• О, как молодость прекрасна![251]
  • Кто был сначала — человек или курица?
  • Говорите мне «ты», мне всего пятьдесят!
  • Мамочка, что такое «брат»?
  • Сумасшедший ученый решил меня клонировать
  • Евгеника — не точная наука
  • Древние хроники 2090 года
  • Как подготовиться к безмятежной кончине
  • ВЕЛИКОЛЕПНЫЕ СУДЬБЫ ПРОГРЕССА[250]

    Прогнозы на третье тысячелетие

    О, как молодость прекрасна![251]

    Согласно Книге Бытия (1:32), Адам жил 930 лет, а Ной только 500 (но он пил). Кроме этих недостаточно надежных сведений, на нас повлиял еще и образ Солона, который дожил до 80 лет, поэтому нами и владеет убеждение, что в древних обществах имела место геронтократия. Были, конечно, в истории человечества великие старики (Катон Цензор, Софокл, Тициан, Кант, Верди, Шеллинг или Моне), но им повезло. Платон умер в 80 лет, а вот Аристотель — в 62.

    Оставим в стороне тех, кто умер насильственной смертью, как Катон Утический, Цезарь, Цицерон, Сенека, Иисус, апостолы Петр и Павел, Джордано Бруно или Робеспьер, ибо не можем же мы ввести в статистические данные продолжительности жизни младенцев, избиение которых устроил Ирод. Когда нужно припомнить людей, проживших короткую, но яркую жизнь, на память обычно приходят Александр Македонский (33), Моцарт (35), святой Луиджи Гонзага (23). Добавив Рембо и Леопарди, мы, возможно, совершим ошибку, ибо первый дотянул до 37 лет, а второй аж до 39, а это, как мы увидим, для тех времен было немало. Но если мы возьмем других деятелей, которые создали великие творения и тем самым превзошли свой век, а значит, в наших глазах должны бы представляться долгожителями, то результаты окажутся впечатляющими.

    Возьмем ряд имен чуть ли не наугад: Байрон (36), Беллини (34), Шарлотта Бронте (39), Эмили Бронте (30), Энн Бронте (29), Ван Эйк (46), Вермеер (43), Гоголь (43), Годзано (33), Гольбейн (46), Т. Э. Гоффман (46), Гуго Сен-Викторский (45), Екатерина Сиенская (33), Караваджо (39), Катулл (33), Китс (26), Клейст (34), Корреджо (45), Кретьен де Труа (48), Лермонтов (27), Лоренцо Великолепный (43), Луини (47), Людовик XIII (42), Мазаччо (27), Мопассан (43), де Мюссе (47), Новалис (29), Парацельс (48), Паскаль (39), Рафаэль (37), Ричард Львиное Сердце (42), Дунс Скотт (43), Спиноза (45), Гаспара Стампа (31), Стивенсон (44), Иджино Уго Таркетти (30), Феодора (48), Филдинг (47), Филипп Красивый (46), святой Фома (49), Фосколо (49), святой Франциск Ассизский (44), святой Франциск Ксаверий (46), Шелли (30), Шопен (39).

    В возрасте от 50 до 53 лет Менандр завершает свою комедию, Ришар Сен-Викторский — „Preparatio animi ad contemplationem“[252], Наполеон — свое заточение, и вместе с ними уходят со сцены Сципион Африканский, Август, Вергилий, Валла, Изабелла Католическая, Верроккьо, Мольер, Шекспир, Везалий, Tacco, Лессинг, Жозефина Богарнэ, Доре, Фихте, Доницетти, Бальзак, Кавур, Рикардо, Гофмансталь, Верлен.

    Иван Грозный и Ленин перестают грозить миру в 54 года; тогда же Декарт перестает сомневаться, а Альфиери — желать. Саладин, Кальвин, Колумб, Васко да Гама, святой Франциск Сальский и Стерн с Элизабет Баррет Браунинг дотягивают до 55 лет.

    Данте, Фридрих II, Людовик IX Святой, Мондино ди Лиуцци, Генрих VIII, Тасман, кавалер Марино и Малларме живут до 56 лет. Гораций, Авиценна, святой Бонавентура, Дюрер, Виттория Колонна, Тарталья, Ришелье, Бетховен и Пасколи достигают 57-ми. 58-летний рубеж преодолевают Тит Ливий, святой Амвросий, Филипп Август, Макиавелли, Карл V, Маттео Риччи, Виктор-Эммануил II. В 59 лет колокол звонит не только по Джону Донну, но и по Гвиттоне д'Ареццо, Оккаму, Ариосто, Кеплеру, Монтеню, Рабле, Жоржу де ла Туру, Мазарини, Кромвелю, мадам де Лафайет, Гейне, Стендалю и Флоберу.

    Почтенными старцами в возрасте от 60 до 65 лет, месяцем больше, месяцем меньше, сходят в могилу Демосфен, Перикл, Аристофан, Магомет, Боккаччо, Фичино, Лютер, Расин, Рубенс, Рембрандт, Мильтон, Руссо, Гегель.

    Все мы пребываем в убеждении, будто в первой половине нашего, XX века средняя продолжительность жизни немного увеличилась, но вот вам Радиге (20), Модильяни (36), Кафка (41), Пруст (51), Джойс (59).

    Итак, до недавнего времени люди умирали очень рано и достигали славы в молодые годы. Не старики, а скорее молодые обладали властью. А в наше время у власти стоят люди в возрасте от 70 до 90 лет. Наши молодые, если им повезет, придут к власти в такие лета, когда императоры, мыслители, художники и святые прошлых веков были уже мертвы. Война никогда не поддерживала равновесия, ибо, как правило, в боях погибает больше молодежи, чем стариков; и на бомбардировки уже положиться нельзя — кажется, будто бомбы поумнели и больше никого не убивают; с другой стороны, девяностолетние старцы, пребывающие у власти, отсиживаются в таких местах, куда бомбы, умные ли, дуры, не падают.

    Mundus senescit[253], говорили древние — и умирали в 40 лет. Сегодня средства массовой информации напоминают всем, в том числе и дряхлым старцам, о том, как молодость прекрасна, и молодежь начинает ценить это долгое ожидание. Juventus senescit[254].

    1991

    Кто был сначала — человек или курица?

    В позапрошлом номере «Эспрессо» читатель Франко Тасси высказывает свое мнение по поводу двух последних «картонок», которые я посвятил охране окружающей среды, вступив в полемику с утверждениями радикалов от экологии: ради того, дескать, чтобы спасти планету, не жалко и уничтожить человеческий род. Я говорил о разумной экологической доктрине, согласно которой Homo Faber (создание, по самой природе своей преобразующее Природу) по меньшей мере такое же детище Великой Матери-Земли, как и морская корова. И теперь Франко Тасси задается вопросом, на самом ли деле желала Мать-Земля появления Homo Faber.

    Первая гипотеза состоит в том, что Земля — всего-навсего саморегулирующаяся система, не имеющая воли, не знающая намерений и целей. Тогда все происходит по той же схеме, по какой образуются кристаллы снега, или, благодаря лавинам, моренам и оползням, формируются горные хребты. В таком случае все, что происходит на Земле, — это факты, сами по себе не хорошие и не плохие, истребляет ли Земля динозавров или порождает Homo Faber (он-то после и выработает оценочные суждения). Но тогда, если Homo Faber будет по-прежнему производить углекислый газ и уничтожит вместе с окружающей средой свой собственный вид, это тоже будет всего лишь фактом, как и то, что за какие-то несколько тысячелетий деревья вырастут вновь и Земля опять обретет равновесие — только без нас. Не о чем беспокоиться, давайте загрязнять и дальше, Земля как-нибудь выпутается.

    Можно также считать, что Земля — некое божество, имеющее собственные цели. И тогда, если Homo Faber появился на свет, значит, она этого хотела, а раз так, то должна добиться равновесия, сотрудничая с ним. Правда, можно также полагать (и многие религии это исповедуют), что речь идет о божестве, которое все еще должно считаться с присутствием Зла. Но Зло (в нашем случае Человек) или допускается Богом, чтобы подвергнуть испытанию им сотворенный мир, или было создано неким Антибожеством (дьяволом или гадким Демиургом — но вновь возникает ужасный вопрос: как божество позволило такому свершиться), или само божество, подточенное внутренней диалектикой, породило как Добро, так и Зло. Во всех этих случаях Великая Мать-Земля (как и божество других религий) несет ответственность за метафизическую каверзу, которая ее подтачивает. Земля должна считаться с человеком потому, что или сама пожелала этого, или это допустила, или же человек, нарушая мировую гармонию, является ее частью.

    Но если Человек воплощает в себе Мировое Зло, любопытно, что проект искупления (и ясного, блистательного знания о том, как спасти Землю) нам преподносят радикалы от экологии, которые — тоже люди, а значит, представители Зла. Почему мы должны им доверять?

    В действительности забота об окружающей среде — типичный плод человеческой деятельности. Именно чувствительность (и угрызения совести) Homo Faber порождают идею почтения к планете. Животные ничего не почитают. Пока на острове водятся кролики, лисы их едят, не заботясь о том, что, когда кролики будут истреблены, все они погибнут от голода; а когда почти все лисы вымрут, немногие выжившие кролики в полном благополучии снова начнут блаженно плодиться и размножаться, знать не зная о том, что тем самым они готовят обильную пищу для оставшихся лис, которые дадут начало новому циклу.

    Но экология и не общечеловеческий идеал, а скорее христианский: язычников он мало заботил. Первобытные племена не заботятся об экологии, они разоряют природу. Уважение к другим видам — христианское, францисканское чувство. Его разделяют и те, кто францисканцами не является, когда к нему прибавляется порожденная здоровым эгоизмом забота о сохранении вида.

    Но и сознательная забота о сохранении вида — плод человеческой деятельности.

    Экология — не более чем способ, с помощью которого человеческий род пытается увязать права окружающей среды со свойственной человеку предрасположенностью эту среду изменять, и цель ее — добиться разумного равновесия. Когда Франко Тасси приводит как пример ложной филантропии отказ заняться лесами, поскольку сначала нужно подумать о рабочих, я с ним согласен: такое поведение неразумно. Однако неразумным было бы и прекратить исследования, направленные на борьбу с раком или СПИДом, потому, что спасение китов — более неотложная задача.

    1992

    Говорите мне «ты», мне всего пятьдесят!

    Как-то раз я представил другу-профессору сына еще одного моего приятеля. У них завязалась беседа, и в какой-то момент пожилой ученый сказал молодому человеку: «Извини, что я непроизвольно стал говорить тебе „ты“». «Да что вы, — отвечал тот, — мне только двадцать пять!» Этот эпизод меня поразил. Если бы в мои двадцать пять какой-нибудь незнакомец вздумал, не будучи при этом духовным лицом, обращаться ко мне на «ты», я бы посмотрел на него очень косо. И не только в двадцать пять лет, но и, допустим, в восемнадцать. Переходя от детских штанишек к мужским брюкам, мы уже получали право обращения на «Вы». Что уж говорить о двадцати двух годах — времени окончания университета. Даже старый друг семьи говорил: «Теперь мне надо называть вас Доктором…». И мы, гордясь своей зрелостью, отвечали с напускной скромностью: «Ну что вы, зовите меня как прежде…»

    В другой раз, в Бостоне, я участвовал в диспуте с Марвином Мински[255]. Нас попросили поговорить о XXI веке, и мы развлекались, выдвигая различные гипотезы. Мински заметил, что одной из наиболее характерных примет следующего тысячелетия станет рост продолжительности жизни. Можно предположить, что постепенно она сместится к двумстам годам. Это создаст множество проблем: ведь в возрасте между 80 и 200 годами мы, возможно, окажемся подвержены каким-то новым, еще неизвестным болезням, с которыми придется мало-помалу учиться бороться. Задача нелегкая, несколько миллиардов падут жертвами, но в конце концов наши правнуки добьются успеха.

    Я в свою очередь заметил, что человеческое существо ста пятидесяти лет от роду, если оно сохранит свой интеллектуальный запас, будет обладать опытом, несоизмеримо бoльшим по сравнению с нынешним, и на фоне наших правнуков Солон, этот вошедший в поговорку мудрец, покажется неопытным юнцом. Значительно дольше станет период отрочества, которое у всех живых существ длится от младенчества до освобождения из-под родительской опеки. У котенка он занимает несколько месяцев, у других животных — еще меньше. Отрочество человека длилось всегда заметно дольше, но — в зависимости от типа цивилизации — можно говорить о возрастном промежутке от двенадцати до шестнадцати лет. Потом обряд инициации, и ты взрослый.

    За две тысячи лет, отделяющие времена Древнего Рима от моего поколения, постепенно произошло одно изменение — более заметное для правящих классов, чем для бесправных. Учитывая время, проведенное «на стоянке» в университете, можно сказать, что финишная ленточка перехода во взрослое состояние сместилась от четырнадцати к двадцати пяти годам. Соответствующим образом сместился и момент наступления детородного возраста, то есть супружества и ответственного заведения детей. А все потому, что удлиняется средняя продолжительность жизни родителей. Если в 50 лет человек считается стариком, то в 14 лет он считается взрослым: его жизненный опыт к этому времени уже вполне достаточен. Ясно, что в обществе, где никому не в диковинку родители, доживающие до восьмидесяти и даже девяноста лет, молодому человеку, чтобы набраться необходимого опыта, нужно дать время по крайней мере до тридцати. Вот почему, как только начиная со второй половины XX века резко, на десятилетие, увеличилась продолжительность жизни, университеты оказались полны тридцатилетних «ребят», которые еще не помышляют о потомстве.

    Вообразим теперь себе человечество со средней продолжительностью жизни в 150 лет. Обряд инициации в этом случае сместится к пятидесяти годам. «Извини, что обращаюсь на „ты“». — «Ну что вы, мне всего пятьдесят…» Но ведь хорошее питание (которое позволяет нынешнему подростку быть выше и крепче своих сверстников столетней давности) ничуть не затруднит и не замедлит полового созревания: люди будут и дальше начинать свою сексуальную жизнь подростками, и попробуй уговори их не заводить детей до пятидесяти. Таким образом, мы столкнемся с феноменом безответственного отцовства и материнства — точно так же, как сегодня множество тринадцатилетних девчушек заводят детей, и обществу, разумеется, приходится заботиться о воспитании этих детей, о которых матери (и отцы) не могут позаботиться как следует, потому что они сами еще дети. В обществе, в котором несовершеннолетние тридцати и сорока лет будут заводить детей, государству придется вмешиваться, забирая потомство под свой контроль и помещая в детские учреждения. Хорошенькая перспектива: увеличение продолжительности жизни может привести к диктаторскому контролю и воспитанию на манер спартанского.

    1993

    Мамочка, что такое «брат»?

    В рубрике неожиданной статистики в «Сетте» (приложении к «Коррьере дела сера») за 25 мая Джорджо делл'Арте[256] привел некоторые данные.

    Итак, из-за постоянного падения рождаемости к 2030 году число итальянцев сократится с 18 до 11 миллионов, и, чтобы компенсировать сокращение численности населения, потребуется по меньшей мере 300 000 иммигрантов в год. Адресую эти данные партиям, озабоченным чистотой нашей расы. Будем, однако, надеяться, что их приверженцы не начнут, дабы уменьшить зло, размножаться с невиданной скоростью, ибо не знаю, нужна ли нам такая чистота.

    Но даже с учетом притока иммигрантов, если годовой прирост в 2150–2200 человек останется прежним, итальянцы исчезнут с лица земли. Их заменят люди всяких цветов кожи; мы окажемся более-менее в той же ситуации, что и Римская империя перед ее крахом; возможно, какая-нибудь волна сарматов или ряд поощрительных мер для привлечения гренландцев приведут к тому, что появится новое население, стоящее в очередях и платящее налоги. Вероятнее всего, полуостров станет перевалочным пунктом, через который будут постоянно проходить, нигде не задерживаясь, человеческие толпы.

    Но вернемся к статистике: поскольку на других континентах ритм рождаемости удерживается на постоянной отметке, в 2025 году в мире будет насчитываться два миллиарда сорок два миллиона человек в возрасте от двенадцати до двадцати четырех лет. В большинстве своем это будут meninhos da rua — уличные мальчишки, обитатели бидонвилей. В следующем веке 80 % городского населения Африки будет состоять из молодежи; в азиатском мегаполисе молодых будет 23 %, а в южноамериканском — 21 %. Думаю, в каждом из этих мегаполисов будет никак не меньше шестидесяти миллионов жителей: из-за загрязнения окружающей среды наконец-то сократится число стариков.

    Не следует рвать на себе волосы: как исчезли этруски, так исчезнут и итальянцы. Уже давно говорят, что нужно быть готовыми к цветной Европе; подлинная проблема состоит в том, пойдут ли эти неевропейцы учиться в Сорбонну и Оксфорд (не станем забывать, что святой Августин тоже был африканцем); если же, скажем, Сиена превратится в большую деревню, где китайские подростки станут палить почем зря в конголезских подростков, это будет очень плачевно (для Сиены, для китайцев и для конголезцев).

    Я отношусь к тем, кто считает, что сдержать взрыв рождаемости можно только с помощью мудрой воспитательной политики. Вера многих в божественное провидение не утешает меня. И поскольку прелесть этой планеты состоит также в культурных и этнических различиях, контроль над рождаемостью должен пониматься и в позитивном смысле; я хочу сказать — между мыслью о том, что итальянцы должны распространиться по всему миру и завоевать его, и убеждением в том, что не случится ничего страшного, если они исчезнут, должна быть какая-то середина: может быть, стоило бы сохранить некоторые особи (пусть должным образом смешанные с пришельцами). Именно поэтому и следует воспитывать разумный, ответственный подход к продолжению рода.

    Но и эти решения могут привести к любопытным, если не сказать драматическим, последствиям. На прошлой неделе один мой друг рассуждал о том, что могло бы произойти (вернее, несомненно произойдет), если бы весь мир присоединился к чрезвычайной мере, принятой китайцами: каждая пара может иметь только одного ребенка. На первый взгляд это кажется разумным: один новый итальянец, один новый конголезец, один новый индиец и так далее. Тогда более или менее сохранились бы современные пропорции (албанцев так и осталось бы меньше, чем японцев), и, возможно, пространства и еды хватило бы на всех. Но — внимание! Через два-три поколения утратили бы всякий смысл такие слова, как брат, сестра, дядя, тетя, кузен, кузина. Бог с ними, с кузенами, обойдемся и без дяди с тетей, но отдаем ли мы себе отчет в том, что для мальчика середины следующего тысячелетия потеряет значение такое понятие, как братство? Его, конечно, заменят каким-нибудь другим (может быть, объясняя Евангелие, учитель будет говорить, что мы должны любить друг друга, как соседи по дому, или товарищи по школе, или пассажиры одного и того же мегаавтобуса), но будет ли эта замена полноценной?

    С другой стороны, какой смысл будет иметь слово братство для того, кто дерется за кусок хлеба с пятнадцатью братьями, может быть даже не узнавая их, брошенных родителями на произвол судьбы в городе, где ресурсов хватает на десятую часть населения? В обоих случаях, иметь ли в виду недостаток или излишек, в перенаселенном мире потеряют всякое значение понятия «племя», «группа», «семья».

    Если только провидение, или природа, не вмешается, чтобы восстановить равновесие, наслав заразу посильнее или затяжную войну с обилием человеческих жертв. Это, во всяком случае сейчас, кажется вероятнейшей и ближайшей перспективой.

    1995

    Сумасшедший ученый решил меня клонировать

    Вот уж больше недели, как Долли[257] побивает Валерию Марини[258]. Но ведь и событие это (во всяком случае, в его символическом смысле) означает коренной перелом в развитии человеческого рода, но меньшей мере такой же, как появление первых кремневых орудий, и возможности, которые оно открывает, затрагивают не только верующих, но и всех, кто задается вопросами, что такое жизнь и человек и есть ли пределы научного познания. Мне и в голову не приходит поднимать столь колоссальные проблемы в моей «картонке». Но меня поражает научно-фантастический уклон, какой принимает дискуссия. Кажется, будто клонирование воспринимается как воссоздание абсолютного двойника того или иного индивидуума, в том смысле, что, если бы клонировали Берлускони, перед нами встала бы двойная проблема несоответствия занимаемой должности; а если бы клонировали Проди, мы имели бы двух председателей совета, рвущихся в Европу и создающих двойную проблему Бундесбанку.

    Хотя сама техника и новая, но вообще-то клонирование человека — не более чем очередная попытка осуществить задуманное нацистами, а именно производить путем продуманного скрещивания только высокие, белокурые, здоровые и крепкие особи, чтобы создать из них армию сверхчеловеков. С одним изъяном, который уже обнаружили ученые: общество сверхчеловеков с одним и тем же генофондом может легко погибнуть от одного-единственного вируса. Лучше старая система, которую давно используют в самых разных организациях: берешь людей с различным генофондом, железной рукой воспитываешь их, промываешь им мозги — и вот они все на одно лицо.

    Чего можно добиться, клонируя какую-то особь? Вообразим, что какой-нибудь Доктор Псих признает меня лучшим образцом человеческой породы (не забывайте: он хоть и доктор, но псих) и решит клонировать. Он берет у меня соматическую клетку, делает все, что нужно, и через девять месяцев рождается существо с моим набором генетических характеристик. Предположим, у него будут глаза и волосы такого же цвета, как и у меня; моя склонность к полноте, моя предрасположенность к определенным болезням, мои способности к гуманитарным наукам и так далее. Возможно, фотография шестимесячного Умберто Второго, лежащего на леопардовой шкуре, будет очень похожа на мою, сделанную в 1932 году.

    Но потом начнутся изменения. Меня вырастили и воспитали два совершенно конкретных человека, которые принадлежали к мелкой буржуазии; я рос в провинциальном итальянском городке в тридцатые и сороковые годы; слушал, что говорят родные, друзья, знакомые; ел то, что можно было найти в военное время; дышал воздухом не таким загрязненным, как сейчас, — но в детстве пережил бомбежки, воспитывался в католической вере в фашистской Италии; впервые увидел телевизор, когда мне было уже больше двадцати лет, и так далее, и тому подобное. Умберто Второго может воспитать семья фермеров Среднего Запада или семья евреев-ортодоксов в Иерусалиме, он будет есть другую пищу, читать другие книги, слушать другую музыку, смотреть или не смотреть телевизор; если он заболеет, его будут лечить другими химическими веществами, не теми, какие давали мне при кори и свинке.

    Кем станет он, достигнув моих лет? Этого никто не может сказать, но, уж наверное, не тем, кем стал я: может быть, он будет кардиналом; может быть, не будет математиком, а скорее адвокатом, или наркоманом, или содержателем кабака в Сингапуре, или наследником Раути[259], или лучшим в мире экспертом по филателии.

    С другой стороны, если бы в годовалом Гитлере тибетские монахи распознали новое воплощение Будды и воспитали бы его в Лхасе, стал бы он Гитлером? В основе всех научно-фантастических рассуждений о клонировании лежит наивный материалистический детерминизм, согласно которому судьба человека определяется единственно его генетическими характеристиками. Как будто бы ничего не значат воспитание, среда, несбывшиеся возможности, питание, тип физической активности; ласки или оплеухи, полученные от родителей; умерли ли эти самые родители молодыми или старыми; были они алкоголиками или абстинентами; жили в разводе или преданно любили друг друга.

    Клонирование людей — не самая лучшая инвестиция. Какой великий человек захочет быть увековеченным в карикатуре? В общем, все-таки более разумно производить детей по старой системе.

    И потом, если верно, что в одной клетке заключена вся наша судьба, то стоит ли жить?

    1997

    Евгеника — не точная наука

    Через несколько месяцев после того, как распространилась новость о клонировании коровы, человечество (или по крайней мере та его часть, что выражает себя через средства массовой информации) забило тревогу, требуя более строгого контроля над наукой, пророчествуя о вселенной, состоящей из двойников.

    Но никто, мне кажется, не вздохнул с облегчением (забывая недавние страхи), узнав пару недель тому назад другую новость, а именно: что многие десятилетия и вплоть до совсем недавнего времени в Швеции практиковали строгую селекцию, пытаясь сделать неспособными к деторождению всех человеческих особей, обладавших каким-либо дефектом (между прочим, я только что прочел, что подобная полемика разгорается также и во Франции, то есть следует предположить, что селекция наилучших через контроль над несоответствующими осуществляется чаще, чем мы думаем).

    Эту практическую евгенику всячески клеймили и клеймят (к чему, несомненно, обязывают и здравый смысл, и доброе сердце), но никто никогда не пробовал сделать из происходящего какие-либо оптимистические выводы.

    По общему мнению, самый вопиющий вариант евгеники был предложен фашизмом: прежде всего, он основывался на тщательно разработанной теории превосходства германской расы, а значит, ее и навязывал в качестве абсолютной модели как в теоретическом, так и в практическом плане.

    Теперь поглядим, что получилось у бедного Гитлера, которому можно только посочувствовать. Можно с уверенностью сказать, что если самые расхожие, всеми узнаваемые типажи немецких граждан — это инспектор Деррик, его тупой помощник и те недоделки-сифилитики, которых оным стражам порядка удается арестовать лишь благодаря их плоской энцефалограмме, значит, евгенический проект нацистов провалился. Но давайте прикинем: много ли времени было у Гитлера, чтобы осуществить его?

    Он встал во главе государства в 1934 году и, не считая последних месяцев в бункере, уже к концу 1944 года практически вышел из игры. То есть в его распоряжении было каких-то десять лет, в течение которых он был должен в следующем порядке: (1) создать армию и новую индустриальную мощь; (2) уничтожить, кроме политических противников, миллионы представителей низших рас (да еще с каким организационным и техническим размахом); (3) вести самую непростую войну в истории человечества, сражаясь не только с противником, но также и не в последнюю очередь с собственными союзниками. Сколько времени оставалось ему для того, чтобы посвятить себя селекции избранной расы? Даже если бы он работал сверхурочно, ничего бы не получилось.

    A у шведов в распоряжении было несколько десятилетий. Я вовсе не хочу обижать шведов, среди которых у меня множество друзей, но и сейчас (как всегда и везде в этом мире) есть шведы красивые и умные, а есть страшненькие и не отличающиеся сообразительностью; есть ученые и писатели с именем, а есть скромные, незаметные люди; некоторые радуются жизни, а другие имеют склонность к алкоголизму и суициду; полагаю, есть и такие, что похожи на инспектора Деррика и его коллег.

    Одним словом, нельзя сказать, что шведы хуже других, но нельзя также и утверждать, будто они представляют собой избранную расу, выведенную путем опытной селекции. Если они высокие, белокурые, красивые, то это потому, что такими были их предки викинги; потому, что они живут в бодрящем климате, много занимаются спортом, едят прекрасную лососину; а еще потому, что, по моему мнению, водка «Абсолют» куда лучше русской. Но они были бы такими и в том случае, если бы иные из их врачей и не стерилизовали (допустим) субъектов, у которых одна нога короче другой.

    Заметьте заодно, что те же самые шведы ежегодно отрекаются от безумия своих ученых и от каких бы то ни было арийских мифов, поскольку присуждают Нобелевские премии людям черненьким, лысеньким, рахитикам, заикам, дистрофикам, косоглазым, усыпанным перхотью, с жирной кожей, в очках со стеклами толщиной в три пальца, калекам на костылях, диабетикам, обладателям зубных протезов, насквозь прокуренных черным табаком легких и бронхов, пенисов с горизонтальной эрекцией.

    Таким образом, этот эпизод показывает, что евгеника — это не наука и что выводить совершенную расу — напрасный труд.

    А теперь, после всех парадоксов, позвольте мне сказать следующее: я нахожу, что инспектор Деррик — более человечный персонаж, чем Гиммлер, а его коллеги более приемлемы, чем те долихоцефалы замедленного развития, которых Лени Рифеншталь[260] откопала в спецшколах.

    1997

    Древние хроники 2090 года

    — Посмотри в Интернете, что там на улице? — спросила мама у маленького Мухаммеда Ибн Эспозито.

    Крошке мешал респиратор, но он вскарабкался на высокую табуретку и заглянул в кухонный компьютер.

    — Первое брюмера 90 года после Рождества Христова, мама, — начал он с гордостью трехлетнего ребенка, уже отучившегося два первых года на курсах телематики.

    — Аллах помилуй, — запричитала мама, — этот компьютер за девяносто лет еще не разобрался с дурацкой проблемой двух нулей? Сейчас 2090 год, золотце, будто ты сам не знаешь!

    Уязвленный малыш отвечал, что трудно ожидать другого, если родители из экономии все еще покупают мексиканские компьютеры, содранные с «Пекина-2».

    — Ну да, — сказала мама, — болгарский компьютер, которых у нас в Партенопейской республике[261] больше всего, обойдется вдвое дороже. А мы люди бедные, ты ведь знаешь. Тех двухсот миллиардов в неделю, что я получаю на службе, едва-едва хватает, чтобы сводить концы с концами. Сам видишь, с этой инфляцией до того дело дошло, что появились монетки в миллион — Падуя обогнала Словению! А еще надо аэромобиль поменять, придется отправиться за «хондой» в Паданию. Да еще и платить дань по пути в Папской области… Знаешь ведь, с тех пор, как в Ватикане Скандерберг I и все эти кардиналы-албанцы[262]… не говоря уж о таможнях Пармского княжества.

    — А почему «хонды» дешевые только в Падании? — спросил Мухаммед.

    — Сыночек, вас два года учат виртуальному исчислению, а истории совсем не учат. Я тебе тысячу раз рассказывала: став восемьдесят лет назад независимой, Падания поначалу пыталась продавать «фиаты» шведам, рис — китайцам и вино «Барбера» — бургундцам, но была отрезана от южного рынка (за исключением импорта «беретт» на Сицилию) и подпала в зависимость кантона Тичино. Ты ведь помнишь о том самом Бернаскони, что скупил весь Милан? Потом была революция, Босси[263] упекли в барокамеру, Паданией овладели японцы, которые начали производить здесь товары для восьмого мира, используя низкооплачиваемый ручной труд: ломбардцев — в подземельях, на переработке радиоактивных отходов в синтетическую еду, а сенегальцев — на конвейерах. Но ведь им, бедным северянам, тоже надо как-то жить, с их-то ужасными налогами. И не забывай никогда: не существует неполноценных рас. Даже жители Брешии, хоть кожа у них и не такого цвета, как у нашего президента Альбумасара[264]. Как говорят до сих пор в резервациях Вальтеллины[265], «белое — это красиво».

    — Мам, — неожиданно сказал Мухаммед, — а ты не купишь мне братика?

    — Что? — в ужасе воскликнула мама. — Кто это тебе рассказал о таких вещах? Ты видел когда-нибудь, чтобы у ребенка был братик?

    — Я это в сказке прочитал, — спокойно ответил маленький Ибн Эспозито. — Там говорилось о каком-то Мальчике-с-пальчик, у него были сестры и братья, и он раскидывал по лесу чечевицу…

    Смущенная мама попыталась сменить тему:

    — Вот-вот, такое только в сказках бывает: братья, чечевица, хлеб, фрукты… Все это давно ушло. Возблагодари Аллаха, что твой отец, который работал с продовольствием и оставался бесплодным двенадцать лет, прямо перед смертью еще успел получить разрешение обзавестись ребенком!

    Мама не стала рассказывать, как она волновалась по поводу своих поздних родов и поэтому с первых месяцев отправила ребенка наблюдаться в ливийскую клинику на Лампедузе.

    Но Мухаммед настаивал:

    — Мама, а что такое братик?

    — Хорошему мальчику незачем даже знать такие вещи, — отрезала мама. — И вообще уже поздно, тебе пора на встречу гей-скаутов.

    Сын начал ныть, что ему неохота, и матери пришлось пригрозить, что она отдаст его на съедение Матери Терезе Калькуттской: этой колдовской фигурой, чье происхождение терялось во мраке лет, всё еще пугали малышню. Ребенок ушел с ворчанием, и мама задумчиво пробормотала: «Мало мне огорчений в жизни, так еще и сын ненормальный».

    У входной двери позвонили, и на пороге показался блондин.

    — Добрый день, герр Телль, вот наш взнос.

    Платить ежемесячную мзду за воздух для респираторов было невыносимо, но со швейцарской мафией не поспоришь. Жизнь — нелегкая штука, думала мама, протирая радиоактивные отходы, предназначенные для новой системы освещения, введенной евроазиатским договором по Чернобылю. Она чувствовала себя уставшей и к своим одиннадцати уже увяла, как в четырнадцать. «Какие уж тут братики», — сказала она себе.

    Чтобы развеяться, она надела шлем гипновидения и включила последние известия. Диктор говорил, что скоро, несомненно, удастся найти ответственных за резню в Устике. «Есть еще справедливость в этом мире», — пробормотала она.

    1997

    Как подготовиться к безмятежной кончине

    Не думаю, что выскажу нечто оригинальное, но одна из самых серьезных для человека проблем — как вести себя перед лицом смерти. На первый взгляд может показаться, будто эта задача труднее для неверующих (как примириться с Небытием, ожидающим нас?), но статистика показывает, что и людей, приверженных религии, смущает этот вопрос: они твердо веруют в жизнь после смерти, но все-таки перед смертью находят жизнь настолько приятной, что никак не хотят покидать ее; они жаждут, да, слиться с хором ангелов, но как можно позднее.

    В принципе, я хочу разъяснить, что такое бытие-для-смерти, или попросту признать, что все люди смертны. Вроде бы это легко, когда речь идет о Сократе, но становится невероятно трудным, когда дело касается нас самих. Самый трудный момент — это когда мы понимаем, что в этот миг мы еще здесь, а в следующий нас уже здесь не будет.

    Недавно один думающий ученик (некто Критон) спросил у меня: «Учитель, как можно хорошо подготовиться к смерти?» Я ответил, что единственный способ подготовиться к смерти — это убедить себя, что все остальные мудаки.

    Видя изумление Критона, я начал разъяснять. Вот погляди, сказал я: как можно примириться со смертью, даже если ты веруешь в вечную жизнь, если думать, что, пока ты умираешь, прекраснейшие юноши и девушки танцуют на дискотеках, радуясь и веселясь; ученые мужи постигают последние тайны космоса; неподкупные политики создают лучшее общество; газеты и телевидение стараются сообщать исключительно важные и интересные новости; ответственные предприниматели заботятся об окружающей среде и ломают голову над тем, как бы восстановить природу, где журчат ручьи, воду из которых можно пить, лес зеленеет на горных склонах, ясное синее небо защищено благодатным озоном, а из нежных тучек вновь накрапывает свежайший, сладчайший дождик? Одна мысль о том, что в мире творятся такие чудесные вещи, а ты при этом уходишь, была бы нестерпима.

    Наоборот: в момент, когда ты покидаешь эту юдоль слез, попробуй обрести неколебимую уверенность в том, что весь мир (насчитывающий пять миллиардов человеческих особей) состоит из одних мудаков: мудаки пляшут на дискотеках; мудаки думают, будто постигли какие-то тайны космоса; мудаки предлагают панацею от всех наших бед; мудаки заполняют страницу за страницей пресными провинциальными сплетнями; мудаки — производители-самоубийцы, разрушающие планету. Разве не будешь ты счастлив, рад, доволен, что покидаешь эту юдоль мудаков?

    Тогда Критон спросил меня: «Учитель, а когда нужно начинать думать так?» Я ответил, что не сразу, ибо кто в двадцать или даже в тридцать лет думает, что все вокруг мудаки, тот сам мудак и никогда не достигнет мудрости. Сперва нужно думать, что все прочие лучше нас, потом потихоньку развиваться; к сорока годам обрести некоторые сомнения; между пятьюдесятью и шестьюдесятью начать пересмотр своих мнений, а ближе к ста достичь уверенности, но суметь быстро подбить итоги, как только прозвенит первый звонок.

    Убедить себя в том, что все окружающие (пять миллиардов) — мудаки, вовсе не легко, это — тонкое искусство, вдохновенный труд, недоступный первому встречному Кебету[266] с колечком в ухе (или в носу). Этому нужно старательно учиться. Спешить не следует. Приходить к этому нужно постепенно, так рассчитав время, чтобы безмятежно встретить кончину. Но за день до смерти нужно думать, что кто-нибудь, тот, кого мы любим, кем восхищаемся, все-таки не мудак. Мудрость состоит в том, чтобы только в нужный момент (не раньше) признать, что он тоже мудак[267]. После этого можно и умереть.

    Итак, великое искусство состоит в том, чтобы понемногу проникать в мировую мысль, наблюдать за сменой обычаев, день за днем следить за средствами массовой информации, слушать заявления артистов, уверенных в себе; апофтегмы политиков, закусивших удила; философемы апокалиптических критиков; афоризмы харизматических героев, изучая теории, предположения, воззвания, образы, видения. Только в таком случае в самом конце на тебя снизойдет откровение, что все мудаки. И тогда ты будешь готов лицом к лицу встретить смерть.

    До самого конца ты должен бороться с этим непосильным откровением, упорно ждать, что кто-нибудь да скажет что-то умное; что эта книга окажется лучше прочих; что этот вождь народа действительно желает общего блага. Естественно, по-человечески понятно, свойственно нашей природе отметать убеждение, будто все прочие, все без разбора — мудаки; в этом случае стоило ли жить? Но когда в конце ты постигнешь эту истину, то поймешь, что стоит умереть, что смерть — это даже восхитительно.

    Тогда Критон сказал мне: «Учитель, я не хотел бы делать поспешные выводы, но подозреваю, что вы — мудак».

    «Вот видишь, — сказал я, — ты на правильном пути».

    1997


    Примечания:



    2

    Переселение (араб.) — бегство Мухаммеда и его приверженцев из Мекки в Ясриб (Медину), произошедшее, согласно мусульманской традиции, в сентябре 622 года и положившее начало активной проповеди мусульманства с последующим объединением вокруг Мухаммеда многочисленных разрозненных племен. При халифе Омаре I (правил в 634–644) «год Хиджры» стал отправной точкой мусульманского летосчисления.



    25

    Рожэ Гугено де Муссо (1805–1876) — французский журналист и писатель.



    26

    Норман Кон (1915–2007) — английский историк и писатель.



    250

    Строка из программного стихотворения Леопарди «Дрок».



    251

    Первая строка канцоны Лоренцо Медичи Великолепного (1449–1492) «Триумф Вакха и Венеры».



    252

    «Приуготовление души к размышлениям» (лат.).



    253

    Мир стареет (лат.).



    254

    Молодость стареет (лат.).



    255

    Марвин Мински (р. 1927) — основатель лаборатории искусственного интеллекта в Массачусетском технологическом институте.



    256

    Джорджо делл'Арте (р. 1945) — известный итальянский журналист.



    257

    Овца Долли, родившаяся 5 июля 1996 г. в Великобритании, — первое клонированное млекопитающее.



    258

    Валерия Марини (р. 1967) — итальянская актриса, стилистка, топ-модель.



    259

    Пино Раути (Джузеппе Умберто, р. 1926) — итальянский политик и журналист крайне правых убеждений, создатель неофашистской партии, подозревается в пособничестве террористам.



    260

    Берта Елена Амалия Рифеншталь (1902–2003) — немецкая актриса и режиссер, создательница пропагандистских фильмов, восхваляющих идеологию нацизма.



    261

    Партенопейская республика — так (по древнему названию Неаполя — Партенопея) назвалась республика, провозглашенная после свержения испанских Бурбонов в королевстве обеих Сицилий войсками французской Директории в 1799 г. и просуществовавшая меньше полугода.



    262

    Имя «Скандерберг» отсылает к Георгию Кастриоте, албанскому христианину, который в XV в. служил у турок под именем Искандер-Бея (Скандерберга). Позже он вновь перешел в христианство и возглавил борьбу албанцев против турок.



    263

    Умберто Босси (р. 1941) — эксцентричный ультраправый политик, лидер сепаратистской «Северной лиги», ратующей за отделение «передового» севера Италии (к северу от реки По) от «отсталого» юга и образование независимого государства, для которого они уже подобрали название — Республика Падания.



    264

    Использовано имя персидского астронома и математика IX века.



    265

    Горная область на северо-востоке Италии, граничащая со Швейцарией.



    266

    Кебет — оппонент Сократа в диалоге Платона «Федон».



    267

    Для политкорректности можно добавить, что этот последний мудак может быть и женского пола (прим. автора).