ГЛАВА 10

ЗАЩИТНИКИ КАРЕЛИИ ПЕРЕХОДЯТ В КОНТРНАСТУПЛЕНИЕ

Первое крупное наступление русских с целью овладения „воротами в Виипури“ закончилось полным провалом. Финны на основном театре военных действий выстояли против значительно превосходящих сил противника намного удачнее, чем надеялся Маннергейм, и, хотя артиллерия продолжала обстрелы и происходили мелкие стычки, на фронте наступило относительное затишье. Многие финны принялись писать письма домой:

„Здесь сейчас почти ничего не происходит. Обычная каждодневная рутина. Самолеты летают над верхушками деревьев и ведут огонь из пулеметов, но мы находимся в глубоких блиндажах. Кое-кто из солдат постреливает, кто-то спит, кто-то идет в баню, еще кто-то готовит кофе, и повсюду слышны шутки. Деревья вокруг нашего блиндажа повалены снарядами русских, но мы не придаем этому особого значения. У нас не хватает боеприпасов, и мы четко уяснили себе, что стрелять надо только тогда, когда видишь трясущуюся бороду врага“.

Солдаты на передовых наблюдательных постах находились в постоянной боевой готовности. Один из таких солдат писал домой:

„Недавно русские включили громкоговоритель, и мы наслаждались музыкой. Тем не менее услышать мы готовились пропагандистские речи. Мы подметили, что каждый раз, когда Куусинен начинает говорить, русские прекращают стрелять, чтобы мы не пропустили ни слова из его речи. Когда же смолкают пушки, мы можем устроить перерыв своей голове. Все мы с готовностью признаем, что вражеская пропаганда — очень удобная штука“.

В пестрой картине декабрьских боев в Карелии и русские, и финны экспериментировали с оружием. Финны выкатили на позицию русскую полевую пушку времен Первой мировой войны, обнаруженную кем-то в деревне. При тщательном осмотре они обнаружили, что, хотя затворный механизм и относится к лучшим образцам начала века, само орудие смонтировано на стационарной платформе и не имеет противооткатного механизма. Никто не догадывался, что произойдет, когда зарядят снаряд, закроют затвор и дернут за висящий сзади шнур, но соблазн был слишком велик.

Выстрел был оглушительным, орудие отскочило на девять футов назад, оставив в воздухе клуб дыма. За несколько минут солдаты установили орудие на место для повторного выстрела, но на этот раз оставили двух наблюдателей: один должен был проследить, куда приземлится снаряд, другой — куда переместится орудие после отката. Финны остались очень довольны своим „прыгающим Генри“, узнав, что по меньшей мере один из тяжелых грузовиков русских разлетелся на куски.

Весь батальон горел желанием увидеть эту реликвию, но на этот раз русские восприняли все всерьез. После каждого залпа орудия они открывали минометный огонь, стараясь заставить его замолчать. Однажды они беспрерывно вели огонь по орудию в течение трех часов. Вскоре расчет „прыгающего Генри“ приноровился к обстановке; произведя три-четыре выстрела, бойцы покидали орудие и шли в палатку пить кофе. Спустя несколько дней русские минометы впервые попали в пушку. Сломалась одна из спиц деревянного колеса, спица, стоившая русским 10 тысяч мин.

Пока „прыгающий Генри“ развлекал финнов, русские в тылу своих позиций занимались разработкой нового вида вооружения. Финны, наблюдая за противником с передовых позиций, слышали звук пилы, стук молотков и увлекательные разговоры, доносившиеся из „столярно-слесарной мастерской“, где русские готовили новое секретное оружие — танковые сани. На деревянные сани был водружен стальной короб, вмещавший 20 человек. Тянуть сани с солдатами предстояло танку.

В этой же „мастерской“ готовили стальные щиты, предназначенные для защиты идущих в наступление солдат. В центре средневекового щита находилось отверстие, из которого торчала винтовка.

Финны сгорали от любопытства, и однажды капрал Вермю, увидев в бинокль щиты, воскликнул: „Эй, пошли добудем несколько этих штук. Они нам тоже могут пригодиться“.

Вермю получил разрешение от командира своего взвода, отобрал шестерых солдат, и „щитовой отряд“ отправился на лыжах через нейтральную полосу к позициям русских. Менее чем через час они вернулись, но без щитов. Капрал обещал через пару дней достать несколько.

Щиты действительно удалось добыть в одном из боев, но вскоре их выбросили за ненадобностью, и финны могли брать их на сувениры, кому сколько захочется. Танковые сани оказались бесполезными — пули с легкостью пробивали металлические короба.

Маршал Маннергейм и генерал-лейтенант Харалд Эквист, командующий 2-м армейским корпусом, прекрасно понимали, сколь высок моральный дух их солдат. В противоположность этому военнопленные сообщали, что войска противника измотаны, многие отказываются идти в атаку и несколько смертных приговоров уже были приведены в исполнение. Также можно было предположить, что поначалу противник будет испытывать нехватку боеприпасов и топлива. Временная слабость русских требовала срочных мер по организации упреждающего контрнаступления; более того, активные наступательные действия должны были еще выше поднять боевой дух финнов, которым уже стало нестерпимо отсиживаться в обороне.

Еще 11 декабря генерал Эстерман, командующий финскими войсками на Карельском перешейке, предлагал начать контрнаступление, но Маннергейм отверг его предложение; на этом этапе финские войска были слишком разобщены, а сведения о группировке войск противника были недостаточно полными. Кроме того, финские войска нельзя было бросать против мощного броневого щита русских без надлежащего противотанкового вооружения. „Нет, — ответил Маннергейм, — лучше ожидать наступления, сидя в окопах“. Однако, пока кипели ожесточенные бои за Сумму, маршал предоставил Эстерману полномочия по использованию 6-й дивизии для контрнаступления в случае проникновения противника в глубь обороны финнов.

Эта дивизия, усиленная пехотным полком, снятым с прибрежной линии обороны, должна была участвовать в контрнаступлении, в котором отдельные подразделения пяти других дивизий должны были наступать на участке между Куолемаярви и Муолаанярви. Цель наступления — нарушить концентрацию крупных сил красных в этом районе; если эта атака окажется удачной, наступление предпологалось расширить по всей линии фронта.

План Эстермана строился на неожиданности, поэтому нельзя было осуществлять крупных перемещений войск в тылу, которые могли бы быть замечены с воздуха. Также не могло быть и речи об артиллерийской подготовке.

Это был чрезвычайно дерзкий план, ибо для первого главного удара требовалось снять солдат с позиций, оголив тем самым линию обороны. Проблема заключалась в том, что каждое наступающее подразделение было привязано к своему участку обороны по принципу „сидения на двух стульях одновременно“ — оно должно было оборонять свои позиции и в то же время атаковать.

Час „икс“ был назначен на 6.30 утра 23 декабря.

Проблемы у финнов начались практически сразу, когда советская авиация нанесла массированный удар с воздуха. В полном замешательстве они поняли, что часть личного состава, от которого во многом зависел успех наступления, была переведена куда-то еще. И хуже того, они утратили контакт с противником, поэтому плохо представляли себе, где он сосредоточил свои силы. На подготовку было отведено слишком мало времени, и без современных средств связи вся операция была обречена на провал. Усталость после ночного марша стала еще одной проблемой. Один финский командир роты из группы „С“ впоследствии объяснял, что произошло:

„Мы прибыли на исходные позиции для атаки с двухчасовым опозданием, и все происходившее напоминало комедию ошибок. Солдаты, покинувшие свои главные оборонительные позиции для атаки, лихорадочно пытались проделать проходы в своих собственных заграждениях из колючей проволоки и минных полях. Но когда батальон прибыл к месту, где должен был находиться проход в проволочном заграждении, они не смогли его найти. Дальше к востоку они действительно обнаружили проход, но он оказался небольшим, проделанным по плану установки заграждений для выхода патрульных. Батальону потребовалось полтора часа, чтобы пройти сквозь него. Погода была ясной, температура — около 18 градусов ниже нуля, снега немного — солдатам по колено. Полученные накануне лыжи по-прежнему находились в заводской упаковке; крепления — в одной, сами лыжи — в другой. Поэтому мы не стали с ними возиться. По всей видимости, это стало удачным решением“.

Средства связи у финнов были никудышные или их не было вообще. Телефонные провода, проложенные вдоль дорог или по земле, постоянно оказывались поврежденными проходящими войсками. В одном из выдвигающихся из глубины батальонов решили, что провода принадлежат русским, и перерезали их. В конце концов финнам для связи пришлось прибегать к помощи посыльных.

Обращения за артиллерийской поддержкой оставались без ответа или доходили не до тех батарей. Командир роты из группы „С“ продолжает сетовать:

„Когда мы оказались в открытом поле приблизительно в двух с половиной милях от исходных позиций, было уже 12.30. Перед нами находились 10 русских танков, которые вели ураганный огонь, а по ту сторону реки окопалось большое количество русских солдат. Без поддержки артиллерии нечего было и думать о прорыве. За поддержкой мы обратились к батарее, находящейся на прямой связи с ротой. Каково же было наше удивление, когда в ответ мы услышали: „Мы не можем туда стрелять. Это вне пределов досягаемости наших пушек“. — „Это какая батарея?“ Мы поняли, что батареи поддержки групп „С“ и „Вуори“ во время утренней неразберихи перепутали провода, так что мы были на связи даже не со своей батареей!“

Отдельные батальоны не знали, что происходит на соседних участках, хотя до них доходили звуки сражения с обеих сторон. С юго-востока, где находилась железная дорога, доносились звуки, указывающие на то, что кто-то отступает. Как заметил один финский солдат, „мы стали думать, уж не повернулись ли носки сапог к дому. Мы поняли, что брошенные вперед силы не способны противостоять танкам. Кто-то доложил, что соседний батальон не добился успеха в атаке“.

После двух ночей маршей и сражений стали ощущаться потери; в отсутствие дорог полевые кухни не могли добраться до линии фронта, а люди, особенно те, кто был обут в резиновые сапоги, страдали от обморожений. Эвакуация раненых проводилась медленно, как правило на санях и лыжах. Боевой дух упал, менялось и отношение людей к делу.

Финны продвинулись на расстояние примерно от одной мили до двух с половиной. Продвижение одних шло легко, другие испытывали трудности, но к полудню 23 декабря силы финнов были остановлены по всей линии фронта. Генерал Эквист, командующий 2-м армейским корпусом, отдал приказ прекратить наступление и отойти на главные позиции.

Хотя наступление не достигло желаемых результатов, неожиданная активность финнов повлияла на противника. Пройдет шесть недель, прежде чем русские вновь предпримут активные действия по прорыву линии Маннергейма; в этот промежуток времени финны станут уделять основное внимание изматыванию противника. В письме одного из солдат так описывается жизнь на фронте в эти недели:

„Сейчас 47 градусов мороза, и русские отплясывают вокруг костров, чтобы согреться. Наша артиллерия доставила большой kapsakki (финны называли снаряды „чемоданами“) прямо им в середину. Русские нервничают, потому что застряли в этом районе почти на целый месяц. Накануне ночью они включили громкоговоритель и объявили, что, если финны не сдадутся в течение 48 часов, они приведут немцев и уничтожат нас всех. Что ж, 48 часов спустя мы все еще здесь и рассчитываем, что наши пули убьют и немцев, как они убивали русских“.

По-прежнему неся значительные потери в танках, русские усилили свою активность в воздухе, стали больше использовать артиллерию и прекратили практиковать атаки сбивающейся в кучу пехоты. Вместо этого пехота стала прибегать к тому, что финны называли „тактикой сурка“. Небольшие группы солдат ползли вдоль рвов в заросли кустов или прятались в воронках от снарядов. Они окапывались в снегу и устанавливали перед окопами подпираемые при помощи воткнутых в снег лыж броневые листы, надеясь таким образом закрепиться внутри финской линии обороны на небольших, слабых позициях, которые они могли использовать в разведывательных целях. Проводимые с таких позиций атаки красных были малоэффективны.

Самая большая из таких „нор сурка“ была устроена 20 декабря около озера Муолаа после первого наступления русских. Целый батальон солдат с артиллерией и танками находился здесь все то время, что длилось затишье. Там же окопались несколько „прыщей“ (роты), но впоследствии они были уничтожены.

Странные виды вооружения продолжали появляться на Карельском фронте. Один из финских солдат писал: „У русских появилось новое оружие. Ребята называют его „русской кофемолкой“. Потому что создается впечатление, будто они засыпают в пулемет патроны целыми ведрами и „намалывают“ выстрелы. Точность у них очень плохая, всего несколько человек получили ранения“.

Другим изобретением были минные „грабли“ — штуковина, приделанная к передней части танка. Она должна была взрывать смертоносные мины в деревянных ящиках, не причиняя урона танку. Действуя, танки находились в относительной безопасности, но металлические „грабли“ редко оказывались эффективными.

Существовал еще так называемый пулемет-самострел. Он должен был автоматически открывать огонь, когда перед его стволом появлялся какой-нибудь предмет. По всей видимости, это изобретение пришлось по вкусу боящимся темноты солдатам; устройство позволяло им урвать несколько часов сна в окопе. Очевидным недостатком являлось то, что лучи могли быть направлены только вперед, и финнам легко удавалось обходить их.

Русские стали использовать для наблюдения аэростаты, позволившие им значительно улучшить точность стрельбы. Поднимаемые на расстоянии 1,5 — 2 миль от линии Маннергейма, они находились в воздухе днем и ночью. С высоты в 1500 футов обзор финских позиций с них был превосходным, и финнам теперь приходилось использовать для переброски резервов и подвоза боеприпасов темное время суток.

В этот же период советская авиация начала интенсивные бомбардировки находящейся на линии фронта живой силы. Вполне обычным было, когда самолет гнался за одним-двумя финскими солдатами, находящимися в открытом поле, и тратил боеприпасы на столь незначительные цели. Один из финских солдат писал:

„Однажды я нес караул на мосту, когда русские пытались его разбомбить. Бомбы падали по обе стороны моста, одна упала в двух метрах от того места, где укрывался я, другая разорвалась в пяти метрах с другой стороны. Меня засыпало землей, лицо почернело от грязи, но мост продолжал стоять“.

Пусть русским и удалось остановить наступление финнов, ликовать по поводу своего успеха им не приходилось. Казалось, они движутся в никуда, и с каждым днем их состояние становилось все более подавленным. Один из русских солдат писал:

„Дорогой свояк! Вот и тебя тоже призвали на войну, но лично я отдал бы все свое добро, лишь бы не воевать на этой войне. Нам сулили многое, особенно еще на нашей стороне. Мы бросаем против финнов танки, артиллерию и пехоту, и все безрезультатно… наши товарищи погибают. Иногда за одну атаку гибнет до 300 человек, а финнов никак не сломить. Их огонь очень точен, и они косят нас, словно косой. Пару дней назад мы бросили в атаку 147 человек, а вернулись только 23. До сих пор мы не добились практически ничего. Сражаться с финнами очень сложно. Нам не удалось выбить их с оборонительных позиций, а впереди нас ждут еще большие страдания. Нам следует их окружить, поскольку наши бомбы, похоже, им нипочем. Финны впились зубами в свою землю“.

В это же время, закрепившись на оборонительных позициях, опечаленные своим унизительным поражением, финны узнали, что русские недавно подвергли артиллерийскому обстрелу город Виипури, в результате чего многие из остававшихся в нем жителей бежали в сельскую местность. Ходили слухи, что орудия вели огонь с позиций неподалеку от Перкярви, в 6 милях от Суммы, и сплетни связывали это с неудачным контрнаступлением. В канун Рождества поползли слухи, что русские танки и моторизованные колонны приближаются к Виипури. Генерал Эквист развеял эти слухи, заявив, что лед на пути к Виипури недостаточно прочен и не выдержит такой тяжелой техники. Но продолжающиеся обстрелы дальнобойной артиллерии держали всех в напряжении. Положение усугубило известие о том, что из одного из штабов дивизии исчезли секретные коды финнов, и требовалось очень быстро разработать новые. Это означало полное радиомолчание на какое-то время, и многих это пугало.

Слухи продолжали циркулировать. 24 декабря береговая охрана заметила неподалеку от Виипури небольшую колонну грузовиков, тех, что имелись только у финнов. Но их приняли за русские машины, и тревога усилилась. Кто-то „видел“ русские танки, но потом выяснилось, что это всего лишь валуны, торчащие из-под снега. Подобные слухи плохо влияли на моральный дух солдат и людей в тылу, которые, не понимая, что происходит, просили скорее отправить их на фронт.

Русские не всегда действовали большими силами. Отдельные солдаты занимались сбором разведданных, прежде всего это относится к „десантникам“, которых сбрасывали на парашютах за линией обороны финнов и в глубоком тылу. Они были одеты в финскую форму и имели портативные радиостанции, их задачей являлась передача информации на свою сторону. Особых успехов добиться им не удалось, поскольку большинство „десантников“ были убиты сразу после приземления. Женщины и пожилые мужчины из вспомогательных отрядов, находившиеся на „небесной вахте“, сообщали об этих людях, пока они еще болтались под куполами парашютов, и их неизменно ждала „комиссия по встрече“. Кое-кого из них встречали финские крестьяне, вооруженные вилами; другие просто сами сдавались в плен.

Русских, похоже, мало заботила маскировка. В темноте финны видели огромные костры; днем по следам на снегу можно было определить количество, направление движения и места расположения сил русских. Артиллерийские батареи обычно располагались в открытом поле без всякой маскировки; снег перед орудиями был черным от орудийной копоти. Финские самолеты легко находили следы танков. Они часто бомбили советские самолеты, стоявшие без всякого прикрытия на открытых местах.

Финны же старались действовать как можно более скрытно. Артиллерия располагалась в глубине лесов, а не на опушках. Верхушки деревьев закреплялись на крышах фортификационных сооружений, деревьями маскировали траншеи и блиндажи, чтобы их было труднее заметить с воздуха. Отрывались окопы для лошадей с целью их защиты от шрапнели, и только несколько животных оставляли рядом с батареями. С воздуха дороги казались лабиринтами, ведущими в никуда. Если финну предстояло находиться вне своей закопченной палатки или блиндажа, он предпочитал темноту, не рискуя разводить костер.

Линия Маннергейма продолжала держаться; с каждым днем у всех крепло убеждение, что это жизненно важно для поддержания морального духа войск. Часто финны вели кровопролитные бои лишь ради того, чтобы отвоевать небольшой кусок своей территории, зачастую не имевший никакого стратегического значения. Постоянно возникали проблемы со связью. Поскольку батареи легкой артиллерии не имели радиостанций, то связь приходилось осуществлять через единую радиостанцию батарей тяжелых орудий. Когда там получали целеуказание от наблюдателей, то времени на вопросы не оставалось, потому что на руках уже находились данные целеуказания для батарей легкой артиллерии. Но вопреки столь неортодоксальной системе финская артиллерия подчас творила поразительные вещи.

Офицер-артиллерист описывает это так: „Внезапно после действий противника у меня оборвалась связь с тылом, и теперь все обращения на вызов огня поступали только на мою батарею. Атакующий противник уже продвинулся на такое расстояние, где вести огонь, чтобы остановить его, могла только легкая артиллерия. Я получил сообщение о прорыве около знака цели № 5197, и мне приказали открыть огонь.

Я не мог отдать этого приказа батареям легких орудий, так как плотного заградительного огня не требовалось. Противник только что захватил передовую позицию финского пулеметного расчета и вел огонь сквозь образовавшуюся брешь. Мы с командиром батареи решили сконцентрировать огонь перед нашей линией обороны, используя орудие, которое до сего момента отличалось наибольшей точностью прицела. Мы сделали два залпа, и спустя две минуты я услышал чьи-то слова: „Вы неплохо потрудились, противник удирает“. Я с облегчением вздохнул, потому что при использовании 150-миллиметровых снарядов нельзя себе позволить вести сосредоточенный огонь. Кое-где снаряды разрывались всего в 120 метрах от финских окопов“.

На самом деле в бою у знака № 5197 произошло следующее: три русских танка, прорвавшись через заграждение из валунов, приблизились к окопам финнов. Четвертый танк двигался вдоль окопов, извергая языки пламени из огнемета. За танками сквозь пролом в проволочных заграждениях следовали две роты пехоты. В этот момент финская артиллерия открыла огонь. Первые снаряды попали в самую гущу двух наступающих рот, нанеся им огромные потери. Финнам еще не приходилось видеть такой паники, которая возникла, когда второй залп накрыл то место, куда стремились русские. Потрясенные финны криками выразили свою радость и облегчение. Два танка были подбиты, а огнемет уничтожен.

Вскоре по рации сообщили о 40 танках, приближающихся к линии обороны, они были хорошо видны офицеру связи артиллерийских батарей. На этот раз они шли широким фронтом, как на параде. Зрелище было захватывающим. Финская артиллерия нанесла точные удары по правому флангу, вызвав замешательство всей наступающей колонны. Танки сразу стали расползаться в разных направлениях, некоторые повернули назад. Несколько танков были подбиты; в панике один танк направился прямо в болото, застрял там и утонул.


На Карельском перешейке говорили не только пушки. Пропагандистские листовки и речи из громкоговорителей лились как из рога изобилия. Политруки снабжали солдат Красной армии особым чтивом: „Мы сражаемся за землю наших предков, за правительство рабочих и крестьян и за Сталина. Мы помогаем финскому национальному правительству добиться свободы и независимости. Солдаты, офицеры и служащие Красной армии, ни при каких обстоятельствах не сдавайтесь в плен! Вперед во имя Ленина и Сталина!“

Для пропаганды на фронте финны в основном использовали листовки, разбрасываемые патрулями и самолетами. Их основной темой было право Финляндии защищать себя от России, в них также проводилось сравнение финской демократии с политической системой России. Позднее финны стали делать упор на тяготах и ужасах войны и пытались вызвать у русских тоску по родному дому. „У вас есть выбор: отказаться идти в бой и отправиться домой… либо сдаться в плен… либо стать добычей „белой смерти“… замерзнуть в лесах Финляндии“. Для пущей убедительности финны стали прикреплять к ветвям деревьев изображения черепов и освещали их лучами прожекторов.

Главной целью для финнов на Карельском перешейке было сохранить в неприкосновенности свою линию обороны и, несмотря на попытки противника измотать их, продолжать держаться, пока не придет помощь или смена.

Русские продолжали тревожить финнов в надежде ослабить линию их обороны еще до главного прорыва, который, по заявлениям их руководителей, был неминуем.

Если целью противника было измотать обороняющихся финнов, то ему это удалось. Финны смертельно устали. Неделями, даже не участвуя в боях, им приходилось быть начеку по 24 часа в сутки. Тяжелая артиллерия и авиация русских сделали невозможным отход за линию обороны в дневное время; действовать приходилось ночью. Отвод на отдых, транспортировка убитых и раненых, ремонт блиндажей, проверки, патрулирование и перегруппировка войск — все это осуществлялось в темноте. Почта, газеты, посылки, приказы и сообщения о положении на фронте поступали в блиндажи, как правило, в 4 часа утра. А поскольку обстрелы русской артиллерии подчас продолжались всю ночь, спать приходилось мало. Караульная служба отнимала много сил, и даже закаленные спортсмены, такие, например, как чемпион по лыжам Пекка Ниеми, являвшийся начальником караула, падали от усталости.

Из-за хаотичного графика, превратившего день в ночь, в блиндажах постоянно горел свет. В штабах полков и батальонов люди читали газеты в 4 утра. Некоторые командиры разрабатывали планы действий на завтра в 2 часа дня за своей „утренней“ чашкой чая. Завтракать иногда приходилось в 11 часов вечера.

Находящиеся на Карельском перешейке финны даже сложили песню: "Вчера я пришел домой сегодня, а сегодня я пойду туда завтра".

В то же время к северу от Ладоги на всем протяжении до Петсамо не было ни линии обороны, ни окопов, и финны чувствовали себя в своей стихии. Действуя ротами, а по большей части батальонами, своими быстрыми, гибкими перемещениями на флангах и в тылу врага, они буквально вынуждали наступающего противника вести оборонительные бои. Финские солдаты, среди которых находился, к примеру, олимпийский чемпион по скоростному бегу на коньках Биргер Васениус, были крепкими, закаленными атлетами и опытными лыжниками[30]. Большинство из них являлись местными резервистами, защищающими свои дома и деревни, привычными к климату и рельефу местности.

Именно на севере Красную армию ждало возмездие.


Примечания:



3

Хрущев вспоминает. Бостон, 1970. С. 153.



30

Биргер Васениус погиб во время лыжного патрулирования на северо-западе от Ладожского озера. Чемпион по лыжам Пекка Ниеми прошел войну и остался жив.