦА
  • Приложение 16. ЕЩЕ РАЗ О СОВЕТСКИХ СВИДЕТЕЛЯХ
  • Часть третья: ПРИЛОЖЕНИЯ

    Приложение 1.ВЕЛИКОБРИТАНИЯ ОТКАЗЫВАЕТСЯ ВЫСТУПИТЬ С ДЕКЛАРАЦИЕЙ ПО ВОПРОСУ О ПОЛЬСКО-СОВЕТСКИХ ОТНОШЕНИЯХ


    Нота заместителя директора политического отдела французского министерства иностранных дел от 18 мая 1940 г. по вопросу советских зверств в Польше.

    «Британский посол уведомил Политический отдел о том, что польское правительство предложило британскому правительству опубликовать общую англо-франко-польскую декларацию с протестом против советских зверств в Польше.

    Форейн Оффис считает выступление с такой декларацией в настоящее время нежелательным, так как она не имеет никакого смысла и может лишь повлечь за собой неблагоприятные с политической точки зрения последствия».


    Приложение 2.АГРЕССИВНЫЙ ХАРАКТЕР СОВЕТСКИХ ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ В ПОЛЬШЕ ПО МОСКОВСКИМ ИСТОЧНИКАМ


    Агрессивный характер военных действий Красной армии в Польше в 1939 году находит подтверждение и в советских источниках. В первую годовщину нападения на Польшу, 17 сентября 1940 г., «Красная звезда» (№ 210) опубликовала статью, в которой среди прочего говорится:

    «Минул год с того исторического дня, когда части Красной Армии перешли границу Польши… В летопись успехов Красной армии навсегда вписаны победы у Гродно, Львова, молниеносный прорыв и разгром укрепленного района Сарны, удары, нанесенные врагу под Барановичами, под Дубно, под Тарнополем… Быстрота действий очень часто не только парализовала сопротивление противника… В течение 12–15 дней враг был полностью разбит и уничтожен. За этот период одной только N группой войск Украинского фронта в боях и при окружении было захвачено в плен 10 генералов, 52 полковника, 72 подполковника, 5.131 офицер, 4.096 унтер-офицеров, 181.223 рядовых польской армии».

    В том же номере газеты помещена и другая статья, подписанная неким С. Кожевниковым (корпусным комиссаром — прим. перев.), которая обвиняет Польшу в том, что она спровоцировала войну с Германией. Упоминая битву за Гродно, Кожевников пишет, что Красная Армия взяла там в плен 66 офицеров и 1.477 рядовых.


    Приложение 3.ПОЛЬСКИЕ ВОЕННОСЛУЖАЩИЕ В СОВЕТСКОМ ПЛЕНУ


    На основании огромного количества отчетов Исторический сектор канцелярии штаба польской армии составил подробную историю польских военнопленных в Советском Союзе. Приводим здесь выдержки из этого труда.

    «Жизнь польских военных в советском плену, ввиду ее исключительных особенностей, относится скорее не к истории польско-советской войны, а к мартирологии польского народа. Судьбу польских военнопленных в СССР невозможно сопоставить с чем-либо в прежней истории. Советский Союз не признает Женевской конвенции 1929 г., исходя из предпосылки, что постановления капиталистических стран, касающиеся области этики, лишены всякого смысла.

    Взяв в плен польских военных, большевики сразу разделили пленных на офицеров и рядовой состав, отнюдь не с целью применить к офицерам статью 29-ую Женевской конвенции, но затем, чтобы изолировать их как несомненных «врагов пролетариата». К офицерам присоединяли часто полицейских, солдат Корпуса пограничной охраны, жандармов, таможенных служащих, судей и прокуроров гражданских судов и других государственных чиновников.

    Лицам, заподозренным в том, что они скрывают свое офицерское звание, угрожали различные наказания, избиение и пытки.

    В лагерях, где офицеры и рядовые не были разделены, большевики ставили офицеров на самые неприятные и унизительные работы.

    Офицерское звание для военнопленного в СССР является отягчающим обстоятельством.

    Польские военнопленные в СССР, не только офицеры, но и рядовые, были лишены основных прав, принадлежащих каждому военнопленному, не совершившему преступления. Здесь советский подход резко противоречит положениям Женевской конвенции.

    Прежде всего, вопреки статье 8-ой Женевской конвенции, которая обязывает воюющие стороны уведомлять немедленно заинтересованную сторону о взятых в плен военнослужащих, советские власти не только никого не уведомляли о попавших в плен польских военных, но воспротивились всяким попыткам установления фактического положения.

    При таких условиях невозможно было определить точное число военнопленных. Поэтому вопрос о польских военнопленных в СССР окончательно не выяснен по сей день.

    Особенно трудными были для военнопленных два периода. Первый — начало плена, когда все военнопленные попали в совершенно неподготовленные лагеря, проходили через исключительные мытарства и испытывали хронический голод. Тогда только здоровые и сильные могли выжить, а раненые и больные поголовно умирали. Примером может служить лагерь в Шепетовке, «где из-за недостатка уборных всюду была грязь, и многочисленные раненые и больные, несмотря на самоотверженные усилия польских санитарок, буквально лежали в нечистотах…»

    Военнопленным в СССР приходилось работать в условиях, полностью противоречащих постановлениям Женевской конвенции. На работу посылали не только физически здоровых (ст. 27–30), но также слабых и больных. Рабочий день доходил иногда до 16–18 часов, выходных почти не было.

    Женевская конвенция в специальном разделе (ст. 31–32) оговаривает запрещенные для военнопленных виды работ — те, которые связаны с ведением войны или же с нездоровыми и опасными для жизни условиями. Большинство лагерей польских военнопленных в СССР предназначалось для производства работ, связанных с военными нуждами.

    Пять крупных бригад из лагерей в Донецком бассейне и в районе Кривого Рога работали в шахтах по добыче угля и железной руды. Руда и уголь, добываемые руками польских военнопленных, шли до середины 1941 года в Германию. Это стало причиной забастовки военнопленных лагеря в Марганце, так как они не хотели работать на пользу Германии.

    Невозможно установить, сколько польских военнопленных погибло в советских шахтах и рудниках, сколько стало инвалидами — советские власти скрывали количество умерших и искалеченных.

    Первые лагеря военнопленных, взятых в плен Красной армией, размещались на территории Польши и носили временный характер.

    Ужасные условия в этих временных лагерях вызывали многочисленные побеги военнопленных, так как бежать из лагеря на польской территории было нетрудно. Однако многие военнопленные верили большевистским заверениям о скором освобождении и ждали пропусков.

    В первый период плена, как удалось выяснить, перемещение относительно крупных групп военнопленных происходило в следующих направлениях. Из лагерей на территории Польши военнопленных направили в Шепетовку, в Старобельск, Козельск и Осташков. Небольшие группы попали в другие лагеря, как например в Путивль, Грязовец, Суздаль. Вначале в эти лагеря помещали вместе офицеров, унтер-офицеров и солдат. Позже начали создаваться офицерские лагеря. В октябре 1939 года забрали рядовых из Козельска и Старобельска. Рядовых из Козельска вывезли, в большинстве случаев, в мелкие лагеря на территории Польши. Из Старобельска, Путивля и других лагерей рядовых направили на угольные шахты и на железные рудники на юге СССР. Полицейских, Корпус пограничной охраны, жандармерию отправили в Осташковский лагерь, который уже в 1919–1920 годах функционировал как лагерь для военнопленных поляков.

    Таким образом, перемещение военнопленных (офицеров) шло в одном направлении — с запада на восток. Перемещение же рядовых было более сложным: сначала с запада на восток, потом одних направляли обратно, других — на юг, третьих — на север. Некоторая стабилизация создалась к концу 1939 года и продолжалась до весны 1940 года. В эти месяцы военнопленных этапировали в единичном порядке с места на место, но численный состав лагерей не изменялся. Однако весной 1940 года началась ликвидация офицерских и полицейских лагерей (Старобельск, Козельск, Осташков), а также лагерей в южных шахтерских областях (Еленовка, Каракуб, Кривой Рог, Марганец, Запорожье).

    По приказу Командующего польской армией на Востоке был про веден опрос бывших военнопленных в СССР, который установил существование 138 лагерей для военнопленных.

    В силу сложившихся обстоятельств очерки об отдельных лагерях написаны очень неровно, в зависимости от имевшихся анкетных данных. Но несмотря на неточности и изъяны, общая картина судьбы военнопленных получилась достаточно полной, а местонахождение лагерей удалось установить с большой точностью.

    Большинство лагерей, преимущественно мелких, находилось на территории Польши. Согласно имеющимся данным, таких лагерей насчитывалось 90.

    На территории СССР было 48 крупных, иногда даже огромных, лагерей, которые находились в трех советских республиках: Украинской, Российской и Коми АССР.

    Лагеря на территории крупнейшей советской республики — Российской — были разбросаны на огромном пространстве: от Малаховки под Москвой, Козельска, Суздаля и др. до Мурманска. Лагеря на территории Архангельской области — Котлас и Урдома были органически связаны с лагерями в Коми АССР.

    Остальные лагеря были временными лагерями, в которых военнопленных не заставляли работать вне лагерной зоны; были и еще какие-то лагеря, характер которых не удалось установить опросом.

    Эти отчеты не дают ответа на основной вопрос: сколько польских военнослужащих попало в советский плен? Вполне достоверные цифры относительно последних дней существования четырех лагерей, из которых вышли первые солдаты польских вооруженных сил в СССР, во много раз ниже официальных советских данных. Эти цифры составляют меньше 10 % всего количества военнопленных. В связи с этим напрашиваются новые вопросы и возникают новые сомнения».


    Приложение 4.ТАБЛИЦА ЭТАПОВ ИЗ КОЗЕЛЬСКА


    (апрель-май 1940 г.)

    3

    апреля

    62

    человека

    Среди прочих: (J.) Немчинский, Войцеховский.

    4

    »

    302

    »


    5

    »

    280

    »

    Фрыга, Бурдзинский, Вестеровский, Волошин.

    7

    »

    92

    »

    Генералы: Минкевич, Сморавинский, Богатырович. Полковник Стефановский. Майор Сольский.

    8

    »

    277

    »

    Крук, Залясик.

    9

    »

    270

    »


    11

    »

    290

    »

    Вайда, Вайс, Богуславский, Пшигодзинский, Иванушко, проф. Пеньковский, Ульрихс, Скупень.

    12

    »

    204

    »

    Котецкий, Охоцкий.

    15

    »

    150

    »

    Полковник Павликовский, Билевский.

    16

    »

    420

    »

    Капитан первого ранга Мощенский, капитан Трояновский, Знайдовский, Солтан.

    17

    »

    294

    »

    Рогущак, Лилиенталь, Маевский.

    19

    »

    304

    »

    Юзвяк, Ханди, Лейтгебер, Румянка, Доманя, Жонжевский.

    20

    »

    344

    »

    Ковалевич, Прауса, Яблонский, проф. Моравский, Пацерковский.

    21

    »

    240

    »

    Доктор Якубович, капитан Трепяк.

    22

    »

    120

    »

    (J.) Зенцина.

    26

    »

    160

    »

    (обнаружены в лагерях Павлищев Бор и Грязовец)

    29

    »

    300

    »

    Профессор Свяневич, доцент Тухольский, поручик Жултовский, подпоручик Коровайчик.

    –--

    –---



    Всего

    4309








    10

    мая

    50

    человек


    11

    »

    50

    »


    12

    »

    95

    »


    –--

    –---



    Всего

    195

    человек


    Из этих 195 человек нашелся последний этап (95 человек), который, как и этап 26 апреля, был вывезен в Павлищев Бор.

    Итак, из вывезенных 4504 человек нашлись только два этапа — 255 человек, и еще несколько человек, выделенных из этапов в дороге.

    Не нашлись:

    из вывезенных в апреле

    4149

    человек

    из вывезенных в мае

    100

    человек.


    Приложение 5. НЕСКОЛЬКО СЛОВ О НЕКОТОРЫХ ИЗ ПОГИБШИХ


    Упомянутый несколько раз Юзеф Чапский — офицер, художник, литератор, военнопленный из Старобельска — описывая свою лагерную жизнь и впечатления, приводит фамилии и дает сведения о некоторых своих товарищах по лагерю, пропавших без вести:

    «В Старобельске было 9 генералов: генерал Станислав Галлер, генерал Скерский, генерал Луковский, генерал Францишек Сикорский, генерал Билевич, генерал Плисовский, генерал Ковалевский и генерал Петр Скоратович. В Козельске было три генерала: генерал Минкевич, генерал Сморавинский и генерал Богатырович. С ними был также контр-адмирал Черницкий. Из всех военнопленных генералов спаслось только двое: генерал Янушкевич, отправленный зимой 1939–1940 года на Лубянку, и генерал Волковицкий, который впоследствии был с нами в Грязовце. Около 300 полковников и подполковников, около 500 майоров, около 2500 капитанов и около 5000 поручиков и подпоручиков бесследно исчезли из вышеупомянутых лагерей.

    В Старобельске было по меньшей мере 600 офицеров военно-воздушных сил. В обоих лагерях было по меньшей мере 800 врачей. В Козельске находились известный невролог профессор Пеньковский, а также личный врач маршала Пилсудского доктор Стефановский, невролог проф. Матеуш Зелинский, профессор Ян Нелькен и доктор Ворочинский, в прошлом замминистра здравоохранения — редкий случай сочетания интеллектуала с идеалистом. Был также профессор Годлович, преемник профессора Розе в Вильно, специалист по мозговой коре.

    Я встретил также в Старобельске известного варшавского хирурга доктора Колодзейского. Большевики схватили его в сентябре 1939 года в Бресте над Бугом. Его втолкнули с несколькими сотнями офицеров в товарные вагоны, затем запломбировали, а «пассажиров» уведомили, что поезд будет отправлен в Варшаву. Вместо этого, через 20 дней пути в ужасных антисанитарных условиях вагоны прибыли в Старобельск. В числе пропавших надо назвать также известного варшавского хирурга Левиту (Levitoux). В двух лагерях было около 50 профессоров польских высших учебных заведений, в том числе профессор Моравский из Варшавского политехнического института;

    Тухольский, физико-химик, специалист по взрывчатым веществам, неоднократно читавший лекции в Кембридже; Пиотрович, секретарь Краковской академии наук (ему мы обязаны прекрасными лекциями по истории Польши, которые он скрытно читал нам в Старобельском лагере). Там были также инженер Эйгер, заместитель председателя антинацистской лиги в Польше, и два редактора еврейской газеты «Наш Пшеглёнд», которым удалось бежать из оккупированной немцами части Польши. Погибло 80 % офицеров из Исследовательского института вооружения и 80 % студентов Отдела по вооружению при Варшавском политехническом институте, которые служили в армии. Ни одного человека не осталось в живых из личного состава Военного противогазового института, который в полном составе, во главе с майором Бжозовским, был взят в плен. Известно лишь о двух уцелевших из штаба Пинской речной флотилии.

    Я хотел бы упомянуть здесь многих, которых хорошо знал и которых считал людьми большого ума. Одним из таких был Зыгмунт Митера, единственный поляк, удостоившийся стипендии им. Рокфеллера и получивший диплом горного инженера в США. Его научный энтузиазм дополнялся необыкновенным личным обаянием. В своей профессии он был единственным в Польше такого класса… И этот исключительный человек тоже погиб, как и многие другие.

    Среди врачей я хотел бы упомянуть о докторе Дадей (Dadey), видном педиатре, работавшем в Закопане (польский зимний курорт). Он был директором большого детского туберкулезного санатория. За несколько лет до войны известный советский профессор, посетив этот санаторий, написал в книге отзывов: «Мне бы хотелось перенести всю эту больницу вместе с ее персоналом в Советский Союз». В 1931 году я сопровождал в этой местности одного из самых знаменитых современных французских историков Даниэля Галеви. Мы также зашли в эту больницу, и, выходя из нее, Галеви сказал: «Будь это заведение в Советской России, о нем знал бы весь мир. Как это объяснить, что мы так мало знаем о вас, о ваших достижениях?» Доктор Дадей был душой этого заведения; он пошел в армию врачом и в октябре 1939 года работал в Тарнополе в качестве врача, после занятия города Красной армией. В один прекрасный день он и его коллеги были вызваны для заполнения личных анкет. Там их арестовали, отвезли на железнодорожную станцию и отправили в Старобельск. Все они погибли.

    Я помню также капитана Гофмана. Он был кадровым офицером, закончил политехнический институт в Бельгии, работал несколько лет в Швеции. Он был специалистом по зенитной артиллерии.

    Одним из моих товарищей по нарам был поручик Скварчинский, который был в Польше одним из издателей очень интересного журнала для молодежи «Бунт Млодых» и «Политики». Будучи блестящим специалистом по экономике, он организовал в лагере кружок экономистов, которые продолжали вести работу и политически-экономические дискуссии в невероятно трудных условиях: завшивевшие и голодные, в тесноте, без книг. И он исчез, как и другие. Позднее я получил письмо от его жены из Семипалатинска, в северо-западном Казахстане. Ее вывезли за две недели до родов вместе с родителями мужа вглубь СССР в ужасных условиях, в сильные морозы. Через две недели по прибытии на место она родила ребенка, который потом умер.

    В Старобельском лагере был также майор Солтан, начальник штаба генерала Андерса в 1939 году… С первого дня плена он начал читать лекции по военной истории и о кампании 1939 года. Он говорил о наших ошибках и неудачах и о том, как их избежать в будущем. У Солтана остались в Польше жена и две маленькие дочери. В Грязовце я получал от них отчаянные письма, они допытывались о судьбе мужа и отца. Тогда я еще не думал, что и он потерян навсегда. По-моему, этот человек был типичным представителем польских традиций в наилучшем понимании этого слова.

    Одним из многих военных священников, заключенных с нами в Старобельске, был известный всей Польше проповедник капеллан Александрович. Он хромал из-за раны в ноге. В начальной стадии нашего плена многие были ему обязаны за духовную помощь и за слова утешения… Досточтимый ксендз Александрович дорого заплатил за все то, что он делал для нас в те первые три месяца. За несколько дней до Рождества его неожиданно вывезли ночью вместе с лютеранским епископом Потоцким и раввином Штейнбергом. Все трое погибли. Я знаю, что их несколько недель держали в московской тюрьме, потом в тюремной башне в Козельске, а затем вывезли в неизвестном направлении.

    Теперь я хочу сказать несколько слов о специалисте по луговодству профессоре Ральском, который был одно время преподавателем Краковского университета, а потом профессором Познанского университета. Он был офицером запаса 8-го уланского полка, в котором я служил в сентябрьскую кампанию 1939 года. Ральский оставил дома жену и дочурку.

    В марте 1940 года он узнал, что немцы выгнали его жену из квартиры, разрешив взять с собой только один чемодан, а все его научные труды — плод многолетней работы — уничтожили. Ральский отличался душевным равновесием, — когда его, военнопленного, везли через украинские степи в неизвестность, он сумел отвлечься от страшной действительности. Со страстью ученого он наблюдал степь, смотрел на сухие стебли травок, торчащие из-под снега. Помню, что в лагере он начал писать книгу о лугах. Он был настоящим ученым, для которого наука была не только полем деятельности, но самой жизнью.

    Я хочу еще упомянуть капитана Кучинского. С самого начала плена он был одним из наиболее активных организаторов и лучших товарищей. Это был молодой кавалерийский офицер, архитектор. Он оставил в Варшаве молоденькую жену. В дни кампании 1939 года он показал себя прекрасным боевым офицером в армии под командованием генерала Андерса. Он был вывезен из Старобельска осенью 1939 года, одним из первых. Тогда он надеялся, что его вышлют в Турцию, так как он был внуком одного из виднейших организаторов турецкой армии. Его полная фамилия была польско-турецкой; он обладал даже высоким турецким титулом. С ноября 1939 года о нем не было никаких известий.

    Мы всю зиму пробыли в Старобельске. Подвергались разнообразным, многочисленным допросам… В феврале 1940 года распространились слухи, что вскоре мы покинем лагерь».


    Приложение 6. ПРОТОКОЛ ДОПРОСА СВИДЕТЕЛЯ


    Военно-полевой суд «3 DSK. L. Sow. M. р.» 8 марта 1945 г.

    Присутствуют: Военный судья поручик Таргош Томаш и секретарь капрал Конопацкий Александр. Свидетель, согласно 81 статье военного процессуального кодекса предупрежден об ответственности за дачу ложных показаний. Он называет свою фамилию и имя: К… К… (дальше следуют личные данные).

    «До польско-немецкой войны, т. е. до сентября 1939 года, я проживал с семьей на хуторе Отваловшизна. В марте 1940 г. мой отец получил распоряжение большевистских властей из волости Голубовичи, чтобы вся наша семья покинула наш хутор и убиралась куда угодно. Отец отвез всю семью в город Глубокое, в 20 километрах от нашего хутора. Там мы жили у знакомых до начала германо-советской войны в июне 1941 года. Вскоре немцы заняли Глубокое и его окрестности. Уже на следующий день случайные пришельцы начали рассказывать, что в местечке Березвеч, в трех километрах от Глубокого, обнаружены останки около 4000 человек, убитых большевиками перед их уходом из Березвеча. Узнав об этом, люди толпами шли в Березвеч осматривать тела, так как многие арестованные местные жители сидели в Березвече.

    Мой отец Б. К., его товарищ (J.)B., проживавший в Жолнеровщизне, Дисненского уезда, и я пошли в Березвеч, где на окраине местечка в нескольких открытых зданиях можно было осматривать трупы убитых. Я был в трех комнатах одного из этих зданий. В каждой комнате лежали груды тел мужчин в штатской одежде и в мундирах польской армии, женщин и детей. Я не могу сказать, сколько трупов было в каждой из этих комнат — во всяком случае их было много. В других комнатах и зданиях тоже были груды тел, но тех я не осматривал, хотя доступ для народа был открыт во все комнаты и здания.

    На телах, которые я видел, были на шее петли — проволочные или веревочные, независимо от того, был ли это мужчина, женщина или ребенок. Кроме того, я видел, что у некоторых взрослых были отрезаны пальцы, уши и носы, а у нескольких мужчин я заметил вогнанные под ногти иголки. Я видел, как многие узнавали своих родных среди убитых.

    На военных мундирах я не заметил никаких воинских знаков различия. Говорили, что среди убитых преимущественно поляки и белорусы. Рассказывали, что с началом советско-германской войны в июне 1941 года эти несколько зданий, в которых находились трупы, служили тюрьмой. Их окружили большевистские войска, и гражданскому населению воспрещалось даже проходить мимо этих зданий. Трупы, которые я видел, выглядели свежими; их еще не затронуло разложение, и они почти не издавали запаха. Но те, которые выносили из подвалов этих зданий, были уже в начальной стадии разложения, и от них шел тяжелый запах. Я слышал, что на следующий день немецкие военные власти распорядились похоронить всех убитых, которых не забрали родственники или знакомые, на местном кладбище в Березвече.

    Все знали, что это убийство совершили большевики перед уходом из Березвеча. Это было дело рук НКВД.

    Большевики оставили Березвеч вечером накануне прихода немцев».


    Приложение 7. РАПОРТ РОТМИСТРА ЧАПСКОГО О ВСТРЕЧАХ С ГЕНЕРАЛОМ НАСЕДКИНЫМ, ГЕНЕРАЛОМ РАЙХМАНОМ И НАЧАЛЬНИКОМ УПРАВЛЕНИЯ НКВД БЗЫРОВЫМ


    «Формирование польской армии в СССР началось в сентябре 1941 года в Татищеве под Саратовом и в Тоцке на железнодорожной линии Куйбышев-Чкалов. В летний лагерь в Тоцке прибывали ежедневно сотни людей… Мы организовали нечто вроде информационного бюро. Я всегда спрашивал каждого новоприбывшего поляка, не приходилось ли ему работать с кем-либо из наших товарищей из Старобельска, Козельска или Осташкова. Мы все еще верили, что наши товарищи вот-вот появятся… Однако не только никто из них не являлся, но даже и слухов о них почти не было…

    Мы ждали наших товарищей со дня на день и пополняли список пропавших. Ко дню приезда главнокомандующего (Сикорского — Ред.) в Москву в начале декабря мы уже располагали списком 4500 фамилий, который генерал Андерс привез в советскую столицу.

    …В первых числах января 1942 г. генерал Андерс послал меня в Чкалов в качестве «Уполномоченного по невозвращенным военнопленным» с целью попытаться выяснить этот вопрос у начальника ГУЛага генерала Наседкина. В Чкалове я узнал, что адрес ГУЛага засекречен, и только совершенно случайно мне удалось попасть к начальнику этого учреждения. Только благодаря весьма решительному тону писем генерала Андерса начальнику ГУЛага и начальнику НКВД Чкаловской области, в которых он писал об отданном в его присутствии приказе Сталина освободить всех бывших военнопленных, мне предоставилась возможность получить у них аудиенцию. У меня состоялись две встречи с генералом Наседкиным и одна с начальником управления НКВД Чкаловской области Бзыровым. Наседкин при первой встрече был захвачен врасплох и потому более доступен. Он сидел на фоне большой карты СССР, на которой были обозначены главные места подведомственных ему лагерей. Больше всего звездочек, кружков и других значков, обозначающих крупные скопления лагерей, было на территории Коми АССР, на Кольском полуострове, на Колыме…

    Я охарактеризовал Наседкину положение с тремя лагерями для военнопленных, добавив, что дальнейшее задерживание в лагерях военнопленных, освобожденных по приказу Сталина, «пахнет саботажем». Мне показалось, что мой собеседник действительно не ориентировался в этом деле, — а может, только притворялся… Он сказал, что постарается все точно выяснить и завтра ответит на мои вопросы. Я спросил его, не отправил ли он военнопленных на Землю Франца Иосифа и Новую Землю, как я это слышал от многих возвратившихся заключенных. Генерал заверил меня, что он никого не отправлял на эти острова, что если там и есть лагеря, то они находятся в ведении другого начальства, которое ему не подчинено, — может быть, там действительно есть лагеря военнопленных… Генерал при мне приказал по телефону подробно выяснить вопрос трех лагерей: Старобельска, Козельска и Осташкова. Отдавая этот приказ, он повторил слова из письма генерала Андерса: «по приказанию товарища Сталина». На этом закончилась моя первая встреча с генералом.

    В тот же день около 11 часов вечера меня принял начальник управления НКВД Бзыров… Бзыров принял меня весьма любезно, делая вид, что хочет мне помочь. Прежде всего он заявил, что я смогу добиться ответа на мой вопрос только от очень высокопоставленных лиц, от центральных властей. (Я разговаривал с ним в присутствии еще двух человек, тоже энкаведистов.) Он дал мне понять, что Меркулов или Федотов могли бы мне помочь.

    На другой день меня опять принял генерал Наседкин. Момент неожиданности прошел. Он заявил, что ничего не может мне сказать, что только центральные власти могут дать разъяснения и что если у меня есть какие-либо списки (у меня было с собой 4500 фамилий военнопленных из Старобельска, Козельска и Осташкова), то он готов послать их в Куйбышев. У меня создалось впечатление, что из Куйбышева его строго отчитали за то, что он вообще со мной разговаривал. Эта догадка подтвердилась, когда несколько дней спустя служащий НКВД сказал генералу Андерсу, что такого рода поездки, как моя поездка в Чкалов, в СССР недопустимы, и просил, чтобы подобное больше не повторялось. Генерал Андерс ответил ему, что он принимает это к сведению и намеревается направить меня к высшему руководству НКВД. Еще одна подробность: после встречи с Бзыровым я вновь спросил генерала Наседкина, во время второй с ним встречи, о Новой Земле. Я сказал, что у меня есть сведения о находящихся там польских военнопленных. Как раз в тот день мне стали известны новые факты, указывающие на это. Реакция Наседкина была совсем другой, чем накануне. «Не исключено, — сказал он дословно, — что отдельные лагеря на севере, которые находятся в моем ведении, отправили на эти острова кое-какие немногочисленные группы, но не может быть и речи о многих тысячах людей, о которых вы говорите».

    В середине января генерал Андерс послал меня в Куйбышев и в Москву по тому же делу, с письмами на имя ген. Жукова, рекомендующими меня и излагающими суть порученного мне дела. Генерал Андерс писал, что вопрос о без вести пропавших военнопленных крайне затрудняет формирование польской армии, морально угнетает его самого и его сотрудников, и добавил, что, будучи не в состоянии сам заняться этим делом, посылает меня и просит помочь мне, как помогали бы ему лично. Я расчитывал на то, что оба этих советских генерала, которые занимали очень высокие посты в НКВД и которым к тому же было поручено принять участие в создании польской армии на территории СССР (ген. Райхман в предыдущие годы лично допрашивал многих из наших товарищей), смогут мне помочь и исхлопочут мне аудиенцию у всесильного Берии и Меркулова.

    Ожидая своей очереди в маленькой приемной Райхмана, я с удивлением заметил, что до меня Райхман принял бывшего коменданта лагеря в Грязовце Ходаса. Через четверть часа впустили меня. Разговор, как обычно, шел при свидетелях. Изложив ему все дело, я попросил его устроить мне встречу с Берией или с Меркуловым, но получил вежливый отказ. Тогда я представил ему докладную записку, которую, водя карандашом по каждой строке, Райхман внимательно прочел. В ней я подробно изложил всю известную нам историю лагерей вплоть до их «разгрузки», т. е. до мая 1940 года. После этого вступления я, среди прочего, писал следующее:

    Со дня объявления амнистии 12 августа 1941 г. для всех польских военнопленных и заключенных прошло уже почти шесть месяцев. В ряды польской армии вливаются целыми группами и поодиночке освобожденные из лагерей и тюрем польские офицеры и солдаты, которые были либо задержаны при попытке перехода границы начиная с осени 1939 г., либо арестованы при других обстоятельствах. Несмотря на «амнистию», несмотря на категорическое обещание самого Сталина вернуть нам военнопленных, данное в октябре 1941 года послу Коту, несмотря на категорическое приказание Сталина, отданное 3 декабря 1941 г. в присутствии главнокомандующего генерала Сикорского и генерала Андерса, о разыскании и освобождении всех военнопленных из Старобельска, Козельска и Осташкова, — до нас не дошел ни один призыв о помощи, который исходил бы от кого-либо из вышеупомянутых лагерей (за исключением грязовец-кой группы и нескольких десятков заключенных, содержавшихся отдельно от других и освобожденных уже в сентябре).

    Зная, насколько старательно и точно работает НКВД, никто из нас, военнопленных, ни на минуту не допускает, чтобы руководству НКВД оставалось неизвестным местонахождение 15 тысяч военнопленных, из них 8000 офицеров.

    К этой докладной записке был приложен точный, в пределах возможного, список… Лицо Райхмана оставалось непроницаемым. Он невозмутимо прочел текст и ответил мне, что ничего не знает об этих людях, что это вне его компетенции, но, идя навстречу генералу Андерсу, он постарается все выяснить и сообщит мне о результатах. Он просил меня остаться в Москве и ждать его телефонного звонка. Мы попрощались очень холодно.

    Через десять дней, опять ночью, зазвонил телефон: говорил сам Райхман. Он крайне вежливо уведомил меня, что, к сожалению, не сможет со мной увидеться, что он завтра утром уезжает, а мне советует съездить в Куйбышев, потому что все материалы по этому делу пересланы заместителю наркома иностранных дел тов. Вышинскому. Я едва успел ответить Райхману, что знаю хорошо, что Вышинский мне ничего не скажет по существу дела, потому что уже до меня посол Кот восемь раз безрезультатно поднимал перед ним этот вопрос. На этом закончилась моя поездка в Москву.»


    Приложение 8.А. ПОЛЬСКИЙ МЕМОРАНДУМ ОТ 19 МАЯ 1942


    19 мая 1942 г. польское посольство в Москве передало советскому правительству меморандум относительно соблюдения дополнительного протокола к польско-советскому договору от 30 июля 1941 г., из которого мы приводим соответствующие абзацы:

    «…Хотя советские власти располагают точными списками бывших польских военнопленных, которые, по неизвестной для польской стороны причине, не могут вернуться под боевые знамена, — идя навстречу советским пожеланиям и для облегчения поисков без вести пропавших — главнокомандующий и председатель Совета министров Речи Посполитой генерал Сикорский и командующий польскими вооруженными силами в СССР генерал Андерс 18 марта 1942 г. вручили советской стороне затребованные ею списки.

    Вышеуказанные списки с большим трудом были составлены по памяти немногочисленными бывшими военнопленными из Козельска, Старобельска и Осташкова, которым, по тем или иным причинам, удалось избежать судьбы офицеров, вывезенных из этих лагерей в 1940 году.

    …Никто из этих людей не вернулся до сих пор в ряды армии, никто не дал о себе знать».

    Б. ПОЛЬСКАЯ НОТА ОТ 13 ИЮНЯ 1942

    13 июня 1942 г. в связи с новыми известиями, которые дошли до польского посольства с дальнего севера, посольство направило советскому правительству новую ноту, в которой, в частности, указывалось:

    «…В ряде переговоров с высокопоставленными представителями властей СССР был затронут вопрос об освобождении военных, которые находились в лагерях Козельск, Старобельск и Осташков. Эти лагеря были ликвидированы в 1940 году, а военнопленные вывезены в неизвестном направлении в апреле и мае того же года, и всякий их след утерян. НКИД до сих пор не представил посольству никаких объяснений по этому делу.

    …Посольство Речи Посполитой будет крайне обязано за по возможности скорый ответ по вопросу бывших военнопленных из лагерей Козельск, Старобельск и Осташков — тем более, что со времени заключения договора от 30 июля 1941 г. прошло уже 10 месяцев…»

    (Необходимо подчеркнуть, что эта нота была вручена советским властям через 11 месяцев после занятия немцами Смоленска. На эту ноту посольство не получило никакого ответа.)


    Приложение 9. КОММЮНИКЕ ПОЛЬСКОГО МИНИСТРА НАЦИОНАЛЬНОЙ ОБОРОНЫ


    Польский министр национальной обороны генерал М. Кукель опубликовал 17 апреля 1943 года следующее коммюнике, которое гласит:

    «17 сентября 1940 г. официальный орган Красной армии «Красная звезда» заявил, что с 17 сентября Советский Союз взял в плен 181 тысячу польских военнослужащих, в том числе 10 тысяч кадровых офицеров запаса. Согласно сведениям, которыми располагает польское правительство, в октябре 1939 г. на советской территории были созданы три больших лагеря военнопленных: в Козельске, на восток от Смоленска, в Старобельске, около Харькова, и в Осташкове, около Калинина. В последнем находился персонал польской полиции и полевой жандармерии. В начале 1940 года советские власти стали уведомлять военнопленных, что эти лагеря будут ликвидированы, а военнопленным будет разрешено вернуться домой к своим семьям. Были составлены специальные списки, в которых подробно отмечалось, куда каждый военнопленный желает отправиться после освобождения. В то время в Козельском лагере находилось 5 тысяч военнопленных, из них 4500 офицеров; в Старобельском лагере — 3920, из них 100 гражданских лиц, а остальные офицеры, в числе которых было почти 400 военных врачей; в Осташкове — 6700 военнопленных.

    5 апреля 1940 года советские власти приступили к разгрузке лагерей. Каждые несколько дней из лагерей вывозили группами от 60 до 300 человек. Это продолжалось до середины мая. О группах, вывозимых из Козельска, известно, что их везли в направлении Смоленска. Из всех лагерей только около 400 человек было доставлено в июне 1940 г. в Грязовец, Вологодской области.

    Когда после заключения польско-советского договора 30 июля 1941 года и подписания военного соглашения в августе 1941 года польское правительство начало формирование польской армии в СССР, ожидалось, что офицерские кадры новой армии будут укомплектованы главным образом бывшими военнопленными, которые находились в трех вышеупомянутых лагерях. В августе 1941 года в Бузулук, где формировались польские воинские части, прибыла группа польских офицеров из Грязовца, но не появился никто из офицеров, вывезенных из Козельска, Старобельска и Осташкова в другие места.

    В целом не хватало 8300 офицеров и 700 других военнопленных — унтер-офицеров, рядовых и гражданских лиц, которые находились в вышеупомянутых лагерях во время их ликвидации. Обеспокоенный таким положением вещей, польский посол в СССР профессор Кот и командующий польскими войсками в СССР генерал Андерс обратились к соответствующим советским властям с просьбой выяснить, что случилось с польскими офицерами из этих трех лагерей. 6 октября 1941 г. посол Кот неоднократно затрагивал вопрос об этих польских военнопленных при встрече с премьером Сталиным, Молотовым и Вышинским, пытаясь добиться от них получения списков военнопленных, которые были составлены советской стороной и пересматривались по мере надобности. 3 декабря 1941 года генерал Сикорский во время аудиенции у Сталина выступил с ходатайством об освобождении всех польских военнопленных и ввиду того, что советские власти так и не представили соответствующие списки, вручил ему неполный перечень, содержавший 3843 фамилии польских офицеров. Этот перечень был составлен на основе свидетельств их товарищей. Сталин заверил генерала Сикорского, что указ об освобождении поляков носил универсальный характер и касался как военных, так и гражданских лиц, и что советское правительство освободило всех польских офицеров. 18 марта 1942 года генерал Андерс вручил Сталину дополнительный перечень (800 фамилий), но никто из офицеров, чьи фамилии были в обоих этих списках, не вернулся в польскую армию.

    Кроме шагов, предпринятых в Москве и Куйбышеве, судьба польских военнопленных была поводом для ряда демаршей польского посла Рачинского у посла Богомолова в Лондоне. 28 января 1942 года посол Рачинский вручил советскому послу ноту польского правительства, в которой указывал на тот прискорбный факт, что до сих пор не найдены многие тысячи польских офицеров. Посол Богомолов в ноте от 13 марта 1942 г. уведомил посла Рачинского, что в соответствии с указом Президиума верховного совета СССР от 12 августа 1941 г. и согласно заявлениям наркома иностранных дел СССР от 8 и 19 ноября 1941 г. абсолютно все поляки были освобождены — как военные, так и гражданские лица. 19 мая 1942 г. посол Кот направил наркому иностранных дел СССР памятную записку, в которой выразил сожаление по поводу отказа в передаче польской стороне списков военнопленных и беспокойство относительно их судьбы, подчеркнув при этом пользу, которую эти офицеры могли бы принести в военных действиях против Германии. Ни польское правительство, ни польское посольство не получили ответа относительно местонахождения офицеров и других военнопленных, вывезенных из лагерей в Козельске, Старобельске и Осташкове.

    Мы приучены ко лжи немецкой пропагаанды и отдаем себе отчет в том, какую цель преследуют эти последние сообщения. Однако, учитывя точность немецкой информации, касавшейся обнаружения нескольких тысяч тел польских офицеров вблизи Смоленска и ввиду категорического заявления, что офицеры были убиты советскими властями весной 1940 г. — мы считаем необходимым, чтобы обнаруженные братские могилы были обследованы и факты установлены компетентными международными органами, такими, как МКК. Польское правительство обращается к вышеназванному учреждению с просьбой направить делегацию на место убийства польских военнопленных.»


    Приложение 10. ТЕЛЕГРАММА НЕМЕЦКОГО КРАСНОГО КРЕСТА В ЖЕНЕВУ


    «В связи с сообщением об обнаружении останков нескольких тысяч польских офицеров в Катынском лесу под Смоленском — Принимая во внимание сообщенные немецким Красным Крестом, польским Красным Крестом и другими случаи без вести пропавших в Советском Союзе и ввиду международного значения этого дела, мы считаем весьма желательным участие международного комитета — Немецкий Красный Крест доводит до сведения, что делегации комитета, безотлагательно посланной для участия в совместной работе, немецкая сторона окажет на месте всестороннее содействие».

    Подпись: Гравиц

    (В дальнейшем председатель немецкого Красного Креста фон Кобург послал в Женеву еще одну телеграмму в том же духе.)


    Приложение 11. ПРЕССА О РАЗРЫВЕ ПОЛЬСКО-СОВЕТСКИХ ОТНОШЕНИЙ


    Швейцарская газета «Либерте» от 27 апреля 1943 г. опубликовала следующие замечания:

    «Советское правительство должно было бы требовать со своей стороны, чтобы Красный Крест выяснил действительные факты. Этим оно доказало бы, что не боится публичного спора. Однако правительство в Москве так не поступило, а вместо этого заявило польскому правительству, что разрывает с ним всякие отношения, и упрекнуло его в том, что оно ухватилось за немецкое сообщение и солидаризовалось с ним. Этот упрек лишен основания. Польское правительство не присоединилось к Германии против Советского Союза. Оно хотя и обратилось к Красному Кресту с пожеланием, чтобы тот исследовал немецкое обвинение, но поступило логично — иной подход был бы не оправдан. Польское правительство не исполнило бы своих обязанностей, если бы оно отнеслось безразлично к сообщению, что немцами обнаружены массовые могилы польских офицеров.

    Советское правительство заявило, что обнаруженные в Катынском лесу польские офицеры — жертвы немцев. Почему же тогда оно возражает против расследования? Почему оно заранее называет его комедией?»

    Корреспондент «Манчестер гардиан» писал 1 мая 1943 г.:

    «Поляки обратились в Международный Красный Крест как к единственному компетентному учреждению по делам военнопленных, но никогда не было и речи о чем-либо сверх того, как только идентификация погибших военных. Предложение польского правительства было сделано из чувства долга в отношении семей погибших и под давлением общественного мнения. Этим польское правительство намеревалось улучшить, а не ухудшить польско-советские отношения. Такие же стремления примирительного характера проявляются в требовании выпустить всех польских граждан из Советского Союза».

    Газета «Нью-Йорк Тайме» 30 апреля 1943 года писала в редакционной статье:

    «Разрыв между великой державой и соседней страной — в силу мрачного парадокса истории той самой страной, во имя независимости которой началась война, — плохое начало всеобщей попытки сотрудничества… Такого рода поступок Москвы — абсурдное обвинение Польши в сотрудничестве с нацистами — это хорошее напоминание малым народам о сделке, результатом которой был раздел Польши».

    Журнал The Ninteenth Century and After за июнь 1943 года писал (стр. 251–253):

    «Когда немцы сообщили об обнаружении могил польских офицеров, в Польше создалось такого рода настроение, которое просто принудило польское правительство предпринять определенные шаги. Оно обратилось тогда в Международный Красный Крест с просьбой начать расследование. Красный Крест не мог удовлетворить эту просьбу без согласия заинтересованных держав. То, что Советский Союз откажется дать свое согласие, можно было предвидеть заранее. Впрочем, этот отказ имеет свои основания…

    Как же обстоит дело с этими 8300 пропавшими без вести польскими офицерами? Просьба поляков передать дело Международному Красному Кресту грозила разбить в пух и прах категорическое советское утверждение, что эти офицеры попали в немецкие руки летом 1941 г. и были убиты немцами. Если, однако, советское правительство знало, куда девались польские военнопленные, то почему оно не сообщило об этом польскому правительству, не ответило на многократные запросы, с которыми польское правительство обращалось к советскому правительству во второй половине 1941 года и в начале 1942 года? Почему ничего не было известно о судьбе этих офицеров с весны 1940 года до лета 1941 года, когда, согласно советской версии, они попали в плен к немцам? Кроме того, трудно понять, как 8300 офицеров, находившихся в руках Советов, могли попасть в немецкий плен так, чтобы советские власти ничего не знали об этом. Если эти офицеры попали в плен к врагу, то должны же существовать какие-нибудь свидетели случившегося? Кроме того, как только их захватили немцы, их следовало признать пропавшими без вести. Если бы советское правительство предполагало, что они погибли от рук немцев, оно могло взять на себя труд сообщить об этом польской стороне в момент подписания польско-советского договора в 1941 году, вместо того чтобы утверждать, что все военнопленные освобождены из лагерей для интернированных, и тем самым дать польским властям повод все время рассчитывать на их возвращение.

    Советский Союз несет ответственность за этих 8300 офицеров. Он до сих пор не в состоянии объяснить, где же они находились, отделываясь сомнительной версией, что их убили немцы».


    Приложение 12. ОТЧЕТ КОМИССИИ ЭКСПЕРТОВ


    С 28 по 30 апреля 1943 года Комиссия, состоявшая из профессоров судебной медицины и криминологии европейских университетов, а также других представителей медицинской науки, провела научные исследования братских могил польских офицеров в Катынском лесу под Смоленском.

    Обнаружение могил польских офицеров в Катынском лесу под Смоленском, ставшее известным немецким властям, заставило руководителя службы здравоохранения Рейха доктора Конти пригласить вышеупомянутых (см. Главу 12 — Ред.) специалистов из разных европейских стран для исследования катынского массового убийства, чтобы выяснить детали этого единственного в своем роде случая. Комиссия допросила многочисленных местных русских свидетелей, которые среди прочего подтвердили, что в течение марта и апреля 1940 г. железнодорожные эшелоны с польскими офицерами почти ежедневно прибывали на станцию Гнездово и там разгружались. Военнопленных везли на грузовиках в сторону Катынского леса. После этого никто никогда их больше не видел.

    Кроме того, Комиссия ознакомилась с вскрытыми могилами и результатами предварительно проведенных исследований и изучила найденные вещественные доказательства. До 30 апреля было эксгумировано 982 трупа. Около 70 % погибших было идентифицировано, документы остальных можно было использовать в целях установления личности только после предварительной очистки.

    Комиссия исследовала все трупы, которые были эксгумированы еще до ее прибытия. Их патологоанатомическое исследование в большинстве случаев было выполнено доктором Бутцем и его сотрудниками. На сегодня вскрыто семь рвов, в самом большом из которых обнаружено около 2500 офицерских трупов. Члены Комиссии лично произвели патологоанатомическое исследование и приступили к идентификации в специально избранных случаях.

    Результаты судебно-медицинского исследования и осмотра

    В отношении всех без исключения жертв, эксгумированных на сегодня, была установлена одна и та же причина смерти — выстрел в голову. Во всех случаях выстрелы были сделаны в затылок. В большинстве случаев это были единичные выстрелы, редко двукратные, и только в одном случае выстрел в затылок был произведен трижды. Входные пулевые отверстия располагались чаще всего в задней нижней области шеи, а также в затылочной области головы вблизи затылочного бугра, нижней части отверстия черепа, а выходные отверстия — в лобной области волосяного покрова, очень редко — в нижней части лба. Выстрелы производились во всех случаях из пистолета, калибра меньшего, чем 8 мм.

    Трещины черепа, следы пороха на кости у основания черепа, в месте входа пули, а также сходный характер выходных отверстий свидетельствует, что стреляли в упор или, во всяком случае, с очень небольшого расстояния. Это подтверждается тем, что направление пулевого канала в большинстве случаев одинаковое, с редкими незначительными отклонениями. Бросается в глаза сходство ран и постоянство места входа пули — в пределах очень небольшой области нижней части черепа, что говорит о профессиональном навыке стрелявших.

    У многих трупов отмечены связанные одинаковым способом руки, в нескольких случаях — легкие следы удара штыком на одежде и коже. Способ связывания идентичен тому, какой был установлен на трупах русского гражданского населения, также эксгумированных в Катынском лесу, но погребенных в более давнее время. Выстрелы в затылок, которыми были убиты эти русские, были сделаны также опытной рукой.

    Была найдена одна пуля, которая рикошетом попала в голову польского офицера, убитого в затылок, и вдавила наружную часть кости. Этой пулей был убит другой офицер; пробив насквозь его череп, она вонзилась в тело убитого перед тем офицера, уже лежавшего во рву. Этот случай позволяет утверждать, что расстрел производился также непосредственно во рвах, чтобы не требовалось переносить тела к месту закапывания.

    Рвы находятся на полянах, которые выровнены и засажены молодыми соснами. По собственным наблюдениям Комиссии и согласно мнению лесничего фон Герффа (von Herff), вызванного в качестве эксперта, возраст сосновых саженцев составляет по меньшей мере пять лет, но, пересаженные сюда три года назад, они слабо развились здесь в тени больших деревьев. Рвы, выкопанные в песчанной почве, в холмистой местности, расположены ступенчато. Частично они достигают уровня подпочвенных вод. Почти все трупы уложены животом вниз, плотно и равномерно — по краям рвов и менее регулярно в середине. Ноги, как правило, вытянуты. Несомненно, что трупы укладывали специально.

    По единогласному мнению Комиссии, мундиры на эксгумированных трупах — судя по пуговицам, воинским званиям, знакам различия, орденам, сапогам, пометкам на белье и другим деталям — обладают признаками, присущими мундирам польской армии. Убитые были в зимнем обмундировании. Часто попадаются шубы, кожаные куртки, свитеры, офицерские сапоги и фуражки польских офицеров. В редких случаях убитые — не офицеры, а в одном случае — духовное лицо. Одежда соответствует размеру тел. Белье застегнуто, подтяжки и ремни на месте. Из этого можно заключить, что убитые оставались в своем обмундировании вплоть до момента смерти. На телах не обнаружено ни часов, ни колец, хотя, судя по заметкам с указанием точного времени в записных книжках, у офицеров должны были быть часы в последние дни и даже часы их жизни. Только на нескольких трупах были найдены спрятанные вещи из благородных металлов. В большом количестве были найдены банкноты, и довольно часто попадалась разменная монета. Кроме того были найдены коробки спичек и пачки польских папирос, а в нескольких случаях кисеты и портсигары с надписью «Козельск» (название последнего лагеря польских военнопленных в СССР, где содержалось большинство убитых офицеров).

    Документы, найденные на трупах (дневники, письма и газеты), имеют даты с осени 1939 г. до апреля 1940 года. Газета с самой свежей датой из найденных на сегодня — советская, от 22 апреля 1940 г.

    Характер и степень разложения трупов — весьма неодинаковы, в зависимости от положения во рвах и места в массе трупов. Наряду с мумификацией в верхних слоях и у стенки рва, встречается переувлажнение в связи с высокой влажностью в середине массы. Лежащие рядом трупы, слепленные и соединенные сгустившейся трупной жидкостью и сильно деформированные из-за давления, ясно показывают, что все они оставались в том же положении, в каком были сброшены во рвы. Ни на одном трупе не обнаружено никаких насекомых либо их следов, относящихся ко времени захоронения. Это доказывает, что расстрел и захоронение происходили в холодную пору года, когда насекомых еще нет. Исследовано некоторое количество черепов с целью обнаружения изменений, которые, согласно опытам доктора Орсоса, имеют большое значение для установления времени смерти. Речь идет об образовании коры в несколько слоев, аналогично костному некрозу, на поверхности мозговой массы, уже унифицированной и образующей глиноподобную субстанцию. Трупы, находящиеся в могиле менее трех лет, не обладают этими специфическими признаками. Этот феномен был выявлен в особенно отчетливой форме при вскрытии тела № 526, извлеченного из верхнего пласта братской могилы.

    Заключение экспертизы

    Комиссия исследовала в Катынском лесу массовые могилы убитых польских офицеров. До сих пор вскрыто семь могил. Из этих рвов извлечено на сегоня 982 трупа, которые были исследованы, частично осмотрены и в 70 % случаев идентифицированы. Во всех без исключения случаях причиной смерти был выстрел в затылок. Из показаний свидетелей и судя по письмам, дневникам, газетам и т. д., найденным на трупах, следует, что расстрелы происходили в марте и апреле 1940 года. Единогласное мнение членов Комиссии относительно братских могил и останков польских офицеров было занесено в протокол.

    Акт экспертизы подписали 30 апреля 1943 года в Смоленске следующие члены Комиссии:

    Доктор

    Спелерс

    »

    Марков

    »

    Трамсен

    »

    Саксен

    »

    Пальмьери

    »

    Милославич

    »

    де Бурлет

    »

    Гаек

    »

    Биркле

    »

    Навиль

    »

    Субик

    »

    Орсос


    Приложение 13. ПОЛЬСКИЙ КРАСНЫЙ КРЕСТ В КАТЫНИ


    Мировое общественное мнение оценивало участие польских врачей и санитаров в эксгумационных работах как потенциальный источник свидетельских показаний. Ввиду огромного объема работы их число было увеличено до двенадцати. Польский персонал был нужен немцам прежде всего для идентификации трупов, чтения найденных документов, писем и т. п. Для польской стороны польская санитарная команда была первоисточником информации, особенно ввиду того, что она имела возможность снимать копии найденных на трупах документов. Через подпольное польское движение сопротивления часть этих копий была передана польскому правительству в Лондоне, что пролило добавочный свет на судьбу польских военнопленных из лагеря в Козельске.

    16 апреля 1943 г. генеральный секретарь ПКК Скаржинский представил правлению ПКК рапорт о своем пребывании в Катыни, в котором константировал следующее:

    Вблизи Смоленска, в Катыни, находятся частично вскрытые могилы польских офицеров; осмотр извлеченных из них трупов позволяет утверждать, что эти офицеры были убиты выстрелом в затылок, создающим впечатление, что расстрел их произведен, бесспорно, профессиональными исполнителями; найденные на трупах газеты и разные бумаги позволяют считать, что убийство совершено в марте-апреле 1940 г.

    Немцы требовали, чтобы правление ПКК, чьи делегаты убедили его в подлинности катынского дела, послало своих представителей в «офлаги» (офицерские лагеря для военнопленных) в Германию с целью осведомления находящихся там польских офицеров. 19 апреля 1943 г. правление ПКК уведомило письменно о своем согласии сотрудничать с немцами в границах, предусмотренных международной конвенцией, и потребовало со своей стороны, чтобы его участие носило лишь информационный характер и чтобы все отделения ПКК, закрытые оккупантами, были вновь открыты. В частности, в своем письме ПКК требовал:

    1) чтобы немецкие власти разрешили деятельность ПКК на всех территориях, где производился набор в польскую армию, т. е. на западных землях, официально включенных в германский Рейх, и на восточных землях, не входящих в состав Генеральной губернии;

    2) чтобы военнопленным, в случае освобождения их из лагеря, было разрешено работать на территории Генеральной губернии, что начиная с 1941 года запрещалось;

    3) чтобы военнопленных не выдавали из лагерей полицейским властям за якобы совершенные ими преступления и чтобы несколько офицеров, содержащихся не в лагере для военнопленных, а в концлагере, были немедленно освобождены.

    Немцы не удовлетворили этих требований, и представители ПКК не поехали в «офлаги» в Германию. В результате этого немецкие власти были вынуждены в пределах своих возможностей организовать поездку в Катынь делегации из польских офицеров, находившихся в немецких лагерях для военнопленных.


    Приложение 14. ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЙ РАПОРТ НЕМЕЦКОЙ ПОЛИЦИИ ОТ 10 ИЮНЯ 1943 ГОДА


    Работы по извлечению, идентификации и переносу трупов польских офицеров были закончены 7 июня 1943 года. Прежде всего следует отметить, что лес в Косогорах уже с 1925 года был местом приведения в исполнение смертных приговоров НКВД или «тройки». Разного рода пробные поиски в этой лесистой местности неоднократно приводили к обнаружению братских могил, в которых лежали трупы русских обоего пола. Некоторые из этих трупов были подвергнуты осмотру, и во всех без исключения случаях была установлена одна и та же причина смерти: выстрел в голову. Судя по найденным документам, это были узники смоленского НКВД, осужденные главным образом по политическим делам.

    Семь опорожненных братских могил с расстрелянными польскими офицерами занимают относительно небольшую территорию.

    Из 4143 извлеченных трупов было однозначно идентифицировано 2815. Идентификация основывалась на найденных в карманах удостоверениях личности, метрических свидетельствах, разных других документах и личной корреспонденции.

    Во многих случаях паспорта, бумаги и значительные суммы польских денег были зашиты в голенищах сапог. Одежда на убитых не оставляла никакого сомнения, что это были польские офицеры, — об этом свидетельствовал, например, фасон высоких кавалерийских сапог, которые обыкновенно носили поляки.

    Польский Красный Крест, вероятно, сможет идентифицировать еще значительное количество трупов, пока не опознанных.

    Распределение по войсковым званиям представляется следующим:

    генералов

    2

    полковников

    12

    подполковников

    50

    майоров

    185

    капитанов

    440

    поручиков

    542

    подпоручиков

    930

    казначеев (?)

    2

    хорунжих

    8

    унтер-офицеров

    2

    опознанных только как офицеры

    101

    опознанных только как военнослужащие

    1440

    врачей

    146

    ветеринаров

    10

    духовных лиц

    1

    гражданских лиц

    221

    опознанных только по фамилии

    21

    не опознанных

    50

    Трупы, «опознанные только как военнослужащие», также следует отнести к офицерам, так как погоны офицеров лежали зачастую в карманах.

    После идентификации, в ходе которой каждый труп снабжался биркой с номером, и судебно-медицинского исследования, трупы были захоронены, при содействии членов Польского Красного Креста, в новоприготовленных могилах. Новые могилы были обозначены номерами от 1 до 6, нанесенными на оборотную сторону крестов. Таким же образом были помечены две отдельные могилы генералов.

    На случай возможных дальнейших запросов со стороны семей был составлен список фамилий всех опознанных.

    Из переведенных дневников, (самодельных) календариков и других записей, найденных на трупах, можно заключить, что польские офицеры, попавшие в советский плен в 1939 году, были размещены в разных лагерях (Козельск, Старобельск, Осташков, Путивль, Болотов, Павлищев Бор, Шепетовка, Городов). Большинство расстрелянных в Катынском лесу были военнопленными из Козельского лагеря (в 250 км на юго-восток от Смоленска, на железнодорожной линии Смоленск-Тамбов). Известно, что небольшое число военнопленных было доставлено из Старобельска этапом через лагерь в Козельске.

    Железнодорожные эшелоны из Козельска шли с конца марта до начала мая 1940 года. Точных дат установить не удалось. Свидетель немецкой национальности (фольксдойче) Глезер (Glaeser) также не смог сообщить точных дат. Численность каждого транспорта, которые приходили почти ежедневно, колебалась от 100 до 300. В одном случае, а именно 4 апреля 1940 г., было вывезено 2402 офицера. Местом разгрузки всех эшелонов была станция Гнездово под Смоленском. Оттуда ранним утром военнопленных доставляли на грузовиках, специально оборудованных для перевозки заключенных, в Катынский лес, в 3 км к западу от Гнездова.

    Там офицеров сразу расстреливали, бросали в приготовленные могилы и закапывали. Это показал свидетель Киселев, который видел заранее вырытые могилы.

    Показания свидетелей, которые после каждого транспорта слышали выстрелы, подтверждают, что расстрел следовал немедленно после доставки на место казни. Вообще же в этом лесу, кроме дачного дома ограниченной вместимости, не было никаких других зданий. Особого внимания заслуживают последние записи майора Сольского, перевод которых (на немецкий язык — прим. автора) находится в актах дела. Майор Сольский использовал последний час своей жизни, чтобы занести в свой дневник еще несколько слов.

    Вне могил было найдено некоторое количество пистолетных гильз, помеченных «Geco 7,65 D»; единичные гильзы были обнаружены также в могилах среди трупов. Почти во всех случаях выстрелы были произведены в голову: как правило, пулевое отверстие располагается ниже затылочного бугра, а выходное — на лбу над глазом (см. детальные снимки, заключение патологоанатома профессора Бутца и протокол осмотра, составленный польским врачом д-ром Водзинским). Во многих случаях было констатировано отсутствие выхода пули. Калибр найденных пуль соответствует характеру повреждений черепов и составляет 7,65 мм. Использованные боеприпасы — немецкого производства, фирмы Геншов. Согласно данным, полученным от Верховного командования армией (Ch. H. Rust und Befehlshaber des Ersatzheeres, письмо от 31 мая 1943 г.), боеприпасы к пистолетам этого калибра и сами пистолеты поставлялись СССР и Польше. Остается невыясненным, были ли взяты для расстрела пистолеты и боеприпасы с советских складов или же с польских, которые попали в руки большевиков в результате оккупации ими восточных областей Польши.

    Исходя из положения трупов в братских могилах, следует предполагать, что большинство военнопленных было убито за пределами могил. Трупы располагались в беспорядке, и только в могилах 1, 2 и 4 были уложены рядами и послойно. На некоторых трупах были найдены пистолетные гильзы — между затылком и воротником шинели. Кроме того, было достоверно установлено, что выстрелы (в ряде случаев) производились через воротник шинели. Все без исключений соответствующие трупы лежали с поднятыми воротниками шинелей. В других случаях были найдены пули между лбом и внутренней поверхностью фуражки. Число убитых в самих могилах составляет 500–600 человек.

    У многих руки были связаны за спиной. У незначительного процента убитых шея и голова были замотаны накинутой на голову и обвязанной шнуром одеждой. Это был крепкий шнур, такого типа, какой употребляется для занавесок.

    Из ценных вещей иногда попадались в карманах кольца, золотые монеты и т. п. Как видно по записям и дневникам убитых, все такого рода вещи отбирались у них в лагерях; если же у кого-либо еще сохранилось что-нибудь, то нужно было сдать перед казнью. Им были оставлены лишь польские бумажные деньги, которые были найдены на убитых в больших количествах.

    Несмотря на публичные объявления и воззвания, свидетелей-очевидцев убийства не оказалось. Стала известной только фамилия заведующего Домом отдыха. Свидетели утверждают, что ходить в лес было запрещено.

    Когда эксгумационные работы уже заканчивались, но еще не все трупы польских офицеров были изъяты из могил, на некотором расстоянии от них была обнаружена еще одна могила, вместимость которой пока не определена. Нужно считаться с возможностью обнаружения дальнейших могил.

    Документальные свидетельства и вещи, являющиеся собственностью убитых, были упорядочены, снабжены порядковым номером и перечислены в ежедневных рапортах.

    Фосс, секретарь полевой полиции


    Приложение 15. ОТЧЕТ ПРОФЕССОРА МЕДИЦИНЫ ДОКТОРА БУТЦА


    В 1943 году немецкие власти опубликовали «Официальные материалы по делу массового катынского убийства. Собраны, обработаны и изданы Германским информационным бюро на основании первичного доказательного материала, по заданию министерства иностранных дел» («Amtliches Material zum Massenmord von Katyn. Im Auftrage des Auswartiges Amtes auf Grund urkundlichen Beweismaterial zusammen-gestellt, bearbeitet und herausgegeben von der Deutschen Iniormationstelle»).

    Ниже приводится сокращенное изложение содержащегося в этой книге отчета профессора Гергарда Бутца, руководившего судебно-медицинским расследованием.

    «1 марта 1943 года я получил для ознакомления рапорт тайной полевой полиции от 28 февраля 1943 г. об обнаружении массовых могил польских офицеров, расстрелянных органами НКВД в Катынском лесу в 1940 году. В результате пробных эксгумаций, проведенных при участии тайной полевой полиции, я убедился в достоверности собранных показаний очевидцев, жителей окрестных деревень. Еще не оттаявшая земля не позволяла сразу приступить к массовому извлечению и исследованию трупов. Только 29 марта была начата массовая эксгумация.

    До 1 июня 1943 г. в Катынском лесу были исследованы 7 братских могил, в которых находились трупы бывших офицеров польской армии. Эти могилы находились одна возле другой на лесных полянах, засаженных молодыми сосенками.

    Могила № 1. Из-за своей формы названная могилой «L», она была самой большой из обнаруженнных до сих пор в Катыни. Ее более длинная сторона тянулась на расстояние свыше 26 м в северо-восточном направлении; более короткая сторона (16 м) была ориентирована в северо-западном направлении. Северный торец могилы имел ширину 5,5 м, южный — 8 м. Площадь могилы равнялась 252 кв. м.

    Могила № 2. Она находилась на расстоянии 20 м к юго-востоку от могилы «L» и была вытянута в направлении с северо-запада на юго-восток. Ее размер — 20 х 5 м, т. е. 100 кв. м.

    Могила № 3. Она находилась к юго-западу от могилы № 2; ее площадь равнялась 21 кв. м. (3,5 х б м).

    Могилы № 4 и № 5 смыкались с юго-западным торцом могилы № 3 на наклонной местности. Могила № 4 была того же размера, что и № 3. Могила № 5 занимала площадь 3 х 4,5 м (13,5 кв. м) и замыкала территорию захоронения с юго-западной стороны, примыкая к болотистой низине. При вскрытии этой могилы выступила подпочвенная вода, и могила была залита до уровня 0,8 м ниже ее краев. Когда трупы закапывали, уровень подпочвенной воды был, очевидно, низким.

    К юго-востоку, вблизи могилы № 4, были обнаружены могилы № 6 и № 7 размером соответственно 4 х 12 м (48 кв. м) и 3,5 х 9 (31,5 кв. м).

    Итак, 7 братских могил в общей сложности занимали площадь не меньше 487 кв. м.

    Глубина могил колебалась от 1,85 м до 3,30 м. Максимальная глубина — 3,30 м — была установлена в середине более длинной стороны могилы «L». Разница в глубине могил объясняется тем, что, как правило, дно могил было неровным. Так, например, глубина могилы № 6 у ее северо-восточного торца была 2,10 м, а у юго-западного — только 1,74 м.

    Как правило, могилы были заполнены трупами до уровня 1,5 м ниже края.

    1 июня 1943 года в юго-западной части болотистой низины, на расстоянии около 100 м от первых семи могил, была обнаружена могила № 8. Эта могила врезается в песчаный холмик; пока что вскрыт ее участок размером 5,5 х 2,5 м. Подобные раскопки шли с северо-запада на юго-восток. На первый труп мы наткнулись на глубине около 2 м.

    Вблизи северо-западного торца могилы на ее дне находился короткий уступ, отделенный от слоя трупов фашиной из молодых сосен. Такая особенность не встречалась нам при исследовании предыдущих семи могил. На данном этапе исследования нельзя сказать ничего конкретного о цели этого сооружения, укрепленного шинелями жертв. Возможно, что нужна была опора, необходимая при копке в песчанной почве, чтобы избежать осыпания грунта.

    К северо-востоку от места захоронений (могилы №№ 1–7), по другую сторону лесной дороги, ведущей к Дому отдыха НКВД и к юго-востоку от могилы № 8 были предприняты раскопки в лесу, которые привели к обнаружению многочисленных могил советских граждан. Этот факт подтверждал уже имевшиеся сведения, что Катынский лес многие годы был местом казней, производимых ЧК, ГПУ и НКВД.

    3 июня 1943 г. эксгумационные работы пришлось временно приостановить из-за жары, засилия мух и по другим санитарно-полицейским соображениям.

    Консервация и идентификация трупов

    Вначале консервация эксгумированных трупов была возложена на специально обученный немецкий персонал и приданных ему рабочих из числа местных жителей, а в дальнейшем поручена краковскому врачу д-ру Водзинскому, который прибыл в Катынь в составе делегации Польского Красного Креста.

    В связи с консервацией останков возникли различные трудности; так, например, в могиле № 5 неожиданно появилась подпочвенная вода. Кроме того, трупы, особенно в нижних слоях, ввиду далеко зашедшего процесса разложения слиплись в плотную массу, так что зачастую их было очень трудно разъединить. Вообще в каждом случае, когда приходилось иметь дело с беспорядочным, а не послойным, захоронением, возникал вопрос, удастся ли извлечь трупы неповрежденными, поскольку их конечности находились, как правило, в другом слое и, размягчившись вследствие разложения, при эксгумации подвергались повреждению или отрывались от тела.

    Каждый труп укладывался на деревянные носилки, на которых его выносили из могилы. Трупы укладывали на поляне. Сразу после извлечения из могилы они снабжались порядковым номером — к каждому прикрепляли круглую железную бирку с выбитым номером. Таким образом по истечении некоторого времени образовались ряды из сотен извлеченных трупов, один возле другого; они были подвергнуты профессиональному осмотру.

    После исследования состояния одежды, установления метода связывания жертвы, производился осмотр орденов, нагрудных знаков, погон, пуговиц, знаков отличия, а также проверка содержимого карманов. Полученные таким путем вещественные доказательства вкладывали в бумажные мешочки для окончательного исследования и оценки. Каждый мешочек был помечен тем же номером, что и соответствующий труп. В случае необходимости получить дополнительные судебно-медицинские материалы проводились (под моим руководством как патологоанатома) добавочные исследования в полевой лаборатории.

    В большинстве случаев патологоанатомические заключения проверялись и фиксировались в письменном виде сразу же после вскрытия черепа. Если в ходе этих исследований возникал какой-либо специальный вопрос, безотлагательно приступали к общему вскрытию.

    По окончании такой следственной процедуры трупы поодиночке относили на деревянных носилках на место нового погребения.

    Все трупы, извлеченные из семи могил, были похоронены по уставу в нововырытых могилах к северо-западу от прежнего места захоронения. Тринадцать трупов польских военных, извлеченных из могилы № 8, после вскрытия, исследования и отбора доказательного материала, были вновь похоронены в той же могиле.

    Общие выводы

    На всех трупах из могил 1–7 была зимняя одежда, в частности шинели, меховые и кожаные куртки, свитеры и шарфы. Только на двух трупах, извлеченных 1 июня 1943 г. из могилы № 8, были надеты шинели, но на них не было теплого белья; остальные были в летней одежде.

    Этот бросающийся в глаза факт позволил предположить, что казнь происходила в разное время года. Это подтверждают найденные среди документов многочисленные русские и польские газеты или их обрывки. В то время как газеты, извлеченные из могил 1–7, относились к периоду от марта до середины апреля 1940 г., — газеты, извлеченные из могилы № 8, относились к концу апреля — началу мая 1940 г. Доказательством могут служить куски выходившей на польском языке газеты «Глос Радзецки» от 26 и 28 апреля 1940 г. (Киев) с передовой статьей «Лозунги ко дню 1 мая», а также газеты от 1 мая и 6 мая 1940 г.

    Обмундирование на извлеченных трупах можно с полной уверенностью определить как форменную одежду польской армии. Установлены: польские орлы на пуговицах, войсковые степени, ордена и знаки отличия, полковые знаки, обозначения рода войск, фасон сапог, головные уборы офицеров и рядовых, портупеи и ремни, походные фляги, алюминиевые кружки, штемпеля на белье. Следует также подчеркнуть, что среди жертв находится много офицеров 1-го кавалерийского им. Ю. Пилсудского полка. Этот факт подтверждают, среди прочего, найденные в могиле № 8 погоны с буквами S. Р. (отборный полк легкой кавалерии).

    На мундирах убитых были найдены также отличия за храбрость, как-то: серебряный крест «Virtuti Militari» — эквивалент немецкому «Ritterkreuz» (рыцарскому кресту), польские ордена «Krzyz Zaslugi», «Krzyz Walecznych» и пр.

    Мундиры в основном были хорошо пригнаны. На одежде зачастую попадались личные монограммы. Сапоги были пошиты по размеру. Все пуговицы на верхней одежде и белье были застегнуты. Подтяжки и поясные ремни на месте. За исключением нескольких случаев, когда было отмечено повреждение ударом штыка, одежда была не повреждена и не носила следов сопротивления жертв.

    Ввиду вышесказанного можно с абсолютной уверенностью заключить, что жертвы были захоронены в собственных мундирах, которые они носили в плену до самой смерти, и что тела лежали нетронутыми вплоть до вскрытия могил. Распространяемая неприятелем версия, будто трупы были переодеты в польские офицерские мундиры после эксгумации, ни на чем не основана. Этому противоречат найденные на трупах документы, и кроме того, судебно-медицинская экспертиза доказывает невозможность переодеть наново тысячи трупов в целях камуфляжа, тем более — в сшитое по размеру белье и мундиры.

    На трупах отмечено отсутствие часов и колец. Однако найденные точные записи с указанием не только дат, но и времени суток, свидетельствуют, что у жертв были часы чуть ли не до последних минут жизни. На одном из трупов был найден спрятанный перстень с изумрудом, на других попадались изделия из благородных металлов (главным образом серебряные портсигары). Ни золотые коронки, ни мостики искусственных зубов не были изъяты. На многих трупах были найдены под бельем иконки, крестики, золотые цепочки и т. д.

    Как правило, у убитых кроме небольших денежных сумм (польские банкноты, разменная монета) были также и крупные суммы польских злотых в пачках. На жертвах часто находили табакерки ручной работы, иногда еще наполненные, деревянные портсигары, а также мундштуки с вырезанными монограммами и годом 1939 или 1940 и надписью «Козельск» (название лагеря в 260 км к юго-востоку от Смоленска и в 120 км к северу от Орла). В этом лагере находилось большинство офицеров, убитых в Катыни. Это подтверждается тем, что найденные на жертвах письма от родственников и друзей были главным образом адресованы на Козельск. Найденные на жертвах гражданские документы (паспорта, записные книжки, письма, открытки, календари, фотографии, рисунки) во многих случаях давали возможность установить фамилию, возраст, профессию, происхождение и семейное положение отдельных жертв. Убедительным и важным доказательством для воспроизведения многих эпизодов, проливающих свет на действия НКВД, являются трогательные записи в дневниках и письмах и почтовые открытки от родственников из Верхней Силезии, Генеральной губернии и из советской оккупационной зоны в Польше на восток от Буга. Судя по почтовым штемпелям, переписка относится к периоду от осени 1939 до марта-апреля 1940 года. Эти даты уточняют время ка-тынских событий (весна 1940 г.).

    Особые выводы

    Следующие примеры показывают, какого рода были документы и вещи отдельных жертв. В кармане трупа за № 3775 обнаружено: кожаный кошелек с двумя десятизлотовыми монетами, посеребренный портсигар с гильзами для папирос, два деревянных мундштука, свечной огарок, два огрызка химического карандаша. В боковом кармане было спрятано 900 злотых в банкнотах. В другом кармане, наряду с малоинтересной записной книжкой, было найдено много документов, среди прочего копия свидетельства о церковном бракосочетании, которая дала возможность установить личность убитого. Речь идет в данном случае о Яне Жарчинском, 1909 года рождения, который вступил в брак 2 апреля 1934 г. в Ковеле. Кроме того, были найдены свидетельство о прививке за № 2489, письма и почтовые открытки от жены и жене, которые покойный не успел отослать.

    Из могилы № 8 было извлечено тело Владислава Чернушевича, род. 21 октября 1897 г. в Слониме. До призыва в армию он был чиновником уездного ведомства в Слониме. Среди документов было найдено удостоверение личности № 1439/258, выданное в Новогрудке в марте 1935 г. и продленное до 1939 года. Оно уполномачивало предъявителя на пользование всеми видами государственного транспорта по льготному тарифу для государственных служащих. Фотография на документе сохранилась сравнительно неплохо, подпись еще разборчива.

    Эти примеры показывают, что на основе найденных на трупах документов в большинстве случаев удавалось немедленно установить фамилию жертвы, семейное положение, воинское звание, гражданскую профессию. Во многих других случаях, несмотря на отсутствие бумаг, указывающих непосредственно фамилию жертвы, встречались записи и доказательства личного порядка, так что идентификация была возможной по предъявлении этих данных родственникам убитого. Многочисленные датированные письма не оставляют сомнения, что казнь офицеров происходила в Катынском лесу весной 1940 года. Такой вывод подтверждается тем фактом, что семьи пленных польских офицеров, которые до того поддерживали с ними регулярную почтовую связь, с весны 1940 года перестали получать от них письма.

    До 3 июня 1943 года из братских могил в общей сложности изъято и наново похоронено 4143 трупа.

    Разложение трупов во многих случаях очень затрудняло их идентификацию, однако последняя производилась очень тщательно и позволила установить личность 2815 жертв (67,9 %).

    Состояние трупов

    Изменения в человеческом теле, которые наступают сразу после смерти, общеизвестны как трупные симптомы. Какого рода были эти симптомы у жертв Катыни?

    Изучение тысяч эксгумированных трупов показало, что они находились в стадии более или менее далеко зашедшего образования жировоска. Термином «жировоск» (Adipociri) обозначается продукт превращения нормального телесного жира в жирообразную восковую массу. Особенно из-за отсутствия кислот, которые могут замедлить или даже парализовать этот процесс, зачастую образуется белая, серая или желтоватая рассыпчатая сырообразная масса, которая затвердевает на воздухе и по виду напоминает гипс. Кроме того, жировоском покрываются трупы, которые долго — месяцы и годы — пролежали в воде. Длительное пребывание в воде, во влажной почве, в присутствии подпочвенных вод или в специфических условиях (обилие солей и микроорганизмов) благоприятствует процессу образования жировоска. Такие условия в сочетании с аммиачными продуктами гниения препятствуют дальнейшему разложению мягких тканей — наступает процесс изменения, который благоприятствует более длительной сохранности этих тканей и образованию жировоска.

    Разложение тел жертв Катыни проявилось в разной степени и форме в зависимости от положения тела в могиле и как такового и по отношению к другим телам. Наряду с мумификацией в верхних пластах и у стенок могилы, в средних и нижних пластах был отмечен процесс влажного разложения с начальным или более далеко зашедшим образованием жировоска. В результате, соприкасающиеся трупы слиплись, были точно спаяны под действием затвердевшей трупной жидкости, а особенно — жирных кислот различной консистенции. Под влиянием давления трупы деформировались. Все это указывает на исконное, нетронутое положение тел.

    Нигде, ни непосредственно на трупах, ни на одежде не было обнаружено следов насекомых, относящихся к периоду захоронения; это доказывает, что казнь и захоронение происходили в холодное время года, когда еще не было насекомых.

    Причина смерти

    Установлено, что туловища жертв были сильно сдавлены, потому что, как правило, трупы лежали в могилах слоями (от 10 до 12 слоев). Грудная клетка была сплющена, живот сильно вдавлен, носы приплюснуты, мягкие части тела, включая половые органы, также сплющены. В общем, в большинстве случаев трупы находились в стадии образования жировоска, однако еще не завершившейся полностью.

    Исследованиями скелета было установлено наличие отверстий в черепах, произведенных выстрелом из огнестрельного оружия. В одном случае установлен удар штыком в грудную клетку, в других случаях — переломы челюсти. Эти повреждения вызваны ударами, нанесенными еще при жизни казненных.

    На основе вышеописанного процесса изменений, происходящих в мертвом теле, трудно точно определить дату смерти. Нам впервые пришлось исследовать такого рода массовые могилы, где сложенные вместе трупы зачастую оказывались слившимися в одну сплошную массу.

    До сих пор, как правило, публикации из области судебной медицины касались одиночных трупов. Но опыт профессора Орсоса из Будапешта показал, что череп трупа № 526 дает возможность установить дату смерти сравнительно точно.

    Имеется в виду «обызвествленно-затвердевшая многослойная корка на поверхности уже глинисто-унифицированной мозговой ткани». Орсос на основе соответствующих опытов и исследований указал на факт, что такой вид изменений не свойствен трупам, которые пролежали в земле меньше трех лет. Он констатировал такое же состояние мозга у ряда других трупов.

    Таким образом, наличие упомянутого образования, подтвержденное научным исследованием, позволило установить, что трупы покоились в земле уже ряд лет, по крайней мере три года.

    Изменения, происходящие в тканях трупов, в каждом отдельном случае зависят в большой мере от положения трупа, от рода почвы, ее состава и свойств, а также от насыщенности влагой. Ввиду этого, а вернее из-за отсутствия материала для сравнения, нельзя определенно решить априори, сколько времени трупы пролежали в земле. При оценке следственных материалов, особенно когда вопрос касается определения даты смерти жертв, крайне важно учитывать внешние обстоятельства каждого конкретного случая. Ввиду этого особое значение приобретают найденные документы и газеты, неоспоримо указывающие на весну 1940 года как на время казни.

    Чтобы замаскировать места захоронений, на могилах были высажены молодые сосенки. Научными исследованиями установлено, что это были пятилетние деревца, слабо развитые из-за плохой почвы и тени от больших сосен. Лабораторная экспертиза и исследования под микроскопом поперечного распила стволов этих сосенок показали равномерное развитие трех наружных годичных колец. Между этими кольцами и сердцевиной была обнаружена темная полоса, которая указывала, что деревца были пересажены три года назад. Так как те же самые методы заметания следов (посадка молодых березок и елей) применялись на старых могилах расстрелянных и захороненных в Катынском лесу советских граждан, этот факт, установленный применительно к могилам польских офицеров, исключает какое бы то ни было сомнение в отношении того, кем были убийцы и когда было совершено это преступление.

    Пули и стреляные гильзы

    Почти во всех случаях установлено, что причиной смерти катынских жертв был выстрел в голову (в затылок). Входное пулевое отверстие в исследованных черепах указывало на выстрел из пистолета калибра меньшего, чем 8 мм. Этот вывод был подтвержден наличием многочисленных пуль и гильз, которые были найдены на месте преступления. Удалось даже установить точный калибр — 7,65, так как в могиле № 2 был найден оригинальный патрон «Geco 7,65 D.» Поверхность этого патрона под действием гнилостной жижи была зеленовато-черного цвета, а у основания шейки гильзы он был покрыт жировой субстанцией (продукт трупного разложения) и зеленым налетом окиси меди. Это указывало на то, что с самого начала этот патрон лежал во внутреннем слое трупов. Кроме того, во многих случаях удалось найти и исследовать пули. Для казни применялись пистолетные патроны калибра 7,65, на что указывала маркировка торца гильз. Эти торцы во всех случаях были замаркированы штамповкой «Geco 7,65 D.», что совпадает с маркировкой неиспользованных патронов.

    Пистолетные боеприпасы этой марки, использованные в Катыни, многие годы производились на заводе Gustaw Genschow Co. в Дурлахе под Карлсруэ (Баден). В полученном от фирмы разъяснении указано на изменения в маркировке гильз пистолетных патронов за последние десять-пятнадцать лет. Маркировка патронов, найденных в Катыни, позволяет уверенно заключить, что боеприпасы, использованные для казни, были изготовлены в Дурхлахе в 1922-31 годах.

    Вследствие Версальского договора, в Германии не было спроса на боеприпасы, и фирма Геншов экспортировала пистолетные патроны в соседние страны — в Польшу, в прибалтийские государства и в Советский Союз (в довольно значительном количестве до 1928 года, а потом в более ограниченном количестве). Итак, тот факт, что на месте катынского преступления найдены патроны и гильзы немецкой продукции, вполне объяснен. Не исключено, что немецкие боеприпасы происходили не только из непосредственных поставок Советской России, но также из военных трофеев, захваченных Красной армией в восточной Польше в 1939 году.

    Выстрелы в упор

    Ввиду последовательного способа умерщвления и одинакового характера повреждения тела не подлежит сомнению, что выстрелы в затылок производились в упор. С помощью инфракрасного фотографирования под микроскопом и микрохимических исследований установлено, что оружие соприкасалось с целью, т. е. или с кожей жертвы, или с поднятым воротником шинели.

    Место и вид казни

    Кроме того установлено бросающееся в глаза постоянство места входа пули — в строго определенной области затылочной части головы, а также направления пулевого канала, следовательно, места выхода пули. Принимая во внимание огромное количество убитых выстрелом в затылок, можно с уверенностью утверждать, что казнь происходила по плану, серийно и совершалась опытными людьми. Найденные у края могилы «L» пистолетные гильзы позволяют считать, что жертвы почти наверняка расстреливались за пределами могил.

    Расстреливали ли их также в самих могилах в стоячем или лежачем положении? В одном случае, кроме выстрела в затылок, была обнаружена другая, рикошетная пуля, которая вдавила лишь наружную область теменной кости. Это позволяет предположить, что расстреливали и в самих могилах. В другом случае установлено: тело казнимого лежало лицом вниз, в фуражке, пуля прошла сквозь череп в направлении, обычном для выстрела в затылок (выход на лбу) и глубоко застряла в подкладке фуражки в районе козырька (в остальном фуражка оказалась неповрежденной). Эти два случая позволяют предположить, что выстрелы были сделаны в лежачего, притом в самой могиле (вывод возможный, но не обязательный). В первом случае можно было бы доказать, что стреляли в лежачего, если бы удалось точно установить место выхода пули у жертвы, убитой пулей, которая затем срикошетировала. Установить это оказалось невозможно, так как рикошетное попадание было обнаружено только после извлечения трупа из общей массы. Как правило, определить направление рикошета невозможно, но вполне допустимо, что этой пулей был убит человек, стоявший у самой могилы, и в виде шальной она попала в уже лежащее в могиле тело. Во втором случае предполагаемый выстрел в лежачего мог быть сделан и вне могилы, на общем месте казни.

    Остается решить, в каком положении расстреливались жертвы. Стояли ли они во весь рост или на коленях, а если стояли, то в каком положении была голова: нормальном или наклонном?

    Вскрытие трупов для установления пулевого канала показало, что при выстрелах в затылок оружие должно было быть направлено наискось, сзади и снизу. Учитывая это, а главное — локализацию выходных пулевых отверстий, представляется маловероятным, чтобы стреляли в людей, стоявших на коленях с опущенной головой. Прослеживая пулевой канал на основании мест входа и выхода пули, находим, что направление выстрелов при нормальном положении головы проходит от затылка к области лба под углом 45°. Отсюда можно заключить, что жертвам стреляли в затылок в стоячем положении, с нормальным положением головы, слегка лишь наклоненной. Два других палача с двух сторон поддерживали расстреливаемых под мышки. То обстоятельство, что головы у некоторых были прострелены дважды или даже трижды, можно объяснить именно тем, что расстреливаемого поддерживали в стоячем положении.

    Связывание

    В разных могилах у трупов лежащих лицом вниз, руки были связаны за спиной. В самой большой могиле «L» только у 5 % трупов руки оказались связанными; только у единичных трупов — в могиле № 2 и № 5. У убитых из могил № 4 и № 6 руки были связаны у всех без исключения; напротив, в этом, видимо, не было нужды, когда расстреливали людей, захороненных затем в могилах №№ 3, 7 и 8. Установлено, что руки были связаны преимущественно у молодых офицеров и прапорщиков, которые, вероятно, в противоположность старшим офицерам, оказывали сопротивление до последней минуты или же пытались бежать.

    Метод связывания бьет во всех случаях один и тот же, что указывает на опытную руку палача, возможно ту же, которая производила тысячи точных выстрелов в затылок.

    Руки жертв были связаны плетеным шнуром (фабричного производства, какой употребляется для занавесок или штор) толщиной 3–4 мм и длиной от 1,75 до 1,95 метра. Шнур для связывания складывался вдвое, а затем простым узлом он охватывал суставы рук между плечом и кистью и затягивался (следует точное описание). Петля была задумана так, что при попытке разъединить руки узел автоматически затягивался еще туже. Петли были с самого начала стянутыми и прочными. На это указывают следы от шнура, глубоко врезанные в покрытую жировоском трупную кожу между плечом и кистью руки.

    У большинства тел из могилы № 5 и в единичных случаях в других могилах, кроме обычного связывания рук, дополнительно были замотаны головы. Снятую с жертвы шинель или мундир набрасывали на голову, чтобы задняя часть шинели или мундира закрывала лицо, а полы одежды забрасывали на плечи и тыльную часть головы, пуговицы застегивали и крепко стягивали вокруг шеи таким же шнуром, какой употребляли для связывания рук. Средняя длина этой петли была всего лишь 11 см! Для связывания головы и рук употреблялись отдельные шнуры. Шнур, затягиваемый на шее, в большинстве случаев длиной в полтора метра. Свободный конец петли соединяли с узлом на руках. Таким образом, каждое движение при попытке освободить голову или руки автоматически затягивало петлю.

    В одном из исследованных случаев пространство между шинелью и головой жертвы было туго набито многосантиметровым слоем стружек. Исследование под микроскопом установило, что это были сосновые стружки. Тщательное исследование полости рта этой жертвы обнаружило стружки на небе, под языком и между зубами, хотя рот был закрыт, а кожа на щеках и на губах была в полной сохранности. Это свидетельствует о том, что голова жертвы была замотана перед расстрелом и что дыхание жертвы было затруднено. Во всех случаях, о которых идет речь, следовал один или два выстрела в затылок, и пули проходили сквозь натянутую шинель: это лишний раз подтверждает, что заматывание головы происходило при жизни жертвы. Судебно-медицинским исследованием установлено, что применяемые методы комбинированного связывания (особенно заматывания головы) причиняли жертвам предсмертные мучения.

    Тождественные способы связывания были установлены на многих трупах казненных русских, изъятых из могил в Катынском лесу. Так, например, было обнаружено тело советского гражданина с головой, замотанной овчинным тулупом, зашнурованным на шее, и со связанными руками. Отсюда можно неопровержимо заключить, что методы, применявшиеся при умерщвлении польских офицеров, были теми же, какие большевики применяли уже многие годы.

    Колотые раны

    При исследовании тела польского поручика Стефана Мейстера были обнаружены, наряду с нехарактерными, частично круглыми (с рваными краями) дырами в одежде, следы ударов штыком, безусловно граненым, какой употребляется в советской армии. Расследуя советские преступления в прибалтийских странах, мне неоднократно представлялась возможность наблюдать такие штыковые раны.

    Были обнаружены типичные следы ударов штыком на внутренней поверхности шинели, мундира, брюк, обеих рубах и на плечах жертв. Они были особенно многочисленны в области ягодиц и бедер. Штыковые ранения были весьма тщательно исследованы под микроскопом. Они заметно отличались от шрамов и повреждений ткани, которые могли произойти из-за неосторожного изъятия тел из могил с использованием неподходящих орудий.

    Можно, таким образом, утверждать, что у части катынских жертв были замотаны головы и связаны руки перед их умерщвлением выстрелом в затылок и что их гнали на место казни, причиняя им одновременно физические мучения ударами штыка.

    Итоги расследования

    1. До сих пор, в результате расследования преступления в Катынском лесу, было изъято из массовых могил 4143 трупа офицеров польской армии, из которых 2815 (67,9 %) удалось идентифицировать. По санитарно-полицейским причинам (жара, мухи) 3 июня 1943 года эксгумацию пришлось приостановить. Дальнейшее значительное число жертв ждет еще своей очереди изъятия из могил, опознания и исследования.

    2. На месте было идентифицировано: два бригадных генерала, 2250 офицеров разных воинских званий, 156 врачей и ветеринаров, 406 офицеров неустановленных чинов, прапорщиков и рядовых, один военный священник. Опознание остальных на основе найденной на трупах корреспонденции и иных вещей продолжается.

    3. Все трупы были одеты в хорошо пригнанные польские мундиры, по которым в большинстве случаев можно было распознать звание. Кроме орденов и других наград, личных вещей, документов, сувениров, писем, записных книжек — на телах были многочисленные предметы военного снаряжения. Трупы из могил №№ 1–7 были в зимней одежде, а в могиле № 8 — в летней.

    4. Исследование трупов не установило никаких признаков, которые указывали бы, что причиной смерти была болезнь. Кроме единичных случаев, где нельзя было обнаружить следов выстрела, всюду был установлен типичный выстрел в затылок из пистолета калибра 7,65. Это подтверждают стреляные гильзы и пули (иногда оставшиеся в теле жертвы), а также один неиспользованный патрон, найденный на месте преступления. Выстрелы производились в упор. У многих трупов был отмечен выстрел в затылок сквозь поднятый воротник шинели. Факт выстрелов в упор был установлен с помощью новейших методов исследования.

    5. По всей вероятности, казнь происходила за пределами могил.

    6. У значительного числа жертв руки были связаны за спиной. Другим жертвам (особенно из могилы № 5) перед казнью закидывали шинели на голову, а в пространство между шинелью и лицом плотно набивали стружки. Судебно-медицинские эксперты считают, что ряд приемов определенно указывает на стремление доставить жертвам лишние мучения.

    7. В целом ряде случаев были также установлены ранения четырехгранным советским штыком, которые были несомненно нанесены перед казнью. Вероятно, жертв подгоняли штыками к месту казни.

    8. Обнаруженный во многих случаях перелом нижней челюсти доказывает истязание жертв — удары наносились перед казнью кулаком или прикладом винтовки.

    9. Стереотипный выстрел в затылок, как и единообразное связывание рук и заматывание головы, бесспорно свидетельствуют о профессионализме палачей.

    10. Трупы находились в различных стадиях разложения: у незначительного их числа было отмечено обнажение скелета и частичное явление мумификации не прикрытых одеждой частей тела (это относится к трупам из верхних слоев могил). В основном же обнаружен процесс образования на них жировоска, сопровождающийся проникновением жира в одежду.

    11. В начальной стадии разложение трупов происходило независимо от характера почвы; однако позднее (это особенно касается образования жировоска и сохранности внутренних органов) разложение постепенно замедлялось кислой реакцией почвы. С другой стороны, процесс разложения трупов вызвал характерные (химические и структурные) изменения почвы. Это явление неопровержимо доказывает, что тела пролежали несколько лет в одном и том же месте и в том же положении.

    12. Следственными материалами (в том числе — документами) и показаниями свидетелей (русских — жителей окрестных деревень) установлено, что трупы пролежали в данном месте 3 года. Обнаруженные при вскрытии патолого-анатомические изменения, равно как и другие итоги следствия, полностью подтверждают этот вывод.

    13. Умерщвление, а затем захоронение трупов происходило в прохладное время года, когда не было еще насекомых. Найденные на трупах документы, письма, записки и газеты указывают на то, что офицеры были убиты в марте, апреле и мае 1940 года».


    Приложение 16. ЕЩЕ РАЗ О СОВЕТСКИХ СВИДЕТЕЛЯХ


    Рассматривая сообщение советской комиссии, мы не останавливались на целом ряде показаний советских свидетелей, которые касаются разных обстоятельств дела и которые вошли в это сообщение. Мы несколько раз высказывали наше мнение о показаниях советских граждан, проживающих в орбите советской власти. Тут следует добавить, что если в некоторых случаях и возникала полемика относительно показаний свидетелей, то она не ставила своей целью подрывать доверие к их показаниям, а лишь к содержанию самого сообщения. Судебно-следственная процедура в СССР такова, что она не только не гарантирует подлинность показаний свидетелей, но и никого не убеждает, что люди, фигурирующие в этой процедуре в качестве свидетелей, действительно существуют. То есть — не исключено, что какая-нибудь Михайлова или Конаховская существуют на самом деле, но точно так же они могут и вовсе не существовать. А если они и существуют, то могут давать те или иные показания, могут молчать или рассказывать, но только то, что им соответствующие советские власти прикажут рассказывать. О том, насколько эта система распространена и общеизвестна в СССР, может свидетельствовать огромное количество примеров, взятых из техники советского правосудия. В иных случаях эта система поистине смехотворна и доводит до абсурда. Несколько таких примеров можно привести из нашумевших во всем мире до войны так называемых «московских процессов», когда обвиняемые сознавались в совершении преступных деяний, физически невозможных. Например:

    «Обвиняемый Давид указал в качестве места будто бы состоявшейся встречи с Троцким несуществующую гостиницу в Норвегии. Натан Лурье получал инструкции от не существовавшего еще в 1932 году Гестапо, а Берман составлял заговор в 1932 году вместе с умершим за семь лет до этого русским эмигрантом. Подобный разговор с покойником вел при почти аналогичных обстоятельствах профессор Рамзин, а Пятаков летел на самолете-привидении из Берлина в Осло. Суд не оспаривал этих показаний. В январе 1937 года обвиняемый Лифшиц произнес без запинки, что в течение пяти лет, т. е. с 1932 по 1936 год, он подготовил 10 380 железнодорожных катастроф — по пять ежедневно! Подобные показания можно цитировать бесконечно». (См. «Sprawiedliwosc Sowiecka.» Wlochy 1945. Стр. 58–59.)

    Если в Советском Союзе такие показания дают обвиняемые, которым в сущности уже нечего терять, то чего же можно ожидать от свидетелей, которые могут потерять жизнь в случае, если они дадут неугодные для властей показания?

    Итак, для советского судопроизводства нет ничего невозможного, и не следует думать, что это всего лишь досадная опечатка в отчете, когда читаешь, что свидетель (впрочем, вероятно, мифический) Егоров рассказывает в марте о том, что происходило в апреле (см. выше). В советском судопроизводстве такое явление вполне допустимо.

    Нет никакого основания предполагать, что показания всех других свидетелей, упомянутых в сообщении советской комиссии, заслуживают большего доверия, чем показания свидетеля Егорова.