СКАНДАЛ ВОКРУГ «СВЯЩЕННОЙ ВОЙНЫ» (По материалам М. Сторожева.)

Ровно шестьдесят лет назад началась Отечественная война, названная Великой и потому, что принесла советскому народу великие муки, и потому, что выявила ее великое мужество. Два символа, словно две вехи, отмечают ее начало и ее конец. В первые же дни войны прозвучала песня «Священная война». Она выразила дух народа, поднявшегося на защиту своей родины. И как бы завершением войны стало водружение над рейхстагом знамени — символа того, что народ победил.

Учитель из Рыбинска

Официальная история песни такова. 24 июня «Известия» и «Красная звезда» опубликовали стихи В.И. Лебедева-Кумача «Священная война». На следующий день их прочитал Александр Васильевич Александров, руководитель Краснознаменного ансамбля песни и пляски РККА. Они так потрясли композитора, что он тут же написал к ним музыку.

Удивительно, как быстро была сочинена эта великая песня! Видно, такова сила вдохновения, концентрирующая человеческие возможности. Так Руже де Лиль, «гений одной ночи», за несколько часов сочинил слова и музыку «Марсельезы». Но вот писатель Виктор Суворов, убежденный, что Сталин планировал сам в июле начать войну против Гитлера, в одной из своих книг пишет, что некоторые представители творческой интеллигенции еще зимой получили задание сочинить нечто такое, что воодушевляло бы советский народ на подвиги в скорой войне. В апреле Главное политическое управление рассмотрело некоторые плоды их творчества, и была среди них якобы и «Священная война». Так что вроде бы «гениев одного дня» не получается, песня была готова двумя месяцами раньше.

Но как бы то ни было, 27 июня на Белорусском вокзале перед уходящими на фронт солдатами ансамбль в первый раз спел «Священную войну». Могучая мелодия, исполненные силы слова потрясли сразу, после первого куплета все, как по команде, встали. Песню пришлось исполнить целых пять раз подряд!

Однако нужно с горечью признать, что происхождение одной из самых дорогих реликвий нашей истории небезупречно. Только в 1991 году стало возможным открыто сообщить то, о чем поговаривали уже давно, — имя настоящего автора слов песни. В журнале «Столица» № 6 появилась статья журналиста А. Мальгина, в которой рассказывалось об учителе А.А. Боде, который написал «Священную войну» еще в 1916 году.

Род де Боде прославился своими военными подвигами. В конце XVIII века барон Карл де Боде приехал в Россию. С этого времени российская ветвь протестантских баронов, отказавшись от военной карьеры, посвятила себя труду исключительно мирному.

Александр де Боде, будущий автор песни, родился 22 марта 1865 года в городе Клинцы Черниговской губернии. После окончания в 1891 году филологического факультета Московского университета Александр стал преподавать древние языки в Лифляндии, в гимназии города Аренсбурга. Женился на дочери коллежского советника Надежде Ивановне Жихаревой, приняв перед этим, по настоянию родителей невесты, православную веру.

О том, что молодой преподаватель древних языков довольно успешно справлялся со своими обязанностями, свидетельствует тот факт, что уже в мае 1895 года Александр Боде (частичку «де» он, должно быть, потерял при крещении в православие) получил чин титулярного советника, а через 20 лет стал коллежским советником, что согласно Петровскому установлению о рангах соответствует воинскому званию полковника. Не обделен был преподаватель и наградами: орден Св. Станислава 3-йи 2-й степени, Св. Анны 3-й степени.

В 1906 году А. Боде был переведен учителем русской словесности в Рыбинск, где и встретил начало мировой войны. Эшелоны уходили на фронт под звуки «Боже, царя храни» и «Прощания славянки», а прибывали оттуда с ранеными уже без оркестров. Александр Боде, «русский гугенот», радовался победам русского оружия и тяжело переживал поражения. Именно тогда и родились удивительные строки, которые спустя 25 лет стали словами знаменитой песни. Вот ее первоначальный текст:

Вставай, страна огромная, Вставай на смертный бой
С германской силой темною, С тевтонскою ордой.
Пусть ярость благородная Вскипает, как волна,
Идет война народная, Священная война.
Пойдем ломить всей силою, Всем сердцем, всей душой
За землю нашу милую, За русский край родной.
Не смеют крылья черные Над родиной летать,
Поля ее просторные Не смеет враг топтать!
Гнилой тевтонской нечисти Загоним пулю в лоб,
Отребью человечества Сколотим крепкий гроб.
Вставай, страна огромная, Вставай на смертный бой
С германской силой темною, С тевтонскою ордой.

Но тогда песня так и не была востребована. Возможно, свою роль сыграло то, что жил автор в захолустье, а может, к тому времени в стране уже возобладали антивоенные настроения.

Вот как его дочь Зинаида вспоминает о последних годах жизни Александра Адольфовича, которые он провел в поселке Кратово под Москвой: «Отец стал говорить о неизбежности войны с Германией: «Чувствую я себя уже слабым, а вот моя песня «Священная война» может еще пригодиться». Считая поэта-песенника В.И. Лебедева-Кумача большим патриотом, отец решил послать ему свою «Священную войну». Письмо со словами и мотивом песни было отправлено в конце 1937 г., но ответа не было. В январе 1939 г. отец умер…»

Выходит, поэт-песенник послание от Боде получил. И когда пришел час, выбросил из песни куплет «Пойдем ломить всей силою…», заменив его другим: «дадим отпор душителям всех пламенных идей» (как же без идей-то!), исправил «тевтонской» на «фашистской», «германскою» на «проклятою». И подписал: «Вас. Лебедев-Кумач». Надо сказать, что грешок этот за ним не единственный. Его еще обвиняли в том, что присвоил слова популярного довоенного фокстрота «Маша», записанные жительницей Ялты Ф.М. Квятковской, говорили, что стихи, удивительно похожие на «Москву майскую»(«Утро красит нежным светом…»), были опубликованы в журнале «Огонек» еще до революции.

Но как подумаешь, что мог ведь Василий Иванович написать какой-нибудь свой текст, и тогда это могучее «Пусть ярость благородная вскипает, как волна…» мы никогда бы не узнали и никогда не спели, то даже хочется сказать ему спасибо…

Был еще и Берест…

В Знаменном зале Центрального музея Вооруженных Сил находится самая дорогая реликвия Великой Отечественной войны — Знамя Победы. По официальной версии, его вечером 30 апреля 1945 года водрузили над рейхстагом Егоров и Кантария.

Накануне штурма рейхстага военный совет 3-й Ударной армии утвердил девять специальных знамен, которые были изготовлены по стандарту Государственного флага СССР. Одно из них, знамя за № 5, было передано в 756-й полк 150-й стрелковой дивизии. Атам в 1-мбатальоне и служили сержант Михаил Егоров и младший сержант Мелитон Кантария. Потом эти два имени узнала вся страна. Однако был еще один человек, имя которого по праву должно было стоять рядом с их именами. Это лейтенант Алексей Прокофьевич Берест, заместитель командира по политчасти 1-го стрелкового батальона 756-го стрелкового полка.

Вот что он писал в своем письме в редакцию «Комсомольской правды» в начале 1960-х (письмо тогда не было опубликовано): «Передо мной командованием была поставлена задача возглавить и обеспечить водружение Знамени Победы. В стремительном броске мы ворвались в открывшийся проход центрального входа здания, двери которого были подорваны гранатой. Вэто время при моем участии знаменосцами товарищами Кантария и Егоровым было закреплено армейское знамя № 5 на одной из колонн центрального входа в рейхстаг в 14.30 дня 30 апреля».

Понимая, что знамя, закрепленное на одной из колонн, совсем не то, что знамя, реющее над рейхстагом, Берест около 22 часов вечера того же дня приказывает командиру отделения Щербине отобрать десяток бойцов для переноса знамени на фронтон.

«Товарищи Кантария и Егоров открепили знамя от колонны, и при поддержке огнем мы стали подниматься по винтовой лестнице. Вследствие артиллерийских обстрелов оказалось, что лестница в отдельных местах была разрушена, препятствие нам удалось миновать путем образования живой лестницы: становился я, на меня — товарищ Кантария, а на нас — товарищ Егоров. И в 22.50 наше советское Знамя Победы заколыхалось на фронтоне рейхстага». (Всем известны кадры кинохроники, запечатлевшие взбегающих по ступеням рейхстага солдат, двое из которых затем водружают знамя на фронтоне здания. Но немногие знают, что эти кадры постановочные, и были они отсняты фронтовым оператором не 30 апреля, а 2 мая, когда все бои практически уже отгремели.

Нужно сказать, что подобное случается не так уж редко.

У американцев тоже есть свое Знамя Победы, тоже самое главное, оно было водружено на вершине горы на одном из тихоокеанских островов. Фотография, на которой развевается знамя и стоят те, которые водрузили его, облетела весь мир, сделала солдат национальными героями, а фронтового фотографа миллионером. Потом один из солдат, квакер, покончил жизнь самоубийством, другой, индеец из племени крик, спился. И уже годы спустя выяснилось, что на самом деле весь расчет, который действительно установил знамя, был срезан японской автоматной очередью, но фотограф, не успевший сделать снимок, не растерялся, поставил возле знамени других солдат и сфотографировал их.)

Знамя уже реяло над рейхстагом, но бои в здании продолжались. Около 4 часов утра немцы, выбросив белый флаг, согласились на переговоры, но с офицером не ниже полковника. Тогда в рейхстаге самым старшим по званию был комбат капитан Степан Неустроев. Он принял решение отправить на переговоры лейтенанта Береста — парня крепкого телосложения, настоящего «русского Ивана». Сам же, будучи человеком невысоким и сухощавым, пошел с ним как адъютант. Чтобы скрыть знаки различия, надели телогрейки. Неустроев потом писал в своих воспоминаниях, что Берест предложил немецкому полковнику сложить оружие в обмен на гарантию жизни, но тот огрызнулся, дескать, пусть русские сами сдаются, их, немцев, гораздо больше. Тогда Берест напомнил, что эта беседа происходит не в Москве, а в Берлине, и они не затем пришли в Берлин, чтобы сдаваться. Когда парламентеры вышли в вестибюль, эсэсовец, сопровождавший их, выстрелил в спину Неустроеву, но промахнулся. Тот, резко развернувшись, разрядил в него свой пистолет, и тотчас же началась стрельба. Завязалась рукопашная, Берест уничтожил двух «фрицев», получил несколько ранений, но остался в строю.

В мае 1946-го был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР «О присвоении звания Героя Советского Союза офицерскому и сержантскому составу Вооруженных Сил СССР, водрузивших Знамя Победы над рейхстагом». Звание получили пятеро: капитаны Степан Неустроев и Василий Давыдов, старший лейтенант Константин Самсонов, сержант Михаил Егоров и младший сержант Мелитон Кантария. Береста в этом списке не оказалось.

После войны Берест уехал к себе на родину, в деревню Горяйстеевку Сумской области, там заболел тифом. Его вывезли в госпиталь в Ростове-на-Дону, где он влюбился в медсестру Людмилу, и они поженились. После демобилизации семья вернулась на родину Людмилы, и Берест стал работать в Неклиновском районе начальником отдела кинофикации.

Все это время он писал к высшему военному руководству, просил, требовал восстановить справедливость. Напористость бывшего фронтовика не понравилась. Даи как могло такое понравиться? Установлено, можно сказать, в меди отлито: сержант и младший сержант, русский и грузин, два представителя двух великих народов водружают знамя, ставят точку в войне, все выверено, с эстетикой и с идеологией полный ажур, вобщем, Берест «портил композицию».

В феврале 1953 года Берест был арестован. Но, поскольку предъявить какие-либо обвинения было трудно, Береста спровоцировали. Следователь сказал: «Надо еще разобраться, где ты был во время войны, может, за чужими спинами отсиживался!», и фронтовик не сдержался. Схватив обидчика вместе с креслом, он выкинул его со второго этажа. Итог — статья за хулиганство. Только через два с половиной года вернулся Берест домой, стал работать на «Ростсельмаше».

3 сентября 1970 года, в 49 лет, Алексей Прокофьевич Берест погиб, спасая ребенка из-под колес поезда. Его имя все еще оставалось под запретом. Только в киноэпопее «Освобождение» он впервые появился на экране — роль молодого лейтенанта сыграл Эдуард Изотов, внешне удивительно похожий на героя, штурмовавшего рейхстаг.

И тогда же Неустроев узнал от одного крупного военачальника, почему в списке награжденных не было Береста. Оказалось, что так решил маршал Жуков, который недолюбливал политработников.

Разница все же есть

Так ли все это важно? Ведь, слава богу, песня и поныне высекает слезы. И чувство той великой гордости, которое охватило весь советский народ, когда над рейхстагом взметнулось наше знамя, живо и сейчас. Не все ли равно — Боде или Кумач, двое их было или трое? Для справедливости слов «не все ли равно» не существует. И потому в длинном списке тех, благодаря которым мы выстояли в великой страшной войне, должны быть и они — «русский француз» Александр Боде, и «русский украинец» Алексей Берест.