Глава 4

Призраки Смутного времени

Уничтожу бунт или положу жизнь за государя, чтобы глаза мои на старости лет большей беды не видели.

(А. С. Матвеев)

После смерти Алексея Михайловича, последовавшей в конце января 1676 г., при дворе развернулась открытая борьба за власть между двумя партиями. К первой принадлежали родственники покойной царицы М. И. Милославской и их сторонники, а ко второй – группа, поддерживающая вдовствующую царицу Н. К. Нарышкину. В результате партия Нарышкиных потерпела поражение, и на престол взошел пятнадцатилетний Федор Алексеевич, сын М. И. Милославской и Алексея Михайловича. Чтобы закрепить успех, победители (в большинстве своем – представители древних боярских родов) начали расправу с оппонентами.

В частности, для устранения А. С. Матвеева была предпринята многоходовая комбинация, разработанная в Сыскном приказе под руководством В. С. Волынского[127]. Вначале с помощью датчанина Магнуса Гэ был сфабрикован грамотный донос, на основании которого Матвеев был отправлен воеводой в Верхотурье. Затем последовал другой донос – лекаря Давыда Берлова, обвинившего боярина «в злоумышлениях и чаровстве». По делу о «чаровстве» Матвеева сослали в Казань, а затем в Пустозерск.

Удалением приближенных Алексея Михайловича дело не ограничилось. Практически сразу началось уничтожение специальных государственных институтов, созданных в его правление.

Первый удар был нанесен приказу Тайных дел, который более чем за два десятилетия своего существования стал ненавистен боярской верхушке, все еще пораженной вирусом местничества и мечтавшей о реванше, целью которого было «сидение на престоле боярского государя». В 1676 г. приказ был упразднен, его архив частично изъят и уничтожен, а частично передан в другие приказы.

После устранения Нарышкиных наибольшим влиянием при дворе пользовались Милославские, Долгорукие и Хитрово, решившие, что юный и слабый здоровьем государь будет им подконтролен. Однако и у царя нашлись помощники, служившие верой и правдой еще его отцу в делах тайных и явных.

Одним из них являлся думный дьяк Д. М. Башмаков[128], передавший Федору Алексеевичу личную переписку и шифры отца. Большую поддержку юному государю оказал его духовный наставник Симеон Полоцкий[129], пользовавшийся исключительным доверием еще у Алексея Михайловича. За личную безопасность царя Федора отвечали два человека из его ближайшего окружения: И. М. Языков[130] и А. Т. Лихачев[131]. Поддерживал царя и думный дьяк Л. И. Иванов[132], заведовавший Посольским приказом. В лице этих людей третий Романов обрел надежную опору, уменьшившую влияние многих боярских группировок на царя.

А ситуация в государстве была достаточно напряженной. На реке Яик (ныне р. Урал) в 1677 г. началось брожение казаков. В Южной Сибири продолжалась борьба русских с киргизами, которые опустошили Томские земли. В 1681 г. начались волнения в Башкирии. На западе и юге России существовала постоянная угроза на границах. В этих условиях значительную роль сыграл князь В. В. Голицын[133]. Пользуясь особым доверием Федора Алексеевича, он выполнял личные поручения государя.


В. В. Голицын. С портрета XVIII в.


Командуя войсками в Малороссии, Голицын путем дипломатических ухищрений обеспечил заключение важного для России Бахчисарайского мирного договора, по которому устанавливалась буферная зона между Днепром и Бугом сроком на двадцать лет. Тем самым снижалась угроза южным и юго-западным рубежам, передышка позволяла накопить силы для действий при пока еще неминуемом новом конфликте. Как показывают источники, успех был достигнут благодаря важным сведениям, своевременно полученным от российской агентуры в Молдавии, Валахии и Запорожье, а также благодаря умелому использованию противоречий между крымскими мурзами и польской шляхтой.

Самым серьезным политическим решением царя Федора стало уничтожение местничества в январе 1682 г. Одним из инициаторов отмены этой системы также был В. В. Голицын, которому царь приказал изучить состояние ратного дела в государстве. Возглавляемая им комиссия по военным вопросам пришла к выводу о необходимости назначения командного состава «без мест и без подбора», в чине, какой укажет государь. Опираясь на выводы комиссии, государь повелел предать огню Разрядные книги и заявил: «И от сего времени повелеваем боярам нашим и окольничим, и думным и ближним, и всяких чинов людям на Москве и в приказах и у расправных[134], и в полках у ратных, и у посольских, и всегда у всяких дел быть всем между собою без мест, и впредь никому ни с кем никакими прежними случаями не считаться и никого не укорять, и никому ни над кем прежними находками не возноситься»[135].

Как видим, отмена местничества затрагивала не только военную службу, но и всю систему государственного управления. Представители сословий, собранные на чрезвычайное «сидение», одобрили реформу и осудили «богоненавистное, враждотворное, братоненавистное и любовь отгоняющее местничество»[136]. Многие представители древних родов подписали данный документ, наступив на горло собственной песне: была выбита важная опора из-под их амбиций и укреплено единоначалие в проведении государевой воли.

Надо ли говорить о том, что бояре, будучи не согласны с реформой, затаили обиду. Но высказать несогласие публично они не решились, опасаясь навлечь на себя царский гнев и неодобрение Русской православной церкви, иерархи которой поддержали ликвидацию местничества. Боярам, присутствовавшим при сожжении Разрядных книг, патриарх Иоаким наказал: «Начатое и совершенное дело впредь соблюдайте крепко и нерушимо; а если кто теперь или впредь оному делу воспрекословит каким-нибудь образом, тот бойся тяжкого церковного запрещения и государского гнева, как преобидник царского повеления и презиратель нашего благословения»[137].

По нашему мнению, переход на новую систему подбора и расстановки кадров военной и гражданской службы был выполнен превосходно. Уничтожение местничества можно сравнить с первым этапом введения опричнины при Иване IV. И в том и другом случае с привлечением представителей высшего духовенства была проделана подготовительная работа по формированию общественного мнения. Новый подход «быть всегда без мест» опирался на прецеденты, случавшиеся в ряде военных походов в предыдущие царствования. Государь одержал важную и притом бескровную победу, но через два с половиной месяца скончался, не оставив наследника. Над Россией вновь замаячил призрак Смутного времени.

Ситуация, сложившаяся в Москве к апрелю 1682 г., во многом напоминала ситуацию после смерти Бориса Годунова. При возведении на престол десятилетнего царевича Петра группа окольничих во главе с «дядькой» Б. А. Голицыным[138] явилась во дворец, поддев под платье панцири. Кадровый состав специальных служб, ведавших вопросами царской (читай – государственной) безопасности, оказался по разные стороны баррикад – в зависимости от личных симпатий, интересов и родовой принадлежности. Придворных партий было несколько: царевича Ивана, лица, поддерживающие царевича Петра, и сторонники их старшей сестры (для Петра она была всего лишь сводной сестрой), царевны Софьи. В результате было принято решение: «старшим» царем объявлялся болезненный Иван Алексеевич, сын М. И. Милославской, а «младшим» – Петр I, сын Н. К. Нарышкиной, но оба – при правительнице Софье. Впрочем, и этому предшествовали драматические события. 27 апреля 1682 г. Нарышкины провозгласили царем младшего царевича, но в дело вмешались стрельцы, умело направляемые Софьей Алексеевной. В результате Стрелецкого бунта Иван V не только был посажен на престол, но и утвержден Земским собором 26 мая 1682 г. в качестве «первого» царя.


Иван (в профиль) и Петр. С гравюры Н. Лармессена


Правительство Нарышкиных, находившееся у власти только две недели, допустило несколько кадровых ошибок, чрезмерно возвысив представителей своего рода. Многие приближенные Федора Алексеевича (потенциальные союзники) были удалены от Петра, что повлекло за собой значительное ослабление царских секретных служб. Был утерян контроль над московскими стрелецкими полками, отвечавшими за порядок в столице. Руководитель Стрелецкого приказа князь Ю. А. Долгорукий[139] потворствовал произволу и финансовым злоупотреблениям стрелецких полковников и в среде стрельцов не имел прежнего веса.

Его сын, М. Ю. Долгорукий[140], ставший преемником отца на посту опекуна Федора Алексеевича и руководивший Иноземным и Разрядным приказами, особых заслуг в военной области не имел и авторитетом у стрельцов также не пользовался. Итогом бездеятельности двух высших военных руководителей стало профессиональное и личностное разложение стрелецких полков, составлявших основную вооруженную силу в Москве. К середине мая 1682 г. стрельцы оказались готовы последовать за любым, кто даже не предоставит, а только пообещает им наибольшие привилегии.

Единственным человеком, способным остановить беспорядки и восстановить управление, был А. С. Матвеев, вернувшийся по повелению Петра 12 мая 1682 г. в Москву. По дороге он получил известие о готовящемся заговоре и заявил предупредившим его стрельцам: «Уничтожу бунт или положу жизнь за государя, чтобы глаза мои на старости лет большей беды не увидали»[141]. Артамон Сергеевич опоздал: у него не было в запасе ни времени, ни силовой опоры, за исключением Стремянного полка. Находясь более пяти лет вдалеке от столицы, не получая оперативной информации о ситуации в ней, он не был осведомлен о заговоре Софьи и Милославских. Последние, знавшие способности Матвеева, спешили: переворот был назначен на 15 мая – день гибели в Угличе царевича Дмитрия Ивановича.

Сигналом к выступлению послужило ложное известие о смерти царевича Ивана от рук Нарышкиных, обеспечившее необходимую для стрельцов мотивацию к бунту. Стрельцы Стремянного полка сопротивления не оказали. В итоге Кремль, ворота которого оказались незапертыми (!), был захвачен. В течение 15–16 мая А. Матвеева, Ю. и М. Долгоруких, И. Языкова, Л. Иванова и многих других сторонников Нарышкиных убили, некоторые из них были выданы собственными слугами.

19 мая стрельцы запросили долг за службу в сумме 240 тысяч рублей, их требования были удовлетворены. 20 мая в ссылку были отправлены постельничий А. Т. Лихачев, казначей М. Т. Лихачев, окольничий П. П. Языков, чашник С. И. Языков, думный дворянин Н. И. Акинфиев, думные дьяки Г. Богданов и Д. Полянский, спальники А. А. Матвеев, С. Ловчиков, стольники П. М. Лопухин, В. Б. Бухвостов и еще ряд других лиц, на которых стрельцы «били царю челом». Разумеется, в опалу попали все Нарышкины.

Спешка заговорщиков привела к тому, что дворцовый переворот оказался недостаточно подготовлен. Несмотря на отстранение от власти разными способами многих сторонников Петра, стратегической цели – установления единоличной власти – Милославские не добились. Утолив свой кровавый голод и убедившись, что Иван жив, стрельцы постепенно утратили агрессивный запал. 23 мая князь И. А. Хованский[142] сообщил Софье, что стрельцы сошлись во мнении: мол, пускай по малолетству царствуют оба государя, а сестра их им в том помогает. Это было все, что смогла выиграть Софья. Она правила во дворце, а в церквях постоянно произносили имя великих государей Ивана и Петра Алексеевичей.

Софья (как и ее брат Федор) была ученицей С. Полоцкого, знала иностранные языки и владела ораторским искусством. Будучи женщиной, в силу традиции она не могла рассчитывать на безусловную поддержку бояр и дворянства. Более того, лето и осень 1682 г. правительство Софьи и молодые государи находились под угрозой нового стрелецкого бунта. Н. И. Костомаров писал: «Так совершалось похищение верховной власти при помощи войска, напоминавшего римских преторианцев и турецких янычар. Но образовавшееся вновь правительство находилось в необходимости потакать стрельцам, которые его создали и поддерживали»[143]. Основная угроза исходила от главы Стрелецкого приказа И. А. Хованского, саботировавшего даже указы царевны о посылке в ее распоряжение Стремянного полка. Его окружала вооруженная пищалями охрана, у него на дворе постоянно находилось около ста стрельцов, при выездах карету охраняли 50 стрельцов.


Царевна Софья Алексеевна. С гравюры А. Блотелинга


В предыдущей главе мы упоминали о «раскольничьей» версии разинского восстания 1670–1671 гг. Известно, что Хованский покровительствовал раскольникам, надеялся с их помощью усилить свое влияние на Софью и при удачном стечении обстоятельств, возможно, занять ее место. В подтверждение сказанного приведем один пример. 5 июля, во время полемики между раскольниками, с одной стороны, и патриархом Иоакимом и Софьей – с другой, из толпы раскольников, поддерживаемых Хованским, раздалось: «Пора, государыня, давно вам в монастырь, полно царством-то мутить, нам бы здоровы были цари-государи, а без вас пусто не будет»[144]. Как должен был поступить в этом случае верноподданный глава Стрелецкого приказа? По нашему мнению – немедленно арестовать хулителей царственной правительницы и учинить розыск: кто именно и по каким причинам внушил им подобные мысли. Но он этого не сделал, а в дальнейшем продолжал подстрекать стрельцов к неповиновению Софье и боярам из ее окружения.

В этой ситуации царевна показала себя достойной своего учителя. С середины августа она постоянно меняла места своего пребывания и дислокацию своих сил: 19 августа – с. Коломенское, 5 сентября – Саввино-Сторожевский монастырь, 14 сентября – с. Воздвиженское. Из каждой ставки она рассылала грамоты, собирая из надежных служилых людей «ударную силу», способную противостоять стрелецкому войску. Решающую помощь правительнице в борьбе со стрельцами оказала придворная группировка из влиятельных бояр, князей, служилых дворян и приказных, лидером которой стал В. В. Голицын.

Еще в 1681 г. Федор Алексеевич повелел Голицыну ведать ратными делами для их лучшего устройства и командовать «государевыми ратями». Управление боеспособными солдатскими, рейтарскими и драгунскими полками нового строя осуществлялось через Разрядный, Рейтарский и Иноземный приказы, возглавить которые Софья поручила В. В. и Б. А. Голицыным. Во всех подчиненных этим приказам подразделениях помимо обещаний льгот и милостей «многажды» проговаривались законность правления царевны Софьи при малолетних государях и необходимость защиты ее от «лихих людей и смутьянов».

Благодаря политической поддержке бояр, крайне недовольных действиями Хованского и стрельцов, и силовой поддержке Голицыных царевна устранила «стрелецкую» и «раскольничью» угрозы. Для ареста Ивана Хованского и его сына Андрея[145] был направлен отряд дворян под командованием боярина М. И. Лыкова. Ему удалось захватить их поодиночке и без сопротивления!

После казни Хованских 18 сентября 1682 г. правительница и вся царская семья переехали в Троице-Сергиев монастырь под защиту его стен и пушек; оборону монастыря взял на себя В. В. Голицын. Решительные действия власти отрезвили самые горячие головы. В ноябре стрельцов лишили звания надворной пехоты, а их майские действия были объявлены мятежом.

После возвращения царской семьи в Москву охрану Кремля усилили. Появился указ, регламентирующий режим доступа: кто, когда и через какие ворота может проходить на кремлевскую территорию и во дворец. В личные покои царской семьи никто из посторонних проникнуть не мог, это относилось и к боярам – независимо от важности дела. Не допускалось появление в любой части дворца с оружием. Последнее правило распространялось и на тех, кто в силу обычаев того времени был вооружен постоянно, а также на иностранных послов.

К лету 1683 г. основным соперником Софьи в борьбе за власть стал царевич Петр. В первую очередь царевна опиралась на В. В. Голицына, в мае 1682 г. возглавившего Посольский и Малороссийский приказы, в ведении которых были внешние сношения России и внешняя разведка. В октябре 1683 г. Василий Васильевич получил титул «царственного Большой печати и государственных великих посольских дел оберегателя».

Между тем угроза безопасности с юга и юго-запада была реальной. Почуяв очередную московскую смуту, в Крыму и Речи Посполитой надеялись оторвать от России Малороссию. Секретной службе Голицына удалось перехватить двух курьеров с подробной инструкцией по ведению подрывной работы против московских государей на Украине. Инструкция представляет собой яркий пример того, как следует вести обработку разных слоев населения для достижения политических целей. (В конце этой главы вы ознакомитесь с ней.)

В дополнение к инструкции курьерам было дано указание соблазнять жителей Малороссии обещанием почестей и обогащения: «Кто приведет народ под королевское подданство, тот сделан будет великим человеком и будет обогащен; черни каждый год из казны королевской будут деньги и сукна…»[146]. Используя имеющуюся информацию и опираясь на противоречия между крымчаками и шляхтой, 6 мая 1686 г. Голицын заключил «вечный мир» с Речью Посполитой, навсегда закрепивший за Россией Левобережную Украину с Киевом, Запорожье, Северскую землю с Черниговом и Стародубом и г. Смоленск с окрестностями.

К успехам русской дипломатии и разведки при Голицыне следует отнести продление ранее заключенных договоров: Кардисского мира 1661 г. со Швецией и Андрусовского перемирия с Речью Посполитой 1667 г. В первом случае в Москве была организована утечка информации о том, что противоречия России со Швецией становятся неразрешимыми. Слухи, витавшие в посольских кулуарах, возродили надежды Бранденбурга, Дании и Франции втянуть Москву в войну со шведами. В столицу прибыл датский посол Г. фон Горн, изложивший Боярской думе планы антишведского союза, направленные на развязывание войны. Дезинформация о готовности России заключить подобный союз была «продана» шведам и, для подстраховки, голландцам одним из подьячих Посольского приказа. В итоге весной 1684 г. шведское правительство продлило действие Кардисского мира, что значительно облегчило продолжение войны России с Речью Посполитой за Украину и Белоруссию, поскольку Швеция обязалась не помогать Польше.

В «польском» вопросе Голицын также проявил изобретательность. В 1684 г. он объявил послам Священной лиги христианских государств (под номинальным руководством Папы Римского Иннокентия XI)[147] о заинтересованности России в широкомасштабной войне с Портой[148] и Крымом. Имея упреждающую информацию, он отказался от заключения сепаратного договора между Москвой и Веной, направленного против Речи Посполитой. Играя на противоречиях западноевропейских стран, а также Речи Посполитой и Турции, Голицын постепенно доводил до польской стороны позицию России. В итоге весной 1686 г. и был заключен договор о «вечном мире».

Вступление в Священную лигу христианских государств для России означало начало войны против Османской империи и Крымского ханства. В конце 1686 г. на всем протяжении границы начались боевые действия против Османской империи и Крыма. Летом 1687 г. русские войска выступили в поход на юг под командованием все того же В. В. Голицына, который получил звание дворцового воеводы Большого полка (т. е. верховного главнокомандующего). Князь надеялся, что его внешнеполитические успехи будут способствовать венчанию Софьи на царство наравне с братьями. Однако как первый, так второй (1689 г.) Крымские походы не принесли успеха России, что способствовало падению популярности Голицына и усилению его противников.

Основной причиной неудач русского войска в указанных походах была его низкая боевая выучка. К концу XVII в. солдаты и особенно стрельцы утратили воинский дух; последние находились под ружьем не более двух месяцев в году, в остальное время занимаясь ремеслами и торговлей. А. А. Керсновский писал: «Безвременье 70-х и 80-х годов особенно пагубно отразилось на стрельцах, превратившихся в смутьянов и бунтарей – каких-то янычар Московской России и представлявших своим существованием государственную опасность»[149]. Не менее (а порой и более) страшна для падения обороноспособности страны борьба группировок: стрелецкие бунты или их постоянная угроза в 1682–1689 гг. – яркое тому подтверждение.

Вторая причина неудач – распри в командном составе войск, во многом являвшиеся следствием политических интриг в Москве. В условиях непрекращающейся борьбы за политическое влияние придворные партии старались создать свои службы – более продвинутые, изощренные, действенные, оперативные. Голицын справедливо полагал, что идея крымских походов принадлежала его противникам, надеявшимся в случае неудачи устранить его от двора или уменьшить влияние на Софью. Частые отъезды и долгое отсутствие при постепенном усилении позиций молодого Петра вынуждали Василия Васильевича искать союзников, обладавших в столице реальной военной силой.

Длинная цепь придворных неурядиц и неразберихи ослабила полки иноземного строя. Некоторые офицеры предпочли искать удачи в государствах с более предсказуемым будущим, другие постарались избежать придворных интриг и до поры до времени отошли в тень, переведя свои полки на положение, обозначенное И. Ильфом и Е. Петровым как закон монтера Мечникова («утром деньги – вечером стулья»). Таким образом, создававшаяся на протяжении десятилетий система военной и политической безопасности государей в который уже раз оказалась под угрозой уничтожения.


Петр I. Фрагмент гравюры П. Гунста с оригинала Г. Кнеппера (конец XVII в.)


Одним из союзников Голицына был думный дьяк Ф. Л. Шакловитый[150] – начавший тайную службу еще при Алексее Михайловиче, Федор Леонтьевич возглавил Стрелецкий приказ после устранения Хованского. Те из стрельцов, кто продолжал митинговать и подстрекать к неповиновению, были частью арестованы и сосланы, частью направлены на службу в отдаленные гарнизоны. Так, в 1683–1684 гг. «на вечное житье» в Киев были высланы московские стрелецкие полки полковников И. К. Ушакова, И. Скрипицина, М. Ф. Сухарева. Тогда же в Белгород отправили стрелецкие полки полковников В. С. Елчанинова, И. И. Дурова, М. Ф. Кривцова. Воинскую дисциплину удалось более или менее восстановить, но боевая подготовка стрелецкого войска продолжала оставаться на низком уровне. Начальника Стрелецкого приказа более всего интересовали дела придворные: усиление партии Петра и интриги в окружении царевны Софьи.

Многие сторонники правительницы не разделяли ее желания стать царицей. Царь, повелевающий ими, родовитыми и имеющими заслуги, – это одно, а «незамужняя девица» царевна – совсем другое. Время императриц на Руси еще не пришло. И Голицын, и Шакловитый понимали, что основа их благополучия – расположение Софьи. Они обменивались информацией о делах в столице, особенно о настроениях влиятельных лиц. Петр становился все старше и в любой момент мог заявить о своих правах самодержавного государя.

Еще одним приближенным Софьи Алексеевны был ее духовник монах Сильвестр Медведев[151]. По официальной версии, получив распоряжение отправиться «на посольство в Курляндию», Медведев постригся в монахи, ушел из приказа и прослыл «чернецом великого ума и остроты ученой». При этом деятельность в качестве лица духовного звания не была для него единственной. В 1682 г. он способствовал передаче власти Софье при малолетних Иване и Петре. По некоторым признакам Медведев координировал работу одной из секретных служб царевны-правительницы.

О том, что эта служба работала достаточно эффективно, говорит тот факт, что царевна получала информацию о своих противниках непосредственно из окружения Н. К. Нарышкиной. Две постельницы Нарышкиной сообщали Софье обо всех, кто неодобрительно высказывался в ее собственный адрес и в адрес ее приближенных. Помощники царевны проводили специальные операции, направленные на разжигание недовольства среди стрельцов. По данным С. М. Соловьева, это делалось так: «Ночью в двух местах подъезжала к стрелецким караулам вооруженная толпа, схватывала десятника, и начальник толпы приказывал его бить до смерти; несчастного начинали колотить, но слышался голос из толпы: „Лев Кириллович! За что его бить до смерти? Душа христианская!“ После было узнано, что мнимый Нарышкин был подьячий приказа Большой казны Шорин, доверенное лицо правительницы»[152].

К лету 1689 г. противостояние Софьи и Петра достигло критической отметки.

Став царем в 10 лет, Петр не имел реальной опоры – как социальной, так и силовой. Вероятно, поэтому уже в 1683 г. он начинает формирование личных «потешных» подразделений, ставших основой Преображенского и Семеновского полков. «Трудно, конечно, предположить, чтобы одиннадцатилетний юноша, несмотря на всю свою развитость, мог самостоятельно составить план такой коренной государственной реформы, как учреждение постоянного войска. Но весьма вероятно, что Петр, может быть, и несамостоятельно, но под влиянием посторонних разговоров „в верху“ и отчасти под влиянием близких к нему, а может быть, даже самих Нарышкиных, ввиду смутного времени и боясь за личную свою безопасность, возымел намерение создать себе отрядец для собственной охраны. Это предположение тем более вероятно, что царская команда состояла, как мы ниже увидим, не из сверстников его и не из приближенных к нему бояр и дворян, а из людей взрослых и вместе с тем низших сословий. Была ли эта команда началом „потешных“? Можно положительно сказать, что да»[153]. Первая «потешная стрельба» была проведена 30 мая (в день рождения государя) в с. Воробьево под руководством «огнестрельного мастера» Семиона Зоммера.

История не сохранила подробные списки первых «потешных», состоявших при Петре. С уверенностью можно говорить лишь об отдельных лицах: так, в числе будущих преображенцев были стряпчие конюхи Сергей Бухвостов, по определению самого Петра – «первый российский солдат», и Яким Воронин, будущий семеновец, стольник Никита Селиванов. И пусть никого не вводит в заблуждение слово «потешные». Петровские «ближние люди» проживали в потешных[154] (еще со времен Алексея Михайловича) селах: Преображенском и Семеновском – отсюда и название. Среди «потешных» были спальники, стольники, стряпчие, комнатные и постельные истопники, многие из них значительно старше Петра по возрасту. Мы предполагаем, что у «потешных» было две важнейшие задачи: первая – создание гласной и негласной охраны молодого царя; вторая – создание личного царского войска «иноземного строя», способного противостоять стрельцам.

Для «потешных забав» молодого государя выписывали и доставляли настоящие пушки (к 1684 г. – более 16) и пороховое зелье, от игрушечных и неисправных пищалей быстро перешли к боевому оружию. Изменения в вооружении «потешных войск» происходили быстрыми темпами, особенно с учетом известной московской волокиты.

«В январе 1684 г., по возвращении в Преображенское, требования его [Петра] постоянно учащаются и усложняются. Вооружение его команды со дня на день увеличивалось и по числительности, и по составу оружия, что дает право пред полагать, что и наличный состав „потешных“ увеличивался постоянно сам собою – охотниками поступить в ряды царские. Только что Петр переехал из Москвы, как уже в январе требуются протазаны[155], обтянутые малиновым бархатом и перевитые золотым галуном, пищали винтованные и к ним все принадлежности: шомпола, затравки, принадлежности для чистки, огнестрельные припасы, порох, свинец, пулейки, дробь и пищаль скорострельная о десяти зарядах. Год спустя к вооружению „потешных“ прибавляются алебарды, палаши, шпаги, посольские булатные мечи и топоры, бердыши и мушкеты; каждая отправка из Москвы в Преображенское настолько уважительных размеров, что требует на перевозку сразу по нескольку подвод»[156].

Потешные сражения, несмотря на все меры предосторожности, предпринимаемые окружением молодого государя, происходили с реальными ранеными и убитыми. Забава перерастала в серьезное предприятие взрослеющего и приобретающего все больше сторонников молодого царя. Сподвижники Петра официально числились по приказам и разрядам, к которым были приписаны, там же они получали и официальное жалованье. Но уже в 1686 г. Петр организует личную канцелярию, названную по месту расположения Преображенской. В ведении Преображенской канцелярии находились не только «потешное войско», но и дела секретные. Одним из руководителей секретной службы в те годы был Т. Н. Стрешнев[157] – родственник государя по бабушке.

Т. Н. Стрешнев был не менее опытным человеком, чем противостоявший ему Медведев. Ему (Стрешневу) удалось внедрить своих людей в окружение Софьи, Голицына и Шакловитого, а также в стрелецкие полки и обеспечить безопасность государя. Об устранении Петра и его матери в лагере оппонентов говорилось неоднократно, предлагалось даже бросить ручные гранаты в кортеж царя или заминировать его багаж. Однако сотрудники петровской службы имели одно серьезное преимущество перед коллегами из службы его сестры: Петр был законным государем, а Софья – только правительницей, назначенной по малолетству братьев. В России не имелось еще прецедентов воцарения женщин (об Ольге вспоминать не будем). Поэтому мотивация служить подрастающему Петру была значительно устойчивее, чем получить сомнительные милости от его сестры, которая с каждым днем теряла реальную власть и тянула большинство своих последователей прямиком к плахе. Но в тот период противоборствующие боярские партии были еще достаточно сильны и представляли для окружения Петра и его последователей серьезную опасность.

Летом 1687 г. (Петру уже 15 лет) ситуация обострилась. Стороны не доверяли друг другу. Петра раздражала надменность Софьи и ее потворство стрельцам. Царевна-правительница видела, что «потехи» все более принимают вид настоящего военного дела, и не могла не понимать все возрастающей силы юного государя. К тому же Петр провел усиленный набор «потешных». Вероятно, он рассчитывал, улучив удобный момент, заполучить реальную власть.

И такой момент наступил в конце июля 1689 г., когда после нескольких выпадов со стороны Петра открытое противостояние между ним и сестрой стало неизбежным. Софья и Шакловитый пустили в ход дезинформацию о подметном письме, согласно которому «потешные» были готовы «побить царя Ивана Алексеевича и всех его сестер»[158]. 7 августа в Кремле сторонники царевны схватили петровского спальника П. Плещеева, что послужило началом к открытию «военных действий». Но… они так и не начались.

На наш взгляд, этому факту есть два объяснения. У большинства стрельцов отсутствовала реальная мотивация к открытому мятежу против законного государя. Напомним, что наиболее агрессивно настроенные стрельцы были удалены из Москвы еще в 1683 г. вследствие озабоченности правительства Софьи собственной безопасностью. Мятежникам противодействовали те стрельцы и командиры Стремянного полка, которые приняли сторону Петра. Многие полки иноземного строя признали в молодом царе свою опору, наиболее прозорливые стрельцы и казаки пришли к тем же выводам. Скорее всего, изменение в настроениях военных было следствием грамотной работы секретной службы Петра, которая постоянно старалась выбрать из мутного стрелецкого болота наиболее правильно настроенных представителей и сформировать из них своих союзников, пусть даже и временных.

Еще одной заслугой сподвижников Петра была нейтрализация Голицына: ни он сам, ни подчиненные ему полки иноземного строя не предприняли никаких действий против царя.

В течение месяца на сторону Петра перешло большинство силовых институтов государства. Ф. Шакловитый был арестован, В. Голицын и его люди сами явились с повинной. Из главных сторонников Софьи на этом этапе из Москвы сумели скрыться С. Медведев и стрелецкий пятидесятник Никита Гладкий. Через некоторое время их задержал дорогобужский воевода в Бизюковом монастыре. Если учесть, что «царевы враги» сами являлись знатоками сыска, то следует признать оперативные возможности секретных служб Петра достаточно серьезными. Успешный поиск и задержание Медведева и Гладкого были бы невозможны без широкой агентурной сети и быстрой мобилизации соответствующих сил при малейших признаках обнаружения нужного человека. И еще один момент: необходимо было не просто сыскать «отступника», но «живым поймати и ко государю скоро доставить», ведь разыскиваемый мог покончить с собой и таким образом уйти от допроса и суда государева. Поскольку это происходило не так часто, можно говорить о высоком уровне подготовки секретных силовых подразделений, выполняющих волю Петра.

Одним из тех, кто обеспечил победу Петра в его противостоянии с Софьей, был князь Б. А. Голицын. П. Гордон, ставший впоследствии одним из наиболее приближенных к царю иностранцев, вспоминал: «Князь Борис Алексеевич Голицын распоряжался всем у Троицы потому, что никто другой не смел вмешиваться в такое щекотливое дело, каким оно сначала казалось»[159]. Но у князя не сложились отношения с царицей Натальей Кирилловной: она не простила ему заступничества перед Петром за В. В. Голицына. В итоге Борис Алексеевич был назначен начальником приказа Казанского дворца (по иерархии того времени – не выше 5-го места), отвечавшего за оборону южных рубежей России (границы с Персией и Османской империей). По сложившейся практике этот же приказ организовывал пограничную (сторожевую) службу.

1690–1694 гг. можно рассматривать как период двоевластия: власть вдовствующей царицы Натальи Кирилловны (современники называли ее Медведихой) фактически мало чем уступала власти ее сына. Стрелецкий приказ поручили князю И. Б. Троекурову, Разрядный – Т. Н. Стрешневу. Однако среди получивших ключевые посты лиц были не только приближенные Петра Алексеевича и его матери. Главой Посольского приказа стал один из сотрудников В. В. Голицына думный дьяк Е. И. Украинцев[160]. А первое (боярское) правительство царя Петра Алексеевича возглавил боярин Л. К. Нарышкин[161].

Одновременно с расстановкой на ключевых постах преданных Нарышкиным и Петру людей происходило усиление личных секретных служб государя. Одна из таких малоизвестных служб находилась в составе Семеновской потешной избы (позднее – Семеновского приказа) – канцелярии, ведавшей формированием «потешных» семеновцев и сбором средств на их содержание. Мы полагаем, что ее деятельность этим не ограничивалась. Поскольку и семеновцы, и преображенцы выполняли функции государевой охраны, скорее всего Семеновская канцелярия создавалась и для прикрытия работы параллельного (по отношению к Преображенской канцелярии) оперативного подразделения. Это логично: «потешных полков» (охранно-силовых подразделений) два, оперативно-силовых служб при них тоже две. В случае возникновения любой нештатной ситуации или разгрома одного из «потешных полков» вместе с канцелярией вторая структура смогла бы взять на себя всю необходимую оперативную и военную работу.


Н. М. Зотов. Гравюра с современного оригинала


Восстановление архива приказа Тайных дел, упраздненного боярами в 1676 г., было поручено «тайному советнику и ближней канцелярии генералу» Н. М. Зотову[162], одному из воспитателей Петра Алексеевича.

После смерти матери, последовавшей в 1694 г., Петр стал фактически, а после смерти брата Ивана (1696 г.) и юридически полноправным правителем огромного государства. Отношения между братьями, несмотря на все издержки междусемейных отношений, всегда оставались ровными и добрыми. Иван не вмешивался в игры, затеваемые Петром, хотя и был старше на шесть лет, а, напротив, всегда отдавал ему первенство. «Тихий и умом слабый» – характеризовали его современники, но молодой царь отнюдь не был глупым человеком, как пытаются представить его некоторые авторы. Слабый здоровьем от рождения, он часто пребывал в меланхолии, сторонился дворцовой суеты, пожалуй, даже побаивался бурных событий. Он успел жениться, у него родилась дочь – будущая императрица Анна Ивановна, но семейная жизнь одного из соправителей не изменила расстановки сил в придворных войнах конца XVII в.

Часто во время официальных мероприятий «государи московские», сидевшие на сдвоенном троне, кардинально отличались своим поведением. Иван после обязательной протокольной части старался покинуть помещение, а Петр активно вступал в диалоги, высказывал свое мнение, боролся за высказанную им позицию.

Молодой самодержец желал лично вершить свои начинания, в том числе участвовать в военных походах. Обеспечивать личную безопасность царствующей особы в походных условиях было непросто, особенно учитывая его характер. Однако с этой задачей успешно справлялись «потешные войска» – преображенцы и семеновцы, получившие в 1691/92 г. полковую организацию.

Не менее опасно было оставлять без присмотра столицу и недовольных царскими преобразованиями бояр и стрельцов. Надзор за положением дел в Москве возлагался на Преображенскую канцелярию, в 1696 г. реорганизованную в Преображенский приказ. Во главе приказа до самой смерти бессменно находился князь Ф. Ю. Ромодановский[163]. Он пользовался особым доверием Петра, на что указывает присвоенный ему титул – князь-кесарь (т. е. цезарь, царь). Еще одним доверенным лицом государя в тайных делах был Т. Н. Стрешнев. Петр очень часто в разговорах и в письмах называл его «отцом» и даже – одному из немногих! – разрешил сохранить бороду за «испытанную преданность».


Ф. Ю. Ромодановский. С гравюры XVIII в.


По петровскому указу Преображенский приказ получил исключительное право на ведение следствия и суда по всем государственным преступлениям, тем самым он стал единственным центральным органом политического сыска в России. Все другие сыскные, судебные и «силовые» приказы были обязаны передать ему материалы о «слове и деле государевом».

Превращение Преображенского приказа из административного (и секретного охранно-силового) ведомства в центральный орган политического сыска происходило постепенно. Так, из сохранившихся 605 дел этого учреждения за 1696 г. лишь 5 относятся к категории политических. Осторожность Петра, после 1682 г. относившегося с недоверием к стрелецким полкам, была оправданна. В конце 1696 г. задержанию подверглась группа подьячих (Бубнов, Кренев, Реднев и др.), агитировавших против преобразований молодого государя. Агитаторов наказали для того времени довольно мягко: били кнутом и сослали без лишения чинов в Азов. В конце февраля того же года был раскрыт заговор, имевший целью убийство Петра. Во главе заговора стоял думный дворянин стрелецкий полковник И. Е. Цыклер. Этот человек – типичный образец перевертыша: в 1682 г. он служил Милославским, затем Софье, в 1689 г. переметнулся к Петру. Не получив заслуженной, как он считал, награды, вновь встал на сторону Софьи. В заговоре участвовали и представители знати: стольник Ф. М. Пушкин, боярин A. П. Соковнин, некоторые стрелецкие командиры среднего звена.

Петр получил сообщение о заговоре от верных людей, служивших в стрелецких полках. Заговорщики были схвачены, допрошены и казнены. Усилив караул у Новодевичьего монастыря, в котором находилась Софья, царь в составе Великого посольства[164] инкогнито отбыл за границу.

Усиление охраны Новодевичьего монастыря оказалось не напрасным. Вскоре была обнаружена попытка стрельцов вывести царевну подземным ходом. Солдатский караул, которым командовал капитан И. Ю. Трубецкой[165], сумел, однако, пресечь побег. Но главный стрелецкий бунт был впереди. Вопреки здравому смыслу «провинившиеся» были отосланы обратно в свои полки, расквартированные в районе Великих Лук, в которых началось брожение. 6 июня 1698 г. стрельцы сместили своих начальников, избрали по четыре выборных от каждого полка и направились к столице. Цель восставших (ок. 4000 человек) была очевидна: возвести на престол царевну Софью или, в случае отказа последней, ее фаворита B. В. Голицына. Правительство выслало против стрельцов 4 полка (2300 человек) и дворянскую конницу под командованием А. С. Шеина[166] и П. Гордона[167]. 18 июня под Новоиерусалимским (Воскресенским) монастырем стрельцы потерпели поражение. Пленных, как водится, подвергли наказанию – 57 человек казнили, а остальных отправили в ссылку. Но Петра это не устроило. 25 августа 1698 г. он прервал свой вояж и возглавил новое следствие («великий розыск»). В результате с сентября 1698-го по февраль 1699 г. были казнены 1182 стрельца, биты кнутом, клеймены и сосланы – 601. Расформировали даже московские стрелецкие полки, не участвовавшие в восстании, более того, стрельцов вместе с семьями выслали за пределы столицы.


Франц Лефорт. Гравюра П. Шенка


Отныне функции охраны возлагались на 1-й и 2-й солдатские «выборные» полки. Их назвали Лефортовским (по имени командира – верного соратника государя Ф. Лефорта) и Бутырским (по месту дислокации; командир – П. Гордон). Но главной силовой опорой Петра становились Преображенский и Семеновский полки, получившие звание лейб-гвардейских (личной гвардии). Лейб-гвардейские полки имели три основные функции: политическую (опора царской власти), воспитательную (подготовка кадров для армии и для гражданской службы) и боевую (выполнение любой военной задачи). Продолжая традиции отца, Петр назначал кандидатов на высшие (в том числе военные) должности не по знатности, а по способностям и заслугам Предпочтение отдавалось, как правило, выходцам из гвардейских полков.

Знаток истории российской армии Л. Л. Керсновский так писал о Петровской гвардии: «Служба всегда начиналась с нижних чинов. Кандидаты в офицеры поступали рядовыми в один из гвардейских полков – Преображенский или Семеновский. Там, протянув лямку пять-шесть лет, а кто и более (смотря по способности), они получали звание гвардии капрала либо сержанта и переводились в армейские полки, „писались в армию“ – прапорщиками либо подпоручиками. Оба гвардейских полка содержались в двойном против прочих комплекте (4 батальона вместо 2) и являлись питомником офицеров для всей армии, своего рода военными училищами, дававшими своим питомцам не только строевую, но и отличную боевую подготовку. <…>

Роль офицеров гвардии, этих первородных „птенцов гнезда Петрова“, и значение их в стране были весьма велики. Они исполняли не только военную (а подчас и морскую) службу, но и получали часто ответственные поручения по другим ведомствам, например дипломатического характера, царских курьеров, ревизоров и т. д. Так, в обязанности обер-офицеров гвардии входило присутствие в качестве „фискалов“ на заседаниях правительствующего Сената и наблюдение за тем, чтобы сенаторы не занимались посторонними делами. Вообще петровский офицер, гвардейский в особенности, был мастером на все руки, подобно своему великому государю, пример которого был на глазах у всех»[168].

При Петре армия, являвшаяся важнейшим инструментом достижения политических целей, постоянно совершенствовалась. После 1701 г. в составе гвардейских, а затем и пехотных полков появились гренадерские роты, вооруженные ручными гранатами (гренадами). В 1700-е гг. на вооружение гренадеров были приняты ручные мортирки (калибр 65–72 мм), которые вначале закупались за границей, а с 1711 г. стали производиться на русских заводах. Таким образом, в составе русской армии были созданы подразделения, явившиеся предтечей не просто современных гранатометчиков, но и подвижных подразделений специального назначения. Петровские гренадеры стали основной ударной силой пехотных полков и, пользуясь современной терминологией, могут быть названы штурмовиками.

С 1710 г. на вооружение гвардейских гренадерских рот приняты мушкетоны (8–10 на роту), стрелявшие зарядом картечи в 32 пули. Это оружие можно считать предвестником пулемета При умелой работе гренадеры, вооруженные таким оружием, могли «выкашивать» противника целыми группами, создавая бреши для прорыва основных частей и вселяя панику в ряды противника. А в обороне мушкетоны способны были остановить не только пехоту, но и кавалерию противника. Умелое использования всего комплекса вооружения позволяло решать разнообразные тактические задачи и делало такие подразделения крайне эффективными.

В 1705 г. создано первое подразделение для поддержки действий флота – полк морской пехоты с вооружением, аналогичным вооружению гренадеров.

Наряду с развитием пехоты Петр I большое внимание уделял созданию регулярной кавалерии, основу которой с 1698 г. составили драгунские полки. Драгуны (от фр. dragon – дракон) – наиболее мобильные подразделения русской армии – могли сражаться как в конном, так и в пешем строю. Они первыми стали осуществлять операции по блокированию коммуникаций противника. Сведенные в корволанты (от фр. corps volant – легкий корпус), драгунские полки выполняли не только оперативно-тактические, но и стратегические задачи: «Корволант, сиречь легкий корпус <…> наряжается для пресечения или отнимания пасу у врага, или оному в тыл идти, или в его землю впасть. <…> В кавалерии роль военного училища играл лейб-регимент, куда недоросли (дворянские дети. – Примеч. авт.) писались драгунами. Сперва, в эпоху Северной войны, это был С.-Петербургский драгунский, а с начала 20-х годов Кроншлотский, наименованный с 1730 г. Конной гвардией»[169].

Стратегическая конница под командованием А. Д. Меншикова, по нашему мнению, берущая начало от монгольских конных туменов, – есть не что иное, как предвестник будущих механизированных корпусов 1930-х и танковых армий 1940-х гг. Маневренные, хорошо обученные и вооруженные войска, способные появиться в нужном месте и в нужное время, ныне именуются силами быстрого реагирования.

На вооружении драгун кроме холодного оружия находились карабины, пистолеты, мушкетоны и мортирки.

Читатели могут (и совершенно справедливо) задать вопрос: почему мы так много внимания уделяем вопросам совершенствования вооруженных сил в Петровский период, ведь основное направление данной работы – история специальных служб Российского государства? Мы полагаем, что и вооруженные силы, и спецслужбы входят в единую систему безопасности, призванную выявить, предупредить и в конце концов пресечь любые попытки захвата власти. Ни для кого не секрет, что спецслужбы любого государства снабжаются самым передовым и самым эффективным оружием, именно поэтому силовые подразделения имеют преимущества при любых столкновениях с противником. А о пресечении мятежей с помощью армии мы расскажем далее.

Петр I постоянно заботился о получении достоверной информации о состоянии вооруженных сил других государств. В 1697 г. в составе Великого посольства присутствовал майор Преображенского полка А. А. Вейде, впоследствии второй президент Военной коллегии (с 1717 г.). Его работа заключалась в сборе, изучении и обобщении информации об организации и боевой подготовке «саксонской, цесарской, французской и нидерландской» армий. Была введена практика стажировки и волонтерской службы русских офицеров в иностранных вооруженных силах, позволявшая собирать информацию легальным способом.

В 1711 г., в связи с переходом русской армии на регулярную основу, была учреждена генерал-квартирмейстерская часть, одним из направлений деятельности которой являлась военная разведка. В новом «Уставе воинском» (принят в 1716 г.) военная разведка впервые приобрела правовую основу: «…а особливо надлежит ему (генерал-квартирмейстеру – Примеч. авт.) генеральную землю знать, в которой свое и неприятельское войско обретается»[170].

В начале XVIII в. в русском языке для обозначения человека, занимающегося нелегальной разведкой, появилось слово «шпион». Как и у древних китайцев, в Петровскую эпоху оно не несло идеологической нагрузки: им в равной степени обозначали и своих, и чужих.

Основным центром сбора информации стратегического характера продолжал оставаться Посольский приказ, осуществлявший дипломатические функции и внешнюю разведку. Направленный в 1702 г. послом в Турцию стольник П. А. Толстой[171] одновременно был и руководителем российской разведки. В его обязанности входили сбор политической и военной информации и создание агентуры влияния в среде турецкой знати. Последнее позволяло снизить вероятность военного противостояния России и Турции, избежать широкомасштабной войны на два фронта. Денег на это не жалели, из России прямо указывали: «Дабы Порту до зачинания войны не допустить (також бы и татарам позволения на то не давали), не жалея никаких иждивений, хотя бы превеликие оные были»[172]. П. А. Толстой опирался на местную агентуру, а также использовал возможности Православной (Константинопольской) церкви. После ареста в 1710 г. он длительное время отправлял донесения в Россию даже из турецкой тюрьмы!

Для лучшего понимания того, какое внимание Петр I уделял разведывательной работе, ниже мы приводим полный текст документа – «Тайных статей, данных Петру Андреевичу Толстому».

Ознакомившись с царским повелением, П. А. Толстой подошел к делу серьезно. По всем вопросам, представлявшимся ему непонятными, он предпочел получить дополнительные монаршие указания, что и было закреплено в пяти дополнительных статьях. Данный пример весьма нагляден: опытный царедворец, Толстой прекрасно понимал свою ответственность перед царем и Отечеством. Не стоит забывать, что он серьезно скомпрометировал себя поддержкой царевны Софьи и был причастен к стрелецким бунтам. Кстати, Петр постоянно припоминал ему это.


П. А. Толстой. Портрет XVIII в.


При исполнении как явных, так и тайных обязанностей П. А. Толстой столкнулся с проблемой, являющейся «кошмарным сном» для руководителя любой службы, – проблемой предательства подчиненных. В письме к канцлеру Г. И. Головкину[173] российский резидент так описывал свои сомнения: «Нахожусь в большом страхе от своих дворовых людей: живу здесь три года, они познакомились с турками, выучились и языку турецкому, и так как теперь находимся в большом утеснении, то боюсь, что, не терпя заключения, поколеблются в вере, если явится какой-нибудь Иуда – великие наделает пакости, потому что люди мои присмотрелись, с кем я из христиан близок и кто великому государю служит <…> и если хотя один сделается ренегатом и скажет туркам, кто великому государю работает, то не только наши приятели пострадают, но и всем христианам будет беда. <…>

У меня уже было такое дело: молодой подьячий Тимофей, познакомившись с турками, вздумал обусурманиться. Бог мне помог об этом сведать. Я призвал его тайно и начал ему говорить, а он мне прямо объявил, что хочет обусурманиться; я его запер в своей спальне до ночи, а ночью он выпил рюмку вина и скоро умер – так Бог сохранил от беды…»[174].

Как следует из приведенного письма, Толстой был не только дипломатом и разведчиком, но и контрразведчиком. Он проявил себя хотя и осторожным, но решительным человеком, не боявшимся принимать весьма «острые» решения и лично их осуществлять. Можно по-разному относиться к этому, но, по нашему мнению, наказанием за предательство человека из «системы» всегда должна быть реальная и неотвратимая «высшая мера».

Сам Петр I относился к проблеме предательства серьезно: не пощадил даже сына, когда тот стал угрозой для престола и государства. Взыскательно относясь к другим, он не щадил и себя. Когда в ходе Прутского похода в 1711 г. над русской армией нависла угроза поражения, он отправил письмо сенаторам, в котором указывал, чтобы в случае пленения его не считали царем и не исполняли его распоряжений. То есть он проявил глубокое понимание личной ответственности государя перед Отечеством.

Успехи спецслужб того времени во многом были обусловлены тем, что при реформировании государственного аппарата Петр сохранил преемственность внешнеполитического ведомства (Посольский приказ был преобразован в Коллегию иностранных дел) и преемственность кадров в области дипломатии и разведки. Например, в 1699 г. послом России в Голландии был назначен А. А. Матвеев[175], сын погибшего в 1682 г. «посольских дел оберегателя» А. С. Матвеева. За заслуги перед Отечеством А. А. Матвеев был удостоен графского титула. Российская разведка в начале XVIII в. работала очень профессионально. В частности, сообщения о шведской военной экспедиции в Архангельск в 1701 г. поступили в Посольский приказ из трех стран: Швеции, Голландии и Дании.


Г. И. Головкин. Портрет работы И. Никитина


С 1717 г. Петр возобновил систему двойного представительства: наряду с официальными посольствами он направлял за границу особо доверенных лиц. Возможно, что это было обусловлено попавшим к царю анонимным письмом, компрометировавшим А. А. Матвеева. В качестве доверенных лиц царя обычно выступали офицеры гвардии. Тем самым получила продолжение практика Алексея Михайловича, назначавшего в состав каждого русского посольства представителя Приказа тайных дел.

Известный советский разведчик-нелегал В. Гражуль, оперативник Особой группы Я. Серебрянского и один из руководителей Школы особого назначения, охарактеризовал состояние разведывательной работы при Петре Великом: «Отличительной ее чертой являются широкие масштабы работы. Впервые в истории русского государства разведка распространяет свое влияние не только на всю Европу, но и на Азию. <…> Второй отличительной чертой разведки при Петре является ее активность. <…> Петр никогда не ограничивался только одной информацией. Русские дипломаты-разведчики пользовались очень широко агентурными комбинациями для оказания влияния на политику других государств и принимали агентурные контрмеры (репрессии) всегда, когда этого требовала обстановка. <…> Агентурная сеть тогдашней разведки была сетью высокоценных агентов, а не массовой мелкой агентуры. База вербовки агентуры во всех странах была преимущественно материальная. <…> Но наряду с этим <…> русские пользуются и идеологической базой для вербовок, особенно в Турции и Польше. Надо отметить тот интерес, который проявлял лично Петр к разведке. Он понимал, что разведка помогает решать сложнейшие политические проблемы»[176].

На рубеже XVII – ХVIII вв. в России происходило дальнейшее совершенствование и развитие тайнописи, что обусловливалось двумя факторами: расширением и углублением дипломатических отношений и начавшейся Северной войной. Главным государственным учреждением, систематически использовавшим тайнопись, являлась Посольская канцелярия, в составе которой работало особое «цыфирное» (шифровальное) отделение. Эта служба находилась в ведении «начального президента» Государственной посольской канцелярии Ф. А. Головина[177] и лично государя, который оценил огромное значение тайнописи. Все русские послы для переписки с Посольской канцелярией и царем использовали шифры, называвшиеся «азбука», «ключ» и «цыфирь». Аналогичную переписку Петр Алексеевич вел с высшим командным составом армии и флота: с адмиралом Ф. М. Апраксиным, фельдмаршалами Г. В. Огильви и Б. П. Шереметевым. Наиболее характерными особенностями того периода следует считать повышение уровня защищенности шифров и разработку новых методов маскировки тайнописи.


Ф. А. Головин. Портрет XVII в.


Государь придавал большое значение качеству тайнописи. В одном из писем он с неудовольствием сообщал Огильви, что его «цыфирь» «к разобранию легка». Российская тайнопись начала XVIII в. представляла собой простые шифры замены: буквы алфавита заменялись в тексте на условные обозначения (буквы, цифры, особые знаки) по специальной таблице. Например, гетман Мазепа после его перехода на сторону шведов в октябре 1708 г. изображался в шифровках в виде топора и виселицы. Для усложнения дешифровки секретных донесений, попавших к противнику, они писались не только на русском, но и на французском, немецком и греческом языках. Так, один из русских шифров Петровской эпохи перехватившие его англичане сумели прочитать только через 25 лет.


Ф. М. Апраксин. Портрет XVIII в.


Не меньшее внимание Петр уделял средствам осуществления тайнописи и способам скрытной транспортировки донесений. В апреле 1714 г. он направил послу России в Швеции И. Ю. Трубецкому инструкцию по применению специальных составов. В качестве контейнеров для доставки секретных посланий использовались полости в предметах быта, одежде и даже полые орудийные ядра. Последний способ был, в частности, использован русским комендантом Полтавы А. С. Келиным в 1709 г. Тогда же петровские войска применили сигнализацию (условные огни и выстрелы) для подтверждения получения шифровок: с помощью сигнализации отправителю давали знать, что послание дошло до адресата, расшифровано и понято.

Военная и Адмиралтейская коллегии, Коллегия иностранных дел занимали привилегированное положение в системе государственных учреждений благодаря тому огромному значению, которое Петр придавал армии, флоту и дипломатии, а также благодаря той роли, которую играли их президенты: генерал-фельдмаршал светлейший князь А. Д. Меншиков, генерал-адмирал граф Ф. М. Апраксин и канцлер граф Г. И. Головкин.

Вопросам организации контрразведки и политической полиции в Петровские времена уделялось серьезное внимание. Молодому царю в период борьбы со сводной сестрой пришлось пережить многое. Возможно, именно личный опыт сделал «петрову службу» и скорой, и спорой. В последней четверти XVII в. контрразведкой занимались несколько государственных учреждений. Посольский приказ надзирал за иностранными посольствами, а также гражданскими иностранными подданными в России. Иноземный, Преображенский и Семеновский приказы осуществляли контроль за иностранцами, находившимися на русской службе. Разрядный, Казанский и Малороссийский приказы совместно с пограничными воеводами проводили контрразведывательную работу в порубежных районах.

Преображенский приказ руководил не только политическим сыском, но и контрразведывательной деятельностью. «Недреманное» око Ромодановского через верных «слуг государевых» следило за всеми иностранными посольствами, появлявшимися в Москве. Подьячие приказа, а также командированные гвардейские сержанты и «гражданские чиновники» находились во всех городах, куда прибывали иноземные купцы. Для военно-политической элиты России не было секретом, что практически все посольства и торговые миссии имели от своих государей особые разведывательные задания. «Впервые при Петре была поставлена задача борьбы с дезинформацией, клеветой, лжесвидетельством <…> „понеже многим являются подметныя письма, в которых большая часть воровских и раскольнических вымышлений, которыми под видом добродетели яд свой наливают“»[178].

До 1696 г. в той или иной мере уголовным и политическим сыском занимались шесть «судных» и четыре «сыскных» приказа, Стрелецкий и Разбойный приказы и Приказ розыскных дел. Последний был специально учрежден в 1689 г. для расследования по делу Шакловитого и его сторонников.

После Стрелецкого бунта 1698 г. положение дел в области контрразведки, и особенно политического сыска, начало изменяться в сторону централизации. Полицейские функции, ранее исполнявшиеся в Москве стрельцами, отошли к Преображенскому приказу. В сентябре 1702 г. царским указом повторно было предписано направлять в этот приказ всех, кто сказал за собой «государево слово и дело». Для производства арестов, обысков, охраны и курьерской связи приказ использовал преображенцев и семеновцев гвардейских полков.

В период Северной войны 1700–1721 гг. серьезную угрозу для безопасности государства (и государя) представляла деятельность иностранных спецслужб (причем не только шведских!) и связанной с ними агентуры. Их работа была направлена на получение сведений политического, дипломатического и военного характера. Второе направление деятельности – организация подрывных операций силового характера: восстаний, диверсий и террористических актов.

Вообще говоря, около 70 процентов дел Преображенского приказа связаны с расследованием так называемых народных восстаний. В 1703 г. восстали крестьяне Предуралья и Поволжья. В 1705 г. вспыхнул стрелецкий (раскольничий) мятеж, он перекинулся на другие волжские и прикаспийские города. Астрахань находилась в руках бунтовщиков семь месяцев, пока 3 марта 1706 г. не была взята правительственными войсками. С 1705 по 1711 г. продолжался мятеж башкир. В 1707–1709 гг. обширные территории на юге России от Днепра до Волги охватило восстание Кондратия Булавина. Успехи булавинцев были столь значительны, что в условиях Северной войны Петр I был вынужден бросить против них 32-тысячную армию. Лишь после того, как казачьи старшины (успешная работа петровских секретных служб здесь налицо!) убили предводителя, восстание удалось подавить.

В 1708 г. изменил гетман Мазепа[179]. Весьма вероятно, что вторжение войск Карла XII в Россию в июле 1708 г. было скоординировано по времени с внутренними выступлениями. В отношении Мазепы это подтверждено историческими исследованиями; другие выступления (см. выше) также объективно были выгодны шведскому королю, поскольку отвлекали значительные силы русской регулярной армии с театра военных действий. Нельзя исключать участия в указанных событиях другого противника – Османской империи, чьи интересы традиционно проявлялись на юге Российского государства. Несомненно одно – внутренние конфликты ослабляли позиции Петра и, соответственно, являлись выгодными его внутренним и внешним оппонентам. В этих условиях объединение части функций политической полиции и контрразведки, особенно по важнейшим «государевым» делам, в стенах Преображенского приказа, по нашему мнению, вполне оправданно.

Одним из способов получения информации о русской армии являлся перехват корреспонденции, направляемой из армии в тыл или из одной армии в другую. Наряду с совершенствованием способов защиты информации с помощью тайнописи предпринимались и иные меры по недопущению разглашения секретных сведений военного характера. Эти меры, как и в царствование Алексея Михайловича, получили законодательное закрепление. «Воинские артикулы» Петра – логическое продолжение Уложения 1649 г. Указания, направленные на сохранение военной тайны, не допускали двойного толкования или исключений: «Как офицеры, так и рядовые, да не дерзают о воинских делах, о войске, о крепости, что писать, ниже о том с другими корреспондовать, под потерянием чина, чести или, по состоянию дела, и живота самого»[180]. Военнослужащих обязали докладывать по команде обо всем, что имело отношение к «слову и делу». В текст воинской присяги было включено следующее положение: «И ежели что вражеское и предосудительное против персоны его величества или его войск, такожде его государства людей, или интересу государственного что услышу или увижу, то обещаюсь об оном по лучшей моей совести и сколько мне известно будет извещать и ничего не утаить; но толь паче во всем пользу его и лучше охранять и исполнять»[181].

В 1715 г. указом Петра I было объявлено: «Кто истинный христианин и верный слуга своему государю и Отечеству, тот, без всякого сумнения, может явно доносить словесно или письменно о нужных и важных делах самому государю или, пришед ко дворцу Его Царского Величества, объявить караульному сержанту, что он имеет нужное доношение, а именно о следующем: 1. О каком злом умысле против персоны Его Царского Величества или измены. 2. О возмущении или бунте. 3. О похищении казны. А о прочих делах доносить, кому те дела поручены»[182]. В этом же году Петр повелел не принимать к рассмотрению анонимных писем; нашедшему подобное письмо следовало сжечь его в присутствии двух свидетелей. Это повеление имело свою предысторию, поскольку при ведении расследования пытке подвергался не только объект доноса, но и сам доноситель. «Доносчику – первый кнут» – гласит старинная поговорка. Тем самым при расследовании любого дела, производимого на основании доноса, доносчика и обвиняемого ставили в равные условия.

Прежде чем продолжить повествование о реформах в области обеспечения государственной безопасности в Петровскую эпоху, сделаем небольшое отступление и поразмышляем о проблеме, которая вызывает наибольшее неприятие у либеральной интеллигенции: о пытках и доносах. Эти слова вызывают не самые приятные ассоциации в начале III тысячелетия, особенно в тех странах, где активно пропагандируются общечеловеческие ценности и культивируются права человека. Международные конвенции в области защиты прав человека и конституции большинства государств – членов ООН, которые принято называть цивилизованными, запрещают применение пыток. Права и свободы человека и гражданина – основа демократического государства, в этом состоит одно из важнейших завоеваний общества. Однако мы предлагаем взглянуть на проблему и с другой стороны.

По нашему мнению, не совсем корректно переносить юридические и моральные нормы современности на более ранние исторические периоды и называть предков палачами и инквизиторами. В Петровскую эпоху (как ранее, так и значительно позднее) пытки как средство получения информации использовались во всех государствах. Они практиковались и во второй половине XX в. (достаточно вспомнить Индокитай, Ольстер, Чили). Да и сегодня в ряде «демократических» государств существует система секретных тюрем и «центров по борьбе с терроризмом и экстремизмом», которая позволяет обходить демократическое законодательство и применять к задержанным «неконвенциональные методы обхождения». Читатели могут и сами вспомнить массу подобных примеров. Специальные службы любого «демократического» или «либерального» государства придерживаются такого же закона двойного стандарта в области морали, как и их коллеги из «недемократических» или «нецивилизованных» стран…

Кроме того, бывают ситуации, при которых «промедление смерти подобно». Допустим, захвачен террорист, знающий, где и когда будет совершено покушение или взорвется бомба. Пользуясь конституционным правом не отвечать на вопросы, он молчит. Будет ли правомерным применение к этому человеку незаконных с точки зрения права методов дознания? Что гуманнее и важнее для общества? Применить специальные методы допроса или дать погибнуть невинным людям? Чьи права выше – арестованного террориста или его возможных жертв? Оставляем ответ на совести читателей. Для большинства специалистов дилеммы в этом никогда не было, нет и не будет.

В российском обществе слову «донос» традиционно придается негативная окраска; как и пытки, оно связано с недавним прошлым. Многие наши соотечественники стали жертвами неоправданных политических репрессий со стороны государственных органов именно в результате доносов. В данном вопросе также следует разобраться предметно. Само слово «донос» (как и любое другое) – лишь обозначение того или иного объекта или явления, нравственная оценка которых зависит от идеологии, исторически сложившегося общественного мнения и личной позиции человека.

Большинство наших сограждан искренне считают, что разведчик – «хороший парень», а шпион – «плохой». В результате – извечный дуализм: профессия одна – идеологически-нравственных оценок две. Так и со словом «донос». Можно сказать – донес, а можно – проинформировал. В том и другом случае речь идет о сообщении определенной информации, но нравственная оценка факта диаметрально противоположна. Слова «агент», «секретный сотрудник» («сексот»), «осведомитель», «стукач», «информатор» – из того же ряда. Одни употребляют их со знаком плюс, другие – со знаком минус. Оперативная работа специальных служб любой (подчеркиваем – любой!) страны мира нацелена на то, чтобы заполучить максимальное количество помощников, каким бы словом их ни обозначали. В большинстве цивилизованных государств сообщения (или доносы – как вам больше нравится) о тяжких государственных преступлениях (налоговых, террористических и т. п.) поощряются и хорошо оплачиваются.

Кстати, даже священникам специальным указом Петра I предписывалось докладывать о крамоле, ставшей известной им во время исповеди. Разумеется, это можно осуждать с точки зрения христианской морали (сохранение тайны исповеди), но в соответствии с принципом тотальности действия государя были оправданны: они закрепляли ответственность за недоносительство по делам особой государственной важности. Не стоит забывать и факт признания в христианстве «любой власти от Бога», так что предписание Петра доносить информацию по «делам государевым», которая становилась известной в процессе исповеди, для приверженцев сильной централизованной власти не стало чем-то особенным и не вызвало заметного протеста со стороны духовенства.

Напомним, что в числе первых шагов по укреплению государственности в России Петр фактически отделил Церковь от государства (от вмешательства в дела государевы) и ликвидировал патриаршество (восстановлено только в начале XX в.). Непопулярные у православных иерархов и приверженцев традиций действия привели к тому, что Петра до настоящего времени многие считают царем-антихристом. Уменьшение «монастырского поголовья» и секуляризация церковных земель наряду с другими мерами охладили многие горячие головы, хотя и добавили Петру оппонентов из числа духовенства и верных православию соотечественников. Однако принятые меры позволили ему осуществлять тотальный сбор, а также анализ информации по важнейшим делам.

Тем не менее оппоненты всегда остаются оппонентами, а в историческом контексте – врагами. В этой связи особую опасность представляли попытки физического устранения самого государя. Смерть Петра позволяла занять трон его сыну, царевичу Алексею, – противнику отцовских начинаний. Об одной из таких попыток стало известно сотруднику русского посольства в Константинополе Г. Эргакия. Вернувшись в Москву, он сообщил: «Когда был в Бухареште, и тогда в ночи приходил к нему один человек, закрыв свое лицо (только очи свои показал). И говорил, что по повелению салтана туреского чрез подущение короля шведского велено господарю мултянскому послать нарочно двух человек из греческих купцов в Российское государство под имянем купеческим, будто бы для торгового промыслу, а в самом деле для того, чтоб они всякими мерами промысл чинили высокую персону Его Царского Величества чрез отраву умертвить, за что ему, мултянскому господарю, от Порты обещано вечно иметь господарство…»[183]. Кто был этот человек, сообщивший о покушении? Российский агент, потерявший канал связи, или доброволец, симпатизировавший России, остается загадкой. В результате купцов отследили и задержали.

Параллельно с организацией покушений на Петра I была предпринята попытка использовать царевича в качестве противовеса отцу. В конце сентября 1716 г. Алексей, сообщив о подчинении воле отца и воссоединении с ним, выехал из Петербурга в Копенгаген, где в то время находился царь, но в ставку не прибыл. История «ухода» царевича (он бежал в Вену под защиту австрийского императора Карла VI) сама по себе достойна отдельного рассказа, поскольку в нем усматриваются признаки тщательно спланированной и успешно реализованной специальной операции.


Царевич Алексей Петрович. Портрет работы И. Таннауэра


В числе этих признаков можно выделить: ускользновение из-под наблюдения, встречу со связниками, смену маршрутов передвижения, использование документов прикрытия, получение «политического убежища», переезды из одного конспиративного укрытия в другое и т. п. Первый раунд поединка петровские службы проиграли. Что было причиной этого провала, не совсем понятно. Возможно, Петр до последнего надеялся привлечь сына на свою сторону и не подверг отпрыска «жесткому» контролю. Также возможно, что это стало ошибкой исполнителей, вызванной дезинформацией со стороны царевича и тех, кто ему помогал.

Но второй раунд поединка выиграли российские службы. Операция по возвращению царевича не менее интересна, чем его «уход», в первую очередь количеством и качеством задействованных сил и средств.

В ней приняли участие различные по подготовке и формальной подчиненности специалисты. Успешный розыск Алексея провел русский резидент в Австрии А. П. Веселовский, силовую составляющую розыска представлял капитан гвардии А. Румянцев, согласия царевича на возвращение добился опытнейший дипломат и разведчик П. А. Толстой. На заключительном этапе операции (непосредственно при возвращении Алексея из Неаполя в Россию) были приняты дополнительные меры безопасности, чтобы не допустить бегства царевича и прочих случайностей. Через 15 месяцев после побега Алексея Петровича наконец привезли в Москву. Так была устранена одна из наиболее серьезных для Российского государства угроз.

В феврале 1718 г. Петр учредил Тайную розыскных дел канцелярию. Создание этой специальной службы обусловливалось несколькими причинами. В 1717 г., после смерти Ф. Ю. Ромодановского, руководителем Преображенского приказа стал его сын Иван[184]. Вероятно, Петр не до конца доверял его знаниям и опыту: в конце того же года было создано несколько розыскных канцелярий под руководством гвардейских офицеров: П. М. Гагарина, С. А. Салтыкова, М. Я. Волкова, Г. Д. Юсупова, И. Дмитриева-Мамонова, Г. И. Кошелева. После доставки в Россию царевича Алексея объединение розыскных канцелярий в единую службу ускорилось. По окончании следствия над Алексеем Петровичем Тайная канцелярия стала постоянно действующим органом. Ее возглавляли четыре «министра», или судьи: П. А. Толстой, И. И. Бутурлин[185], Г. Г. Скорняков-Писарев[186], А. И. Ушаков[187]. Формально все судьи имели одинаковый статус, но главную роль играл Толстой. Работу обеспечивали секретарь и шесть канцелярских служащих. Как и Преображенский приказ, Тайная канцелярия рассматривала особо опасные государственные преступления, сочетая функции оперативного, следственного и судебного аппарата. Тайная канцелярия и Преображенский приказ работали параллельно до конца жизни Петра Великого.

В 1718 г. произошли изменения в организации системы внутренней безопасности. Для поддержания общественного порядка Петр учредил в Петербурге должность генерал-полицмейстера, а в Москве – обер-полицмейстера, видя в полиции «душу гражданства», фундаментальный «подпор» безопасности подданных. «Пункты, данные Санкт-Петербургскому генерал-полицмейстеру», можно считать началом правового регулирования розыскной работы. Однако правовое регулирование все же носило фрагментарный характер и затрагивало только центральные учреждения в Петербурге и Москве. Полицейскую службу возложили на солдат столичных гарнизонов. Преступления против государя карались смертью, но в целом наказания были менее жестокими, чем в большинстве стран Европы того времени. Петр I заменил смертную казнь за «малые вины» каторгой; считая, что за беспорядки и преступления надлежит наказывать, он указывал на необходимость по возможности «сберегать» жизнь подданных.

Северная война и измена царевича Алексея стали катализатором для создания в июле 1718 г. в структуре почтового ведомства специального подразделения, занимавшегося перлюстрацией (тайным прочтением) получаемой из-за рубежа корреспонденции. Это было связано с тем, что в некоторые письма, адресованные жившим в России иностранцам, были вложены конверты с посланиями для шведских военнопленных. Карл XII стремился использовать своих попавших в плен солдат и офицеров для получения разведывательной информации и для организации подрывной работы в тылу русской армии. В августе 1719 г. был издан сенатский указ, вводивший регистрацию всех иностранцев, приезжавших для поступления на русскую службу. Сведения о них должны были собираться в Коллегии иностранных дел, которая занималась также выдачей паспортов для выезда из России.

В октябре 1721 г. на торжественном праздновании Ништадтского мира, ознаменовавшего победу России в Северной войне, Петр призвал соратников не успокаиваться на достигнутых результатах. В «Реляции <…> торжества о заключении с короною Швецкою вечного мира» сказано: «Напоминает он (Петр. – Примеч. авт.) им (сенаторам. – Примеч. авт.) о их благополучии, что хотя ныне толь славной и полезной мир Божиею милостию и храбростию своего оружия получили, однакож бы и во время того мира роскошми и сладостию покоя себя усыпить бы не допустили, экзерцицию или употребления оружия на воде и на земле из рук выпустить, но оное б всегда в добром порядке содержали и в том не ослабевали, смотря на примеры других государств, которые через такое нерачителство весьма разорились, междо которыми приклад Греческого государства, яко с собой единоверных, ради своей осторожности, перед очами б имели, которое государство от того и под турецкое иго пришло; також бы и прежния времена и состояние своего собственного Отечества пред очами имели, в котором издревле храбрые люди были, но потом нерадением и слабостию весьма от обучения воинского было отстали»[188]. Таким образом, Петр напоминал приближенным: государство, каким бы сильным оно ни было, обязано следовать латинской поговорке «si vis pasem, para bellum» («хочешь мира – готовься к войне»).

12 января 1722 г. Петр I издал указ о реформировании Сената. 4-й пункт указа гласит: «Надлежит быть при Сенате генерал-прокурору и обер-прокурору, также во всякой коллегии по прокурору, которые должны будут репортовать генерал-прокурора»[189]. Государь возлагал большие надежды на эффективность работы прокуратуры; его воодушевлял пример генерал-прокурора П. И. Ягужинского[190], не запятнавшего себя злоупотреблениями или взятками.

В заключение этой главы скажем несколько слов о создании в конце правления Петра еще одного специального подразделения, ставшего впоследствии гвардейским полком. Для коронации супруги Петра Екатерины Алексеевны (1724 г.) была сформирована конная рота почетного конвоя – кавалергардов (кавалергард – конный охранник; от фр. cavalier – всадник и garde – охрана). Капитаном роты стал сам государь, офицерами числились генералы и полковники, капралами – подполковники, 60 рядовых отобрали из числа самых рослых и представительных обер-офицеров. Этот почетный конвой продолжил традиции рынд Алексея Михайловича. Чтобы подчеркнуть торжественность коронации, кавалергарды были одеты в специально сшитую парадную форму. По окончании коронационных торжеств роту расформировали.

За три недели до смерти Петр занимался составлением инструкции руководителю Камчатской экспедиции В. Берингу. Придворный токарь государя А. Нартов, присутствовавший при этом, впоследствии рассказал, что царь спешил сочинить наставление такого важного предприятия и, будто предвидя скорую кончину, был весьма доволен тем, что завершил работу. В разговоре с адмиралом Апраксиным он вспомнил о своем намерении проложить дорогу через «Ледовитое море» в Китай и Индию. Вероятно, Петр понимал, какие стратегические перспективы открывает этот морской путь.

После смерти Петра Великого в январе 1725 г. в Российском государстве наступила эпоха, названная потом эпохой дворцовых переворотов (вообще, дворцовые перевороты существуют столько, сколько существует власть, но коль скоро историкам угодно так ее называть – согласимся с их мнением). С 1725 по 1825 г. смена верховной власти в России в той или иной мере осуществлялась при силовой поддержке специальных подразделений гвардии. Таковы реалии жизни…

ПОЛЬСКАЯ ИНСТРУКЦИЯ 2-й половины XVII в.

1. Начать с Полтавы, потому что ее жители склоннее других к восстанию против Москвы.

2. Москва плавает в своей крови; это наказание Божие за то, что не помогла ни императору, у которого султан отбирает теперь остальную Венгрию, ни Польше. Царь Федор Алексеевич хотел подать помощь Польше, но бояре не позволили, а потом и жену его, которая носила польскую фамилию Грушевских, отравили, напоследок и самого царя извели и весь род царский истребить хотели, за что Бог и отомстил им жестоко.

2. Разглашать, что Самойлович[191] хочет искоренить козаков и для этого лучших полковников обратил в простые козаки.

4. Если б дело дошло до союза Москвы с Польшею, то не только души христианские из неволи освободились бы и святые места опять процвели, но и весь народ греческий мог бы освободиться.

5. Москва обманула поляков, она причиною, что Каменец погиб, Подолия и Украйна пропали.

6. Польские короли – и покойный Михаил, и нынешний Ян – об одном хлопотали, чтоб Украйна не досталась туркам, а принадлежала бы козакам; и всем известно, что после Журавского мира[192] Хмельниченко[193] был посажен гетманом в Немирове. Но бояре московские всю Украйну по Днепр уступили туркам, испугавшись, что Чигирина не успели удержать и защитить, из-под которого визирь хотел бежать, но Ромодановский[194], несмотря на свою победу, наступать на него не хотел. Этою уступкою Украйны туркам Запорожье заперто и преждевременно должно погибнуть, а потом и имя козацкое пропадет.

7. Опасаться надобно, чтоб войска русские не ударили на Киев и татары не разорили Заднепровья, как скоро узнают о московской смуте.

8. Дума московская не только не хотела воевать против басурман, но даже не позволила королю на деньги нанять козаков, опасаясь, чтоб войско козацкое и народ малороссийский не возвратились к государю предков своих и не возлюбили той вольности, в какой живет Польша.

9. Войску, во всем христианстве славному, надобно вспомнить славу дедов и прадедов, быть в одной мысли с Запорожьем и выбиться из неволи человека негодного и не воинственного. А королевское величество имеет столько разума, благословения Божия и храбрости, что может защитить и народ, который он от младенчества любит и почитает.

10. Духовенству внушать, что в церквах, находящихся под державою королевскою, нет никакой перемены, священникам воздается честь, дань и подводы отставлены, из подданства панов своих духовенство освобождено.

11. Внушать, не лучше ли в Киеве иметь своего главу, как имеет Москва; прежде киевские митрополиты ставили московских, которые теперь патриархами называются: многими столетиями Святая София киевская старше Соборной церкви московской.

12. Не лучше ли видеть власть духовную и мирскую в Киеве, чем искать ее раболепным образом в Москве.

13. Нечего бояться, что старинные паны возвратятся на восточную сторону Днепра: их уже нет в живых, и которые остались молодые, те Заднепровья и Северской стороны не знают.

14. Притом же здесь все имения государственные, только ходили в поместьях, и республика прежних помещиков не даст.

15. Пусть рассудит весь народ козацкий, что им Бог подает отца, что им Бог просвещает разум, отверзает очи и показует путь к вольности.

16. Если надобна будет помощь, пусть знают, что войско польское на конях[195].

ИЗ ТАЙНЫХ СТАТЕЙ, данных ПЕТРУ АНДРЕЕВИЧУ ТОЛСТОМУ 1702 апреля 1

Статьи тайные, по которым, будучи при дворе салтанова величества, столнику Петру Андреевичю Толстому чинить со всяким радением, и наведываться втайне по сим нижеписанным статьям, данным в нынешнем 1702-м году апреля в 1-й день

1. Будучи при салтанове дворе, всегда иметь прилежное и непрестанное, с подлинным присмотром и со многоиспытанным искуством тщание, чтоб выведать и описать тамошняго народа состояние, а паче началнейшие и главные в правлении их и каковыя в том [управлении] персоны будут, и какие у них с которым государством будут поступки в воинских и политических делах, и в государствах своих устроения ко умножению прибылей или к войне тайныя приуготовления и учредителства <… >.

2. О самом салтане, в каком состоянии себя держит и поступки ево происходят, и прилежание и охоту имеет к воинским ли делам или, по вере своей, к каким духовным и к домовым управлениям, и государство свое в покое ли или в войне содержать желает, и во управлении государств своих ближних людей кого над какими делами имеет порознь, и те его ближние люди о котором состоянии болши радеют и пекутца – о войне ли или о спокойном житии и о домовом благополучии, и какими поведениями дела свои у салтана отправляют, чрез себя ль, какой обычай во всех есть государей или что чрез любовных его покоевых.

3. Ис пограничных соседей, которые государства в первом почитании у себя имеют и которой народ болши любят, и впредь с кем хотят мир держать или войну весть, и для каких причин, и с которой стороне чем приуготовляютца и какими способы, и кому не мыслят ли какое учинить отмщение.

4. Доходы государственные, с которых стран и коликим числом в салтанову казну збираютца, и против прежняго ль, как у них до войны бывало, и денгами ль или иными какими платежи, кроме денег, и что всего бывает в году, и ныне ль у них в денежной и во всякой казне доволство ль или пред предками их в чем оскудение и от чего, и впредь ко прибавлению казны какия у них чинятца радения или наипаче ко оскудению належат и попечения о том никакова не имеют. Также особо наведатца о торговле персицкой, как шелком и иными таварами куды вяще торгуют, и кто тот шелк примает, и чрез которые городы идет, морем ли или сухим путем, и которыми месты в турецкие городы болшой привоз тем таваром бывает и коликим множеством.

5. О употреблении войск какое чинят устроение, и сколько какова войска, и где держат в готовности, и салтановой казны по сколку в году бывает им в даче, и по чему каким чинам и порознь, и впредь ко умножению войск есть ли их попечение, также и зачатия к войне с кем напред чаять по обращению их нынешнему.

6. Морской флот (корабли и каторги) какие и многочисленно ль имеют, и флот старой в готовности ль и сколь велик, и сколко на котором корабле и каторге пушек, и каким поведением ныне его держат, с прибавкою ль, и что на том флоте во время войны ратных людей бывает и какие чины порознь, и что им даетца салтанской казны, помесячно или погодно, и вновь к той старой флоте какая прибавка строитца ли и буде строитца, сколь велика та прибавка и на которое море в год та прибавка делаетца, и каков нынешней у них капитан-паша, и к чему вящее склонен, и нет ли особливо предуготовления на Черное море, и наступателно или оборонително предуготовляютца. Конечно, сие со всяким подлинным описать известием и чрез подлинных ведомовцов или верных людей писать почасту о сем состоянии их.

7. В восточных странах все ль дела их идут по их воле, или где есть какая противность от подданных салтанских, или от персян и от иных народов, и в которых местех, и от какова народу, и за что, и каким поведением ту противность имеют, и впредь в том от них каковаго чаять продолжения, и не будет ли в том государству их какой утраты и упадку, или салтан может их усмирить и какими способы, и как они поступают, и лехко ль их то усмирение будет.

8. При салтанове дворе которых государств послы и посланники, и кто из них на время или живут не отъезжая, и в каком почитании кого имеют, и у которого государя дружбы или какой себе прибыли болши ищут, также и к народам приезжим в купечествах склонны ль, и приемлют дружелюбно ль, и которого государства тавары в лутчую себе прибыль и употребление почитают.

9. В Черноморской протоке [что у Керчи] хотят ли какую крепость делать и где [как слышно было], и какими мастерами или засыпать хотят и когда – ныне ль или во время войны?

10. Конницу и пехоту после цесарской войны не обучают ли европейским обычаем ныне, или намеряютца впреть, или по-старому не радят?

11. Городы Ачакаф, Белгород [на Днестре], Кили и протчия укреплены ль, и как: по-старому или фартециами, и какими «мастерами» те городовые крепости утвержены.

12. Бумбардиры пушкари в прежнем ли состоянии или учат внофь, и хьто учат какова народу, и старыя инженеры бумбардиры иноземцы ль или их, и школы тому есть ли?

13. Бумбардирския карабли [или италиански поландры] есть ли?

14. По патриархе Иерусалимском есть ли иной такой же желательной человек? О таких чрез него проведывать и спознаватца.

15. С чюжестранными министры обходитца политично, и к ним ездить, и к себе призывать, как обычай во всем свете у министров, при великих дворах пребывающих; толко смотрети того, чтоб не навести каким упрямством или каким невоздержанием ко умалению чести Московского государства не учинить.

16. Будучи когда в разговорах с министры турецкими, говорить [есть ли в подозрение какое сему быти не чает], чтоб поставить до Киева почту, дабы удобнее ко всякому делу писать скоростию, либо какия ссоры на Украине явятца от каких своеволников, что чрез скорую обсылку удобнее разорватися могут, и наипаче ж всегда бывает от татар наезды тайные и грабеж подданным царского величества; и естли на сие поступят, чтоб быть почте, то писать о том от себя в Киев к губернатору, а указ великого государя к нему о том послан.

17. О запорожцах, какие ссоры ныне явились, и какой грабеж подданным салтановым греком от тех своеволников произошел, и что за сие учинено запорожцом, и какое в том доволство показано, о всем о том дан ему список с того дела подлинно.

Все сие чинить по вышеописанному, проведыва[я] о всем подлинно, и записывать у себя тайно, и о том писать к великому государю с кем верными людми. А буде что нужнейшаго будет, писать с нарочным посылщиком, и держать сие ему у себя тайно под опасением себе великого государя жестокого гнева и смертныя казни.


Статьи, которые подал Петр Андреев сын Толстой, требующие указу, и что на те статьи указу, и о том подписано подо всякою статьею имянно

1. Желаю ведать, есть ли в тех странах верной человек, в котором бы мне полагать надежду о тайных делех, чтоб мне имя ево объявлено было?

Указ. Иерусалимской патриарх, которой и прежде сего во многой верности явился, мочно объявлять и советовать, что и по списком з дел явилось, которые даны ему прежде бывших посланников.

2. Ежели позовет случай с кем чинить разговор чрез переводчика о нужнейших делех, и в том секрете перевотчику Моисею Арсеньеву мочно ли верить?

Указ. Для того дан, а иное что можеш самому говорить.

3. О посылке к Москве тайных писем какову быть состоянию, с кем их посылать, и где и кому велеть отдавать, понеже почты нет, а ездоки до Москвы бывают по случаю и не часто, а когда прилучатца ездоки, и тем иногда в тайностях и поверить будет невозможно, и для того не благоволит ли великий государь учинить почты до Киева явственно, а от Киева под образом купцов или как великий государь укажет?

Указ. Почта до Киева есть, и о том, чтобы пересылать секретно, указы пошлютца, а преж сего чрез кого посылки писмам были, и о том явилось в статейных списках, с которых ему даны для ведомости списки ж. А с нужными делами мочно и нарочно посылать кого пристойно, за что на Москве платить будут, и особливая статья о почте ему дана с тайными статьями.

4. В мирных договорех в 13-й статье положено принять им резидента с подобающею честью против иных резидентов, и мне в приемности и в тамошнем пребывании просить себе порятку и почтения против которого посла?

Указ. Быть и хранить честь государственную против прежняго обычая посла нашего.

5. Ежели начнет в разговорех спрашивать, для чего карабли и каторги и иные суды морские проводят под Таганьрог и вводят в порт, а ныне суть состояния мира, – мне в том какую отповедь чинить?

Указ. Сказать: сие не для чего иного, токмо для опасности от них незапного нападения и для частых премен, которые быть у них в государстве обыкли; а [с] стороны царского величества никогда никаковаго злого начинания не будет. А то зачали прежде учинения миру оныя строить для войны, – и есть ли и опастно, что вы разрывать станете, нам како, спасая себя, не готовить – и для всегдашней от вас опастности, а понеже со всеми у вас есть мир, а есть не малая флота и всегда готовят. Токмо царское величество никогда начинать войны и мир разрушати не будет, которой утвержен нынешними мирными, при помощи Божии, договоры[196].