Т. Гладков

Заключенный № 73

– Сэр, приема ожидает мистер Сидней Джордж Рейли…

Черчиллю не потребовалось напрягать память. Это имя канцлер казначейства знал достаточно хорошо. Господина средних лет с путаной биографией, только что вернувшегося из России, в свое время ему представили в кулуарах Парижской мирной конференции в качестве консультанта британской делегации. Тогда ситуация не позволяла его принять, как подобает государственному деятелю его, Черчилля, ранга. Но цепкая память уже держала этого человека на заметке. Такие люди честолюбивы, предприимчивы, лишены предрассудков и нужны империи. Благодаря, в частности, только что названным качествам. Ну и некоторым другим, разумеется… Теперь же в самую пору пригреть жаждущего борьбы специалиста по российским делам. Опытнейший разведчик, изворотливый и смелый агент способен на многое. Его присутствие здесь, в деловой резиденции, для Черчилля вполне объяснимо: такие, как Рейли, никогда не останавливаются на полпути.

– Просите!

Рейли умел носить любую одежду так, словно в ней родился: от фрака до истрепанной красноармейской гимнастерки. Сейчас на нем была скромная, но сшитая явно у хорошего портного визитка. Войдя в кабинет, он почтительно наклонил голову.

Глаза Черчилля беззастенчиво ощупывали посетителя.

– Я предугадываю смысл вашего визита. Вы хотите возвратиться в Россию?

– Да, сэр. Я здесь мерзну от недостатка движения. Я еще в форме и кое на что способен. Спасение России – мой долг.

– Насколько мне известно, вы там приговорены к смерти.

Не поведя бровью, Рейли уверенно ответил:

– Это меня не останавливает. Я не хочу и не могу идти через жизнь по избранному пути с опаской, уклоняясь от риска.

– Вы хотите войти внутрь Советов своеобразным никотином, – хохотнул Черчилль, прикуривая от золотой зажигалки толстую гаванскую сигару, – чтобы отравлять и отравлять их организм. – И он выпустил струю сизого дыма. – В связи с вашим решением, которое мне вполне импонирует, хотелось бы уточнить одно обстоятельство: предстоящие акции в России кто-нибудь изъявляет желание финансировать?

– Нет, сэр, – тяжело вздохнул Рейли. – Даже ведомство, которому я подчинен, сомневается в моем предприятии. В этом моя главная трудность, в ее разрешении я и прошу вас помочь.

– О, мистер Рейли, я вам сочувствую. Трудные времена настали. Европа потрясена революциями. Финансы большинства стран расстроены или находятся под контролем левых сил, всякого рода оппозиций. Финансировать акции, подобные тем, что вы задумали осуществить, сейчас не в моде. Где же взять деньги? Думаю, что способ добычи денег вы найдете сами. Напомню старое британское правило: всегда полезно делать свое дело чужими руками, иначе говоря, с помощью чужих денег.

Рейли весь превратился в слух: вот-вот, после того как пролил крокодилову слезу, Черчилль все же укажет на источник финансирования. Но Черчилль молчал. Рейли понимал деликатность положения Черчилля, с ним туманно вести разговор – все равно что загубить идею на корню, и он уверенно заявил:

– На первых порах я обернусь своими средствами. Докажу реальность моего дела, и помощь придет. В этом я уверен.

– У вас есть деньги?

Собственных денег у Рейли не было.

Однако вопрос Черчилля не выбил разведчика из колеи делового разговора. Он отлично знал, что вот так просто, с первого раза, без достойного и достаточного обеспечения, Черчилль не даст ему и фартинга. Он предвидел вопрос, а потому у него заранее был подготовлен и ответ:

– Нет, но у меня имеется вполне реалистичный план, как достать миллионы, чтобы свергнуть большевиков. Сама Россия станет финансировать меня.

Черчилль был заинтригован:

– Каким образом?

– Все очень просто, сэр. Россия богата не только пенькой, мехами и цитварным семенем, но и произведениями искусства, которым нет цены. Мои агенты будут вывозить их в Европу, думаю, что богатые покупатели здесь найдутся. Полотна старых мастеров не знают, что такое инфляция. Вот так я намерен российскими сувенирами свергать большевиков.

Черчилль нахмурил бугристый лоб, обдумывая услышанное. В глазах смешались выражение беспокойства и неподдельный интерес.

– Любопытная игра. Но она граничит с нарушением международного права. Не так ли?

– Да, сэр, и я это знаю. Но для нас дорого время. Главное – не дать большевикам окрепнуть. Моя цель, надеюсь, вы ее одобряете, свалить их, пока они стоят на слабеньких ножках. А для этого все средства хороши. Позволю себе отметить, сэр, и другое: у меня есть в России опора. – Рейли замолк, словно колеблясь, потом решился и произнес негромко: – Что же касается международного права, сэр… Мне доводилось бывать и в Британском музее в Лондоне, и в парижском Лувре… И я не уверен, что все тамошние экспонаты, в том числе самые прославленные, попали туда при строгом соблюдении норм международного права…

Черчилль нахмурился, но сделал вид, что не слышал последней, достаточно дерзкой фразы. Заговорил о другом:

– Но я вас должен предупредить – у Советов неплохо налажена контрразведка, а вы однажды уже потерпели там фиаско. – Черчилль тяжело встал – знак того, что аудиенция окончена. Протягивая на прощанье руку, все же не преминул обнадежить Рейли: – Я одобряю ваше решение снова отправиться в Россию. Занимайтесь тамошними делами, я буду рад, если от вас поступят добрые вести. Все мои симпатии и расположение целиком и полностью на вашей стороне. Об этом будет знать и СИС. Ну а субсидии… По-моему, это не проблема. Ваш первый успех послужит своеобразной визитной карточкой, которая откроет вам двери в любой английский банк, и не только в английский…

* * *

Со дня смерти Рейли минуло более 75 лет – жизнь целого поколения. Много воды, окрашенной кровью, утекло с того дня. Снята завеса таинственности со многих событий ушедшего века. Но биография одного из самых знаменитых авантюристов и мистификаторов этой эпохи, каковым, без сомнения, является Сидней Джордж Рейли, по-прежнему полна загадок. Бытующие версии его биографии содержат столько несуразиц, что иногда создается впечатление, что речь в них идет о совершенно разных людях.

Эта мысль приходила в голову не одному историку. Например, опубликован роман, в котором утверждается, что ВЧК-ОГПУ умышленно сплели воедино биографии трех-четырех лиц примерно одного возраста, чтобы создать образ этакого демонического, распутино-мефистофелевского персонажа, олицетворяющего происки и козни мирового империализма и контрреволюции. И право же, ее авторы вольны были высказать столь парадоксальную версию, поскольку элементов для ее формирования в их распоряжении имеется сколько угодно.

Достоверно, с точностью до года, месяца, а то и дня, установлена лишь разведывательная и подрывная деятельность Рейли против Советской России на ее территории в период с 1918-го по 1925 год. Все остальное – год и место рождения, национальность, происхождение, образование, многие другие факты не очень продолжительной жизни покрыты, как любили некогда выражаться романтические литераторы, «мраком неизвестности».

Есть официальный документ: протокол допроса, сделанного в ОГПУ 7 октября 1925 года помощником начальника КРО Владимиром Стырне. Арестованный дал следующие ответы на поставленные ему следователем вопросы.

Фамилия, имя, отчество: Рейли Сидней Георгиевич. Год рождения – 1874-й. Британский подданный. Происхождение (откуда родом, кто родители, национальность): Клонмэл, Ирландия. Отец капитан морской службы. Местожительство (постоянное и последнее): постоянное – Лондон, последнее время – Нью-Йорк. Род занятий: капитан британской армии. Семейное положение: жена за границей. Образование: университетское. Окончил философский факультет в Гейдельберге и Королевский горный институт в Лондоне, по специальности – химик. Партийность: активный консерватор.

Казалось бы – все ясно. Однако…

Солидная американская «Энциклопедия шпионажа» Нормана Полмара и Томаса Б. Аллена (в США издана в 1997 году, в России в 1999 году), к примеру, указывает, что сам Рейли иногда называл годом своего рождения то 1874-й, то 1877-й. Спрашивается, почему?

Известная писательница-эмигрантка Нина Берберова, автор многих художественных биографий выдающихся деятелей отечественной культуры, в своей книге «Железная женщина» уделила Рейли несколько весьма выразительных строк. Надо отметить, что Берберова вращалась в тех кругах, где бывал Рейли, знала многих людей, осведомленных о каких-то моментах его биографии и деятельности.

Итак, версия Берберовой:

«Еще в мае месяце (1918 года) появилась на московском горизонте новая фигура – человек импульсивный, храбрый и неуравновешенный, авантюрист, какими богата была русская жизнь с конца прошлого века, сыгравший роль в судьбе Локкарта. Он принес ему готовый план свержения большевиков, и под влиянием этого сильного, бесстрашного, честолюбивого и, конечно, обреченного человека, приехавшего к нему из Петрограда, Локкарт не только укрепился в своем убеждении, что без интервенции большевики не могут быть свергнуты, но и весь ушел в работу, чтобы ускорить их падение.[9]

…Человек, прибывший из Петрограда и введенный в кабинет Локкарта капитаном Кроми, был опытный секретный агент Георгий Рейлинский, многим известный под именем Сиднея Рейли. Он родился в 1874 году, вблизи Одессы. Незаконный сын матери-польки и некоего доктора Розенблюма, который бросил мать с ребенком, после чего очень скоро она вышла замуж за русского полковника. Учение он бросил и начал вести авантюрную жизнь, в поисках опасностей, выгоды и славы. Уже в 1897 году мы видим его агентом британской разведки, куда он причалил после немалых приключений и путешествий. Его послали в Россию. Он женился на богатой вдове, видимо ускорив с ее помощью смерть ее мужа; в 1899 году у него был короткий роман с автором «Овода» Э.Л. Войнич, после чего он перешел на постоянную работу в СИС. В это время он переменил фамилию и благодаря прекрасному знанию иностранных языков мог выдавать себя за прирожденного британца, во Франции сходить за француза, а в Германии – за немца. Вплоть до войны 1914 года он в основном жил в России, был со многими знаком, бывал повсюду и водил дружбу с известным журналистом и редактором «Вечернего времени» Борисом Сувориным… Он был активен в банковских сферах, знал крупных петербургских дельцов, знаменитого международного миллионера, ворочавшего всеевропейским вооружением, грека по рождению сэра Базиля Захарова, строившего военные корабли и продававшего их Англии и Германии одновременно… Рейли разводов не признавал, но был три раза женат. Последним браком Рейли женился в 1916 году на испанке Пепите Бобадилья. В то время он жил в Германии, ездил в США, Париж и Прагу. Паспортов у него было достаточно для всех стран, воюющих и нейтральных. Затем, в 1918 году, правительство послало его снова в Россию, здесь он должен был поступить в распоряжение некоего Эрнста Бойса, установить контакты с капитаном Кроми, а также с главой французской секретной службы Вертамоном и корреспондентом «Фигаро» Ренэ Маршаном; эти два последних были ему представлены в американском консульстве в Москве французским консулом, полковником Гренаром.

В эти годы Рейли, судя по фотографиям, был высокого роста, черноглаз, черноволос, слегка тяжеловат, с крупными чертами самоуверенного, несколько надменного лица. Он не ограничился Вертамоном и Кроми, но немедленно начал устанавливать самостоятельные связи с оставшимися в Москве и Петрограде представителями союзных и нейтральных государств, расставляя сети для уловления полезных ему информаторов, иностранных и русских, стараясь сблизиться с такими людьми, как Каламатиано, работавшим на секретную службу США, как англичане Джордж Хилл и Пол Дьюкс, который еще до войны работал в Москве, и, конечно, Роберт Брюс Локкарт. Все эти лица в то время имели каждый свои связи с русскими антибольшевистскими группами в самых различных слоях населения: от офицерства до духовенства и от купечества до актрис.

…Локкарт, отбросив все свои старые колебания, был до такой степени под впечатлением от Рейли, появившимся в Москве, что к середине июня он решил, что Рейли именно тот нужный ему человек, которого ему не хватало: целеустремленный и твердый, с готовым планом и безграничной уверенностью, что будущее в его руках.

Рейли, несомненно, был человеком незаурядным, и даже на фотографиях лицо его говорит об энергии и известной «магии», которая в этом человеке кипела всю жизнь. Были ли это уже тогда зачатки сумасшедшей мании величия или гипнотическая сила, скрытая в нем? Она выливалась в его словах и заставляла людей, вовсе не склонных к благотворительности, давать ему огромные денежные суммы или людей, лучше его понимавших положение в России, выслушивать его и заряжаться его энтузиазмом. Несомненно, в нем была сила убеждения (он, кстати, видимо, никогда не терпел неудач с женщинами), и, когда он заговорил о возможности открыть союзному десанту путь с севера на Москву, люди слушали его, и проект его безумного рискованного плана становился идеей, таившей в себе потенциал, на которую стоило решаться».

В уже названной американской «Энциклопедии шпионажа» также утверждается, что Рейли родился близ Одессы как Зигмунд Розенблюм, внебрачный сын русской женщины польского происхождения и врача, еврея из Вены. Потом якобы мать вышла замуж за русского полковника, которого хорошо знали при царском дворе. (Тут сразу возникает несколько вопросов. Если Рейли – внебрачный ребенок, то почему у него фамилия отца? А если это фамилия матери, то она не полька, а еврейка. Но в таком случае чистой фантазией следует считать утверждение, что на одесской еврейке женился царский полковник, да еще близкий ко двору!) Узнав о своем незаконном происхождении, Рейли уехал в Бразилию, там спас жизнь каких-то английских офицеров, и они в знак благодарности выправили ему британский паспорт, с которым он и заявился в Англию. Еще под фамилией Розенблюм в 1898 году он женился на вдове по имени Маргарет Томас. Через год он сменил фамилию (каким образом?!) и стал Сиднеем Рейли. Он свободно владел английским, русским и еще пятью языками.

Затем якобы Рейли учился в колледже в Индии и получил диплом инженера-путейца. Во время пребывания в Лондоне Рейли был завербован военной разведкой. Тогда он вроде бы вел слежку за антицаристскими поляками-эмигрантами в Лондоне. В 1899–1902 годах Рейли, выдавая себя за немца, занимается шпионажем на фронте англо-бурской войны. По другой версии, в то же самое время он, выучившись на инженера по сварке металлов в Лондоне, переправляется в Германию, устраивается на один из заводов Круппа, чтобы изучить немецкую военную промышленность. У последней версии есть подвариант: Рейли работает не на заводе, а на судоверфи.

Накануне Русско – японской войны Рейли видят в Порт-Артуре в обличье купца. Когда война разразилась, он вернулся в Англию, поступил в Королевскую горную школу, затем два года обучался в Тринити-колледже Кембриджского университета. (В этом пункте есть совпадение с показаниями на следствии в ОГПУ.)

Закончив учебу и став специалистом по химии нефти, Рейли отправляется в Иран, где идет большая игра с участием Англии, России и Франции, связанная с природным богатством этой страны.

Затем – снова Россия. Рейли – партнер одной из российских оружейных фирм. Он также… представитель России в Германии, где строились корабли для возрождавшегося после цусимского разгрома отечественного флота. При этом он снабжает британское Адмиралтейство чертежами германских военных кораблей.

Перед Первой мировой войной Рейли в Нью-Йорке в качестве российского агента по закупке оружия. Здесь к нему приезжает Надин Массино, русская женщина, жена крупного чиновника морского министерства, влюбившаяся в него еще в Петербурге. Не признавая разводов, Рейли женится на ней, становясь таким образом двоеженцем. Это уголовное преступление по законам как России, так и США.

В США с ним восстанавливают контакты сотрудники британской разведки. По их рекомендации Рейли, оставив жену в Нью-Йорке, перебирается в Канаду, где вступает в Королевский авиационный корпус. Затем якобы возвращается в Англию и с разведывательным заданием проникает в Германию, добывает ценную информацию не где-нибудь – в Генеральном штабе! – и, благополучно перейдя линию фронта, возвращается обратно.

После Октябрьской революции в России британские спецслужбы решили сделать ставку на Рейли, как на человека, способного воспрепятствовать выходу этой страны из состояния войны с Германией…

Роберт Брюс Локкарт в своей книге «История изнутри. Мемуары британского агента» также на основе своего знакомства с Рейли поддерживает версию его одесского происхождения: «Ему было тогда сорок шесть лет. Это был еврей, я думаю, без капли британской крови. Родители его были родом из Одессы. Его настоящее имя – Розенблюм. Когда он сделался английским подданным – я не знаю до сих пор. До войны он провел большую часть жизни в С.-Петербурге, зарабатывая крупные суммы в качестве маклера по различным торговым делам. Фамилию Рейли он принял, взяв имя своего отчима, ирландца Келлагэна».

Вот те раз! Вначале недоумение могла вызвать дважды подтвержденная разными авторами версия, что отчимом Рейли был близкий к царскому двору русский полковник, теперь же вдруг объявился еще один отчим – ирландец по имени Рейли Келлагэн… Ныне покойный бывший сотрудник Одесского управления КГБ, ставший после вынужденного по состоянию здоровья ухода в отставку известным в городе историком-литератором, Никита Брыгин также горячо поддерживал версию одесского происхождения легендарного шпиона и авантюриста.

Брыгин, в частности, докопался, что в Одессе действительно обитала особа по фамилии Розенблюм, которой принадлежали два хороших дома: один на Троицкой улице, 21, и дом на Моразлиевской, 24. Этот сдавался целиком под Союз военнослужащих-поляков. Но вот беда: оба особняка принадлежали не господину Розенблюму, а, как принято выражаться в Одессе, мадам Розенблюм!

Выходит, мать Рейли была не русской женщиной польского происхождения? А кто же был отец? До этого Никита Брыгин докопаться не успел. Правда, он выяснил, что у мадам имелся сын, по фамилии тоже Розенблюм, по имени Михаил.

М.А. Розенблюм родился в Одессе в 1872 году. По подложному паспорту (в Одессе с паспортами любой страны проблем никогда не существовало) выехал в Швейцарию, где поступил в Бернский университет. Отец его, с неустановленной фамилией, якобы занимался торговыми делами в Нью-Йорке. На этом изыскания Брыгина зашли в тупик.

Еще одну версию в своей книге «История русской секретной службы» излагает английский автор Ричард Дикон.

Он подтверждает, что на верфях немецкой фирмы «Блом & Фосс» Рейли добыл синьки новых боевых кораблей, не остановившись ради достижения этой цели перед убийством нескольких человек. Он также убил охранника на одном из заводов Круппа. Дикон считает более чем таинственной смерть бывшего мужа своей первой жены Маргарет – алкоголички и истерички. От нее он впоследствии, в качестве отступного за развод (так и не оформленный официально), якобы получил 10 тысяч фунтов стерлингов.

Затем Рейли женился на Надежде (Надин) Массино – жене помощника морского министра России. Обвенчались они в 1916 году в Нью-Йорке в греко-православном соборе. В то время Рейли выдавал себя за вдовца.

В 1923 году (а не в 1916-м, по Берберовой) Рейли развелся с Надеждой – строго говоря, их брак должен был считаться недействительным – и женился на актрисе Пепите Бобадилья. Позднее Рейли под именем Сиднея Бернса занимался в Нью-Йорке бизнесом.

По утверждению Дикона, в России имелось по крайней мере восемь женщин, которые на разных основаниях считали себя женами Рейли. Надо полагать, каждая из них могла бы написать о нем нечто интересное.

Недавно в одной из центральных газет появилась еще одна версия биографии Рейли. Автор – из Одессы, что придало очередному жизнеописанию таинственного агента своеобразный колорит.

Версия излагается безапелляционно, без ссылок на источники информации, словно списана из биографического справочника.

Зигмунд Маркович Розенблюм родился в Одессе 24 марта 1874 года. Отец – Марк Розенблюм – был маклером, затем судовым агентом. Мать из обедневшего дворянского (!) рода Массино (по одной из ранее изложенных версий, эту фамилию носила вторая жена Рейли Надин). Семья проживала в доме номер 15 по Александровскому проспекту неподалеку от Греческой площади. Рейли окончил в Одессе Третью гимназию, а затем проучился один год на физико-математическом факультете Новороссийского университета. (Этот университет находился не в нынешнем городе Новороссийске. Так назывался раньше университет в Одессе.) В Одессе знакомые называли Зигмунда Розенблюма по-одесски Зяма.

Позднее Зяма покидает Одессу, перебирается в Гейдельберг, затем в Лондон, женится там на ирландке Рейли Келлагэн (оказывается, теперь он берет в качестве фамилии имя жены, а не отчима!) и т. д.

Авторитет автора несколько подрывают некоторые его утверждения. Например, он сообщает, что главное внимание в операции «Трест» было уделено Савинкову, а также что крупный английский разведчик Джордж Хилл был тройным агентом – Великобритании, Германии и… ОГПУ! (В годы Великой Отечественной войны Хилл занимал важный пост английского представителя в Москве по вопросам сотрудничества с советскими спецслужбами.)

Сопоставив и подвергнув анализу многочисленные версии и отдельные документы, можно обнаружить ряд совпадений, за которыми, видимо, стоят реальные факты из жизни Рейли. Тот же анализ позволяет отмести явные домыслы и просто несуразицу. Несомненно, однако, что в биографии Рейли остается достаточно много темных пятен и загадок. Я, к примеру, не считаю документально доказанным одесско-еврейское происхождение Рейли.

Важнее другое – понять особенности характера этой, безусловно, неординарной личности. По этому вопросу у всех авторов разногласий нет, что уже хорошо.

Вот оценка, которую спустя много лет после знакомства с Рейли дал тот же Локкарт, уже достаточно умудренный жизнью и, главное, знающий, чем завершилась Гражданская война в России и судьбу Рейли: «Это был человек с громадной энергией, очаровательный, имевший большой успех у женщин и весьма честолюбивый. Я был не очень большого мнения о его уме. Знания его охватывали большую область, от политики до искусства, но были поверхностны. С другой стороны, мужество его и презрение к опасности были выше похвал…

Это был человек наполеоновского склада. В жизни его героем был Наполеон, и одно время у него была одна из лучших в мире «наполеоновских» коллекций».

* * *

Работа начальника КРО ОГПУ Артура Христиановича Артузова, требовавшая неустанного проявления политической гибкости и дальновидности, умственного напряжения и неимоверных усилий воли, была постоянно в центре внимания Дзержинского. Естественно, у председателя ОГПУ всегда находились вопросы к начальнику КРО, вопросы острые, злободневные, отвечать на которые необходимо было быстро и только делом. Председатель был крайне огорчен тем, что Рейли, английскому разведчику, предпринимавшему отчаянные попытки свергнуть советскую власть, в свое время удалось избежать кары, определенной революционным трибуналом.

При очередном докладе Артузова в августе 1924 года председатель справился:

– Как с Рейли? Пока не ответите на этот вопрос – покоя вам не будет. Буду спрашивать назойливо и требовательно. Беспокойно вам будет, ибо он покоя нам не дает.

Разумеется, Артузов попытался успокоить Дзержинского, дескать, после захвата Савинкова Рейли с европейского горизонта исчез: по агентурным данным, на пароходе «Нью-Амстердам» отплыл в Нью-Йорк и сейчас в Америке устраивает свои финансовые дела.

Председатель с сомнением покачал головой:

– Прошу вас, не проявляйте благодушия. Эта фигура рано или поздно вновь вынырнет на поверхность. В любой момент снова предложит свои услуги капиталистической разведке. С Рейли борьба еще впереди.

Артузов, конечно, и сам понимал: дело не столько в личности Рейли, сколько в тенденциях определенных кругов Запада. Рейли нужен был и белогвардейской эмиграции, погрязшей в раздорах и склоках, однако еще упорной в общей цели – снова сесть на шею народа. Она нуждалась в таком изворотливом помощнике, каким был Рейли, опиравшийся на разведку, протянувшую свои щупальца по всему миру, – британскую СИС.

Но однажды во время доклада Артузова председатель о Рейли не спросил. То ли забыл, то ли умышленно, чтобы не отвлекать внимания занятого другими неотложными делами начальника КРО. Но, прощаясь, лукаво усмехнулся, словно говоря: дескать, я ничего не забыл, будет что-либо интересное – сам придешь и расскажешь.

Шло время. Артузов пытался себя успокоить: «Рейли на европейском континенте не объявляется. Может, и не объявится. И меня он так уже не волнует. Я забыл о нем…» Артузов умел убеждать людей, но сейчас поймал себя на мысли, что самое трудное дело – заниматься самовнушением. Цепкий ум не поддавался самоубеждению, не позволял забыться.

Снова и снова Артузов размышлял о Рейли. «Как с Рейли?..» Медленно, постепенно накапливались факты, намечались подходы к решению задачи. По мере изучения досье Рейли Артузов все более и более проникался осознанием правоты председателя. Да, такие, как Рейли, сами со сцены не уходят. Для западных разведок Рейли – пока запасной козырь, но в ход он может быть пущен в любой момент. К этому надо быть готовым. А может быть… Что, если подтолкнуть, самим ускорить его появление на сцене? Так родилась идея…

Сидней Джордж Рейли конечно же вовсе не прозябал в США в безвестности и устраивал за океаном отнюдь не только свои финансовые дела.

В то время в Америке широко обсуждался вопрос о крупном займе Советскому Союзу. Некоторые видные американские дельцы были готовы такой заем нам предоставить. Правительство занимало выжидательную позицию. (Напомним читателю, что США не признавали СССР до 1933 года. Дипломатические отношения между нашими двумя странами были установлены только с приходом в Белый дом президента Франклина Делано Рузвельта.) Во всяком случае, явного противодействия администрация не оказывала. Но Рейли твердо решил, что этому не бывать, и со всей своей недюжинной энергией бросился в борьбу против предполагаемого займа. На Нижнем Бродвее в Нью-Йорке он открыл контору, ставшую центром антисоветской пропаганды в Америке. Потом Рейли предпринял турне по стране с лекциями, в которых, как «очевидец» революции, запугивал обывателей и бизнесменов опасностью большевизма, грозящего самому существованию цивилизации и мировой торговли.

Но и этого ему показалось мало. При поддержке русских белоэмигрантов Рейли сколачивает на американской почве филиал международной антибольшевистской лиги, уже функционировавшей в Берлине, Лондоне, Париже, в Прибалтийских и Балканских странах. Филиал лиги имелся даже в Харбине, где его возглавлял известный атаман, генерал-лейтенант Григорий Семенов. Белогвардейцы, чьим лидером в США был старый агент царской охранки Борис Бразуль, наводили мосты между Рейли и самыми реакционными финансистами и предпринимателями Америки, в первую очередь Генри Фордом. Они же по поручению Рейли поставляли ему списки видных американцев, благожелательно относившихся к СССР. Списки эти доставят много бед включенным в них людям – вплоть до эпохи сенатора Джозефа Маккарти, возглавлявшего в разгар «холодной войны» сенатскую комиссию конгресса по расследованию «антиамериканской деятельности».

Столь опасную для советских интересов деятельность Рейли нужно было пресечь, для чего требовалось выманить его обратно в Европу. Использовать можно было единственное средство – «Трест», хоть и утративший несколько свой блеск в некоторых эмигрантских кругах после «провала» Савинкова, но все еще пользовавшийся доверием Кутепова.

И Артузов разрабатывает сложный, но безошибочно сработавший план, основанный на глубоком проникновении в психологию врага, тонком учете политической обстановки и событий. Строго говоря, в общих чертах план по выведению Рейли в Европу, а затем в СССР был разработан Артузовым довольно давно, но указание председателя заставило форсировать работу. И вот зимой в адрес подставной нью-йоркской конторы фирмы «Сидней Берне – Индиан лайнен», основанной Рейли для прикрытия его основной деятельности, пришло письмо из Таллина, подписанное инициалом Е. и датированное 24 января 1925 года. (Текст приводится в свидетельствах Пепиты Бобадилья.)

На самом деле идея с приглашением Рейли была умело подброшена контролерам «Треста» Захарченко-Шульц и Радкевичу Якушевым по поручению Артузова. А Красноштановы уже вроде от себя довели ее до сведения таллинского корреспондента Рейли, укрывшегося за инициалом Е. По тому же заданию они через резидента Кутепова в Финляндии, бывшего морского офицера Николая Бунакова, связались с финскими разведчиками – начальником 2-го отдела финской армии полковником Мальмбергом и начальником погранохраны Выборгского района капитаном Рузенштремом – для организации на границе «окна».

Спустя две-три недели Якушев и Захарченко-Шульц встретились в Финляндии с Бунаковым. После взаимного обмена текущей информацией Бунаков сообщил им, что Рейли «собирается в дорогу». И показал письмо, только что полученное им из Америки и подписанное одним из псевдонимов Рейли – Железным. Рейли подтверждал, что борьба с Советами остается для него делом жизни, и указал три направления этой борьбы: пропаганда, террор, диверсии.

Письмо Бунакову послужило реакцией на послание от Е.

«Окно» на советско-финской границе представляло для ОГПУ особую ценность. Расположенное едва ли не в районе дальних пригородов Петрограда, близ Сестрорецка, оно позволяло эмиссарам «Треста» в случае надобности обернуться в оба конца за день и две ночи. Уже по одной этой причине Якушев старался поддерживать с Бунаковым хорошие отношения, тем более что тот пользовался особым расположением и великого князя Николая Николаевича, и Кутепова и был тесно связан с финской и английской разведками. Все эти обстоятельства, вместе взятые, уже делали Бунакова самостоятельным и ценным источником информации.

Завоевать расположение, более того, искреннюю благодарность Якушеву удалось почти случайно.

Как-то, во время очередной встречи с Якушевым, Бунаков попросил его передать привет своему брату Борису, жившему в Москве. Осененный неожиданной идеей, Александр Александрович несколько небрежно, словно речь шла о сущем пустяке, спросил:

– А почему бы вам самому не повидаться с ним? Если хотите, мы его доставим к вам сюда, в Хельсинки.

Недели через две «Трест» устроил-таки в финской столице встречу братьев Бунаковых…

В тайной войне, как и в обычной, действуют примерно сходные оперативно-тактические принципы: оценка обстановки, замысел, единство командования, захват инициативы с тем, чтобы навязать свою волю противнику, осуществление маневра во имя обеспечения внезапности и использования своих сил в наиболее выгодных условиях, массирование, а точнее, сосредоточение усилий в решающем месте и в решающий момент. Все это учитывал Артузов и потому всегда начинал работу с оценки противника.

В своей жизни Артур Христианович имел дело преимущественно с людьми сильного склада. Таковыми были все его друзья, товарищи по службе – Пиляр, Стырне, Пузицкий, Демиденко, руководители ОГПУ. Но жизнь подбрасывала ему и сильных врагов: Савинков, Кутепов, та же Мария Владиславовна… Большое дело, конечно, правильно определить сильные и слабые качества друга. Но в тысячу раз ответственнее – точно оценить врага. А между тем трезвой оценке часто мешают ненависть, неотмщенное зло, смутное представление о замыслах противника и его реальных возможностях.

Артузов думал о Рейли чаще всего глухими ночами, когда обычные дела оставались позади, никто никуда не требовал, никто не беспокоил. Рейли интересовал его и как личность, и как противник. Интересовало все: внешность, характер, привычки, окружение. Хотелось, точнее, необходимо было уяснить: в чем его сила? Только ли в опыте и находчивости? Обычно Артузов вынимал из «дела» какую-нибудь справку и начинал тщательно вникать в сухие фразы, не замечая времени. Отключался от раздумий, только когда сонный туман начинал застилать глаза, стучало в висках, а сквозь шторы начинал просачиваться молочно-белый свет и солнечные лучики расцвечивали стену кабинета золотыми точками.

Все чаще Артузов возвращался к Рейли, пытаясь проследить его жизненный путь. Артур Христианович изучал «дело» страницу за страницей, возвращался к прочитанному, обдумывал и снова читал, делал пометки, понятные только ему. Чужой и пока далекий Рейли постепенно становился более осязаемым.

Артузов набрасывает несколько выводов из прочитанных строк: «Искусный любовник, перед которым могут устоять лишь волевые женщины. Значит, Рейли, обладая определенной внешностью, симпатичной женщинам, может опираться на их поддержку, использовать жилища в качестве конспиративных квартир…», «Рейли около пятидесяти лет. Это зрелый возраст, тот возраст, который в полной мере определяет опыт, когда человек становится осторожным, стремится не делать ни одного опрометчивого шага».

Чем еще силен Рейли? По некоторым данным, сын капитана торгового парохода. Основное воспитание и эрудицию получил в русской среде. Служил в восточно-азиатской компании, был ее главным агентом в Порт-Артуре, годами жил в Петербурге, подолгу бывал в Москве и Одессе. Значит, способен легко и убедительно приспособиться к русскому окружению. Это тоже кое-что значит для разведчика-нелегала.

Глаза бегут по строчкам, и из сухого факта вычленяется еще одна сторона характера – умение сходиться с людьми. В Петербурге Рейли не давал покоя подвиг американцев братьев Уилбера и Орвилла Райт, 17 декабря 1903 года первыми в мире совершивших полет на построенном ими самолете с двигателем внутреннего сгорания. Организуется российское общество «Крылья». И не кто иной, как Рейли, один из его учредителей, умело использовал воздухоплавательный клуб для приобретения множества важных связей в русских кругах, в том числе в хорошо законспирированных и влиятельных масонских ложах.

Итак, Артузову рисовался человек смелый в своих начинаниях, больших возможностей. Не случайно он был завербован английской разведкой.

С началом Первой мировой войны Рейли не упускает шанс заработать и на этом. Он едет в Японию, чтобы заключить контракты на поставки военного снаряжения. Из Японии перебирается в Америку, передает крупные заказы местным фирмам. Используя давние связи в Германии, агент сообщает в Лондон немецкую программу строительства подводных лодок. Потом он сам проникает в Германию и добывает секреты кайзеровского флота непосредственно в высшем штабе, аналогичном британскому Адмиралтейству. Впрочем, особого героизма для этого, возможно, и не требовалось: у Рейли были давно налаженные связи и в берлинской разведке.

Когда в России свершилась революция, английская разведка сразу же переориентировала его – он должен работать в стране большевиков. На борту английского крейсера Рейли прибывает в Архангельск. Оттуда, воспользовавшись неопытностью и доверчивостью местных советских работников, пробирается в Петроград и сразу оказывается в центре очередного заговора контрреволюции. Активное участие в нем приняли и дипломатические представители некоторых западных стран…

Петроград, весна 1918 года. Рейли снова в городе «светлых грез» – так он любил называть Северную столицу. Ищет безопасное убежище.

Артузов раскрывает конверт с фотографиями. Находит портрет красивой женщины: Елена Михайловна Боюжовская, кокотка. У нее и остановился Рейли. Счастливая звезда, как ему кажется, движется к зениту на политическом небосводе. Рейли не собирается долго оставаться в Петрограде. Его цель – Москва, где активно действует против советской власти глава английской миссии Роберт Брюс Локкарт.

В военное время в Москву попасть нелегко. Нужен пропуск. Где добыть? Рейли перебирает в памяти всех бывших петербургских друзей. Останавливается на своем давнем приятеле Грамматикове.

Грамматиков не подвел – сумел достать документы, и какие! По одному из них «товарищ Рейлинский» являлся комиссаром (!) по перевозке запасных автомобильных частей во время эвакуации Петрограда. Это давало ему возможность свободно передвигаться между Москвой, Петроградом и Вологдой, иногда даже в комиссарском вагоне. Теперь надо осесть здесь, осесть тайно. Рейли не был бы разведчиком, если бы не умел отличить организованную слежку от случайного внимания сотрудников ЧК или уголовного розыска. Он быстро установил, что к нему и Грамматикову присматриваются. Нужен был трюк, который отвел бы подозрение от него, вернее, позволил бы оторваться от хвоста. В дождливый день на перрон Николаевского вокзала к поезду Москва-Петербург подошли двое.

Один – Грамматиков, второй – человек, похожий на Рейли. Сам Рейли из-за укрытия следил за посадкой своих друзей и был удовлетворен, когда поезд увез его двойника и прилепившегося к нему наблюдателя.

За убежищем дело не стало: в его кармане лежало написанное еще в Петрограде рекомендательное письмо Грамматикова своей племяннице – актрисе Художественного театра Елизавете Оттен.

Артузов поднимает еще несколько справок. Они касались «дела» латышских стрелков. Слово «дело» взято в кавычки, потому что в действительности такового никогда не существовало, а была весьма эффективная комбинация ЧК, всю правду о которой рассказать стало возможным лишь лет сорок спустя.

Так уж сложилось, что к лету 1918 года самыми боеспособными и преданными советской власти были латышские части. Потому именно латышским стрелкам была доверена охрана Кремля и других важных государственных учреждений в Москве и Петрограде. Резиденты разведок некоторых стран правильно рассудили, что судьба любого заговора против Советов в значительной степени будет зависеть от того, какую позицию займут латыши. В ЧК своевременно заметили повышенный интерес иностранных дипломатов к стрелкам, потому было принято обоснованное решение опередить установленных разведчиков, прикрывавшихся дипломатическим иммунитетом.

События развивались следующим образом.

В Петрограде появились два молодых командира, приехавшие из Москвы. Оба латыши. По выправке, аккуратности униформы похожи на младших офицеров старой армии. Им удалось связаться с военно-морским атташе английского посольства (оно еще не переехало в Москву), капитаном Фрэнсисом Алленом Кроми. Их первая встреча состоялась в ресторане гостиницы «Французская». Командиры убедили Кроми, что в среде латышских стрелков зреет серьезное недовольство властью, что они готовы выступить против правительства, если будут поддержаны армейскими частями.

Для большего правдоподобия к операции был подключен командир 1-го дивизиона латышских стрелков Эдуард Берзин. Кроми дал Берзину и одному из молодых командиров, который представился ему как бывший офицер Шмидхен, рекомендательное письмо к Локкарту. Убедившись в подлинности письма (одним из доказательств стало обилие… орфографических ошибок. Кроми не был силен в грамматике родного языка, и Локкарт это хорошо знал), Локкарт дал латышам рекомендательные письма к командующему английскими войсками в Архангельске генералу Пулю и сопроводительные документы на бланках британской миссии с печатями и своей подписью. (Предполагалось, что после ареста советского правительства латышские стрелки через Архангельск на английских судах вернутся на родину.)

Стрелкам нужны были и деньги. У Локкарта имелись на руках крупные суммы, которые ему охотно жертвовали российские заводчики и купцы.

Локкарт принял латышей на своей квартире в Хлебниковом переулке, 19, но он был достаточно осторожен, чтобы не держать сумки с деньгами при себе, и вообще, из соображений конспирации ему больше не следовало лично встречаться с Берзиным и Шмидхеном (настоящее имя которого, Ян Буйкис, было раскрыто лишь несколько десятилетий спустя).

Теперь латыши должны были иметь дело только с доверенным лицом Локкарта, получать от него деньги и инструкции, а также отчитываться перед ним о ходе подготовки к мятежу.

На первой встрече Берзин получил от человека по имени Константин (очередной псевдоним Рейли) 700 тысяч рублей. Кроме того, Рейли поручил латышу составить детальный план захвата Госбанка, Центрального телеграфа и телефонной станции.


Вторая встреча Берзина с Константином состоялась 17 августа в кафе «Трамбле» на Цветном бульваре. Рейли вручил командиру еще 200 тысяч рублей и уточнил задание.

Третья встреча состоялась 28 августа – Берзин получил еще 300 тысяч рублей и задание выехать в этот же вечер в Петроград и передать эти деньги тамошней группе заговорщиков. Связать его с ними должна была Боюжовская. (Всего Берзин получил и сдал в ЧК 1 миллион 200 тысяч рублей.)

Выполняя задание, Берзин приехал в Питер, навестил Боюжовскую и… незаметно положил в карман визитную карточку Рейли с его московским адресом: Шереметьевский переулок, 3.

Поселившись у актрисы, Рейли не теряет времени даром. Ищет объекты вербовки. Английское правительство должно знать военные планы большевиков накануне переворота и вероятной интервенции. Через Елизавету, даже не подозревавшую, кто на самом деле поселился у нее по дядюшкиной рекомендации, он знакомится с ее окружением, в том числе с некоей Марией Фриде. Брат Марии, бывший подполковник старой армии Александр Фриде, работает в Главном штабе, следовательно, в курсе многих военных вопросов, в частности перевозок войск. Лучшего источника ему не найти.

Путь Рейли к подполковнику оказался весьма простым. Он очаровывает Марию, преподносит ей умело подобранные подарки. Через сестру Рейли знакомится с братом, быстро находит с ним – скрытым контрреволюционером – общий язык. К слову сказать, и Мария, и Александр уже были связаны с американским разведчиком Ксенофонтом Каламатиано. Мария официально работала медсестрой в отряде Красного Креста при американской миссии.

Александр Фриде стал аккуратно доставлять Рейли копии военных сводок с фронта, другие секретные материалы. Рейли работает в Москве и в Петрограде в тесном взаимодействии с двумя другими иностранными резидентами: французом Вертамоном и американцем греческого происхождения Каламатиано. В этой тройке он за коренника.

Елизавета Оттен была на редкость общительной женщиной. Она не могла и дня пробыть в одиночестве, ее постоянно окружали друзья и поклонники. В квартире было шумно и весело. Для ничего не подозревавшей публики, которая собиралась у нее, Рейли был… сотрудником ЧК «товарищем Рейлинским»! Благодаря своим широким связям Рейли смог получить подлинные документы, с которыми он мог без помех передвигаться по городу. Удостоверение давало ему надежное прикрытие, позволяло свободно въезжать в Петроград, а там передавать добытые шпионские сведения атташе британского посольства Кроми, который переправлял их в Англию.

Однако Рейли был не простым шпионом. Всякий раз, отправляя документы в Лондон, он прилагал к ним собственные комментарии, рекомендации, оценки политического, экономического и военного положения в Советской России. Они били в одну цель: быстрее свергнуть большевиков, внушая адресату мысль, что «русские беспомощны, если у них нет вождя. Если России дать популярное правительство, то она снова повернет оружие против Германии».

Была у Рейли и своя корыстная цель. Если корсиканский лейтенант артиллерии сумел овладеть Францией, то почему бы ему, лейтенанту от британской разведки, не овладеть Москвой? В этой мысли он укрепил себя после того, как ознакомился с охраной Кремля. Главная опора ее – латышские стрелки. В их безусловную преданность советской власти Рейли не верил. Он оказался целиком во власти навязчивой идеи: кто имеет власть над латышами, тот имеет власть над Кремлем, значит, и над Москвой.

Так в голове Рейли и родился план захвата власти штыками латышских стрелков…

Артузов отметил про себя: Рейли честолюбив, с бонапартистскими замашками, убежден во всесилии денег. Это его минусы, которые должны учитываться при выработке плана операции, как, впрочем, и плюсы.

Между тем Рейли расширяет круг знакомств в Москве. На некоторые ему просто везет. Так, он случайно знакомится, но вовсе не случайно очаровывает и соблазняет сотрудницу ЦИК Ольгу Старжевскую. Потерявшая голову женщина предоставляет ему множество ценных сведений о работе государственных учреждений. Рейли вручает ей 20 тысяч рублей, на которые Ольга снимает и обставляет прекрасную квартиру. Она убеждена – как любовное гнездышко. На самом деле это жилище нужно Рейли для конспиративных встреч с агентурой и как убежище, если придется расстаться с комнатой в Шереметьевском переулке. Через Ольгу он знакомится и с заведующим гаражом штаба Московского военного округа. Совсем небольшие (по его понятиям) деньги – и в распоряжении Рейли автомобиль, хоть днем, хоть ночью.

Артузов снова отмечает: Рейли предусмотрителен, по известной поговорке, никогда «не кладет все яйца в одну корзинку». Обязательно старается обеспечить себе запасной выход.

План, разработанный Берзиным и представленный ему на утверждение, Рейли счел реальным и легко осуществимым. В Большом театре должно состояться важное совещание под охраной, как обычно, латышских стрелков. По приказу Берзина они должны арестовать советское правительство, в первую очередь Ленина и Троцкого. Рейли сделал только одно, но весьма существенное добавление к этому плану: иметь при себе гранаты на случай, если произойдет какая-нибудь непредусмотренная заминка. Иначе говоря, Берзин должен пустить их в ход, чтобы уничтожить советских руководителей, как тогда говорили, вождей.

До правительственного заседания оставалось некоторое время. Рейли пригласил Берзина прокатиться в Петроград, преследуя при этом две цели: обеспечить себе безопасный проезд в сопровождении красного командира (подстраховывал свое удостоверение, мало ли что) и отправить очередное донесение через английского дипломата о работе по задуманному плану. Кроме того, он хотел с помощью Берзина уговорить латышскую общину выступить в Петрограде одновременно с мятежом в Москве.

Для определенного круга петроградских знакомых Рейли был «господином Массино», ливорнским купцом. Остановились у Елены Михайловны. Выявив часть питерских связей Рейли, Берзин, сославшись, что он выполнил все поручения, уехал в Москву. Рейли остался в Петрограде. Ему надо было еще раз встретиться с капитаном Кроми. Рано утром позвонил Грамматикову, чтобы узнать обстановку. Услышал дрожащий, испуганный голос:

– Преждевременно произведена операция. Положение больного в высшей степени серьезно.

Рейли охватил страх. Но он не был бы разведчиком, если бы поддался панике. Быстрый ум сразу же оценил: надо немедленно ехать к Грамматикову и узнать все подробности происшедшего, чтобы не действовать вслепую. Рейли благополучно добрался до квартиры Грамматикова, которого застал в страшном возбуждении. Он изрыгал ругательства по чьему-то адресу:

– Глупцы, выступили слишком рано, ни с кем не согласовали. Убит председатель петроградской ЧК Урицкий. Надо бежать…

Это произошло в пятницу, 30 августа. В начале десятого утра к дому номер 6 на Дворцовой площади, в котором размещались Комиссариат внутренних дел Петроградской коммуны и ЧК, подъехал молодой человек в кожаной тужурке, оставил велосипед и вошел в здание. В приемной уже было несколько посетителей, дожидавшихся приезда наркома и председателя ЧК в одном лице, потому на вновь прибывшего никто не обратил внимания. Через полчаса на служебном автомобиле подъехал Моисей Урицкий, вошел в подъезд и направился к лифту. В этот момент молодой человек подбежал к нему и с близкого расстояния сделал несколько выстрелов. Урицкий был убит на месте. Убийца выскочил на улицу, сел на велосипед и попытался скрыться. За ним последовала погоня на автомобиле.

На Миллионной улице террорист бросил велосипед у дома номер 17, в котором размещалось Английское собрание, и вбежал в подъезд. Однако через несколько минут он сделал попытку покинуть здание, натянув поверх тужурки первое попавшееся пальто. Его попытались задержать красноармейцы – даже не по обоснованному подозрению, а просто для проверки документов. Тут у террориста не выдержали нервы, он открыл пальбу, но был обезоружен.

Убийца оказался неким Леонидом Каннегисером, студентом Политехнического института. Одно время, при Керенском, был юнкером Михайловского артиллерийского училища, членом партии так называемых энэсов – народных социалистов. Двадцатидвухлетний террорист был весьма способным, подававшим надежды поэтом. О мотивах покушения Каннегисер на допросах говорить не захотел. Отказался он назвать и сообщников.

В тот же день, в 7 часов вечера, странная, предельно экзальтированная молодая женщина, бывшая эсерка и политкаторжанка Фанни Каплан после митинга на бывшем заводе Михельсона дважды тяжело ранила Ленина. Каплан также отказалась дать какие-либо показания. (Тогда, в восемнадцатом, да и в последующие годы, оба теракта и руководители страны, и ЧК, и средства массовой информации, и официальная историческая наука связывали друг с другом как звенья одной цепи, как запланированные эпизоды организованного антибольшевистского заговора. Однако никакой связи, даже косвенной, между обоими терактами установить так и не удалось. Более того, сегодня многие авторы ставят под сомнение, что в Ленина достаточно метко стреляла полуслепая Каплан, к тому же когда уже начало смеркаться…)

Оба покушения власть расценила как открытие белого террора и не нашла ничего лучшего, как на удар ответить во сто крат более сокрушающим ударом. Вывод был ошибочен: ни Каннегисер, ни Каплан не были связаны с какими-либо серьезными контрреволюционными организациями. Столь бурные, переломные моменты в истории, какими были в России 1917-й и последующие годы Гражданской войны, способны порождать массовые акты террористов-одиночек, которые вполне могут быть расценены как целенаправленные, спланированные, хорошо организованные действия заинтересованной стороны, спецслужбы или даже иностранной державы.

Так и произошло в августе-сентябре 1918 года. 2 сентября Всероссийский ЦИК, заслушав сообщение его председателя Якова Свердлова, принял резолюцию, в которой были следующие слова: «На белый террор врагов рабоче-крестьянской власти рабочие и крестьяне ответят массовым красным террором против буржуазии и ее агентов».

Эмоционально можно понять настроение, душевное состояние людей, принявших эту резолюцию, а также последовавшие за этим постановления, в которых было прямо указано, как, против кого конкретно и в какие сроки, разумеется самые сжатые, должны быть осуществлены акции красного террора. Все лица, причастные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам, подлежали расстрелу.

Белый террор, кстати, не вымысел коммунистов. Это историческая реальность. Его жертвами стали тысячи и тысячи безвинных людей, не только большевиков, но и обычных рабочих и крестьян. Однако жестокость одной воюющей стороны никак не может оправдывать ответную, тем более удесятеренную, жестокость другой. В данном случае в массовых репрессиях вообще не было необходимости, поскольку оба покушавшихся – и Каннегисер, и Каплан – были схвачены по горячим следам, на месте преступления. При правильно проведенном следствии вполне можно было разобраться: либо это акты экзальтированных одиночек, либо за ними стояли конкретные контрреволюционные организации. Увы! По сей день оба покушения остаются не расследованными до конца – слишком многое упущено…

В те страшные недели осени восемнадцатого года в числе расстрелянных были и настоящие контрреволюционеры и заговорщики, но основная масса жертв была казнена без малейших к тому оснований, по пресловутому классовому признаку. Иначе говоря, в вину ставились не действительно совершенные преступления, но сам по себе факт рождения в семье, принадлежавшей до революции к привилегированному классу или сословию.

Но еще более ужасно другое – репрессии восемнадцатого стали предвестником, «моделью» во сто крат более страшного, уже куда более массового большого террора образца 1937 года, жертвами которого были уже не только реальные и мифические «враги народа», но и сам народ, в том числе и те искренние идеалисты от революции, что свято верили в ее великие цели, в построение солнечного и счастливого социалистического будущего.

…Рассказывая Рейли об обстановке в Петрограде, Грамматиков рвал какие-то бумаги, рвал и тут же сжигал клочки.

– Вам не следует возвращаться к Елене Михайловне, – предупредил он.

– Я осведомлю кое-кого о случившемся, – ответил Рейли, – и немедленно отправлюсь в Москву. Главные события развернутся там.

Еще с вечера Рейли договорился с капитаном Кроми о встрече в ресторане Балкова. В условленное время капитан не пришел. В отдельном кабинете ресторана Рейли прождал еще полчаса. Кроми не появился. Тогда Рейли решил покинуть ресторан и пройти мимо английского посольства, чтобы убедиться, что там все в порядке.

Подойдя к знакомому зданию на Дворцовой набережной, Рейли увидел толпу зевак и отряд красноармейцев. Стоял грузовик. Рядом на тротуаре лежали тела двух убитых чекистов – Шейнкмана и Янсона.

Кто-то тронул Рейли за рукав. Оглянувшись, узнал случайно знакомого красноармейца.

– Здравствуйте, товарищ Рейлинский. Вот как неудачно получилось… Отстреливался, гад. Вон он лежит…

На лестнице, у двери, лежал Кроми. В чем, в чем, но в личной храбрости боевому офицеру, кавалеру многих орденов было не отказать.

Дело в том, что, располагая реальными данными об участии иностранных дипломатов и Рейли в контрреволюционном заговоре и ошибочно связывая его с терактами Каннегисера и Каплан, ЧК решила, пренебрегая нормами международного права, провести обыски в помещениях дипломатических представительств, прежде всего Великобритании и Франции, а также в квартире Локкарта в Москве.

Капитан Кроми, выполняя свой служебный и воинский долг, оказал вооруженное сопротивление и в ходе перестрелки был убит.

В такой обстановке Рейли не стоило и помышлять об установлении связи с питерскими заговорщиками.

Надо быстрее убираться из Петрограда. Здесь его знают слишком многие. Рейли направился на вокзал. Путь ему преградила красноармейская цепь. Отступать было поздно. С независимым видом он подошел к проверявшему документы и показал свой пропуск. На удивление, его тут же пропустили.

В Клину Рейли купил свежую газету. Развернул, пробежал глазами по заголовкам, и ему стало не по себе: арестован Локкарт, арестован Александр Фриде. В газетном сообщении мелькали фамилии и других людей, с которыми Рейли не был знаком, но о которых слышал.

Визитная карточка с московским адресом, так неосторожно оставленная им в Питере на столе Елены Михайловны и подобранная Берзиным, свое дело сделала. Чекисты устроили засаду на квартире Елизаветы Оттен в Шереметьевском переулке. Там была задержана Мария Фриде, которая принесла Рейли, не зная, что он в отъезде, пакет от брата. В пакете содержались совершенно секретные данные о формировании дивизии Красной армии в Воронеже, о графике работы Тульского оружейного завода, о количестве патронов, выпускаемых им в месяц, и много другой ценной информации. От Марии ниточка потянулась к ее брату.

Всего было сразу арестовано около тридцати человек, из которых примерно половина после проверки была отпущена по недостаточности прямых улик. Анри Вертамон и Ксенофонт Каламатиано успели скрыться. При обыске в их квартирах было обнаружено множество вещественных доказательств их шпионской и диверсионной деятельности. В тайнике у Вертамона, к примеру, нашли почти полпуда пироксилина, несколько десятков капсюлей от динамитных шашек, шифровальные таблицы и секретную карту Генерального штаба.

«…Сообщение потрясло, словно взрыв. Значит, операция провалилась. И все из-за покушения мальчишки Каннегисера, своей нелепой стрельбой в Урицкого сорвавшего заговор против советского правительства. Вероятно, в ЧК уже есть сведения и о нем, и о его связях. Хорошо еще, что вовремя я уехал из Петрограда. Там наверняка бы поймали», – так думал Сидней.

Резкая команда вывела Рейли из оцепенения. На перроне показались красноармейцы. Рейли юркнул обратно в вагон. «Проверка документов. Что же делать?» Оставаться в вагоне опасно. Неужели конец? Поднялась злость на самого себя. Так глупо попасться. Мозг лихорадочно работал, пытаясь найти решение. Проверка шла одновременно с обоих концов состава. Есть еще время подумать, пока комиссары дойдут до его вагона.

Рейли вышел в тамбур, открыл наружную дверь, огляделся по сторонам. У переднего и заднего вагонов часовых не было, они уже подошли ближе. Мелькнула мысль: а если под вагон? Рейли скользнул на подножку и метнулся вниз. Незамеченным прополз до хвоста состава. Оттуда рывком – к пакгаузу. И вот он уже укрыт кирпичной стеной от красноармейцев. Покинув территорию станции, наконец почувствовал себя на свободе. Надо срочно перебираться в Москву. Там он найдет убежище, верные люди еще остались.

Под ногами Рейли горело. После убийства Урицкого и ранения Ленина ЧК предпринимала самые энергичные меры. Кроме рядовых заговорщиков был задержан наконец Каламатиано. Москву прочесывали частым гребнем.

Какое-то время Рейли слонялся по городу. Остановился у витрины магазина, потом у газетной тумбы, чтобы перевести дух. У него не было больше в запасе конспиративных квартир. Самые надежные – в Шереметьевском переулке и снятая Ольгой Старжевской – провалены. Опыт подсказывал: в них – засады. Почему? Размышляя об этом, он пришел к выводу, что, очевидно, потерял осторожность Фриде. Он не знал, какую роль в раскрытии заговора сыграл Берзин. Это благодаря ему была взята под наблюдение квартира Оттен, там взяли с поличным Марию Фриде, потом ее брата, далее чекисты вышли на помощника американского торгового атташе Каламатиано и резидента французской разведки Вертамона. В общей сложности в руки ЧК попало, как сообщили «Известия» 17 октября 1918 года, свыше 60 агентов.

Тем не менее Рейли удалось спасти часть своих агентов и даже переправить их на Украину. О своих дальнейших странствиях он спустя семь лет дал подробные показания своему следователю – Стырне:

«Окончив ликвидацию своих дел в Москве, кажется, 11 сентября, я в вагоне международного общества в купе, заказанном для немецкого посольства, совместно с одним из секретарей этого посольства, с паспортом балтийского немца и выехал в Петроград. В Петрограде пробыл около 10 дней, скрываясь в разных местах, для ликвидации своей тамошней сети, а также для изыскания способов переезда финляндской границы (я хотел бежать через Финляндию). Последнее мне не удалось, и я тогда решил ехать в Ревель, тем более что обследование состояния морской базы (германской) в Ревеле входило в мои служебные задачи. Это мне удалось. Из Петрограда я выехал в Кронштадт, получил от германского консульства охранное свидетельство, которое тогда выдавалось уроженцам Балтики. Кроме этого документа, у меня для выезда из Петрограда в Кронштадт имелся документ, выданный одним из петроградских фабкомов на русское имя. В Кронштадте уже меня поджидал катер (с капитаном-финном), на который я пересел ночью и отправился в Ревель. Ввиду весьма бурной погоды переезд занял около 48 часов. В Ревеле я пристал поздно ночью в порту, откуда отправился пешком в город (чтобы избежать карантина) и поселился в «Петроградской» гостинице под именем Георгия Бергмана, антиквара, уехавшего из России ввиду крупных недоразумений с советской властью. В качестве такового я сумел войти в очень хорошие отношения с германскими офицерами морской службы, узнал то, что мне требовалось по вопросам морской базы, и дней через 10, тайно, на катере выехал в Гельсингфорс, а оттуда в Стокгольм и Лондон, куда и прибыл 8 ноября. С этого момента я назначаюсь политическим офицером на юг России и выезжаю в ставку Деникина, был в Крыму, на юго-востоке и в Одессе. В Одессе оставался до конца марта 1919 года и приказанием верховного комиссара Британии в Константинополе был прикомандирован сделать доклад о положении Деникинского фронта и политического положения на юге руководящим офицерам в Лондоне, а также представителям Англии на мирной конференции в Париже. В течение мирной конференции я служил связью по русским делам между разными отделами в Лондоне и Париже; в этот период я, между прочим, познакомился с Б.В. Савинковым. У меня были тесные сношения с разными представителями русской эмиграции разных партий… В это же время я проводил у английского правительства очень обширный финансовый план поддержки русских торгово-промышленных кругов…

Все это [время] я состоял на секретной службе, и моя главная задача состояла в освещении русского вопроса руководящим сферам Англии.

В конце 1920-го г. я, сойдясь довольно близко с Савинковым, выехал в Варшаву, где он тогда организовал экспедицию в Белоруссию. Я участвовал в этой экспедиции. Я был и на территории России…»


Вернемся в 1918 год. Уже в Англии Рейли записал в своем дневнике: «Целью моей теперь было выбраться из России как можно скорее, возложенная на меня миссия кончилась полной неудачей».

В Лондоне Рейли был вручен высокий военный орден. Там же он узнал, что Верховный революционный трибунал РСФСР, рассматривая дело Локкарта (которому, как дипломату, было разрешено покинуть Россию), объявил Сиднея Джорджа Рейли вне закона как врага трудящихся и приговорил его к расстрелу при обнаружении в пределах республики.

Но почему Берзин не арестовал Рейли? Он мог это сделать в любой момент, но по замыслу операции надо было выявить все связи Рейли, он еще не «раскрылся» до конца. Была уверенность, что Рейли деваться некуда. Рано или поздно он придет к Берзину. Но тут английского агента спасли опыт и интуиция.

Встает вопрос: почему Рейли удалось ускользнуть из рук правосудия? В конце концов, Рейли, загнанный в угол, мог не обратиться за помощью к Берзину, или же, если и обратится, может просто не застать на месте – в жизни всякое бывает, в оперативных делах тоже… Сказался, конечно, недостаток опыта у контрразведчиков: ЧК еще не работала и года. Вот как ответил на этот вопрос сам Рейли в письме к заместителю Артузова Стырне, когда оказался во Внутренней тюрьме на Лубянке: «По моему глубокому убеждению, я приписываю мою удачу в подпольной жизни, а также в моем бегстве не каким-нибудь особенным личным качествам, а поразительно счастливому и часто повторяющемуся стечению обстоятельств, с одной стороны, и еще несовершенной в то время организации советского контрразведывательного аппарата, с другой стороны».

Провалившегося агента английская разведка обычно сбрасывает со счетов – он ей уже больше не нужен. Для Рейли сделали исключение. В Лондоне его по-прежнему считали выдающимся мастером разведки и наиболее опасным для Советов шпионом. Это соответствовало действительности. Рейли был нужен как специалист по русским делам. И вот уже его направляют в составе английской миссии к генерал-лейтенанту Антону Деникину. Поражение Деникина означало и поражение английской миссии. Правда, в этом вины Рейли уже не было. На какое-то время он сошел со сцены и отправился в Америку, чтобы в очередной раз поправить свои пошатнувшиеся финансовые дела. …Когда «дело» Рейли было изучено во всех деталях, Артузов встретился с Менжинским, чтобы обсудить оперативный план. Состоялся примечательный разговор.

– У военных есть термин – главный удар, – начал Менжинский, – вероятно, и нам надо предпринять его.

– Я с вами согласен.

– Раз согласны, то изложите свою точку зрения на главный удар. Против кого нам следует его сейчас направить?

– Против Рейли.

– Но он однажды уже вышел из игры, не так ли?

– Вышел, – подтвердил Артузов, но тут же возразил: – А сейчас снова входит. Что касается главного удара, то, если вы не против, Вячеслав Рудольфович, выслушайте некую историю. У нас в технологическом институте был профессор, который делил студентов на три категории. Первая – это наиболее способные ребята. Вторая – середнячки, третья – малоспособные, а точнее, плохо успевающие. На какую группу профессор рассчитывал свои лекции? На середнячков, полагая, что им-то и надо помочь разобраться в материале, чтобы они усвоили и сдали курс. А наиболее способные сами во всем разберутся. Что же касается «хвостистов», то на них не стоит и время тратить. Теперь давайте переключимся на более близкий для нас пример. Песочные Врангели и Марковы скомпрометированы. Для нас они не представляют опасности. Савинков обезврежен. В «серединку» между Врангелями и Савинковым вторгся Рейли. Точнее, его пригрел не кто иной, как Черчилль. Это уже очень серьезно. По логике, главный наш удар должен быть нацелен на Рейли.

– Исходя из приведенного вами примера Рейли только середнячок?

– В этом смысле – да, – подтвердил Артузов. – Вам показался странным закон трех частей нашего профессора? Каждый враг по-своему опасен. И все же я выделяю Рейли. Он только входит в роль. Я считаю, на него необходимо нацелить лучшие силы нашего отдела.

– Я вас так и понимаю, – согласно кивнул Менжинский. – Рейли, несомненно, доставит нам много хлопот. Нам сейчас важно понять и другое: какие причины обусловили появление Рейли? В чем его сила? Кто его поддерживает?

– Черчилль уже не верит в силу белогвардейщины, – убежденно ответил Артузов. – Он реалист и пускает в ход свои козыри. Рейли – один из них. Но Черчилль прагматик, причем достаточно циничный. Наверняка он подтолкнет Рейли на какие-то действия, но существенную поддержку ему, в том числе финансовую, окажет лишь в том случае, если тот добьется какого-то видимого успеха. Потому на начальной стадии реализм, несомненно, будет иметь ускоряющее развитие. Он постарается «вобрать в себя» все эмигрантские течения, до сих пор выступающие против нас.

– Согласен с вами. И формы борьбы Рейли окажутся, вероятно, традиционными, вряд ли он придумает что-то новое. И все же, с чем мы столкнемся?

– Рейли не начнет свои действия против нас, как говорится, с чистого листа. В первую очередь он обратит внимание на «Трест», постарается прибрать его к рукам, заявить о себе громкими диверсиями. Надо полагать, рано или поздно авантюризм натуры толкнет его вновь в нашу страну.

– Да, это решающие моменты. Рейли профессионал, умен, изобретателен. С благословения определенных кругов он непременно вступит с нами в борьбу.

– Постараемся хорошо сыграть против Рейли, – заверил Артузов заместителя председателя ОГПУ, – а если поможет и счастливый случай…

Менжинский поднял ладонь в знак легкого протеста:

– Я далек от «серендипиты» – этакой счастливой цейлонской случайности. Игру следует строить не на везении и не в расчете на счастливый случай, а на основе точно рассчитанного плана, предвидения скрытой опасности. У вас масса дел, Артур Христианович, и, боюсь, вы будете отвлекаться. А вы все время возвращайте мысли к Рейли. У вас должно возникнуть жгучее желание победить…

Все старые разведки изучали характер полководцев противной стороны, отдельные их черты: энергичность, упрямство, отвагу, осторожность, волю к победе и, наоборот, нерешительность. И разумеется, военачальнический талант. Зная характер полководца, оказывается, можно влиять на его решения – одного при определенных обстоятельствах заставить отступить, другого путем демонстрации силы вынудить отказаться от активной борьбы, третьего подтолкнуть броситься в опрометчивое наступление. Думаю, следует подтолкнуть Рейли к активной борьбе, и тогда вывод его через границу станет реальным делом.

…Была еще одна причина, не позволяющая оставить Рейли без присмотра, – советская дипломатия делала важные внешнеполитические шаги, прорывая завесу «санитарного кордона», реализуя принцип мирного сосуществования (наркоминдел никогда официально не поддерживал троцкистскую теорию «перманентной» революции). Рейли был убежденным врагом любых переговоров Запада с Советами и готов был на самые крайние, террористические меры против советских представителей за рубежом.

Из донесения Андрея Павловича Федорова после его очередной поездки в Берлин в 1922 году Артузов знал, что к несостоявшемуся покушению группы Георгия Эльвенгрена на советскую делегацию, следовавшую на Генуэзскую конференцию, был причастен и Рейли.

Спустя некоторое время Рейли получил весьма соблазнительную информацию: в Берлине находятся два Максима – заместитель наркома по иностранным делам Литвинов и всемирно знаменитый писатель Горький. Решено было организовать на них покушение в театре на Унтер-ден-Линден. Для Эльвенгрена и его людей приобрели билеты. Похоже, они намеревались повторить знаменитый теракт Дмитрия Богрова, как известно, смертельно ранившего председателя правительства России Петра Столыпина в зале Киевского городского театра. Но Литвинов и Горький почему-то покинули ложу в середине второго акта, не досмотрев спектакль.

Итак, Артузов пришел к убеждению, что, несмотря на важные дела в Америке, Рейли использует первую же серьезную возможность для возвращения в Европу. А если это произойдет, то непременно попытается обзавестись собственной сильной организацией для работы в Советской России. Таковой должен был стать «Трест».

Действительно, письмо из Ревеля от Е. вызвало у Рейли соответствующую реакцию. Из его ответа было ясно, что он с готовностью зацепился за «Трест». Но почему Рейли, укрывшийся на всякий случай за псевдонимом Железный, сообщил о возможной поездке в Европу Бунакову? Очень просто. Именно Е. связал Рейли с полномочным представителем РОВС в Финляндии, более того, подсказал ему следующее: «…когда Вы будете писать Н.Н.Б. (Николаю Николаевичу Бунакову), будьте столь любезны и напишите ему лично письмо, которое было бы исчерпывающим по всем интересующим вопросам; в данном случае Вы также сможете задать ему все те вопросы, на которые Вам необходимо будет иметь ответ. Другое же письмо Вы должны написать таким образом, чтобы он был в состоянии показать его московскому Центру или же его представителям и в котором должно быть сказано, что Вы заинтересованы его коммерческими предложениями с указанием на то, что Вы сможете быть им полезным».

Если учесть, что Е. был официальным резидентом английской разведки, то данный Рейли в письме совет был не чем иным, как приказанием, изложенным в вежливой форме.

Рейли с благодарностью принял эти рекомендации. Письмо Е. дышит характерным для английских властей лицемерием: в нем нет прямого распоряжения – всего лишь дружеский совет одного частного лица другому частному лицу. Случись что с агентом СИС, английская разведка будет ни при чем.

Теперь письма следуют одно за другим. Еще одно от Рейли к Е.: «Согласно некоторым делам, которыми я сейчас занят, я намереваюсь, как только это возможно, покинуть здешние места и отправиться на два-три месяца в Европу. По всей вероятности, я составлю мой маршрут таким образом, чтобы иметь возможность заехать в Ревель и Гельсингфорс после того, как предварительно побываю в Лондоне…»

Следующее, очень важное отправление в Ревель:

«Дорогой Е.! Я получил сегодня копию письма Правления (имеется в виду «Трест»), адресованного Б. Я вполне согласен с Правлением, что для окончательного назначения дат и соглашения насчет дальнейшего плана производства мне нужно лично съездить и осмотреть фабрику.

Я с удовольствием это сделаю и готов выехать, как только закончу здесь свои личные дела. Конечно, в путешествие я отправлюсь только после того, как подробно посоветуюсь с Вами и инженером Б. Думаю, что в случае благоприятного впечатления от фабрики и моего доклада о технических нововведениях заинтересованные круги окончательно убедятся в выгодности предприятия и сделают все от них зависящее, чтобы облегчить проведение плана в жизнь».

В апреле 1925 года Рейли отправил в адрес МОЦР письмо, в котором рекомендовал перейти к тактике активных действий, решительным способам борьбы с советской властью, вплоть до проведения террористических актов против руководителей партии и правительства. Именно после ознакомления с этим планом председатель ОГПУ и дал Артузову вторичное, уже вполне конкретное указание принять все меры к выводу Рейли на территорию СССР и его аресту.

…И вот наконец на столе Артузова – долгожданное сообщение из Финляндии: Рейли прибыл в Гельсингфорс. «Трест» подталкивает его на поездку в Советский Союз. Все понимают: пока Рейли не убедится на месте в реальности «фабрики», то есть существующих контрреволюционных сил в Москве, субсидий от Запада ему не дождаться.

Да и сам Рейли считал свое присутствие в России необходимым: «…все применявшиеся до сих пор способы – белые и зеленые вооруженные действия, шитые белыми нитками заговоры, интервенции и все эмигрантские предприятия – изжили свою целесообразность. Импульс должен исходить из России, и материал для организации борьбы должен быть найден там же». Не иначе, Рейли был убежден, что он тот самый человек, который способен высечь искру требуемого внутреннего «импульса».

В данном случае бросается в глаза поразительное сходство между Рейли и Савинковым, при всех прочих различиях: оба были убеждены, что рождены для спасения России!

Авантюризм, как и рассчитывал Артузов, неудержимо толкал Рейли в опасное путешествие. В Гельсингфорсе у чекистов влиятельный союзник – сам Бунаков всемерно поддерживает Рейли в его намерении. «Переправа» через границу родного брата Бунакова оказалась исключительно сильным ходом Артузова. Он окончательно расположил эмиссара Кутепова к «Тресту».

Уже все для себя решив, Рейли отправляется в Париж и встречается с главой РОВС генералом Кутеповым. Два медведя в одной берлоге не уживаются: Рейли и Кутепов определенно не понравились друг другу. Рейли приходит к твердому выводу: белоэмиграция бессильна, рассчитывать можно только на внутренние контрреволюционные силы России. Стало быть, поездка не только желательна, но и необходима. А тут еще телеграмма от Е.: «Все готово для общей встречи. Просим сообщить, когда приедете». Е. не только прислал депешу, но и сам приехал в Париж, чтобы вместе с Рейли отправиться в Выборг.

Рейли телеграфирует жене в Гамбург: «Телеграмма получена. Завтра утром еду в Выборг и пробуду там четверг и пятницу. Вернусь сюда в субботу утром и в субботу же сяду на пароход. Во всяком случае, в понедельник 28-го я обниму тебя, родная. Телеграфируй мне в Выборг, отель «Андреа».

Одновременно в тот же сентябрьский день Рейли отправил жене и письмо, в котором заверил ее в благополучном исходе дела: «Россия находится накануне важных и решительных событий».

Об этом периоде много лет спустя Артузов рассказал в лекции молодым сотрудникам. Приведем из нее несколько чудом сохранившихся выдержек:

«От «Треста» имелись послы в Риге, Ревеле, Париже и Лондоне. С ними считались как с представителями второго (подпольного) правительства России. Для нас «Трест» таил некоторую опасность. Определенные круги за границей считали: раз существует «второе» правительство, значит, Советы не так уж сильны. Это могло подтолкнуть их на более решительные действия против нашей страны.

Пожалуй, в некотором недоверии остались англичане. И они решили прощупать истинную силу «второго» правительства. Для этого выбрали Рейли. Естественна и его связь с Бунаковым, «послом» в Финляндии, бывшим социал-революционером, поддерживающим длительное время связи с английской разведкой. «Трест» перетянул «посла» на свою сторону, убедив его, что русское дело дороже английского. Бунаков постепенно охладевал к англичанам.

«Посол» был связан со своим братом, оставшимся на родине, давшим согласие сотрудничать с нами. Брат регулярно информировал Бунакова о делах в России, в частности о состоянии «Треста», представляя его как вполне дееспособную организацию, способную повернуть судьбу России.

И все же Бунаков изъявил желание связаться с Рейли, видя в нем не только представителя «владычицы морей», помощь которой неплохо заполучить, но и человека, который обладает определенным опытом колонизаторских методов свержения неугодных режимов. Отсюда и оживленная переписка с ним. Бунаков снабжал англичан некоторыми сведениями из России. Но английской разведке этого было мало. Она привыкла верить информации, получаемой из первых рук… К тому же на всех этапах борьбы с Советской Россией СИС имела в нашей стране своих тайных резидентов, которые инспирировали заговоры, поддерживали контрреволюционные силы.

В Финляндии Рейли устроили пышную встречу. Все шло по драматическому закону нарастания действий. Для пущей впечатлительности, а главное – чтобы заставить Рейли отправиться в далекое путешествие, были командированы наши люди, разумеется от имени «Треста». Они стали своего рода снарядом для начала атаки, убеждая Рейли, что он должен все посмотреть своими глазами, лично оценить состояние организации. Само появление Рейли как английского представителя вызовет еще большую активность «Треста». Ему гарантирована полная безопасность в переходе границы».


Несмотря на все уговоры и собственное желание, Рейли колеблется. Его можно понять: еще свежа в памяти история с Савинковым, а над Рейли как-никак висит дамоклов меч смертного приговора.

Сомнения сомнениями, но приказ СИС однозначен: надо побывать в России, укрепить свое влияние в «Тресте». Контрразведчики уловили двойственное настроение англичанина.

Все, что может, пускает в ход Якушев. Это он разработал для Рейли график трехдневной поездки.

Пока Рейли знакомился с планом, Александр Александрович внимательно разглядывал его. Впоследствии он составил весьма выразительный портрет английского агента: «Рейли одет в серое пальто, безукоризненный серый в клеточку костюм. Впечатление неприятное. Что-то жестокое, колючее во взгляде выпуклых черных глаз, резко выпяченная нижняя губа. Очень элегантен. В тоне разговора – высокомерие, надменность».

– С вашего разрешения, я напомню вам график, – заговорил Якушев, рассчитывая рассеять последние сомнения Рейли. – В субботу 26 сентября вы прибываете в Петроград. Ночь проводите в поезде. Утром 27 сентября приезжаете в Москву. Свидание с руководством «Треста». В понедельник 28 сентября возвращаетесь в Петроград, во вторник проводники доставят вас к «окну» – и вы в Хельсинки. В среду – уже в Европе.

Ведет яростную атаку на Рейли неистовая Мария Захарченко-Шульц при молчаливой поддержке мужа – Григория Радкевича. Они только что в который раз переправились в Финляндию из Петрограда через «окно», которое «держит» преданный «Тресту» командир-пограничник Тойво Вяха.

– Все наши спрашивают, – горячо говорила Мария Владиславовна, – где же внешние силы, которые вот уже который год обещают оказать поддержку? Что мне ответить им? Надо иметь в виду, что большевики с каждым днем укрепляют свои позиции, а мы, лишенные зарубежной поддержки, со временем можем утерять нынешнее прочное положение. Большевики собираются овладеть крестьянством, главной нашей опорой, и если им это удастся, то нам придется туго. И еще скажу, кое-кто из руководителей проявляет инертность, нужна хорошая встряска и обнадеживающая рука.

Рейли задал Якушеву несколько вопросов об «окне» на границе. Тот уверенно ответил, что оно находится под контролем «Треста», как и путь от Петрограда до Москвы. Он полез в нагрудный карман и вытащил бумагу с гербовыми печатями, положил перед Бунаковым и Рейли. Это было предписание, выданное военному специалисту, разрешающее ездить в отдельном купе с подчиненными, поскольку он имеет при себе секретные документы и военное имущество. Документ стал последней каплей…

Рейли отправил через Бунакова последнее письмо жене Пепите Бобадилья: «Я уезжаю сегодня вечером и возвращусь во вторник утром. Никакого риска…»

Финская разведка обеспечила Рейли переход границы со своей стороны. Ее представители 25 сентября встретили его на станции Куоккала. В половине двенадцатого ночи они направились к Сестре-реке. До самой границы Рейли сопровождала Мария Захарченко-Шульц. На советской стороне Рейли встретил сам начальник погранзаставы Тойво Вяха, следовательно, никаких красных патрулей нарушителям опасаться не приходилось.

На нашей территории приемом «именитого гостя» руководил работавший тогда в Петрограде известный чекист Станислав Адамович Мессинг. Накануне он лично обстоятельно инструктировал Вяха, хотя тот имел богатый опыт переправы в обе стороны «нарушителей» границы. Но тут был особый случай, и следовало предусмотреть каждую мелочь…

О том, как он принимал Рейли (тогда еще не зная, кого именно), спустя полвека рассказал сам Вяха. Приведем лишь несколько отрывков из его весьма обстоятельного рассказа.


«Еще раз я проверил повозку и упряжь и с наступлением темноты, около 11 часов вечера, подал лошадь почти к самой реке. Вскоре на финском берегу увидел силуэты людей. Человека четыре или пять их было. Появились со стороны развалин бывшей таможни. Возможно, они там, пока было видно, ожидали и следили за тем, что происходит на нашей территории.

После обычного ознакомления – те ли они и тот ли я? – отвечаю на несколько вопросов, заданных мне на финском языке:

– Все ли готово?

– Все.

– Как охрана?

– Никого нет.

– Лошадь есть?

– Тут, на берегу. Хорошая. Давайте скорее.

На какое-то время все умолкло. Возможно, тот господин раздевался. Потом уже слышу на русском языке: «Иду!»

Улавливаю осторожные шаги к воде…

Накануне шли обильные дожди, вода поднялась почти до плеч и была уже холодная. Опасаясь, как бы этот господин не струсил и не повернул обратно (может и упасть на скользких камнях, еще утонет!), я бросился ему навстречу. В одежде, только шинель скинул. Взвалил себе на плечи этого гостя и перетащил на наш берег. Голенький он был, в одних трусиках, одежду завернул в пальто и держал над головой. Рослый и довольно тяжелый дядя…

В лесу, чтобы согласовать наш приезд на станцию (Парголово) с приходом поезда, мы сделали остановку на четыре-пять часов. Состоялся легкий, полушутливый разговор. Говорил больше он. Я выжимал воду из одежды, выливал ее из огромных болотных сапог и следил за конем.

Коня я оставил в небольшом леске, вблизи от станции, а сам отправился за билетом, надеясь, что мой пассажир не осмелиться выйти из лесу, пока я хожу. Так и получилось. Он только отошел в сторонку от коня и лег в кустах.

Подошел поезд, первый утренний, и пассажиров было мало. В тамбуре четвертого вагона я передал «гостя» тем двум чекистам, с которым меня познакомили в кабинете Мессинга. Дело сделано!»


Одним из этих двух чекистов был Григорий Сыроежкин, которого Рейли представили как рядового члена МОЦР Щукина. В купе, где Рейли уже ждал Якушев, Рейли вручили паспорт на имя гражданина Николая Николаевича Штейнберга.

В Петрограде Рейли провел целый день на квартире, которую Щукин выдал за свою. В город не выходили. Здесь Рейли познакомился с «оппозиционно настроенным рабочим, депутатом Моссовета», роль которого сыграл Владимир Стырне, и настоящим монархистом, эмиссаром Врангеля Мукаловым.

Вечером 26 сентября Рейли, Якушев и Мукалов в международном вагоне, в отдельном купе выехали в Москву. Несколько раньше отбыл в столицу и Стырне. В Москве Владимир Андреевич на основании рассказа Якушева и собственных разговоров с Рейли написал подробный отчет на имя заместителя Артузова, который непосредственно курировал данную операцию.


«Отпечатано в 2-х экз. Сов. секретно

ЗАМ. НАЧ. КРО ОГПУ

тов. Пиляру

ДОКЛАД[10] (о разговорах с Рейли 24–25 и 26 сентября 1925 г.)

Первый разговор происходил с Рейли у сексота А. в г. Выборге 24-го числа. Разговор сразу же перешел на принципиальные темы. Во-первых, был затронут религиозный вопрос, причем Рейли предполагал, что религия и церковь должны быть поставлены на должную высоту, но духовенство не может быть предоставлено себе самому, а должно руководиться властью. При этом Рейли сказал, что большевики сделали грубую ошибку тем, что не приблизили к себе духовенство, которое явилось бы послушным орудием в их руках. Вспоминал патриарха, которого лично знал и передавал ему первые (и последние) два миллиона из ассигнованных на поддержание церкви епископом Кентерберийским 24 миллионов в год субсидии. О патриархе отзывался восторженно, находил, что это был настоящий умный русский мужицкий святитель и что вся его линия поведения была совершенно правильна и направлена на сохранение церкви. Далее разрешили еврейский вопрос в том смысле, что без погрома обойтись нельзя, это будет выражение народного чувства, но новая власть не может связать своего имени с погромом, а потому должна будет внешне принимать меры к защите евреев, что необходимо для заграницы. Относительно влияния евреев на мировые дела Рейли отметил, что во Франции и в Англии капитал всецело в руках евреев, в Америке же на одну треть, если не больше, но и эта треть могущественнее, чем весь капитал старого света, ибо европейские Ротшильды не годятся и в подметки самому рядовому американскому миллиардеру. Дальше говорили о форме будущего правления и остановились на диктатуре, которая восстановит порядок, а дальше уже сам народ изберет форму правления.

Далее говорилось о положении власти и способах перехода к новой власти. Отмечали четыре элемента населения: крестьян, которые хотя и недовольны, но инертны, городских обывателей, которые только трусливы, рабочих, которые теперь совершенно откололись от большевиков, и наконец Красную армию, которая при существующей территориальной системе не успевает пропитаться духом коммунизма и не прерывает своей связи с деревней, которая контрреволюционна.

Отбрасывая в сторону первые два элемента как негодные для обработки, мы, по мнению Рейли, должны устремлять все свои надежды на два вторых и среди них вести усиленную работу, для чего, конечно, нужны средства и время.

Во время уже первого свидания Рейли усиленно предупреждал «Трест» не доверять полякам, которые должны в ближайшее время броситься в объятия большевиков. За это говорит логика. В настоящее время главнейшие европейские державы почти уже договорились относительно пакта, который обязательно будет заключен. Таким образом объединятся Англия, Франция и Германия, причем Англия, поддерживая Германию, уговорила ее не подымать сейчас вопроса о Данцигском коридоре с тем, что в ближайшее же время, после заключения пакта этот вопрос будет поставлен и разрешен в пользу Германии. Пакт заключается по инициативе Англии, которая, в силу обстоятельств, должна сейчас руководить делами Европы, чего она не умеет делать и не хочет, а желает передать это Германии и иметь самой развязанные руки для Востока. После заключения пакта Франция уже не будет поддерживать Польшу, наоборот, она ее отдаст на расправу Германии и Польше ничего другого не остается, как броситься в объятия большевиков. В дальнейшем Германия, конечно, займется устройством дел в России и покончит с большевизмом…

Перейдя конкретно к вопросу о той помощи, которую он мог бы предложить «Тресту», он начал примерно с того:

– Я должен Вас предупредить, что вынужден Вас глубоко разочаровать. Мне известно, что Вы ожидали получить от меня и через меня деньги. Их сейчас за границей достать нельзя, ибо на отпуск средств не решится сейчас ни одно правительство. Не решится даже не потому, что денег нет, что не верят в возможность борьбы с большевиками, а потому что у каждой свой дом горит. Черчилль так же, как и я, твердо верит, что Советская власть будет свергнута и свергнута в недалекий срок, что это произойдет внутренними силами, но прийти на помощь со значительными денежными средствами не может. Правда, тут крупную роль играет и то, что он несколько раз очень тяжело разочаровывался. Но сейчас главная причина – горит собственный дом. Необходимо потушить пожар у себя. По разрешении вопроса о безработице, кризиса угольной промышленности, успокоении доминионов можно будет обратить больше внимания на разрешение русского вопроса. Черчилль великолепно понимает, что корень зла брожения в колониях и полевения рабочего движения лежит в Москве в Коминтерне, но начать тушение его в корне сейчас невозможно.

Деньги надо изыскать внутри России и их можно будет здесь найти. Я говорил уже о своем плане. Он груб и вызовет у Вас вначале презрение и отрицательное, брезгливое к нему отношение, но мы должны быть государственными людьми и уметь побороть во имя России свои личные чувства и излишнюю сентиментальность. Россия этого стоит. Во имя спасения России можно сделать многое. Генрих IV сказал: «Париж стоит одной католической мессы», и мы должны в данном случае брать пример с него. Повторяю, в России получить необходимые деньги даже не так трудно. Я говорю о художественных ценностях в России. В русских музеях имеется такое количество величайших художественных ценностей, что изъять их на сумму даже в сотнях тысяч фунтов не должно представить особых затруднений. За границей сбыт их неограниченный. Я не говорю даже про те ценности, которые выставлены. Их взять труднее. Но в кладовых в упакованном виде лежат еще величайшие шедевры. Вы должны организовать их отправку за границу, я организую сбыт и очень скоро мы сумеем получить крупные суммы авансом.

Наши возражения, что это вовсе не так легко, что это может повлечь за собой компрометирование организации и квалификации ее как шайки музейных воров, на Сиднея Рейли не подействовали, он оставался при своем мнении, указывая, что в таком случае надо дело поставить на чисто коммерческих основаниях и посвятить в это дело только очень ограниченное количество лиц.

Второй способ получения денег Рейли видел в сотрудничестве «Треста» с английской контрразведкой. Рейли уже с контрразведкой работал, но с 1922 г. порвал с ней связь. Теперь ему нужны будут сведения особенные. В сведениях военных и экономических он не нуждается, он заранее их отвергает. Нужны сведения только о Коминтерне. «Трест» должен проникнуть туда во что бы то ни стало. Англичанам даже не нужны документы. «Трест» должен иметь возможность предсказать только 2–3 раза предстоящие выступления Коминтерна. Тогда все поймут, что «Трест» имеет какие-то возможности не в пример другим организациям – он знает какое-то особое петушиное слово. После этого «Трест» уже сумеет заговорить по-иному. Тогда он сумеет сказать английскому, германскому и другим правительствам: «Видите наши возможности, давайте будемте союзниками против общего врага Коминтерна». И будьте уверены, что тогда и деньги дадут и союзниками посчитают и примут. Возражения, что это почти невозможно, на Рейли не подействовали. Он продолжал доказывать, что тогда можно будет начать игру в высокую политику, соответственно подтасовывая факты. «Как Вы видите, действия английского правительства, в особенности министерства иностранных дел, зиждутся исключительно на данных английской контрразведки. Факты подтасовать всегда можно. Я это делал на протяжении 1918-22 г.г. и достигал разительных результатов».

Рейли высказал также несколько соображений по поводу некоторых советских] деятелей: о Чичерине он сказал, что он считает вполне разумным, почему Чичерин остается так долго несменяемым министром иностранных дел; о Крыленко он высказал соображения, что это один из самых «отвратительных большевиков, садист и дегенерат, человек, не знающий пощады и слепо преданный идее», но еще хуже его жена Размирович, женщина без каких бы то ни было нравственных устоев, тоже извращенная садистка с горящими как уголья глазами и внешностью «ведьмы»; о Зиновьеве он высказал соображения как о человеке крайне ограниченном, политическая карьера которого на закате и который совершенно не способен стоять во главе такого учреждения, как Коминтерн, наполненного сплошь бездарными, но преданными идее патентованными негодяями; о Луначарском отозвался как о попугае и позоре, выставленном на всю Европу, крайнем бабнике, попутно заметя, что как это ни странно, но нужно признать, что вообще видные коммунисты мало увлекаются женщинами, делают это бесшумно и втихомолку и вообще так называемая «женщина» (закулисная) играет очень малую роль и таких случаев почти не имеется; о Дзержинском отозвался как об очень хитром человеке; затем интересовался, каково значение Уншлихта в Реввоенсовете, кто он такой по своему образованию и что он слышал о нем как о крупном организаторе, пользующемся каким-то исключительным влиянием в партии, по-видимому благодаря своей прежней деятельности в ГПУ; М.Д. Бонч-Бруевича он считает одним из организаторов Красной армии, который пользовался у Троцкого большим влиянием, во-первых благодаря тому, что он преподавал Троцкому уроки тактики, а во-вторых, потому что его брат В.Д. Бонч-Бруевич в то время пользовался большим влиянием.

…По дороге из Петрограда в Москву в вагоне разговор шел исключительно про Савинкова. Рейли восхищался им как талантливейшим конспиратором, необычайно храбрым человеком, но признавал и его отрицательные стороны, а именно – полное неумение выбирать людей, неспособность быстро схватывать обстановку и принимать решения, неразборчивость в источниках денежных средств, колоссальную склонность к комфорту – и исключительное женолюбие, причем ему обыкновенно нравились и имели на него магическое влияние самые грубые и малокультурные женщины. Деренталь Рейли называл грубой, грязной, вонючей жидовкой с лоснящимся лицом, толстыми руками и ляжками и поражался, как Савинков мог увлекаться ею и посвящать ей лирические весьма поэтические стихотворения, ибо, он, как оказывается, обладал в большой степени поэтическим даром. Беда Савинкова заключалась в том, что у него не было окружения, он был замкнут и одинок, у него не было «генерального штаба».

…Рейли представился «Тресту» как старинный и ярый враг Советской России и Коминтерна, который на борьбу с ними употребил все свои личные средства и силы, в этой борьбе ему помогает Черчилль и в свою очередь у Черчилля он является ближайшим помощником в этой борьбе. Он боролся с советским правительством все восемь лет существования последнего. Субсидировал все организации, которые формировались в Европе, оказывал содействие организациям, находящимся на территории Советской России. Сейчас он едет устраивать свои дела в Америку и, возвратившись оттуда, употребит все свои силы, средства и влияния для продолжения и усиления этой борьбы.


Пом. нач. КРО ОГПУ 2 октября 1925 г. (Стырне)».


На вокзале в Москве Рейли встретила группа контрразведчиков и отвезла на дачу в Малаховку, где было инсценировано заседание Политического совета организации. Артузов в своем кабинете не отходил от телефона. Каждые 10–15 минут ему сообщали о развитии операции.

На даче начали с хорошего обеда, потом перешли к делам. Рейли был вполне удовлетворен тем, что слышал от «руководителей организации». В свою очередь информировал их о положении на Западе. Якушев поставил вопрос о финансовой помощи «Тресту». Рейли возразил. Предложил свой план добычи денег, более надежный, чем субсидии западных правительств и Торгпрома:

– В России имеются громадные художественные ценности, в первую очередь творения знаменитых мастеров прошлого. Изъять их из плохо охраняемых советских музеев не представляет никаких трудностей. Я могу организовать их переправку за границу и сбыт. Мы получим громадные суммы.

Даже все видавшие контрразведчики были поражены таким цинизмом. Между тем, увлеченный своей идеей, Рейли уже набрасывал памятную записку с указанием, что следует воровать:


1. Офорты знаменитых голландских и французских мастеров, прежде всего Рембрандта.

2. Гравюры французских и английских мастеров XVIII века с необрезанными краями. Миниатюры XVIII века и начала XIX века.

3. Монеты античные, золотые, четкой чеканки.

4. Итальянские и фламандские примитивы.

5. Шедевры великих мастеров голландской, испанской, итальянской школ.


Заседание окончилось. По своему плану Рейли должен был выехать в Петроград вечерним поездом, чтобы следующей ночью перейти границу.

По плану же контрразведчиков Рейли предполагалось арестовать в машине по дороге в Москву. Неожиданно он изъявил желание написать своим заграничным друзьям открытки и собственноручно опустить их в почтовый ящик. Это ему было нужно для того, чтобы иметь потом документальные подтверждения, что он действительно побывал в Москве!

Прекрасная идея, она была на руку контрразведчикам. В план операции тут же вносится поправка: Рейли следует арестовать сразу после того, как он бросит открытки в ящик.

…Артузов опускает трубку на рычаг. Что ж, с учетом не слишком хорошей дороги от Малаховки до Москвы прибытия господина Сиднея Джорджа Рейли на Лубянку следует ожидать примерно через час.

В тот же вечер в Петроград выехал Сергей Васильевич Пузицкий. Он должен был организовать чрезвычайное происшествие на границе.

Еще один отрывок из воспоминаний Тойво Вяха (его снова пригласили в кабинет Мессинга. Здесь уже собралось несколько сотрудников, в том числе приехавший из Москвы Пиляр):

«…мне объяснили, что последний «гость», которого я доставил, Сидней Джордж Рейли – начальник восточноевропейского отдела разведки Великобритании, личное доверенное лицо злейшего врага нашей страны Уинстона Черчилля и других активных антисоветских сил в западном мире. В его руках – все нити антисоветских планов заговоров и комбинаций, и все это он нам выложит. Важно только, чтобы англичане не помешали нам довести следствие до конца. А помешать они могут. Надо помнить хотя бы «ноту Керзона» и высказанные в ней угрозы. Потеря Рейли для них – горькая пилюля, но главное все же в ином – они позаботятся о том, чтобы доверенные ему тайны не стали нашим достоянием. Надо убедительно доказать английской разведке, что Рейли умер, что эти тайны ушли с ним в могилу. В интересах следствия также надо показать и самому Рейли его собственную смерть. Вот и решено на границе, в пределах видимости с финской стороны, именно в то время и там, где финны ждут возвращения Рейли от нас, разыграть его фиктивное убийство.

Меня спросили: где, по моему мнению, лучше всего устроить эту сцену? Я предложил небольшую открытую поляну между селением Аллекюль и линией границы, до которой еще остается 50-100 метров открытого пространства. Финны, рассчитывал я, услышат голоса и увидят вспышки выстрелов, но выйти на выручку Рейли не осмелятся. Мое предложение приняли.

…«Убийство» Рейли разыграли как по нотам».

Это дало возможность впоследствии сообщить в газетах, что при попытке перейти границу была остановлена группа из четырех человек. В возникшей перестрелке два нарушителя были убиты. Как выяснилось, одним из убитых был Сидней Джордж Рейли…

Еще одна выдержка из лекции Артузова:

«Перед нами стояла дилемма: задержать Рейли или выпустить его в интересах дальнейшей игры? Самые веские доводы говорили за то, чтобы отдать Рейли в руки советского правосудия. Один из таких доводов – активно опасная тактика, избранная Рейли. Им была написана программа о революционной тактике, в основу которой положен террор народовольцев. Эту тактику мы считали опасной. Решили Рейли не выпускать за границу.

Рейли привезли в Москву. Встреча была инсценирована на подмосковной даче, которая охранялась не только «часовыми», но и собаками. Это Рейли подметил и еще раз убедился в том, что «Трест» процветает, а процветает потому, что наладил хорошую конспирацию и охрану руководства.

На состоявшемся совещании Рейли рассказал не только о своих планах, но и о позиции англичан, заверяя, что, по его убеждению, в ближайшие два года не предвидится интервенции со стороны западных держав. После того как Рейли выговорился, мы повезли его в Москву, и по «ошибке» автомобиль въехал во двор ОГПУ.

Рейли уже не опасен. Как вести дело дальше? Может, на этом и поставить победную точку? Сказать миру, что Рейли за решеткой? За границей тут же начнется вой и визг о «зверствах» ЧК. Признание, что Рейли арестован, еще больше насторожит противника, заставит его еще глубже законспирироваться, обострит его контрразведку.

Где же новая счастливая мысль? И она пришла. А что, если Рейли «убить» в перестрелке во время очередного перехода границы? Роковой случай. Понадобится двойник Рейли, человек в одежде Рейли. Такого подобрать нетрудно. Разыграть «бой» на самой границе, всполошить финских пограничников: пусть смотрят на «мертвого Рейли».

А что делать с Вяха? Он отменно сыграл свою роль. Что же дальше? Оставить на заставе? Это слишком. Его могут убить с той стороны. Перевести в другое место? Но это же только полумера. Противник сразу поймет, какую роль играл Вяха. «Убийство» Рейли требовало осуществить и другой шаг – тонко вывести из игры и Вяха. Логика действия и конспирация диктовала нам поступить именно так, иначе противник будет с подозрением относиться к каждому «окну». Вяха должен быть арестован не путем инспирации, обозначения, а так, как арестовывают заклятого врага. Это конечно же жестоко по отношению к честному и преданному командиру, но другого выхода нет. Да, с него будут на глазах товарищей сорваны зеленые петлицы, снята с буденновки пятиконечная звезда. Ни у кого не будет и тени сомнения: так поступают с предателями.

Это был стержень плана. Его предстояло тонко осуществить».

Встревоженная отсутствием известий о муже, Пепита Бобадилья послала в выборгский отель «Андреа» телеграмму с запросом. Ей ответили, что он в отеле не появлялся ни в назначенный день, ни на следующий. Тогда она сама приехала в Выборг, но узнала только то, что видели финские пограничники: о непонятной перестрелке на границе в ту ночь, когда Рейли должен был вернуться…

Обратимся еще раз к лекции Артузова:

«Английской разведке и Бунакову пришел достоверный ответ на вопрос: что с Рейли? Для них предельно ясно – Рейли был в Москве. Свидетельство тому – его открытки, отправленные из СССР. Эксперты тщательно исследовали их и убедились: да, открытки написаны рукой Рейли. Стиль письма его. Почтовые штампы в порядке. Нет ни малейшего подозрения, что открытки написаны под диктовку ЧК.

Нам надо было создать видимость, что Рейли благополучно прибыл в Москву, ознакомился с «Трестом» и возвращался в Финляндию. И только чистая случайность – встреча с советскими пограничниками – помешала ему прорваться в Финляндию. Рейли убит, а «Трест» продолжает здравствовать. Придерживаясь этой версии, мы организовали с помощью начальника заставы Вяха-Петрова перестрелку на границе, которая всполошила финских пограничников, и они могли в отдалении наблюдать «бой».

…Факт гибели Рейли расследовали Захарченко-Шульц и Григорий Радкевич. Они опросили финских пограничников, местных жителей, которые подтвердили, что слышали перестрелку на русской стороне и видели, как трупы погрузили на подводу. Захарченко-Шульц ничего другого не оставалось, как зафиксировать случайную смерть Рейли.

«Трест» направил Бунакову и Захарченко-Шульц извещение о гибели Рейли, сделав важную ссылку, что провал перехода границы – некая фатальность и в этом «Трест» не виноват.

С достоверностью узнали те, кому следовало, о расстреле за измену двадцатичетырехлетнего командира-пограничника Тойво Вяха. Он перестал существовать. Но через некоторое время на одной из южных застав появился молодой командир с орденом Красного Знамени на гимнастерке. Звали его Иван Михайлович Петров…

Первые дни Рейли держался твердо, хотя сразу понял, что «Трест» – мистификация ОГПУ. Он, однако, надеялся, что в его судьбу вмешается СИС, британское правительство. И тогда ему показали газеты, не только советские, но и лондонские, подлинность которых Рейли установить не составляло никакого труда. Он прочитал сообщение о собственной гибели. Следовательно, никто не будет заниматься его спасением. Теперь он понял, почему его содержат в одиночной камере Внутренней тюрьмы (той самой, в которой сидел и Савинков), почему конвоиры обращаются к нему не по имени, а по номеру – 73, почему переодели в форму сотрудника ОГПУ. Он был секретным арестантом. Конвоиры понятия не имели, кто он такой, скорее всего, полагали, что какой-то ответственный работник ОГПУ с периферии, серьезно проштрафившийся.

В свое время, узнав о крахе Савинкова, Рейли с негодованием заявил газете «Морнинг пост», что «этим поступком Савинков вычеркнул свое имя из списка почетных членов антикоммунистического движения».

Но теперь, оказавшись в положении Савинкова, Рейли повел себя куда менее достойно. Он рассуждал просто – британская разведка ничем ему помочь не может, следовательно, ему остается одно – давать показания. И он их давал…


Из протокола допроса Рейли 13 октября 1925 года:


«Охотно признаю, что практика моей семилетней борьбы против советской власти, а в особенности моя последняя попытка доказали мне, что все те методы, которые применялись и мною, и моими единомышленниками, не привели к цели и поэтому в корне были нецелесообразны».


Из письма Рейли к помощнику начальника КРО Стырне от 17 октября 1925 года:


«Мой последний опыт с «Трестом» до конца убедил меня в бесполезности и нецелесообразности искания какой бы то ни было опоры для антисоветской борьбы как в русских, так и в эмиграционных организациях. Во мне сложилось довольно сильное впечатление о прочности советской власти. Поэтому мне приходится смотреть на всю интервенционную политику (какого бы то ни было рода) как на нецелесообразную».


Начальник КРО Артузов также принимал участие в допросах Рейли. При этом его интересовали не только факты, но и взгляды, мысли, чувства побежденного врага. Это были откровенные разговоры с обеих сторон. До Рейли наконец из этих допросов-бесед дошло, что он проиграл не потому, что дала сбой испытанная методика британской разведки, а потому, что он пытался с ее помощью бороться против народа, который не хочет, чтобы на его шею снова сели новоявленные «освободители».

На их последней встрече Рейли признался:

– Да, вы оказались сильнее меня. А точнее – нас. Занавес моей драмы упал. Выходит, конец. И все же в моем сердце теплится крохотная надежда. Помнится, в России всегда справляли Прощеное воскресенье. Из дома в дом ходили друг к другу, просили прощения за нанесенные обиды. В ноги бухались. Может, и мне это сделать? Надежда – единственный в мире свет…

– Не поможет, – прямо ответил Артузов. – Вы уже были осуждены однажды. Теперь только вышестоящий суд может пересмотреть приговор.

Рейли, безусловно, был очень смелым человеком, объективных доказательств тому – множество, в том числе последняя, крайне рискованная после захвата Савинкова, поездка в Советскую Россию. Но смелость его вовсе не была безрассудной. В характере Рейли была и редкая для авантюриста черта – трезвая рассудочность в экстремальных ситуациях. Он прекрасно понимал, что бегство из Внутренней тюрьмы ОГПУ – дело безнадежное.[11] Этот авантюрист был одновременно и деловым человеком. И он здраво (с его точки зрения) рассудил, что, если что и может сохранить ему жизнь, это сделка. Именно так следует расценивать последние написанные им строки – как сугубо деловое предложение, выгодное, опять же в его представлении, для обеих сторон: Рейли и ОГПУ.

«Председателю ОГПУ Ф.Э. Дзержинскому

После происшедших с В.А. Стырне разговоров я выражаю свое согласие дать Вам вполне откровенные показания и сведения по вопросам, интересующим ОГПУ, относительно организации и состава великобританской разведки и, насколько мне известно, также сведения относительно американской разведки, а также тех лиц в русской эмиграции, с которыми мне пришлось иметь дело.

Москва. Внутренняя тюрьма 30 октября 1925 г.

Сидней Рейли».

Допросы «заключенного № 73» продолжались еще несколько дней… Пока из высших инстанций не пришло уведомление, что приговор Верховного революционного трибунала РСФСР от 3 декабря 1918 года по отношению к Сиднею Джорджу Рейли отмене не подлежит…

Что последовало за указанным распоряжением на протяжении более чем полувека, оставалось государственной тайной. Только в наши дни стали доступны для историков два рапорта уполномоченного 4-го отдела КРО ОГПУ Григория Федулова на имя помощника начальника КРО Владимира Стырне. В первом из них говорится:

«Довожу до Вашего сведения, что согласно полученного от Вас распоряжения со двора ОГПУ выехали совместно с № 73 т. Дукис,[12] Сыроежкин, я и Ибрагим[13] ровно в 8 часов вечера 5/XI-25 г., направились в Богородск (что находится за Сокольниками). Дорогой с № 73 очень оживленно разговаривали… На место приехали в 8? –8? ч. Как было условлено, чтобы шофер, когда подъехали к месту, продемонстрировал поломку машины, что им и было сделано. Когда машина остановилась, я спросил шофера – что случилось. Он ответил, что-то засорилось и простоим минут 5-10. Тогда я № 73 предложил прогуляться. Вышедши из машины, я шел по правую, а Ибрагим по левую сторону № 73, а т. Сыроежкин шел с правой стороны, шагах в 10 от нас. Отойдя шагов 30–40 от машины, Ибрагим, отстав немного от нас, произвел выстрел в № 73, каковой, глубоко вздохнув, повалился, не издав крика; ввиду того, что пульс еще бился, т. Сыроежкин произвел еще выстрел в грудь. Подождав немного, минут 10–15, когда окончательно перестал биться пульс, внесли его в машину и поехали прямо в санчасть, где уже ждали т. Кушнер[14] и фотограф. Подъехав к санчасти, мы вчетвером – я, Дукис, Ибрагим и санитар – внесли № 73 в указанное т. Кушнером помещение (санитару сказали, что этого человека задавило трамваем, да и лица не было видно, т. к. голова была в мешке) и положили на прозекторский стол, затем приступили к съемке. Сняли – в шинели по пояс, затем голого по пояс так, чтобы были видны раны, и голого во весь рост. После чего положили его в мешок и снесли в морг при санчасти, где положили в гроб и разошлись по домам. Всю операцию кончили в 11 час. вечера 5/XI-25 г.».

Во втором рапорте Федулов сообщал:

«Довожу до Вашего сведения, что согласно полученному от Вас распоряжения № 73 был взят из морга санчасти ОГПУ тов. Дукисом в 8? вечера 9/XI-25 г. и перевезен в приготовленную яму-могилу во дворе прогулок внутр. тюрьмы ОГПУ, положен был так, как он был в мешке, так что закапывавшие его 3 красноармейца лица не видели, вся эта операция кончилась в 10–10? вечера 9/XI-25 г.».

При реконструкции здания ОГПУ в конце десятилетия секретное место захоронения Рейли оказалось в зоне выемки под многометровой глубины котлован для нового фундамента…

…С арестом Рейли не закончилась операция «Трест». Потому только спустя много лет англичане узнали об истинной судьбе своего супершпиона. Но операция нуждалась в серьезной корректировке. Об этом Артузов так говорил в своей лекции:

«С увеличением объема работы «трестовских посольств» и «политического совета» «Треста» он стал представлять некоторую политическую опасность. Капиталистические государства вопреки ОГПУ приходили к выводу, что советская власть не так сильна, раз существует «Трест». Он становился политически опасным после того, как начался нажим на нашу страну Англии, которую мы и решили «подкузьмить», приоткрыв немного завесу, вселив в нее определенное недоверие к «Тресту». Это было осуществлено путем ареста Рейли, прибывшего инспектировать «Трест».

Его арестом мы нанесли англичанам большой урон: он поставил их в оппозицию к «Тресту»… Политическая опасность миновала, англичане ставку на «Трест» уже не делали».

И далее:

«Но полного провала «Треста» мы допустить не могли и распустили слух, что Рейли убит при переходе границы, инсценировав там перестрелку. Англичане так и оставались недоверчивы к «Тресту». Чтобы поставить его на должную высоту, мы выбросили новый трюк с нелегальной поездкой бывшего редактора «Киевлянина» В.В. Шульгина в СССР.

…Завершена операция. Кажется – все. Но это лишь кажется. А по сути, операция – только этап. От нее остаются нити, которые следует тянуть дальше, вить новые хитроумные оболочки, раскручивать самые тонкие спирали, таким образом добираться до глубин.

…Боюсь одного: выдержит ли моя психика ту огромную нагрузку, которая пала на мои плечи… Должен же быть какой-то защитный панцирь в той изнурительной борьбе, которую приходится вести ежедневно? Впрочем, это некое созерцание. Нет, я не живу своей заботой, заботой о себе. По-прежнему меня одолевают беспокойная порывистость и вместе с тем отчетливость и определенность в линии жизни. По-прежнему чувствую себя громоотводом, притягивающим молнии беспокойного мира.

В нашем деле нельзя и бесполезно идти напролом. Вот и приходится неотступно думать (тут я ловлю себя на мысли: не есть ли неотступное думание то, что мы называем творчеством?), чтобы предпринять какой-то отвлекающий маневр, осуществить тонко рассчитанную комбинацию, порой длящуюся многие годы, как сберечь от провала того, кого посылаю «туда» на беспощадное и безоговорочное одиночество…»