Глава 12

Шанаги некоторое время стоял, пока до него дошло, что лошади принадлежали не тем людям в салуне, а кому-то другому. Но если так, то чьи же это лошади?

Он посмотрел на отпечатки копыт. Следы подков одной из лошадей напоминали отпечатки, увиденные им у родника, где встречались неизвестные всадники.

Повернувшись, он зашагал обратно. Если лошади принадлежали людям из салуна, они еще находились в городе… Никто из города не выезжал, потому что в этой открытой всем ветрам местности невозможно незаметно приехать и уехать, исключая темное время суток.

Он подумал и вернулся к Гринвуду.

— Вы знаете кого-нибудь из этих людей? — спросил он владельца салуна.

Гринвуд пожал плечами. — Они мне незнакомы, Том. В ту же секунду, как они вошли, я понял, что неприятностей не избежать. Человек моей профессии хорошо разбирается в таких делах.

— Моей — тоже.

— Ты действовал так, словно знал, что делаешь.

На этот раз пожал плечами Шанаги. — Я с 16 лет работал вышибалой в барах Бауэри, а там ребята крутые. Я прошел через это пару сотен раз.

— С оружием?

— Иногда с оружием. Но чаще с дубинками или перьями… то есть ножами. Первым надо брать самого подлого. После этого остальные теряют к этому интерес. Этот ковбой, — добавил он, — начал бы ссору, а двое других пристрелили бы меня.

— Даже Риг Барретт не сделал бы лучше.

Шанаги посмотрел на Гринвуда. — Нет? Ну, может быть и сделал бы. Он наверняка бы уже во всем разобрался и знал, кто за этим стоит.

— Ты думаешь, есть такой человек?

— Рассудите сами. Эти ребята не из города. Ограбление планировалось не в городе. Ригу это было известно. Так откуда же бандиты узнали, что придет крупная сумма денег? Или их собрал кто-то из местных, или они получили информацию из банка, который посылает деньги.

— Жаль я не видел тех лошадей, — задумчиво произнес Гринвуд.

— Почему?

— Я бы узнал, чьи они. Черт побери, Том, любой на Западе знает лошадей.

Шанаги неожиданно выругался. — Дьявол! Это, должно быть, то, что имел в виду Карпентер!

— Что имел в виду?

— Недавно он сказал, что для человека с востока все лошади одинаковые, или что-то вроде этого. По-моему, он узнал лошадь, на которой ехала та молодая женщина.

— Ты ведь не думаешь всерьез, что она к этому причастна? Она же леди.

— Всем хочется иметь много денег, и мне встречалось несколько хорошеньких хладнокровных леди. Я видел их на петушиных и собачьих боях. Это были настоящие приличные леди, они наслаждались каждой секундой кровавого зрелища.

Шанаги снова вышел на улицу. В эту минуту он пожалел, что у него нет друга. Он пожалел, что не может поговорить с Маккарти или Стариком Моррисси или с тем ветераном, который научил его пользоваться револьвером. Ему нужен человек, с которым мог бы поделиться мыслями, однако Том не имел понятия, можно ли положиться на местных.

Шанаги подумал о Холструме, но владелец магазина был человеком спокойного, флегматичного склада и вряд ли помог бы ему.

Карпентер?.. Он повернул в сторону кузницы, и тут до него дошло, что оттуда давно не доносится звона молота.

Он ускорил шаг и увидел у кузницы незнакомую женщину. Она повернулась и посмотрела в его сторону, прикрыв ладонью глаза от солнца.

— Вы Том? — спросила она, когда он подошел. — Я миссис Карпентер.

— Я ищу вашего мужа.

— Я тоже. Я принесла ему перекусить, а его здесь нет. Горн почти холодный. Не представляю…

— Куда он может пойти?

— Может быть к Гринвуду? Он говорил, что надо с ним побеседовать. Она помолчала. — Шериф, вы не посмотрите в салуне? Леди неприлично показываться в таком заведении.

— Он не у Гринвуда. Я только что оттуда.

— Шериф, мне страшно. Это на него не похоже. Он… он такой пунктуальный человек… во всем. Если бы он куда-нибудь собрался, он бы меня предупредил.

— Мэм? Карпентер говорил что-нибудь о лошадях? Я хочу сказать, он говорил что-нибудь о лошади, которую недавно узнал?

— Нет… нет, я не помню. Он ходил озабоченный, а это на него не похоже. Мне кажется, что-то его волновало.

— Нас всех что-нибудь волнует, мэм. Всех. — Шанаги помолчал, потом продолжил: — Мэм, вы можете мне помочь.

Жена Карпентера была приятной, симпатичной женщиной. Если бы кто-то спросил ее, чем она занимается, она бы ответила "домохозяйка" и была бы горда этим.

— Вы знаете жителей этого города, а я здесь еще чужой. Во всяком случае, женщины более восприимчивы. В городе что-то происходит. По-моему, кто-то хочет украсть деньги, которые привезут в город для уплаты за скот и расчета с ковбоями. В банде собрались чужие люди, но мне кажется, что в деле замешан кое-кто из горожан. В таком маленьком городе мало секретов, и я просил бы вас подумать над тем, что я сказал. А пока я поищу вашего мужа. Если он вернется, дайте знать Гринвуду.

— Вы ему доверяете? Он же владелец салуна.

— Я никому не доверяю. Даже вам. Но по-моему, Гринвуд честный человек.

— Многие честные люди соблазняются деньгами. Для кого-то их нужно побольше, для кого-то поменьше, вот и вся разница. Последний год муж работал очень много и заработал семьсот долларов. Это достаточно хорошо. Вряд ли мистер Холструм или мистер Гринвуд заработали больше, поэтому я представляю, что такое двести пятьдесят тысяч долларов.

— Мэм? Большую часть своей жизни я общался с преступниками, но честные люди, которых я знал… Не думаю, чтобы кто-нибудь их них продался даже за большую цену. Мне не верится, что ваш муж польстился бы на нечестные деньги.

Она хотела повернуться, но задержалась.

— Шериф, кто та молодая женщина, что живет в отеле? Она часто ездит верхом.

— Она говорит, что ищет землю под ранчо. Они с отцом хотят купить здесь землю. — Он помолчал. — Но живет она не в отеле.

— Не в отеле? А где же?

— не имею понятия, мэм. Она всегда аккуратна, ее одежда не пыльная, всегда свежая и чистая. Но живет она не в отеле.

Холструм стоял за прилавком своего магазина. Он, близоруко щурясь, посмотрел на Шанаги и улыбнулся. — А вы зашли в мой магазинчик, шериф? Что я могу для вас сделать?

— Я ищу Карпентера.

— Карпентера? Нет, по-моему, сегодня я его не видел. — Он махнул рукой. — Но кто знает? Мы видимся часто, а один день так похож на другой. Он не в кузнице?

Шанаги покачал головой. Ему нравился магазин и приятный запах сухих продуктов, ветчины, свежеотрезанных кусков жевательного табака, новой кожи седел и уздечек и кофе из кофемолки.

— Иногда, шериф, мне кажется, что вы слишком уж беспокоитесь. Когда придут люди Паттерсона, поговорите с ним, может быть он вас послушает.

— Может быть. — Том выглянул в окно на пустынную улицу. Дунул ветер, закрутил пыль, затем осторожно опустил ее на дорогу. Шанаги подошел к огромной круглой головке сыра под стеклом, поднял ее и, отрезав для себя кусочек с края, подошел обратно к прилавку.

— Наверное мне надо уехать в Нью Йорк, — пробормотал он. — С тех пор, как я здесь появился, думаю не о себе, а о других. Я становлюсь мягкотелым.

— Наш городок маленький, — согласился Холструм. — И развлечений маловато.

— Откуда вы родом, Холструм? Из такого же городишки?

— С фермы, — ответил тот. — На ферме я родился. На ферме жил. Я работал, много работал — утром, днем и вечером, и всегда думал о местах, где живется лучше, чем на ферме. Думал о женщинах, о мягких, теплых, прекрасных, надушенных женщинах. На ферме я не видел таких женщин. Моя мама умерла прежде, чем я запомнил ее лицо. Остались одни мужчины. Отец заставлял нас работать. Мы только и делали, что работали.

— Поэтому вы перебрались на Запад?

— Я работал на барже, потом приехал в Чикаго и опять работал. Скопил немного денег. Я всегда обращал внимание на обеспеченных людей и всегда им завидовал. Я старался попасть туда, где бывали они, и смотрел на них. Это богатые люди. Их женщины мягкие и теплые, и когда они выходили из карет и проходили мимо меня, я чувствовал запах их духов. Поэтому я сказал себе, что когда-нибудь…

Он прервал себя. — Мальчишеская глупость, вот что это. Теперь у меня есть хорошее дело. Скоро я буду богатым человеком.

— Что случилось с фермой? И вашими братьями, которые там остались?

Холструм пожал плечами. — Отец умер. Ферму поделили на пятерых. А братья мои хорошо преуспели. У одного магазин, как и у меня. У другого банк.

Шанаги доел сыр. — Если бы вы остались, то могли бы стать банкиром. Но вы бы не увидели всего этого. — Он взмахнул рукой.

Холструм пристально посмотрел на него. — Мне все это не нравится. Когда-нибудь я открою большое дело в большом городе. Вот увидите.

Шанаги усмехнулся. — И быть может найдете надушенную женщину… или уже нашли?

Холструм опустил голову и взглянул на шерифа поверх очков. С минуту он смотрел на Шанаги, потом покачал головой. — Когда-то я думал, что встретил такую женщину. Ей захотелось пойти в какое-нибудь приличное место, поэтому я надел свой новый черный костюм и отвел ее в ресторан. Мы ели и разговаривали, не помню о чем — много о вещах, о которых я не имел ни малейшего представления. — Холструм помолчал. — Я никуда ее больше не водил. А ужин, — добавил он, — стоил столько же, сколько я зарабатывал за неделю. Один ужин! Когда-нибудь будет по-другому. Я буду часто ужинать в ресторанах и не думать о цене. У меня будет много таких женщин, и они не будут плохо обо мне думать.

— А та подумала плохо?

— Я никогда ее больше не видел. Когда я приходил, мне говорили, что ее нет дома. Или что она "не принимает".

— Не повезло, — сказал Шанаги. — Это может случиться с каждым. — Он подумал о Джейн Пендлтон. Каким же дураком был Холструм! Но с ним так не выйдет. Ни за какие коврижки! Он не даст сделать из себя дурака.

К ужину весь город знал, что Карпентер исчез. Все лошади были на месте. Седло висело на месте. Револьвер, винтовка, ружье — все было на месте. Но Карпентера не было.

Когда Шанаги вошел в ресторан, судья сидел за одним из столиков. Том запомнил его с того самого вечера, когда какой-то человек пришел сказать, что Риг Барретт не приехал. Увидев Шанаги, судья кивнул и протянул руку. Шериф? Я судья Макбейн. То есть судья по необходимости. Когда-то в Иллинойсе я действительно был судьей, а здесь — всего лишь адвокат, пытающийся заработать себе на жизнь.

— Нам нужен судья, и нам нужен суд. Ближайший суд — в нескольких милях отсюда.

— Наверное вы правы. Иногда я думаю, что чем меньше законов, тем лучше. Мы, американцы, любим жить по заведенному порядку, хотя другие нации о нас другого мнения.

Макбейн был небольшим, коренастым мужчиной с выпирающим животиком и густыми усами, закрывавшими верхнюю губу и большую часть нижней. Жилет пересекала массивная золотая цепочка, на которой в качестве брелков висели золотой самородок и лосиный зуб. — Я слышал, пропал наш кузнец?

— Ну, его не видно. Но в городе не исчезло ни одной лошади.

Судья пригладил указательным пальцем усы, вначале справа, потом слева.

— Он ко мне заходил, — сказал как бы между прочим судья. — Утверждал, что лошади тех людей, которых вы привязали на улице, исчезли.

— Да.

Судья Макбейн взглянул своими слегка выпуклыми глазами на Шанаги. Мне кажется, — продолжил он тихим голосом, — что шериф, разыскивающий пропавшего человека, должен осмотреть каждую конюшню в городе. Если он не найдет Карпентера, то может найти этих лошадей. Их клеймо ему что-нибудь да скажет.

Шанаги вспыхнул. — Конечно! — Он с сожалением покачал головой. — Для меня это дело новое, судья, но почему же я сам не додумался до такой простой вещи?

— У меня постоянно получается так же, — с улыбкой ответил Макбейн.

Шанаги неожиданно встал. — Судья? Вы меня извините?

Позже он подумал: "Как это я вспомнил, что нужно извиниться?"

Шанаги не подозревал, что в городе так много конюшен, но там где много ездят на лошадях, должно быть место, где их держать.

В девятой по счету конюшне, стоявшей возле заброшенного кораля, Шанаги обнаружил свежий навоз и денники, где недавно стояли лошади. Теперь их не было.

Он уже поворачивался, чтобы уйти, когда заметил носок ботинка. Он виднелся из-под кучи сена, которым второпях закидали труп.

Том Шанаги знал, кого найдет еще до того, как разворошил сено.

Карпентера.