Комментарии


Документ № 1

После февральско-мартовского (1937 г.) Пленума ЦК ВКП(б), постановившего резко усилить борьбу с «вредительством» и т. н. участниками правотроцкистской организации во всех сферах жизни советского общества, начались аресты среди высших руководителей партийного и советского аппаратов. Краткое изложение показаний наркома связи СССР А. И. Рыкова, заместителя председателя СНК СССР и председателя Комиссии советского контроля Н.К. Антипова и первого секретаря ЦК КП Узбекистана А. И. Икрамова свидетельствуют о постоянном стремлении Н.И. Ежова представить В.И. Сталину разнообразные ответвления всеобъемлющего заговора.

На июньском (1937 г.) Пленуме ЦК ВКП(б) он перечислил основные раскрытые НКВД за предшествующие 3 месяца «антисоветские фашистские» формирования: 1. Военно-фашистский заговор в Красной Армии (руководитель Тухачевский). 2. Право-фашистский заговор в НКВД (Ягода). 3. Кремлевская право-фашистская группа заговорщиков (Енукидзе). 4. Шпионская организация ПОВ (Уншлихт, Логановский и др.). 5. Польская группа нацдемов в Белоруссии (Голодед и Червяков). 6. Антисоветская правотроцкистская группа в Азово-Черноморском крае и Орджоникидзевской области во главе с Шеболда- евым, председателем крайисполкома Пивоваровым и др. (По мнению Ежова, в АЧК троцкисты и правые объединились с антисоветскими казачьими и партизанско-повстанческими формированиями.) 7. Антисоветская правотроцкистская группа в Восточной Сибири во главе с бывшим первым секретарем крайкома Разумовым. 8. Правая антисоветская группа на Урале, возглавляемая первым секретарем Свердловского обкома Кабаковым. 9. Антисоветская право-фашистская группа в Западной области под руководством секретаря обкома Румянцева. 10. Правотроцкистская группа заговорщиков на Дальнем Востоке во главе с председателем крайисполкома Крутовым и др. 11. Организация правых в Западной Сибири, объединившая партизанско-повстанческие кадры среди спецпереселенцев. 12. Антисоветская казачья организация в Оренбургской области во главе с председателем облисполкома Васильевым и председателем горсовета Кашириным. 13. Вредительская правотроцкистская группа в органах Наркомзема и Наркомсовхозов. Венчал пирамиду заговоров т. н. «объединенный центр центров», в котором главная роль отводилась Рыкову и Бухарину (Петров Н., Янсен М. «Сталинский питомец» — Николай Ежов. М.: РОС- СПЭН, 2008. С. 293–295.)

О том, что данные показания были результатом целенаправленных действий следователей НКВД, получавших указания вышестоящих начальников, остались документальные свидетельства. Летом 1938 г. 28-летний оперработник Секретно-политического отдела ГУГБ Церпенто, сделавший стремительную карьеру, написал наркому о подозрительном поведении заместителя начальника отдела

А. Р. Стромина. Когда Церпенто допрашивал Рыкова, тот указал ему на странности в работе следователей: один берет показания, другой не считает их важными и не берет. В этой связи Церпенто вспоминал, что долгое время при упоминании фамилии Антипова никто не вносил ее в протоколы допросов. Лишь после того, как начальник отдела Литвин дал соответствующее указание, эти показания были зафиксированы. Церпенто «разоблачал» своих сослуживцев и писал о протоколах допроса наркома коммунального хозяйства Н.П. Комарова, которые от начала и до конца были сочинены Строминым.

Тем временем следователи ГУГБ НКВД постоянно находили все новые формы заговорщической деятельности и представляли Сталину «комаровско-лобов- скую» группировку, состоявшую из членов и кандидатов ЦК ВКП(б), а после ареста 28 июня Сулимова — «сулимовско-антиповскую» группу.

Сталин руководствовался своими соображениями и решил выкорчевать все проявления оппозиционности. Любые неформальные встречи партийно-советской номенклатуры, в ходе которых обсуждался курс внутренней и внешней политики страны, он рассматривал как покушение на его власть, как заговор.

В сводке приведены показания Антипова, Рыкова, Сулимова по проблемам национально-государственного устройства страны. Существенным фактором внутриполитического развития СССР являлся постоянно присутствовавший аспект возможного раздробления Советского Союза на ряд независимых государств, поэтому положение в союзных и автономных республиках становилось предметом особого внимания органов государственной безопасности.

Сталин тщательно отмечал моменты, которые свидетельствовали о любых попытках нарушить сложившиеся национальные отношения, упоминания о повышении роли национальных республик, укреплении национального суверенитета, предоставлении больших прав и самостоятельности нациям в составе СССР. Жесткая расправа с руководителями партийных и советских органов СССР и РСФСР распространилась и на национальные республики, автономные области. Однако здесь имелась своя специфика, заключавшаяся в том, что, наряду с обвинениями в участии в т. н. правотроцкистских формированиях, на первый план выдвигалось обвинение о создании различных националистических организаций. Типичными проявлениями «контрреволюционных замыслов» являлись попытки образования самостоятельных национальных государств с выходом из состава СССР при поддержке иностранных правительств.

Еще 8 июня 1937 г. на места был разослан циркуляр ГУГБ НКВД СССР о работе по антисоветским тюрко-татарским националистическим организациям. В циркуляре приводились уже обобщенные данные о том, что за последнее время в восточных национальных республиках и областях (Азербайджан, Крым, Татария, Узбекистан, Таджикистан, Казахстан) значительно возросла активность националистических элементов, ведущих подпольную антисоветскую деятельность. К ним относились бывшие представители партий и общественных движений: «Алашорда» в Казахстане, «Муссават» в Азербайджане, «Милли-Фирка» в Крыму, «Милли-Иттихад» в Узбекистане. В циркуляре отмечалось, что все эти националистические организации ставили своей целью вооруженное отторжение национальных республик от СССР и создание единого тюрко-татарского государства. К началу июня 1937 г. бывших участников этих партий и движений арестовали (ЦА ФСБ Ф. 66. On. 1. Д. 413. Л. 377).

Важно отметить, что в процессе пресечения националистических тенденций упор был сделан именно на укрепление централизованного управления при игнорировании специфики конкретного национального образования. Фактически любые проявления национального самосознания рассматривались как проявления антисоветского националистического подполья. Об этом убедительно свидетельствует то, что руководителям региональных комитетов партии вменялось в вину недопонимание проблем национального строительства.

Упомянутый выше циркуляр ГУГБ НКВД СССР явился конкретным планом для местных управлений госбезопасности в борьбе с т. н. националистическими элементами. В нем утверждалось, что националистические организации осуществляют «захват руководящих постов в партийно-советском аппарате в целях расширения фронта борьбы с ВКП(б) и советской властью», поэтому на эту категорию номенклатуры было обращено особое внимание.

Документ № 2

С лета 1937 г. Сталин санкционировал проведение массовых «национальных операций». Все началось с немцев и поляков. Затем репрессии распространились на представителей национальностей практически всех граничащих с Советским Союзом государств. Под ударом оказались как граждане, так и не граждане СССР, проживавшие на советской территории.

В конце октября 1937 года был арестован венгр Ю.С. Бошкович (см. Док. № 24). В 1915 г. он, врач по специальности, был взят в плен под Перемышлем. Активно участвовал в революционных событиях в России, служил в Красной Армии помощником батальонного врача и спас жизни многим красноармейцам, в 1920 г. был награжден орденом Красного Знамени. С учетом его заслуг и знания иностранных языков в 1923 г. он был назначен консулом СССР в Кенигсберг, одновременно являлся резидентом ИНО ОГПУ. Однако следователи изобразили его деятельность в этот период как предательскую. Он якобы давал дезинформационные сведения по военному гарнизону и был завербован германской разведкой. В дальнейшем Бошкович перешел на работу в Наркомат внешней торговли. К этому времени были расстреляны зам. наркома внешней торговли М.А. Лога- новский, обвиненный в участии в подпольной организации Польской организации войсковой, бывший председатель правления Всесоюзного объединения по торговле с иностранцами (Торгсин) К.А. Сташевский, до ареста торгпред СССР в Испании. С 1932 г. Бошкович был заместителем председателя Торгсина. Неудивительно, что появились новые обвинения. Из-за того, что торгсиновские магазины неравномерно снабжались товарами, государство недополучало ценности и валюту. Но сбои в работе Торгсина объяснялись сознательным вредительством (ЦА ФСБ России. АСД Р-9323).

Трагически сложилась и судьба инженера Военно-воздушной академии Г. Ти- шауэра, немца по национальности (см. Док. № 17). Он работал в нелегальном аппарате Компартии Германии и из-за опасности провала по решению ЦК КПГ в январе 1936 г. был переправлен в СССР. Но обстановка в стране изменялась. В феврале 1936 г. было принято постановление ЦК ВКП(б) «О мерах, ограждающих СССР от проникновения шпионов, террористических и диверсионных элементов». Вскоре началась проверка политэмигрантов. В первую очередь репрессии обрушились на польскую и германскую компартии. В сентябре 1937 г. Тишауэр был арестован и бездоказательно обвинен в передаче сведений о работе нелегального аппарата КПГ политической полиции (ЦА ФСБ России. АСД Р-48399).

В ноябре 1937 года был арестован Г.И. Вальден (см. Док. № 15). Родившийся в Польше, что являлось компрометирующим обстоятельством, сын царского чиновника, Вальден получил до революции классическое образование. Он окончил гимназию в Одессе и юридический факультет Петербургского университета. Принимал участие в укреплении советской власти, служа в 1919 г. политотделе Балтийского флота. Окончил Академию им. Фрунзе. Затем продолжил службу в Наркомате иностранных дел. Элиава формировал полпредство в Иране, куда и был взят Вальден, поскольку прекрасно владел восточными языками. В Энзели он познакомился с председателем РВС Персидской армии Б. Мдивани, который в дальнейшем нелестно отзывался о Сталине. (Впоследствии это знакомство стало для следователей хорошим доказательством связей Вальдена с «антипартийными контрреволюционными» элементами.) Затем по распоряжению члена Кавбюро С. Орджоникидзе Вальдена направили в распоряжение ЦК компартии Ирана. Он принимал участие в Энзели в восстании, после его поражения сидел в тюрьме, был освобожден и работал секретарем у полпреда в Тегеране Б.З. Шу- мяцкого, уже репрессированного к моменту ареста Вальдена. Консулом Германии в Тегеране был Зоммер, и следователи «констатировали», что в 1923 г. Валь- ден был завербован германской разведкой. При обыске в его доме были обнаружены несколько секретных чертежей, и этого было достаточно, чтобы обвинить его в подготовке к передаче их иностранным разведкам. С английской разведкой его якобы связал член компартии Ирана Мирза Хан Решти (ЦА ФСБ России. АСД Р-24102).

Немец по национальности, председатель Всесоюзного общества «Интурист» В.А. Курц, арестованный 3 ноября 1937 г., обвинялся в принадлежности к правотроцкистской террористическо-шпионской организации (см. Док. №.1). В России он жил еще с дореволюционных времен, работал на нефтяных промыслах товарищества Братьев Нобиле в Баку. В 1915 г. после начала 1-й мировой войны был выслан в Казань. В 1919 г. стал Председателем Центрального совета рабочих и солдатских депутатов австрийских военнопленных. Затем был членом бюро немсекции ЦК РКП(б). С 1924 г. председателем СНК Республики немцев Поволжья. С 1929 г. заместитель наркома просвещения РСФСР. Уже с 1927 г. следователи отметили его контакты с представителями Германии, посещавшими Республику немцев Поволжья. После ареста руководящего состава АССР НП следователями была «создана» контрреволюционная организация, представлявшая собой филиал фашистской партии в СССР. Курц «изобличался» как представитель центрального руководства этой организации. Для убедительности обвинения использовались факты поездок Курца в Германию по делам «Интуриста». В процессе одной из поездок он якобы встречался с Геббельсом, от которого получил указания о проведении фашистской работы. В ходе реабилитации в 1956 г. все эти обвинения признаны несостоятельными (ЦА ФСБ России. АСД Р-0154).

28-летний младший специалист авиашколы в г. Люберцы Московской области эстонец А.Ю. Саккарт был арестован в конце октября 1937 г. (см. Док. №. 2). Выходец из крестьянской семьи, он был направлен Ульяновским отделом народного образования на рабфак эстонского факультета Ленинградского университета. Затем он учился в Ленинградском институте механизации и электрификации. Окончил Международную ленинскую школу по линии Коминтерна и был направлен на подпольную работу в Эстонию (1932–1935). После возвращения изъявил желание стать летчиком. В Эстонии он один раз был задержан политической полицией и отпущен. Этот арест стал основанием для обвинения его и других лиц эстонской национальности в том, что они были завербованы эстонской разведкой. После ареста в сентябре 1940 г. комиссара политической полиции г. Тарту Р.Г. Бахмана и захвата документальных материалов никаких данных о сотрудничестве Саккарта с эстонской политической полицией обнаружено не было (ЦА ФСБ России. АСД Р-24845).

Документ № 3

Монгольская народная республика являлась форпостом СССР на границе с Китаем и плацдармом для отражения возможной японской агрессии. Советское руководство оказывало Монголии военную помощь. По линии Наркомата обороны, Разведупра и НКВД в стране находились советники, которые способствовали укреплению военного потенциала МНР, проводили разведывательную работу с ее территории, а также в условиях кампании шпиономании совместно с МВД Монголии осуществляли поиски «контрреволюционных» элементов.

Арест советского военного советника, инструктора штаба МНРА Шумовича был не первым в ходе начавшихся в 1937 г. репрессий среди сотрудников Наркомата обороны, РУ РККА, НКИД, НКВТ, работавших в Монгольской народной республике (см. Док. № 34). Шумовичу были предъявлены обвинения во вредительстве в монгольской авиации, подготовке групп военнослужащих проя- понской ориентации, подробном информировании о советской группировке- войск в Монголии японских спецслужб.

8 августа 1937 г. по обвинению в участии в антисоветском военном заговоре и шпионской деятельности в пользу Японии был арестован полпред в Монголии

В.Х. Таиров (Тер-Григорян). В 1920-е гг. он был помощником начальника РУ РККА. Тесное сотрудничество с Гамарником в ОКДВА с 1932 г., где он был членом Реввоенсовета, Путной, Сангурским, Л.Н. Аронштамом и другими руководящими военными, партийно-советскими работниками стало компрометирующим фактом, основанием для ареста. Таиров подготавливался для процесса по правотроцкистскому блоку, допрашивался Вышинским, но затем был отведен.

В августе 1937 г. на очных ставках с Сангурским, АЮ. Валиным, начальником Разведотдела ОКДВА, в присутствии Ежова Таиров пытался опровергнуть вымышленные обвинения. Затем он все признал. 9 сентября того же года он отказался от данных показаний и заявил о том, что оговорил многих невинных людей. Но его дело вел один из самых жестоких сотрудников НКВД Ушаков-Ушимирский, который в прямом смысле выбивал показания из арестованных. С учетом разнообразных предшествующих мест службы полпреда Таирова в ходе допросов затрагивались проблемы, касавшиеся всех направлений советской политики в МНР.

В области торговых отношений с Монголией была придумана группа Г.Я. Сокольникова и торгпреда в Монголии Биркенгофа. Целью их деятельности, по мнению следователей, было постоянное сокращение ввоза товаров в Монголию. По сведениям резидентуры Иностранного отдела ГУГБ НКВД СССР в Монголии, проводником «линии Сокольникова» во внешней торговле являлся заместитель торгпреда Старозум. Вместе с торгпредом СССР в этой стране Биркенгофом они якобы составили заниженный план завоза товаров, что привело к товарному голоду в МНР. Одновременно Сталину сообщалось, что Старозум привез с собой немецкое издание Л. Троцкого «Моя жизнь», имеет родственников в Польше, с которыми ведет переписку (Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД.1937–1938. М., 2004. С. 220). По итогам сообщения Сталин приказал арестовать Старозума.

Такие примеры должны были обосновать причины недовольства монгольского населения низкими закупочными ценами на шерсть, кожу и мясо и высокими на промтовары из СССР. Неспособность обеспечить Монголию необходимым ассортиментом товаров (а поставляемые мука и крупы не являлись для местного населения основными продуктами питания) объяснялось вредительством.

Таиров обвинялся в том, что по заданию Гамарника он добивался ослабления влияния СССР на Монголию, поэтому его политика была направлена на усиление недовольства местного населения и поддержку группировки Гендуна-Демида.

В конце 1936 г. в Монголию была переброшена мотомехбригада, но из 70 танков из-за поломок дошла только половина. Руководство ЗабВО, на которое была возложена задача по материальному обеспечению и инспектированию советских частей в Монголии, отмечало их плохое состояние из-за отсутствия обмундирования, запчастей для автотехники.

В обеспечении боеготовности Монгольской Народно-Революционной армии (МНРА), численность которой составляла 11 тысяч командного состава и цири- ков, присутствовали те же недостатки. Не в полной мере поступали из СССР обмундирование, запасные части для механизированных подразделений. При переброске монгольской 7-й дивизии в другой район не были подготовлены казармы для цириков, в результате чего зимой 1936–1937 г. в дивизии умерло около 300 человек. В 1936 г. в продовольственном обеспечении цириков МНРА пришлось пойти на сокращение мясного пайка с 1 килограмма до 800 граммов, а затем и до 650 граммов. Все это вызывало рост дезертирства из армии.

Советник полпредства В.Х. Тарханов был тесно связан с Таировым. Они вместе были направлены в Китай для поддержки революционного движения, откуда вернулись в 1927 г. На XV съезде он был исключен из партии в числе «75», отправлен работать инспектором по линии губотдела народного образования в Архангельск. Учился в институте Красной профессуры. С 1932 г. служил в Разведывательном управлении РККА. В разведотделе ОКДВА занимался информационной работой и анализировал состояние японской армии. В 1934 г. после убийства С.М. Кирова, когда начались репрессии против сторонников Г.Е. Зиновьева, находился на грани ареста. На помощь Тарханову пришел Таиров, устроивший его в советское полпредство военным советником. В июне 1937 г. Таиров узнал о шифртелеграмме Сталина, направленной советнику по линии НКВД Чопяку, о немедленном аресте Тарханова и его отправке самолетом под конвоем в Москву. 7 июня Таиров послал на имя Сталина шифртелеграмму, содержание которой можно рассматривать как попытку повлиять на решение об аресте. Таиров отмечал, что о работе Тарханова он лично докладывал Сталину и считает, что тот порвал с троцкизмом.

Встреча Таирова со Сталиным в присутствии Ворошилова действительно состоялась 3 апреля 1937 г. В ходе беседы обсуждались проблемы советской политики в Монголии. Сталин уточнял позицию Демида, выяснял, не являлась ли она проя- понской. Таиров пытался развеять его сомнения. Полпред получил конкретные указания о необходимости приблизить войска к границе, увеличить количество колодцев в безводных районах. Обсуждались и вопросы военного сотрудничества. Первоначально Сталин говорил о том, что готов компенсировать четверть расходов всего военного бюджета Монголии. Таиров указал, что такая сумма будет меньше, чем помощь в настоящее время. В ответ Сталин согласился увеличить расходы до одной трети при условии увеличения монгольской стороной поставок кожи и шерсти. Речь шла и об увеличении количества самолетов И-16. Сталин поделился с Таировым своими мыслями о дальнейшем развитии отношений с Монголией. Сообщил, что наступление на Хинган не планируется. МНР не будет присоединена к СССР, поскольку это приведет к иждивенческим и антисоветским настроениям. Нам нужен только плацдарм, а это требует оказания помощи Монголии.

Помня эту доверительную беседу со Сталиным, Таиров решил обратиться к нему и в косвенной форме попытаться защитить Тарханова. В шифровке он отмечал рост недоверия со стороны монгольского руководства после московских процессов и расстрела торгпреда Биркенгофа. И далее подчеркивал, что «если все же требуется его арест, то целесообразно под предлогом проверки партдоку- ментов отозвать, чтобы монголы не догадались». После получения подтверждения об аресте Тарханова в письме Ворошилову предложил арестовать его не в Улан-Баторе, а на границе с СССР. Он прекрасно понимал, что скоро последует и его арест (ЦА ФСБ России. АСД Р-4680. Т. 1. JI. 261–264).

В декабре 1937 г. был арестован представитель РУ РККА в Монголии АС. Не- миров (см. Док. № 3, 6). В справке на арест отмечалось, что отец жены был дьяконом. Немиров обвинялся в том, что через него шла передача секретных данных японской разведке, а агентура Разведуправления в количестве 37 человек была выдана спецслужбам Японии. Все это стало основанием для вынесения смертного приговора. Ранее решением ОСО НКВД был приговорен к высылке его брат Г.С. Немиров.

Документ № 4

Одним из направлений репрессивной политики стало преследование старых большевиков, которые боролись еще за свержение царизма и установление советской власти, но оказались как-то связаны с осужденными оппозиционерами.

Член ВЦИК, Председатель ЦК профсоюза работников резинотехнической промышленности Е.Н. Егорова-Лепинь, латышка по национальности, имела значительный стаж революционной деятельности. Член партии большевиков с 1911 г., она в ссылке в Иркутской губернии познакомилась с будущими руководителями ленинградской партийной организации. В 1920-е гг. стала секретарем 1-го Городского района (при секретаре ленинградского губкома П.А. Залуцком). Возглавляла партийную организацию крупнейшего завода резинотехнической отрасли «Красный треугольник». На XIV съезде партии поддержала позицию Зиновьева. После снятия Г.Е. Зиновьева со всех постов Егорову-Лепинь также отстранили от партийной работы и направили на партийную учебу. В 1929 г. возглавила профсоюз работников швейной промышленности. В ее уголовном деле содержались конкретные обвинения, связанные с созданием дефицита швейной продукции в стране, плохих бытовых условий для работников отрасли. Упоминался факт отсутствия на Витебской швейной фабрике водопровода, высокий травматизм на предприятиях. С 1934 г. Егорова-Лепинь возглавляла профсоюз работников резинотехнической промышленности, соответственно именно она оказалась виноватой в том, что в течение 1935–1936 гг. в Москве и Ленинграде не было построено ни одного жилого дома. Кроме того, «выяснилось», что вместе с руководством Главного управления резиновой промышленности она выступала против производства синтетического каучука в стране и ратовала за его закупки за рубежом. Но главное обвинение — принадлежность к «контрреволюционной зиновьевской группе» (ЦА ФСБ России. АСД Р-9815).

В январе 1938 г. был арестован бывший начальник отдела абразивной промышленности Главстанкоинструмента М.П. Владимиров (см. Док. № 5). В 1921 г. вместе со Шляпниковым, Медведевым и Коллонтай он входил в группу «Рабочей оппозиции». После того как XX съезд партии осудил их взгляды, он отошел от политической деятельности. В процессе следствия он честно сообщил, что иногда встречался с бывшими соратниками, но в разговорах дело дальше критики курса большевистского руководства не шло. Однако следователи заставили его «признаться» в том, что между Шляпниковым, Бухариным и Рыковым было достигнуто соглашение о совместной деятельности для подготовки убийства Молотова. Часто используемое бездоказательное утверждение об участии в подготовке террористического акта давало основания для вынесения смертного приговора (ЦА ФСБ России. АСД Р-4480. Л. 31).

Документ № 5

В феврале в показаниях Грязнова, Белова и других командующих округами подозрительно одновременно стала появляться фамилия бывшего инспектора кавалерии РККА, а с 1937 г. командующего МВО маршала С.М. Буденного. В конце января 1938 г. Ежов направил Сталину заявление помощника инспектора кавалерии комбрига Б.К. Верховского. Сталин разослал его руководству наркомата обороны, в т. ч. и Буденному. Верховский отмечал, что Буденный в бытность инспектора кавалерии окружил себя группой особо приближенных к нему офицеров, которые всячески восхваляли его как выдающегося командира 1-й Конной армии, незаслуженно отстраненного от руководства Красной армией. В его окружении присутствовали и бывшие офицеры царской армии. Среди участников заговора Верховский назвал также арестованных командира казачьего корпуса комкора И.Д. Косогова, помощников инспектора кавалерии РККА полковника Л.З. Федоренко, комбрига А.Г. Голикова (АП РФ. Ф. 3. Оп. 24. Д. 331. Л. 46–53).

В феврале 1938 г. Сталин получил заявление Великанова, в котором подробно описывалось недовольство Буденного недооценкой его заслуг перед государством. Буденный считал незаслуженным прославление Ворошилова как выдающегося полководца, который не мог идти в сравнение с ним — подлинным героем Гражданской войны. При этом Великанов отметил, что всякая критика в адрес Ворошилова прекратилась после того, как Буденный в 1935 г. получил звание Маршала. С этих пор он, наоборот, стал всячески подчеркивать выдающуюся роль Ворошилова (ЦА ФСБ России. АСД Р-23534 Т. 2. JI. 1–3).

13 февраля Ежов направил Сталину заявление арестованного адъютанта Буденного полковника М.М. Аквилянова. Сталин, в свою очередь, разослал его Ворошилову, его заместителям и Буденному. В подготовленном следователями НКВД заявлении утверждалось, что Буденный слаб к лести, любит, когда его хвалят, называют самородком, которому нужен больший размах в работе. Информация из заявления Аквилянова о том, что окружение Буденного состоит из «белогвардейцев и офицеров царской армии», абсолютно совпадает с утверждениями Верховского и Великанова (АП РФ Ф. 3. Оп. 24. Д. 323. JI. 9—18).

Таким образом, в феврале 1938 г. возникала реальная угроза ареста Буденного. Сталин, прочитав показания Аквилянова о том, что он знакомился с секретными документами партии и правительства, которые получал Буденный, дал указание: «Не посылать больше Буденному секретных материалов». 20 февраля и 14 марта Буденный был на приеме у Сталина в Кремле. Очевидно, заслуги в годы Гражданской войны, заступничество наркома обороны и благосклонность Сталина сохранили жизнь командующему 1-й Конной армией.

Документ № 6

В августе 1936 г. правительство приняло решение о развертывании строительства дирижаблей. Однако на 1 июля 1937 г. из 22 миллионов рублей было освоено лишь 3 миллиона. Это было связано в первую очередь с проблемами дирижаблестроения, которое в тот период все же не являлось первоочередной задачей. Но это стало рассматриваться как результат сознательного торможения, направленного на срыв плановых заданий, т. е. как результат вредительских действий руководства.

5 февраля 1938 г. был арестован начальник управления воздухоплавания ГВФ

B. Ф. Куц.' Протокол его допроса от 13 февраля был направлен Сталину. Тот внимательно прочитал материал и дал указание арестовать второго секретаря парткома ГУ ГВФ, которого Куц назвал как участника «вредительской» организации в системе Гражданского воздушного флота: «Т. Фриновскому. Арестован ли второй секретарь парткома аэрофлота Баранов. Надо арестовать» (АП РФ. Ф. 3. Оп. 24. Д. 335. JI. 108). Секретарь парткома Н.В. Бабушкин был уже арестован (см. Док. № 39): После 1936 г. дирижаблестроение было передано в Наркомат оборонной промышленности, при этом эксплуатационные мероприятия были оставлены за Гражданским воздушным флотом. Поэтому Куц доказывал, что дирижаблестроительному заводу № 207 передали эллинг и производственные мастерские, а в итоге это не позволило в полной мере завершить строительство центрального порта в городе Долгопрудном и под Свердловском.

5 февраля 1938 г. в 19 км от Кандалакши потерпел катастрофу дирижабль В-6. Из 19 человек экипажа 13 человек погибли, 3 были легко ранены, а 3 человека остались невредимыми. 7 февраля утром оставшиеся в живых члены экипажа были найдены.

В протоколах допросов В.Ф. Куца и директора завода № 207 комбрига

C. Г. Хорькова речь шла, главным образом, о причинах катастрофы. Перелет по маршруту Москва — Мурманск — Москва дирижабля В-6, построенного в 1934 г., рассматривался как подготовительный для дальнейшего участия экипажа в спасении папанинцев.

При расследовании обстоятельств катастрофы выяснились подробности подготовки перелета. Вылет был задержан на 7 часов. Потребовалось устранять неполадки в радиоаппаратуре, неисправности в моторе. Специальное арктическое оборудование было подготовлено НКВД. Плохие погодные условия не позволили сразу вывести дирижабль, и потребовалось привлечь военнослужащих одной из частей НКВД. Обнаружились неполадки в коллекторе для перекачки газа из газгольдеров в оболочку дирижабля. Подготовка к полету, таким образом, проводилась в спешке, что не могло не отразиться не ходе полета.

Обвинения были выдвинуты и против Ткачева, который якобы не давал средств на строительство эллинговых площадок, а в отношении Туполева, директора завода Хорькова, Куца, Баранова отмечалось, что вся их работа расценивалась как подрывная, направленная на срыв отечественного дирижаблестроения (ЦА ФСБ России. АСД Р-39279)

Документ № 7

Важнейшим направлением репрессивной деятельности органов госбезопасности зимой 1937/1938 г. стало проведение т. н. латышской операции. После принятия меморандума № 49990 от 30 ноября 1937 г. о ее развертывании во всех управлениях НКВД начался поиск латышей, прежде всего в отраслях промышленности и учреждениях, имевших важное значение для обороны страны.

Первоначально как в центре, так и на местах сотрудники госбезопасности старались выявить руководителей. Из различных регионов в центр посыпались шифртелеграммы, в которых речь шла о раскрытии латышских «контрреволюционных» организаций. Начальники управлений НКВД стремились показать свое первенство в разоблачении латышского заговора. В НКВД СССР было решено, что «существует» главный центр, куда входят крупные деятели страны, а на местах функционируют ответвления заговорщической террористической организации. «Обнаружение» центра в лице высокопоставленных руководителей открывало для следователей широкие возможности для арестов практически во всех сферах жизни общества. Таким образом, в «организаторы латышского заговора» были «определены» Я.Э. Рудзутак, заместитель председателя СНК СССР, Р.П. Эйдеман, председатель Центрального Совета Осоавиахима и Я.А. Алкснис, командующий ВВС РККА.

Операция по латышам, как и по другим национальностям, носила «альбомный» характер, когда составлялись списки с кратким указанием об участии в «контрреволюционной» деятельности и предлагаемой мерой наказания по первой или второй категориям. Это касалось прежде всего рядовых советских граждан.

Начальник Особого отдела ГУГБ НКВД СССР Николаев-Журид подготовил списки для арестов старшего и высшего командного состава латышской национальности. Это была единственная операция по спискам. И если в первый список в ноябре 1937 г. он включил 29 человек, то в третьем списке содержались фамилии 161 военнослужащего по всем военным округам.

Сталин в резолюции на первом списке написал «За арест всех», а на третьем списке — «Не возражаю» (АП РФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 254(a). Л. 20–32).

Помимо политического центра был сфальсифицирован и военный центр. В его состав, помимо Алксниса, были включены командарм 2-го ранга И.И. Ваце- тис, бывший первый Главнокомандующий Вооруженными Силами РСФСР, комдив Г.Г. Бокис, начальник Автобронетанкового управления РККА, комкор Я.П. Гайлит, командующий УРВО и др.

Обвинение участников «военно-фашистского заговора» строилось на «фактах» вербовки, например, Алксниса военным атташе Латвии полковником Ле- пиньшем. Предварительная договоренность о встрече была достигнута якобы во время банкета после летних маневров 1936 г. с присутствовавшим там начальником штаба латвийской армии М.Ю. Гартманисом.

Практически во всех управлениях НКВД эта операция нашла развитие. В декабре 1937 г. Ежов направил Сталину спецсообщение об арестах руководящего состава Ленинградского военного округа. Заковский руководствовался установками центра о разоблачении «латышской контрреволюционной организации», в составе которой оказались руководящие работники ЛВО — латыши: секретарь штаба ЛВО батальонный комиссар А.Л. Зелит, начальник отдела агитации и пропаганды корпусной комиссар ПУ ЛВО А.К. Рудзит, член коллегии Военного трибунала К.Я. Петерсон, комбриг, командир 7-го стрелкового корпуса И.Н. Ка- лован и другие.

Членом такой организации оказался и арестованный заместитель начальника Военно-транспортной академии бригинженер АХ Груздуп. Он якобы являлся руководителем диверсионных групп, созданных на железнодорожном транспорте, организовывал крушения поездов на Дальневосточной железной дороге (ЦА ФСБ России. АСД Р-10106).

Комдив Ж.Я. Пога, командир тяжелого авиакорпуса, не проконтролировал учебу десантников 18 сентября 1937 г. Сложные метеорологические условия, прежде всего шквальный ветер, привели к тому, что один десантник погиб, а 21 человек получил легкие и тяжелые ранения. В итоге он был объявлен латышским шпионом, который якобы по заданию Алксниса совершил преступную выброску десанта.

Начальник 9-й авиабригады Я.Э. Закс обвинялся в том, что в 1920-е гг., будучи начальником летной школы, он по заданию организации создавал заведомо тяжелые бытовые условия для курсантов (ЦА ФСБ России. АСД Р-3844).

Факты обращений в латышское посольство за визой для поездки и встречи с родными, разговоры о жизни в Латвии расценивались как враждебная антисоветская деятельность. Эта политическая акция была организована Сталиным для ликвидации потенциальной базы иностранных разведок.

Документ № 8

Наркомат путей сообщения постоянно находился в центре внимания советского руководства. Усиление репрессивной политики в отношении железнодорожных служащих началось после процесса по делу «антисоветского троцкистского центра», на котором в качестве обвиняемых предстали заместитель наркома путей сообщения Я.А Лившиц, заместитель начальника Центрального управления движения НКПС И.А Князев и заместитель начальника управления железной дороги И.Д. Турок. Ближайший соратник Сталина, член Политбюро, нарком НКПС Л.М. Каганович активно реализовывал план по пресечению «вредительства» в своем ведомстве. За время его работы на транспорте в 1936–1938 гг. было арестовано 13 заместителей наркома, начальники центральных управлений НКПС и 65 начальников дорог. Именно на них возлагалась ответственность за срывы плана перевозок, крушения и аварии.

В марте 1937 г. в Наркомате путей сообщения было проведено совещание начальников политотделов дорог, на котором изучались показания Лившица и Князева, прозвучавшие на январском процессе. Главная задача заключалась в выработке направлений борьбы с «вредительством» в НКПС.

Еще в период разгромного для советской номенклатуры июньского (1937 г.) Пленума ЦК ВКП(б) Сталин прочитал протокол допроса заместителя начальника Центрального вагонного управления НКПС П.М. Столбова, примыкавшего в 1921 г. к «рабочей оппозиции». В протоколе Сталин подчеркнул 15 фамилий руководителей вагонного управления, 13 фамилий директоров вагоноремонтных заводов, которые обвинялись в участии в троцкистской организации (АП РФ. Ф. 3. Оп. 24. Д. 312. Л. 87–88).

В августе 1937 г. Каганович рапортовал Сталину о практических мероприятиях, которые были проведены на железных дорогах страны для искоренения «вредительства». Уже к середине августа из выделенных 129 важнейших железнодорожных узлов оборонного и общехозяйственного значения было проверено более 50. В ходе проверки, проводимой совместно с органами НКВД, с железнодорожных узлов удалялись неблагонадежные элементы. Проверка затронула и руководящих работников центрального аппарата НКПС. Из 268 человек руководителей и служащих к середине августа был уволен 71 человек, из них 10 были арестованы НКВД. По линии НКПС принимались приказы, в частности «О проверке мобилизационной готовности дорог», в которых отражалась линия на жесткие карательные меры. В кратчайшие сроки проверке подверглись Западная, Дальневосточная, Восточно-Сибирская, Юго-Западная и Одесская железные дороги. В значительной степени это объясняется тем, что для СССР с его огромными пространствами железнодорожный транспорт имел стратегическое значение. В системе Главного управления государственной безопасности существовали Дорожно-транспортные отделы (ДТО), которые имели разветвленную сеть своих пунктов на всех железных дорогах. Наркомат путей сообщения лихорадило от постоянных арестов. Как правило, в ходе разоблачений «правотроцкистских антисоветских организаций» в республиках и областях СССР начальники соответствующих железных дорог, вагоноремонтных заводов, депо обязательно являлись членами таких организаций.

Инициатором создания вредительской правотроцкистской организации в НКПС был «назначен» председатель СНК РСФСР Сулимов, который решил использовать все средства для борьбы со Сталиным. Объектом покушения являлся и Каганович. В частности, следователи «узнали», что наркому во время совещания должны были вручить модель нового типа паровоза, начиненного взрывчаткой. Основу организации составили заместители наркома путей сообщения AM. Постников, П.Б. Билик, начальник Политического управления НКПС Зимин и его заместитель Россов, несколько начальников Центральных управлений.

В представленных сводках содержатся многочисленные показания сотрудников НКПС (см. также Док. №№ 1, 2, 5, 6, 8, 19, 21, 23, 32).

Не всегда обвинения во «вредительской» деятельности являлись основными. Следователи искали и находили основания для дополнительных обвинений. Так, Рубинштейн, начальник треста «Центростройпуть», признавался активным участником Польской организации войсковой. Голенищев-Кутузов, инженер, арестовывался ранее в связи с делом Ким-Заена и, следовательно, стал японским шпионом (см. Док. №№ 8, 21).

Проследить характер вымышленных обвинений можно на примере бывшего начальника Ярославской железной дороги, а в момент ареста (ноябрь 1937 г.) начальника вагонного управления НКПС В.В. Винокурова (см. Док № 1). Обвинения строились на основе конкретных фактов в деятельности руководителей на определенных участках. Винокуров как начальник вагонного управления якобы постоянно недодавал до 70–80 тысяч вагонов для дров, допускал простои вагонов, перевозил песок и щебень из слишком дальних регионов страны. На железных дорогах страны было «вредительски» построено 200 временных вагоноремонтных пунктов. (Комиссия МПС, работавшая в 1956 г., констатировала, что эти 200 пунктов, построенные в 1935–1936 гг., продолжали использоваться и никаких претензий к качеству их работы не было. Кроме того, Комиссия установила, что количество крушений и аварий по Ярославской железной дороге уменьшалось.)

Доказательством вины Винокурова стали показания его бывших сотрудников. Арестованные новый начальник Ярославской железной дороги, начальник политотдела, руководители служб путей, пассажирской, паровозной признавались в участии в контрреволюционной организации.

Аресты руководителей железнодорожного транспорта в регионах были связаны с арестами номенклатурных работников. После ареста бывшего первого секретаря Дальневосточного крайкома ВКП(б) Л.И. Лаврентьева (Картвелишвили) также был арестован начальник Дальневосточной дороги. В Сталинградской области в сентябре 1937 г. в составе правотроцкистской организации оказался начальник дороги И.И. Гродис, который якобы сознательно срывал планы грузоперевозок. Такая ситуация была характерна для большинства регионов.

В конце 1937 — начале 1938 г. в связи с тяжелым положением на железных дорогах страны была проведена чистка в политуправлении НКПС и политотделах дорог. Было арестовано более 40 человек. Ряд из них, включая А.С. Россова, А. М. Постникова, дали показания на бывшего начальника Политуправления НКПС Н.Н. Зимина. Назначенный к этому времени первым секретарем Ярославского обкома ВКП(б), 11 февраля 1938 г. Зимин был арестован как участник «вредительской» организации на транспорте.

Весной 1938 г. репрессии продолжились. В апреле за хроническое невыполнение плановых заданий были сняты с должностей, а затем арестованы нарком водного транспорта Н.И. Пахомов и нарком путей сообщения А.В. Бакулин.

Документ № 9

В годы Большого террора в крайне уязвимом положении оказались сотрудники Наркомата иностранных дел. Длительное пребывание за границей и постоянные контакты с иностранцами стали достаточным поводом для обвинения их в шпионской деятельности в пользу тех государств, где они представляли интересы СССР.

Многие дипработники на протяжении своей карьеры были связаны с арестованным к этому времени бывшим заместителем наркома иностранных дел Н.Н. Крестинским, что также являлось компрометирующим обстоятельством.

Просчеты и ошибки во внешней политике также давали основу для предъявления различного рода обвинений советским полпредам за рубежом, при том что официальные представители СССР в различных государствах не обладали самостоятельностью, а были исполнителями указаний, поступавших из Политбюро ЦК ВКП(б) и СНК СССР.

В Европе и на Дальнем Востоке существовали различные эмигрантские организации, которые до конца 1930-х гг. рассматривались советским руководством в качестве потенциальной угрозы для страны. Особые опасения вызывал Русский общевоинский союз, имевший отделы в европейских государствах. Соответственно весьма типичными были обвинения в связях с эмигрантами и поддержке эмигрантских организаций.

В сводке упоминается Давтян, полпред в Варшаве, член большевистской партии с 1905 г. В 1920 г. он стал первым начальником Иностранного отдела ВЧК и познакомился с М.А Логановским, начальником разведки 15-й армии. После ареста Логановского в мае 1937 г. появились первые показания о Давтяне как члене Польской организации войсковой. Ему ставили в вину то, что он не увольнял поляков, которые работали в советском полпредстве, подчеркивал, что вновь присланные из СССР будут следить за сотрудниками полпредства. Давтян якобы ставил своей задачей сохранить большее количество польских консульств в СССР. Первоначально было 2 советских консульства в Польше и 5 польских в СССР. В итоге он не сравнял их количество, а только сократил в СССР до трех.

Припомнили Давтяну и руководство советскими полпредствами в Греции и Персии, где он якобы делал все возможное, чтобы репатриировать в СССР как можно больше армян-дашнаков. Встречался во время визитов в Москву с Председателем СНК Армении С.М. Тер-Габриеляном, арестованным и обвиненным в участии в антисоветской националистической организации.

Руководство НКВД не прекращало попыток скомпрометировать наркома иностранных дел М.М. Литвинова. В Москве в 1934 г. в Большом театре произошла встреча Давтяна с Н.И. Бухариным, который якобы посоветовал ему установить контакты с поляками. Через некоторое время Литвинов предложил ему возглавить полпредство в Польше.

Связь с польской разведкой, по мнению следователей, Давтян поддерживал через генерала Малиновского, которому рекомендовал в дальнейшем установить контакт с советником посольства Виноградовым (ЦА ФСБ России. АСД Р-2356).

В ноябре 1937 г. Сталин в сводке показаний арестованных, в т. ч. Давтяна, выделил целую группу дипломатов, которых он предлагал арестовать. При упоминании «троцкиста» Виноградова, советника полпредства, он дал указание о том, что «нужно немедленно сообщить об этом новому советнику в Варшаве». Тут же последовал арест Виноградова.

2-й секретарь полпредства СССР в Великобритании И.Я. Столяр неоднократно встречался с корреспондентом газеты «Правда» Н.И. Майорским, арестованным весной 1937 г. по обвинению в троцкизме (см. Док. №. 1). Но главным пунктом обвинения стали контакты с пресс-атташе японского посольства в Лондоне Хиросимой и представителем японского телеграфного агентства Фукуокой (ЦА ФСБ России. АСД Р-5417). Столяр несколько раз звонил в НКИД и торопил с визой для Хиросимы, который выезжал в СССР. В дальнейшем он фигурировал в процессе по делу «антисоветского троцкистского центра» в Москве.

Документ № 10

Сталин последовательно расправлялся с теми, кто стоял у истоков формирования большевистской партии. Одним из таких представителей был и нарком юстиции СССР Н.В. Крыленко, член РСДРП(б) с 1904 г. (см. также Док. № 31). Для его ареста были использованы показания Е.Б. Пашуканиса, заместителя наркома юстиции СССР, который вспоминал работу в подкомиссии по выработке раздела о правах человека новой Конституции в 1936 г. В интервью Сталина Говарду было указание на возможность избирательной борьбы путем выставления разных кандидатов. Бухарин, присутствовавший на заседании, рассмеялся и заявил: «Попробуйте голосовать за кандидатуру, которая не одобрена партией. Я, во всяком случае, не рискну. При наличии единой правящей партии у нас в стране всякие выборы в сущности сводятся к назначению». Крыленко поддержал критические замечания.

Заместитель Председателя Комиссии советского контроля Беленький вспоминал, что в начале 1937 г. Крыленко внес предложение о реорганизации защитников в адвокатуру. Фактически он якобы предлагал восстановить старое адвокатское сословие и обеспечить независимость адвокатуры от советского государства.

Возможно, Крыленко пришел к этому, наблюдая постепенное перерождение советского государства в авторитарную диктатуру Сталина. Однако он сам многое сделал для ее становления. Он выступал в качестве государственного обвинителя на многих сфальсифицированных процессах. В 1927 г., в период «военной тревоги», он предложил Сталину не устраивать бессудных казней. Но фактически это было реализовано в Постановлении ЦИК и СНК СССР о порядке расследования дел о террористических актах от 1 декабря 1934 г.

В ходе следствия его роль государственного обвинителя была увязана с Троцким и Каменевым (руководители процесса по делу правых эсеров), Пятаковым (председатель) и Бухариным (защита). Он якобы хотел, но другие организаторы процесса не дали ему возможность выяснить связи обвиняемых с левыми эсерами и другими группировками.

Крыленко обвиняли и в том, за что персональную ответственность нес Сталин, который был инициатором ужесточения законодательства за хищение социалистической собственности. Закон от 7 августа 1932 г. оценивался уже как неоправданно жестокий. Даже после ослабления репрессивной политики в мае 1933 г., когда, например, председателям сельсоветов и колхозов было запрещено предавать суду колхозников и единоличников без санкции прокурора, Крыленко проводил жесткую политику.

О том, как проходило следствие, написано в заявлении Ф.М. Нахимсона — заместителя Председателя Уголовно-судебной комиссии Верховного Совета СССР. Ему дали 100 листов бумаги, и следователь предложил подробно написать о вредительской деятельности. Он заявлял, что применил всю свою фантазию, но не исписал и половину бумаги.

Был репрессирован и брат наркома юстиции В.В. Крыленко, заместитель главного инженера Средне-Уральского медеплавильного комбината.

Документ № 11

Аресты руководителей Политического управления РККА в центре и военных округах предоставляли НКВД возможность развернуть огромное дело. В спецсообщениях Ежова Сталину создавалась картина всеохватывающей деятельности политработников как составной части «военно-фашистского заговора». Главой «антисоветской» организации «определили» покончившего жизнь самоубийством бывшего начальника ПУ РККА армейского комиссара 1-го ранга Я.Б. Гамарника. Главной фигурой среди высших руководителей политорганов в армии остался А.С. Булин, бывший заместитель Гамарника, начальник Управления по командному и начальствующему составу. Его и «назначили» следователи новым руководителем заговора.

Комиссар 2-го ранга А.С. Булин в 1928 г. возглавлял Политуправление Московского военного округа, соответственно с этого времени он состоял в «заговорщической» организации, возглавляемой бывшим первым секретарем Московского комитета ВКП(б) НА Углановым. 5 ноября 1937 г. Булина арестовали. В результате работы следователя Листенгуртй он дал показания на 122 человека, военнослужащих Красной армии. В течение ноября на основе его показаний были арестованы начальник Управления по комначсоставу ВВС РККА бригадный комиссар Л.Ф. Гайдукевич, член Военного Совета МВО корпусной комиссар Б.У. Троянкер, член Военного совета БВО, армейский комиссар 2-го ранга АИ. Мезис, член Военного Совета авиации особого назначения корпусной комиссар И.М. Гринберг. Аресты по показаниям Булина продолжались и в первой половине 1938 г.

На заседании Военной коллегии Верховного суда СССР Булин заявил, что «мое участие в заговоре правых и военно-фашистском заговоре является ложным от начала до конца» и что все его признания «написаны под диктовку ведущих следствие по моему делу, при моем болезненном состоянии и в результате избиения и пыток» (ЦА ФСБ России. АСД Р-2755 Т. 2. Л. 34).

Заместитель начальника Управления по начальствующему составу комдив И.Я. Хорошилов, арестованный 12 февраля 1938 г., оговорил 120 человек (см. Док. №№. 19, 24). Так же, как и Булин, на заседании Военной коллегии он отказался от всех своих показаний.

Антисоветская деятельность участников «военно-политического» заговора заключалась в том, что в РККА слабо проводилась работа по изгнанию из рядов партии и исключению из списков личного состава троцкистов, правых, политически неблагонадежных элементов. А начальник отдела командного и начальствующего состава ВВС РККА Л.Ф. Гайдукевич по заданию Булина способствовал даже возвращению в армию скомпрометированных военнослужащих.

Следователи изобрели и обоснование «военно-политического» заговора: Гамарник и Якир, чтобы противостоять бонапартистским планам Тухачевского, решили иметь самостоятельную организацию, объединяющую политработников РККА

О возможности объективных показаний о своей невиновности в ходе следствия не было и речи. Использовались различные средства давления на арестованных для получения необходимых доказательств «враждебной» деятельности.

14 ноября 1937 г., меньше, чем через 2 недели после ареста, Булин писал Ежову: «Моя семья: жена и двое сыновей — о моей преступной деятельности ничего не знали, поэтому прошу не репрессировать и предоставить им возможность трудовой деятельности».

На кадровых работников возлагалась задача подготовки представлений по указаниям НКВД на увольнение военнослужащих из РККА. По словам Булина, своевременно не было отвечено более чем на 300 представлений. Так же задерживались представления на увольнение по указаниям военных советов округов. Одновременно на участников «военно-политического» заговора возлагалась ответственность за то, что на освободившиеся должности не выдвигались новые командиры. В условиях тотальной чистки командных кадров резкое сокращение подготовки комсостава в военных академиях вменялось в вину «заговорщикам». К осени 1937 г. сложилась ситуация, когда выпуски из академий становились все меньше и одновременно наборы на первые курсы сокращались.

Ответвления этого «заговора» были «раскрыты» практически во всех военных округах.

Член Военного совета авиации особого назначения корпусной комиссар И.М. Гринберг был арестован 26 ноября 1937 г. (см. Док. № 43). Обвинения были типичными: подбор людей, готовых к измене, сохранение в рядах армии оппозиционеров, ослабление боевой подготовки. Кроме того, Гринберг был виноват в трудностях с жильем для молодых летчиков в Полтаве, Курске, Орле, Иваново, а также в том, что 40 % летчиков не имели летной подготовки из-за отсутствия необходимого количества самолетов.

Аналогичные обвинения о сохранении троцкистских кадров в армии предъявлялись и начальнику отдела кадров Политуправления РККА бригадному комиссару М.Р. Кравченко (см. Док. № 23).

В числе участников «военно-политического» заговора был назван и армейский комиссар 2-го ранга М.М. Ланда. Протокол его допроса был «отредактирован» начальником Особого отдела ГУГБ НКВД Николаевым-Журидом. Ланда подтвердил свое участие в заговоре, а также указал на то, что в качестве главного редактора газеты «Красная звезда» получил задание от руководителей «военно-фашистского» заговора постоянно поддерживать в главном печатном органе РККА авторитет Тухачевского, Якира и других «заговорщиков». Одновременно Ланда подчеркивал, что он стремился не допускать критические статьи в отношении руководства Политуправления Красной Армии. Протокол его допроса был послан Сталину в числе первых по этому делу — в начале декабря 1937 г. К этому времени были арестованы большинство руководителей политуправлений военных округов. Свои соображения о дальнейших судьбах высшего командного состава Сталин адресовал новому начальнику Политуправления П.А. Смирнову и заместителю наркома обороны Е.А. Щаденко: «Обратите внимание на показание Ланда. Видимо, все отмеченные (названные) в показании лица, за исключением Мерецкова и некоторых других, — являются мерзавцами» (АП РФ. Ф. 3. Оп. 24. Д. 329. Л. 28).

Были арестованы многие сотрудники редакции газеты и Воениздата, в т. ч. заместитель начальника Управления Воениздата бригадный комиссар К.И. Под- сотский, начальник отдела боевой подготовки газеты «Красная звезда» И.З. Сотников (см. также Док. № 18).

Документ № 12

В период массовых репрессий органы госбезопасности в первую очередь арестовывали бывших членов небольшевистских партий. 20 марта 1938 г. в Москве был арестован Каменштейн Моисей Львович (Гутман-Балтекаклис Мовша Лейбович), работавший в Горкниготорге (см. Док. № 29). С 1902 по 1921 г. Каменштейн был членом ЦК партии сионистов-социалистов, Объединенной Еврейской социалистической рабочей партии. Проживая в Польше, он принимал активное участие в революционной деятельности, до 1917 г. его арестовывали 7 раз. В сентябре 1916 г. в отчетах наружного наблюдения Киевского губернского жандармского управления Каменштейн проходил как активный функционер Бунда. В 1917 г. входил в список кандидатов для выборов в Учредительное собрание по Могилевскому избирательному округу от Объединенной еврейской социалистической рабочей партии. Был членом ЦК Бунда Польши. В 1926 г. приехал из Польши в СССР, работал в центральном правлении Комитета по земельному устройству трудящихся евреев на Хер- сонщине и в Криворожье, с 1928 г. в Биробиджане.

В апреле 1936 г. на Украине начались репрессии против бывших членов Бунда. Сотрудники института еврейской пролетарской культуры при Академии наук УССР М.А. Левитан, С.Л. Меркин, И.М. Хинчин и др. были арестованы как члены «националистической еврейской и троцкистско-меньшевистской» организации. В августе 1936 г. по решению Особого совещания НКВД они были приговорены к 5 годам заключения в ИТЛ (Меркин умер 16 октября 1937 г., а Левитан — 30 марта 1938 г. в Ухтпечлаге). Их показания сыграли свою роль.

28 декабря 1937 г. был арестован И.П. Ошерович, член Бунда с 1904 по 1919 г., редактор минской газеты «Октябрь», который обвинялся в том, что являлся агентом разведывательных органов Польши и создал подпольную организацию Бунда в Белоруссии. 7 февраля 1938 г. он указал в качестве члена организации Каменштейна. В тот же день был арестован М.А Шаевич, управляющий конторой «Сахаросбыт» Главсахара, который также назвал Каменштейна. Эти показания были получены в результате избиений.

Каменштейна арестовали. В ходе следствия ему предъявлялись обвинения в том, что после приезда в СССР, по заданию польской разведки, он постоянно передавал сведения о положении еврейского населения, организовывал нелегальную бундовскую работу.

Вместе с Каменштейном были репрессированы многие бывшие бундовцы: член Президиума Центрального совета Озета И.М. Рашкес, одна из основателей партии директор Московского государственного института иностранных языков М.Я. Фрумкина, арбитр Госарбитража при СНК СССР А.И. Вайнштейн и др.

Арестованный в январе 1938 г. начальник сектора треста паровозоремонтных заводов С.Е. Вейцман был с 1902 по 1917 г. членом Еврейской социалистической рабочей партии. Специалист высшего класса, окончивший Киевский политический институт, уже подвергался репрессиям. В 1922 г. он арестовывался ОГПУ по подозрению в шпионаже, но был выпущен за недоказанностью обвинения. В 1930 г., на первом этапе репрессивной политики советского государства в отношении т. н. буржуазных специалистов, за «вредительство» в металлургической промышленности он был приговорен к ВМН с последующим смягчением приговора до 10 лет заключения в ИТЛ и освобожден в 1931 г. Таким образом, он уже проходил по учетам НКВД как ранее судимый.

Санкция на третий арест была получена от наркома путей сообщения Бакулина. Хроническое отставание в работе железнодорожного транспорта и постоянные аресты в НКПС, где Вейцман работал с 1934 г., обернулось для него обвинением во вредительской деятельности на транспорте.

В качестве высококвалифицированного специалиста он неоднократно выезжал за границу в составе ведомственных комиссий. Пребывание в Германии и Англии стало для следователей поводом для надуманных обвинений в шпионской деятельности в пользу этих стран.

Одновременно Вейцман был обвинен в антисоветской деятельности, поскольку встречался в Лондоне со своим родным братом профессором Лондонского университета, руководителем всеобщей еврейской организации в Англии. Другие его братья проживали в Палестине. Из материалов дела видно, что бывшая партийная принадлежность Вейцмана стала главным основанием для его обвинения и репрессирования (ЦА ФСБ России. АСД Р-8918).

Документ № 13

Сотрудники объединенного книжного издательства, которое до своего самоубийства возглавлял М.П. Томский, включенный Сталиным в руководящий состав представителей так называемого правого уклона, закономерно подверглись репрессиям. 5 ноября 1937 г. заведующий отделом печати и издательства ЦК ВКП(б) Л.З. Мехлис направил красноречивую записку секретарям ЦК «О положении в ОГИЗе, как отдел печати посылал туда врагов».

В жесткой форме он характеризовал ОГИЗ в качестве «сборища всякого сброда — шпионов, троцкистов, политически темных людей, проходимцев…» Сталин поддержал предложенную Мехлисом чистку и рекомендовал наркому внутренних дел: «Тов. Ежову. Нужно переарестовать всю огизовскую мразь. И. Сталин» (Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД 1937–1938 / Сост. Хаустов В.Н., Наумов В.П., Плотникова Н.С. М., М.: МФД, 2004. С. 421).

После этого указания последовала череда арестов.

С.Г. Брон (см. Док. №№ 1, 13), заместитель заведующего ОГИЗом, сразу обвинялся в особом расположении к нему со стороны Томского. Из директорского фонда в 1935 г., после прихода в ОГИЗ, он получил 10 тысяч рублей.

Как заместитель Томского он автоматически стал членом правотроцкистской организации. В полном соответствии с запиской Мехлиса, Брон признавался в «засорении» ОГИЗа. За полгода в его ведомстве было арестовано 130 человек.

Среди направлений его «вредительской» деятельности выделялось совершенно абсурдное в условиях советской системы утверждение о срыве выпуска актуальных речей Сталина при том, что не создавалось никаких помех для публикаций статей и книг Бухарина, Радека, Сулимова и др.

Скорее всего, именно по этой причине, т. е. из-за огромных тиражей изданий партийно-советских работников, книготорговля в СССР за 1936 г. понесла убытки на 15 млн рублей.

Качество отечественного полиграфического оборудования было низким, поэтому как для типографий, так и для научно-исследовательского института нужные станки закупались за рубежом. Расходование валюты на нужды полиграфии рассматривалось как разбазаривание средств. В вину Брону ставился и перерасход бумаги при выпуске книг.

Поскольку речь шла о полиграфической промышленности, то следователи придумали и использование типографии для печатания документов для правотроцкистской организации по заданию Томского. Эта задача возлагалась на Н.М. Пахнова, директора типографии «Печатный двор».

Был репрессирован и сын Томского М. М. Томский-Ефремов, работавший слесарем на заводе «Геомашина» (ЦА ФСБ России. АСД Р-9869).

Документ № 14

Число арестов в Наркомводе возросло сразу после того, как нарком внутренних дел Ежов в начале апреля 1938 г. был назначен по совместительству наркомом водного транспорта СССР. Руководство наркомата обсуждало решения партии и правительства по вопросам, касавшимся их ведомства. По словам бывшего начальника Политуправления Народного комиссариата водного транспорта СССР Старостина, они, в том числе и нарком Пахомов, резко критиковали в своем кругу теорию «предела», т. е. обвинения в недостаточном использовании технических возможностей транспорта. Они считали, что эта теория была придумана высшим руководством страны для объяснения провалов и одновременного усиления эксплуатации работников транспорта. Также, по их мнению, нельзя было сравнивать железнодорожный и водный транспорты, поскольку последний во многом зависит от погодных условий (ЦА ФСБ России. АСД Р-23523. Т. 1. JI. 138–142).

За недостатки в работе водного транспорта должны были ответить руководители отрасли. В августе 1937 г. был арестован заместитель наркома водного транспорта Э.Ф. Розенталь (см. Док. № 13). Его деятельность следователи связали с начальниками Северного и Южного центральных управлений морского флота Л.Ф. Манциводо и Нечупиенко, которые были арестованы в ходе плановой кампании по искоренению «вредительства» в соответствии с решениями февральско-мартовского (1937 г.) Пленума ЦК ВКП(б). Розенталь обвинялся во вредительской работе и недостаточном развитии судоремонтной базы. Для окончания постройки Канонерского завода в Ленинграде требовалось 25 млн рублей, а было выделено 5. Для Дальневосточного завода № 1 вместо 30 млн рублей наркомат перечислил 4,5. Розенталь был причислен и к членам латышской антисоветской организации ЦА (ЦА ФСБ России. АСД Р-4662).

Суда находились в ремонте длительный период. Приводился пример с судами Каспийского пароходства «Багиров» и «Тельман», ремонтировавшимися с 1932 г. Недостаточное развитие портового хозяйства привело к тому, что огромное количество недостаточно грузоподъемных нефтеналивных судов скопилось у Махачкалы и они долго не разгружались. В итоге не было завезено около 500 тыс. тонн нефти для переработки. Такая ситуация объективно объяснялась руководителями Наркомвода ограниченными средствами, выделяемыми на строительство ремзаводов и ремонт судов.

В период активизации преследований бывших троцкистов и членов небольшевистских партий в ноябре 1936 г. был арестован начальник группы эксплуатации НКвода И.А. Сергеев. С 1901 по 1918 г. он был членом меньшевистского крыла социал-демократической партии. Он достаточно критично оценивал советскую действительность, отмечая, что за 17 лет мало сделано для нормальной жизни людей. Процесс 1936 г. он рассматривал в качестве прикрытия негодной политики Сталина, осуждал отсутствие демократии в стране, невозможности высказать свое мнение. В марте 1937 г. под давлением следователей он начал давать показания о якобы участниках заговорщической организации.

Руководство Наркомвода обвиняли и в финансировании Троцкого. В 1935 г. советские суда ремонтировались в 6 зарубежных пароходных агентствах (Стокгольм, Гамбург, Роттердам и др.). Была придумана история о том, что определенные скидки за ремонт в размере 6 тысяч гульденов были переданы заместителем начальника Балтийского морского пароходства А.Ф. Петерсоном представителю Седова. Одновременно Петерсон обвинялся в том, что во время шторма в Балтийском море в 1935 г. затонул пароход «Донец» и погибли 31 человек экипажа.

Став наркомом водного транспорта, Ежов сразу дал указание об аресте заместителя наркомвода Г.Г. Кучерова. Это был профессиональный моряк, окончивший в 1913 г. Александровскую морскую школу по специальности «судоводитель». В 1936 г. он участвовал в морской экспедиции по проводу судов из Балтики через Северный морской путь во Владивосток. Летом 1937 г. по предложению предыдущего наркома водного транспорта Пахомова Кучеров был назначен заместителем наркома водного транспорта. Его обвиняли в неудовлетворительном ремонте судов. На Одесском судоремонтном заводе ждали своей очереди более 40 кораблей. Был затянут с 1933 г. ремонт судов, поднятых со дна Черного моря ЭПРОНОМ.

В феврале 1938 г. из-за невозможности доставить горючее для ОКДВА по железной дороге был использован водный транспорт. Но танкер «Союз водников» из-за плохих винтов, не дойдя до Владивостока, потерял лопасти. Пришлось потратить валютные средства на фрахт судна и доставку горючего из Калифорнии.

При обыске в квартире Кучерова было обнаружено письмо с благодарностью от представителя германской компании, осуществлявшей транзит грузов из Германии в Персию. Этот факт был использован для обвинения Кучерова в шпионаже в пользу Германии (ЦА ФСБ России. АСД Р-23543).

Документ № 15

Сотрудники органов госбезопасности представили секретной пятерке одно из ответвлений военно-фашистского заговора, якобы существовавшего в Гражданском воздушном флоте. 29 января 1938 г. Ежов подписал санкцию на арест начальника Главного управления Гражданского воздушного флота комкора И.Ф. Ткачева. К этому времени на Ткачева было получено значительное количество показаний, и его арест завершал процесс практически полной смены высшего руководства Гражданского воздушного флота (см. Док. № 10).

Компрометирующие материалы на Ткачева, делегата X и XV съездов партии, голосовавшего за генеральную линию партии, подготавливались по нескольким направлениям. В показаниях арестованного в ноябре 1937 г. бывшего начальника Разведупра Урицкого отмечалось, что до 1934 г. Ткачев являлся заместителем начальника ВВС РККА, а затем был назначен руководителем ГВФ при активном содействии Якира — одного из основных фигурантов т. н. военно-фашистского заговора. По указанию Гамарника Ткачев назначил начальником Политического управления ГВФ Тризну, который был тесно связан с покончившим жизнь самоубийством начальником ПУ РККА. В итоге Ткачев становился одним из неразоблаченных «заговорщиков» в Красной Армии.

В 1935 году он совершил поездки в Германию, Италию и Францию для изучения авиационной техники в этих странах и использования их опыта в СССР. Бдительный военный атташе по авиации во Франции ранее сообщал в Центр, что во время пребывания в Париже Ткачев добивался несанкционированной встречи с начальником французского Генерального штаба. Он также подчеркивал в своем письме, что никаких указаний советского правительства о такой встрече не было. Это могло послужить косвенным свидетельством для обвинения его в шпионской деятельности в пользу французской разведки.

В течение лета-осени 1937 г. продолжалась кампания, начатая в соответствии с решениями февральско-мартовского пленума ЦК ВКП(б) об усилении борьбы с вредительством. На предприятиях и в учреждениях проходили партийные собрания, совещания, на которых «разоблачали» виновников срывов плановых заданий. В деле Ткачева отложились письма-доносы как начальника Политотдела ГВФ, так и временно исполнявшего обязанности заместителя начальника НИИ ГВФ. В октябре-декабре 1937 г. первый сообщал в НКВД, а второй — в Транспортный отдел ЦК ВКП(б) о непартийном поведении Ткачева.

Активные аресты в системе ГВФ начались с осени 1937 г. Среди арестованных потенциально уязвимым в условиях кампании шпиономании являлся начальник самолетного отдела научно-исследовательского института ГВФ П.М. Крейсон, эстонец по национальности, бывший штабс-капитан царской армии. В октябре 1937 г. был арестован начальник Московского управления ГВФ В.Ю. Юнгмейстер, в ноябре — бригадный инженер, начальник НИИ ГВФ П.С. Дубенский, заместитель начальника НИИ ГВФ К.В. Кривицкий.

Однако Ткачев, по заявлениям указанных выше руководителей, всячески тормозил аресты сотрудников и даже оставлял их на должностях после исключения из партии, т. е. препятствовал разоблачению «вредителей» в своем ведомстве. Указанные чиновники отмечали «небольшевистское отношение Ткачева к очищению Аэрофлота от троцкистов, бухаринцев и прочих врагов». Ткачев советовал также не акцентировать внимание на «засорение Аэрофлота социально чуждыми элементами». Как и многие руководители различных ведомств, он отмечал диктаторский стиль руководства Сталина.

Ткачев обвинялся и в том, что, по заданию немецкой разведки, которой он якобы был завербован во время поездки в Германию, организовал в декабре 1937 г. перелет в Маньчжоу-Го советского летчика Гусарова, исходя из того, что Япония не выдает советских перебежчиков. А помог ему в этом Озол, начальник ГВФ Дальневосточного управления. Ткачев обвинялся также в том, что передал немецкой разведке данные о переброске советской военной помощи Китаю.

Следователями НКВД была составлена схема «контрреволюционной организации» под руководством Ткачева, где начальник Политуправления Б.У. Троянкер подготавливал кадры заговорщиков, а Ф.А Ингаунис, командующий по ВВС ОКДВА, А.Я. Лапин, помощник командующего по ВВС ДВК, представляли организацию на Дальнем Востоке (ЦА ФСБ России. АСД Р—4136).

Наряду с Ткачевым были арестованы помощник начальника ГУ ГВФ И.Ф. Широкий (см. Док. № 15), начальник управления капитального строительства и трасс Аэропорта СССР Ф.Я. Спасский и другие ответственные работники. Все недостатки в ГВФ изображались как результат сознательного «вредительства». В аэропортах Тбилиси, Тамбова, Свердловска, Балашова, Батайска не были построены авиамастерские. Но экспертная комиссия в январе 1940 г. проверила данные факты и установила, что в первых трех городах их строительство и не планировалось, а в двух других механики в оборудованных мастерских успешно обслуживали самолеты. Необоснованными были обвинения в распылении материальных и денежных средств, поскольку основные финансы направлялись в военную авиацию, а в ГВФ поступали по остаточному принципу. Об этом неоднократно в разговорах с сослуживцами говорил Ткачев. Выходы из строя радиостанций на самолетах, сбои в радиосвязи на линии Москва — Владивосток также являлись надуманными обвинениями.

Руководитель гражданского воздушного флота обвинялся в том, что якобы проектирование новых самолетов было оторвано от ВВС Красной Армии, не был построен завод № 84 для выпуска новых самолетов. В следственных материалах эта проблема была отражена как необоснованное копирование экспериментов ЦАГИ по новым видам самолетов, приглашение из Италии конструктора по проектированию вертолетов Изако, который в течение 3 лет не смог завершить дело. Но при слабом финансировании трудно было наладить научную работу.

Недостатки были обусловлены и отсутствием высококвалифицированных кадров, поскольку не создавались необходимые условия для их привлечения. Но в том, что в Московском порту не было построено ни одного жилого дома для летчиков и обслуживающего персонала, обвинили Юнгмейстера, хотя это совершенно не зависело от начальника порта, который не получал соответствующего финансирования.

В числе руководителей гражданского флота был арестован начальник иностранного отдела АС. Северов-Одоевский (см. Док. № 39). С 1902 по 1906 г. он был членом РСДРП, затем вступил в члены боевой организации эсеров. Приговорен к 6 годам каторжных работ, бежал, с 1909 по 1917 г. жил в Германии, Франции, Швейцарии и Англии. После Февральской революции вернулся в Россию. Сразу принял активное участие в политической жизни. Состоял членом партии эсеров на Украине, был председателем Харьковского ревкома. В декабре

1917 г. избран депутатом Учредительного собрания от Харьковского избирательного округа по списку украинских социалистов-революционеров. В дальнейшем работал в системе авиапрома НКТП.

Компрометирующими фактами стали поездка в 1932 г. в Италию вместе с Г.Л. Пятаковым в составе комиссии по авиапрому, личное знакомство с видными деятелями эсеровской партии Колегаевым и Прошьяном. Для убедительности обвинения Северова-Одоевского следователи придумали истории о его провокаторской работе в эсеровской партии, связи по «контрреволюционной» деятельности с «украинскими националистами» П.П. Любченко и А.А. Хвылей и «передаче» немцам данных об авиатрассе Москва — Минск (ЦА ФСБ России. АСД Р-10464).

Широкий, арестованный в феврале 1938 г. и приговоренный к ВМН, реабилитирован после смерти Сталина. Спасский, арестованный в мае 1938 г., после работы экспертной комиссии и объективной оценки состояния дел был освобожден в феврале 1940 г.

Круг арестованных расширялся и за счет руководителей тех организаций, которые были связаны с гражданским воздушным флотом. Директор советско-германского общества «Дерулюфт», обслуживающего авиалинию Москва — Берлин, Арнольдов являлся важным фигурантом для следователей, поскольку его «признательные» показания давали основания для обвинения и в проведении шпионской деятельности в пользу Германии (см. Док. № 29).

11 мая 1938 г. на собрании партактива Главного управления Гражданского воздушного флота Молотов оправдывал массовые репрессии как в ГВФ, так и в других областях. Он заявлял: «…За последний год, отчасти за последнее время, мы принуждены были сменить не только какого-то там несчастного японского шпиона Ткачева, а гораздо более крупных руководящих работников — всех наркомов, секретарей обкомов, председателей областных исполкомов. Мы сменили очень большое количество людей… У нас в настоящее время нет ни одного промышленного наркома (у нас 7 промышленных наркоматов), который работал бы больше 7 месяцев…». (Реабилитация: как это было. Документы Президиума ЦК КПСС и другие материалы. Т. 2. М., 2003. С. 580).

Арест председателя Центрального совета Осоавиахима комкора Р.П. Эйдема- на отразился на руководителях всех структурных подразделений этой организации.

Вслед за Эйдеманом был арестован его заместитель комкор Г. К. Васканов. Один из работников Осоавиахима в мае 1937 г. написал в НКВД донос, в котором указывал, что до 1937 г. в кабинете Васканова висел портрет Л.Д. Троцкого, которого он всячески восхвалял. Следователь Ушаков-Ушимирский написал записку своему подчиненному: «Наконец-то есть такая важная нить в ОХУ! Зайдите по поводу мероприятий».

21 февраля 1938 г. был арестован начальник управления авиации Центрального совета Осоавиахима комдив Н.М. Уваров (см. Док. № 43). К этому времени были арестованы многие местные руководители, которые в результате физических мер воздействия признавались в шпионской и диверсионной деятельности. Показания о вредительской работе в Осоавиахиме дал и главный инженер по эксплуатации Управления авиации ЦС Осоавиахима М.М. Войткевич. Он вспоминал, что Уваров был настроен крайне критично и хотел на пленуме РВС СССР осенью 1934 г. выступить, «чтобы сорвать маску с провозглашенного благополучия в РККА». Войткевич был уволен из РККА из-за своих братьев, проживавших в Польше. Уваров вызвал его в декабре 1934 г. и сказал, что соответствующие органы ставят вопрос об увольнении и он ничем помочь не может. Уваров после увольнения с должности заместителя командующего МВО по авиации и назначения на должность в Осоавиахиме предложил уволенному из РККА опытному инженеру место в отделе по эксплуатации. Стремление Уварова использовать знания кадровых офицеров обернулось для него обвинениями в сохранении заговорщиков.

Волна репрессий прокатилась по республиканским и областным управлениям Осоавиахима. Были арестованы и расстреляны начальник авиации Осоавиахима УССР майор Г.А. Хацрынов, полковой комиссар B.C. Рубцов, начальник отдела кадров ЦС Осоавиахима, Центрального аэроклуба и др.

Через два месяца после ареста Уварова не избежал этой участи и помощник начальника по политчасти Управления авиации ЦС Осоавиахима полковой комиссар К.В. Третьяков (см. Док. № 39).

Обвинения во вредительстве, по сути, были констатацией того, что государство не могло обеспечить соответствующую подготовку по линии Осоавиахима. Уваров неоднократно жаловался на неудовлетворительное снабжение. В 1937 году была поставлена задача открыть 50 аэроклубов, подготовить 12 т. учлетов. Ее удалось решить только к марту 1938 года. Отмечалась и неравномерность снабжения. Москва и Ленинград получили сверх плана по 15–20 самолетов, в то время как другие аэроклубы испытывали их недостаток.

Для обвинения руководства в шпионской и террористической деятельности были вписаны показания о связях с полковником Кавабе, военным атташе Японии.

Подготовка парашютистов была нацелена якобы на поддержку наземных отрядов заговорщиков (ЦА ФСБ России. АСД Р-10538, Р-10542).

Документ № 16

Ответвлением «военно-фашистского заговора» стал и сфабрикованный в НКВД «заговор» в финансовых органах РККА Основаниями для ареста начальника финансового отдела НКО бригинтенданта, члена ВКП(б) с 1921 г. З.Д. Пер- цовского послужила предшествующая деятельность (см. Док. №№ 14, 16). После окончания Гражданской войны он с 1923 г. работал в Политуправлении Красной Армии и поддерживал взгляды Троцкого, голосовал за троцкистскую резолюцию, но затем отошел от его платформы. В конце 1920-х гг. перешел на службу в финансовые органы Наркомата обороны, а в апреле 1936 г. был назначен начальником финансового отдела НКО. В разговорах с сослуживцами высказывал негативное отношение к гонениям на бывших участников оппозиционных групп в партии после убийства С.М. Кирова.

После ареста на протяжении 6 дней он не давал показаний. Однако следователи, используя физическое насилие, заставили его признаться, что он был завербован в «военно-фашистский заговор» Гамарником. По примитивной логике следователей Гамарник дал указание Перцовскому связаться с бывшими партработниками, которые к этому времени служили в финансовых органах НКО. Ими оказались начальники финансовых отделов Белорусского военного округа интендант 1-го ранга Л.М. Гребенник, Северо-Кавказского округа Косьмин и УВВС РККА Кузьмин. Таким образом, первое направление обвинений строилось на основе их прошлой партийно-политической карьеры после Гражданской войны и связи с Гамарником, который, несмотря на самоубийство, был представлен органами НКВД Сталину как руководитель заговора в Красной Армии.

Вторым направлением стали обвинения в конкретных «преступлениях» по роду службы. Значительная часть кредитов по плану заказов вооружений и боевой техники из-за невыполнения промышленностью программы оставалась неизрасходованной. По основным видам вооружений (самолеты, корабли, моторы и др.) количественные показатели утверждались правительством, а по другим, так называемым неосновным, нарком обороны мог использовать средства из-за невыполнения планов. Главный финансист Наркомата обороны давал заключения о возможности использовать эти денежные средства. Перцовский обвинялся в том, что начинал финансирование до составления титульных списков. Когда некоторые объекты в дальнейшем не включались в титульные списки, невозможно было вернуть истраченные денежные средства.

Вряд ли можно было поставить в вину и то, что именно финансовые органы создавали напряженную обстановку среди строительных рабочих и вызывали их недовольство задержками зарплаты или неполной оплатой их труда. Перцовский опровергал эти бредовые обвинения. Он отмечал, что смета на строительство, включенное в титульный список, всегда была ниже реально затраченных сумм, и при выполнении плана на 100 % финансовые органы не могли самостоятельно обеспечить дополнительный расход средств.

Существовавшие в системе Наркомата обороны строительные батальоны должны были содержаться за счет полной самоокупаемости. Но в реальности из-за невыплаты подрядчиками зарплаты, в т. ч. и из-за невысокой производительности труда в стройбатах, их содержание происходило за счет продовольственных и вещевых фондов Наркомата обороны. Эти формы финансирования были признаны незаконными. Низкая эффективность работы стройбатов и различные формы их поддержки руководством НКО ставились в вину финансистам Наркомата обороны.

В области вложения средств в научно-исследовательскую работу Перцовский якобы стремился парализовать деятельность институтов, разрабатывавших новые образцы боевой техники и вооружений. Недофинансирование науки также нельзя ставить в вину ему лично. Он отмечал в своих показаниях, что нарком обороны Ворошилов ставил вопрос о больших расходах на научно-исследовательские и испытательные работы и низкой отдаче в выполнении планов. Отдельные недостатки в деятельности финансовых органов безусловно имелись.

В течение 1936 и 1937 финансовых годов омертвлялись порядка 300 млн рублей, которые были переданы Наркомату обороны. То есть финансирование осуществлялось на основе штатных расчетов личного состава, хотя существовал некомплект командного и начальствующего состава РККА. Но стремление получить как можно больше финансовых средств было характерно для любого ведомства.

К недостаткам относилась запутанность в вопросах выплаты денежного содержания военнослужащих. После принятия основного положения «О денежном довольствии личного состава РККА» в 1933 г. за 4 последующих года было принято более 500 дополнений в виде приказов, циркуляров, разъяснений, и часто сами финансисты не могли разобраться в этих вопросах, что вело к волоките и, соответственно, к недовольству военнослужащих.

В ОКДВА были выявлены факты, когда полученные в результате хозяйственной деятельности более миллиона рублей были истрачены на содержание аппарата армии.

В ходе следствия круг обвиняемых расширялся, туда включались начальники финотделов от западных военных округов до Дальнего Востока.

Документ № 17

Обеспечение продуктами питания не являлось для советского руководства первоочередной задачей. Основные капиталовложения направлялись на строительство объектов промышленного производства, влиявших на укрепление оборонного потенциала страны. Легкая и пищевая промышленность, строительство жилья, учреждений социально-культурного назначения находились на втором плане и ни в коей мере не соответствовали потребностям населения. Эти сферы не находилось под жестким контролем правительства.

Однако виновных за скудное снабжение населения промышленными и продовольственными товарами сталинское руководство находило среди работников соответствующих наркоматов.

К январю 1938 г. были арестованы наркомы легкой промышленности и внутренней торговли И.Е. Любимов, И.Я. Вейцер, заместители Вейцера М.А. Левинсон и М.И. Хлоплянкин и другие. Многие из них в прошлом были тесно связаны с уже арестованными партийными и советскими деятелями, под руководством которых они в процессе своей служебной карьеры работали в различных регионах СССР. Так, Хлоплянкин в 1928 г. был председателем крайисполкома Нижне- Волжского края, а секретарем крайкома являлся Б.П. Шеболдаев, объявленный на июньском Пленуме 1937 г. руководителем правотроцкистской группы.

В процессе следствия выявлялись факты их критического отношения к мероприятиям высшего руководства. Так, Хлоплянкин отмечал, что «в стране ощущается острый товарный голод, большие очереди, недовольство населения. Легкая промышленность развивается медленно. Колхозы и совхозы дают мало сырья и не оправдали себя. ЦК в связи с таким положением установил такой режим, что невозможен никакой обмен мнениями по вопросам политики правительства» (ЦА ФСБ России. АСД Р-4359. Л. 52).

Большинство арестованных под давлением следователей в своих показаниях перечисляли руководителей различных управлений своих наркоматов.

Начальник Государственной торговой инспекции Наркомата внутренней торговли Г.Н. Аронштам был арестован 21 января 1938 г. (См. Док № 8). Окончив мануфактурно-промышленное училище и Киевский химико-технологичес- кий коммерческий институт, он стал высококвалифицированным специалистом. С 1913 г. активно участвовал в революционном движении, в 1914 г. был осужден, лишен прав и состояния, сослан в Сибирь и освобожден после Февральской революции. В годы Гражданской войны принимал участие в боевых действиях на Севере России, был политработником в 1-й Конной армии. Последующая карьера Аронштама была связана с партийной работой. В течение 1920—1930-х гг. последовательно назначался секретарем Бауманского райкома партии в Москве, Вотского обкома партии, секретарем ЦК КП(б) Туркмении. Был делегатом XII–XVII съездов ВКП(б). В 1934 г. стал начальником Государственной торговой инспекции Наркомата внутренней торговли.

Обсуждая проблемы своего ведомства с сотрудниками, он отмечал, что слова нельзя сказать, поскольку начинаются репрессии и проработки, хотя низовые работники ни в чем не виноваты, а их приходится наказывать. Только за 1936 г. инспекция, возглавляемая Аронштамом, наказала 132 тысячи человек. Ограниченные фонды на промышленные и продовольственные товары выделялись поквартально с небольшим последующим повышением и распределялись в торговые сети. К концу квартала ощущался их острый дефицит, возникали очереди. Правда, Аронштам как начальник Государственной торговой инспекции не имел никакого отношения ни к планам товарооборота, ни к распределению промышленных и продовольственных товаров, что было отмечено в материалах проверки в 1950-е гг.

В протоколах допроса отмечались факты ухудшения организации общественного питания, когда сокращалось количество столовых, длительный ремонт фабрик-кухонь, текучесть кадров из-за низкой оплаты труда. Импортное оборудование, закупленное за границей, включая пилы для разделки мясных туш, расфасовочные аппараты, которые не использовались из-за отсутствия сырья, также не могли быть поставлены в вину начальнику государственной торговой инспекции (ЦА ФСБ России. АСД Р-4359. Т.1. JL 57).

Подобного рода обвинения предъявлялись и другим руководителям отрасли.

10 января 1938 г., по показаниям заместителя наркома пищевой промышленности М.Ф. Левитина (на момент ареста начальника Главного управления кондитерской промышленности) и ряда других руководителей, был арестован начальник Управления мясной промышленности Наркомпищепрома Л.С. Стриков- ский (см. Док. № 14). Он был обвинен в срыве строительства мясокомбинатов, неустановке импортного оборудования, негативной оценке приказа наркома пищевой промышленности Микояна о создании на 26 мясокомбинатах должности начальника отдела по найму работников, которые были связаны с НКВД. Сокращения заготовок мяса и мясопродуктов также были необоснованными.

Все абсурдные обвинения в отношении Стриковского были разрушены комиссией Министерства пищевой промышленности СССР в 1950-е гг. Комиссия подчеркивала, что строительство мясокомбинатов осуществлял трест «Мясохладстрой», который также отвечал за установку оборудования, а ведомство Стриковского было лишь заказчиком. Необоснованное снятие с нагула скота, что приводило к сокращению мясозаготовок, было обусловлено отсутствием кормов. Такие меры практиковались и позже. Задержки в ремонте скотобаз были обусловлены отсутствием финансирования, которое было характерно и в последующие годы.

На конкретных цифрах было показано, что обвинения в сознательном сокращении заготовок мяса и мясопродуктов не соответствовали действительности. В 1938 г. было заготовлено мяса 2014 тыс. тонн по сравнению 1403 тыс. тонн в 1937 г. Колбас и копченостей соответственно 369 тыс. тонн, а в 1937 г. — лишь 325 тыс. тонн. Однако отмечалось, что распределение произведенной продукции было неравномерным. Почти треть всей продукции направлялась в Москву и Ленинград (ЦА ФСБ России. АСД Р-4337. Т. 1. Л. 12; Т. 2. Л. 3—10).

За отсутствие продуктов в торговой сети должны были ответить и начальник Главного управления сахарной промышленности С.С. Одинцов, и директор Краснопресненского сахаро-рафинадного завода в г. Москве Озолин.

При этом следователи постоянно вписывали в протоколы допросов формулировки о «дезорганизации и создании перебоев в снабжении населения промышленными и продовольственными товарами», «сознательно вызывали недовольство населения политикой партии и правительства». В связи с этим круг арестованных постоянно расширялся.

Документ № 18

Разоблачение участников так называемого военно-фашистского заговора в полной мере обрушилось и на командование Военно-Морского Флота. Начальник Особого отдела ГУГБ НКВД СССР Н.Г. Николаев-Журид рапортовал о ликвидации заговора в Управлении морских сил РККА. Одним из первых в июле 1937 г. был арестован заместитель наркома обороны СССР — начальник Морских Сил РККА флагман флота 1-го ранга В.М. Орлов. Для обвинения в шпионской деятельности в пользу Англии был использован факт поездки Орлова в эту страну. Там он при посредничестве военно-морского атташе Анципо- Чикунского якобы дал начальнику английской морской разведки обязательство снабжать их информацией о состоянии советского военно-морского флота (см. Док. № 32). Затем последовали аресты многих руководящих работников в управлениях ВМФ.

В представленных сводках содержатся показания бывшего командующего Тихоокеанским флотом, бывшего начальника Морских Сил РККА флагмана

1- го ранга М.В. Викторова (Док. № 44); командующего Амурской военной флотилией флагмана 1-го ранга Кадацкого-Руднева (Док. №№ 35, 41); заместителя начальника Главного морского штаба флагмана 2-го ранга В.П. Калачева (Док. №№ 18, 24, 30); начальника штаба ТОФ капитана 1-го ранга О.С. Солонникова (Док. № 38); руководителя управления вооружений морских сил РККА АС. Иванова (Док. № 11); его помощника Николаева (Док. № 16); помощника начальника управления морских сил по авиации комдива В.К Бергстрема (Док. №№ 37, 41); начальника отдела боескладов полковника КФ. Жданова (Док. №№ 30, 45), начальника мобилизационного управления М.Е. Горского (Док. № 21), заместителя начальника отделения Управления кораблестроения В.П. Геннадиева (Док. № 23), начальника отделения отдела морского берегового строительства военинженера 2- го ранга Л.И. Лубенского (Док. № 39).

Все недостатки в строительстве Военно-Морского Флота приписывались указанным руководителям, хотя в условиях форсированного создания оборонного комплекса они были неизбежны. В июне 1937 г. из центра направилась комиссия для проверки хода строительства оборонных объектов на Дальнем Востоке. В акте по результатам обследования были отмечены многочисленные недостатки в проектировании, планировании и строительстве береговой базы подводных лодок в бухте Малый Улисс. Все это делалось в соответствии с планом Наркомата обороны по искоренению вредительства. Материалы работы комиссии стали основанием для последующего ареста Орлова. Однако в ходе проверки в 1950-е гг. в архиве нашлись многочисленные докладные записки Викторова, датируемые 1935 г., адресованные Ворошилову и Блюхеру, об оказании помощи в усилении гарнизонов укрепрайонов, оборудовании их инженерными сооружениями, средствами связи.

Арест Викторова носил драматический характер. 29 декабря 1937 г. он был вызван к наркому обороны Ворошилову, который предложил ему сознаться в участии в антисоветском заговоре, и в этом случае он будет прощен. Викторов категорически отрицал свою вину. На следующий день в НКВД ему в присутствии членов правительства была устроена очная ставка с арестованными бывшим Наморси Орловым, бывшим членом Военного совета Тихоокеанского флота армейским комиссаром 2-го ранга Г.С. Окуневым, бывшим командующим МВО, а ранее начальником РУ РККА комкором С.П. Урицким и другими военачальниками. Викторов по-прежнему отрицал свое участие в заговоре. Тогда на него обрушился поток показаний. Таким способом Ежов сформировал у Сталина мнение о Викторове, и в итоге тот был арестован.

Начальник штаба ТОФ Солонников, арестованный на Дальнем Востоке еще в июле 1937 г., в январе 1938 г. по указанию Николаева-Журида был переведен в Москву. 10 января был арестован командующий Тихоокеанским флотом флагман 1-го ранга П.Г. Киреев. В справке на арест указывалось, что на него были получены показания от арестованных секретаря Далькрайкома Варейкиса, члена Военного совета ТОФ и начальника Управления по комначсоставу РККА армейских комиссаров 2-го ранга Г.С. Окунева и АС. Булина. В Особом отделе планировали представить разгром военно-фашистского заговора на флоте. Арестованные должны были показать, что во всех областях военно-морского строительства действовали заговорщики и вредители. «Вредительство» Солонникова в области судостроения заключалось в том, что якобы место для судостроительного завода в Комсомольске-на-Амуре выбрано неправильно и из-за мелководья было трудно вывести корабли в океан. Он принимал с заводов подводные лодки с недоделками. Запрещал критиковать использование подводных лодок типа «Малютка». В области вооружения для подводных лодок в течение года не завозились снаряды для 100-мм пушки (ЦА ФСБ России. АСД Р-4339).

Помощник начальника Морских Сил РККА по авиации Бергстрем был арестован в декабре 1937 г. Поскольку в 1931 г. он ездил в Италию в составе комиссии для закупки авиационной техники, последовало обвинение в шпионской деятельности. Не менее важное значение имело и то обстоятельство, что три его брата, рабочие, проживали в Финляндии.

В обвинительном заключении утверждалось, что он сознательно тормозил использование отечественных самолетов и умышленно продвигал самолеты иностранных фирм. Помимо этого были собраны различные факты по проблемам развития авиации на флотах, которые не смог решить Бергстрем. Якобы он задержал перевооружение на ТБ-3 единственной на флоте 28-й авиабригады тяжелых бомбардировщиков. Балтийский и Тихоокеанский флоты некомплектно снабжались истребителями И-15 и И-16, дефекты вовремя не исправлялись. Плохо была организована работа минно-торпедного института УМС РККА (ЦА ФСБ России. АСД Р-23530. Т. 3).

Документ № 19

В данных документальных сводках представлено значительное количество показаний арестованных на основании бывшего членства в эсеровской партии. Отнюдь не случайно в феврале-апреле 1938 г. управления НКВД стали активно информировать центр о «раскрытии» неожиданно выросших эсеровских организаций.

Инициатором этой кампании стал Сталин. 17 января 1938 г. он дал указание о резком усилении борьбы с представителями ликвидированной в СССР партии социалистов-революционеров, видные деятели которой находились в тюрьмах и ссылке. В записке наркому НКВД Ежову он писал: «1. Линия эсеров (левых и правых вместе) не размотана. Фишман, Паскуцкий водят НКВД за нос. Если бы Белов сам не стал разматываться по линии эсеров, НКВД сидел бы в потемках. Белов сказал кое-что, но не все сказал. Паскуцкий, Урицкий и Фишман должны дополнить Белова. Нужно иметь в виду, что эсеров в нашей армии и вне армии сохранилось у нас немало. Есть у НКВД учет эсеров (“бывших”) в армии? Я бы хотел его получить и поскорее. Есть у НКВД учет “бывш.” эсеров вне армии (в гражданских учреждениях)? Я бы хотел также получить его недели через 2–3.

2. Что сделано по выявлению эсеров на основании известного показания Рыскулова?

…4. Сообщаю для ориентировки, что в свое время эсеры были очень сильны в Саратове, в Тамбове, на Украине, в армии (комсостав), в Ташкенте и вообще в Средней Азии, на Бакинских электростанциях, где они и теперь сидят и вредят в нефтепромышленности.

Нужно действовать поживее и потолковее…» (Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД. 1937–1938. М.: МФД, 2004. С. 463).

Столь пристальное внимание к этой партии, безусловно, связано с тем, что она имела гигантскую поддержку со стороны крестьян в период Октябрьской революции и ее члены проявляли недовольство политикой советской власти в деревне после коллективизации. Сталин боялся проникновения в армейскую среду протестных настроений крестьянства.

В полном соответствии со сталинскими указаниями, на следующий день,

18 января, заместитель наркома Фриновский направил шифртелеграмму во все НКВД — УНКВД: «Первое — в двухдневный срок установите, проверьте по всем линиям учета всех эсеров, повторяю эсеров (правых, левых, украинских, других), находящихся сейчас на военной службе в армии и флоте: командиров, политработников, вольнонаемных…». Местные органы наркомата внутренних дел должны были также немедленно выслать справки на военнослужащих, на которых имелись компрометирующие материалы в целях их ареста (ЦА ФСБ России. Ф. 4. Оп. 5. Д. 1523. Л. 142).

В шифртелеграмме Фриновского за № 17089 отмечалось, что «эсеры продолжают вести активную антисоветскую повстанческую диверсионную террористическую работу. Несмотря на ряд совершенно категорических директив о немедленном нанесении решительного оперативного удара с задачей ликвидации эсеровского подполья, до сих пор многие управления НКВД не обеспечили достаточных оперативных мероприятий по ликвидации существующих эсеровских антисоветских формирований…

В связи с этим предлагаю:

1. Немедленно ликвидировать все имеющиеся агентурные эсеровские разработки, ставя в качестве основной задачи исчерпывающую ликвидацию эсеровского подполья.

2. Пересмотреть весь эсеровский оперативный учет и немедленно арестовать всех ведущих антисоветскую эсеровскую работу.

3. Особое внимание уделить эсерам, вступившим в ВКП(б) и продолжающим антисоветскую эсеровскую деятельность.

Провести тщательное глубокое следствие по эсеровским делам, направив его на вскрытие нелегальных эсеровских формирований, установление организационных связей с зарубежными эсеровскими центрами. Особо заострить внимание при следствии на эсеров, состоявших в ВКП(б). Следствие по их делам вести с задачей установления организационных связей с эсеровским подпольем, правыми, троцкистами и иностранными разведками…» (Там же. Л. 137–138).

Программные установки и задачи, поставленные Сталиным перед Ежовым, привели к резкой активизации поиска эсеров всеми управлениями НКВД СССР. 9 февраля 1938 г. нарком внутренних дел представил Сталину требуемые им материалы «о разгроме эсеровского подполья». Прежде всего он подчеркнул, что в течение 1937 г. в областях, краях и республиках СССР было арестовано 25 212 человек за принадлежность к эсеровской партии. При этом Ежов сильно преувеличил. При подведении итогов карательной деятельности органов государственной безопасности НКВД СССР в статотчетности за 1937 г. значилось

11 367 эсеров и за 1938 г. — 16 370, т. е. было арестовано 27 737 человек.

Органы госбезопасности очень чутко реагировали на указания Сталина. Так, например, арестованный 7 января 1938 г. Белов заявил о своей причастности к воен- но-фашистскому заговору. Но поскольку Сталин уже был знаком с показаниями ранее арестованных, где о Белове шла речь как о члене эсеровской партии, Ежов мгновенно сориентировался: 18 января он направил Сталину показания командарма уже о его участии в военно-эсеровской организации. В течение февраля-марта 1938 г. количество спецсообщений о раскрытии таких организаций резко возросло.

Операция по эсерам в РККА получила свое дальнейшее развитие в связи с арестом 15 ноября 1937 г. начальника Квартирно-эксплуатационного отдела Строительно-квартирного управления РККА бригинтенданта В.Н. Черневского (см. Док. № 6). После указания Сталина о развертывании операции по эсерам следователи НКВД 2 февраля 1938 г. составили подробный протокол допроса Черневского. Его отец, дворянин, член эсеровской партии, сдал экзамены на мичмана, но за участие в революционном движении был приговорен к 8 годам заключения в Шлиссельбургскую тюрьму, затем разжалован в солдаты и сослан в Ташкент. Сын также принял активное участие в революционном движении, был избран делегатом на III съезд эсеровской партии в мае 1917 г. Следователи проследили все его связи, и многие военнослужащие «превратились» в участников военно-эсеровского заговора в РККА (ЦА ФСБ России. АСД Р-10420).

Другой важной фигурой для органов госбезопасности в раскручивании эсеровского заговора стал М.Я. Линдберг, начальник финансово-планового отдела Всесоюзного радиокомитета, арестованный в октябре 1937 г. (см. Док. № 2). Он с товарищами стоял у истоков создания профсоюза почтово-телеграфских служащих в ходе Всероссийской забастовки в октябре-ноябре 1905 г., в это же время стал членом эсеровской партии. За активное участие в революционном движении был сослан в Нарымский край, по возвращении из ссылки вновь подвергся репрессиям и из-за этого вернулся обратно в Сибирь. После революции вошел в состав Всесибирского краевого комитета эсеров, Сибирского временного правительства, разогнанного Колчаком. Вместе с большевиками он участвовал в борьбе с ним. После меркуловского переворота бежал в Харбин, работал в Дальбанке, затем после возращения в СССР — в Сбербанке. Интересен его допрос, проведенный в ноябре 1937 г. накануне голосования по выборам депутатов в Верховный Совет СССР. Следователи вписали в протокол те положения, в которых реально отражались проблемы, беспокоившие советское руководство. Бездоказательно Линдберг обвинялся в противодействии коммунистам выдвигать свои кандидатуры, в подстрекательстве зачеркивать фамилии коммунистов в бюллетенях и вписывать эсеров и выдвигать кандидатов из т. н. антисоветских элементов в округах, где преобладало крестьянское население.

Таким образом, указание Сталина об активизации поиска эсеров привело к лавинообразному усилению арестов.

Документ № 20

Дальневосточный край постоянно находился в центре внимания советского руководства, поэтому кампания по ликвидации последствий «вредительства» началась именно с этого региона. В апреле 1937 г. в Сибирь и Дальневосточный край была направлена специальная бригада во главе с начальником Контрразведывательного отдела Л.Г. Мироновым с задачей выявить и разгромить шпионско-вредительские, троцкистские и иные группы на железных дорогах и в армии. Одновременно в эти районы выехали члены Военной коллегии Верховного суда для быстрой расправы. Ситуация повторилась, когда в июле 1938 г. приехала бригада во главе с заместителем наркома НКВД М.П. Фриновским, после чего развернулся новый виток репрессий.

В сводке отражены показания арестованного в феврале 1938 года комкора заместителя командующего ОКДВА Я.З. Покуса (см. также Док. №№ 16, 19, 28). В 1932 г. он получил назначение на должность коменданта Владивостокского укрепрайона. В то время командующим Приморской группой войск, входившей в состав ОКДВА, являлся комкор В.К. Путна, один из первых представителей высшего командного состава, арестованных по подозрению в преданности Троцкому. Уже в тот период он якобы вместе с Путной составил вредительский план строительства укрепрайонов в Забайкалье.

Дальнейшая служба Покуса в ЗабВО в качестве командира 43-го стрелкового корпуса дала следователям возможность обвинить его в связях с арестованным комкором И.К. Грязновым, для которого он был связником с участниками во- енно-фашистского заговора в ЗабВО и ОКДВА.

Январь-февраль 1938 г. отмечены массовыми арестами в ДВК. В январе в Особом отделе Управления Наркомата внутренних дел была объявлена «авральная ночь». В одном из стрелковых корпусов были арестованы 54 офицера. Удар обрушился на пограничников и сотрудников НКВД. Одновременно были арестованы и допрашивались с применением физических мер 29 человек. В протоколы допросов вписывались до 60 человек, которых надо было представить как участников военно-эсеровского заговора. Были получены компрометирующие материалы на 18 командиров Амурской военной флотилии.

Начальник управления Люшков дал указание обязательно включать в протоколы допросов обвинения в шпионаже в пользу Японии. Всем оперработникам раздали списки сотрудников японских военных миссий в Маньчжурии для того, чтобы они правильно вписывали их фамилии.

Покуса обвинили в том, что он являлся членом Трудовой Казацкой Крестьянской партии. Если в центральной части СССР якобы существовала Трудовая Крестьянская партия, то в ДВК следователи придумали дополнение с учетом состава населения края.

Через 2 года после ареста Покус был освобожден. Но на этом его мучения не закончились. Заместитель наркома внутренних дел Меркулов в служебной записке, адресованной наркому обороны Тимошенко, отметил, что на Покуса есть новые показания, он уже получил согласие первого заместителя Прокурора СССР и просил санкции на повторный арест. Тимошенко согласился, и 4 октября 1940 г. Покус был арестован.

16 июля 1941 г. состоялось закрытое заседание Военной коллегии Верховного суда СССР. Вместе с Покусом перед судом предстали начальник Политического управления ОКДВА комбриг И.И. Кропачев, начальник инженерных войск округа комбриг И.А. Галвин, старший преподаватель Академии им. Фрунзе, ранее проходивший службу в ОКДВА, комдив В.К. Васенцович. Они все отказались от своих показаний, заявив, что их избивали. Галвин доказывал, что он никогда не был меньшевиком, Покус утверждал, что офицером царской армии он стал по прихоти следователя, а Васенцович, что он не поляк по национальности, а белорус. Он не знал, что в отчетности органов госбезопасности должны были фигурировать поляки. Обращения к членам Военной коллегии не оказали никакого воздействия. Наоборот, диввоенюрист И.Т. Никитченко цинично ответил: «А Вы хотите, чтобы Вам добавили?»

После арестов руководства ДВК и ОКДВА репрессии усилились. Несколько месяцев шла подготовка ареста члена Военного совета ОКДВА комкора Г.Д. Ха- ханьяна, который одновременно являлся руководителем военной группы Комиссии советского контроля. 20 ноября 1937 г. Ворошилов направил Сталину письмо, полученное от комкора. В свое оправдание Хаханьян писал, что на заседаниях правительства неоднократно утверждал, что Тухачевский являлся врагом, а после ареста Тухачевского он полностью уверен в этом. Он также осуждал деятельность Гамарника, который тем не менее показывал мандаты, подписанные Сталиным, дававшие ему большие полномочия при поездках в ДВК. Для него стала неожиданной телеграмма, в которой было указано, что он лишается политического доверия. При этом Хаханьян подчеркивал, что его кандидатура снята с выборов в Верховный совет, после чего многие его соратники стали неохотно с ним общаться (АП РФ. Ф. 3. Оп. 24. Д. 326. Л. 189–193). В феврале 1938 г. он был арестован.

В конце октября 1938 г., после военного конфликта у озера Хасан, потребовалось получить показания на командующего ОКДВА Блюхера. Мгновенно был арестован его брат — командир авиазвена при штабе ВВС Дальфронта.

Документ № 21

Одним из направлений репрессий в Красной Армии стало разоблачение «военно-монархического» заговора. Идея этого заговора основывалась на предшествующих операциях ОГПУ по изъятию из РККА офицеров бывшей царской армии.

В состав монархической организации следователи НКВД прежде всего включили высших офицеров старой армии, которые продолжали служить. 7 января 1938 г. был арестован научный сотрудник военно-исторического отдела Генштаба, бывший дворянин, генерал-майор царской армии Е.А Меньчуков. (См. Док № 28). В 1925 г. в анкете он не скрывал своих политических взглядов и писал, что его первоначальное отношение к революции было враждебным. В справке на арест содержались бездоказательные утверждения о том, что в годы 1-й мировой войны он служил под руководством германофила Раненкампфа и подозревался в шпионаже в пользу Германии. Однако Меньчуков в своих показаниях подчеркивал, что воспитан Брусиловым на ненависти к немецким захватчикам и всегда будет с русским народом.

В 1927 г. Меньчуков руководил кафедрой стрелкового дела на курсах «Выстрел», а после их расформирования перешел в Военно-транспортную академию к своему другу, бывшему офицеру царской армии B.C. Лазареву, начальнику кафедры. Беседы, которые они вели между собой, следователи превратили в формирование «Русского национального комитета». Организатором Комитета был назван бывший председатель Реввоенсовета С.С. Каменев. Некоторые участники встреч были уже ранее репрессированы в ходе операции «Весна», как, например, преподаватель Военной Академии им. Фрунзе полковник К.И. Беседовский, бывший полковник царской армии, руководитель кафедры военной истории Академии Генерального штаба комбриг А.С. Белой, старший руководитель кафедры Военно-транспортной академии комбриг АА Балтийский и др. (ЦА ФСБ России. АСД Р-10698).

«Военно-монархическая» организация стала якобы результатом объединения бывших царских генералов и полковников на почве неприятия советской власти. В показаниях арестованных офицеров содержались утверждения о подготовке террористических групп, связях с Тухачевским, который подготавливал заговор с целью установления диктаторского режима (ЦА ФСБ России. АСД Р-9754).

В январе 1938 года был арестован комдив запаса, бывший генерал царской армии, сотрудник Советской Военной энциклопедии С.Г. Лукирский (см. Док. № 21).

Одним из руководителей «военно-монархического» заговора стал и помощник инспектора кавалерии комбриг Б.К. Верховский (см. Док. № 28).

Были репрессированы сыновья умершего в 1920 г. генерала царской армии С.М. Шейдемана. В годы 1-й мировой войны он командовал корпусом и армией, после революции перешел на сторону Советской власти, стал начальником артиллерии РККА Один его сын комбриг Е.С. Шейдеман возглавлял Тамбовскую кавалерийскую школу, а другой — полковник А.С. Шейдеман был начальником кафедры тактики Военно-воздушной академии (см. Док. № 23). Единственным основанием для их ареста стало близкое родство с бывшим царским генералом. Среди компрометирующих фактов упоминалась фраза, произнесенная в кругу друзей, что они были бы не против сменить петлицы на погоны и чтобы обращение к старшим офицерам начиналось со слов Ваше Превосходительство (ЦА ФСБ России. АСД Р-19780).

Арестованный в октябре 1938 г. начальник КРО ГУГБ НКВД Николаев указывал, что в «военно-монархический» заговор входил комкор И.С. Кутяков, заместитель командующего ПриВО, выходец из 1-й Конной армии. Ему отводилась роль связника с Московским центром «заговора». Связь с правотроцкистской группой в Северо-Кавказском крае и Шеболдаевым осуществлял командарм

2- го ранга начальник Управления боевой подготовки РККА Н.Д. Каширин (ЦА ФСБ России. АСД Н-14741 Т. 3. Л. 66).

Документ № 22

Ход Гражданской войны в Испании, где Советский Союз оказывал военную помощь республиканскому правительству, постепенно складывался в пользу поднявшего мятеж генерала Ф. Франко. В этой связи советских представителей в Испании — полпредов, торгпредов, военных советников, сотрудников Разведупра и ИНО ГУГБ НКВД — обвиняли в «контрреволюционной вредительской» деятельности, т. е. в косвенной поддержке мятежников.

Арестованный в январе 1938 г. комдив В.Е. Горев рассказал, что в августе 1936 г. он был вызван на прием к Ворошилову, где ему было объявлено о назначении его военным атташе в Испанию. На приеме присутствовал и бывший начальник Разведупра Я.К. Берзин. А вот далее якобы состоялась встреча между Горевым и Берзиным, на которой Горев получил указания давать дезинформационные материалы о состоянии республиканской армии и всячески тормозить повышение ее боевой мощи. Следователи сформулировали цель участников военно-фашистского заговора в Испании: добиться поражения республиканской армии и тем самым подорвать престиж СССР. Кроме того, «заговорщики» якобы пытались создать в испанских кругах представление о стремлении СССР продвинуть в страну большевизм, т. е, вести империалистическую политику.

События, происходившие в политической жизни в Испании, находили отражение в обвинениях советским представителям. В протоколы допросов вносились положения о разжигании розни между политическими партиями, формировании у басков мнения о недружественной политике в их отношении со стороны центрального правительства.

Следователи составили достаточно взаимосвязанную цепочку из показаний военного советника командующего войсками Северного фронта комбрига Янсо- на (см. Док. № 8), командующего ВВС комдива В.Н. Лопатина (Док. № 21), торгпреда в Бильбао И. Г. Винцера (Док. № 9), бывшего резидента в Америке AM. Тылтыня (Док. № 2).

Трудности, связанные с поставкой военных грузов в Испанию, также стали результатом деятельности «заговорщиков».

Тылтынь был виновен в том, что корабль, груженный оружием, был захвачен франкистами. Сделано это было якобы по указанию Урицкого. Военного атташе в Чехословакии Шнитмана обвинили в том, что он не обеспечил проезд группы советских летчиков, которые были раскрыты и интернированы во Франции. Торгпред Сташевский должен был ответить за то, что закупленные для республиканской армии «Гарду» и «Потез-25» были самолетами устаревших конструкций, а танки фирмы «Рено» двигались со скоростью 5 км/ч. Заместитель начальника Иностранного отдела ГУГБ С.М. Шпигельглаз упоминал о факте закупки значительной партии винтовок, но они оказались без бойков, что вызвало недовольство республиканского правительства. Пришлось срочно закупать бойки и дополнительно доставлять в Испанию.

Поскольку в процессе служебной деятельности Горев неоднократно встречался с комкором Путной, следователи придумали версию об их совместной шпионской работе в пользу Англии. В Испании Горев якобы продолжил сотрудничество с англичанами и передал им технические данные захваченного немецкого самолета Хейнкель-111, а также отечественных И-15 и И-16. Связь он поддерживал с неким капитаном Стиггой.

Документ № 23

После ареста бывшего наркома внешней торговли СССР А.П. Розенгольца, обвиненного в создании контрреволюционной организации, начались аресты среди сотрудников торгпредств.

Обвинения строилось по определенной схеме. Обсуждение технических достижений капиталистических государств расценивалось как неверие в силу рабочего класса в СССР, преклонение перед иностранными специалистами. Многие из советских инженеров, конструкторов, которые входили в состав комиссий по закупке оборудования, обвинялись в том, что они или «огерманились», или стали поклонниками того государства, где получили образование.

Руководитель Амторга, затем торгпред в Англии С.Г. Брон раскрывал наступательную политику советского государства во внешней торговле (см. Док. № 13). В 1930–1931 гг. после подведения итогов продажи хлеба, масла, леса, нефти, пушнины и других товаров страна, по его словам, недосчиталась около 100 млн золотых рублей. В Европе из-за продажи экспортных товаров по низким ценам началась кампания против «советского демпинга». Организаторами этой акции назывались наркомы внешней и внутренней торговли Розенгольц и Вейцер, хотя это была политика высшего руководства страны.

Брон обвинялся еще и в том, что в 1935 г. общался с приехавшим в СССР представителем английской фирмы. В ЦК ВКП(б) состоялась их беседа под запись стенографистов. После отъезда англичанин опубликовал книгу, в которой рассказал о голоде на Украине, репрессиях против троцкистов и других негативных фактах из жизни в СССР. Брон якобы в ходе неофициальных встреч рассказывал об этом англичанину. Помимо этого он переплатил значительные суммы валюты в ходе закупок необходимой для страны продукции (ЦА ФСБ России. АСД Р-9869).

8 февраля 1938 г. был арестован торгпред СССР в Германии J1.JT. Непомнящий. С 1932 г. он последовательно представлял интересы страны в Дании, Финляндии, Швеции и Германии. Обвинение заключалось в том, что, являясь полпредом в Швеции, он заключил соглашение с директором сталелитейной фирмы и якобы сумел утаить около 40 тыс. крон, которые были переданы Троцкому. По поводу его деятельности в Германии следователи инкриминировали ему продажу фашистскому государству стратегического сырья, которое занимало центральное место в товарообороте.

Были найдены и другие компрометирующие материалы в отношении Непомнящего. Торговое представительство издавало журнал «Советское хозяйство и внутренняя торговля». Было выявлено, что в журнале публиковались разные цифры о развитии сельского хозяйства, сведения о заработной плате рабочих, которые свидетельствовали о бедственном положении населения.

В качестве доказательства контрреволюционной деятельности Непомнящего были использованы показания заместителя наркома внешней торговли М.А. Логановского о том, что Швеция использовалась в качестве пункта связи с Троцким.

Еще в ноябре 1937 г. из Комиссии партийного контроля в 3-й отдел НКВД поступил запрос о связях Непомнящего с арестованным бывшим наркомом внешней торговли Розенгольцем. Существовала постоянная связь представителей КПК с соответствующими отделами НКВД в поиске компрометирующих материалов на партийно-советский актив.

В декабре 1937 года начальник отдела кадров Наркомата внешней торговли докладывал временно исполняющему обязанности наркома внешней торговли Судьину о том, что в период с 1921 по 1931 г. на заседаниях партийной организации Непомнящий ни разу не выступал с осуждением и разоблачением оппозиционеров.

Ранее, 29 октября 1937 г., председатель внешнеторгового объединения Тех- нопромимпорт направил в ЦК и НКВД записку, в которой сообщал о волнении Непомнящего в связи с тем, что его не вызывает заместитель наркома внешней торговли Д.В. Канделаки. Торгпред не знал, что 11 сентября Канделаки был арестован.

Непомнящий обвинялся в том, что 90 % экспорта в Германии составляло стратегическое сырье, в т. ч. марганцевая руда, хотя решения о продаже сырья и его объемах принимались не торгпредом (ЦА ФСБ России. АСД Р-9947).

Управляющий объединением «Союзнефтеэкспорт» И.М. Певзнер был арестован

21 февраля 1938 г. (см. Док. № 31). Обвинялся в том, что якобы хорошие сорта нефтепродуктов продавались по цене 2-го сорта. Объективно низкие цены на нефтепродукты были обусловлены трудностями их продажи, т. к. рынок был уже заполнен другими фирмами. Потери в валюте были главным основанием для обвинения во «вредительстве» в экспорте нефти. То, что Певзнер некогда был заместителем Лазо, командующего партизанскими отрядами Приморья и войсками Спасского района Дальневосточного края, ему не помогло (ЦА ФСБ России. АСД Р-10016).

Арестованный заместитель заведующего плановым отделом Промэкспорта И.И. Герценберг получил высшее образование в Высшей химической школе в Женеве (см. Док. № 40). После революции вернулся в Россию. Участник Гражданской войны. В 1921–1925 гг. был референтом Иностранного отдела ОГПУ. С 1925 г. служил в Наркомате внешней торговли заместителем торгпреда в Греции и Германии. В Германии он работал вместе с Р.Я. Андерсом, который позднее трудился в Запорожье под руководством директора металлургического комбината Гвахарии, а затем вместе с ним был арестован как «член» троцкистской террористической организации. В процессе допросов Андерс перечислил нескольких сотрудников торгпредства в Берлине, и в их числе назвал Герценберга. Герценберга обвинили в нанесении ущерба стране на сумму 420 тыс. долларов, т. к. платина якобы сознательно была продана по цене 48 вместо 60 долларов за унцию. Он упустил время, когда цена на марганцевую руду была самой высокой, и продал ее по низкой (ЦА ФСБ России. АСД Р-10109). Кроме того, Герценберг не проявлял активности в увольнении из советских представительств иностранцев и замене их советскими людьми.

Стандартные обвинения заключались также в том, что все основные планы по продаже сырья за рубеж и закупке необходимого для страны оборудования передавались разведкам соответствующих стран.

Бешеную ненависть у Сталина вызывала фигура Л.Д. Троцкого. Для руководителя Всесоюзного объединения «Экспортлен» Л.Ф. Печерского компрометирующим фактом его биографии стало участие во фракции «межрайонцев», возглавляемой Троцким (см. Док. № 31) (ЦА ФСБ России. АСД Р-10017).

Неудивительно в связи с этим, что следственные дела на торговых представителей СССР и руководителей экспортных организаций содержали утверждения о тайном финансировании ими троцкистских организаций. Несостоятельность данного обвинения фактически подтверждал неоднократно выезжавший за рубеж заместитель начальника Иностранного отдела ГУГБ НКВД СССР С.М. Шпигельглаз. Он отмечал, что сын Троцкого Седов, проживавший в Париже, испытывал нужду и, в частности, просил в долг несколько десятков франков у внедренного в его окружение агента ИНО М. Зборовского.

Документ № 24

Одним из ответвлений «военно-фашистского» заговора стал сфабрикованный в органах НКВД заговор по принципу национальной принадлежности.

Аресты проходили во всех ведомствах. Ранее ни в чем не подозреваемые кадровые сотрудники Красной Армии, РУ РККА, НКВД обвинялись в принадлежности к различного рода «контрреволюционным» организациям и «шпионской» деятельности.

Секретарь танко-стрелкового комитета АБТУ полковник P.P. Дейбнер, немец по происхождению, на том основании, что в конце 1920-х гг. принимал участие в подготовке немецких танкистов в Казанском училище, «превратился» в немецкого шпиона. Как бывший штабс-капитан царской армии он обвинялся и в участии в «военно-монархической» организации. Его родственники проживали в Таллине, что также дало основание для ареста (см. Док. № 44).

Начальник отдела Разведывательного управления РККА О.А. Стигга, бывший нелегальным резидентом в Германии, автоматически «стал» немецким и латышским шпионом (см. также Док. № 46).

Сотрудник нелегальной резидентуры ИНО ГУГБ НКВД С.В. Ливент-Левит с 1918 г. состоял в «Союзе Спартака», принимал участие в революционных событиях в Германии, был членом компартии Германии. После возвращения в СССР его в декабре 1937 г. арестовали по обвинению в шпионской деятельности в пользу Германии (см. Док. № 40).

В конце июня 1938 г. нарком обороны Ворошилов разослал военным советам округов армии, начальникам академий РККА директиву, копия которой была направлена начальнику 2-го Управления НКВД. Ранее по линии НКО было дано указание составить списки командно-начальствующего состава — немцев, латышей, поляков, эстонцев, литовцев, финнов, румын, корейцев и других национальностей, которые не относились к народам СССР. В директиве отмечалось, что при проверке списки оказались неполными, и последовал приказ еще раз «тщательно проверить и выявить этих лиц всех без остатка как среди военнослужащих, так и вольнонаемных». Предлагалось составить отдельный список на родившихся и проживавших за границей и другой — на лиц, имеющих родственников за границей. Все указанные военнослужащие подлежали немедленному увольнению вне зависимости от имеющихся или отсутствующих компрометирующих материалов. В течение недели до 1 июля 1938 г. списки на командный политический и начальствующий состав необходимо было выслать в Управление по комначсоставу РККА На основе директивы наркома обороны аналогичные по содержанию меры предусматривались и по линии особых отделов.

Но уже 17 июля 1938 г. последовали коррективы из НКВД СССР. Ежов осудил компанейский характер выполнения директивы, когда некоторые особые отделы «арестовывают почти всех увольняемых, независимо от наличия компрометирующих материалов». Расплывчатый и неопределенный характер установки о военнослужащих, имевших родственников за границей, родившихся и проживавших за пределами СССР, привел к тому, что из армии стали увольнять не только лиц иностранного происхождения, но и русских, украинцев, евреев и других. В определенной мере указание Ежова стало сдерживающим фактором в репрессиях в отношении военнослужащих.

Однако фактически Ежов исправлял свои ошибки. В развитие указаний наркома обороны об увольнении из армии военнослужащих инонациональностей он 19 июня подписал меморандум № 1355, в котором обязал особые отделы контролировать этот процесс. Ежов усилил и, по сути, придал другое звучание директиве Ворошилова. Конкретизация наркома внутренних дел заключалась в том, что особисты должны были «на каждого увольняемого немедленно подобрать компрометирующие данные и при наличии материалов, уличающих или дающих основание подозревать увольняемого в шпионаже, диверсии, вредительской деятельности, изменнических намерениях, в участии в заговоре или иной антисоветской организации, немедленно арестовывать». Т. е. Ежов придал этой кампании характер массовой операции.

Документы №№ 25–26

В ноябре 1937 года Сталин выступил в качестве третейского судьи в спорах между разработчиками и изготовителями новейших образцов авиационной техники. Ему были предоставлены аналитические записки о состоянии разработок и внедрении в промышленное серийное производство истребителей. Следует сказать, что руководство научно-исследовательских институтов ВВС отмечало игнорирование заводами-изготовителями их указаний по производству и испытаниям новейших истребителей. В то же время руководители заводов указывали на конструктивные недоработки, приводившие к тому, что ВВС Красной Армии получали несовершенные машины. Высокую аварийность в авиационных частях директора заводов объясняли также и низкой квалификацией летчиков. Сталин ознакомился с объяснениями по поводу срыва выпуска новых истребителей, полученными от начальника НИИ ВВС комдива Б.И. Базенкова, начальника управления материально-технического снабжения ВВС комдива Н.Н. Бажанова и директора авиазавода № 21 Е.И. Мирошникова. Фактически это были споры между двумя ведомствами, представители которых пытались снять с себя ответственность за срыв плановых заданий.

На партийном собрании в НИИ ВВС даже была принята резолюция о необходимости НКВД разоблачить вредителей, срывающих выпуск истребителей (АП РФ. Ф. 3. Оп. 24. Д. 327. JI. 17). Изучив материалы, Сталин принял решение в пользу руководителя авиационного завода Мирошникова. До конца ноября были арестованы Базенков, Бажанов и вместе с ними командарм 2-го ранга, заместитель наркома обороны начальник ВВС РККА Я.И. Алкснис.

Однако то, что Сталин встал на сторону директора авиационного завода в городе Горьком, еще не означало получение им индульгенции от репрессии. Компрометирующие материалы на Мирошникова накапливались в течение 1937 г.

13 августа 1937 г. Сталину было направлено спецсообщение НКВД о срыве поставок для ВВС самолетов И-16. Сталин отреагировал на него немедленно. Уже

14 августа он обращался к Мирошникову: «Дайте письменное объяснение» (РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 420. JI. 95). В январе 1938 г. Ежов на основании показаний М.И. Калмановича, наркома зерновых и животноводческих совхозов СССР, санкционировал арест брата Е.И. Мирошникова — заместителя наркома финансов СССР И. И. Мирошникова. Давая указание о его аресте, Ежов подчеркивал: «Арестовать вместе с братом (директор 21-го завода), когда последнему будет замена новым. Написать о замене на Кагановича М.М.» (ЦА ФСБ России. АСД Р-4316. Л. 1).

Объективные трудности по ремонту авиационного парка выдавались за вредительскую деятельность. В справке УВВС на 1939 г. отмечалось, что были необеспеченны ремонтом 739 самолетов. Попытки доказать, что авиационные заводы отчитывались в годовом плане готовыми самолетами, а не выпуском запчастей, не имели воздействия на следователей.

Доработка самолетов постоянно приводила к созданию новых агрегатов. Зимой-весной 1937 г. на самолетах И-16 М25 происходила замена ручки управления, летом того же года — усиление крыльев. Все это создавало трудности для обеспечения запчастями.

Однако объективный анализ проблем в обслуживании самолетов наталкивался на заранее сформулированную задачу у следователей госбезопасности. «Не забывайте, — говорил следователь командующему ВВС РККА Алкснису, — что Вы не консультант по вредительским делам, а фашистский шпион и вредитель. Четко отвечайте не о Ваших предложениях, а о конкретных фактах вредительства» (ЦА ФСБ России. АСД Р-3844. Л. 137).

Важно отметить и такую черту личности Сталина, как четкий прагматизм, внимание, прежде всего, к общим проблемам, а не к конкретным личностям. Т. е. его интересовало в первую очередь, как выполняются конкретные плановые задания в различных отраслях народного хозяйства, и лишь затем руководители того или иного ведомства.

Документ № 27

Значительный и непоправимый ущерб Сталин нанес военной разведке. Аресты сотрудников Разведуправления штаба РККА занимали определенное место в общей цепи арестов. Обвинения высшего командного состава в шпионской деятельности, связях с иностранными разведками было возможно доказать при арестах сотрудников, которые по роду своей деятельности регулярно выезжали за рубеж. Аппараты военных атташе были тесно связаны в своей деятельности с политической разведкой ИНО ГУГБ НКВД СССР, дипломатическими и торговыми представительствами, а также опирались на представителей Коминтерна.

Начальники разведывательных отделов штабов РККА являлись и частью высшего командования военных округов, и их аресты были связаны с общими направлениями репрессий, развернувшихся в СССР в этот период.

Получив в июле 1937 г. протокол допроса командующего ВВС ОКДВА комкора А Я. Лапина, Сталин дал указание провести проверку деятельности только что назначенного начальника РУ РККА армейского комиссара 2-го ранга Я. К Берзина, который уже возглавлял военную разведку с 1924 по 1935 г. В 1935–1396 гг. Берзин был заместителем командующего ОКДВА. В это же время членом Военного совета ОКДВА являлся сотрудник РУ РККА В.Х. Таиров. Сталин поставил перед следователями НКВД вопрос: «Состоял ли в заговоре Берзин, который перенял от Таирова развед. органы на Дальнем Востоке?».

Чуть ранее Сталин получил от Ежова сообщение бывшей домработницы Берзина, где говорилось, что начальник разведки был своим человеком для Троцкого, который обещал начальнику тогда 4-го Управления штаба РККА, что «последний в любой момент может полагаться на совместную работу с ним, Троцким», если покинет службу в Разведуправлении. В личной библиотеке Берзина, отмечала домработница, имелось много белогвардейских изданий, в т. ч. на иностранных языках, в частности, Троцкого, которые Берзин давал читать своим товарищам. В «порядке выяснений троцкистских связей» бдительная домработница сообщала также о долголетней тесной дружбе Берзина с Эйдеманом. Сталин принял решение за наркома обороны: «Надо Берзина перевести на строевую службу» (АП РФ. Ф. 3. Оп. 24. Д. 313. Л. 67–69).

В мае 1937 г. упоминавшийся выше заведующий отделом международных связей Коминтерна Мельников и бывший сотрудник РУ РККА назвал в качестве агента японской разведки работника японской резидентуры военной разведки 1-го секретаря полпредства СССР в Японии полкового комиссара А.Б. Аско- ва. Из их показаний следовало, что вся агентурная сеть в Маньчжурии, Китае, Италии, Германии, Чехословакии и Америке была выдана ими японской разведке. Карин под воздействием следователей назвал ряд ценных агентов, в том числе «Рамзая», которые якобы выданы им иностранным разведкам.

Сталин дал указание Ежову провести проверку на западных границах СССР и даже отметил направление поисков: «Как обстоит дело с окружной войсковой разведкой на Украине, в Белоруссии, в Ленинграде? Не связывала ли она троцкистов с Польшей так же, как наша разведка на Дальнем Востоке связывала троцкистов с японцами» (Там же. Д. 316. Л. 86).

В конце июня 1937 г. Сталин внимательно прочитал шифртелеграмму Люшко- ва, который провел массовые аресты среди сотрудников разведывательных органов ОКДВА. Он выписал фамилии начальника разведотдела АЮ.Валина, который работал уже в Москве, бывшего помощника начальника разведотдела капитана С.К. Винниченко, а также дал указание уточнить, кто являлся представителями разведотделов Тихоокеанского флота и в Приморье (Там же. Д. 405. Л. 174).

В течение второй половины июля разведотдел ОКДВА был фактически разгромлен. Дальнейшая эскалация арестов была в значительной мере связана с указаниями Сталина. 27 июля 1937 г. ГУГБ НКВД направило на места шифртелеграм- му об аресте выявленных участников военного заговора в разведорганах РККА, в которой фигурировали привлекшие внимание Сталина сотрудники ОКДВА Сначала арестовали бывшего до апреля 1937 г. начальником РО ОКДВА, а в момент ареста начальника 2-го отдела РУ РККА комбрига АЮ. Валина (Гайлиса). В начале августа та же участь постигла нового начальника разведки Дальневосточного округа полковника М.К. Покладока и десятки других сотрудников.

Компрометация высшего руководства военной разведки привела к чехарде в назначениях. Сменивший в 1935 г. Я.К. Берзина С.П.Урицкий в июне 1937 г. был освобожден от должности в связи с показаниями участников «военно-фашистского» заговора. Немаловажное значение имел и тот факт, что в 1932 г. он возглавлял советскую военную делегацию в Германии. Прямые обвинения в связях с германским Генштабом не выдвигались, но отмечалось, что Урицкий снабжал высший командный состав сигарами, английским табаком, давал информацию об иностранных армиях (ЦА ФСБ России. АСД Р-9000 Т. JI. 76).

Дискредитация руководящих работников в центре и на местах привела к дезорганизации деятельности военной разведки. Сталин принял решение передать ее под контроль НКВД. На заседании Политбюро ЦК ВКП(б) 1 июля 1937 г. Берзин был снят с должности начальника РУ РККА. Одновременно Сталин усилил позиции Ежова в военном ведомстве, что не способствовало укреплению единства внутри Политбюро, поскольку являлось ущемлением роли Ворошилова. С подачи Сталина Ежову поручалось «установить общее наблюдение за работой Разведупра, изучить состояние работы, принимать по согласованию с наркомом неотложные оперативные меры, выявить недостатки Разведупра и через 2 недели доложить ЦК свои предложения об улучшении работы Разведупра и укреплении его свежими кадрами» (Петров К, Янсен М. «Сталинский питомец» — Николай Ежов. М., 2008. С. 80–81).

В ноябре 1937 г. Сталин дал санкцию на аресты бывших начальников разведки Урицкого и Берзина (см. Док. № 20). Поручив их допросы Николаеву, Ежов создал у Сталина представление, что все они работали на иностранные разведки. Для того чтобы картина выглядела более впечатляющей, вождю поставляли систематизированные данные о руководителях разведотделов штаба РККА и военных округов и сотрудниках зарубежных аппаратов.

Например, Берзину припомнили все провалы по линии военной разведки. В 1933 г. он якобы выдал резидентуру связи в Германии, когда был арестован групповод Ю. Тросин, подготовил копенгагенский провал весной 1935. Он «признался» и в том, что после заключения соглашения между СССР и Чехословакией об обмене разведданными по Германии материалы передавались немцам. Следователи НКВД «связали» двух бывших начальников военной разведки показаниями о совместной «шпионской» деятельности. Берзин отметил, что Урицкий ему говорил о подготовке операции по провалу резидента Григорьева в Италии в 1937 г. Безусловно, и Рихард Зорге («Рамзай»), если бы вернулся в СССР в конце 1937 г., был бы арестован. Берзин «утверждал», что он являлся германским агентом, а передаваемые им материалы — дезинформация (ЦА ФСБ России. АСД Р-23481 Т. 2 Л. 18). Аресты Берзин и Урицкого, о которых стало известно всем начальникам управлений НКВД, привели к эскалации репрессий в отношении сотрудников РУ РККА.

14 ноября Ежов направил Сталину спецсообщение начальника УНКВД Иркутской области об аресте бывшего начальника разведотдела штаба ЗабВО и Ур- ВО Ю.Г. Рубена, поляка по национальности. Проведение в это время т. н. польской операции повлияло на судьбу Рубена. Он «стал» членом ПОВ с 1921 г., когда был курсантом в Московской школе коммунаров, а командиром взвода являлся офицер «польской разведки» Я. Мациевский. А с 1934 г. его причислили к членам «контрреволюционной» организации. По роду службы ему приходилось неоднократно встречаться в Хабаровске с начальником РО штаба ОКВД Валиным, который якобы и завербовал его.

Представители РУ РККА в различных странах становились объектами репрессий в связи с арестами полпредов и торгпредов СССР за рубежом. Так, в ходе допросов в конце августа торгпреда СССР в Японии В.Н. Кочетова была упомянута фамилия военного атташе Ринка. Сталин на протоколе отметил: «Важно. Ринк». В октябре 1937 г. он был арестован (см. Док № 1). В ходе допросов были получены «сведения» не только о захвате японцами Курильских островов, но и об оказании помощи «заговорщикам» японским правительством в захвате власти в СССР (АП РФ. Ф. 3. Оп. 24. Д. 319. Л. 135). Ринк и бывший посол Юренев по заданию Гамарника якобы установили связь с японским генеральным штабом в лице генерала Касахара.

В декабре 1937 г. последовал арест В.А Сулацкого-Сиу — бывшего секретаря военного атташе в Китае Геккера, а на момент ареста заместителя начальника РО КВО.

В сентябре 1937 г. Ежов направил Сталину спецсообщение об оценке деятельности военного атташе в Чехословакии полковника Л.А. Шнитмана (см. Док. № 20). Отмечалось, что он являлся помощником военного атташе в Германии командарма 2-го ранга АИ. Корка. В январе 1937 г. во Франции была задержана группа советских летчиков, следовавших в Испанию, что также ставилось в вину Шнитману. На допросах он рассказал следователям о «встречах» с сыном Троцкого Седовым в Париже по указаниям Тухачевского и о передаче шпионских сведений иностранным разведкам. Начальника Разведупра Монголии полковника АС. Немирова арестовали

15 декабря 1937 г. (См. док. № 6). После того как по указанию Сталина были арестованы Таиров и Тарханов, Немиров якобы передал японским спецслужбам всю агентуру Разведупра в Монголии, предпринимал различные меры для обострения отношений между СССР и Японией. Развал разведывательной работы был связан и с плохой, по мнению следователей, подготовкой кадров разведчиков в Монголии (ЦА ФСБ России. АСД Р-10122).

В сводках отражены показания военного цензора при Разведотделе ОКДВА бригадного комиссара И.М. Болотина (см. Док. № 39). Он обвинялся в шпионской деятельности в пользу Польши, Германии и Японии. Поскольку процесс допросов затянулся до 1939 г., когда массовые репрессии были прекращены, Болотин был осужден ОСО к 8 годам заключения в ИТЛ (ЦА ФСБ России. АСД Р-20948).

Начальник специального технического отдела бригадный комиссар А.П. Лозовский (см. Док. № 46) обвинялся в том, что способствовал проникновению в СССР агентов иностранных разведок под видом политэмигрантов, а также передал немецкой разведке разведывательную сеть Разведупра в Германии (ЦА ФСБ России. АСД Р-10381).

Арестованный И.К. Мамаев, начальник кафедры страноведения и военной географии Военной академии им. Фрунзе, с 1924 по 1936 г. служил в Разведупре. С 1924 по 1927 г. вместе с Берзиным, Таировым и Тархановым был в командировке в качестве военного советника в Китае, вел занятия в Коммунистическом университете трудящихся Китая. Арестованный военный атташе в Японии И.А. Ринк дал показания о Мамаеве как агенте японской разведки, который дезинформировал советское руководство о положении в Китае. В это же время военным советником в Китае был Р.Н. Сахновский, имевший высшее военное образование и являвшийся сторонником Троцкого. С 1928 по 1937 г. он подвергался постоянным преследованиям. Сначала был приговорен к ссылке в Сибирь, затем к заключению на 3 года в политизолятор, а в 1936 г. к 5 годам ИТЛ. Мамаев автоматически стал скрытым троцкистом, принимавшим участие в сборе денег для Троцкого. После зверского избиения следователем, Мамаев скончался 4 апреля 1938 г.

Начавшаяся в конце ноября спецоперация по латышам вызвала активность органов госбезопасности в поиске представителей латышской национальности в различных сферах советского общества, в т. ч. и в Разведупре. Берзин был арестован и как член «латышской националистической организации», в руководящий центр которой входили якобы также Рудзутак и Эйдеман. Берзин якобы связывался с английской разведкой через начальника РО штаба ЛВО полковника Ю.И. Гродиса, арестованного в конце сентября 1937 г. в ходе арестов среди руководящего состава Ленинградского военного округа, который короткое время возглавлял Якир. В течение декабря были арестованы или уволены практически все латыши, работавшие в РУ РККА.

Документ № 28

В ходе массовой кампании по борьбе с вредительством в 1928–1931 гг. подверглись репрессиям и ученые-микробиологи. Советская микробиология развивалась в тесном сотрудничестве с зарубежными научными центрами. Во второй половине 1920-х гг. в СССР был создан Национальный комитет Международной ассоциации микробиологов. Важнейшим направлением их деятельности являлась разработка вакцин и сывороток для борьбы с инфекционными заболеваниями. В 1931 г. для наблюдения за ходом работ и пресечения «вредительства» были созданы Контрольный институт и местные контрольные лаборатории.

В 1937–1938 гг. начался новый виток преследований ученых. В процессе допроса руководителя Контрольного института В.А Любарского следователи добивались признаний в создании «контрреволюционных» организаций в институтах микробиологии и эпидемиологии (Уфа, Харьков, Ростов, Москва). Директор Микробиологического института Кричевский обвинялся в том, что научные разработки института имели не чисто прикладной характер.

Ставилась задача доказать, что ученые срывали организацию прививок и вакцинацию населения, наладили выпуск малоценных вакцин и сывороток без соблюдения технологии производства. В своих показаниях Любарский упомянул о расхождениях во взглядах между наркомом здравоохранения СССР Т.Н. Каминским и руководством институтов. Наркомздрав считал, что главное для искоренения тифозно-кишечных заболеваний — это правильная организация водоснабжения и канализации, обеспечение надлежащего санитарного состояния в пищевой промышленности, а вакцинацию рассматривал в качестве необходимого дополнения.

Подобные показания не устраивали следственные органы. На полях протокола допроса Любарского начальник отдела указывал: «Вообще говоря, это доклад о недочетах в работе института, а не показания одного из руководителей контрреволюционной организации. Иначе надо допрашивать» (ЦА ФСБ России. АСД Р-3999. Т. 2.Л. 36).

Следователи использовали различные факты из биографий арестованных, которые должны были усилить их вину. Любарский еще до революции получил высшее образование в Военно-медицинской академии в Петербурге. Попав в плен во время 1-й мировой войны, он вместе с немецкими врачами лечил раненых военнопленных в лагере в Ламсдорфе. В дальнейшем Любарский поддерживал научные связи с немецкими микробиологами и высоко отзывался об их профессиональном уровне. Сотрудница Контрольного института Л.А. Алексина являлась бывшей дворянкой, урожденной Линдфорс. Прежний директор Контрольного института Тарасевич при Временном правительстве был санитарным инс- лектором армии. Первый директор института им. Мечникова Коршун был включен в 1922 г. в список для высылки из страны, но по настоянию наркома здравоохранения Семашко ему было разрешено остаться в России.

Все эти репрессии негативно отразились на дальнейших научных разработках в области микробиологии и эпидемиологии.

Документ № 29

Укрепление боеготовности Красной Армии во многом зависело от соответствующего медико-санитарного обеспечения личного состава. В течение исследуемого периода были приняты важные решения, направленные на поддержание физического здоровья красноармейцев. Однако в условиях кампании борьбы с «вредительством» эти решения носили специфический характер. Например, в циркуляре Особого отдела ГУГБ НКВД СССР от 29 августа 1937 г. наряду с указаниями о необходимых в борьбе с отравлениями в частях РККА мероприятиях, направленных на ликвидацию антисанитарии, содержались и другие установки. Они касались бактериологических диверсий, когда сотрудники санитарной службы разрабатывали планы отравления личного состава и распространения заразных заболеваний.

В протоколах важнейших показаний весной 1938 г. это направление деятельности органов госбезопасности представлено показаниями помощника начальника 1-го отдела Санитарного управления РККА военврача 2-го ранга М.М. Лукина (см. также док. № 35). Лукин закончил медицинский факультет Московского университета. Был врачом в Красной Армии. В 1920 г. попал в плен, но сохраненное удостоверение офицера царской армии спасло его от расстрела. Его работа в Санитарном управлении проходила под руководством начальника Управления М.И. Баранова, бывшего врача царской армии.

Но обвинения во «вредительстве» в мобилизационной подготовке санитарной службы РККА, срыве обеспечения средствами защиты от бактериологического нападения и подготовке покушения на Ворошилова путем отравления являлись второстепенными.

Главное же заключалось в том, что родная сестра Лукина, Н.М. Лукина, с 1910 по 1936 г. была женой Бухарина, а сам Лукин приходился Бухарину двоюродным братом. Соответственно, Лукина обвинили в том, что с 1928 г. он был завербован Бухариным в правотроцкистский блок (ЦА ФСБ России. АСД Р-23646).

Репрессии затронули и других представителей семьи Лукиных. Родной его брат, Н.М. Лукин — директор института истории Академии АН СССР, 1885 года рождения, был арестован 22 августа 1938 г. и 26 мая 1939 г. приговорен к 10 годам заключения в ИТЛ, где и умер. Лукина, арестованная 30 апреля 1938 г., была 8 марта 1940 г. приговорена к ВМН. Вся семья Бухарина с «легкой руки» Сталина была отмечена печатью смерти.

Документ № 30

15 августа 1937 г. Сталин получил развернутое спецсообщение наркома внутренних дел Украины И.М. Леплевского о националистической антисоветской организации, раскрытой НКВД. Среди ее членов упоминался командующий Харьковским военным округом командарм II ранга И.Н. Дубовой, который с санкции Ворошилова был арестован 21 августа того же года. Внимательно изучив протокол допроса Дубового от 22 августа, Сталин на полях внес свои указания, адресованные наркому внутренних дел Ежову. Его внимание привлекли показания о том, что на складах Харьковского и Киевского военных округов якобы существовали диверсионные ячейки, которые готовили диверсии на военных складах и должны были ослабить мощь Красной Армии в момент начала войны. Сталин дал указание «выяснить» положение дел (АП РФ. Ф. 3. Оп. 24. Д. 319. JI. 16). Спустя несколько дней Леплевский уже рапортовал о выявленных диверсионных группах в Украинском военном округе.

Как правило, в показания командующих приграничными военными округами следователи вписывали положения об участии совместно с партийно-советским активом в различного рода националистических организациях.

Командующий Харьковским военным округом Дубовой «признался» в том, что входил в состав националистической организации и что его деятельность была составной частью военно-фашистского заговора на Украине (см. также Док. №№ 12, 21, 31). Конечной целью участников «националистического заговора» являлось отделение Украины от СССР.

Командованию Красной Армии различных уровней в «контрреволюционных правотроцкистских» организациях отводилась роль силовой составляющей в процессе «подготовки» государственного переворота. Во «Временном центральном Сибирском правительстве», которое якобы хотели создать в Восточно-Сибирском крае Разумов и арестованная вместе с ним значительная часть партийно-советской номенклатуры, на роль военного министра намечали бывшего командующего ЗабВО И.К. Грязнова (ЦА ФСБ России. АСД Р-23498. Т. 1. Л. 38).

Для того чтобы скомпрометировать высший командный состав, использовались всевозможные факты контактов с иностранцами.

В 1936 г. командующий ЛВО командарм II ранга П.Е. Дыбенко в разговоре с военным атташе из США покритиковал американские порядки (см. Док. №№ 35, 37). Он заявил, что его сестра нищенствует в Америке. Ее муж получил увечье на работе, и она с детьми не получает никаких денег. Военный атташе пообещал узнать суть дела. Вскоре сестра Дыбенко стала получать пособие (АП РФ. Ф. 3. Оп. 24. Д. 311). А 25 января 1938 г. было принято постановление Политбюро ЦК ВКП(б), в котором отмечалось, что Дыбенко имел «подозрительные связи с некоторыми американцами, которые оказались разведчиками, и недопустимо для честного советского человека использовал эти связи для получения пособия живущей в Америке своей сестре» (Там же. Д. 330. Л. 113). Сталин использовал и опубликованное в эмигрантской прессе сообщение о том, что Дыбенко являлся немецким агентом.

Документ № 31–32

Среди различных заговоров, которые «раскрывались» органами государственной безопасности в период массовых репрессий, важное значение придавалось ликвидации последствий «вредительства» в собственном ведомстве, то есть в НКВД. В органах государственной безопасности было несколько волн репрессий.

После намеченного на февральско-мартовском 1937 г. Пленуме ЦК ВКП(б) курса на поиски «вредителей» Ежову необходимо было показать, что он решительно борется в наркомате внутренних дел с «наследием» Г.Г. Ягоды. Резолюция Пленума по НКВД обсуждалась только в оперативных отделах Главного управления государственной безопасности. На Пленуме и в резолюции были приведены примеры об участии сотрудников НКВД в троцкистских организациях. Как правило, их аресты были тесно связаны с репрессиями в отношении партийно-советских работников. В конце 1936 г. в протоколах допросов арестованных секретарей райкомов Азово-Черноморского края С.Х Варданяна и Л.Д. Гогоберидзе были названы фамилии начальников Новочеркасского и Таганрогского горотделов Шаповалова и Баланюка.

Аресты начальников управлений НКВД были связаны, прежде всего, с их предшествующей деятельностью и связями с арестованными партийными руководителями краев и областей. В представленных Сталину сводках к этой группе сотрудников относился начальник 4-го (секретно-политического) отдела УГБ НКВД УССР 0.0. Абугов, ордер на арест которого Фриновский подписал 15 октября 1937 г. (см. Док. №.33). Первоначально отмечались его связи с арестованными сотрудниками НКВД Украины, являвшимися якобы троцкистскими заговорщиками. Показания на Абугова сотрудники НКВД начали давать уже с июля

1937 г. На его судьбу безусловно повлиял тот факт, что в процессе службы он работал в тесном контакте с двумя руководящими работниками НКВД, которые покончили жизнь самоубийством весной и летом 1937 г. после ареста Ягоды и бывшего наркома внутренних дел Украины Балицкого. Первым был начальник УНКВД по Горьковской области М.С. Погребинский, вторым — начальник УНКВД по Харьковской области С.С. Мазо.

В показаниях арестованного в июле 1937 г. инспектора при начальнике Харьковского управления НКВД УССР было отмечено, что по возвращении с февральско-мартовского Пленума Мазо говорил, что после ареста Бухарина и Рыкова не арестованным «оставался только один Сталин».

Более полугода Абугов просидел в тюрьме и только в начале мая 1938 г. в связи с арестами партийных руководителей Горьковской области начались его активные допросы. Раньше Абугов был помощником и заместителем начальника Секретного отдела ГПУ УССР, заместителем начальника УНКВД Горьковского края, начальником УНКВД Кировской области. Следствие длилось долго и по мере дальнейших арестов партийно-советских руководителей в протоколах допросов появлялись новые обвинения. Вместе с секретарями обкомов Прамне- ком и Столяром он якобы укрывал правых. В период проведения репрессивной коллективизации в 1932 г. в Горьковском крае он не до конца разгромил филиал «Трудовой крестьянской партии», вновь «раскрытой» в 1937 г. Начальником УНКВД в то время был Погребинский. С согласия обкома партии они арестовывали единоличников, не желавших вступать в колхозы. Между собой вели разговоры о том, что «надо гнать крестьян в колхозы, все равно хлеба нет ни у единоличников, ни у колхозников, все равно где им с голода пухнуть». Абугов был обвинен в связях с троцкистами на Украине, участии в правотроцкистской организации в Горьковском крае.

Аресты начальника отделения Главного управления госбезопасности Д.И. Джи- рина, заместителя начальника ДТО Ленинской железной дороги Э.А Инсарова, начальника отделения Секретно-политического отдела ГУГБ НКВД СССР И.А Иванова были обусловлены выявлением заговоров в органах НКВД, которые «раскрывались» по указанию Ежова (см. Док. №№ 2, 45).

Иванов, работавший под руководством Молчанова, начальника Секретнополитического отдела при Ягоде, должен был ответить за слабую борьбу с троцкистами в 1935–1936 гг.

Инсаров и Джирин, сотрудники НКВД Украины, обвинялись в том, что под руководством арестованного бывшего наркома внутренних дел Леплевского также слабо вели работу по разоблачению троцкистов. Они не раскрывали организации, а оформляли через Особое совещание при НКВД дела на одиночных «контрреволюционеров».

Эти обвинения явились результатом январской 1938 г. поездки Ежова на Украину. На совещании он дал негативную оценку деятельности органов госбезопасности, и новый нарком внутренних дел Украины организовал массовые аресты сотрудников своего ведомства. Был арестован и бывший замнаркома внутренних дел Украины К.М. Карлсон (см. Док. № 5).

Документ № 33

Общественные организации, имевшие связи с зарубежными центрами и члены которых участвовали в международных конференциях, в период Большого террора попали в сферу особого внимания органов госбезопасности. Так, подверглось разгрому руководство благотворительного Всесоюзного общества Красного Креста и Красного Полумесяца. В феврале 1937 г. был арестован бывший секретарь Президиума ВЦИК СССР АС. Енукидзе, являвшийся юридическим председателем общества. 15 февраля 1938 г. арестовали Л.С. Бронштейна, заведующего иностранным отделом общества (см. Док. № 23).

Начальник Санитарного управления корврач М.И. Баранов был заместителем Председателя исполкома общества по спецработе. Арестованный еще в августе 1937 г., он после неоднократных отказов от вынужденных показаний заявил о срыве мобилизационной работы, которая проводилась по линии Красного Креста. Она заключалась и в слабой подготовке медперсонала. Якобы обучение шло по укороченной программе, и в результате медработники имели низкую квалификацию. По показаниям Баранова следователи вышли на М.Г. Чернова- Бек, начальника спецотдела Исполкома общества. Тот «признался» в срыве сроков пополнения мобзапасов, негодном состоянии складских помещений. В феврале 1938 г. в управления НКВД поступило сообщение из Особого отдела ГУГБ НКВД СССР о том, что на складах казахского комитета Красного Креста обнаружено негодное и сгнившее белье, предназначенное для развертываемого в период военного времени госпиталя. Это произошло из-за «вредительских» действий сотрудников.

Была арестована и председатель Исполкома общества В.А. Мойрова, которая активно участвовала в революционном движении и в 1917 г. выдвигалась в Учредительное собрание от меньшевистской фракции РСДРП. В 1934 г. Мойрова присутствовала в качестве делегата на международной конференции общества в Токио. У нее были изъяты французские журналы, которые она привезла из Японии. Поскольку в них содержались фотографии голодных детей в России, последовали обвинения в антисоветской агитации в СССР и за границей. Знакомство с рядом руководителей международной Лиги Красного Креста стали основанием для обвинений в шпионаже в пользу Англии и Японии. Представителям этих государств на конференции и в ходе встреч якобы передавались секретные сведения о мобилизационной подготовке, складах и т. д.

После конференции в Токио в Саратове был создан научный эпидемиологический институт. Следствие объявило это происками иностранных разведок. Под видом якобы проведения научно-исследовательских работ сотрудники института должны были создавать возбудителей различных заболеваний и взрывчатых веществ, которыми должны снабжать террористические группы. Одновременно институт становился центром для будущего заражения воинских частей (ЦА ФСБ России. АСД Р-9765).

Документ № 34

На протяжении 1938 г. продолжались аресты высшего командного состава по обвинениям в принадлежности к так называемому военно-фашистскому заговору. 21 февраля 1938 г. был арестован начальник штаба БВО комдив А.М. Пере- мытов (см. Док. №№ 16, 33). Длительное время он был постоянно связан по службе с командармом 1-го ранга Беловым. Познакомились они в 1921 г., когда Перемытов являлся начальником штаба СКВО, а Белов командовал 9-й Донской дивизией. Уже тогда они обсуждали тему подавления крестьянских выступлений и пришли к мнению, что восставшие были честными крестьянами, недовольными политикой советской власти. Затем Перемытов преподавал в Академии им. Фрунзе, а в мае 1936 г. Белов пригласил его начальником штаба в МВО.

Помимо вписанных следователями представителей командного состава МВО, якобы являвшихся участниками заговора, протоколы допросов Перемытова содержат признание некоторых реально существовавших в Московском военном округе проблем, которые квалифицировались как «вредительские». Так, в 1935–1936 гг. была поставлена задача подготовить 3000 парашютистов, тогда как штатных было всего 500 человек (9-й батальон особого назначения). На 1937 г. было запланировано подготовить уже 5000. Для этого отвлекли 12 тысяч человек, среди которых было много командиров среднего и младшего звена. Однако обучение было сорвано из- за того, что вместо положенных по плану подготовки 6 прыжков сумели организовать только по 1–2 прыжка (ЦА ФСБ России. АСД Р-23506. Т. 1. Л. 46).

В значительной мере проливает свет на методы получения «признательных» показаний об участниках мнимых контрреволюционных организаций и состоянии дел в армии сохранившееся в архивном деле заявление комдива С.И. Деревцова, начальника Автобронетанкового управления ОКДВА, адресованное Сталину, Ежову и Балицкому. Следователь Арнольдов сказал ему, что он является условно арестованным. По заданию Политбюро и т.т. Ежова и Ворошилова он должен выступить в роли члена правотроцкистской группы и вскрыть преступную деятельность бывшего командующего Приморской группой войск, являвшегося якобы руководителем организации. Деревцову было сообщено, что о выполнении данного партийного задания и его согласии Арнольдов телеграфировал Ежову и, следовательно, Политбюро ЦК ВКП(б). Никаких репрессий в отношении семьи не будет. В конце разговора Арнольдов пожал ему руку и даже поцеловал его. В конце заявления Деревцов писал, что все обещания оказались ложью и он все понял, когда до него дошли сведения о выселении из квартиры его семьи. После подачи этого заявления комдив Деревцов подвергся жесточайшим избиениям и был расстрелян в марте 1938 г.

Трагическую судьбу большой группы высших офицеров Красной Армии определили их служебные поездки за рубеж. Комбриг И.С. Колтунов — заместитель начальника 3-го отдела Генштаба РККА, бывший офицер царской армии, в 1932 г. был в командировке в Германии, где изучал состояние транспортного военного сообщения (см. док. № 34). Колтунова обвинили в шпионаже в пользу Германии.

К моменту ареста интенданта 2-го ранга А.А Захарова, начальника отделения Управления снабжения РККА (см. Док. № 24), были уже репрессированы как участники «военно-фашистского заговора» бывший начальник Военно-хозяйственного управления РККА коринтендант П.М. Ошлей, его заместитель ди- винтендант А.Я. Ванаг. В справке на арест они упоминались в качестве «вербовщиков» Захарова. После ареста Захаров пытался отказаться от показаний, полученных от него в результате избиений, но безрезультатно. Обвинения заключались в том, что он якобы завышал заявки на количество необходимого продовольствия для армии, от чего в итоге страдало недополучавшее его гражданское население. В 1937 г. военнослужащим ЗабВО недопоставили 2200 тонн мяса, что также ставилось в вину Захарову. В разговорах Захаров отмечал, что причиной плохого снабжения является политика партии и правительства в области сельскохозяйственного производства.

«Вредительство» виделось и в том, что при разработке норм довольствия, вместо ранее утвержденных 250 грамм мяса для красноармейцев, была принята новая норма в 175 грамм мяса и 75 грамм рыбы, что равнялось 225 граммам мяса. Недостатки в продснабжении Красной Армии становились обвинением для тех, кто обеспечивал распределение поступавшего продовольствия (ЦА ФСБ России. АСД Р-10633).

Документ № 35

Провалы в развитии сельского хозяйства, которое являлось для советского руководства второстепенной отраслью и, главным образом, источником для получения валюты для форсированной индустриализации, необходимо было обосновать «вредительством» конкретных руководителей. В данных сводках отражены показания наркома земледелия РСФСР Н.В. Лисицына и его заместителя Ф.Д. Веренинова, заведующего отделом сельского хозяйства ЦК ВКП(б) Яковлева (см. Док. № 28), заместителя заведующего планово-экономическим сектором Сельскохозяйственного отдела ЦК ВКП(б) М.К Дудникова (см. Док. № 10), заместителя начальника отдела сельского хозяйства Госплана СССР П.А. Месяцева (см. Док. № 1).

Их аресты были связаны, прежде всего, с катастрофической ситуацией, сложившейся в сельском хозяйстве в 1936/1937 г., когда вследствие неурожайного года возникли проблемы со снабжением населения не только разного вида сельхозпродукцией, но и хлебом. Во многих городах возникло оправданное недовольство.

Конкретно Веренинову были предъявлены обвинения в том, что слабое развитие в сельском хозяйстве получила механизация. Во время уборки урожая пропало до 25 % овощей, на 20 % сократилось производство мяса кроликов.

Яковлеву припомнили всю его предшествующую деятельность. В 1922–1923 гг. он был заведующим подотделом печати в Агитпропе ЦК РКП(б). В это время в издательстве «Красная Новь» была опубликована статья Л.Д. Троцкого «Уроки Октября». В одном из домов на улице Грановского, где жили советские сановники, в период с 1928 по 1936 год он проживал на одной лестничной площадке с Пятаковым, что стало компрометирующим обстоятельством.

Яковлев принял активное участие в поиске троцкистов и ликвидации последствий «вредительства» во время своих инспекционных поездок, например, в Белоруссию. Но следствие трактовало это как уловку Яковлева, который приносил в жертву отдельных оппозиционеров, сохраняя основные кадры.

Рассматривалось и то, как он оценивал некоторых высших руководителей. Так, на его взгляд, Жданов не соответствовал требованиям государственного деятеля и его выдвижение — случайное явление. Кроме того, Яковлев критиковал политику Сталина в области сельского хозяйства, рассуждая в узком кругу о необходимости предоставления большей самостоятельности колхозам, недостаточном материально-техническом снабжении деревни, низкой эффективности совхозов (ЦА ФСБ России. АСД Р-8628).

Вместе с тем в протоколах допросов Дудникова, Половинкина, помощника Яковлева, упоминались фантастические факты о подготовке покушения на Сталина в ходе заседания Политбюро при утверждении государственного плана по животноводству. Дудников якобы спрятал револьвер в стол, но не смог осуществить покушение и после заседания вернул револьвер Половинкину.

Резкое сокращение количества поголовья скота из-за недостатка кормов объяснялось следователями не иначе как сознательным срывом его поставок (ЦА ФСБ России. АСД Р-9924).

Заведующий сектором сельхозотдела Ф.М. Иосифовов на совещании стахановцев-льноводов в марте 1936 г. якобы упоминал успешных руководителей, которые оказались в дальнейшем троцкистами.

Заместитель начальника отдела сельского хозяйства Госплана СССР ПА Месяцев с 1906 г. участвовал в революционном движении, был арестован царским правительством, 10 месяцев провел в тюрьме, затем провел 2 года в ссылке. Начинал революционную деятельность в меньшевистском крыле РСДРП. В 1923 г. подписал «заявление 46-ти» (ЦА ФСБ России. АСД Р-9460). В процессе своей работы в Госплане Месяцев позволял себе критически относиться к политике партии в области сельского хозяйства, считая ее насилием над крестьянами. Эту тему он обсуждал с бывшим заместителем председателя Госплана СССР АИ. Гайсте- ром. Бывший член партии «Поалей Цион» Гайстер, в свою очередь, заявил на собрании работников обувной фабрики в Рогожско-Симоновском районе Москвы в 1923 г., что травля Троцкого усиливает разногласия в партии.

Документ № 36

Поиски участников правотроцкистских организаций постепенно приводили к арестам представителей высшей партийной номенклатуры. Еще до июньского (1937) Пленума ЦК ВКП(б) Ежову фактически дана была санкция на получение показаний о руководителях любого ранга. Арест крупного партийного работника в свою очередь всегда сопровождался расширением круга арестованных. Так, например, вслед за секретарем Дальневосточного крайкома ВКП(б) И.М. Варейки- сом был репрессирован и председатель крайисполкома ДВК П.К. Легконравов.

Еще в конце июня Сталин направил Варейкису показания ранее работавшего под его началом одного из арестованных секретарей обкома партии. Тот вспоминал, что Варейкис давал нелестную характеристику Сталину, отмечал его тяжелый характер, когда люди чувствуют себя несвободными и в чем-то виноватыми. По мнению Варейкиса, Сталин выдвигает на руководящие должности неспособных людей, а его — одного из «могикан» — недооценивает. Уже через несколько дней Варейкис оправдывался перед Сталиным.

Сначала репрессии в Дальневосточном крае обрушились на местных руководителей, участвовавших в 1936 г. во встрече с посетившим край наркомом связи СССР Рыковым. Имя Варейкиса звучало в показаниях большинства арестованных. Попытки Варейкиса приостановить размах репрессий, когда без его согласия арестовали одного из секретарей обкома партии, ни к чему не привели. Из Центра он получил ответ, что все согласовано с ЦК.

В октябре 1937 года Варейкис был арестован. Далее были получены показания о тесном взаимодействии членов «правотроцкистской организации», руководителем которой якобы являлся Варейкис, с участниками «военно-фашистского» заговора. Аресты руководства ОКДВА, ТОФ, Приморской группы войск, Амурской военной флотилии были увязаны с показаниями Варейкиса. Следователи НКВД включили в них сюжет о том, что после назначения Варейкиса секретарем Дальневосточного крайкома он в конце 1936 г. встречался в Москве с завотделом сельского хозяйства Яковлевым. Тот передал Варейкису исходившую от Гамарника информацию о руководящих партийно-советских кадрах — участниках заговора. В их число входили бывший командующий Тихоокеанским флотом М.В. Викторов, член Военного совета РККА Тихоокеанского флота Г.С. Окунев (ЦА ФСБ России. АСД Р-23510. Т. 7. Л. 810).

Предшествующая деятельность Варейкиса в Сталинграде также попала в поле зрения НКВД. Органы госбезопасности арестовали командира дислоцировавшейся в области 31-й стрелковой дивизии комбрига В.В. Хлебникова и военкома бригадного комиссара М.П. Гусева. Из показаний председателя Сталинградского облисполкома С.М. Кузнецова следовало, что они являлись членами контрреволюционной организации, созданной Варейкисом.

Арестованный заведующий Отделом пропаганды Сталинградского обкома ВКП(б) Г.Д. Каучуковский отмечал, что имел неоднократно откровенные беседы с секретарем обкома Варейкисом. Тот делился с ним своими взглядами о положении, сложившемся как в парторганизациях, так и в стране. «Фактически полнокровной жизни нет в наших партийных организациях. Занимаются администрированием, являются придатком к бюрократическому аппарату и никакой идейной жизнью не живут. То же и в городах — занимаются всем, чем угодно: хозяйством, администрированием, но не партийной работой. Вопросы, касающиеся жизни страны, ими совершенно не обсуждаются, а если и обсуждаются, то формально, лишь бы принять резолюцию. Такая мертвечина в партийной жизни объясняется тем, что в партии нет настоящей выборности… Секретари партийных организаций фактически назначаются. Присланные сверху секретари, как правило, держат себя как люди, совершенно независимые от партийных организаций, как комиссары, поставленные над партийными организациями. Это приводит к тому, что между секретарями и партмассой существует такой разрыв, следствием которого партийные кадры снизу не выдвигаются и не найдешь работника даже на не особо ответственную работу». Далее Варейкис выражал совсем крамольные мысли о правильности взглядов на отсутствие внутрипартийной демократии, которые отстаивали в 1920-е гг. Троцкий, Зиновьев, Каменев и другие представители оппозиции (Там же. Т. 2. JI. 177).

Документ № 37

В годы массовых репрессий трагически складывались судьбы сотрудников военных атташатов СССР за рубежом. Так, помощник военного атташе в Чехословакии В.В. Ветвицкий обвинялся в сотрудничестве с германской разведкой. Кроме того, вместе с руководством полпредства в Чехословакии он допустил публикацию книги «Советский Союз в литературе Чехословакии», в которой упоминались фамилии Троцкого, Зиновьева, Бухарина, Радека, а также невозвращенцев Атабекова, Беседовского и других. Все это рассматривалось как сознательная провокация и пропаганда взглядов «врагов советской власти».

Являясь секретарем партийной организации полпредства, Ветвицкий активно поддерживал и защищал полпреда Александровского, который в январе 1937 г. заявил на собрании сотрудников, что троцкизм является политическим течением и ничего контрреволюционного в нем нет. Он также выступал в защиту торгпреда Ульянова, обвиненного в дальнейшем в передаче денег, полученных в результате торговых сделок, в поддержку Троцкого. Помимо этого были сфальсифицированы обвинения о систематических встречах с руководителем Трудовой Крестьянской партии Масловым.

В процессе следствия в качестве компрометирующих фактов его биографии упоминались так называемые троцкистские колебания, когда в декабре 1927 г. он выступал за возвращение Троцкого в партию. После окончания гимназии в Петрограде он в 1916–1917 гг. примыкал к эсеровскому движению, что дало основание обвинить его в принадлежности к военно-эсеровскому заговору.

Когда в апреле 1937 г. Ветвицкий вернулся из Чехословакии, начальник Разведупра Урицкий посоветовал ему писать во все инстанции, поскольку из КПК поступило заявление о том, что в 1933 г. он вместе с начальником Военной электротехнической академии дивинженером К.Е. Полищуком организовал в академии встречу с Бухариным. Ветвицкий писал письма на имя Ежова, Ворошилова, но, когда в июле 1937 г. арестовали Полищука, он стал ждать ареста (ЦА ФСБ России. АСД Р-10711).

Схожими были обвинения в отношении В.В. Смагина. В свое время он был секретарем военного атташата в Японии, возглавлял отдел внешних сношений Наркомата обороны СССР. На момент ареста Смагин работал старшим преподавателем в Академии им. Фрунзе (см. Док. №№ 6, 21, 46). Следователи придумали такую версию о его вербовке представителями японской разведки: Смагин был захвачен японцами, которые угрожали в случае отказа от сотрудничества исколоть его тело отточенными бамбуковыми палочками и затем насыпать на раны соль и перец. В итоге Смагин якобы на протяжении длительного периода времени передавал японской разведке секретные сведения о военном потенциале СССР и внешнеполитических акциях на Дальнем Востоке. И здесь следователи придумывали различные фантастические истории для фабрикации заговора среди сотрудников военной разведки. Смагин якобы дал явку на руководителя разведотдела Среднеазиатского военного округа Почтера. Пароль для встречи с представителем иностранной разведки звучал так: «Почтер, Вам почта».

Военными атташе в Японии в период работы там Смагина являлись последовательно уже репрессированные к моменту его ареста Путна и Примаков. Это позволило обвинить Смагина и в участии в военном заговоре (ЦА ФСБ России. АСД Р-24580).

Документ № 38

Трагически сложилась судьба Маршала Советского Союза, бывшего первого заместителя наркома обороны А.И. Егорова.

19 декабря 1937 г. нарком обороны Ворошилов направил Сталину заявление двух высших командиров Красной Армии, которые докладывали о том, что Егоров 30 ноября 1937 г. у себя на даче в их присутствии, изрядно выпив, стал выказывать недовольство оценкой его личности в годы Гражданской войны. Возвеличивание роли Сталина и Ворошилова, по его мнению, не соответствовало действительности, поскольку они не руководили операциями, а его роль замалчивается (АП РФ. Ф. 3. Оп. 24. Д. 329. Л. 89).

Сталин, безусловно, сообщил Ворошилову свое мнение по поводу слов Егорова. Нарком обороны впоследствии дал крайне отрицательную характеристику Егорову, который, как отмечалось в постановлении Политбюро ЦК ВКП(б) «на посту начальника штаба РККА работал крайне неудовлетворительно, работу Генерального штаба развалил, передоверив ее матерым шпионам польской, немецкой и итальянской разведок Левичеву и Меженинову».

Ежов после 19 декабря, но еще до решения Политбюро 25 января 1938 г. дал указание Николаеву, и в итоге были получены соответствующие показания от Белова и Орлова о «связях» Егорова с участниками «военно-фашистского» заговора. Это привело к отстранению Егорова от должности начальника Генштаба, поскольку он «не может пользоваться полным политическим доверием ЦК ВКП(б) и СНК СССР», и к «назначению командующим одного из неосновных военных округов» (Там же. Д. 330. Л. 112–113). Ежов воспринял это как указание для дальнейшей дискредитации Егорова. В результате допросов были получены различные показания о его «контрреволюционной» деятельности. Использовали и то, что жена Егорова — Пешковская, являлась полькой по национальности. Среди компрометирующих фактов отмечалось регулярное присутствие жены Егорова на банкетах, на встречах в иностранных посольствах с зарубежными представителями и особенно с польским послом Лукасевичем. В НКВД ее заставили «признаться» в шпионской деятельности. А Егоров во время пребывания в Италии высоко оценил достижения итальянского правительства, что было подано как восхищение фашистским режимом (ЦА ФСБ России. Ф. 3. Оп. 5. Д. 367. Л. 94—102).

Документ № 39

Авиационная промышленность являлась приоритетным направлением в развитии советской оборонной промышленности. В ноябре 1937 г. был арестован начальник ЦАГИ Н.М. Харламов. Он отмечал, что ждал этого, поскольку до него были арестованы АН. Туполев и другие ведущие сотрудники (см. Док. № 1).

Его показания содержали конкретную информацию о разработках новейших конструкций самолетов, которые по различным причинам не были доведены до конца. Так, например, в 1933 г. было намечено создать дальний бомбардировщик ТБ-4, для чего было выделено 3 800 ООО рублей. Однако в 1936 г. бомбардировщик так и не появился.

Идея создания самолета, который выполнял бы функции военного и агитационного, принадлежала М. Кольцову и Я.И. Алкснису. Авария стоившего 7,5 млн рублей самолета «Максим Горький», на котором должны были быть оборудованы радио, типография, была признана результатом вредительской деятельности сотрудников ЦАГИ.

Не была своевременно решена задача создания огромной летающей лодки, поставленная Тухачевским и Орловым. Конструкторам вменялся в вину и саботаж во внедрении новейшей американской техники, включая самолеты ДС-3, Грейн- Мартин 156. При организации рекорда на высоту ТБ-3 Туполев снял вооружение, чтобы обеспечить более высокие показатели. Наряду с этим предъявлялись обвинения в срыве перелетов Леваневского через Северный полюс в 1935 и 1937 гг.

Технические споры и предложения также рассматривались как «вредительство». Например, начальник ВВС РККА Алкснис требовал выпуска несколько десятков типов самолетов и короткие сроки их изготовления. «Вредительскими» были признаны и различные перспективные конструкторские разработки: разработка безхвостового самолета; «Парабола»; летающие мины; летающий пехотинец с помощью своей мускульной силы; летающий танк, по требованию Халепского.

О том, каким образом получались необходимые показания, свидетельствовал начальник бюро эскизного проектирования ЦАГИ Б.М. Кондорский. Ему объяснили, что если он не напишет, то что нужно, он будет убит, семью сошлют в Сибирь, а дочь отправят в колонию. Ему предложили составить показания на себя по составленной следователями программе. Кроме шпионажа в пользу Франции, Кондорский указал США и Японию, что было вычеркнуто с руганью в его адрес.

Далее от него потребовали показать принадлежность к преступной организации в ЦАГИ. Он начал последовательно называть Погосского, Харламова, которые были отвергнуты как незначительные фигуры. Остановились на Туполеве.

С вопросом о передаче шпионских сведений возникли проблемы. Сначала был один следователь, который одобрил версию о передаче информации через Дюбоне, поскольку не знал, что Дюбоне — торговец винами во Франции. Этот следователь заболел. Пришел другой. Была принята другая версия. Якобы Кондорский сидел в кафе во Франции и рисовал проект новейшего самолета, что было зафиксировано посетителем кафе, оказавшимся сотрудником спецслужбы. Следователь был очень доволен такой версией, посмеялся над Дюбоне, хотя не знал, что новое действующее лицо — Пепсо, был главой мотоциклетной фирмы.

Начальник аэродинамического отдела ЦАГИ АЭ. Стерлин обвинялся в том, что срывал научно-исследовательскую работу в ЦАГИ (см. Док. № 4). Конкретно работы по созданию аэродинамической трубы были спроектированы «вредительски». Имело место отставание от американцев, которые создали ее в 1931 г. Испытания отечественных самолетов в натуральную величину в аэродинамической трубе изначально содержали ошибки в расчетах. Вместо 180 млн рублей было затрачено 500 млн. Кроме того, Стерлин слишком много внимания уделял научно- теоретическим работам в ущерб практике (ЦА ФСБ России. АСД Р-1474).

Начальник бригады по проектированию винтов ЦАГИ B.JI. Александров был арестован 2 февраля 1938 г. по обвинению в том, что якобы тормозил производство металлических винтов.

28 мая 1940 г. на основании записки Л.П. Берии ученые-конструкторы ЦАГИ были приговорены к 10 годам заключения и направлены в специальное техническое бюро НКВД СССР (ЦА ФСБ России. АСД Р-2211).

Документ № 40

При том, что главное обвинение, предъявленное функционеру германской секции Коминтерна JL Флигу, заключалось в участии в нелегальной правотроцкистской организации в Коминтерне и шпионской работе на германскую и французскую разведки, большая часть протоколов его допросов (см. также Док. №№ 42, 45) посвящена «разоблачению» деятельности одного из руководителей германской компартии В. Мюнценберга, который в это время проживал во Франции. Самостоятельная линия поведения В. Мюнценберга якобы поддерживалась Г.Е. Зиновьевым, Н.И. Бухариным, В.Г. Кнориным и И.А. Пятницким, способствовавшими расколу внутри Коминтерна. Также они покровительствовали группе Г. Неймана — Г. Реммеле. Мюнценберг обвинялся в связях с германской разведкой, хотя документальные материалы свидетельствовали о том, что он предлагал сотрудничество французским властям для борьбы с фашизмом.

В показаниях Флига отражены и реальные проблемы, с которыми сталкивалось руководство Коминтерна. Мюнценберг критиковал В. Пика и Г. Димитрова за нерешительность в борьбе с фашистским режимом. Не избежали критики и советские руководители. Он отмечал отсутствие свободы слова и дискуссий в СССР, низкопоклонство перед Сталиным, что было невозможным в европейских странах.

Последовавшие далее аресты 22 июня 1937 г. заместителя заведующего отделом пропаганды ЦК ВКП(б) В.Г. Кнорина, бывшего заведующего Среднеевропейским ландерсекретариатом ИККИ, а затем бывшего секретаря ИККИ И.А. Пятницкого привели к эскалации арестов в аппарате Коминтерна (см. Док. № 1).

В результате были репрессированы руководители, отвечавшие за нелегальные каналы связи между компартиями. В отношении Пятницкого, Кнорина, работавших в Коминтерне до 1935 г., и других выдвигались обвинения в том, что они якобы ставили своими задачами: дезорганизацию Коминтерна и постепенное овладение аппаратом Исполкома Коминтерна; объединение троцкистских и других оппозиционных сил внутри компартий с целью парализации их работы; организацию систематических выступлений во всем мире против политики и нелегальной деятельности ИККИ и его партий в капиталистических странах; ведение антисоветской пропаганды; устранение и дискредитацию отдельных руководителей Коминтерна; борьбу за завоевания руководства в отдельных компартиях, за выход этих партий из Коминтерна и вовлечение их в IV Интернационал.

Следователи НКВД выдвинули версию об их связи с сыном Троцкого Седовым, которая осуществлялась через Вилли Мюнценберга, находившегося постоянно в Париже. Приблизительно 10 % всего бюджета, который получал Мюнценберг, якобы передавались Седову. Таким образом, троцкисты финансировались из кассы ИККИ, а также «получали» документы и информацию о положении в международном коммунистическом движении и важнейшие решения исполкома Коминтерна.

В результате активной деятельности следователей НКВД в ИККИ была сформирована «контрреволюционная правотроцкистская организация», где ведущую роль играли ряд его руководителей.

Одним из важнейших «вредительских» актов со стороны «контрреволюционной организации» было сопротивление новому руководству ИККИ во главе с Г. Димитровым до и во время VII конгресса Коминтерна. Члены «организации» распространяли в аппарате ИККИ слухи о неработоспособности Димитрова и о том, что он оппортунист. Выступление Г. Поллита, секретаря английской компартии, в защиту Пятницкого на Президиуме VII конгресса было расценено как раскольническая деятельность со стороны Бела Куна, A.JI. Абрамова-Мирова и Меринга.

Если аресты представителей польской компартии явились следствием кампании по ликвидации несуществовавшей польской организации войсковой (ПОВ), то внешним фактором, приведшим к усилению репрессий в Коминтерне, стало поражение коммунистов на выборах в Германии. Одна из самых массовых компартий мира не смогла противостоять приходу к власти фашистов. Как отмечал Кнорин, «компартия Германии оказалась небоеспособной для сопротивления фашизму, с одной стороны, а с другой, был сорван организованный уход в подполье, вследствие чего Гитлеру удалось истребить лучшие кадры коммунистов Германии» (ЦА ФСБ России. АСД Р-4000. Т. 1. JI. 58).

Кризис в коммунистическом движении, начавшийся в 1920-х гг., в 1933 г. углубился. Руководство ИККИ было обвинено в том, что проводило неправильную линию в вопросе о сотрудничестве с социал-демократами для противодействия фашизму, поддерживало различные фракционные группы в компартиях. Конкретно по Германии Кнорин указывал на «раскольническую» деятельность Г. Неймана, Г. Киппенбергера, В. Мюнценберга.

Немаловажное значение имела и активность Троцкого, создавшего IV Интернационал в качестве противовеса Социнтерну и Коминтерну. Кнорин и Пятницкий были обвинены в том, что «правотроцкистская организация в Коминтерне» действовала по указаниям IV Интернационала, являясь якобы его филиалом.

В участии в «правотроцкистской организации» и в связях с иностранными разведками обвинялись представители различных секций Коммунистического Интернационала, в т. ч. Валениус (финская секция), Г. Эберлейн (германская), Танака Ямомото Кэндзо (японская) и др.

Арестованный Танака Ямомото Кэндзо (см. Док. № 13), японский подданный, активный участник рабочего профсоюзного движения в Японии, в т. ч. массового бунта 1918 г., был делегатом 2-го конгресса Профинтерна. После смерти Катаямы вошел в состав ЦК компартии Японии, в дальнейшем стал представителем компартии Японии в Коминтерне. После ареста руководителей Коминтерна обвинялся в том, что был агентом политической полиции Японии (ЦА ФСБ России. АСД Р-10163).

Документ № 41

Причины арестов директоров оборонных заводов и конструкторов выявляются из анализа состояния оборонных отраслей промышленности, представленного Н.В. Куйбышевым (см. также Док. №№ 4, 11, 15). На момент ареста в январе 1938 г. он с июня 1937 г. занимал должность командующего Закавказским военным округом. До этого назначения Н.В. Куйбышев, брат В.В. Куйбышева, был членом Комиссии партийного контроля и руководителем группы КПК по военно-морским делам. Основанием для его ареста послужило заявление двух ответственных контролеров КПК о близких связях Куйбышева с арестованными участниками «военно-фашистского заговора», директорами заводов, вместе с которыми он принимал участие в коллективных обедах и ужинах в ходе приемки военной продукции (ЦА ФСБ России. АСД Р-23448. JI. 78). Немаловажное значение имел и тот факт, что Куйбышев в 1912–1914 гг. учился в Александровском военном училище на одном курсе с Тухачевским и вместе с ним выпустился в чине подпоручика.

Главным обвинением в отношении Куйбышева было «вредительство» в оборонной промышленности. Куйбышев отмечал объективные расхождения между интересами наркомата обороны и производителями военной продукции. Воен- вед требовал низких цен, широкой номенклатуры изделий и максимально сжатых сроков при выпуске продукции. В это время военные заводы были заинтересованы в удорожании продукции, уменьшении программы и более длительных сроках изготовления. На конкретных примерах Куйбышев показывал, что нет вредительства, а есть несогласованность между различными ведомствами. Так, Рыбинский моторостроительный завод должен был производить новые моторы М-100, но автобронетанковое управление заказало для танков 1000 моторов М-26 старой конструкции. По поручению правительства Куйбышев изучил вопрос. Заказ мог быть меньше, поскольку АБТУ взял цифру «с потолка», но настоял на изготовлении. Трудным был вопрос о ремонтной базе танков вследствие того, что АБТУ заказывало почти все комплектующие без учета степени изношенности различных деталей. В результате, например, был создан 10-летний запас танковых траков при отсутствии других деталей.

Среди «вредительских» акций Куйбышев отмечал срыв производства на Харьковском паровозном заводе нового типа танкового двигателя, о котором правительству было доложено как о завершенном проекте. Одна из причин заключалась в том, что опытный состав конструкторов был раздерган для укомплектования других заводов, производящих танки.

Руководители всех отраслей тяжелой и оборонной промышленности находились в сфере повышенного внимания Сталина и госбезопасности. После арестов наркомов и начальников главных управлений появился компромат на большинство других руководителей. Арестованный в июне 1937 г. заместитель начальника Главалюминия НКТП B.C. Татаринский назвал как участников «вредительской» организации 10 директоров заводов алюминиевой промышленности. Ежов в сопроводительной к протоколу его допроса поставил вопрос об аресте начальника Главалюминия Н.С. Харитоненко. Одобрение вскоре было получено. Некоторые директора заводов не сразу попали под маховик репрессий. Днепропетровский завод был одним из основных производителей алюминия — он давал его около 70 % и являлся поставщиком для подавляющего большинства заводов авиационной промышленности. Директор завода П.И. Миро- шников сумел доказать, что руководство делало все возможное для обеспечения бесперебойной работы, а невыполнение плана 1937 г. было связано с тем, что Днепрогэс выдавал электроэнергию только на 2/3 мощности, поскольку из-за засушливого года сильно обмелело водохранилище.

16 января 1938 г. Каганович написал Ежову записку, в которой давал характеристику Мирошникову: «В свое время в протоколах допросов врагов народа как на участника контрреволюционной организации указывалось на П.И. Мирошникова, бывшего начальника Главалюминия НКТП, однако эти указания в то время не были достаточными для того, чтобы с ними можно было согласиться. В настоящий момент краткая работа Мирошникова П.И. в качестве начальника Главалюминия убедила нас в том, что показания эти были правильны: как начальник главка он работал безобразно и недобросовестно, решения партии и правительства, касающиеся алюминиевой промышленности, срывал. Сейчас Ми- рошников П.И. снят с поста начальника Главалюминия. Считаю, что его можно и нужно арестовать» (ЦА ФСБ России. АСД Р—375. Т. 1. JI. 1). В процессе следствия Мирошникова представили как бывшего офицера, использовав документы другого человека.

Заместитель наркома машиностроения СССР В.В. Фокин был арестован как участник «правотроцкистской диверсионно-вредительской организации» (см. Док. № 9). Ранее Фокин, окончивший в 1917 г. реальное училище, затем Харьковский технический институт, возглавлял крупные заводы, имевшие важное оборонное значение. Ему ставили в вину, что он якобы тормозил выпуск танков, когда работал последовательно директором Ленинградского завода им. Ворошилова, Сталинградского тракторного завода.

Проведенная позднее экспертиза показала несостоятельность этих обвинений. Выпуск, например, 15 танков был задержан только потому, что в процессе сборки вносились необходимые изменения в чертежи, несвоевременно осуществлялась поставка приспособлений без штампов с других заводов.

Стандартным дополнением стало обвинение в подготовке им террористических актов над Молотовым.

Документ № 42

Раскрытие «заговора» в пограничной и внутренней охране сначала имело локальный характер и затронуло Украину летом 1937 г. после ареста бывшего наркома НКВД УССР В.А. Балицкого. Одновременно подверглись репрессиям руководящие работники Управления пограничной и внутренней охраны НКВД УССР. В качестве заговорщиков по показаниям Балицкого были арестованы заместитель начальника Управления пограничной охраны и войск НКВД УССР комбриг П. Семенов и начальник Политотдела УПВО дивизионный комиссар JI. Сороцкий (ЧК— ГПУ— НКВД в Украини: особи факта, документа / Ю. Ша- повал, В. Пристайко, В. Золотарьов. Киев, 1997. С. 134).

Недовольство Сталина вызывали любые факты, свидетельствующие об уязвимости границ. 27 августа 1937 г. Сталин получил спецсообщение Ежова о том, что в бюро пропусков на Лубянке явился агент польской разведки, который сначала заявил о добровольной явке с повинной из-за нежелания работать на разведорганы Польши, но после «тщательного допроса» он признался в том, что явился в НКВД по заданию польразведки, а после легализации должен был вести вербовки советских граждан для шпионской работы и организовать радиосвязь с разведцентром в Польше. Сталина же взволновал вопрос о нарушении границы. Он дал указание: «Выяснить через какой именно пункт нашей границы переброшен Малиновский?» (АП РФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 254. Л. 92–93).

19 сентября 1937 г. Люшков докладывал о том, что арестованный 27 августа в качестве сообщника начальника УНКВД ДВК Т. Дерибаса начальник Политотдела УПВО ДВК комбриг Н.Г. Богданов был тесно связан с начальником По- сьетского погранотряда полковником С.С. Горкиным. По версии Люшкова, Горкин собирался открыть соответствующий участок границы и пропустить несколько тысяч японских и корейских агентов для организации восстания. Прочитав сообщение, Сталин дал указание об аресте многих руководящих работников ДВК, но на первое место поставил пограничника: «Т. Ежову. Надо арестовать: Горкина (начпогранохраны по Посьете…» (Там же. Л. 203).

Другим стандартным обвинением в адрес сотрудников погранохраны стали утверждения, что совместно с оперработниками иностранных отделов УГБ УНКВД они являлись организаторами связи при передаче секретных материалов иностранным разведкам. По Дальневосточному краю начальник ИНО УНКВД ДВК Богданов совместно с начальником пограничного разведывательного пункта № 9 капитаном Макаровым организовали якобы передачу секретных данных от Варейкиса, Аронштама и других «заговорщиков» в Хунчунскую японскую военную миссию (ЦА ФСБ России. АСД Р-23510. Т. 3. Л. 291).

В связи с арестами пограничников в трудное положение попал замнаркома Фриновский, который прежде возглавлял Главное управление пограничной и внутренней охраны. Поэтому он пытался воздействовать на этот процесс и сохранить кадры. В определенной мере его позиция была связана с тем, чтобы обезопасить себя от неизбежных показаний в собственный адрес. Поначалу ему это в какой-то степени удалось, поскольку руководители органов госбезопасности выполняли его указания.

В октябре 1937 г. Люшков прислал в центр сообщение о необходимости ареста начальника УНКВД Сахалинской области комбрига В.М. Дрекова, который одновременно с 1931 г. являлся и начальником 52-го Сахалинского погранотряда (ЦА ФСБ России. Ф. 3. Оп. 4. Д. 162. JI. 532). Фриновский предпринял решительные действия, чтобы не допустить его ареста. Он дал указание вызвать в Москву арестованного заместителя Дрекова, передопросил его, и тот отказался от своих показаний. Фриновский добился того, что аресты пограничников первоначально не сопровождались созданием в НКВД организованного контрреволюционного заговора. Однако в дальнейшем и замнаркома не мог повлиять на этот процесс.

«Заговор в пограничных и внутренних войсках» Ежов представил как составную часть «военно-фашистского» заговора. В апреле 1938 г. был арестован бывший начальник ГУПВО НКВД СССР комдив Н.К. Кручинкин, возглавлявший на момент ареста пограничные и внутренние войска Украины (см. Док. № 34). Позднее, отчитываясь перед членами комиссии Политбюро ЦК ВКП(б) Берией и Андреевым, Ежов даже не смог вспомнить, когда что послужило основанием для этого ареста (ЦА ФСБ России. Ф. Зое. Оп. 6. Д. 11. JI. 390). Он говорил, что кто-то дал на него показания. Одновременно был арестован практически весь руководящий состав погранвойск.

Кручинкин в 1916 г. закончил 2 курса технологического института, после окончания курсов стал подпоручиком царской армии. В 1921 г окончил Военную академию РККА и был направлен в войска ВЧК. Следователи придумали историю о том, что уже в тот период Кручинкин специально вошел в состав Центральной аттестационной комиссии при штабе войск. Он якобы ставил своей целью убрать комсостав, тесно связанный с оперативным аппаратом ВЧК, и оставить надежных командиров, лично преданных штабу войск.

В процессе следствия по делу Кручинкина был использован факт его командировки в Германию в 1930 г. в составе группы Егорова, Белова, Дыбенко и других уже арестованных военных. В этой поездке между ними установились дружеские отношения, они обсуждали и сравнивали внутриполитическое положение в СССР и Германии, критиковали социалистические эксперименты, рассказывали антисоветские анекдоты. Тогда же они, по мнению следователей, установили связь с рейхсвером.

Обвинение Кручинкина в руководстве «заговором» в погранвойсках было построено на фактах, не соответствующих реальному состоянию дел в охране границы. Кручинкин постоянно добивался увеличения численности пограничных войск и достиг определенных успехов. Специальная комиссия МВД в ходе проведенной в 1950-е гг. проверки установила, что за период с 1 января 1933 г. по 1 апреля 1938 г. численность погранохраны возросла с 70 882 человек до 117 462 (ЦА ФСБ РФ. АСД Р-4882. Т. 1. JI. 64). Не было правдой и утверждение об отсутствии уставов и спецнаставлений по основам оперативно-служебной деятельности войск и КПП. Та же проверка показала, что погранвойска руководствовались наставлениями по оперативно-боевому использованию войск и Временным уставом службы пограничной охраны. Трудности с проводной связью оказались не результатом вредительства, а объективным следствием общего уровня развития технической оснащенности войск.

Одновременно с Кручинкиным был арестован командир дивизии особого назначения комбриг С.И. Кондратьев, еще ранее, в январе, — комендант Московского Кремля комдив П.П. Ткалун, который в годы Гражданской войны был комиссаром 25-й Чапаевской бригады.

Следователи сочинили историю о военной части «заговора в НКВД», в котором принял участие начсостав дивизии Особого назначения. Из этой дивизии выделялся караул для охраны зданий ЦК, правительства и НКВД. Не обошлось без «расследования» деятельности командования внутренних войск и комендатуры московского Кремля.

В приватных разговорах начальник штаба дивизии ОСНАЗ Миронов и Кондратьев, временно исполнявший обязанности коменданта Кремля, выказывали свое недовольство материальным положением. Кондратьев говорил: «Вот мы живем с тобой в почете, а проштрафился, и все — пенсия. На нее не проживешь» (ЦА ФСБ России. АСД Р-10803. JI. 48).

25 апреля 1938 г. Миронов был арестован (см. Док № 44). Он обвинялся в том, что дивизия была подготовлена в качестве ударной силы для захвата Кремля. Ее кавалерийский полк якобы не привлекался к нарядам, для того чтобы в любой момент его можно было использовать для занятия правительственных учреждений и ареста членов правительства.

Фактически с начала 1938 г. Ежов систематически арестовывал сотрудников Комендатуры Кремля и дивизии Особого назначения, регулярно «ликвидируя» возможные угрозы государственного переворота при участии войск НКВД. Данное направление — забота об охране Сталина и других руководителей партии и правительства — было весьма выгодным для укрепления положения наркома внутренних дел.

Документ № 43

Аресты секретарей обкомов в конце 1937 г. были уже второй волной репрессий среди партийно-советской номенклатуры. Фактически подтверждались слова Л.М. Кагановича, который говорил о геометрической прогрессии в кампании арестов. Достаточно сотрудникам НКВД арестовать 5 человек, как за этим через месяц последует арест 625 человек и так далее.

К.Ф. Старостин, возглавлявший Пензенский горком ВКП(б), был арестован 28 декабря 1937 г. по показаниям ранее арестованных.

Политическая карьера Старостина началась в 1919 г., когда он стал заведующим экономико-промышленным отделом ЦК комсомола. Затем он был секретарем ЦК комсомола на Украине и в Закавказье. В 1931–1935 гг. был первым секретарем Сокольнического райкома партии в Москве, парторгом Метростроя. Награжден орденом Ленина после пуска первой линии московского метро. С должности третьего секретаря московского комитета партии направлен на работу в Наркомат водного транспорта СССР начальником Политуправления. В октябре 1936 г. он возглавил партийную организацию Пензенского окружкома партии.

Аресту Старостина предшествовало решение Комиссии партийного контроля об исключении его из партии за связь с «врагами народа» и засорение правотроцкистскими кадрами аппарата горкома. Ему ставилось в вину, что из партии и состава горкома было исключено 20 человек, оказавшихся «врагами народа». Постепенно на него были получены показания от арестованных руководителей партийных и советских органов г. Пензы. В сентябре, например, был арестован председатель Пензенского горсовета AM. Суханов, заведующий отделом печати Куйбышевского обкома партии и многие другие. Под давлением следователей они дали показания об участии Старостина и еще десятков партийных и советских работников во вредительской деятельности и в контрреволюционном заговоре. В местной пензенской печати 28 ноября Старостин был представлен руководителем контрреволюционной организации.

В начале декабря в письме к Ежову как председателю КПК он отрицал свою связь с арестованными, отмечал свою решительную борьбу с оппозиционерами. Признавал он только незначительные нарушения финансовой дисциплины и неблагополучное хранение партийных документов. Получив письмо, Ежов 10 декабря адресовал его заместителю начальника Секретно-политического отдела ГУГБ НКВД с сопроводительной запиской: «Т. Каруцкому. Проверить. Кажется, есть на Старостина показания. В этом случае арестовать». 28 декабря вопрос об аресте был согласован в ЦК.

Во многих случаях арестованные пытались отказаться от ранее данных показаний, но в результате избиений возвращались к ним. Так и Старостин в своем заявлении на имя Ежова писал, что 11 апреля он признал несостоятельность своего отказа от показаний, данных 7 апреля. Он все осознал и считал уже свой отказ провокационным и не соответствующим действительности. Такие признания объяснялись только избиениями подследственных.

В дальнейшем из показаний арестованных бывших руководителей Средне- Волжского края (с января 1935 г. Куйбышевский край), куда до сентября 1937 г. входила Пензенская область, была создана целая цепь обвинений, которые свидетельствовали не о конкретных преступлениях арестованных, а противоречиях внутренней политики советского руководства.

Старостин якобы не уделял должного внимания сельскому хозяйству и все проблемы перекладывал на горсовет. В показаниях заведующего пензенским горзе- мотделом ПА Осипова, который был арестован в период кампании по ликвидации последствий вредительства в заготовках сельхозпродукции и животноводстве, упоминаются реальные факты действительного отношения власти к крестьянству. Осуждались факты продажи колхозникам на мелкие нужды общественного скота. В колхозе «Им. Ильича» было продано колхозникам 26 свиней, что рассматривалось как разбазаривание общественного стада. За период с 1 июля 1936 г. по

1 июля 1937 г. произошло существенное сокращение поголовья крупного рогатого скота (49,2 %), свиней (44 %), овец (57,8 %). Все это было следствием неурожая 1936 г. Следователи управления НКВД по Тамбовской области, куда в сентябре 1937 г. вошел Пензенский край, выдумывали различные способы «вредительства». Недостатки в животноводстве они видели в том, что в «ряде колхозов до августа месяца грубошерстные бараны крыли овец, чем срывали решение ЦК и СНК».

Партийное руководство обвинялось в голом администрировании в отношении колхозников. Но поборы и описи имущества у колхозников и единоличников, вызывавшие недовольство крестьян, были результатом выполнения установок центра. Как результат «вредительства» рассматривалось также плачевное состояние материально-технической базы. До 20 % тракторов после ремонта оставались неисправными. Урожайность проса составляла от 1 до 3 центнеров с гектара (ЦА ФСБ России. АСД Р-23523).

Непродолжительная работа Старостина в Пензенской области проходила под началом первого секретаря Куйбышевского обкома партии П.П. Постышева. Оправдывая доверие Сталина, тот расширил размах репрессий в отношении партийно-советского актива в области. Одной из жертв стал первый секретарь Пензенского горкома партии Старостин.

Тем временем поиски вредителей продолжались. После январского (1938 г.) Пленума ЦК ВКП(б) были арестованы первые секретари ряда обкомов партии, которым было предъявлено обвинение в массовых исключениях коммунистов из партии. Причем речь шла не только о 1937 г., но и об исключениях в период 1935–1936 гт. Часть вины в определенной мере возлагалась и на Ежова, поскольку именно он был ответственным за проведение проверки и обмен партийных билетов в 1935–1936 гг., чистка партийных рядов приняла массовый характер. В этой связи с начала года были арестованы А.Я. Столяр (Свердловский обком) (см. Док. № 46), Э.К. Прамнэк (Донецкий обком), П.П. Постышев (Куйбышевский обком) и др.

Документ № 44

Основными задачами Главного управления Северного морского пути были освоение территорий СССР, находящихся за Полярным кругом, и создание кратчайшей морской транспортной системы, соединяющей запад страны с ее востоком. В этой связи важное значение имел переход советских судов из Одессы во Владивосток зимой 1936 г. В экспедиции участвовал и будущий заместитель наркома водного транспорта Г.Г. Кучеров.

В условиях развернувшейся кампании борьбы с «вредительством» репрессии обрушились на все руководство Главсевморпути. Основанием для ареста начальника Политуправления Севморпути С А. Бергавинова стала его совместная работа на Украине с Я.Б. Гамарником. О «контрреволюционных» связях между ними показал арестованный нарком финансов СССР Г.Ф. Гринько. 31 октября 1937 г. Бергавинов был арестован. Слесарь механических мастерских города Ярцево Смоленской губернии с низшим образованием с марта 1917 г. активно участвовал в революционном движении и был членом большевистской партии. Его дальнейшая политическая карьера была связана с работой в органах ВЧК — ОГПУ на Украине. Бергавинов стал председателем ЧК в Ровно, затем возглавлял последовательно Черкасскую, Бердичевскую чрезвычайные комиссии. В 1923 г. перешел на партийную работу и стал секретарем Бердичевского окрукома РКП(б). В этом же году стал делегатом XII съезда РКП(б) от Киева, губисполком которого возглавлял Гринько. Затем он работал в Архангельской области.

В 1931–1933 г. он был первым секретарем Дальневосточного крайкома ВКП(б). Не все в его работе было гладко. При проверке состояния развития сельского хозяйства в ДВК были выявлены приписки в отчетах о засеянных площадях, количество которых было завышено на 100 тысяч гектаров. Бергавинова перевели на другую работу.

С 1933 г. он стал начальником Юго-Восточной железной дороги. На этой должности он вступил в конфликт с партийными органами. Бергавинов направил письмо в ЦК ВКП(б), в котором заявил о недопустимом положении, когда политотдел дает указания начальнику дороги. В уголовном деле это письмо присутствует.

С 1934 г. Бергавинов возглавлял Политуправление Севморпути. После массовых арестов второй половины 1937 г. на него был получен компромат. В ходе допросов Бергавинов во всем «сознался». Следователь Ушаков, циничный карьерист, отличавшийся тем, что выбивал из арестованных любые нужные «признания», представил яркую картину «контрреволюционной террористической» деятельности Бергавинова. 5 ноября 1937 г. Ежов направил Сталину полученные Ушаковым показания. Речь шла о применении террора к отдельным руководителям ВКП(б). Этот вопрос якобы обсуждался с арестованным секретарем Молотова А.М. Могильным летом 1935 г., затем была создана террористическая группа для убийства Сталина и других членов правительства. Бергавинов обвинялся в том, что являлся главой этой группы. В протоколах допросов указывалось, что готовились покушения на Л.М. Кагановича и Н.С. Хрущева.

В эту группу в конце 1935 г. Бергавинов «вовлек» И.А. Эрмана, управляющего делами Севморпути, венгра по национальности, военнопленного австро-вен- герской армии, активного участника партизанского движения в тылу белогвардейцев, А.Б. Чиковани, Н.А. Жигалева и других (см. док. № 1). О созданной террористической группе он в начале весны 1936 г. информировал Могильного, а затем, летом 1936 г., — Гринько.

В значительной мере арест Бергавинова был также следствием того, что он поддерживал связи с арестованными к этому времени секретарем Западно-Сибирского крайкома В.П. Шубриковым, вторым секретарем ЦК КП(б) Украины М.М. Хатаевичем и др. (ЦА ФСБ России. АСД Р-6037).

Документ № 45

Репрессии не могли не затронуть руководителей, которые в недавнем прошлом проявляли самостоятельность и не всегда безоговорочно выполняли директивы Центра. Их аресты, как правило, были связаны с фабрикацией различных «националистических контрреволюционных организаций».

В феврале 1938 г. были арестованы бывшие руководящие работники Якутии И.Н. Барахов, заместитель заведующего сектором Сибири и Дальнего Востока сельхозотдела ЦК ВКП(б), К.О. Гаврилов, начальник планового отдела треста «Золотопродснабсбыт». Ранее был арестован первый секретарь ЦК КП(б) Киргизии М.К. Амосов, бывший председатель СНК Якутии (см. также Док. №№ 12, 31). Попал в их число и выдающийся якутский ученый В.Г. Ксенофонтов, окончивший реальное училище и Томский государственный университет. Юрист по образованию, Ксенофонтов играл важную роль в политической жизни Якутии в период революционных событий 1917–1920 гг., а затем занимался научной работой.

Обстоятельства арестов были различными. Например, Амосов 7 ноября 1937 г. во время демонстрации трудящихся в г. Фрунзе оговорился и после 3-кратного повторения лозунга «Долой фашизм» выкрикнул «Долой коммунизм». В этот же день решением Бюро ЦК КП(б) Киргизии он был освобожден от должности и

16 ноября арестован. Почти год он не давал показаний.

В 1938 г., после арестов Барахова и Гаврилова, следователи «оформили» якутскую буржуазно-националистическую организацию, члены которой якобы хотели образовать независимое государство под протекторатом Японии.

Еще в начале 1920-х гг. Гаврилов и Амосов представляли Якутию в Наркомате национальностей. Они разработали тезисы о политике власти в Якутии. Их предложения заключались в созыве регулярных съездов якутского народа с постоянно действующим национальным бюро. Партийные комитеты при принятии различных решений обязаны были согласовывать их с этим бюро. Избирательные права предусматривалось предоставлять всему населению с одновременным отказом от классового расслоения общества и объявить амнистию в отношении участников восстаний. В 1922 г. Гаврилов и Амосов участвовали в общественном движении «Саха-Омук» (Якутская нация). Это была культурно-просветительская организация, куда было рекомендовано вступать всем руководящим работникам и членам РКП(б). В Совет национальностей РСФСР они предлагали включать только якутов и обязательно наряду с членами партии беспартийных. Большая независимость автономной области заключалась бы и в том, что центральные наркоматы, кроме военного и дипломатического ведомства, не обладали бы здесь полнотой власти. Эти предложения были подвергнуты критике. По утверждению Е. Ярославского, за такими требованиями проглядывает «лицо тайо- на, требующего изменения советской конституции».

В течение 1921–1927 гг. на территории Якутии вспыхивали восстания. Среди разнообразных причин следует выделить резкое усиление налогового гнета, неправильная политика местной власти в отношении тунгусского населения. Ряд руководителей пытались отстаивать интересы коренного населения и искали компромиссные решения.

Однако кризис 1927/1928 г., связанный с «военной тревогой» и неудачным ходом хлебозаготовок, привел к тому, что центральная власть взяла курс на жесткое подавление любых форм недовольства. Сталин, узнав, что якутские руководители, в т. ч. и секретарь обкома Барахов через командира военного отряда Строда, решили вступить в переговоры с восставшими, направил жесткое указание: «…Оперативные распоряжения органов ОГПУ в области проведения мероприятий по подавлению восстания являются безусловно обязательными и подлежат безоговорочному проведению». 21 января 1928 г. последовало решение Политбюро ЦК ВКП(б) о том, что политические переговоры с бандитами являются грубым нарушением директивы Центра.

В течение 1928–1930 гг. большинство руководящих работников Якутии были освобождены от занимаемых должностей и отправлены в Москву. Впоследствии их деятельность в 1920-е гг. стала одной из основных тем в ходе допросов (ЦА ФСБ России. АСД Р-10756).

Документ № 46

Проблемы образования, идеологического воздействия на советское население прослеживаются в показаниях начальника управления высшей школы Наркомата просвещения РСФСР O.Л. Бема, заместителя председателя Всесоюзного Комитета по делам искусств при СНК СССР, в разное время заместителей начальника Главного управления кинофотопромышленности Я.Э. Чужина, В.И. Жилина, помощника AM. Сливкина (см. Док. №№ 12, 35).

В показаниях Бема отмечалось, что многие проблемы высшей школы связаны с недостаточным финансированием. Профессорско-преподавательский состав получал низкую зарплату, что, естественно, вызывало недовольство. Выпускники некоторых специализированных ВУЗов не могли из-за недостаточной подготовки преподавать в школах. На определенном этапе сложилась диспропорция в кадрах. После решения правительства об изучении курса истории ощущалась нехватка историков и географов, но был избыток химиков и геологов. Все это квалифицировалось следователями как сознательное вредительство. Нехватку программ, учебников и методических пособий по истории Бем объяснял их длительным прохождением через Отдел школ ЦК ВКП(б).

В результате O.J1. Бему было предъявлено обвинение в участии в террористической правотроцкистской группе (ЦД ФСБ России. АСД Р-5502).

После ареста начальника Главного управления кинофотопромышленности Б.З. Шумяцкого последовали аресты его заместителей Чужина и Жилина, помощника Сливкина.

В разговорах о просмотрах в Кремле кинофильмов, о заседаниях кинокомиссии ЦК ВКП(б) они отмечали ненужный и гнетущий контроль, отпускали иронические замечания в адрес чиновных зрителей, высказывавших свое мнение о фильмах.

Вместе с тем отмечались определенные трудности в развитии технической базы кинематографа. Вина руководителей кинопрома заключалась в том, что они предпочитали закупать оборудование за рубежом, учитывая его более высокое качество. Из-за этого якобы произошел срыв программы изготовления отечественной аппаратуры на ленинградском заводе «Кинап».

В основу планирования выпуска фильмов, по мнению следователей, брались случайные факторы: наличие сценариев, режиссеров. Творческий процесс, таким образом, не принимался во внимание, а служил лишь помехой массовому производству кинопродукции. В связи с этим отмечалось, что мало фильмов готовится для национальных республик: вместо запланированных на 1938 год 65 фильмов можно было выпустить 100.

В итоге руководители отечественного кинопрома были «разоблачены» как участники правотроцкистской организации, возглавляемой Антиповым (ЦА ФСБ России. АСД Р-9904).