• 1. Зарисовка: субботняя ночь в городе
  • 2. Танец
  • 3. Музыка
  • 4. Секс
  • 5. Одетые, чтобы возбуждать
  • 6. Наркотики
  • 7. Клубная аура
  • Часть первая. Клаббинг изнутри

    1. Зарисовка: субботняя ночь в городе

    Я отправляюсь покутить, разодетый в пух и прах и готовый танцевать. Слава богу за то, что есть субботние ночи и клубы вроде «Тишины» (название не настоящее). Ожидая в очереди у входа, я разговорился с компанией ре- бят из пригорода. Выяснилось, что они всегда приезжают в «Тишину». Среди них была женщина, одетая в клевый наряд из розового искусственного меха, который она мастерила целый день. Мне нравится, когда люди сами придумывают свой образ, обходясь дешевыми средствами, и при этом умудряются выглядеть потрясающе. Значит, «Тишина» — заведение не для модников, а для энтузиастов. У входа мы простояли минут двадцать. Всегда немного нервничаешь, когда еще неизвестно, есть ли ты в списке приглашенных и оправдаются ли твои ожидания. Вот и мой черед: «Я антрополог, изучаю удовольствия, должен быть в списке Д. Мы с ним по телефону договаривались, ля-ля-ля…». Оказывается, Д. еще не явился, но мне говорят: «Ладно, проходи». Ага, вот и славно: не зря наряжался.

    Но это еще не все: нужно миновать охрану, сохранив заначку. Проверка кажется тщательной: просят вывернуть карманы, проворно обыскивают. Кислота 1 их, видно, не беспокоит: колеса настолько малы, что найти их практически невозможно, а вот косяк — другое дело. Мне повезло — я внутри.

    В клуб ведет темный коридор. Пока идешь по нему, музыка начинает звучать все громче. Я оказываюсь в ярко освещенном помещении, где центральное место занимает огромная розовая музыкальная шкатулка высотой два и длиной три метра; в шкатулке танцует живая балерина. Мне здесь уже нравится, чувствую: будет весело. Покупаю пиво и решаю осмотреться. Я в баре, над которым нависает балкон, в настоящий момент пустой. Слева еще два коридора, но они пока закрыты, так что все толпятся здесь. По обеим сторонам от музыкальной шкатулки расположены небольшие подиумы, на которых уже вовсю зажигают танцоры клуба. «Тишина» нанимает людей, чтобы те танцами и потрясными нарядами заводили публику, добавляя местечку шика. Здесь нужно выглядеть хорошо, потому что команда «Тишины» понимает, сколь важно для посетителей смотреть и привлекать взоры окружающих. Такой подход поощряет эффектные наряды, что придает событию особое очарование. На подиумах оттягиваются трансвеститы, сладкие мальчики и полуобнаженные девушки. Это зрелище заставляет улыбаться: они смотрятся классно, сексуально, забавно. Их усилия не пропадают зря, поскольку застоявшиеся перед входом гости, попав внутрь, почти моментально оживляются.

    Движение начинает усиливаться. Я решаю, что пора взбодриться, нахожу укромный уголок (а это не так просто в столь ярко освещенном пространстве) и тайком проглатываю таблетку кислоты. «Приход» ожидается минут через сорок, может, через час. Я танцую, покуриваю (сигарету), наблюдаю за кружащейся толпой и оцениваю красивых, утонченных, ищущих, с иголочки одетых женщин, каждая из которых сражает меня наповал безупречно накрашенными губками и, как знать, мурлычет под нос: «М-м-м, а он милашка».

    Управление пространством происходит с учетом закона критической массы. Когда бар заполняется до отказа и все пританцовывают, открывается основной танцпол. Позже, когда народу требуется передышка, задействуется балкон. Однако посетителям настолько весело, что толпа в главный зал не ломится и перетекает довольно плавно. Этот зал намного больше и темнее, чем бар. Колонки одновременно служат подиумами, а у дальней стены возвышается специальная платформа. В центре есть еще один подиум — шире, но не выше остальных (обдолбанные и упившиеся люди склонны падать). Музыка — громкий бухающий хаус, настойчивый ритм, физически проникающий в вашу плоть. Мило. Кислота постепенно цепляет, распространясь по моей нервной системе. Цвета кристаллизуются и приобретают ослепительный психотропный блеск. Пространство, кажется, так и распирает от скрытых возможностей — непонятно каких. Мимо проходит самая высокая, какую я когда-либо видел, «транс-королева» со своей свитой. Я замечаю группу крупных, похожих на телохранителей мужчин (не знаю, кого они охраняют), мимо которых мне нужно протиснуться, чтобы попасть в туалет. Самый боль-шой здоровяк, кажется, вчетверо шире и вдвое выше меня. Я чувствую себя лилипутом и не могу сообразить: то ли он и вправду такой огромный, то ли мои ощущения искажены. С улыбкой на лице я говорю «разрешите». Он улыбается в ответ и велит своей команде расступиться.

    Острый запах из туалетных кабинок — это, пожалуй, единственное напоминание о реальной жизни. Чем сильнее меня разбирает, тем большими торчками кажутся все остальные. Я пытаюсь внушить себе, что выгляжу трезвым. Кого я обманываю? Очередная вылазка в бар преподносит неприятный сюрприз: алкоголь больше не продают. Два часа ночи, до закрытия остается семь часов, которые придется проторчать на одной воде. Ну и ладно. Я отправляюсь в основной зал, чтобы где-нибудь в тени покурить травку.

    Грохочет «бум-бум-бум», я с радостью тяну косячок, комната заполнена, а колонки-подиумы уже оккупированы. На одном из них танцует женщина в золотом с блест-ками бюстгальтере и мини-юбке, страшно сексуальная. Заметно, что она уже неслабо завелась. Вспышки света вырывают из тьмы ее эффектное мускулистое тело. Она переливается красным, оранжевым и зеленым, широко улыбается и кажется сказочно-восхитительной и сильной. В мои ноги как будто вселяются бесы. Это LSD высвобождает кипучую энергию моего тела, и оно раскрепощается, становится податливым, чувственным и крепким. Можно наслаждаться ощущением пульсирующей внутри него энергии, делающей его гибким и упругим, страст-ным и живым, подобным готовому разрядиться члену. Разрыв между мной и музыкой исчез. Я во власти дружелюбного демона, но не теряю контроль над собой. Более того, сейчас я — Сверх-Фил, Фил в кубе.

    Время утратило всякий смысл. Я не отдаю себе отчета, как давно продолжается эта вечеринка. Значение имеют лишь музыка, танцы и люди. Я останавливаюсь, чтобы передохнуть, и направляюсь остыть во второй бар. Наконец-то открыли балкон, там гости тащатся и наблюдают за тусовкой. Какой-то парень выбивает на бонго 1 риффы в стиле Тито Пуэнте 2. Толпа заразилась лихорадкой. Мимо проходят несколько женщин в разноцветных париках, они сосут леденцы на палочках. Мне впервые захотелось стать леденцом. Безумие правит бал, но оно настолько доброе и искренне-дружелюбное, что кажется не только нормальным, но и совершенно уместным. Я хлебаю воду. Во рту пересохло от танца, сам я промок от пота, но теперь мне уже плевать на то, как я выгляжу. Эта вечеринка раскрутила меня, как юлу.

    Я пробираюсь поближе к музыкальной шкатулке. Балерина уступила место аниматорам клуба «Тишина», которые прославляют в танце радости самовыражения и доморощенного творчества. Завязываю разговор с соседом. Ему девятнадцать, он живет в маленьком городке в Уэльсе, а в Лондон приехал навестить друзей. Его улыбка, кажется, шире лица, а зрачки — что пуговицы от пальто. Он кричит: «Я никогда ничего подобного не видел. Блин, это круто, я хочу здесь жить!» Кажется, это будет его второй дом.

    Отправляюсь побродить еще. Толпа вот-вот закипит. Повсюду замечаю прекрасные танцующие создания. Затем сталкиваюсь с компанией женщин в одинаковых очках, похожих на библиотекарей-сладострастниц или развратных секретарш из порнофильмов: шик во плоти. Они чопорно проплывают мимо, словно стайка Типпи Херден 1. Парень в прелестной розовой распашонке оживленно беседует с негритянкой в нижнем белье.

    Возвращаюсь во мрак за новой порцией баса, этого звукового стимулятора технологического века, заставляющего меня танцевать упорно, энергично, неистово. Этакое сладкое бешенство. Мне хорошо, мое тело стало свободным и страстным, я любуюсь взглядами, которые бросают на него окружающие, поощряя мои усилия. Женщина в розовом кожаном бюстгальтере и обтягивающих штанах из такого же материала и такого же цвета направляется прямо ко мне, улыбается и начинает исполнять соблазнительное мамбо, словно стриптизерша без шеста. Мы танцуем вместе пару треков, после чего она, все так же улыбаясь, растворяется в толпе. Полуобнаженный мускулистый гей стоит среди танцующей массы. Его мышцы выпирают, а зубы сжаты так крепко, что, кажется, должны рассыпаться в порошок. Ноги его совершенно неподвижны, глаза устремлены куда-то вдаль, и лишь накачанный стероидами торс изгибается взад и вперед. Я беру тайм-аут, сижу и наслаждаюсь зрелищем. Вдруг, будто пчелка, ко мне из другого конца зала прилетает фея с искорками в глазах и озорной улыбочкой, смотрит прямо в глаза и говорит с мелодичным ирландским акцентом: «Ты всегда можешь потанцевать еще, всегда». Фея исчезает, а я понимаю, что она была совершенно права, и вскакиваю на ноги.

    Итак, это заразительное хаотичное волнение людских масс, сплоченных химикатами, ритмами и желанием веселиться, продолжается. Кошмар властей, стержень антисистемы, экстремальный, но благопристойный, непринужденный или, может быть, раскрепощающий. Я болтаю с забавной парочкой: она высокая, элегантная и улыбчивая, он коренаст, похож на вышибалу. Обоим под сорок. На нем смокинг, но без сорочки, а вокруг шеи — прелест-ный собачий ошейник. Мы глядим по сторонам, болтаем о всякой ерунде, обмениваемся комплиментами, а большего и не требуется.

    Я нахожусь в залитом светом баре. Народ танцует повсюду, не исключая барной стойки. Бедра вращаются, тела наполняются плотской энергией, музыка барабанит по перепонкам, засасывая толпу. Меня зачаровывает то, как стекают по женской коже капельки пота. Больше всего сейчас мне хочется слизать их. В клубах все выглядит так аппетитно.

    Куда бы я ни бросил взгляд, тусовщики широко улыбаются. Часто ли доводится видеть такое? Лица светятся от возбуждения, страсти, просто от радости. Толпа эмоционально созрела, и уже не кажется, что на человеческой расе можно ставить крест. Все это стало возможно благодаря общему усилию воли, в основе которого лежит простое желание хорошо провести время, дающее людям готовность принимать окружающих такими, какие они есть, и ожидать того же от них. Здесь придется очень постараться, чтобы найти причину для беспокойства.

    «Do a little dance, make a little love, Get down tonight, get down tonight» 1 (K. C. and The Sunshine Band, Get Down Tonight). Знакомая мелодия вновь тянет меня подвигать попой. Заряжаясь энергией человеческой массы, движущейся, чтобы наслаждаться жизнью, помещение, кажется, становится фрактальным. Я возвращаюсь в темноту и обнаруживаю, что центральный подиум забит до отказа. Я тоже хочу поиграть. Мне удается втиснуться между танцующими. Здесь намного горячее. Следуя ритму, я становлюсь единым целым с толпой. Замечательно! Руки, ноги, туловища извиваются и переплетаются, подгоняемые вирусом, имя которому бас. Невозможно устоять перед этим акустическим искушением, этими раскатистыми звуками — вязкими, липкими и необъяснимо мудрыми. Мое тело кажется жидким. Оно пережило множество трансформаций. Проблемы рабочей недели растаяли без следа под струями жгучей энергии. Лишь в клубе, под воздействием каких-то сокровенных телесных секретов танца, я двигаюсь с такой экспрессией, страстью и кинетической свободой, которую ощущаешь всеми мускулами, сухожилиями и костями.

    Я вновь направляюсь в туалет, из которого, пошатываясь и держась за нос, выходит парень. Веки его глаз подергиваются, а слегка зеленоватый оттенок кожи наводит на мысль о том, что он малость переборщил с порошковой стимуляцией. Он подходит к болтающейся рядом компании и бормочет, что ему придется уйти. Мне кажется, он надеялся на сочувствие, но вместо этого услышал снисходительное «слабачок» от своих друзей, которые все же утянули его на танцпол.

    Вот уже в четвертый раз я встречаю ту ирландку. Всякий раз, когда я пытаюсь отдышаться, она появляется из ниоткуда, чтобы подбодрить меня, и ей это удается. Всю ночь мы общаемся только так. Смешно: я даже не знаю, как ее зовут, но уже привязался к этой миниатюрной чудаковатой фее, следящей за тем, чтобы я не тормозил. Я танцую уже почти пять часов кряду и все чаще мечтаю о кружке ледяного светлого пива.

    И вдруг зажигают свет. Ух, зараза! Большинство посетителей устремляются на главный танцпол, где пока темно, но конец уже близок. Это странный момент и потрясение для всего организма. Я решаю забрать куртку прежде, чем в гардеробе начнется давка. Вокруг болтают люди, несколько пар обнимаются и целуются; все очень по-доброму, и это радует. 8 часов 45 минут. Солнце взошло, и можно поехать на метро. В вагоне испытываешь необычные ощущения: рядом трезвый народ, отправляющийся по делам, а твой мозг продолжает радостно жужжать. Когда выходишь из клуба на рассвете, чувствуешь себя озорником, которому удалось вдоволь оторваться. Ты как будто состоишь в тайном обществе гедонистов, в которое эти хмурые личности пока не допущены.

    2. Танец

    Не доверяй духовному вождю, если он не умеет танцевать.

    (Mr. Miyagi. The Next Karate Kid (1994))

    Иногда я мыслю. Иногда я есть.

    (Поль Валери (1871–1945))

    Танец является одним из важнейших элементов клаббинга, поскольку он срывает с дионисийского тела сковывающие его в будничном мире аполлонические оковы. Ницше предложил считать основной оппозицию между человеческой природой и человеческими отношениями в обществе и привлек для ее исследования понятия о Дионисе и Аполлоне. Как объясняет Б.Тернер,

    …Аполлон олицетворяет принципы формализма, рационализма и последовательности, а Дионис представляет восторг, фантазию, излишество и чувственность…

    ([Turner B.1996:18])

    Если бы Ницше дожил до наших дней, ему бы понравилось в ночных клубах, ведь клаббинг — это истинно дионисийская практика, породившая собственные альтернативные формы общественного порядка. Танец — лучший пример того, как клаббинг ввел дионисийское тело в мейнстрим британской культуры, перевернув понятия телесной дисциплины и контроля, являвшиеся основой протестантско-христианского взгляда на плоть, доминировавшего в нашей культуре на протяжении столетий.

    Поразительна скорость, с которой прижился и распространился этот экстатический опыт. Танец возродился в качестве массовой формы социального опыта, особенно это касается мужчин, большинство из которых раньше просто стояло в барах с кружкой пива, наблюдая за тем, как женщины пляшут вокруг своих сумочек, и опасаясь, что танец лишит их ореола мужественности и сделает объектами насмешек сверстников. В 1984 году, еще до появления экстази, когда я только начинал тусоваться, был одним из немногих парней, которые решались выйти на танцпол и на которых остальные мужчины поглядывали довольно сердито. Нельзя сказать, что меня приводила в восторг обстановка таких клубов, походивших скорее на шумные, опасные, переполненные пабы.

    Когда я вновь начал ходить по клубам в 1989 году, танцпол трясся под ногами торчавших от экстази мужчин, размахивавших руками и ухмылявшихся во весь рот так, что казалось, будто их лица вот-вот порвутся. Многие из них всего лишь несколькими годами ранее решительно отказывались танцевать. Разница была поразительной: генерируемая клубной средой чистая физическая энергия моментально распространялась на всех, а столь заметные в прошлом напряженность и мужской шовинизм ослабевали. Сами клабберы, как правило, связывали эти перемены с воздействием экстази, но в действительности они вызывались простым актом танца не в меньшей степени, чем каким-либо свойством наркотика. Последний лишь уменьшал людскую застенчивость и страх перед насмешкой настолько, чтобы позволить наслаждаться танцем. Парни, начавшие открывать для себя танец, превращались из нетрезвой мебели в часть клубной среды.

    Конечно, некоторые мужчины танцевали всегда, однако с исчезновением моды на парные танцы они утратили важную роль на танцполе. В течение двадцати лет до вторжения рейва мужские танцевальные стили тяготели к подчеркнутой агрессии (например, слэм-данс панков 1) или конкуренции (северный соул, диско и брейк). В них акцент делался на мужественности танца. Для этого либо подчеркивалась пьяная, жестокая телесность танца, либо создавались такие стили, которыми было непросто овладеть. В результате мужчины раскололись на танцующих и нетанцующих, а открытость танцпола заставляла жаться по его периметру, стесняясь выйти вперед с риском стать посмешищем.

    С наступлением эпохи экстази и рейва суть танца резко изменилась вследствие отказа от деления его на частные стили, а также благодаря перемещению в среду, где мужественное позерство считалось напрасной тратой времени и сил. Музыка как будто сама стала основой той телесности, которая позволяла мужчинам чувствовать себя уютно. Громыхающий бас и быстрые удары драм-машины оказались достаточно бодрящими, чтобы вытянуть обдолбанных парней на танцпол, где они создавали эдакий мускулистый, энергичный и бросающий в пот танцевальный стиль, в котором внешняя агрессия сменилась особой формой внутреннего неистовства. Он казался мужественным, так что парни спокойно танцевали, каждый по-своему, не опасаясь осуждения со стороны женщин или лиц своего пола.

    Выход мужчин на танцпол благоприятно сказался также и на женщинах. Теперь они уже не танцевали под пристальным взором сексуально возбужденных мужиков, приходивших в клуб лишь для того, чтобы напиваться и курить. Все перемешались, а обстановка общего исступления одарила представителей обоих полов чувством полной свободы на танцполе, да и сами чувственные и сексуальные стороны танца громко заявили о себе через это непрерывное освобождение тела от оценивающего взгляда противоположного пола.

    Дионисийский экстаз рейв-среды позволил как женщинам, так и мужчинам наслаждаться физической соблазнительностью своих и чужих тел в безопасной обстановке. Все мои информанты-женщины подчеркивали, что такая безопасность является важной составляющей клубного опыта. Для них одним из главных плюсов клаббинга была возможность оказаться в пространстве, где можно осознать собственное тело как пучок чувственных переживаний, даже как эротический объект, не опасаясь, что какой-нибудь «идиот» неправильно их поймет и начнет лапать. Вот что сказала одна из них:

    Я чувствую себя сексапильной. Это может показаться глупым, но мне это по-настоящему нравится. Когда я танцую в клубе, мое тело становится горячим, возбужденным и живым. Я могу разодеться так, как никогда бы не решилась для выхода на улицу или в паб. Я думаю, люди в клубах понимают, что ты делаешь это для самой себя. Они могут смотреть на тебя, получать от этого удовольствие, но не более того. Это скорее игра, нежели что-то серьезное, и это безопасно, по крайней мере намного безопаснее, чем в иных местах, где кто-нибудь может начать к тебе приставать. Здесь я контролирую ситуацию и не чувствую большой угрозы от наблюдающих за мною людей. Ты знаешь, что какого-нибудь парня твой танец может возбудить, но в клубе это не внушает тревоги, ведь там мужчины обычно не ведут себя, как подонки. Если они просто улыбаются тебе, смотрят, получают удовольствие и танцуют рядом, то это не значит, что они думают, будто ты хочешь с ними переспать. Все это просто мгновение ночи, одна из радостей, получаемых от клаббинга

    ((41 год, девятнадцать лет клубного опыта))

    А вот признание с другой стороны фронта:

    Мне нравится смотреть, как женщины танцуют в клубах: роскошно одетые, красивые. Для меня важная часть клаббинга — наслаждение тем, как женщины наслаждаются собой. Они чертовски возбуждаются

    ((мужчина, 26 лет, восемь лет опыта))
    Социальная динамика танца

    Лишь самоуверенные или одурманенные клабберы, попадая в клуб, идут прямо на танцпол. Большинство тусующихся сначала привыкает к месту и постепенно начинает расслабляться. Из-за присущей им социальной тревоги люди заполняют танцпол по мере нарастания «движухи» в клубе и проходят в течение ночи через несколько состояний, каждое из которых соответствует разным этапам процесса. Изложенная ниже модель основана на наблюдениях за сотнями танцполов. Я должен подчеркнуть, что это лишь общая схема и все может сложиться иначе, если в клуб придет группа особенно отвязных личностей, которые неожиданно бросятся танцевать и ускорят весь процесс. Однако в целом данный план из пяти пунктов оказывался верным в большинстве клубных пространств независимо от специфики самого клуба.


    Первый этап — это предтанцевальная стадия, когда тусовщики начинают обживаться в клубе. Они собираются на периферии пространства — у баров или по краю танцпола. В компании друзей они разглядывают толпу, оценивая пришедших, выпивают, посмеиваются и приглядываются. Некоторые ждут, пока подействует наркота, и на этой стадии еще не уверены, как сложится ночь. Окажется ли она удачной? Будет ли весело? Понравится ли им публика? Будет ли комфортно? Но поскольку клаббинг суть чувственная практика, то и сомнения разрешаются посредством чувств: по мере действия наркотиков меняются тела и позы; пока усиливается шум и повышается градус, растет и толпа; люди начинают улыбаться и смеяться; музыка проникает в их тела, ускоряя движения. Собравшиеся понемногу заполняют пространство, успокаиваются, ощущение телесного возбуждения сочетается у них с расслабленностью. Они начинают наслаждаться толпой и уже не чувствуют грозы с ее стороны. Прежде чем завершается первый этап, люди подтягиваются к танцплощадке.


    Второй этап. Танцпол заполняется не разом. Для этого может потребоваться некоторое время, поскольку, будучи изначально пуст, он является наиболее заметным местом клуба. Иногда это происходит неожиданно, когда ди-джей ставит любимую многими вещь или если выходит танцевать смелая компания. Однако чаще процесс идет медленно, причем не обязательно поступательно, ведь, незаметно начав танцевать в сторонке, люди могут выйти в центр, а затем отступить на-зад. Обычно танцпол окружен теми, кому не терпится поплясать, но кто пока не решается сделать первый шаг из безопасной тени толпы в центр всеобщего внимания. И все же заразительная природа музыки постепенно овладевает их телами: головы кивают, ноги притопывают, бедра покачиваются, туловища содрогаются. Никто пока не танцует у всех на виду. Все болтают, смотрят, балансируют на грани и постепенно втягиваются в танец под воздействием музыки как неудержимой материализованной силы. На этой стадии посетители предпочитают держаться группами, и даже переходя на танцпол, остаются вместе, сосредотачивая внимание друг на друге и пытаясь быть как можно менее заметными. Как только достигается определенный уровень участия (обычно две или три отдельные группы танцующих), на танцполе вступает в силу закон критической массы. Внезапно он оживает, и, когда тусовщики убеждаются, что ночь в разгаре, между танцующими и наблюдателями наступает равновесие.


    Третий этап — это своего рода разминка, период, когда танцующие физически погружаются в танец. Температура нарастает, мускулы разогреваются, тела расслабляются по мере того, как музыка обретает в их плоти осязаемую форму. Это ощущение собственного движения — словно шестое чувство, кинестетическое восприятие, способность воспринимать себя и других в движении. Толпа питает энергией каждого человека, связанного с остальными ритмом музыки, вибрацией низких частот и быстрыми барабанными перестуками. Все это как бы огораживает группу, втягивая каждого ее члена все глубже в сочную мякоть ритмичного звука. Каждый танцор уникален, каждый выбирает свой темп. Одни танцуют руками, другие задают себе движение ступнями или бедрами, некоторые вообще почти неподвижны, если не считать дрожи, пробегающей по их телам при каждом раскате баса. Радость танца в клубе состоит в том, что здесь можно танцевать как угодно, только бы себе в кайф. Плохой танцор лишь тот, кто несчастен.

    Идеальный танцпол срастается и начинает двигаться как один организм: люди на нем одинаково свободно танцуют с незнакомцами, друзьями и любовниками. Они прекрасны, когда наслаждаются танцем. Как только все их тревоги исчезают, можно, кажется, увидеть, как сок самой жизни течет в их жилах, наполняя их энергией и преобразуя, позволяя каждой клеточкой тела прочувствовать это пространство, это время, этот искрометный момент плотской жизни.


    Четвертый этап — это время, когда количество тел на танцполе становится максимальным. Для тех, кто находится в гуще событий, данный период самый жаркий и напряженный. Переполненный танцпол может становиться статичным: диапазон возможных перемещений на нем сокращается. На этом этапе танцующие поднимают руки вверх, направляя движения в вертикальной, а не горизонтальной плоскости, чтобы избежать столкновений. Как объяснил один мой информант-мужчина, «ко-гда танцуешь на переполненном танцполе, где все зажигают, как могут, чувствуешь себя как сельдь в бочке. Но это классно: вокруг разгоряченные тела, все извиваются и потеют. Действительно классно».

    В столь плотной толпе уже не просто танцуют, а практически трутся друг о друга. Есть своя прелесть в том, чтобы ощущать близость тел и их движение en masse 1. Ваше кинестетическое чувство распространяется на тело толпы в целом, находя, таким образом, внешнее выражение. Хотя ваши перемещения физически ограничены, кажется, будто вы двигаетесь больше, потому что приходит в движение все пространство клуба. Теперь помещение заполнено уже не чужаками, а товарищами по веселью, каждый из которых удовлетворяет свою потребность быть. Всякий раз, когда ди-джей меняет пластинку, волны раскаленной энергии становятся все выше и накрывают вас с головой. Выступающий сквозь поры кожи пот очищает от ядовитых остатков рухнувших планов, пустячных забот, глупых споров и сомнений. Ничто не имеет значения, кроме ритма, толпы, танца. Чудесно.

    Все участники приложили совместные усилия, чтобы этот момент наступил, потратив время, энергию и деньги. Но важнее то, что они создали внутри клуба общественный дух товарищества, позволяющий клабберам раскрепоститься в массе людей. Танец — это один из способов проявления в индивидуумах и в группах такого чувства, дающего возможность овладеть иным естеством мира — мощным и горячим, мягким, но энергичным, освобождаю-щим тело от бремени скуки.


    Пятый этап — это время, когда толпа начинает редеть. Танцпол все еще гудит, и близость окончания ночи делает все происходящее особенно неотложным. Слабаки уходят, остаются самые стойкие. Именно сейчас становится ясно, кто из танцующих — крепкий орешек. Преодолевая усталость, подстегивая себя наркотиками или просто собирая остатки сил и подпитываясь от созданного толпой и музыкой кинетического заряда, они продолжают отплясывать как ни в чем не бывало. Для них танцы не закончатся, пока не загорится свет. Некоторые протанцуют ночь напролет, не считая перекуров и прогулок до бара или туалета. Я видел, как люди зажигают пять или шесть часов подряд. Во многих отношениях такие личности являются сердцем клуба, поэтому энергия быстро рассеивается в пространстве, если нет танцпола, который способен ее аккумулировать. Вот почему так важна роль ди-джеев. Они должны вытянуть из пришедших эту энергию и сохранить ее, потому что если танцпол угасает, то же самое вскоре происходит и с клубом. Когда включается свет, такие стойкие обычно танцоры выглядят ошеломленными. Они забыли обо всем, кроме своих тел и эмоций, для них изменилось течение времени. Им казалось, будто есть одно только непрерывное настоящее, в котором время летит с огромной скоростью или, напротив, минуты тянутся часами. Эта дезориентация во времени является важной частью опыта, поскольку порождается чувством эмоционального погружения в клубное пространство и толпу. Однажды я случайно подслушал, как в конце ночи компания тусовщиков подытоживала впечатления от вечеринки: «Неужели уже шестой час? А чувство, что только два часа ночи. Блин, мы как будто целую вечность танцевали. Интересно, бар уже закрыт? Черт, и куда мы теперь? Может, Trade еще работает?» И они отправились, приплясывая, на поиски очередного танцпола, чтобы на нем встретить утро.

    Чувственный ландшафт

    Танец в клубе, особенно под воздействием сильных наркотиков, отличается от любого другого танца. Вот как объяснил один мой информант:

    Я училась танцам, работала танцовщицей, всегда танцевала и наслаждалась этим. Но по-настоящему я ощутила себя танцующей, только когда начала принимать наркотики и бывать в клубах. Там я узнала о танце гораздо больше, чем за всю свою профессиональную карьеру

    ((женщина, 41 год, девятнадцать лет опыта))

    Этот информант говорил о силе социального взаимодействия, чувств и эмоций, делающего клубные танцы истинно дионисийской практикой. Чтобы полностью понять эти дионисийские крайности, следует рассматривать клаббинг как особую ось в системе координат человеческих чувств, под которой я понимаю целый ряд телес-ных практик, осуществляемых людьми в повседневной жизни. Вот что говорит на этот счет один информант:

    Я всю неделю работаю за компьютером. Протираю штаны и пялюсь в экран, краем глаза наблюдая за начальником и зарабатывая головную боль. Не то чтобы мне противна моя работа, просто она очень малоподвижна и при этом не дает возможности расслабиться, потому что тогда кажется, будто засыпаешь. В выходные мне хочется развеяться и я иду танцевать. Это великолепно — просто двигаться, слушать музыку, ловить кайф и снова чувствовать свое тело.

    Тело, необходимое капиталу, — это неэластичное, подобное механизму, строго функциональное тело. У некоторых оно малоподвижно и крепко прижато ягодицами к стулу. У других оно выполняет многократные однообразные действия или изнурительный физический труд. Перемещения всякого тела продиктованы требованиями работы, ожиданиями начальника, корпоративными правилами, окружающей обстановкой. Тела людей контролируются во времени и пространстве. Если они слишком медлительны или неуклюжи, то их считают ленивыми; если чересчур активны — опасными. Они должны часами сидеть или стоять, соответствуя образу работника, даже когда в голове мелькают мечты о Карибском море или оральном сексе. Наше сознание может быть далеко от исполняемых обязанностей, но телам приходится отбывать на рабочем месте назначенный срок, даже если там фактически нечего делать.

    Клаббинг увлекает тело далеко за пределы таких аполлонических рамок. Одна собеседница так отозвалась о клубных танцах:

    Проще всего описать танцы, сказав, что это самое лучшее после секса. Когда танцуешь, тело становится таким подвижным, текучим; чувствуешь, будто оно превращается в один плотный сгусток энергии.

    Беря интервью у одной женщины, я спросил, почему танцы доставляют ей удовольствие. Она была весьма откровенна:

    У меня не было секса почти два года, а танцы позволяют мне оказаться в замечательно страстном месте, где тело испытывает почти такие же сказочные ощущения, как и при занятии любовью

    ((42 года, пять лет опыта))

    Схожие аналогии с сексом проводили и многие другие клабберы, рассказывавшие о том, насколько эротичные ощущения испытывало их тело. С течением ночи тусовщики перестают стесняться своего тела, взбираются на подиумы, флиртуют, и подобное поведение приветствуется в клубах, являющихся в британском обществе теми немногими местами, где можно наслаждаться такой демонстративной свободой. Эти действия добавляют притягательности клубной ночи. Один из моих информантов говорит:

    Я красуюсь не ради себя, по крайней мере так я чувствую. Я делаю это смеха ради, и чтобы люди взаимодействовали со мной. Если я расхаживаю по танцполу как петушок, то это лишь для того, чтобы окружающие раскрепостились. Это не позерство, а своего рода провокация, цель которой — вызвать в окружающих желание пойти дальше. Это не спектакль, мне не нужно, чтобы на меня смотрели. Мне хочется, чтобы люди общались со мной, были вместе со мной, а не пялились на меня. Здесь глупо стремиться кого-либо поразить — это игра

    ((мужчина, 32 года, четырнадцать лет опыта).)

    Смысл этой игры — дать что-либо клубу, чтобы получить от него еще больше. Само место дает вам свободу стать круче, экспрессивнее, неистовее. Чем больше людей участвуют в этом, демонстрируя такую свободу, тем легче остальным последовать их примеру.

    Музыка высвобождает чувственную лихорадку, которая заражает людей и распространяется по танцполу с невероятной скоростью, заманивая в свои объятия новые жертвы. Остававшиеся в теле шлаки прошедшей недели, ваши беспокойства, недостатки, а также достоинства — все это направляется в танец и преобразуется в движение, энергию и накал страстей. Ваши переживания не просто забываются. Всякие намеки на них удаляются из тела. Танцпол приводит в экстаз, и дело тут не в наркотиках, а в жизни, не скованной физическими и эмоциональными оковами монотонного быта. Здесь серость уступает место другим краскам: ярко-красным, обжигающе-оранжевым, радужно-синим и призрачно-серебристым. Прощай, Канзас! Здравствуй, потрясающе прекрасный танцпол!

    Временами при этом возникает прямо-таки сверхъ-естественное чувство: такое ощущение тела выводит вас далеко за пределы повседневного социального опыта и кажется возвышенным проявлением самобытия в мире. Как выразился один информант: «Если тебе никогда не казалось, что ты на танцполе трахаешься с богом, значит, ты никогда по-настоящему и не танцевал».

    Интенсивностью телесных переживаний клубные танцы, кажется, действительно напоминают ритуалы бразильских или гаитянских шаманов. Я многое испытывал на танцполах. Мое тело ощущало такую физическую радость, которая казалась сверхъестественной. Однако, как объясняет Ж. Батай, к подобным аналогиям следует прибегать с осторожностью:

    Хотя уместно использовать слово «мистицизм», говоря о «радости перед смертью» и ее проявлениях, это подразумевает лишь эмоциональное сходство между данной практикой и теми, что характерны для ряда азиатских и европейских религий. Нет оснований связывать предположения о существовании якобы более глубокой реальности с радостью, единственный объект которой — жизнь здесь и сейчас. «Радость перед смертью» может испытывать лишь тот, кто не верит в загробную жизнь; это единственный интеллектуально честный способ поиска экстаза [Bataille G. 1985:236].

    На моем танцполе не было места ни богу, ни космологии одержимости, ни ожиданию духовного роста. Там были только люди, выпивка, наркотики, улыбки, музыка — смешанные вместе и образующие опыт, являющийся чем-то большим, чем простая сумма этих составляющих. «Все это фигня» — почти исчерпывающая характеристика. Если уделять внимание лишь таким моментам интенсивных переживаний, как делает Б. Малбон в своем обсуждении «необъятного опыта», то можно упустить очень многие составляющие танцевальной практики [Malbon B. 1999]. В действительности для немолодых клабберов за словом «необъятный» часто скрывается лишь обман чувств, гораздо менее важный, чем дионисийское единение на танцполе. Один мой информант сказал так:

    Я очень уважаю людей, танцующих танго и другие эротичные парные танцы, но клубный дансинг — это совсем другое. Он — выражение восторга. Поняв основы, вы можете следовать ритму и демонстрировать свое воодушевление так, как вам угодно. Вы танцуете не с одним человеком, а со всеми сразу. Поворачиваясь, вы попеременно танцуете с разными, а то и сразу с несколькими партнерами. Танцпол — это масса людей, которые наслаждаются танцем друг друга (мужчина, 32 года, четырнадцать лет опыта).

    Другой мужчина заявил следующее:

    Больше всего в танце мне нравится момент, когда на танцполе ловишь чей-то взгляд и понимаешь, что эта музыка вас обоих цепляет. На протяжении одного трека вы танцуете вместе, а затем просто обнимаетесь или благодарите партнера, потому что были счастливы разделить это ощущение. И дело тут вовсе не в таблетках. Просто это знак того, что вы придаете значение данному моменту и поэтому выражаете благодарность, прежде чем отойти. Так можно откровенно наслаждаться людьми.

    Эти моменты социального взаимодействия исключительно важны для клаббинга, и танцпол к ним очень располагает. Однако даже простое наблюдение за танцующими людьми доставляет удовольствие. Вот мнение информанта:

    Мне нравится видеть, как люди на танцполе ловят кайф. Бывает, присядешь, чтобы отдохнуть, и смотришь, как кто-нибудь с наслаждением зажигает. Это классное зрелище — гораздо лучше всего, что показывают по телевизору (женщина, 41 год, девятнадцать лет опыта).

    То, что в клубе можно свободно, без страха осуждения выражать себя в физическом плане, доказывают многочисленные эпизоды, свидетелем которых я был. Однажды я видел, как одинокий мужчина прыгал на месте, улыбаясь окружающим во весь рот. Казалось, он закинулся парой таблеток экстази и на время превратился в восхищенного ребенка. Его возбуждение мгновенно передалось незнакомцам вокруг него. Он уже не был отделен от группы, а стал физическим символом нарастающей в клубе эйфории. В другой раз я видел, как молодой полный парень внезапно начал убедительно и чрезвычайно энергично отплясывать некий ирландский танец. На вид он весил больше сотни килограммов, но тело его, казалось, отрицало законы гравитации, и ноги взлетали вверх с удивительной легкостью. Пот с него катился градом, глаза были крепко зажмурены, а лицо излучало искреннюю радость. Выглядело все это одновременно величественно и очаровательно глупо. Эти примеры позволяют понять, насколько достижимо в клубах физическое раскрепощение. Не обязательно хорошо выглядеть в танце, достаточно просто двигаться, выражая свою страсть. Эта свобода — одна из главных отличительных особенностей клубной атмосферы.

    Вывод

    Клубные танцы — это экспансивная дионисийская практика в том смысле, что она выводит людей за пределы повседневных социальных, чувственных и эмоциональных рамок. Следовательно, это есть форма познания: способ восприятия мира, бросающий вызов чувственным ограничениям, порождаемым габитусом и критическим вниманием окружающих. Вот почему мои информанты находят его столь освобождающим. Это знание не испаряется, когда люди покидают клубное пространство, а ста-новится особой осью в чувственной системе координат клабберов, эталоном, с которым можно сравнивать повседневные телесные практики. Если воспользоваться терминологией П. Бурдье, то можно сказать, что ограничительная природа будничных аполлонических практик перестает восприниматься как должное, а полученное благодаря таким практикам знание может быть перенесено на почву альтернативной чувственной деятельно-сти. Так выразилась одна из моих собеседниц:

    Я бы не стала заниматься сексом с мужчиной, который не способен танцевать. Когда парень изобретателен, сексуален в танце, ты понимаешь — он знает, как нужно двигаться, он чувствует ритм, он владеет собственным телом. По опыту я знаю, что в постели намного интереснее с теми мужчинами, которые умеют танцевать. Похоже, многому в сексе они научились благодаря танцам

    ((29 лет, тринадцать лет опыта).)

    Многие мои информанты высказывались в том же духе. Это позволяет предположить, что люди накапливают полученное благодаря клаббингу чувственно-социальное знание и используют его для обострения других чувственных взаимодействий с миром.

    3. Музыка

    Есть только два вида музыки: хорошая и плохая.

    (Дюк Эллингтон)

    Без музыки жизнь была бы ошибкой.

    (Ницше)

    У каждой культуры своя музыка. Музыка — это человеческая универсалия, оказывающая глубокое воздействие на культурные миры. В настоящей главе я буду рассматривать главным образом чувственные аспекты клубной музыки, ее кинестетический и эмоциональный динамизм, позволяющий объединять массы людей и служить основой страстных и интенсивных социальных переживаний. Звуковое сопровождение клаббинга эклектично и изо-бретательно. Каждый музыкальный стиль — от возвышенных гимнов хауса, через тустеп-гараж до вычурных азиатских мелодий и чистой ритмической энергии драм-н-бейса — вносит в опыт клаббинга тонкие нюансы. Чувственный потенциал музыки реализуется через динамизм извивающейся толпы. Способность музыки объединять людей и радикальным образом изменять социальную и эмоциональную атмосферу клубов поистине приводит в трепет. Впечатляет и то, что она может действовать как своего рода акустический адреналин, постоянно подзаряжающий ночь. В качестве примера приведу запись из своего дневника.

    Пять часов утра. Вечеринка затухает. На танцполе всего несколько человек, все остальные вырубились или отдыхают. Вдруг ди-джей меняет пластинку и включает техно. Люди во-круг танцплощадки оживляются, танцующие подстраиваются под темп, и вот уже в зал со свистом влетают людские тела — мы вновь начинаем отрываться. Очередное затишье. Семь тридцать утра. Все выглядят опустошенными. Ди-джей снова меняет тему. Я не особенно надеюсь на оживление, но ошибаюсь. На этот раз играет сочный фанк, народ опять приходит в движение — мы улетаем. Наконец выбираюсь наружу — уже десять часов. Голова немного затуманилась от амфетамина и экстази, но без музыки одни лишь наркотики не смогли бы удержать меня на ногах.

    С. Торнтон в Club Cultures [Thornton S. 1995] исследует музыку как форму субкультурного капитала. Данный подход сводит ее к набору знаков и символов, используемых в качестве альтернативной формы культурного знания. Такова музыка, если ее считать модой, «отличительным признаком», способом демонстрации «продвинутости» (если пользоваться терминологией Торнтон).

    В своей крайней форме данный подход приближа-ется к взгляду на музыку всезнайки, а мои информанты в основном отрицательно воспринимали такую позицию. Вот что сказал на этот счет один из них:

    Мне не нравятся такие хардкор-техно-вечеринки, на которых полно зевающих типов, бурчащих что-нибудь вроде: «Да, знакомая тема, вялый ремикс на Деррика Мэя», и тому подобное занудное дерьмо. Я ненавижу, когда люди чересчур придираются к музыке. Тогда они не могут просто расслабиться и дать волю чувствам, а стараются различить какой-нибудь сэмпл или угадать лейбл, чтобы продемонстрировать свои никчемные путаные музыкальные познания

    ((мужчина, 32 года, четырнадцать лет опыта).)

    Итак, хотя музыка действительно создает особые формы субкультурного капитала, это не единственная и даже не главная ее роль в клаббинге. Для того чтобы по-настоящему понять связь между музыкой и клубами, нам следует вернуться к понятию чувственной системы координат, которое мы начали обсуждать в предыдущей главе, и иследовать, каким образом музыка воздействует на эту систему, порождая эйфорию и напряженность клаббинга, которые объединяют толпу, изменяют характер восприятия людьми друг друга и ночи в целом. Данный аспект музыки является прямым следствием ее способности находить воплощение в толпе людей и оказывать глубокое воздействие на их эмоциональные состояния.

    Воплощение ритма

    Если слишком много думать о мелодиях, утрачиваешь способность чувствовать их, а это необходимо. Их нужно впустить внутрь себя, чтобы по-настоящему понять

    ((женщина, 34 года, шестнадцать лет опыта).)

    Сила, с которой музыка способна воздействовать на эмоции людей, признавалась многими авторами. Шопенгауэр и Ницше на разных этапах своей философской деятельности полагали, что музыка может дарить людям глубокий и почти сверхъестественный опыт, являющийся одним из немногих способов обретения смысла жизни. Вот слова моего информанта:

    Музыка — одна из главных составляющих моей жизни. Она соединяет меня с людьми, поскольку я знаю, что у нас есть общая страсть. Она дарит мне невероятные ощущения, заставляет мечтать, помогает видеть смысл в жизни. Я не могла бы жить без нее

    ((женщина, 34 года, шестнадцать лет опыта).)

    Зануды знатоки могут болтать о музыке, пока у них не отсохнут языки и не атрофируются мышцы, но по-настоящему музыка начинает жить лишь тогда, когда во-площается в слушателя. Душа парит, позвоночник приятно покалывает, в тело вселяется ритм, вызывающий глубоко эмоциональный и в высшей степени телесный отклик. Когда звучит новая сногсшибательная мелодия, возникает ощущение, будто впервые ложишься с кем-то в постель; пробуждается жажда впечатлений. Хочется, чтобы эта мелодия стала частью твоего тела. Зачастую этого процесса не замечаешь, пока не окажешься в самой гуще ритма и не оторвешься на полную катушку. Лишь тогда можно по-настоящему оценить, насколько мощный физический потенциал порой заключен в музыке. Один из информантов так описывает взаимодействие с музыкой:

    Иногда музыка сводит меня с ума. Я не могу остановиться, и кажется, что сердце вот-вот выскочит из груди. Я покры-ваюсь потом, но ритм все подгоняет и подгоняет меня. Мне приходится танцевать, иначе нельзя — все во власти музыки»

    ((женщина, 32 года, девять лет опыта).)

    Ч. Кейл и С. Фельд в книге Music Grooves сделали интересное наблюдение:

    Здравый смысл и ежедневные наблюдения за тем, как дети обучаются посредством не только мышления, но и действий… убеждают в том, что наши мышцы способны к восприятию. Каким-то образом мышцы помнят… Быть может, в каких-то культурах дети учатся слушать, когда пробуют танцевать?

    ([Keil C., Feld S. 1994].)

    Данное утверждение предполагает, что танец развивает тягу к музыке, поскольку позволяет человеку углублять физическую связь с ней. Музыка превращается из набора звуков в материальную силу, проявляющуюся в вашем общем физическом отклике на мелодию.

    Социальные элементы клаббинга очень важны в плане того, как вы переживаете музыку. Коллективное восприятие музыки усиливает ее воздействие на вас, кроме того, наличие музыки изменяет характер общения людей в толпе. Толпа и ритм питают друг друга, и музыка существует в теле толпы так же, как и в звуковых волнах. Когда толпа оживает, то же самое происходит с мелодией: замечаешь, как на лицах начинает проступать изумление и волнение. Не устояв перед внезапной радостью узнавания, кто-то мчится на танцпол; все вместе непроизвольно подпевают, нежась в страстных объятиях музыки.

    Даже громкость является важным отличием звучания клубной музыки от другой, поскольку она буквально усиливает присутствие музыки в вашем организме. Когда вы входите в клуб, раскаты баса отдаются ударами в грудь. Это как сигнал о том, что вы вступили в среду острых чувств, где музыка не мягкий фон, а важное действующее лицо на яркой авансцене. В клубах от музыки не скрыться. Ее уже не столько слушаешь, сколько ощущаешь телом. Она становится осязаемой и обольстительной формой, способной «встряхнуть ваши потроха», как выразительно сказала одна женщина. Великолепное сочетание громкости, низкого баса и быстрых ритмов наполняет клубную среду акустическим стимулятором, под действием которого дионисийские порывы захлестнут все, даже самые измученные души.

    Именно обольстительная сила музыки позволяет ей становиться формой субкультурного капитала. Музыка наделяется смыслом не благодаря несчетным лейблам и разрядам, по которым ее классифицируют, а в силу своей способности порождать чувства и влиять на них. Она волнует вас физически, эмоционально и умственно, а клубы, как считает следующий информант, могут углублять эти ее свойства.

    Клаббинг изменил мое отношение к музыке. Хотя я редко слушаю клубную музыку дома, благодаря ночным вылазкам моя любимая музыка стала сильнее цеплять меня на эмоциональном уровне, я стал иначе к ней относиться. Я слушаю разные необычные вещи. Вчера, например, мы ставили записи Роберта Палмера 1. Сейчас над ним посмеиваются, но в семидесятые годы он сочинял очень красивый соул. Я вообще люблю пробовать, покупаю музыку разных эпох, и сопереживаю ей, и привязываюсь так, как для меня было бы невозможно без клаббинга. Дело не в том, чтобы слушать именно клубную музыку, а в том, чтобы сблизиться с музыкой. В клубе музыка вызывает сильные эмоции, которые затем возникают вновь. Единожды ощутив подлинную ее силу в ночном клубе, где можно свободно выразить вызванные ею чувства, вы впредь будете чувствовать ее более остро. Спорю, что у большинства клабберов есть очень интересные топ-десятки любимых вещей, могу даже побиться об заклад, что частенько там попадается и Берт Бакара 1, ведь он писал очень красивые песни. Пусть в клубной музыке нарушается модель «куплет—припев» и остается в основном ритм, вы все равно проникаетесь ее мелодией. Так что если по пути домой вы вообразите себе куплет и припев, то сможете лучше ее оценить. Поэтому я стал менее терпимо относиться к попсе. Дома я и мои друзья-тусовщики чаще слушаем настоящую великую классику, тогда как те, кто в клубах не бывает, готовы мириться и с Blur, и со Steps

    ((мужчина, 32 года, четырнадцать лет опыта).)

    Клубы позволили ему воспринимать музыку иначе, благодаря эмоциональному воздействию с ее стороны, которое он испытывал внутри клубного пространства. Такова музыка как плотная материальная сила, проникающая глубоко в чувственную сущность людей и радикально меняющая либо ярко преломляющая их восприятие мира. В клубной музыке используются определенные приемы и технические возможности, усиливающие и без того мощный эффект, оказываемый ею на индивидуумов и группы. В следующих параграфах я исследую ту важную роль, которую технический прогресс сыграл в изменении эмоционального потенциала музыки, тем самым раздвинув горизонты чувственного ландшафта клабберов.

    Бас

    Если бы я верил в Бога, то он принял бы форму басового бита. Грубый раскатистый величественный бас окутывает и захватывает. Это пульс клаббинга — древний и мудрый, вдыхающий в пространство и время энергию органической жизни. Повсеместное использование сверхнизкого баса возвестило нарастание басового культа. Сначала с ним экспериментировали (в самом крайнем проявлении) в рамках даба, затем он начал все больше проникать в сферу танцевальной музыки по мере того, как новые музыканты признавали его потрясающее воздействие на людей. Благодаря достигнутому в эпоху электронной музыки прогрессу в области звукозаписи и воспроизведения бас оказался в апогее популярности, причины которой обнаруживаются глубоко в плоти тех, кто испытал его пьянящий шарм.

    Такой бас способен придать воздуху форму, зарядить электростатической дрожью, благодаря чему тот становится осязаем. Движущая сила подкожного воздействия баса сама по себе является источником энергии. Она ударяет по животу, гениталиям и груди кинетическими импульсами вожделения, которые порой становятся настолько мощными, что кажутся физически нестерпимыми и приходится отворачиваться из страха тошноты. Пульсирующий басовый ритм бросает вас на танцпол прежде, чем вы успеете подумать об этом. Непосредственность его воздействия соблазнительна и заразительна, поэтому ритм легко захватывает большие массы людей. Растаманка, встреченная мною на даб-вечеринке, объяснила, что «для растаманов бас — вещь общинная, напрямую соединяющая людей и Джа 1. Конечно, в священных книгах нет ни слова о басе, однако он порождает в людях общее чувство, делающее их единым целым».


    Эмоциональное воздействие баса вытекает из его материальной сущности, охватывающей слушателя на всем протяжении звучания мелодии. Бас бывает тяжелый и мрачный, навевающий тревожное ощущение, будто сзади подкрадывается психопат с топором в потных ручищах; или бодрящий, как, например, удар басовой бочки в техно, который мгновенно насыщает вас энергией и превращает танец в некий звуковой серфинг. Один из информантов (женщина) рассказывает:

    В клуб я отправилась измотанной и без особого желания чем-нибудь закинуться, но я знала, что там будет классно, поэтому и согласилась. Только зазвучал бас, усталость как рукой сняло, я рванула танцевать. Я обожаю этот бас и не могу перед ним устоять.

    Процесс жизни ритмичен во всем: от биения сердца до планирования распорядка дня. Ритмы, которым мы следуем, приобретают форму привычек: походка, темп и график работы, время сна и принятия пищи — все это ритмы, накладывающиеся на наше чувство жизни в мире. Такие повседневные ритмы находят воплощение в нашем теле и его движениях, но их способен поломать противодействующий ритм. Как раз это и может сделать мощь басового бита. Глубоко чувственная природа материального, мясистого баса проникает в плоть, словно альтернативный сердечный ритм, дающий начало новой телесности. Даб использует медленные, тягучие ритмы, однако драм-н-бейс или техно сочетают мощь баса с высоким темпом, что придает телу легкость. Эта сила заразительна. Она заводит вас и заряжает все клубное пространство. Так говорит об этом мой информант:

    Бас не просто слышишь — его чувствуешь. Если ты основательно дозанулся, то в девяти случаях из десяти ты не заметишь отключения высоких частот. Дело в том, что во время танца следишь не за высокими частотами, а за серединой и басом. Благодаря басу иногда так утопаешь в звуке, что почти ничего не видишь; он просто заполняет все тело

    ((мужчина, 26 лет, восемь лет опыта).)

    Клубы поощряют такой материальный контраст, ко-гда опьянение, толпа и музыка создают новые телесные и эмоциональные ритмы, на которых строится альтернативное восприятие отношения эго и мира. Тела меняются, сбрасывают ритмические оковы повседневности, физически мутируют, постепенно воплощая ритм, и, наконец, чувствуют себя заряженными, крепкими и сильными. Одно из часто упоминаемых достоинств клаббинга состоит в том, что в клубах можно быть самим собой, однако здесь ваше эго должно очиститься от страхов и комплексов, которые запрятаны в физической природе тела и подавляют нашу способность к открытому самовыражению. Один из информантов говорит:

    В клубе испытываешь совсем иные ощущения, чем в других местах. Тело расслабляется, но это не пассивная форма релаксации; напротив, вы наполняетесь энергией, бо€льшая часть которой порождается ритмом. Чувствуешь себя сильным, если вы понимаете, что я разумею.

    Ускорение

    Западная музыка стала быстрее. Влияние клубов, наркотиков и технологий привело к резкому увеличению частоты ударов в минуту (BPM 1) в клубной музыке. Один из моих информантов объяснил, что BPM-темпы проявляют себя в качестве различных стилей клубной музыки:

    Те или иные стили музыки привлекают людей по разным причинам. Темп ритма на обычной хаус- или гараж-сцене составляет около 130 BPM, что примерно вдвое превышает скорость биения сердца среднестатистического человека в состоянии покоя. За таким темпом легко следовать: не приходится слишком сильно потеть и можно немного потанцевать. Такой темп достаточно медлен для того, чтобы женщины могли вертеть попкой, не теряя голову.

    Затем идет современный андеграунд-гараж, темп которого опять-таки близок к 130 BPM, но поскольку это тустеп-ритм, он кажется более медленным. На самом деле это не так, в чем можно убедиться, если глянуть на счетчик BPM. В случае же транса темп достигает 140–145 BPM, но так как это тустеп-ритм, вы двигаетесь в такт каждому второму удару и можете немного поколбаситься, не истекая потом. Это важно для участников хаус- или гараж-тусовок и связано с тем, как они одеваются: стремясь выглядеть изящно и опрятно, они одеваются в шмотки от dodgy banana 1. Ralph Lauren и Mo-shino. Хотя они не прочь оторваться, им вовсе не хочется походить на мокрых куриц, не так ли?

    Теперь о том, что касается хаус-музыки. Пуристы от прогрессив-хаус любят темп побыстрее. В основном это люди, разбирающиеся в технических моментах. Они слушают микс — одну его часть, другую — и не особенно веселятся. Девяносто девять процентов из них работают в СМИ, нюхают кокаин до одурения и в понедельник утром болеют «медиа-гриппом».

    Дальше идет транс и прогрессив-транс, как теперь называют самое модное направление транса. Это уже эйфория в кубе. Он веселее, быстрее (140 BPM), и под его бам-бум-бум-бум так и тянет танцевать. После этого остается еще хард-хаус и хард-транс. Лично я получаю большое удовольствие, если за вертушками стоит ди-джей, который умеет крутить хард-хаус и хард-транс. Еще бывает NRG 2 — та же музыка, но чуть быстрее, то есть пластинки разгоняются до темпа 155 ударов вместо 140. И тут уж волей-неволей забываешь о своем внешнем виде — слушаешь музыку и зажигаешь по полной. Считается, что в этом году в моде хард-хаус. Журнал Mixmag определил хард-хаус как более басовитую разновидность хауса, но любой лондонский тусовщик, бывающий в клубе Trade, знает, что хард-хаус быстрее и не такой звонкий, в нем меньше клавишных и больше «бонк-бонк-бонк». Под такую музыку хочется стиснуть зубы, но при этом все же можно улыбаться

    ((мужчина, 26 лет, восемь лет опыта).)

    Данный процесс ускорения усилил интенсивность музыки — не на эмоциональном уровне (ибо все музыкальные формы способны вызывать глубокие эмоциональные отклики, что никак не связано с темпом), а на кинестетическом. Музыковед Габриэльсон [Gabrielson A. 1987] выдвинул предположение о том, что всякому ритму присущи кинестетические свойства. Разработанная им классификация учитывает как реальное, так и подразумеваемое движение. Именно это подразумеваемое или воображаемое движение усиливается при нарастании темпа клубной музыки. Когда смотришь на толпу людей, отрывающихся под транс, не кажется, что она движется быстрее толпы, танцующей под хаус, особенно если танцпол забит до отказа. Однако, исходя из собственных ощущений, а также наблюдений за бесчисленными тусовками, я могу сказать, что ускоренный ритм, похоже, усиливает восприятие собственного движения. Это подразумеваемое кинестетическое свойство ритма заставляет людей чувствовать, будто они двигаются больше, чем это происходит на самом деле. В толпе такое чувство дополнительно усиливается, поскольку вы танцуете посреди движущейся массы. Вот что сказала одна из моих собеседниц после просмотра видеозаписи, на которая она была запечатлена танцующей в толпе:

    Признаться, удивилась, когда увидела, как мало я двигалась. Я то думала, что по-настоящему зажигаю, а в действительности мое тело перемещалось довольно плавно, кроме того, я двигала головой гораздо больше, чем мне казалось. Но мне запомнилось, что в тот момент я чувствовала себя так, будто танцевала очень энергично

    ((30 лет, одиннадцать лет опыта).)

    Кинестетические свойства ритма обостряют восприятие собственного тела и чувство ускорения его движений. Ритм проникает как в тело, так и в разум. Он существует как сочетание ментальной схемы и телесной практики, которые вместе рождают опыт танца. Чем быстрее ритм, тем неистовее вам кажется собственный танец. Это усиливает ощущение тела. Следует помнить, что здесь важно не только число ударов в минуту. У музыки есть различные параметры, и скорость является лишь одним из нескольких измерений танца. Качество последнего (и доставляемое им удовлетворение) необязательно зависят от скорости музыки. Здесь мы говорим лишь об ощущении неистовства, а ведь далеко не каждому хочется его испытывать. Один информант так описал ощущение, которое ускоренные ритмы рождают в нем на танцполе: «Когда ритм становится очень быстрым, начинает казаться, будто в голове вспыхивает луч стробо- скопа, который просто не дает тебе остановиться. Это необычно, но здорово».

    По мере ускорения ритмов меняется и опыт танца под них. Обычно чем быстрее ритм, тем более интернализованным становится восприятие танца, что, в свою очередь, изменяет социальную динамику танцпола. Люди уходят в собственный мир, контакты становятся менее непосредственными, однако вес и присутствие толпы продолжает ощущаться, поэтому опыт остается социальным и общим. Пока вы приближаетесь к пределам кинестетических возможностей своего тела, а жар музыки наполняет вашу плоть, сознание сужается. Вот одно мнение на этот счет:

    Я люблю отрываться на танцполе: обо всем забываешь, становится жарко и чувствуешь только музыку и собственное движущееся тело. Кажется, что все остальное перестает существовать

    ((женщина, 41 год, девятнадцать лет опыта).)

    Однажды я наблюдал, как женщина танцевала на колонке по крайней мере четыре часа подряд, останавливаясь лишь для того, чтобы отпить воды. Ее движения гармонировали с ритмом. Она глядела поверх толпы и, казалось, не замечала ее. Однако вы всегда чувствуете движущуюся вокруг толпу, с которой связаны через общее чувство ритма. Именно этот осязаемый кинетический поток подгоняет всех. Информант так высказался об этом:

    В некотором смысле вы как индивид становитесь меньше, превращаясь в часть массы. Этот коллективный опыт подобен гипнотическому сеансу, шаманскому ритуалу, некой церемонии, сопровождаемой барабанным боем. Это как ничто другое позволяет европейцам приблизиться к ощущениям впадающего в транс, когда меняется восприятие времени и рождается чувство чистой энергии. Вы заряжаетесь энергией от окружающих, от музыки, ритма и ночи

    ((мужчина, 32 года, четырнадцать лет опыта).)

    Это точка глубокого чувственного контакта с самим собой, с толпой и музыкой. Ощущение текущей по жилам энергии позволяет вам почувствовать себя в высшей степени живым и полным сил. Ускорение открыло дополнительный путь чувственного раскрепощения, создало еще одну возможность интенсивного физического соприкосновения, ставшую популярным в современном мире опытом.

    Химические ритмы

    Между наркотиками и музыкой существует симбиотическая связь. Они наделяют друг друга смыслом. Под действием наркотиков музыка иначе овладевает вашим телом, особенно в танце. Танцевальная музыка стала доступной в чувственном плане во многом благодаря форсирующим свойствам наркотиков, вызывающим соответствующие ее силе физические ощущения. Вот как объясняет это информант:

    Сначала я просто не понимала танцевальную музыку, особенно наиболее радикальные стили. Лишь после того, как я услышала и потанцевала под нее в клубе, находясь под воздействием наркотиков, она начала обретать смысл для меня. Теперь я просто люблю ее и могу слушать без всяких наркотиков

    ((женщина, 31 год, тринадцать лет опыта).)

    Другой информант сказал:

    Не знаю, с чем это связано, но наркотики и музыка дополняют друг друга. Наркотики как будто помогают вам открыть для музыки свою душу.

    О способности музыки менять границы нашего чувственного ландшафта свидетельствует тот эффект, который она оказывает на культурные миры. Возникновение рок-н-ролла или даже чарльстона породило нравственную панику из-за их воздействия на тело. Извивающиеся бедра Элвиса и вращающиеся в диком танце одурманенные кокаином девицы считались угрозой нравственному порядку, ведь они решительно отвергли ограничения, навязанные телу западным обществом, которое предпочитало радости дисциплину, а сексуальности — сдержанность. Одному Богу известно, что тогдашние власти предержащие подумали бы о треках, звучащих в современных клубах, если бы могли их услышать. Наверняка сочли бы их кознями дьявола. Впрочем, сатане и так приписывают все лучшие мелодии.

    Триптих наркотиков, музыки и танцев позволяет выстраивать различные взаимосвязи между этими соблазнительными явлениями. Музыка воздействует на танец, наркотики влияют на музыку, а танец изменяет восприятие наркотиков и музыки. Все эти новые взаимосвязи возникают скорее как практики, нежели идеи, и для человека они обращаются моментами острых чувственных переживаний внутри коренным образом измененных социальных рамок. Он становится увлеченным соучастником, и такое соучастие превращается в телесный навык, легко распространяющийся за пределы клубов. Оно способно навсегда изменить особенности восприятия музыки слушателем. Благодаря ему человек учится иначе понимать и чувствовать музыку.

    Этот сдвиг отношений имеет отчасти рефлекторную (по Павлову) природу: ритмы не только существуют как определенный тип музыки, но и приобретают тесную связь с эмоциональным опытом клаббинга. Так об этом говорит одна женщина:

    Я люблю танцевать под хорошую музыку, от которой все тело приходит в трепет и хочется извиваться; такая мелодия просто не дает сидеть на месте. Бывает, что нет сил встать и пойти танцевать, но все равно можно раскачиваться на стуле, двигаться, чувствовать, как музыка пульсирует в твоем теле. В результате, если ты танцуешь под хорошую тему впервые и приходишь в восторг, то когда ты услышишь ее вновь, по радио например, через неделю, то эти ощущения возвращаются в твое тело. Конечно, они уже не столь интенсивны, но ты определенно опять испытаешь радость уже от одного того, что слышишь ту самую музыку. Кажется, твое тело узнаёт ее раньше, чем мозг

    ((41 год, девятнадцать лет опыта).)

    Музыка действует на человека сильнее всего, когда является частью его биографии. Прослушивание танцевального трека в новой обстановке может (по крайней мере, частично) вернуть вас в состояние эйфории, которую вы испытали в клубе. В этом случае музыка становится эмоциональным маркером, действие которого сходно с действием звонка на собаку Павлова, однако здесь речь идет об акте самообучения, обусловленном субкультурным телом. Музыка становится точкой соприкосновения с приятными воспоминаниями; вы вдруг начинаете улыбаться, пританцовывать и вообще ощущаете некоторое возбуждение, поскольку заново переживаете чувственные состояния, некогда вызванные клаббингом. Это напоминает вам о том, что жизнь прекрасна, пусть даже в данный момент ваше положение оставляет желать лучшего.

    Вывод

    Для слушателя музыка всегда насыщена острыми чувственными и эмоциональными качествами. Клубная среда и прогресс музыкальных технологий усилили некоторые из этих качеств. Обволакивающие, заряжающие свойства баса, переход к ускоренным ритмам и воздействие наркотиков изменили чувственную систему координат, с опорой на которую клабберы воспринимают музыку. Она стала экстатической в том смысле, что получила способность служить основанием для радикального сдвига в ощущении людьми социального тела. Последнее получило доступ к субкультурным ритмам, которые отвергают западный взгляд на телесную дисциплину и контроль, ввергая людей в состояние исступления. Такое состояние может принимать две формы, одновременно являясь личным опытом глубокого погружения в ритм и уже скорее общественным опытом, порожденным эмоциональной силой музыки, которая настойчиво сплачивает людей.

    Клубный опыт и музыка соединяются в памяти. Мелодии способны вызывать почти рефлекторный отклик, поскольку они тесно связаны с чувственной биографией клаббера. Они заново разжигают некоторую часть клубной страсти, напоминают о кинестетических и эмоциональных радостях клаббинга и так возвращают клабберу ощущение полноты жизни. Музыка существует как саундтрек удовольствия или чувства близости к людям, которые вместе хорошо проводят время и получают удовольствие. Она не дает забыться чувственному знанию клаббинга, являясь эмоциональным референтом, который может быть использован в любое время и вне клубной среды. Это важно, поскольку чувства запоминаются не так, как идеи. Память об эмоциональном содержании клаббинга может со временем стереться из тела. Музыка способна повернуть вспять это течение чувств, и они вернутся, пусть и в несколько смягченном варианте.

    4. Секс

    Люди — эротичные существа, и им необходимы места, где они могли бы славить эту сторону своей природы и делиться ею.

    (Таппи Оуэн)

    Любовь — это ответ, но пока вы его дожидаетесь, секс задает немало интересных вопросов.

    (Вуди Аллен)

    Я собираюсь изучить секс как часть чувственной радо-сти клаббинга, обращая особенно пристальное внимание на высоко социальные, экспрессивные и вуайеристские формы сексуальных игр, в которых люди участвуют в клубах. Клубная среда пропитана жаждой секса, дружеского общения и близости. Характеризуя ее интимные стороны, следует, однако, проявлять осторожность, поскольку на клубной арене возможны самое меньшее четыре разные формы сексуального опыта. Первая — это поиск секса, играющего важную, но, как ни странно, не воспетую роль в посещении клубов. Вторая — это чувственность в выражении собственной сексуальности, в ощущении возбуждения, в демонстрации своего тела ради собственного же удовлетворения и наслаждения; здесь мы опять-таки не можем ограничиться секс-клубами. Как было показано в главе о танцах, это является неотъемлемой частью всего мира клаббинга. Третья — это создание групп на основе общей сексуальной ориентации, например для геев или лесбиянок. Четвертая — занятие сексом, пребывание среди людей, вызывающих твое влечение, сексуальные игры, открытие и исследование новых сторон своего эго в особенно интимной обстановке. Эта сторона наиболее заметна в специализированных секс-клубах.

    Сфера секс-клубов намного меньше, чем у мейнстрим-клубов, но она быстро расширяется. Эстетика фетишизма вошла в визуальный арсенал средств массовой информации. Латекс и кожа стали символами противопоставления полов и игр на тему сексуальной власти. Теперь изделия от Gucci — вершина чувственного шика, а украшенные драгоценностями наручники распродаются за несколько дней после их появления в магазине. Секс-клубы перевернули мораль половой жизни, подняв планку социальной терпимости, которая усилила эротический трепет чувственного выражения на клубной арене. Табу были сметены, так как стали видимыми и популярными, но в то же время сохранили немалую долю своей греховной притягательности и потому продолжают выглядеть вызывающими и страстными. Все остальные элементы клубной культуры остались нетронутыми, да и сексом занимается не каждый. Посе-тители танцуют, разговаривают и расслабляются, как и в любом другом клубном пространстве. Однако откровенного секса вполне достаточно для того, чтобы отодвинуть клубную вселенную еще на шаг от повседневности и таким образом бросить вызов габитусу, выполняющему функ-цию чувственно-социальных рамок, внутри которых мы сталкиваемся с сексом в этом мире.

    Сексуальность клаббинга

    Половое влечение — это клубная константа, не зависящая от расы, возраста, пола или сексуальной ориентации. Меняется только степень ее визуальной выраженности в клубе. Я перекинулся парой слов с парнем, стоявшим вместе со мной в очереди, так он сказал, что идет в клуб в основном ради музыки, однако когда позже я встретил его, уже опустошившего пару пива, он признался: «Хочу кого-нибудь подцепить. Думаю, большинство здесь хочет того же, только нипочем в этом не признается, потому что это вроде как стремно».

    Один из промоутеров, с которым я разговорился, воспроизвел ту же идею о том, насколько важное место в стремлении людей посетить клуб занимает поиск сексуального партнера:

    Люди ходят в клуб по разным причинам, но надежда найти партнера всегда присутствует. Иногда бывает забавно наблюдать, как некоторые люди несколько месяцев ходят каждую неделю, классно проводят время, не пропускают ни одной вечеринки. Им только дай повод, например, вечеринку драм-н-бас, они, конечно, без ума от этой музыки и от обстановки… А потом вдруг встречают девушку или парня и, глядь, — уже не так часто заглядывают. Это все часть поиска партнера, а клуб — весьма подходящее место, ведь здесь люди красуются и выглядят привлекательно.

    Так ли сильно это притягивает людей в клубы, как раньше? Кое-что, конечно, изменилось, но все равно это один из главных факторов. Во многих клубах это не так очевидно, но есть везде и никуда не денется

    ((мужчина).)

    Тусовщики, будь то мужчины или женщины, наслаждаются сексуальными флюидами, которые носятся в атмо-сфере клуба. Им хочется, чтобы окружающие оценили их сексапильность. Они желают флиртовать, ловить на себе чужие взгляды, восхищенные их танцем, их соблазнительным шармом — все это неотъемлемая часть клубного веселья. Страстные взгляды играют огромную роль в обострении восприятия праздника в любом клубном пространстве. Выразительное общение глаз, пожирающих плоть, улыбки, не дающие подобным взглядам стать гнетущими, чувственная красочность ночи — все это добавляет событию страсти. Подобно наркотикам, секс становится вариантом отдыха, который вызывает все меньше критики со стороны христиан-протестантов, ранее считавших его нравственно разлагающей общественной силой. Люди трахаются ради веселья; это часть чувственности клаббинга, вишенка, украшающая лакомый торт. Вот как высказался на эту тему мой информант:

    Мне нравится наблюдать за тем, как женщины и мужчины танцуют. Люблю смотреть, как сексуальные люди ведут себя сексуально. Я хочу сказать, что секс-шоу как таковые чертовски скучны. Иной раз танцующие девушки заводили меня с пол-оборота, я сидел, пялился на них и облизывался: «Блин, что бы я сделал с твоим телом». А смотришь, бывало, живьем секс-шоу с полным проникновением, двумя стволами, всякими выкрутасами и думаешь: «Тоже мне новость, скучища». Если в клубе я принимаю слишком много спида 1 или экстази и не могу трахаться, но ночь проходит отлично, то меня не беспокоит отсутствие секса, потому что я и без того клево себя чувствую. Просто это некоторым образом меняет правила игры. Были случаи, что я болтал в клубе с девчонкой, она мне нравится, все идет отлично, вот я уже чувствую, что она созрела и можно действовать, а в решающий момент мне приходится отступиться: «Слушай, мне жутко жаль, но я не могу сегодня заняться с тобой любовью. Я ужасно накачался, даже чудом у меня не случится эрекции, но ты такая милая — совершенно потрясающая. Оставайся со мной, мы очухаемся, расслабимся, поболтаем, видео посмотрим, да что угодно, а утром будем трахаться столько, сколько захочешь». И это срабатывало: ночью я закидывался наркотой, а наутро мне чертовски хотелось трахаться, так что мы весь день не вылезали из постели

    ((мужчина, 26 лет, восемь лет опыта).)

    Это свидетельство интересно по ряду причин. Во-первых, оно хорошо показывает, насколько сексуально заряженной бывает атмосфера клубов и как тусовщикам нравится быть частью этой чувственно-соблазнительной среды. Во-вторых, оно позволяет понять, как свойственная клаббингу обостренность ощущений может временами уменьшать важность поиска сексуального партнера вследствие того, что клабберы и так испытывают глубокое телесное погружение в пространство и людскую массу. На основании этого я и сделал предположение о том, что секс становится чем-то вроде вишенки на торте. Этой метафорой я поделился с тем же информантом, который отреагировал так:

    Да, я думаю, это очень верно. Лучше съесть весь торт, чем одну вишенку. Если все, что ты стараешься сделать — это слопать вишенку, а на торт не обращаешь внимания, то можно угробить ночь. Хотя, с другой стороны, иногда действительно страсть как хочется с кем-нибудь переспать. Так что, пожалуй, многое зависит от настроения и от того, насколько ты возбужден, но я понимаю, что вы имеете в виду.

    Чувственная природа клаббинга может быть не менее впечатляющей в отношении погружения в телесность, чем секс, и клабберы это ощущают, особенно во время танцев. Конечно, это не равнозначно сексу. Речь идет о сравнимой остроте физических и эмоциональных переживаний, которая, однако, воспринимается иначе. Когда эта острота чувств становится телесной основой, на которой строится процесс обольщения и установления сексуальных контактов, секс разрывает рамки трезвых чувственных параметров. Однако здесь я, собственно, говорю об обычных танцевальных клубах. В секс-клубах царит гораздо более сладострастная атмосфера, непосредственно возводящая опыт клаббинга к вершинам эротизма и делающая его сексуальную природу более очевидной.

    Радуга: зарисовки с секс-вечеринки

    Это была акция по сбору средств в пользу благотворительной организации, незаконная вечеринка, ради проникновения на которую пришлось сделать массу телефонных звонков. Билеты мы раздобыли заранее, но чтобы найти место тусовки, понадобилось какое-то время. Той ночью я был с подругой К. и другом М.

    Дом, где все происходило, был замечателен в том смысле, что выглядел исключительно уродливо и вместе с тем очаровательно неряшливо, словно дом из порнофильма семидесятых годов. На улице начался дождь, и с потолка кухни капает вода. Мы проглатываем по колесику экстази, а М. отправляется в сортир, чтобы втянуть дорожку кокаина. Возвращается он характерной упругой походкой.

    У этой компании есть особый кодекс поведения, действующий на всех встречах. Вот его пункты.

    1. Стюарды готовы помочь или дать совет нашим гос-тям, чтобы они могли расслабиться и вести себя естественно, поэтому не стесняйтесь.

    2. Никого не трогайте и не навязывайтесь без приглашения, но идите навстречу, если вас о том попросят.

    3. Незаметно указывайте стюардам на гостей, неуважительно ведущих себя по отношению к другим, чтобы избежать серьезных проблем с безопасностью.

    4. Только безопасный секс. Стюарды с радостью предложат вам бесплатный презерватив, если вас застали врасплох.

    5. Никаких свастик или расистских символов, даже в качестве эксцентричного фетиша. Они могут кого-нибудь обидеть или стать причиной неприятных недоразумений.

    6. Никакой съемки и прессы: это частное мероприятие.

    7. Старайтесь не мусорить, пользуйтесь урнами.

    8. Не шумите, когда приезжаете или убываете, чтобы не потревожить живущих по соседству людей.

    Толпа разношерстная: белые, черные, азиаты; натуралы, геи, бисексуалы, транссексуалы, трансвеститы; молодые, пожилые и даже прикованные к креслу-каталке инвалиды — все веселятся на славу. Мы устраиваемся в одной из комнат, предназначенных для танцев, где пока что довольно пусто. На полу постелен какой-то древний ковер, танцевать на котором весьма непривычно, потому что ноги постоянно прилипают к нему. Мы выпиваем пивка и начинаем танцевать и дурачиться втроем, радуясь, что нам удалось попасть на вечеринку. К нам присоединяются еще несколько человек, вот появились знакомые лица, и мы почти совсем раскрепостились.

    Пора осмотреться. Соседняя комната побольше, в центре нее арена в форме неглубокой ямы. Это тантрический секс-театр. В яму может вступить всякий, кто согласен подчиниться правилам, а те написаны на стене: «Не дрочить, не хамить, разуваться». Люди здесь в той или иной степени оголены, они поглаживают друг друга, обмениваются нежностями, целуются. Все это выглядит трогательно невинно и непринужденно, а народ вокруг болтает, наблюдает и улыбается.

    Наверху четыре главные комнаты: танцзал, чилл-аут, темница и комната для парочек, куда не позволяется входить в одиночку. Рядом с чилл-аутом находится крошечная коморка для геев, забитая до отказа. Мы решаем потанцевать. Играет латиноамериканская мелодия, и в комнате не протолкнуться. Две женщины в звездно-полосатых бикини упоенно зажигают в подчеркнуто игривой манере. Экстази начинает цеплять, и мы с К. и М. двигаем телами в такт ритму. Мне начинает досаждать одетый школьным учителем мужчина в шапочке и мантии, пытающийся шлепнуть меня указкой по заднице. Очевидно, его слишком возбудил мой роскошный наряд с блестками, и я вежливо, но решительно прошу его отвалить. К. начинает болтать с парочкой женщин. Они сильно татуированы, носят очень тугие корсеты и яркие туфли на высоком каблуке, словно кричат: «Трахни меня!» Им смешно, потому что на своих высоченных каблуках они едва могут стоять, не говоря уже о том, чтобы ходить, а корсеты не дают им сесть, и все же они отлично проводят время и чувствуют себя сексуальными и счастливыми. У обеих есть постоянная работа, и свои честно заработанные деньги они предпочитают тратить именно так — в компании «веселых и безмятежных людей». Я треплюсь с сидящим рядом абсолютно голым парнем, что в этом месте кажется совершенно естественным, хотя большинство людей одеты. Выясняется, что он уже много лет ходит на подобные вечеринки и любит их за дружелюбие и сексуальность. Безусловно, здесь есть что-то от социальной атмосферы домашней вечеринки; многие знакомы друг с другом, и не возникает чувства, будто ты окружен чужаками.

    Мы продолжаем осматриваться. Кругом толчея, люди пробираются сквозь толпу, образуя непрерывный человеческий поток, в котором каждый чего-то ищет: секса, общения, радости, веселья, любви. Атмосфера начинает становиться менее напряженной: как и в случае всякой другой вечеринки, для этого требуется время. Мы натыкаемся на «Невероятное пип-шоу бриллиантовой Лил». Оно стоит фунт, собранные средства идут в казну фонда ветеранов. Я решаю глянуть. Шоу состоит из ящика, в переднюю стенку которого встроено увеличительное стекло. Платишь деньги, занавес поднимается, и Лил с гордостью демонстрирует свои прелести, которые увеличиваются до размеров телевизионного экрана. У нее очень симпатичная киска, и я делаю то, что сделал бы всякий джентльмен, доведись ему насладиться таким зрелищем: аплодирую и издаю звучный вопль восхищения. Ее щелка такая красивая. Лил высовывает голову из ящика, чтобы взглянуть, кто реагирует с таким энтузиазмом, и за мой энтузиазм награждает исполнением на бис. К моменту завершения шоу за моей спиной выстраивается целая очередь. К. умирает со смеху. Пожалуй, я мог бы стать неплохим пиарщиком.

    Тем временем М. вышел из темницы — он был таким плохим мальчиком, что заработал наказание. Мы вновь отрываемся в танце, окруженные другими людьми. На одной из женщин надет костюм кошки, открытый на груди и паху. Ее спутник сверкает лайкрой. Мимо проходит пожилой мужчина лет этак семидесяти в прелестной резиновой набедренной повязке. М. танцует с женщиной в крохотном, прямо-таки кукольном, белом просвечивающем платьице и выглядит совершенно счастливым. Мы садимся, чтобы выкурить косячок. Рядом с нами целуется пара, затем является парень девушки и хлопает ее по плечу, чтобы разжиться сигаретой. Ребята разговаривают, пока женщина роется в сумочке, хвалят ее умение целоваться, потом она дает парню сигарету и тот с улыбочкой уходит, оставляя их в объятиях друг друга.

    Напротив страстным утехам предается еще одна парочка. Он выглядит довольно крутым в прикиде от Armani; она — восхитительная блондинка — похожа на порно-графическую версию Барби в своих туфлях со стальными набойками и резиновых шортах с разрезом внизу. Она сидит верхом на его довольно внушительных размеров члене, трахая парня с энергией разогнавшегося товарного поезда, пока он, закатив глаза, мнет ее груди. Во-круг идет оживленная беседа; несколько человек наблюдают и млеют, остальные не обращают на происходящее ровным счетом никакого внимания. В таком духе они продолжают, наверное, минут пятнадцать, затем она слезает с него. Он так и не кончил и просто прячет своего братца за ширинкой, после чего они отправляются в бар, расслабленные и вдохновленные.

    Вокруг театральной ямы возникает небольшая суматоха, когда один из гостей пытается влезть туда, не сняв обуви. Хиппи в сетчатом купальнике, как видимо, заведующий этим пятачком, пресекает его поползновение и требует покинуть яму. Тот брюзжит, но в итоге наглеца удается выпроводить. Изложенные в хартии тусовки правила устанавливают определенные границы, в рамках которых люди могут взаимодействовать. Так как данное пространство по сути своей является сексуальным, некоторые могут чувствовать себя в нем дискомфортно, поэтому важно создать такую модель социального взаимодействия, которой им захочется придерживаться и через которую они смогут спокойно контактировать с другими. Наиболее важное правило, конечно, — принцип обоюдного согласия, право отклонить предложение или остановить происходящее в любой момент, что неоднократно подчеркивается в листовках организаторов. Это особенно важно на сексуальной арене, где люди могут испытывать смущение или чрезмерное возбуждение, если не имеют привычки к такому поведению.

    Мы останавливаемся в чилл-ауте, скручиваем косяк, треплемся. Ди-джей раздет. Это мягкая комната, какими обычно и бывают чилл-ауты; музыка скорее успокаивает, чем подгоняет, все выглядят обдолбанными в труху. Мы решаем, что здесь слишком уж вяло, и отправляемся на поиски движухи. На лестнице проходим мимо беленькой девушки-куколки, которая широко нам улыбается и машет ручкой. Двое парней лижут ее груди, а третий, стоя на коленях, трется носом о прикрытую трусиками киску и гладит ее бедра. Ее улыбка похожа на неоновую рекламу плотских удовольствий.

    Темница занята: две женщины в дорогом белье используют столб для порки. Одна из них стоит, раздвинув ноги, а другая искусно обрабатывает ее влагалище и бедра, заставляя кричать от удовольствия. Они смотрятся прекрасно. В углу творится еще более впечатляющее действо: в клетке на коленях мужчины восседает женщина, затянутая во что-то вроде кожаной сбруи. Их окружает толпа. Ее «господин» умело контролирует происходящее. Люди, составляющие разношерстную толпу, просовывают сквозь прутья клетки руки, трогают ее тело, пощипывают соски, поглаживают ноги, киску и попку, а она стонет и просит еще. Глаза ее закатились, пот течет ручьем, все мускулы подергиваются в узнаваемых спазмах оргазма. Она наслаждается вниманием; ее фантазия стала реальностью, а порождаемая ею страсть облучает окружающих словно радиация, заряжая пространство обжигающей сексуальной энергией.

    В ходе данного мероприятия секс как таковой случается либо в чулане геев, либо в комнате для парочек. Последняя сначала кажется несколько пугающим местом. Это затемненное помещение охраняется стюардом, который не пускает сюда одиночек. Однако внутри обстановка весьма непринужденная: нарядные тусовщики нежатся на подушках и ласкают друг друга, купаясь в сладкой истоме. Сексом занимаются в основном парами, иногда втроем или вчетвером. Сперва мы просто сидим там, немного стесняясь, но заразительная сладост-ная атмосфера этого пространства втягивает нас и разжигает страсть, одновременно позволяя расслабиться и перестать смущаться. Рядом с нами парень лижет анус своей супруги, пока та ищет в сумочке смазку и презерватив. Другая женщина в огненно-красных шляпе и чулках нежно трахает себя с помощью дилдо, устраивая интересное шоу для своего партнера-инвалида. Руки залезают под юбки и ремни. Это сладострастное мамбо наполненных желанием тел, наслаждающихся друг другом и присутствием окружающих. Мне сосут член; становится горячо, смешно, и я расслабляюсь, смакуя приятное зрелище. Взор скользит по лицам вокруг, ловя на них отблески страсти. Я чувствую, как искры сексуального желания и дружеское тепло удовлетворения наполняют меня силами.

    Внизу театральное представление закончилось, гости просто тусуются и разговаривают, шутят, смеются. В углу комнаты госпожа в кожаном прикиде потягивает шампанское, а трансвестит посасывает пальчики ее ног, изгибаясь, как игривый котенок, — его это явно заводит. Госпожа принимает ласки спокойно, но затем вдруг отдергивает ножку и прогоняет трансвестита прочь. Он не забывает сказать «спасибо» и покидает комнату, вероятно, отправившись искать пальчики с лучшим педикюром. Все выглядят такими расслабленными и очаровательными; в этом месте действительно царит толерантность. Я чувствую характерный кайф, который неоднократно испытывал во время полевых исследований, причем независимо от того, принимал я наркотики или нет. Он порождается общением с людьми, которые предстают перед тобой в своем лучшем виде, образуя социальную среду, отличающуюся нежностью, взаимной поддержкой и радостью.

    Выползаем на воздух примерно в восемь часов утра. Все трое чувствуем себя просто обалденно и, оказавшись дома, падаем в гостиной, курим дурь, травим байки и хохочем еще часа три, пока, наконец, не добираемся до кровати изможденные, но счастливые. После хорошей вечеринки, как после дня тяжелой физической работы, появляется гордое чувство, что ты славно потрудился и чего-то добился. Это что-то наполняет вашу плоть и служит телесным напоминанием о том, что вам удалось, пусть и всего на несколько часов, вознестись над земными делами.

    Секс-клубы

    Секс-клуб как явление возник за пределами рейв-культуры, обсуждаемой в большинстве текстов о клаббинге. Сексуальные пространства всегда существовали в нашем обществе, однако их рост в качестве социальной арены резко ускорился после того, как в 1986 году открылся первый в Лондоне коммерческий секс-клуб. У клубного опыта появилось новое измерение. Толпы людей приходят в секс-клубы, чтобы насладится откровенной публичной сексуальностью, и здесь они готовы воспринять гораздо более радикальные формы сексуальной демонстрации, чем те, что встречаются в обычных клубах. Правила поведения заключают основные социальные практики клубной среды в более жесткие рамки, одновременно защищая и освобождая сексуальную природу мероприятия, а строгие требования к одежде имеют целью отсеять зевак. Такая исключительность необходима, поскольку пространство сексуального клуба находится еще дальше от повседневного мира. Некоторым это может показаться чрезмерным: они пугаются, чувствуют, будто они сами и их нравственные принципы подвергаются некой опасности, или же могут просто возбудиться и потерять голову настолько, что начнут буянить, хамить и докучать окружающим.

    Секс-клубы — это не место оргий, куда достаточно проникнуть, чтобы с кем-нибудь переспать. В таких пространствах действуют те же социальные правила, что и в остальной части клубной среды. Не каждый из посетителей желает перепихнуться или выпороть кого-нибудь плеткой. Многие просто наслаждаются возможностью открыто выразить эротическую сторону своей лично-сти — носить соблазнительную одежду, вести себя развратно, воплощать фантазии и демонстрировать желания. Они делают это ради самих себя и отнюдь не всегда хотят привлечь кого-то еще.

    Я встречал в клубах немало пар, находивших особое удовольствие в возможности вычурно нарядиться, чтобы насладиться соблазнительным шармом друг друга. Они обращали внимание на те грани личности своего партера, о которых легко забыть, если сводить досуг к просмотру телевизионных программ в гостиной и бродить по дому в растянутом трико. Наблюдая за тем, как ваш партнер изгибается в возбуждающем наряде на танцполе, и пожирая глазами его тело, можно испытать огромную радость. Это мощный акт обновления ощущений, способный заново разжечь огонь страсти, едва не угасший в чувственном вакууме повседневности. Послушаем, что говорит об этом мой информант:

    Мне нравится, когда мы [он и его жена] наряжаемся и выходим в свет. Она выглядит потрясающе, но подобные места — единственные, где у нас хватает смелости появиться в таком облачении. Зато в такой одежде она меня чертовски заводит. Это своего рода предлог, чтобы вести себя по-настоящему сексуально, и повод, чтобы приложить усилия. Вы возбуждаетесь, флиртуете, танцуете и просто наслаждаетесь общением со страстными сексуальными людьми. Когда мы возвращаемся домой, то всегда трахаемся, словно кролики — так сильно это нас возбуждает.

    За этим не обязательно должно следовать что-либо еще. Уже само пребывание в таком месте, где люди славят секс и наслаждаются им, где они одеваются, чтобы волновать как себя, так и окружающих, имеет особую чувственную прелесть. И все же многие на этом не останавливаются; им нравится обмениваться партнерами и экспериментировать с сексуальным влечением. Приведу в пример высказывание Таппи Оуэна — организатора «бала сексуальных маньяков»:

    В тот год у нас было много места, и мы решили выделить площадку под открытый кинотеатр на несколько автомобилей. На экране демонстрировали порнофильмы. Одна парочка забралась в машину и так увлеклась, что вокруг собралась целая толпа. Они явно не на шутку завелись и трахались, не обращая внимания на окружающих. Это продолжалось несколько часов. Люди в толпе менялись, а те никак не могли угомониться. Короче говоря, я видел их уже под утро, и они все еще были возбуждены. Они подошли ко мне, поблагодарили за вечеринку, сказали, что все было здорово, а затем добавили, что им и в голову не приходило, как они могут отрываться. «Сексуальные маньяки» была первой сексуально ориентированной вечеринкой, на которой они побывали. Они думали, что это будет просто небольшой забавой, а получили роскошный сюрприз. В общем, несколько месяцев спустя я вновь о них услышал. В своем родном городе они основали клуб, который стал пользоваться популярностью, и они были исполнены в связи с этим энтузиазма. Таким образом, один-единственный опыт навсегда перевернул всю их жизнь. Они открыли в себе нечто такое, о чем раньше и не подозревали.

    Таков секс как совместное приключение или процесс открытия, превращающий смутные, часто потаенные желания в санкционированные обществом реалии. В секс-клубах можно обнаружить самые разные желания или стать свидетелем новых возбуждающих сексуальных сценариев, о которых вы раньше не задумывались. Данная среда позволяет рассматривать секс как игру приходящих к согласию взрослых людей, а не как практику, скованную ограничениями моногамии и приличий.

    Одно из замеченных мною качеств секс-клубов кратко можно описать так: к ним очень быстро привыкаешь. Достаточно побыть в их среде двадцать минут, и происходящее перестает казаться диковинным, поскольку социальная атмосфера кажется исключительно легкой. Характер участия людей в процессе может различаться: нарядно или соблазнительно одеты все, потому что таково предъявляемое к гостям требование, однако той или иной публичной формой секса занимается не каждый. Некоторые тусовщики устраивают для других шоу в темнице. Другие наслаждаются собственной сексуально-стью, которую являют миру. Третьи занимаются сексом. На одной из вечеринок я оказался по соседству с парой за сорок. Мужчина был обнажен, если не считать прикрывавшего член ремешка и жакета из змеиной кожи. Женщина в нижнем белье сидела рядом со мной и делала своему партнеру минет. Они купались в лучах всеобщего внимания около десяти минут, а затем направились в бар за выпивкой. Это не был жесткий секс: они посмеи-вались, когда шли к бару, ведь для них это была сексуальная игра в безопасном месте.

    Большинство тусовщиков не склонны заниматься сексом на людях. Они приходят в соответствующие клубы, чтобы насладиться чувственной атмосферой заведения, покрасоваться в своем наряде и получить удовольствие от иной сексуальной реальности. Это мир соблазнительных взглядов и манящих улыбок, мир тел, открыто заявляющих о своей сексуальности на жарком танцполе, мир радующихся, смеющихся и возбуждающихся людей. Кроме того, в таких местах все очень вежливы и обходительны. Чувственная общность не менее важна, чем секс. Она создает ощущение причастности к тайному братству, старающемуся отгородиться от нравственного влияния повседневного мира, и таким образом является социальным оправданием особой этической позиции, в соответствии с которой краеугольным камнем данной среды является согласие. Секс перестает быть тайным, частным актом. Ему не обязательно «говорить» (Фуко 1981]) 1, чтобы получить оправдание, достаточно служить воскресным ночным досугом, а собравшиеся будут радоваться порождаемой им страсти и игре.

    Помимо прочего, секс-клубы посещают лица самого разного возраста. В них нередко можно встретить людей лет семидесяти, наслаждающихся прелестями этой среды, и в целом публика обычно бывает старше, чем в прочих клубах. Тому есть ряд причин. Во-первых, зрелые тусовщики чувствуют себя увереннее и оттого осмеливаются вести себя на людях более откровенно. Во-вторых, они богаче и могут позволить себе потратить пару сотен фунтов на кошачий костюм из латекса и фунтов двадцать пять на билет. В-третьих, как объясняет Таппи Оуэн: «Многие начинают открывать для себя фетиш-клубы или клубы свингеров тогда, когда их дети взрослеют и покидают родительский дом. Это опыт, который супруги могут приобретать вместе, как только они перестают уделять все внимание детям, это эротическое приключение».

    Возрастные различия посетителей, которым может быть от двадцати до семидесяти лет, придают таким клубам пестрый вид и свидетельствуют о том, что социаль-ные-чувственно удовольствия не исчерпываются по до-стижении двадцати шести лет, а длятся до тех пор, пока люди стремятся в такие места.

    Секс и наркотики

    Последний аспект клубного секса, который мне бы хотелось рассмотреть — это взаимосвязь секса и наркотиков. Так или иначе она присутствует во всех областях клаббинга. Секс-клубы, впрочем, часто казались мне менее пропитанными наркотиками, чем прочие, поскольку основное внимание в них уделяется сексу. Наркотики способны радикально преобразовать восприятие секса посредством изменения чувственных и социальных параметров сексуальных контактов.

    Разумеется, секс под сильными наркотиками резко отличается от секса в состоянии алкогольного опьянения, который подчас сводится к двадцати минутам плохо скоординированной возни с сомнительным итогом. Секс под действием наркотиков, как правило, существенно продолжительнее. Занимаясь им, вы можете лучше расслабиться, и у вас в запасе оказывается больше энергии. Экстази не снижает сексуальное влечение, последнее лишь направляется по другому чувственно-социальному руслу. Оно иначе проявляется и воспринимается: можно испытывать огромное удовольствие, даже если просто целуешься и смотришь. Кроме того, клубным наркотикам присуще коммуникативное свойство, выражающееся в том, что если сексуальный контакт изменяет характер разговора людей о сексе, то они высказывают свои желания честнее. Секс становится менее дерганым и напряженным.

    Некоторые мужчины признаются, что из-за наркотиков им бывает трудно достигнуть эрекции; у других такой проблемы не возникает. Все зависит от свойств конкретных наркотиков, а также от того, как долго партнеры занимаются сексом. Вот что говорит один из них:

    Когда занимаешься сексом под экстази и вообще под любым наркотиком, эрекция может то появляться, то исчезать. Это отчасти объясняется действием препаратов, но также и тем, что ты занимаешься любовью очень долго и просто физиче-ски устаешь. Но это не проблема, ведь можно сделать паузу или на время заняться чем-то еще: покурить травку, например, посмеяться. Секс уже не ограничивается банальным «вставил—вынул»; начинаешь пользоваться воображением и проявлять изобретательность. Пожалуй, благодаря пропаданию эрекции я узнал о сексе много такого, что ускользнуло бы от меня, когда б мой член все время стоял колом. В самом деле, даже если у тебя не стоит, все равно можно веселиться. Когда тебя прет, чувствуешь себя так, будто все тело превратилось в один большой член, поэтому временная неисправность твоей шестидюймовой гордости не имеет значения

    ((34 года, шестнадцать лет опыта).)

    Другой сказал следующее:

    Мне нравится трахаться под кокаином, но иногда я не могу кончить; кажется, что член стал искусственным. Он может стоять, но немеет и достичь оргазма очень трудно. Раньше это меня бесило, но теперь я отношусь к этому спокойно и просто наслаждаюсь происходящим. Я всегда могу разрядиться утром, когда чувствительность придет в норму.

    Конечно, чрезмерное употребление наркотиков может лишить вас способности заниматься или наслаждаться сексом, особенно с возрастом. Упомянутое информантом онемение является распространенной реакцией, но если наркотиками не злоупотреблять, они могут весьма существенно изменить чувственно-социальный опыт, переживаемый во время секса. Кокаин и амфетамины могут придать вам энергию секс-динамо, а порой сопровождающее это онемение вовсе не означает, что эрекция обязательно пропадет. Она может сохраниться, но субъективно потерять в остроте. Зато секс продолжается намного дольше, поскольку преждевременной эякуляции не случается. Вот мнение информанта:

    Мне нравится секс под экстази, потому что он такой расслабленный. Из пятнадцатиминутного перепихона он превращается в длительную и мощную серию предварительных ласк. Вы трогаете друг друга, гладите, трахаетесь, снова трогаете, смеетесь и трахаетесь. Процесс становится менее однообразным, обретает гибкость, длится дольше и воспринимается острее, да и вообще по-другому

    ((женщина, 34 года, шестнадцать лет опыта).)

    Секс и наркотики могут дополнять друг друга, радикально обостряя чувственность сексуальных контактов на телесном уровне, а также на социальном уровне, меняя характер общения во время секса. Несколько информантов говорили мне, что им нравится перед сексом покурить марихуаны, поскольку, как и бокал вина, она расслабляет. Одна из женщин также красочно описывала то, как ей нравится секс под LSD. Ее мнению вторят слова Тимоти Лири:

    Я просто хочу сказать, что секс под LSD чудесным образом усиливается и больше впечатляет. Я не имею в виду, что наркотик добавляет вам половой энергии или автоматически обеспечивает более длительную эрекцию. Вместо этого он десятикратно обостряет вашу чувствительность. Скажу так: по сравнению с сексом под LSD обычное занятие любовью (какое бы удовольствие оно не доставляло) все равно, что секс с манекеном

    ([Leary T. 1990:127].)

    Судя по собственному опыту, добавлю, что во время таких сексуальных контактов высокая степень доверия между партнерами и знание действия LSD столь же важны, сколь и сам наркотик. Без них человек может прийти в замешательство, так как LSD способен искажать воспринимаемые объекты. Это подтверждает один из моих информантов:

    Секс под кислотой иногда кажется странным: не разберешь, где заканчивается твое тело, а где начинается тело партнера. Кроме того, сам партнер как будто может меняться на глазах — становится похожим на скелет или на волка, так что и не сразу его узнаешь. Но если доверяешь тому, с кем занимаешься любовью, то возникающие ощущения раскрашивают секс, так как не пугают, а возбуждают

    ((женщина, 41 год, девятнадцать лет опыта).)

    Большинство клабберов исследуют связь между сексом и наркотиками в стороне от клубов, но, как бы то ни было, она является важной составляющей клубно-наркотического опыта, радикально меняющего чувственно-социальные параметры секса. Сочетаясь, секс и наркотики преобразуют и усиливают друг друга, но, как напоминает мой информант:

    …Трах и наркотики — это классно, однако нужно соблюдать меру, ведь порой становишься легкомысленным. Однажды я так забалдел, что забыл натянуть резинку, а это риск. Теперь я стараюсь держать при себе эти маленькие штучки, чтоб не суетиться, когда подвернется момент. Просто я не хочу на утро проснуться в панике

    ((мужчина, 32 года, четырнадцать лет опыта).)
    Вывод

    Секс является важной частью клаббинга, пропитывая и эротизируя среду. В секс-клубах этот элемент оказывается видимой и публичной чувственной практикой, стержнем, скрепляющим клубное пространство. Правила секс-клубов имеют целью освободить и в то же время защитить сексуально-выразительную природу мероприятия. Секс становится открытой и веселой игрой взрослых людей, основанной на честном согласии между тусовщиками. В секс-клубах эротичная атмосфера не менее важна, чем секс как таковой, поскольку она является чарующей силой, объединяющей толпу и противопо-ставляющей чувственность клубного пространства тем сексуальным ограничениям, которые действуют в повседневном мире. Если секс и наркотики сочетаются (как правило, уже после посещения клуба), то они могут субъективно усиливать друг друга, коренным образом меняя чувственно-социальные параметры интимного контакта. Мои информанты высоко ценят эти свойства и наслаждаются сексом под действием наркотиков, потому что он расширяет их сексуальный мир.

    5. Одетые, чтобы возбуждать

    Красота выше чувства долга.

    (Эпитафия на могиле Трансформера)

    Истинно модные стоят выше моды.

    (Сесил Битон)

    Одежда играет важную роль во всех областях клаббинга. Для многих клабберов ношение эффектных вещей является одним из способов отграничить клубы от повседневного мира. В клубной среде люди наряжаются по-разному: одним достаточно нового платья или рубашки, в то время как другие хотят выглядеть шикарно и готовы ради одной ночи полностью сменить свой имидж. Можно говорить о частичном совпадении отношения к одежде в фетиш-клубах и наиболее экстремальных дресс-клубах 1: там и там подчеркивается важность выразительности и воображения, действует дресс-код, а сами подобные заведения строятся на идее терпимости и без-опасности самовыражения, позволяющей тусовщикам свободно экспериментировать.

    Клубное отношение к нарядам порождает интересный парадокс: посетители клубов, в которых не применяется отсев по внешнему виду, одеваются примерно одинаково, тогда как в клубах с дресс-кодом толпа часто оказывается очень пестрой. В условиях полной свободы выбора люди придерживаются традиций, а требование участвовать в создании зрелища порождает различия. Рассматриваемые в настоящей главе дресс-клубы не превращаются в показы мод, ведь их исключительность не навязана экономической конкуренцией дизайнерских брэндов (в подобных дресс-клубах, если они существуют, мне не доводилось бывать). Те дресс-клубы, что я посещал, являли собою места, требовавшие от гостей тратить не столько деньги, сколько усилия. В них импровизация и выразительность предпочтительнее бездумному поклонению идолам-лейблам.

    Чистка перышек

    Всякий раз, отправляясь развлекаться, я надеваю что-нибудь обтягивающее, безумно танцую и от этого начинаю лучше себя чувствовать. Сбрасывая скучную рабочую одежду, понимаешь, что этот вечер особенный. Приготовление — это целый ритуал: нужно прийти в хорошее настроение, одеться, накраситься, навести блеск, если хотите. У меня есть специальный гардероб для вечеринок, и для меня это важно, хотя не все вещицы из него можно носить с комфортом. Мне не нравится являться в клуб сразу после работы и в той же одежде, потому что веселье получается уже не то. Раньше я надевала под деловой костюм маленький топик и благодаря этому могла трансформироваться. Кроме того, если идешь в клуб, хорошо иметь вещи, святящиеся в ультрафиолете. Мне это нравится: перестаешь воспринимать себя серой

    ((женщина, 32 года, девять лет опыта))

    Приведенная цитата интересна по ряду причин. Во-первых, она проливает свет на процесс личной трансформации, играющей важную роль в выделении клубной ночи как особого события. Во-вторых, она показывает, что такая трансформация уводит эту женщину от «серого» повседневного к «блестящему» праздничному эго и так позволяет ей почувствовать себя иной. В-третьих, мы видим, что появление в обтягивающей одежде на вечеринках является для нее приятным и ценным опытом, позволяющим получать большее удовольствие от клаббинга. В-четвертых, информант упоминает об одежде для клаббинга, которая не всегда удобна, но зато эстетически привлекательна. Все это свидетельствует о том, что клубное эго моего информанта строится с опорой на процесс чувственной объективизации. Она создает особый образ, противопоставляя его своему «серому», «удобному» деловому эго.

    Э. Гофман пишет о влиянии мира нашей работы на то, как мы себя подаем:

    Во-первых, действия людей зачастую призваны выразить параметры выполняемой задачи, а не личностные качества ее исполнителя. Так, в манере поведения всякого рода работников, будь то служащие, чиновники, бизнесмены или ремесленники, можно заметить характерные движения, удостоверяющие их опытность и честность. Что бы такая манера поведения ни говорила о них самих, ее главной целью часто является создание благоприятной репутации их продукта или оказываемых услуг

    ([Goffman E. 1990].)

    Клаббинг предлагает упомянутому выше информанту возможность иначе подать себя на людях, и телесное самовыражение женщины тесно связано с той одеждой, которую она надевает. Освободившись от предъявляемых работой требований к внешнему виду, она может подчеркивать различные стороны своей личности, всякий раз демонстрируя себя в качестве нового социального объекта. Данный процесс имеет скорее чувственную, нежели символическую природу. Женщина ощущает трансформацию, спровоцированную выбором одежды, которая, в свою очередь, воздействует на ее отношения с другими посетителями клубов. Она упоминает «ритуал» «наведения блеска», процесс повышения собственной привлекательности, соблазнительности и заметно-сти, надевает обтягивающую откровенную одежду, становится более роскошной, даже дикой, словом, готовится к вечеринке.

    Однако это нельзя назвать актом символического противостояния ее деловому эго. Такое понимание является слишком упрощенным. Скорее здесь можно гово- рить о процессе чувственного расширения, позволяющего ей пребывать в альтернативном чувственно-социальном ландшафте клаббинга. Такие зримые эго создаются посредством изменения особенностей восприятия и выражения людьми собственных тел. В частности, это касается того, как они формируют свое тело в качестве объекта, модифицируя его взаимодействие со взглядами окружающих. На работе, дома, на улице или в клубе люди объективируют себя по-разному. Они усиливают или ослабляют свое физическое присутствие, чередуя анонимность с публичной демонстрацией в зависимости от текущей социальной ситуации.

    В фетиш-клубах часто имеются раздевалки для посетителей, чтобы те могли сохранить относительную анонимность до прибытия на место, а затем трансформироваться в свои клубные образы. Многие тусовщики считают, что показывать себя во всей красе на улице слишком опасно. Защищенность клубной сцены позволяет им рисковать и творчески играть с различными выразительными средствами. Одежда посетителей является частью эстетики заведения, отделяет его от повседневного мира. В этом отношении, как отмечает информант, в клубных пространствах возможны существенные различия:

    На некоторых тусовках люди выглядят так, будто собрались за покупками или что-то вроде этого, а на других все скорее похожи на инопланетян. Второй вариант мне больше по душе. По-моему, это имеет смысл, поскольку клубы — те немногие места, где можно без стыда и страха разодеться и покрасоваться. Тут клубы предлагают ценную свободу действий, хотя в некоторых заведениях она может быть ограничена, и, как мне кажется, напрасно, ведь наряжаться так весело, это добавляет вечеринкам прелести

    ((мужчина, 33 года, семнадцать лет опыта).)

    Данное утверждение проливает свет на еще один важный аспект клубной одежды, свидетельствуя о том, что это само по себе весело и люди могут наслаждаться игрой со своим внешним видом. Вот что говорит об этом очередной информант:

    Для меня важно переодевание, смена образа. Я не всегда иду в клуб в обычном обличии, мне нравится временами превращаться в другую. Был такой период, когда я наряжалась балериной, причем не забывая никаких деталей. Слава Богу, это продолжалось не слишком долго. Тот образ мне не особенно нравился, но некоторое время я наслаждалась его причудливостью. Нельзя сказать, что я всегда стараюсь выглядеть как можно лучше. Иногда я даже поступаю наоборот

    ((женщина, 30 лет, десять лет опыта).)

    Итак, выглядеть «хорошо» — это не самоцель. Люди экспериментируют с разными нарядами, образами, внешними эго. Одни могут в традиционном понимании вы-глядеть отлично, а иные — решительно странно. Трансформер — устроитель одной клубной вечеринки под названием The Bedsit — смонтировал кабинку, где гости могли переодеваться. Он был королем переодевания, никто в Лондоне (а возможно, и на всей планете) не мог с ним сравниться. Все его костюмы были сшиты вручную и являлись красочными произведениями искусства, однако каждому была присуща индивидуальность; они жили и дышали, развлекали, обманывали и, казалось, высвобождали в окружающих творческий потенциал. Поскольку никто не мог затмить Трансформера, никто и не боялся зайти слишком далеко. Тусовщики стремились меняться, экспериментировать с внешностью и стилями, перешагивая через собственные ограничения и комплексы. Кабинка для переодевания была всегда до отказа забита посетителями, которые примеряли невообразимые в иной обстановке вещи, а затем щеголяли в них всю ночь. В клубе царила атмосфера сумасшедшего веселья, подкрепленного полной свободой в выборе наряда и соответствующего образа.

    Однако не всем клубам удаются подобные эксперименты, о чем свидетельствует запись в моем дневнике.

    Субботняя ночь в Club V, который гордится отсутствием дресс-кода и считается «подлинно» клубным заведением. Вошла женщина с безупречно осветленными волосами, в шикарном ярко-красном облегающем платье и красных же туфлях на высоких каблуках. Выглядит она великолепно. У нее день рождения, она только что сделала прическу и несет с собой подарки. Вся ее компания настроена славно повеселиться. Через пару часов, задолго до окончания вечеринки, я увидел, что женщина вместе с друзьями собирается уходить. Я спросил, почему они уходят так рано. Она ответила: «Неуютно: на меня все глазеют. Чувствую себя не в своей тарелке. Какое-то надоедливое внимание со всех сторон». Я вернулся в главный зал клуба и огляделся по сторонам. В эту субботнюю ночь в центре самого пестрого мегаполиса страны, в клубе, где якобы можно носить любую одежду, все выглядели одинаково.

    Эта женщина почувствовала себя неуютно, поскольку не соответствовала тому представлению о клаббинге, на котором основывался данный клуб. Посреди однородной толпы она казалась слишком шикарной. Уже сама ее заметность стала проблемой: она привлекала взгляды окружающих, и они не были ни дружелюбными, ни одобрительными. Заметность бросает вызов сплоченности толпы, ведь толпа является таковой лишь в том случае, если в ней никто не выделяется. В противном случае в игру вступает взгляд, направленный в перспективу, фокусирующийся на отличиях, и его пристальный характер намеренно или ненамеренно заставляет человека ощутить чувственное бремя заметности и обособленности и тем самым уничтожает эти отличия. Данный инцидент следует рассматривать в широком контексте, ведь окружавшая толпа не была недружелюбной и нельзя сказать, что она намеренно изгнала женщину. Просто люди никак не могли прекратить смотреть на нее, а это было ей неприятно. Тем не менее, благодаря широкому спектру клубов люди, как правило, могут найти такое место, где их манера самовыражения окажется не только допустима, но даже желанна.

    «Супертрансы» и резиновые медсестры

    Посещенные мною дресс-клубы приветствуют одежду, стимулирующую веселье и самовыражение, как важную составляющую процесса создания тусовки. Любой может смоделировать характер и alter ego, представив их в клубе, на одну ночь становящемся для него театральной сценой. Трансвеститы — один из примеров этого феномена. Они играют постоянно, придумывая себе имена и образы, и придают вечеринке оттенок спектакля, что опять-таки отграничивает клубное пространство от повседневного мира.

    Когда переодевание оказывается важной составляющей индивидуального характера клуба, оно выходит за пределы простого «наведения блеска». Все то, что мы говорили о нарядах в предыдущем параграфе, усиливается. Дресс-клубам присуща атмосфера бала-маскарада, одежда в них выполняет функцию карнавальных костюмов и в таком качестве является неотъемлемой частью эстетики клаббинга. Здесь люди меняют свой привычный образ в гораздо большей мере, чем в других клубах. Яркие наряды требуют большого пространства, где они могут восприниматься в контексте, ведь иначе остальные люди в толпе станут уделять им чрезмерное внимание. Как бы то ни было, действующий в подобных местах дресс-код гарантирует соучастие, поскольку всем посетителям необходимо постараться и обзавестись нарядом. Объясняет охранник подобного клуба:

    Некоторые приезжают в джинсах и футболке, а потом узнают, что у нас дресс-код, и начинают качать права. Пытаешься объяснить им, что вечеринка как раз и устроена ради того, чтобы нарядиться, повеселиться, устроить праздник. Есть масса клубов без дресс-кода, так нет же, им хочется оттянуться именно у нас, поскольку они слышали, что здесь намечается клевая ночь. Но ведь она будет клевой лишь тогда, когда люди сами постараются, а некоторые никак не могут взять это в толк. Они хотят быть причастны к событию, но ничего не желают ради него делать.

    Клуб создает некий контекст, одновременно социальный и эстетический. Требование соучастия призвано снизить возможное чувство дискомфорта у посетителей и ослабить внимание толпы к ним. Если же такое внимание им, напротив, лестно, то придется нарядиться еще ярче. Дресс-клубы расширили рамки того, что люди осмеливаются носить.

    Как только толпа набралась смелости и стала наряжаться, она быстро превратилась в неотъемлемую часть опыта клаббинга. Мне попадались резиновые медсестры, кожаные епископы, танцовщицы, ковбои, щеголеватые разбойники, роковые женщины, рыбы-молоты (в сопровождении Ферби 1), карнавальные королевы, придурковатые клоуны, инспекторы манежа, учителя-викторианцы, шаманы, черти, зайчики, трансвеститы всех размеров и мастей, большие младенцы, ангелы, парочки в костюме лошади и кинозвезды сороковых. Я перечислил лишь те образы, которые мне удалось хоть как-то классифицировать. Очень мне нравился прикид парня, который прикреплял к волосам разноцветные чистящие металлические губки и носил черный костюм. Всякий раз, когда на него падал свет, подушечки сверкали, словно драгоценности: дешево и сердито.

    Эта клубная среда была в высшей степени творческой. Многие наряды были самостоятельно изготовлены людьми, которые не пожалели ради этого ни времени, ни сил. Их эффектные затейливые костюмы бросали вызов конформизму мира моды. В таком месте обладательница короткого черного платья от Gucci вряд ли почувствовала бы себя шикарно одетой, ведь по сравнению с остальной толпой, отказавшейся от модных брендов в пользу самовыражения, она выглядела бы попросту скучно. Вот что говорит на эту тему мой информант:

    У меня есть костюм капитана болельщиков из поливинилхлорида, который я сшил несколько лет назад. Он начал разваливаться, так что теперь я ношу его переделанным до неузнаваемости. Один рукав разошелся, потому что за последнее время я растолстел, и мне пришлось решать: носить это чудо или выбросить. Я добавил к костюму ремень, идущий через плечо, пришил к штанинам кобуры с игрушечными пистолетами, а на плечи присобачил пару светящихся авторучек. Я назвал этот образ «верховный капитан Коломбин». Клубы предлагают широкий простор для творчества, и лично я считаю это более ценным видом творчества, чем то, что мне довелось увидеть в «Тейт Модерн», потому что здесь люди не выпендриваются, а ведут себя искренне, ведь единственный источник фантазии — это они сами. Они делают это для себя и для общего веселья. Можете считать меня циником, но, сдается мне, современное искусство погрязло в бабках и дерьме, а здесь люди делают вещи просто ради удовольствия

    ((мужчина, 26 лет, восемь лет опыта).)

    Данное высказывание еще раз подчеркивает важность креативных аспектов вечеринок, которые становятся местами выражения творческого потенциала, существующего не только среди деятелей искусства. Эти вечеринки свидетельствуют о большом значении творчества в жизни любого человека. Клаббинг предстает областью созидания, а не одного только потребления, ибо, в конечном счете, лишь толпа может сделать ночь незабываемой.

    Трансформационные оболочки

    Одежда меняет ощущения тела. Идет ли речь о комфорте уютных повседневных вещей или о фетишистском притяжении кожи, латекса и меха, одежда воздействует на тело, по-новому очерчивая его контуры в мире. Проведенный Хебдигe [Hebdige D. 1979] анализ панк-стиля в одежде и его особое внимание к символике затмевают то, что для меня было важнейшим аспектом образа панка. Когда я лет двадцать тому назад переживал панковский период, мои ирокез, кофта-сетка, ботинки Doctor Martens модифицировали мое тело, превращая его в тело панка. Они служили мне доспехами, одновременно притягивали взгляды и защищали от них, даря уверенность в себе. Это была всеобъемлющая и глубоко чувственная эстетика, а не просто набор поддающихся расшифровке символов. Необычный внешний вид смущает людей, потому что они не могут решить, как к тебе относиться. Одежда стимулировала меня иначе вести себя на людях; я чувствовал себя более весомым в мире. Сейчас я ношу совершенно другую одежду, но она оказывает на меня тот же эффект. Наряжаясь для выхода в свет, люди совершают акт телес-ной трансформации, благодаря которому могут шутливо демонстрировать свой публичный образ и окружающий его символический каркас. Я не считаю, что мои эксперименты с панковской внешностью имели хоть какое-то отношение к протесту. Во всяком случае, сам я этого не ощущал. Скорее, эти эксперименты были связаны для меня со стремлением расширить границы. Я представал перед миром в разных обличиях: то трансвестита-гея, то крутого сукиного сына, хотя на самом деле не был ни тем, ни другим. Однако благодаря практике переодевания я научился по-разному воспринимать взгляды окружающих, и это сказалось на формировании моего чувственного ландшафта, отложилось в телесной памяти, благодаря чему я перестал бояться выделиться из толпы. С возрастом юношеская потребность быть замеченным пошла на убыль, но переодевания по-прежнему доставляли мне удовольствие, только теперь я наряжался больше для себя, с целью оказать воздействие не столько на окружающих, сколько на самого себя, изменяя посредством одежды восприятие собственного тела.

    Итак, вызываемые одеждой ощущения стали более важными: удобство днем, нарушение приличий ночью. Одни материалы сменялись другими: шелк, кожа, резина, поливинилхлорид. Но, должен сказать, я никогда не считал себя актером фетиш-сцены. Я надевал платья, но никогда не выглядел женственно. Я носил вещи ярких кислотных цветов, но не потому, что хотел быть замеченным, а потому, что они мне нравились и меня не пугало внимание окружающих, что и позволяло их надевать. Если я и сопротивлялся чему-то, то лишь мнению о том, будто одежда серьезна и определяет человека, а не просто служит способом повеселиться.

    Я упомянул о двух женщинах на вечеринке Arc, разодетых так, что они не могли с удобством ни стоять, ни сидеть. И при том они отлично себя чувствовали в черных резиновых корсетах, туфлях на пятидюймовых каблуках и крохотных мини-юбках. Они не искали партнеров. По правде говоря, у меня сложилось впечатление, что они были любовницами. Они нарядились для себя и друг для друга и, несмотря на дискомфорт, предстали соблазнительными созданиями. Я говорю «создания», потому что понятие объективизации унижает людей. Оно позволяет им быть лишь набором знаков, воспринимаемых окружающими. Я же имею в виду чувственный подъем, сопровождающий превращение в сексуальное создание, сокровенность опыта, а не его внешний символизм. Я мог бы «декодировать» их одежду как символы власти или согласия с предлагаемым масс-медиа образом сексуальной женщины, как субкультурное заявление, но я не стал этого делать, поскольку страсть моя к этим женщинам — не просто носившим наряды, но и наслаждавшимся ими — была искренней. Мне гораздо сильнее хотелось восхищаться, нежели анализировать.

    Вывод

    Особенности одежды часто интерпретируют как культурные символы, однако в клубах подобные словесные структуры расплываются и нередко замещаются более точной и эмоционально окрашенной лексикой. Одежда может делать людей соблазнительными, открытыми, же-ланными, аппетитными, шикарными, холодными, сексуальными, игривыми, веселыми, изящными, страстными, незаметными, эксцентричными и красивыми. Эти термины отражают непосредственный эмоциональный и чувственный отклик на созданный кем-либо образ. Данный отклик в потоке настоящего устраняет дистанцию наблюдения, наличия которой требует символический анализ. Такая реакция на костюм убедительна в силу своей непосредственности; она проносится сквозь вас, направляет ваш взгляд, пробуждает эмоции притяжения или отталкивания. Я видел, как яркие образы одновременно возбуждали и тревожили людей.

    Ношение такой одежды требует некоторой смело- сти, но есть множество клубов, где люди могут набраться уверенности в себе, оставаясь в сравнительно безопасной среде. Важно не только то, какой наряд вы носите, но и то, как вы его носите, поскольку он становится продолжением вашей плоти. Манера держаться должна сочетаться с вашей одеждой. Вы должны чувствовать ее по-настоящему своей, но при этом вещи способны трансформировать вас, подчеркивая различные стороны вашей личности. Предметы одежды могут быть сексуальными, забавными, причудливыми, шикарными, красочными или комфортными, шуточными или серьезными. В любом случае они должны доставлять людям удовольствие, а в клубах еще и разжигать в них желание веселиться, и это ощущение глубоко укореняется в человеческом теле.

    6. Наркотики

    Ни наркотики, ни даже алкоголь не являются причинами фундаментальных пороков общества. Если нас действительно интересуют корни наших проблем, то следует проверять людей не на наркотики, а на глупость, невежество, алчность и жажду власти.

    (П. Дж. О’Рурк)

    Наркотики, может быть, путь в никуда, но это, по крайней мере, живописная дорога.

    (Аноним)

    Наркотики, к которым я отношу все одурманивающие вещества, включая алкоголь, играют очень важную роль в порождении чувственно-социальных сдвигов, отличающих клубную среду от иных форм общественного пространства. С появлением в Великобритании экстази резко изменилось отношение жителей страны к удовольст-виям и наслаждению. Этот процесс не всегда прост. Наркотики как инструменты оказываются бесполезны, если входят в привычку или используются для укрепления пораженных комплексами эго, а также для полного ухода от реальности. Опрошенные мною информанты понимают это, хотя и ценят свой наркотический опыт. Они полагают, что он привнес в их жизнь нечто важное и открыл доступ к альтернативным формам знания.

    В настоящей главе я собираюсь исследовать именно такие формы знания, ведь они представляют собой взгляд, противоположный нынешней упрощенческой риторике, клеймящей наркотики. Сторонники последней обычно считают употребляющих наркотики людей за-блудшими жертвами коварного зелья, а не активными творцами собственных жизней, исследующими свои отношения с миром, в ходе чего создаются не идеи, а, скорее, жизненные практики. Я говорю о социальном взаимодействии людей, об их осознанном восприятии мира и границах удовольствия в нем, об их способности познавать и воспринимать свою жизнь с альтернативных эмоциональных позиций. Они проверяют на прочность чув-ственно-социальные рамки габитуса, дабы испытать то, что лежит за их пределами, но лишь в том случае, если полученные благодаря использованию наркотиков знания удается направить обратно в русло трезвой будничной жизни.

    Осуществить такую переброску непросто, и мои информанты прибегали к ней главным образом в сетях общественных отношений, сотканных в процессе потребления наркотиков. Если мы будем рассматривать наркотики как социальные рычаги, а не просто как источники впечатлений, то сможем лучше понять как позитивное, так и негативное их влияние на современный мир. В данной главе я сосредоточусь на таких наркотиках, как алкоголь, экстази, кокаин, амфетамин, марихуана, а также (в меньшей степени) на галлюциногенах вроде LSD, потому что это наркотики, наиболее часто принимаемые в ситуациях общения. Среди моих информантов не было потребителей героина или крэка 1, так как это не компанейские наркотики. Героин склоняет к изоляции, а клуб, полный крэк-торчков, может из-за параноидальных взглядов и взрывных эмоций быстро превратиться из уютного веселого местечка в сущий дантов ад. Героин и крэк разрывают социальные сети, вместо того чтобы открывать их для новых общих впечатлений, поскольку в силу вызываемой ими зависимости жажда наркотика становится для его потребителей важнее окружающих людей.

    Потребление наркотиков — не новость для человечества. Многие культуры давно взяли на вооружение их способность искажать реальность, чтобы осуществлять социальные ритуалы и набираться духовного опыта. Однако на Западе наркотикам никогда не придавалось какого-либо общественного или религиозного значения, в результате чего их потребление ограничивалось областью светского и противозаконного «подполья». Такое отвержение усугубляет многие проблемы, связы-ваемые с использованием наркотиков, так как их потребители либо создают собственные структуры, либо отчуждаются от общественной среды, в которой они существуют.

    Отношения моих информантов с наркотиками менялись по мере того как они взрослели и набирались опыта. Это позволило мне изучить долгосрочные модели потребления наркотиков, трансформировавшиеся в процессе жизни информантов. Сами наркотики, особенно-сти их применения, связываемые с ними ожидания, а также их воздействие на прочие аспекты жизни информантов — все это со временем модифицировалось. Клабберы подходили к наркотикам с разных сторон, чтобы получать широкий спектр впечатлений, а не просто кайфовать, доводя наркотический опыт до максимального предела. Так они тоже делали, но ощущения постепенно притуплялись, и они начинали все больше ценить не сами наркотики, а общение с окружающими под их воздействием. Они полагали, что именно с этим связана истинная роль наркотиков в их жизни.

    «Всяк мудак любит drug»

    Одна из главных проблем состоит в том, что из-за повсемест-ного распространения наркотиков их употребление стало считаться социально приемлемым

    ([Плант 2001].)

    Все опрошенные мной информанты, кроме одного, так или иначе принимали наркотики. Для некоторых из них клаббинг неразрывно связан с употреблением наркотиков, являющихся основополагающим элементом соответствующего опыта. Они признают потенциальную опасность наркотиков, но все же высоко ценят то, что они предлагают, равно как и строящиеся на них переживания. Большинство информантов находят наркотический опыт в целом положительным и рады тому, что когда-то открыли для себя и принимали наркотики, пусть даже сейчас перестали это делать. Такая позиция явно расходится с общепринятым взглядом на употребление наркотиков, который разделяют, наравне с прочими, власти и медики. Для них наркотики — это «бич», «чума» и злейший враг человечества, против которого ведется «война», а всякое предположение о том, что они предлагают нечто ценное, решительно отвергается. Потребители со все возрастающим цинизмом воспринимают как отдельные заявления властей касательно наркотиков, так и их позицию по данному вопросу в целом. Так, М. А. Ли и Б. Шлейн пишут об этом в связи с марихуаной, но их доводы справедливы и для многих других «развлекательных» наркотиков:

    Покурив марихуаны, вы немедленно осознавали, сколь сильно восприятие реальности вашим телом отличается от официальных описаний правительственных агентств и средств массовой информации. Тот факт, что травка не является, как нам пытаются внушить, большой страшной букой, есть не-опровержимое свидетельство того, что власти либо утаивают правду, либо не понимают, о чем говорят. Сохранение нелегального статуса марихуаны доказывает, что ложь и (или) глупость — краеугольные камни правительственной политики

    ([Lee M. A., Shlain B. 1992:129].)

    Имеющиеся статистические данные противоречивы. Институт исследований алкоголя и здоровья приводит сведения о том, что наркотики так же подвержены влиянию моды, как и что-либо другое. В 1995 году британ-ские подростки занимали первое место в Европе по потреблению наркотиков. В 1999 году наркотики, казалось, начали терять свою привлекательность, по мере того как экстази выходил из моды, а правительственная пропаганда запугивала людей. Однако, как сообщил все тот же институт в 2000 году, в результате того что экстази перестал развлекать и стал казаться опасным, начался уверенный рост алкоголизма среди молодежи, особенно девушек. Британская нация по-прежнему ищет свой хит, и колесо наркотической моды не собирается останавливаться.

    Главная причина, по которой я готов согласиться с тем, что наркотики влились в мейнстрим нашей культуры, вытекает из отношения людей к ним. Наркотики более не ассоциируются с небольшой группой бунтарей, лиц вне закона и изгоев общества. Они перестали быть уделом богемы и художников или сломленных личностей, ведущих ужасное существование и отчаявшихся найти выход. В них даже не заметно протеста, хотя их нелегальное положение может укрепить чей-то престиж в глазах молодых людей. Этот фактор исчезает по мере взросления, а их незаконный статус скорее воспринимается как «приглашение пошалить» или как «заноза в заднице», а не в качестве повода для контркультурного заявления.

    Наркотики оказались вплетены в социальную и эстетическую ткань нашей культуры. В частности в ночном телевизионном эфире иногда отпускаются «исключительно укуренные», как говорят мои информанты, шуточки и используются «глючные» визуальные эффекты. Вот мнение одного из них:

    Как вы думаете, почему шоу «Clangers» показывают в четыре часа утра? Дело тут не только в ностальгии. Оно нравится обдолбанным типам, которые только вернулись с вечеринки и чьи мозги все еще кипят. В выходные можно заметить, как меняется сетка вещания: популярные программы начинаются, когда закрываются пабы. Их показывают для алкоманов, а с приближением рассвета эфир становится менее пьяным и более нарковским. Это телевизионный отходняк для торчащей нации, а каналы знают свой рынок и обслуживают его. Разумеется, сами они никогда в этом не признаются, но удивляться их политике не приходится, если учесть, сколько наркоты потребляется в шоу-бизнесе и масс-медиа. Им-то, конечно, известно, как угодить братьям-наркашам

    ((мужчина, 31 год, тринадцать лет опыта).)

    Это высказывание позволяет предположить, что средства массовой информации относятся к проблеме с изрядной долей лицемерия. Пока какое-то из них осуждает наркотики, другое стремится угодить неравнодушной к ним части населения. Свидетельства употребления наркотиков обнаруживаются всюду, от Королевской оперы до парламента. Наркотики пользуются спросом во всех социальных, экономических и этнических группах (я встречал дилера, который поставлял коноплю благодарным пенсионерам в дом престарелых), хотя существуют различия, связанные с типами наркотиков и особенностями их потребления.

    Клубные наркотики

    В этом разделе я собираюсь кратко рассмотреть каждый из клубных наркотиков по очереди, дабы изучить их сходства и различия, а также роль в порождении тех или иных типов опыта.

    Алкоголь

    После недолгой и неполной потери алкоголем статуса главного «горючего» веселых вечеринок в конце 1980-х и начале 1990-х годов, он вновь стал моден в клубной среде. Надо сказать, что слухи о его кончине были, безусловно, преувеличенными, и за пределами покоренной экстази рейв-арены он всегда оставался самым популярным среди британцев наркотиком. Большинство из нас впервые знакомятся с состоянием интоксикации именно благодаря алкоголю. Он же позволяет нам обнаружить в себе способность в определенной обстановке менять собственные ощущения. Это самый «социально приемлемый» из всех наркотиков. Некоторые резко отвергающие наркотики люди могут даже расстроиться, если вы откажетесь выпить с ними, посчитав это антиобщественным выпадом. Дело в том, что к наркотикам часто относят лишь незаконные одурманивающие вещества, что позволяет пьющим людям не считать себя наркоманами. Исследования, предметом которых являются наркотики, зачастую игнорируют алкоголь. При установлении взаимосвязи между легкими и сильнодействующими наркотиками алкоголь оставляют вне поля зрения, используя в качестве примера легкого наркотика коноплю. Идея о том, что с алкоголя начинается знакомство с измененными психическими состояниями, и он служит мостиком к постижению на телесном уровне других форм наркотического опьянения, бросает вызов общественному мнению.

    Как уже было показано, социальная атмосфера ночной жизни в Великобритании резко изменилась с появлением рейва и экстази, отдалившись от общественных моделей, на которых строятся питейные заведения. Спирт-ное во многом было интегрировано в систему, будучи легко доступным и терпимым (кроме тех случаев, когда его связывали с насилием и алкоголизмом). Законы о торговле выпивкой приводили к тому, что клубы закрывались в два часа ночи, а пабы — в одиннадцать вечера. В результате создавалась ситуация, когда клубный опыт во многом состоял в поиске места, где можно продолжать пить, а не в стремлении к чему-либо новому и даже не в желании продолжать танцевать. Поэтому подавляющее большинство клубов представляли собой скорее продолжение пабов, нежели совершенно отличное от них пространство, предлагающее радикально иной опыт. В подтверждение своих слов приведу мнение информанта:

    Не думаю, что можно связывать те старые пивные клубы с современной клубной культурой; они были чем-то совершенно иным. С появлением экстази клубы как будто перешли в новое измерение, в них стало гораздо меньше насилия. Пятничная и субботняя перспектива «нажраться и подраться» отравляла атмосферу. Юные клабберы не представляют себе, как далеко шагнули клубы, как сильно они изменились. Раньше я нередко оказывался в заведениях, где все были пьяны, и думал: «Блин, я не хочу тут оставаться, здесь можно нарваться на неприятности»

    ((мужчина, 25 лет, восемь лет опыта).)

    Хотя теперь в клубах снова пьют, но делают это иначе, поскольку посетители часто смешивают с алкоголем другие наркотики. Такая практика химических экспериментов вышла из моды, когда экстази достиг пика своей популярности, а он плохо сочетается с большими порция-ми выпивки. А вот кокаин и спид дружат с алкоголем. Об этом говорит один мужчина:

    Выпивка и спид очень хорошо сочетаются друг с другом. Можно выпить очень много и не почувствовать той слабости и тоски, которые способны охватить вас под воздействием одного только алкоголя.

    Мнение, что алкоголь и кокаин дополняют друг друга, подтверждается суждением другого мужчины:

    Мне нравится пропустить пару бутылочек пивка, будучи под коксом. Это славное сочетание: выпивка кажется мягче, и потом, мне нравится запивать кокаин пивом, потому что эта смесь приятна на вкус.

    Высвобождаемая обоими этими наркотиками энергия весьма существенно модифицирует опыт потребления спиртных напитков. Она снижает депрессивные свойства алкоголя и позволяет пьющим людям чувствовать себя бодрым до самого утра. Обычно первыми клуб покидают именно те посетители, которые ограничиваются алкоголем. Примерно в два или три часа ночи наступает момент, когда они отключаются, в то время как неравнодушные к химическому допингу клабберы все еще прыгают на танцполе. Какое-то время одним из самых популярных клубных напитков был коктейль из водки и Red Bull, который на вкус хуже микстуры от кашля, но зато снабжает организм кофеином и таурином. Оба эти соединения являются стимуляторами, которые сдерживают угнетающие свойства алкоголя, хотя отнюдь не так эффективно, как наркотики класса А 1.

    Возвращение в клубы алкоголя сделало клаббинг более приемлемой практикой для многих людей, особенно тех, кто избегал клубов из-за их ассоциации с наркотиками. В то время как в прежних экстази-ориентированных заведениях пьющим личностям часто становилось не по себе (порой там не было даже бара), в современных клубах они могут чувствовать себя как дома. Существует определенная разница в «качестве» отрыва между теми клубами, где основным возбуждающим средством является алкоголь, и теми, где используются другие наркотики. Эта разница объясняется, во-первых, различиями воздействия тех или иных наркотиков, а, во-вторых, особенностями социальных моделей поведения, связанных с их употреблением. Вот как пишет об этом М. Макдональд:

    Состояние опьянения неодинаково определяется в разных культурах. Значение опьянения в них не совпадает, а вызываемое алкоголем поведение является скорее культурным феноменом, нежели вопросом неизбежного или естественного следствия попадания в кровь этанола… Опьянение — это усвоенное поведение

    ([McDonald М. 1994:13].)

    Это довольно любопытная культурологическая кон-струкция, однако я не нашел в тексте реальных доказательств того, что люди по-разному пьянеют в зависимо-сти от их места жительства. Я предпочитаю высказаться более умеренно: культуры действительно создают различные модели наркотического опыта, но лишь в рамках параметров физиологического воздействия конкретного препарата. Модели употребления спиртных напитков следует отличать от моделей опьянения. Поведение одурманенных людей кажется на удивление сходным в самых разных культурах, между которыми, однако, сохраняются коренные отличия в восприятии и оценке такого поведения. Социальные модели, связанные с употреблением алкоголя в Великобритании, сформировались так давно, что почти перестали меняться. Это подчеркнуто гендерные, главным образом мужские, поведенческие модели, отражающие представления о классе, вкусе и социальных приличиях. Д. Жефу-Мадьяну в книге Alcohol, Gender and Culture показывает, что к пьющим женщинам относятся более строго, чем к пьющим мужчинам [Gefou-Madianou D. 1992]. Употребление спиртных напитков, особенно в больших количествах, до сих пор считается преимущественно мужским занятием, и мужчины имеют своего рода разрешение на характерное «пьяное» поведение, тогда как женщины подобной роскоши не удостаиваются. В Великобритании социальная модель опьянения всегда одобряла растормаживающий потенциал алкоголя, но наше христианско-протестантское наследие внушало законодателям сомнения и страх перед такими изменениями в поведении людей. Как пишет М. Макдональд:

    Когда мы осуждаем «наркотики», то говорим в первую очередь о предполагаемых угрозах общественному и нравственному порядку, угрозах, которые считаются медицинской проблемой и от которых отталкивается соответствующая научная доктрина

    ([Op. cit. 17].)

    Опьянение ассоциируется не только с хорошим времяпрепровождением, но также с распущенностью, насилием и саморазрушением. Образ светской выпивки всег-да был ближе к трезвости, нежели к опьянению. Это была модель самоконтроля и благопристойности, не предполагавшая потребности во временном отключении от реальности или в радикальном усилении удовольствия. Многие, конечно, игнорировали такие поведенческие модели, испытав благодаря употреблению алкоголя новое чувство свободы и обнаружив в себе иное социальное эго. Однако природа алкогольного воздействия в ко-нечном счете имеет депрессивный характер и не дает того всплеска энергии, с которым ассоциируются другие наркотики и который сам по себе может круто изменить восприятие мира человеком. Выпивка способна оторвать вас от реальности, познакомить с крайностями или помочь классно провести время, пока не наступит момент, когда все вокруг закружится каруселью, вы утратите координацию движений и перестанете понимать, что происходит. Одна женщина провела такую аналогию:

    Другие наркотики ослабляют самоконтроль, но не так сильно, как это происходит под действием спиртного, так что вы продолжаете осознавать происходящее. Алкоголь как бы притупляет все острые края, чего экстази, спид или кокаин не делают. Они, напротив, усиливают ощущения, и вы гораздо дольше сохраняете бдительность и способность трезво рассуждать

    ((32 года, девять лет опыта).)

    Разница между употреблением спиртных напитков сейчас и их употреблением в эпоху, предшествовавшую широкому распространению незаконных наркотиков, обусловлена ролью стимуляторов. Если раньше наша нация использовала для отдыха депрессант, то теперь она, переходя в клубную среду, определенно ищет более бодрых ощущений. Клабберы не желают отключаться в два часа, им хочется веселиться всю ночь напролет, а алкоголь сам по себе скорее ограничивает такую перспективу.

    От алкоголя к экстази и дальше

    С появлением экстази изменилось социальное и чувственное восприятие ночи. Этот наркотик обострил опыт в целом и начал втягивать в него все больше и больше людей, одновременно создавая для него совершенно иные общественные рамки. Клубы переставали быть ночными питейными заведениями с танцплощадкой и на-чали приобретать индивидуальность, имевшую мало общего с распространенной в пабах моделью социального взаимодействия, определяющим образом сказывавшейся на сфере клаббинга вплоть до конца 1980-х годов. Вот пояснение одной тусовщицы:

    Пабы имеют территориальный характер. Не припоминаю, чтобы там я с кем-нибудь познакомилась. Я оправляюсь туда с друзьями и провожу с ними всю ночь. Вообще, посетители баров общаются не так активно, как клабберы. Из-за этого никогда не возникает чувства, что все собрались здесь просто для того, чтобы оттянуться. Честно говоря, пабы кажутся мне довольно скучными. Алкоголь влияет на толпу иначе, чем наркотики, а пьяные люди могут вести себя совершенно по-разному: одни становятся разговорчивыми и возбужденными, другие — подавленными, третьи — агрессивными или подозрительными, а иные начисто теряют координацию. Даже клубы больше напоминают хлев, когда их посетители пьют только спиртное. Они много теряют в энергетике, если большое число посетителей напивается. Как мне кажется, это во многом обусловлено тем, что алкоголь все-таки дерьмовый наркотик, он притормаживает клубную движуху. Он вносит беспорядок, многие теряют самоконтроль. В конце концов клубные пространства создавались вовсе не для пьянчуг, не так ли? Это места, где с самого начала употребляли наркотики, и пьющим людям в них не очень нравилось, но нынче от таких просто нет отбоя

    ((32 года, девять лет опыта).)

    Алкоголь — древний наркотик, и связанные с его употреблением социальные модели также существуют уже очень давно. Экстази же является молодым наркотиком, который распространился с поразительной быстротой. Вызываемые им психологические эффекты, такие как повышение эмпатии, а также уменьшение скованности и уровня тревожности, сыграли важную роль в трансформации доминирующего общественного представления о том, что такое хорошее ночное веселье. Его стремительный приход на рейвы и вечеринки настолько сильно изменил социальное восприятие таких мероприятий, что рейверы все как один начали высмеивать выпивку и отказываться от нее. Любвеобильная атмосфера, порождаемая экстази, сделала клубы более притягательными для тех компаний, которые ранее сторонились подобных заведений из-за присущего им снобизма, экономической эксклюзивности или пьяного насилия. Они обнаружили альтернативные приемы общения с окружающими, особенно незнакомцами, но также и со своими друзьями. На заре рейв- и клубной культуры такой социальный опыт и дионисийский размах самих вечеринок явились подлинным откровением, дав начало идеалистическим и даже утопическим фантазиям. К середине девяностых годов эти мечты приняли более прагматичный характер, а клаббинг в итоге начал рассматриваться всего лишь как вариант интенсивного отдыха, как одна из многих, но явно не революционная практика. И все же, как отмечает один из информантов, восприятие ночной жизни изменилось:

    Я полагаю, что особенно сильно изменилась атмосфера в танцевальных клубах, даже тех, где экстази не очень по-пулярен. Если приходишь, скажем, в инди-клуб, то понимаешь, насколько приятнее стало в подобных местечках. Это в самом деле так. Даже в тех танцевальных клубах, которые могут показаться слегка унылыми и андеграундными, атмо-сфера значительно лучше, чем в клубах другого толка. Как мне кажется, экстази показал людям, что вечеринка не обязательно должна заканчиваться дракой

    ((мужчина, 27 лет, десять лет опыта).)

    Когда ядро клубных торчков перестало прикалываться за экстази и вновь начало пить спиртное и нюхать кокаин, оно подвело под это сочетание наркотиков измененную социальную базу. Клабберы желали оставаться в таком общественном пространстве, которое сохраняло бы некоторые свойства основанного на экстази опыта. Так, им хотелось общаться друг с другом с улыбкой и терпимостью, не прибегая к насилию и чему-то подобному. Однако теперь они стремились достичь такого социального опыта с помощью алкоголя и нескольких дорожек кокаина. Кокаин и спид — очень «болтливые» наркотики, хотя общение под ними не сопровождается такой эмоциональной открытостью и чувством доверия, которые связывают с экстази. С другой стороны, они, в отличие от экстази, не делают человека слишком доверчивым и уязвимым. В сочетании с алкоголем эти катализаторы обеспечивают глубокое в социальном отношении, но менее психоделическое восприятие клаббинга, которое не предполагает радикального сдвига в восприятии собственного эго. По сравнением с трансформирующим кайфом, наступающим от экстази или галлюциногенов, смесь выпивки и стимуляторов может показаться опытом трезвости, особенно после бессонных ночей под экстази или «безбашенных» кислотных трипов 1.

    Экстази

    Экстази — 3,4-метилендиоксинметиламфетамин, МДМА — наркотик, без которого не могли обходиться рейвы, а за-тем и клубы, — был разработан в 1912 году немецкой фармацевтической компанией Merck, но не был выпущен на рынок. Хотя в последние годы потребление экстази возросло, было бы ошибочным продолжать связывать клубный опыт в целом с вызываемыми этим наркотиком ощущениями. Я побывал во многих клубах, где экстази не был главным хитом или даже вообще не использовался, а также в тех, где популярностью пользовались сразу несколько разных наркотиков. И все же именно пространство, полное отрывающихся под экстази индивидуумов, больше всего напоминает самые первые рейвы. Цена колеблется от трех до семи фунтов за таблетку, в зависимости от объема закупки.

    В этой части главы я использую предоставленные моими информантами описания порождаемого экстази опыта, чтобы проиллюстрировать социальные и личност-ные изменения, которые способен вызывать этот наркотик. Я разбил их на три параграфа в соответствии с различными аспектами этого опыта.


    Избавляясь от страха, проникаясь доверием

    Я всегда говорила, что экстази превращает меня в шестилетнего ребенка. Это детское состояние, когда нет никаких забот. Если поместить в комнату несколько детей, то они легко сойдутся, поскольку им неведомы условности и все кажется новым и восхитительным. Экстази — это извержение чувств. Сомнения, которые вы можете испытывать по отношению к собеседнику или к своим поступкам, просто исчезают. Это как поток сознания. Становишься действительно счастливым и чутким. Постоянно завязываешь разговор с окружающими, даже если не можешь вести беседу дольше пары минут. Обнимаешь и целуешь людей без опаски, что они решат, будто ты к ним пристаешь. Будучи в клубе под экстази, я ищу чистого удовольствия, ничего другого. Больше всего радости я испытываю, когда становлюсь по-настоящему разговорчивой и энергичной и могу максимально использовать потенциал клуба. Само это состояние основано на чувстве, что все в порядке и беспокоиться не о чем. Вы не обязательно испытываете счастье, просто вам кажется, что все отлично. Мне нравятся люди, в компании которых я нахожусь, и я способна сказать: «Люблю тебя, давай обнимемся». Я всегда признавала, что экстази располагает к поверхностному поведению, но при этом мне удается оставаться честной со всеми и не делать того, что я не стала бы делать в обычных обстоятельствах. Так что речь идет не о притворстве, а просто о раскрепощении эмоций. Вам приятно говорить такие вещи друзьям, ведь тем самым вы сообщаете им, как много они для вас значат, и вы знаете, что они оценят это. Кроме того, если вы встречаете человека, которого хотели бы лучше узнать, у вас появляется такая возможность

    ((женщина, 32 года, девять лет опыта).)

    Это описание создаваемого в клубах при помощи экстази социального опыта имеет много общего с другими свидетельствами моих информантов. Для них самым важным следствием приема экстази было изменение восприятия людей и характера общения с ними. В поиске причин таких эффектов я воспользовался достижениями двух разных научных дисциплин, которые вместе объясняют значительную часть связанного с употреблением экстази опыта. Во-первых, я обратился к труду А. Дамасио, чьи исследования человеческого мозга подтверждают важность эмоций в структурировании сознания. Здесь хочется привести один пример. Пациентка С. страдала болезнью, приводящей к отложению кальция в мозжечковой миндалине, и вот как Дамасио описывает воздействие кальциноза на пациентку:

    С. относилась к людям и ситуациям преимущественно с позитивным настроем. Окружающие находили ее чрезмерно общительной и считали это неуместным. С. не только была милой и добродушной, но, казалась, готова была общаться с кем угодно… Вскоре после знакомства С. уже не стеснялась прикосновений и объятий… Складывалось впечатление, будто негативные эмоции, такие как страх и гнев, были ей просто неведомы, в результате чего в ее жизни преобладали положительные эмоции. Это выражалось если и не в особой их интенсивности, то, по крайней мере, в высокой частоте… [Такое поведение] вызывалось главным образом нехваткой одной эмоции — страха

    ([Damasio A. 1999: 64–65].)

    Сходство данного описания с поведением человека (особенно новичка) под экстази поразительно. Это позволяет предположить, что экстази каким-то образом влияет на мозжечковую миндалину или другую часть мозга, ответственную за страх. С. жила без страха, что делало ее уязвимой для манипуляций со стороны окружающих. Ее суждения о мотивах других людей были неадекватны. Как объясняет А. Дамасио, «такие личности, смотрящие на мир сквозь розовые очки, беззащитны даже перед простыми социальными рисками и, следовательно, более уязвимы и менее самостоятельны, чем мы с вами» [Op. cit. 67].

    В отличие от С., потребители экстази не пребывают в состоянии ослабления страха постоянно. Им известно, что людям не всегда следует доверять, они убеждались в этом на собственном опыте, который опосредствует воздействие экстази. Тем не менее даже временное и частичное притупление страха и беспокойства, которыми зачастую пронизан наш социальный опыт, может принести плоды. Оно позволяет употребляющим этот наркотик людям испытывать чувства «счастья», «эмпатии» и «близости», о которых говорили мои информанты. Экс-тази дает им возможность войти в такое чувственно-социальное состояние, в котором тревожность минимальна. Страх — любопытная эмоция, любопытная в том смысле, что нередко мы боимся неизвестности, из-за чего неизвестное таковым и остается. В отсутствие страха сокращается эмоциональная дистанция между вами и тем, что неизвестно. Последнее становится достижимым. Если вы подходите к объекту, опыту или человеку без опаски, то вы взаимодействуете с ними в совершенно ином чувственном состоянии: ваше тело выглядит расслабленным, от вас не исходит эманация угрозы, вы улыбаетесь и благодаря всему этому снижаете вероятность отрицательной ответной реакции. Это телесная техника, имеющая глубокие социальные последствия. Впрочем, отчасти это уменьшение страха вытекает из оценки «компании и обстановки», в которых люди употребляют экс-тази. Экстази не устраняет тревоги полностью, а лишь ослабляет их. Этот процесс ослабления вплетается в социальную модель употребления экстази, которая сама по себе помогает еще больше снизить тревожность. Таким образом, наркотик и социальная модель поддерживают и усиливают друг друга, превращая снижение страха в коллективное социальное событие. Я должен подчеркнуть, что никто из клабберов не использовал слово «страх», но, подобно А. Дамасио в его оценке поведения пациентки С., они придавали особое значение положительным эмоциям, которые переживали и которыми делились под воздействием экстази. Как мы видели, А. Дамасио удалось связать их с недостатком страха у С.

    Женщина, высказывание которой приведено в начале данного раздела, знала, что находится в располагающей к экстази среде, и это позволяло ей сделать ряд допущений касательно поведения толпы. Она могла предположить, что окружающие будут легко идти на контакт и проявлять дружелюбие. Кроме того, она упомянула «поверхностную» природу наркотика. В клубах экстази склоняет к одной из двух форм социального взаимодействия. Первая — общение со своими друзьями, в котором информант не видит ничего «поверхностного», поскольку оно происходит в рамках социальной сети, сложившейся ранее вне клубного пространства. Вторая — общение с незнакомцами, являющееся для моего информанта искомой составляющей «чистого удовольствия». Опрошенная мной женщина ясно дала понять, что такие взаимодействия имеют свои ограничения, и что даже в клубе она не хотела бы вести себя с незнакомцами как с близкими друзьями. Ей хотелось быть разговорчивой и дружелюбной с ними, наслаждаться общением, но не «притворяться» и не говорить вещей, уместных лишь в беседе со старыми приятелями. Мне вновь хочется связать такое противопоставление друзей и незнакомцев, а также потенциальное чувство поверхностности, на которое указал информант, с моей гипотезой о том, что снижение уровня тревожности является ключом к пониманию опыта употребления экстази. Со временем люди начинают понимать, что происходящие под воздействием экстази социальные контакты выделяются чувством особой близости, устанавливаемым между участниками. Они узнают, что такой эффект оказывает на них наркотик, но, в отличие от пациентки Дамасио, их жизненный опыт напоминает им о том факте, что подобные отношения между людьми представляют собой особое состояние. В их поведении сохраняется критическая функция, чью роль выполняет знание об очень существенной разнице человеческого поведения под влиянием экстази и без оного. Поэтому они стараются направить самые острые ощущения, вызываемые наркотиком, внутрь своих социальных групп, но в то же время они не против поболтать и посмеяться с чужаками ради прикола, не ожидая развития и углубления этих контактов. Вот как объясняет это следующий информант:

    Знакомство с новыми людьми в клубах происходит, так сказать, на очень близкой дистанции, и это забавно. Я говорила незнакомцам, как они красивы, потому что именно так и считала в тот момент. Это как комплимент, ничего не требующий взамен. Я не пытаюсь тем самым сделать важное заявление или непременно сдружиться с ними. Я говорю им комплименты, потому что мне искренне хочется отметить их привлекательность. Ни разу я не сказала незнакомому человеку, что люблю его или что он мой лучший друг. Мне бы не хотелось так себя вести, ведь это чушь, потому что друзья познаются не сразу. Мне кажется, о любви между клабберами речи быть не может, просто все они оживлены, им хочется быть добрыми, обмениваться комплиментами. А вот с близкими друзьями ощущения намного глубже. Лично я получаю удовольствие в обоих случаях

    ((женщина, 29 лет, двенадцать лет опыта).)

    Городская среда сама по себе экстремальна. Она накаляет страсти, словно скороварка, и в ней нужно держать ухо востро. Во многих отношениях экстази является противоядием от фонового чувства тревоги, без которого не обходится жизнь в городе. Оно позволяет иначе воспринимать людскую массу, являющуюся существенной частью опыта урбанизма. Конечно, отчасти это связано с социальными правилами, на которых строится клаббинг, но экстази дает возможность в полной мере ощутить их как материализованную силу, ведь эти правила были вдохновлены тем кайфом, который доставляет экстази. Испытав такое материализованное состояние и ощутив на себе действие этих социальных правил, вы можете в некоторой мере воссоздать эти ощущения уже без наркотика, поскольку знаете, что можно себе позволить в клубе и как взаимодействовать с теми, кто находится в одном с вами пространстве. Именно поэтому меня часто принимали за отвязного тусовщика, закинувшегося экстази, тогда как я всего лишь пропускал пару бутылочек пива. Если ведешь себя в клубе уверенно, если можешь оттягиваться без стеснения, то выглядишь так, будто ты на колесах: ты материализовал эмоциональную модель, на которую опираются принципы клаббинга.

    Я должен повторить, что говорю не о личностях, испытывающих страх и принимающих экстази для его снятия. Дело обстоит иначе. Употребляя экстази, люди отбрасывают сковывающую их броню, которая обычно защищает их от городских тревог. Они начинают активно противодействовать беспокойству, создавая невосприимчивое к нему тело, дающее им возможность справляться с социальной реальностью мегаполиса, не допуская ее восприятия сознанием как пугающей. Тревога накладывает отпечаток на нашу плоть, находит выражение в движениях мускулатуры, в эмоциональных характеристиках, становится подсознательным образом тела, жизнь которого определяется анонимностью социальных контактов, происходящих в полном незнакомцев мире города. Это легко заметить в метро: молчание, редко встречающиеся взгляды, привычное нежелание выделяться из толпы пассажиров, почти полное отсутствие улыбок — словом, полная противоположность клубной тусовки. Это свойственное людям чувства страха не есть какая-то непреодолимая внешняя сила, а проявление неясного внутреннего беспокойства на счет возможных намерений и действий окружающих. Как объясняет Леду, «хорошие мозги рождают лучшие планы, но за них приходится расплачиваться тревогой» [LeDoux J. Op. cit.].

    Энергия

    Для меня наркотик — это, прежде всего, энергия. Когда после рабочей недели я иду развлекаться, мне необходима дополнительная энергия, чтобы ночь прошла восхитительно, а не просто нормально. Я занюхиваю грамм фена или закидываюсь таблеткой, и ночь наполняется жизнью. Я могу всецело отдать себя вечеринке, не чувствуя усталости и не ду-мая о том, что хочется спать

    ((мужчина, 26 лет, восемь лет опыта).)

    Этот информант подчеркивает заряжающее свойство его любимых наркотиков, которые могут прогнать усталость на несколько часов. Это важно по двум причинам. Во-первых, ощущение прокатывающейся по телу энергетической волны моментально усиливает восприятие происходящего и радикализирует вашу телесность, что само по себе может дать чувство свободы. Во-вторых, оно позволяет максимально эффективно использовать время отдыха, ведь мы отдыхаем ради себя, и клабберам хочется, чтобы время проходило намного интенсивнее, чем в трудовые будни. Они хотят быть бодрыми, а не измученными и выжатыми как лимон, стремятся проживать свое свободное время иначе, чем более контролируемые периоды жизни. Последний информант не тяготится своей работой, а, напротив, наслаждается ей и даже называет себя трудоголиком, но все же ему необходимо испытывать это чувство смены передачи, делающее его отдых более острым в чувственном плане по сравнению со временем, которое он посвящает заработку. Такое желание растягивает время отдыха, изменяя хронологию ночи и раздвигая границы области развлечений. Законы о торговле спиртными напитками были пересмотрены из-за роста популярности рейв-движения. Многие клубы теперь открыты всю ночь, а наркотики, взбадривающие тусовщиков и придающие им силы для реализации ночных фантазий, позволяют как следует использовать появившуюся возможность. Однако, как считает все тот же информант, это может иметь и негативные последствия:

    Мне кажется, что многие недостатки употребления наркотиков связаны с лишением сна, которое, вообще говоря, является общеизвестной формой пытки, не так ли?

    Да, оборотная сторона медали — это недостаток сна и истощение, но люди готовы мириться с этим, по крайней мере, некоторое время, поскольку в таком состоянии воспринимают свои жизни ускоренными до грани бешеной напряженности, что так разительно отличается от упорядоченного течения дневных часов. Невозможно жить на полную катушку, когда, словно Соня из «Алисы в Стране чудес», постоянно хочешь вздремнуть. Последствия утомления накапливаются, и если не восстанавливать силы, то можно дойти до точки, когда мир труда покажется призрачным. Вы будете чувствовать себя все более отстраняющимся от него, его суета и проблемы будут усугубляться усталостью и станут совершенно непереносимы. Это одна из главных причин, по которым клабберы либо вообще забрасывают клаббинг, либо начинают снижать обороты и искать другие модели ночного отдыха. Они больше времени посвящают восстановлению сил и реже посещают клубы. Словом, они дольше подзаряжают свои батарейки, чтобы не отказаться от клаббинга совсем.

    Прикосновение

    Один из лучших приходов от экстази случился у меня на вечеринке, на которой мы с друзьями X и Y были в особенно приятном расположении духа. Классный наряд, а настрой — самый тот. Я танцевал, был чутким и ласковым, даже немного сладострастным. Затем мы отправились ко мне и оказались с X и Y в одной постели, и там были восхитительно нежны друг с другом, а я это очень люблю. Экстази взывает скорее к чувствам, нежели к похоти. Под его воздействием трогаешь людей ради самого удовольствия от этих ощущений, от прикосновения к их коже, от того наслаждения, которое доставляешь партнеру. Ты не гонишься за половым актом. Все происходит без спешки и больше напоминает игру

    ((мужчина, 32 года, четырнадцать лет опыта).)

    Высказывание моего информанта делает акцент на осязательных особенностях вызываемого экстази кайфа. Прикосновение словно электризует, доставляя сильнейшее удовольствие, а само воздействие экстази превращается в невероятно чувственный опыт. Возбуждаясь, ощущаешь, как тело меняется, а как только приход достигает максимума, модифицируется и ваше чувственное эго. Мой информант указывает на то, как такая трансформация влияет на характер взаимодействия между людьми на уровне чувств. В этом заключается важная разница между общением под экстази и повседневным общением. В предисловии к своей книге Touching: The Human Significance of the Skin Э. Монтегью пишет:

    Обезличивание жизни в западном мире достигло такой степени, что мы превратились в расу неприкасаемых. По отношению друг к другу мы сделались чужаками, не только избегающими всяческих форм «ненужного» физического контакта, но даже отталкивающими их, стали безликими фигурами в перенаселенном пейзаже, одинокими и боящимися близо-сти… Западный человек привык полагаться в своем общении на «дистантные чувства»: зрение и слух, — в то время как осязание, составляющее наряду с обонянием и вкусом группу «проксимальных чувств», в значительной мере оказалось под запретом

    ([Montagu A. 1986].)

    «Осязательный кайф» имеет двойственное происхождение. Во-первых, он порождается доступностью прикосновений, объятий, танца с другими людьми. Во-вторых, ему способствует обострение чувств в клубном пространстве, столкновение тел, накал эмоций, сексуальное возбуждение. Все это с такой силой воздействует на тело клаббера, что порой ему просто мерещится, что к нему прикасаются. Это в чем-то синэстетический 1 опыт, когда возникает впечатление, будто все чувства, испытываемые клубной толпой, воспринимаются твоей кожей. Находящиеся под воздействием экстази люди действительно трогают друг друга чаще, чем те, кто употребляет другие наркотики. Для них прикосновение становится непринуж- денным и нежным и используется как средство общения. Оно приобретает форму игры, а такой опыт, как полагает Э. Монтегью, весьма редок в современном мире.

    Акселераторы

    Всем основным клубным наркотикам свойственен один общий момент: они дарят впечатление, будто ты с головой окунаешься в мир. В случае акселераторов, в частности амфетамина и кокаина, такое чувство возникает благодаря ощущению пробегающей по телу волны энергии, которое само по себе добавляет сил. Пожалуй, главная причина, по которой люди переходят с экстази на кокаин, заключается в том, что кайф от экстази начинает казаться им безыскусным, в то время как кокаин представляется более действенным, шокирующим наркотиком. Как бы то ни было, кокаин впервые появился на легальном рынке как чудодейственное лекарство, в рекламе которого гордо указывалось, что это превосходное средство «для молодых людей, страдающих от застенчивости» (цитата из книги Гринспуна и Бакалара [Grinspoon L., Bakalar J. B. 1976]).

    Итак, можно заметить, что экстази и кокаин способны помочь преодолеть смущение и страх, но действуют они по-разному. Кокаин избавляет вас от робости и сомнений и позволяет не прятаться за чьей-либо спиной, наделяя вас уверенностью в себе и ощущением силы. Зигмунд Фрейд как-то писал своей невесте Марте Бернейс: «Вы увидите, кто сильнее: маленькая хрупкая недоедающая девушка или могучий дикий мужчина, чье тело насыщено кокаином» [In: Grinspoon L., Bakalar J. B. Op. cit.]. Эта цитата говорит о примитивном телесном кокаиновом кайфе, поддерживающем те состояния сознания, о которых нередко говорят использующие данный наркотик люди. Амфетамин позволяет достичь очень похожего результата за гораздо меньшую цену. Однако есть нюансы, не в последнюю очередь связанные с различиями между социальными моделями их потребления. Кокаин стал наркотиком успеха, поскольку одна только его цена, колеблющаяся от сорока до шестидесяти фунтов стерлингов за грамм, обеспечила его связь с богатством и престижем, сделав столь популярным среди знаменитостей. Это важно, ведь в современном обществе известность и слава являются важнейшими устремлениями, а кокаин, по праву или нет, считается частью такой жизненной модели, поскольку высокая цена делает его наркотиком успешных людей. Кокаин материализует ощущение лестной заметности и индивидуальности. Светская жизнь становится легче, ведь вы начинаете чувствовать себя как суперзвезда на публике: уверенным, заметным, спокойным. Один из информантов считает, что «кокаин по-настоящему популярен среди тех, у кого много денег и амбиций. Он — часть образа жизни, средство, помогающее стать уверенным в себе, укрепить свое эго и без страха идти по жизни. Этакая, если угодно, порошковая популярность» (мужчина, 34 года, шестнадцать лет опыта).

    Именно это обстоятельство дает людям, в том числе предпочитающим кокаин, повод называть его «костылем воображалы». Это наркотик «напоказ», позволяющий тем, кто его употребляет, предъявлять миру определенную версию самих себя. Однако не всякий любитель кокаина верит в такую социальную модель. Некоторые используют порошок лишь потому, что им нравится его действие, не выказывая претензий на славу или богатство. Они относятся к кокаину как к лакомству, которым можно наслаждаться и делиться с друзьями.

    Амфетамин же считается уличным наркотиком. Это дешевая, эффективная, лишенная всякого шика альтернатива кокаину для трудового люда, стоящая от пяти до десяти фунтов за грамм. Главное достоинство акселераторов — поступление энергии в чистом виде: ощущение того, как эта энергия начинает бить в организме ключом, трансформирует отношение употребляющего акселератор человека к миру. Внешне мир почти не меняется, но с внутренней психологической точки зрения он вдруг расцвечивается радугой потенциальных возможностей. Речь становится громкой, в мозгу одна за другой вспыхивают идеи, кажется, будто взаимопонимание устанавливается мгновенно. Это эмоционально напряженный язык, чуть ли не евангелистский по своей страсти, подкрепленный убежденностью, которая временами кажется почти агрессивной. Тело оживает и наполняется силой по мере возбуждения их ритмической структуры и появления характерной кокаиновой или спидовой телесно- сти: человек то и дело трогает нос, его взгляд сканирует окружающее пространство в поисках действия, он испытывает приятное напряжение между собой и миром. Это опьяняет; ты чувствуешь, будто вместо сердца у тебя пламенный мотор, а сам ты — болид «Формулы — 1» в человеческом обличии.

    Если переборщить с акселераторами, то ощущение напряжения между тобой и миром может стать поглощающим. Вы становитесь настолько яркими в своих глазах, что начинаете думать, будто все только на вас смотрят и о вас говорят. Гипертщеславие и экспансионизм акселерации заставляют вас почувствовать себя центром Вселенной, вокруг которого вращается все. Это прикольно, когда вы отлично проводите время и кажетесь самому себе остроумным и замечательным, но не так клево, если вы зашли слишком далеко и уже чувствуете себя перенапряженным или неуправляемым. Упомянутое чувство собственной значимости приводит к тому, что все воспринимается очень остро, становится крайне важным, однако такое ощущение накатывает волнами. Вот как объясняет это одна женщина:

    С кокаином чувствуешь себя очень энергичным и значимым, но при этом, как мне кажется, нужно постоянно догоняться, ведь приход длится всего сорок пять минут. Этого не замечаешь, если порошка навалом, но если у тебя всего пара дорожек, то в итоге ты можешь ощутить даже большую усталость, чем перед употреблением кокаина. Для сравнения, воздействие экстази длится пять или шесть часов, и за это время можно многое успеть сделать, а чтобы добиться такого же эффекта от кокаина, придется втянуть немало дорожек.

    Правдоподобное объяснение возникающего чувства власти и уверенности предложили Л. Гринспун и Д. Б. Бакалар:

    Усиление чувства собственной значимости («самый эгораздувающий наркотик из всех»), возможно, соотносится в сознании с симпатомиметическим действием стимуляторов. Дело в том, что в моменты стресса и опасности организм… должен отстаивать собственную обособленность от мира, подавляя всякую тенденцию к расслабленному слиянию с ним. В сознании это может рождать сильное чувство индивидуальности, а также власти и самоконтроля

    ([Grinspoon L., Bakalar J. B. Op. cit].)

    Кокаин фактически воспроизводит реакцию человека на генерирующий страх раздражитель, но, поскольку таковой раздражитель в действительности отсутствует, человек просто чувствует себя полным сил и готовым к действию, что помогает ему преодолеть собственную застенчивость. Таким образом, кокаин, как и экстази, трансформирует тело, которое человек использует для того, чтобы сдерживать страх. Однако злоупотребление наркотиком может порождать паранойю и беспокойство, вызываемые установкой «бить или бежать». Возможно, активизируется какая-то часть мозга, отвечающая на раздражитель, который в обычных условиях вызывает такое физическое и эмоциональное состояние. Если вы отлично проводите время с друзьями, то этот аспект наркотика не проявится. Но если ситуация вдруг переменится или если вы примете слишком большую дозу и не сможете контролировать действие наркотика, то из-за своего измененного эмоционального состояния можете негативно интерпретировать поступки окружающих. Мой информант привел весьма интересное описание этого процесса:

    У меня всего пару раз случались измены. Со временем понимаешь, как с этим бороться, ведь все дело в наркотиках, но когда это происходит впервые, то чертовски стремно. Помню, я был в клубе, от души веселился, втянул пару дорожек, а затем (не помню даже, что меня подтолкнуло, наверное, какое-нибудь недоразумение) впал в паранойю. Я озирался и думал, что все говорят обо мне или подозрительно на меня смотрят. Мне казалось, что окружающие перешептываются, что, конечно, смехотворно, поскольку они-то наверняка старались перекричать музыку. Но я считал, что они шепчутся обо мне, а когда они смеялись, то, ясное дело, смеялись надо мной. Я сильно напрягся, хотел уйти, но тут клуб совершенно переменился: все стали выглядеть угрожающе. Вернулась моя приятельница, я рассказал ей о происходящем, она улыбнулась и посоветовала расслабиться, потому что это все из-за кокаина. Мне немного полегчало, я глотнул пива, сидел и разговаривал с ней. Примерно через полчаса я уже чувствовал себя хорошо, клуб снова выглядел нормально, все вели себя естественно и спокойно, но к кокаину в ту ночь я больше не притрагивался

    ((мужчина, 27 лет, восемь лет опыта).)

    Эта цитата проливает свет на то, как эмоциональное состояние моего информанта влияло на его восприятие социальной среды, в которой он находился. Он начал трактовать действия людей через свое эмоциональное состояние, придумывая объяснения, которые были обу-словлены его напряженностью и ощущением угрозы. Поскольку кокаинисты обычно и так возбуждены, такая негативная реакция может оказаться очень скверной и одновременно острой, если не найдется способа успокоиться. Кокаин горячит, и злоупотребление им может делать людей неуравновешенными, что порой приводит к очень неприятным последствиям. Это не является неизбежным следствием употребления кокаина и происходит лишь тогда, когда человек принимает его бесконтрольно или «не во благовременье».

    Галлюциногены

    Настоящие галлюциногены, такие как LSD, псилоцибин и кетамин, способны радикально искажать мир. Теперешние дозы LSD, как правило, намного меньше тех, что принимались в шестидесятые годы. Это означает, что люди могут успешнее общаться под воздействием LSD даже в активных социальных ситуациях. Как бы то ни было, между галлюциногенами и другими клубными наркотиками существует несколько различий. В то время как экстази, по-видимому, сам наделяет вас склонностью воспринимать вещи в благоприятном свете, LSD, грибы и кетамин требуют от вас самостоятельно создать такой позитивный элемент. Именно поэтому Т. Лири с соавт. подчеркивает важность «времени и места» употребления [Leary T. et al. 1970]. Это объясняет большую по- пулярность экстази, ведь во многих отношениях он является более простым наркотиком, который легче освоить и контролировать.

    Убедительной идейной основы для психоделического опыта в западном мире не существует. Пытаясь найти смысл в галлюциногенах, их потребители обращались к восточному мистицизму или философии «нью-эйдж», чтобы такую основу обрести. Так что трезвому рационалисту, не имеющему каких-либо духовных убеждений, любой подобный базис покажется неудачным. Воздействие же экстази, напротив, оказалось быстро приспособлено к нуждам общества и стало элементом рейвов, поэтому не возникало нужды придумывать иное оправдание соответствующему опыту, помимо желания хорошо отдохнуть в компании. Это изменило отношение людей к LSD. Перестав считать его употребление квазидуховным опытом, они начали принимать его просто веселия ради.

    Клаббинг изменяет восприятие галлюциногенов, поскольку, благодаря нахождению в толпе, их воздействие проявляется во внешней деятельности и перестает быть преимущественно внутренним путешествием. Говорит об этом один мужчина:

    У меня нет времени для фей, богов, матери-земли и духовного просветления, но у меня есть время для общения с людьми. Я обнаружил, что совместный трип — это отличный способ, чтобы лучше узнать человека. Кроме того, это причудливо, забавно и похоже на проведенный вместе отпуск — так же сплачивает.

    Аналогия с отпуском интересна в связи со способностью галлюциногенов производить впечатление «волшебного путешествия». Не случайно употребление LSD часто называют трипом. Как и в случае заграничных каникул, в трипе вы оказываетесь в сильно отличающемся от обычного мире. Это более «дикое», «безумное» и острое его восприятие по сравнению с будничным. LSD не всегда вызывает галлюцинации, особенно при нынешних стандартных дозировках, тем не менее он способен радикально модифицировать эмоциональное и чувственное восприятие мира, а также полностью менять его интерпретацию. Например, цвета становятся особенно насыщенными, вообще все вокруг кажется более пышным, живым и светлым. Лица в толпе меняются и порой выглядят чрезвычайно странно, что иногда приводит в замешательство, но в то же время волнует. Танцевать под LSD потрясающе, так как этот наркотик еще сильнее, чем экстази, трансформирует восприятие чувственного эго. Энергия прямо-таки распирает тело, которое становится гибким и сильным; все чувства обостряются. Следующий информант говорит:

    Мой любимый наркотик — кислота. Она невероятна, даже неописуема, я ее обожаю. Танцевать под ней чудесно. Становишься будто одержимая, хотя иногда из-за этого довольно трудно находиться в клубах. Все может стать слишком странным, и вам будет нелегко общаться с окружающими. А вот секс под кислотой — это нечто особенное. Она заставила меня совершенно иначе взглянуть на это дело. Раньше я и представить себе не могла, что он может быть таким ярким, таким А-А-А-А-Х! Словами никак не передать, но уж поверьте мне: секс с любимым человеком под LSD — это уголок рая на земле, и это стало важной частью отношений с моим парнем. Провести выходные в спальне, часами занимаясь сексом под солидной дозой кислоты, — это потрясающий способ познать друг друга

    ((женщина, 41 год, девятнадцать лет опыта).)

    Эта женщина ставит чувственные аспекты употребления LSD выше его галлюциногенных и преимущественно визуальных эффектов. Этот чувственный элемент может быть использован в танце или, как было отмечено, в сексе, но в любом случае он резко усиливает чувственную динамику любого опыта.

    Псилоцибин не очень популярен в качестве клубного наркотика, если только речь не идет о рейве с компанией бухих «грибников» где-нибудь в Девоне. Действие похоже на LSD, но, судя по личному опыту, могу сказать, что он чаще вызывает галлюцинации и дает меньше энергии, чем LSD. Под грибочками я всегда чувствую себя этаким эльфом.

    Кетамин становится все популярнее в клубной культуре, особенно на халявных сквот-вечеринках 1. Сам я никогда его не употреблял, но по рассказам опрошенных мной информантов сложилось впечатление, что его психоделический эффект во многом связан с чувством освобождения от телесной оболочки, который вызывается обезболивающими свойствами кетамина. Это похоже на ощущения при сенсорной депривации, когда мозг как бы забывает о существовании тела. Похоже, что кетамин предлагает наиболее внутренний и асоциальный опыт из всех клубных наркотиков. Информанты называли его «наркотиком для ума», под действием которого они становятся «изолированными»; некоторые рассказывали о пережитых «внетелесных ощущениях» и чувстве, будто «парят над танцполом». Безусловно, кетамин полностью «вырубает», и отведавшие его клабберы, с которыми я говорил, общались с большим трудом, посколь-ку пребывали где-то далеко (и частенько несли чушь). У меня не возникло желания пробовать кетамин, потому что этот изолирующий и препятствующий общению наркотик показался мне шизофреническим младшим братом «герыча».

    Конопля

    Многие клабберы курят ганджу, часто используя ее в сочетании с другими наркотиками, чтобы сгладить их приход и особенно отходняк. Однако в клубах курить травку непросто, потому что ее очень легко унюхать. Это подтверждает мой информант:

    Закон против травки — сущая глупость. Из-за него курить в клубах очень трудно, потому что ганджу можно унюхать за километр. В некоторых местах это дозволяется, но не везде. Можно оказаться в ситуации, когда вокруг полно торчков, но лишь тебя не оставляют в покое, потому что твой наркотик воняет, хотя он куда слабее других. Мне нравится дунуть пару косяков, выпить бутылочку пива и потанцевать. Это классно, но проще употреблять более жесткие наркотики класса А, поскольку их легче пронести и принять

    ((женщина, 29 лет, одиннадцать лет опыта).)

    Опасность курения марихуаны в общественных местах приводит к тому, что выпивка или танцевальные наркотики оказываются единственно доступными для тех, кто хочет провести время в обществе. Любители травки курят в основном дома или у друзей. Это непубличное занятие, хотя в некоторых клубах можно затянуться, если удается сделать это незаметно.

    Марихуана — главным образом наркотик веселья, в этом своем качестве он сильно опережает алкоголь. Я видел, как люди корчились от смеха и совершенно не могли сдержаться, так балдея, как никогда не смогли бы от выпивки. Трава не дает той энергии, которую обеспечивают иные клубные наркотики, именно поэтому многие, находясь в клубе, сочетают ее с чем-нибудь стимулирующим. С распространением сканка, который вы- ращивается на гидропонике и отличается повышенным содержанием тетрагидроканнабинола, марихуановый приход стал мощнее, но его употребление не всегда приносит положительный опыт, поскольку он может вызывать апатию или паранойю, а один из моих информантов сказал: «Сканк — это как Tennants Super 1 в мире дури. Хороший выбор для тех, кто хочет стать зомби, однако лишен изысканности и стиля».

    Марихуана расслабляет тело и создает эмоциональную дистанцию между курящими ее людьми и окружающим миром. Лично для меня эта дистанция выражается в особенном взгляде на мир. Проще всего описать его, сказав, что присущая жизни абсурдность становится явной, но это открытие отнюдь не расстраивает. Жизнь абсурдна. Ха-ха-ха.

    Ритмы употребления наркотиков

    В настоящем разделе я исследую обстоятельства употребления наркотиков с точки зрения использующих их лиц. Мои информанты — люди в основном среднего возраста, по меньшей мере несколько лет не понаслышке знакомые с наркотиками. Это вселяет надежду на то, что они способны объяснить, как менялось со временем их отношение к наркотикам. Такая долгосрочная перспектива позволила мне выстроить модель потребления наркотиков, состоящую из следующих четырех категорий: 1 — знакомство; 2 — медовый месяц; 3 — злоупотребление; 4 — переоценка. Приведенный список не является естественной последовательностью, поскольку один этап не обязательно предполагает другой. Наркотический опыт, как и всякий другой, со временем меняется. Он тесно связан с тем, что происходит в человеческой жизни в свободные от наркотиков периоды. Этот опыт заключен внутри человека, который привносит в него свои мечты, стремления, желания и материальные обстоятельства. Клубные наркотики, помимо прочего, имеют глубоко социальную природу, и отношение людей со средой создает большой эффект для восприятия ими наркотиков. Если тусовке, в которой клабберы употребляют наркотики, недостает красок, если, покидая клуб, они оказываются оторванными от нее, тогда сочетание «наркотик + клуб» может разочаровать своей фальшью. Если наркотики, наоборот, так сильно укоренились в повсе-дневной жизни, что люди не общаются друг с другом иначе как под кайфом, то опять же могут возникнуть серьезные проблемы. А теперь давайте последовательно рассмотрим каждую из указанных категорий.

    Знакомство

    Научение приему наркотиков — отнюдь не зловещий процесс, каким его порой представляют. Никому из моих информантов не продавали наркотики на детской площадке; ни один из них не стал жертвой «плохих» незнакомцев, затянувших его в наркотический плен. Все они пробовали наркотики вместе с друзьями. Каждый был знаком с тем или иным наркотиком еще до первого посещения клуба, да и употреблять наркотики они начали по разным причинам, главной из которых является любопытство. Все эти люди были частью мира, в котором были наркотики, и им хотелось их попробовать. Они видели, что кто-то получает от них удовольствие, что ими балуются некоторые из друзей и, вопреки распространенной в повседневном мире риторике, вовсе не становятся отпетыми, жалкими или отчаявшимися личностями. Хотя фактор давления со стороны сверстников имеет место, это давление со временем исчезает:

    Теперь я руководствуюсь одним мотивом — желанием хорошо провести время. Это чисто гедонический опыт. Раньше мне просто хотелось делать то, чем занимались мои друзья. Если угодно, это можно назвать влиянием со стороны сверстников. В колледже отказывавшиеся тусоваться студенты рисковали прослыть «заучками», «ботаниками» или вроде того. Кроме того, я искала знакомств с парнями, а в юности мы были не так уверены в себе. В клубах многие скорее старались показать окружающим, как им классно, нежели действительно получали удовольствие

    ((женщина, 32 года, девять лет опыта).)

    Как можно заметить, эта женщина признает наличие внешнего давления на начальном этапе, но при этом считает, что оно перестало играть всякую роль в ее наркотическом опыте. Она выскользнула из-под этого пресса и стала самостоятельно контролировать потребление наркотиков. Даже будучи членом группы, в которой наркотики использовались регулярно, она сама решала, ко-гда, где и как их принимать. Наркотики — это компанейский и сравнительно недорогой (за исключением кокаина и героина) вид отдыха.

    Первым наркотиком, с которым столкнулись все опро-шенные мной информанты, был алкоголь. Именно выпивка дала им понять, как славно можно веселиться в одурманенном состоянии. Усвоив эту простую истину, они начали высоко ценить социальный аспект использования наркотических веществ, а именно то, как они способны менять отношения с другими людьми и окружающим миром. Затем они узнавали об альтернативных наркотиках и различных типах наркотического опыта, которые часто сильно отличались от алкогольного опьянения. Вспоминает об этом одна женщина:

    Я пристрастилась к клаббингу в 1990 году, когда начала сов-мещать его с наркотиками. Вообще, клубы я посещала и до того. Помню, как оказалась в The S Club, где, казалось, все вокруг, кроме меня, были под кайфом. Я смотрела на них и думала: «Почему все прыгают и получают от этого такое удовольствие? Странно». Позже, как я сказала, в 1990 году, в клубе подруга угостила меня экстази, и вдруг до меня до-шло: «А, вот теперь я въезжаю, почему все прыгают, ухмыляются и прикалываются»

    ((29 лет, десять лет опыта).)

    Это пример обнаружения чувственно-социальных ограничений алкоголя. Женщина посещала клубы и выпивала, но все же не могла постичь клаббинг, который в начале девяностых годов был ориентирован на экстази. Алкоголь помог ей приобрести некоторый клубный опыт, но она чувствовала, что другие тусовщики испытывают гораздо более яркие ощущения. Ей казалось, что они проводят время лучше, чем она, но лишь после употребления экстази ей стало ясно, в чем была причина. Понимание этого очень важно для знакомства с наркотиками, поскольку, встречая людей, которые отдыхают с бо€льшим удовольствием, чем ты и, по-видимому, не имеют никаких проблем из-за наркотиков, начинаешь относиться к ним по-другому, даже еще не попробовав сам. Так объясняет это следующий информант:

    Я покуривала травку и гашиш, но всегда остерегалась более сильных вещей. Затем я поехала в Австралию, где познакомилась с одной компанией. То были отличные ребята и успешные профессионалы, и они любили принимать экстази и кислоту. Они были здравомыслящи и откровенны, классно проводили время, так что мне тоже захотелось попробовать. В итоге я решилась, и мне было очень хорошо. С тех пор я периодически употребляю эти вещи

    ((женщина, 41 год, девятнадцать лет опыта).)

    Как только человек понимает, что алкоголь — не единственный путь изменения сознания, его любопытство разгорается еще жарче, однако наркотики существует внутри социальных сетей, имеющих свои правила насчет приемлемого и недопустимого. Но эти правила со временем меняются, одни препараты уступают место другим по мере трансформации отношений людей с наркотиками. Чрезвычайно упрощенческая идея о том, что начинаете вы с травки, а кончаете героином, поскольку один наркотик якобы каким-то образом притягивает другой, смехотворна. Наркотики являются атрибутом общения, и то, какие типы наркотиков можно пробовать, определяется самими социальными группами, а не стремлением как можно сильнее «оттопыриться». Людей знакомят с наркотиками друзья. Тот, кто всесторонне наслаждается наркотиками, вскоре начинает сомневаться в состоятельности правовой и медицинской пропаганды под лозунгом «наркотики — зло». Сваливая их все в одну кучу, такая пропаганда неадекватно отражает вполне реальные различия между наркотиками и потенциальные проблемы, связанные с каждым из них. Как бы то ни было, на этапе знакомства все эти вопросы еще далеко в будущем. Люди открывают новые пути к удовольствию, новые отношения друг с другом, новое чувство собственного эго, а также новые способы общения. Воздействие, которое это оказывает на их социальный мир, и то, как интенсивность потребления наркотиков связывает все наши миры воедино, возвышая над обыденностью, не менее важны, чем сами наркотики.

    Когда знакомство с наркотиками происходит одновременно с исследованием клубной жизни, интенсивность возрастает. Клубы, хаус-вечеринки и просто ве-черинки всегда сопровождаются той или иной формой опьянения. Едва ли вам доведется увидеть длинную очередь желающих попасть на вечеринку общества трезвости. Но клубы не единственные места, в которых используются наркотики. Я встречал людей, которые уже перестали ходить по клубам, но все еще принимали наркотики. Просто теперь они делали это в иной компании и в иной обстановке. Наркотики модно употреблять так же, как и пить: дома, в барах или в клубах. Последние никак нельзя считать причиной употребления наркотиков: все мои информанты принимали то или иное незаконное вещество еще до первого погружения в ночную жизнь. Нельзя также сказать, что клубы растягивают период использования наркотиков, поскольку многие тусовщики, даже оставив клаббинг, продолжали употреблять наркотики. Нельзя, однако, отрицать, что клуб — весьма подходящее место для совместного наркотического опьянения. Яркость самой среды вступает в резонанс с остротой эффектов клубных наркотиков, что позволяет клабберам максимально полно насладиться чувственным кайфом и выразить его. Так сказал об этом один из информантов:

    Необязательно принимать наркотики, чтобы получать удовольствие в клубах. Бывало, я здорово тусовался, всего лишь выпив несколько бутылок пива, однако наркотики дополняют опыт, делая его более ярким

    ((мужчина, 33 года, семнадцать лет опыта).)
    Медовый месяц

    Некоторое время после первого своего трипа мне казалось, что я нашел смысл жизни, хотя, очухавшись, я не мог припомнить, в чем он

    ((мужчина).)

    Первый год на колесах — это балдеж. Я тогда классно проводила время, это было так волнующе. Мне казалось, что я всегда буду их принимать и никогда уже не стану прежней

    ((женщина).)

    Под кокаином мне казалось, что я — супер! Я была бесстрашна, чувствовала себя так, как мне всегда хотелось: уверенной, сильной, шокирующе откровенной. Это было здорово

    ((женщина).)

    Медовый месяц — период наибольшего энтузиазма по отношению к самим наркотикам. Лучше всего проиллюстрировать это в крупном масштабе, приведя в качестве примера повсеместное распространение в Великобритании экстази, которое приветствовали с энтузиазмом, доходившим едва ли не до одержимости, что напоминает период особой популярности LSD в шестидесятых годах прошлого века. Люди верили, что происходит нечто особенное, что мир меняется: бездушная алчность восьмидесятых вспоминалась с презрением, коммунистический блок распадался под ударами в основном мирных революций, а экстази выражал дух времени. Приведу отрывок из книги Мэтью Коллина Altered State:

    Там, откуда мы родом, радостью считается взять выпивки, хорошенько окосеть и поржать с приятелями… У нас была база в Уитеншоу 1, откуда шла по всему миру движуха. Там зюзили пивко около сотни парней, пять или десять из которых ни с того ни с сего изменили курс, вошли в штопор, словно сраные камикадзе. С 1988 до конца 1990 года мы не выпили ни одной чертовой рюмки, ни капли алкоголя… два года продвигали его [экстази], как миссионеры, как свидетели Иеговы. Рассказывали родителям, что он изменит мир и все такое прочее

    ([Collin M. 1997].)

    То был медовый месяц экстази, и, как было в шестидесятые годы с LSD, сочетание наркотика и рейва предложило столь отличный от всего прежде знакомого опыт, что у людей возникало чувство, будто грандиозные перемены неизбежны. Однако разочарование, последовавшее за медовым месяцем с экстази, открыло людям глаза на ограниченность любых наркотиков, и в результате изменился характер протекания медового месяца. Сегодня очень немногие отзываются об экстази с таким проповедническим пафосом. Опыт его потребления обрел прошлое и будущее, оброс контекстом, и теперь люди говорят о нем с бульшим знанием дела и с меньшей страстью, поскольку имеют представление и об оборотной стороне медали. Однако в меньших масштабах подобный медовый месяц может переживаться при знакомстве с большинством наркотиков, только уже на уровне личности и не в столь экстремальных формах. Никто не полагает, будто кокаин может спасти мир, отнюдь, но знакомство с кокаином все равно может волновать, если вы никогда прежде его не пробовали. Новичок в мире наркотических средств до сих пор может находить их необузданными и радикальными, поскольку они предлагают ему опыт, сильно отличающийся от социальных миров, в которых обитает человек. Люди чувствуют, что их жизнь стала более содержательной, страстной и волнующей. Вот мнение од-ной женщины:

    Я знала, что живу по-настоящему, и жизнь была словно пронизана электричеством. Это было прекрасное время, и, полагаю, лучше уже не будет. Меня окружали дорогие мне люди, а все происходящее напоминало приключение: мы шли тусоваться, принимали наркотики, танцевали, смеялись, находили друг в друге родственные души. Это было замечательно

    ((34 года, семнадцать лет опыта).)

    Все мои информанты соглашались с тем, что самый лучший эффект наркотики производят в компании и что употреблять их в одиночестве, как и алкоголь, «немного печально». Наркотики ценят за тот социальный опыт, который они помогают создавать, причем для сладости медового месяца этот опыт не менее важен, чем наркотики как таковые. Вы с друзьями переживаете серию приключений, скрепляющих узы дружбы на глубоко чувственном уровне.

    Медовый месяц — это период, когда эффекты от употребления наркотиков оказывают ограниченное воздействие на человеческую жизнь вне клубного пространства. При этом жизнь вне клаббинга у большинства пока стоит выше наркотической практики и как бы контролирует ее. Чем сильнее человек привязан к повседневной жизни, тем негативнее он воспримет плоды злоупотребления наркотиками и бессонные ночи, которые мешают будничной жизни. Приоритеты людей могут с годами меняться. В какой-то период времени они тратят всю свою энергию на разгул, но в итоге им все же приходится заняться поиском равновесия между вечеринками и устроением жизни вне тусовки, и тогда медовый месяц катится к своему концу.

    Злоупотребление

    Излишеств путь ведет в храм мудрости…

    Чтоб меру знать, ее сперва превысить нужно.

    (Уильям Блейк)

    У нас была целая система: мы начинали ночь с пары дорожек спида, затем выпивали, закидывались таблеткой и отрывались. Как только таблетка переставала действовать, принимали по марочке кислоты, которая поддерживала нас до утра. Затем следовала очередная доза спида, а в воскресенье мы отправлялись пьянствовать в паб. К вечеру мы были никакие. Спать никто не ложился, и все, должно быть, выглядели ужасно, но это было круто. Какое-то время мы тусовались, не останавливаясь, словно автоматы. Но затем пришлось сбавить обороты: мы все выбились из колеи и уже плохо контролировали происходящее

    ((женщина, 29 лет, двенадцать лет опыта).)

    Я десять лет принимала экстази практически каждый уик-энд, пока не дошла до точки. Вплоть до следующей пятницы я уже не могла очухаться, а там мы вновь шли в клуб, все выходные глотали таблетки, и весь круг повторялся. С этим пришлось завязать. Я ни о чем не жалею, но это не могло продолжаться вечно

    ((34 года, семнадцать лет опыта).)

    Приведенная выше цитата из Блейка — еще один взгляд на излишества: автор подчеркивает, что без злоупотребления невозможно постичь меру. Люди по-разному представляют себе излишества. Установление собственных пределов происходит скорее в опыте, нежели в теории, их не отмерить чужой линейкой. Именно это разумеет Блейк. Эти пределы определяются количеством наркотиков, которое вы употребляете ночью, и числом ночей, проведенных под их воздействием, а также тем, как это повлияет на другие стороны вашей жизни. Когда излишества вытекают из желания идти дальше и жить быстрее, потому что так веселее, тогда, кажется, проще заметить момент, в который следует остановиться, поскольку остальная часть жизни становится все менее приятной и все более тяжелой. Порой в крайности бросаются из отчаяния, из нежелания возвращаться в обыденный мир, потому что он сам и ваше восприятие своего эго в нем слишком неприятны. В этом случае, выражаясь словами моего информанта:

    Ты в жопе, чувак, в глубокой жопе. Это ведь как самолет: не стоит взлетать, если негде приземлиться

    ((мужчина).)

    Когда я говорю об злоупотреблении, то не имею в виду зависимость. Многие из моих информантов вообще довольно скептически относятся к самому понятию зависимости применительно к некоторым наркотикам. Вот мнение одного из них:

    Героин действительно вызывает зависимость, хотя нужно чертовски сильно постараться, чтобы ее приобрести. То, что это может якобы произойти с первого раза — не более чем миф. Сигареты, кстати, тоже делают зависимым. В остальных случаях это, знаете ли, просто оправдание, способ, чтобы ускользнуть от ответственности. Тут еще и пропаганда виновата: из-за нее людям не обязательно признаваться, что они проявили слабость, глупость и вообще конкретно облажались. Они могут во всем винить наркотики. «Господа присяжные заседатели, не виноват я, честное слово! Я только жертва ужасных наркотиков». Противно слушать! Ты должен следить за тем, сколько и чего потребляешь, и не лгать себе насчет того, зачем они тебе нужны, а иначе окажешься в глубокой яме, которую сам же и выкопаешь

    ((мужчина, 28 лет, десять лет опыта).)

    Излишеством, скорее, является употребление наркотиков в течение слишком длительного времени. Как правило, это объясняется просто: людям настолько весело, что не хочется останавливаться. В этом случае на них наваливается огромная тяжесть — не только наркотики, но еще и недосыпание, телесное истощение, похмелье и отходняк, — и тогда им становится все труднее вести жизнь вне тусовки. Зависимость — это роскошь жизни в отрыве от мира, которой пользуются либо аутсайдеры, либо те, кто достаточно богат, чтобы существовать обособленно. Поколение клабберов, с которыми я встречался, не относится ни к тем, ни к другим. Они вынуждены обеспечивать себя, да и рады этому, они являются частью социальной системы, работают, имеют устремления, и поэтому потребление ими наркотиков не выходит за пределы, поставленные рассудком. Наркотический опыт порой заставляет их пересмотреть свои ожидания от жизни или даже изменить взгляд на нее, но они все же не отрываются совершенно от повседневности, ибо из нее черпают жизненные средства.

    Итак, ощущение излишества вытекает из взаимодействия между человеческим эго и окружающим миром и рождается в теле в ответ на ряд особенностей восприятия мира. Так объясняет это мой информант:

    Я дошла до точки, когда работа стала для меня лишь способом заработать на клаббинг. Я была усталой и раздраженной, все начало меня доставать. Жизнь вне вечеринок казалась плоской и скучной, но я чувствовала себя слишком измотанной, чтобы хоть что-нибудь изменить. Это заставило меня задаться вопросом о том, что я делаю и чего хочу от жизни

    ((женщина, 29 лет, одиннадцать лет опыта).)

    Таково телесное состояние, порождаемое злоупотреблением, чувственный двойник клаббера: на этом этапе становится трудно контролировать прочую часть жизни. Я должен подчеркнуть практически рутинный характер приобретения такого опыта излишества. Обычно он не предполагает внезапного вызова скорой помощи или месячной чистки туалетов в клинике Бетти Форд 1. Скорее, речь идет о поиске чувственного компромисса между человеческим эго и миром, о понимании того, что, фокусируя всю энергию на клаббинге, вы лишаете себя возможности наслаждаться чем-либо еще. Следующий информант подчеркивает, что данная проблема лишена всякого драматизма:

    Люди подсаживаются на наркотики, потому что у них слабая воля, потому что им нечем больше заняться или просто не хватает ума и дисциплины. Кроме того, причина, по которой многие становятся наркоманами, заключается в том, что во-круг только и твердят: наркотики, мол, опасны и их не следует принимать. И вот человек вдруг обнаруживает, что они приносят кайф, и думает: «Ха, наплевать, поторчу хорошенько». Каждый учится на собственных ошибках. Если верить пропаганде, достаточно проглотить одну таблетку или втянуть дорожку, и ты либо умрешь в тот же час, либо в итоге будешь торговать собственной задницей, лишь бы раздобыть денег на крэк. А меня поражает тот факт, что никто не говорит о том, как злоупотребление наркотиками может сделать вас скучной, неуверенной в себе личностью, а ведь это самое очевидное. Большинство людей настороженно относятся к типу, который всякий разговор начинает репликой типа: «Я так круто приходнулся». Это как своего рода предупредительный сигнал. Если вам кажется, будто это делает вас интересным и неотразимым, вы рискуете превратиться в зануднейшего глюколова

    ((мужчина, 28 лет, десять лет опыта).)

    Это заявление интересно тем, что указывает на пропасть между отношением к наркотикам со стороны медицины и власти, с одной стороны, и проблемами, которые обнаруживают сами потребители, — с другой. Постоянное подчеркивание пропагандой неизбежности наркозависимости и гибели на деле затушевывает другие — гораздо более частые и обыденные — признаки злоупо-требления. Когда люди уже не представляют себе отдыха без «марафета» или только о нем и говорят, когда из-за наркотиков им становится трудно контролировать свою жизнь, тогда они приближаются к состоянию злоупотребления. Однако до этого они могут дойти и без приобретения выраженной зависимости, без каждодневной болезненной ломки и кражи бабушкиной пенсии. Как отмечает следующая собеседница, данный процесс имеет и социальную составляющую:

    Происходило это так: мы собирались, закидывались таблеткой экстази или половинкой, а потом шли зажигать в клуб либо устраивали вечеринку дома. Но тогда, кроме экстази, у нас ничего не было, так что приходилось брать паузы. Затем один приятель принес в нашу компанию кокаин, и все изменилось, потому что кокаин не так силен, как экстази, с ним проще совладать. И понеслось: всякий раз, когда мы собирались, мы принимали наркоту: экстази, кокаин или спид, — и так семь или восемь месяцев. Бывало, я собиралась тихо провести вечер без наркотиков, дома, но кто-нибудь да заявлялся с кокаином или экстази. Думаешь: «Вот, блин, только хотела нормально посидеть, поужинать, а вместо этого снова какое-то безумие». В конце концов нам пришлось очень сильно постараться, чтобы спрыгнуть с сильных наркотиков. Только после этого мы смогли вновь проводить время вместе, занимаясь чем-то более спокойным

    ((32 года, девять лет опыта).)

    Эта женщина не хотела все свое социальное время посвящать наркотическому кайфу. Она предпочла острому, но узкому пику ощущений широкий спектр переживаний. Ее компания сообща вышла из создавшегося положения, изменив свои социальные модели. Они продолжали на полную катушку отрываться в клубах, но создавали и другие ситуации общения. Достижение крайней степени наркотического опьянения из свободного выбора обратилось в привычку. Та же женщина объясняет:

    Было время, когда я ни капельки об этом не волновалась. Я получала большое наслаждение и ни о чем не беспокоилась, но в прошлом году мое настроение переменилось. Одна из моих подруг частенько меня упрекала: «Ты только одно и делаешь, только об одном и говоришь, не хочу я с тобой идти в клуб». И звучало это весьма раздраженно. Я отлично проводила выходные, но затем чувствовала себя выжатой как лимон, поэтому решила: «Все, хватит, надо притормозить». Но наступала пятница, и я опять шла в клуб. Потом эта подруга звонила мне и напоминала о том, что я собиралась взять паузу, а мне нечего было ей ответить. Теперь все спланировано и происходит не так спонтанно. Я перешла в такой режим в сентябре и с тех пор провела немало классных ночей. Каждый раз я по-настоящему наслаждалась этим, так что происходящее стало больше похоже на праздник, на нечто особенное.

    Переоценка

    Опыт злоупотребления может заставить человека совсем отказаться от наркотиков и клубов. Однако все мои информанты, миновав период излишеств, задавались во-просом, чем они занимаются и чего хотят от жизни. Никто не перестал ходить на вечеринки или торчать, но они начали выстраивать альтернативные жизни, в которых, однако, тусовка продолжала играть важную социальную роль. Вот что говорит об этом один из них:

    Не представляю, чтобы я перестал тусоваться — слишком люблю это дело. С годами меняется публика, меняются наркотики, да и я сам, но все это естественная часть процесса. Теперь я уже не оттопыриваюсь до полной отключки, как раньше, а растягиваю удовольствие. Больше внимания уделяю людям, ведь именно они, а не наркотики, создают или портят вечеринку. Пожалуй, так было всегда, но в разное время сосредотачиваешься на разных вещах. В конце концов, нельзя наслаждаться одним и тем же снова и снова. Прогресс необходим, а иначе все становится скучным и перестает будить фантазию, сколь бы удивительным оно ни казалось вначале

    ((мужчина, 59 лет, 43 года опыта).)

    Вечеринки предлагают людям альтернативную чувственно-социальную среду, в которой обостряется восприятие мира. Тусовщики ценят этот опыт и со временем научаются вплетать его в остальные части своей жизни, в которой также есть немало ценных для них вещей. Так объясняет это одна женщина:

    Все дело в равновесии. Соблюдать баланс действительно чертовски важно. Нужно уметь трезво смотреть на мир и наслаждаться им. Нельзя просто тусоваться и торчать, чтобы забыть об окружающем мире, потому что так запросто можно оказаться по уши в дерьме. В итоге учишься по мере сил находить оптимальное сочетание вещей. Для меня очень важным стало знакомство с моим парнем. Я перестала беспокоиться о том, что останусь одна субботней ночью, если не пойду в клуб. Некоторые субботы мы расслабляемся дома, а иные проводим на людях. Это дает свободу выбора, и чем она шире, тем лучше, потому что хочется иметь возможность играть с разными вариантами

    ((29 лет, одиннадцать лет опыта).)

    Важность равновесия отмечают многие информанты. На телесном уровне оно должно ощущаться в качестве чувственного паритета между несравнимыми составляющими жизненного опыта. Следующая собеседница описывает это состояние так:

    Мне нравилось чувствовать, что я заслужила право на вечеринку, заработала возможность выпустить пар. Теперь я стараюсь, так сказать, смаковать их, и когда оказываюсь в клубе, то получаю большее удовольствие, потому что не приходится бороться с усталостью и не возникают мысли типа «ну вот, я в который раз делаю одно и то же». Теперь я более уверена в себе и готова к приключениям. Я ищу ярких впечатлений, открываю новые способы хорошо проводить время. Кроме того, я чувствую себя увереннее и в других сферах жизни: в работе, в личных отношениях. Все это дает мне возможность заниматься и наслаждаться самыми разными вещами

    ((30 лет, двенадцать лет опыта).)

    Такая переоценка носит прагматический характер. Все мои информанты — преданные клаббингу люди, которым нравится веселиться, но для них данный процесс не просто подгонка наркотизации и ночных приключений под растущие запросы и ограничения, которые выдвигает мир повседневности. Он также предполагает обогащение этого мира полученными благодаря клаббингу знаниями. Вот что говорит об этом следующий информант:

    Я не хочу жить с раздвоенной личностью, не хочу чувствовать себя живым только по выходным. Мне нужна жизнь, полная страсти, но если ради того, чтобы сделать ее такой, ты пользуешься наркотиками, то они оказываются бесполезными и приносят один только вред. Мне кажется, что клаббинг многому учит. Например, я научился иначе общаться с людьми и узнал, сколько радости может доставлять жизнь. Пусть это прозвучит смешно, но, испытав кайф от наркотиков и клубов, начинаешь по-новому смотреть на вещи. Лично я осознал, что хочу наслаждаться общением с людьми, а не ругаться с ними из-за пустяков. Обыденность засосет вас, если станет образом жизни. Клаббинг и наркотики позволяют возвыситься над ней, взглянуть сверху на весь этот скучный утомительный бред, перестать считать его единственной формой бытия. Так ты учишься ее контролировать, не принимая всерьез, поскольку знаешь, что возможны и другие отношения с людьми

    ((мужчина, 34 года, семнадцать лет опыта).)

    Процесс переоценки подобен улице с двусторонним движением: повседневный мир наступает на клаббинг, поскольку в какой-то момент тусовщикам становится настолько трудно находить с ним общий язык, что они предпочитают ретироваться. Однако те, кто не отказывается от клаббинга совсем, сохраняют альтернативный взгляд на повседневность и строят свою жизнь соответственно. Они пытаются навести мосты между клаббингом и будничным восприятием мира.

    Химическая грамотность

    Одна из главных перемен, происходящих в людях после периода переоценки, происходит с моделью употребления наркотиков, а также с отношением к ним. Наркотики перестают быть самоцелью. Вместо того чтобы стараться непременно «подогреться», тусовщики модифицируют свои схемы потребления наркотиков, дабы успешно и с удовольствием общаться. В подтверждение своих слов приведу мнение информанта:

    Ощущение, когда тебя накрывает с головой, может со временем надоесть. Хочется быть в состоянии разговаривать с окру-жающими, танцевать с ними, а когда ты в полном улете, то это невозможно, потому что ты либо корчишь рожи, словно псих, либо в тебе столько кокаина, что ты не можешь за- ткнуться и услышать собеседника, говоришь ему, а не с ним. В общем, я сбавил обороты. Могу принять немного экстази, затем, если есть настроение, втянуть пару дорожек фена или чуток кислоты, а потом кокса, затянуться дурью, если особо не шугают, пропустить рюмку-другую. Этого хватает, чтобы быть в теме, бодрствовать и танцевать, не выпускать ситуацию из-под контроля. Мне кажется, тут многое зависит от того, насколько ты уверен в себе. Это приходит с опытом, и когда он есть, тебе не нужно слишком много наркоты, чтобы чувствовать себя частью веселья

    ((мужчина, 34 года, шестнадцать лет опыта).)

    Мои информанты настолько хорошо знакомы с наркотиками, что способны подстраивать их употребление под собственные намерения в зависимости от особенностей вечеринки. Они используют сочетания наркотиков, варьируя темп потребления, чтобы не упустить ничего из калейдоскопа клубной ночи. Они уяснили, какие наркотики им нравятся, а какие нет, что с чем совместимо и каково действие образуемых комбинаций. Сходным образом все учатся пить: поначалу многие чересчур хмелеют, но постепенно начинают контролировать процесс потребления алкоголя. Мои информанты стремились достичь максимальной степени взаимодействия с тусовкой. Им хотелось с помощью наркотиков добиться ощущения ясности, которое облегчает понимание. Одна опрошенная объясняет это так:

    Со временем приходит знание. Начинаешь лучше разбираться в наркотиках, исследуешь их разнообразные воздействия не только на клаббинг, но и на все остальное. Я сознаю, что, например, экстази, если его принимать регулярно, влияет на ход моих мыслей, и тут мне удалось нащупать некую гармонию. Теперь я имею довольно отчетливое представление о том, чего жду от наркотиков и что они могут для меня сделать. Они помогают мне получать определенный опыт, доставляющий удовольствие, но если ими злоупотребить, тогда они способны все испортить. Методом многочисленных проб и ошибок я наконец твердо усвоила, как обращаться с наркотиками

    ((32 года, девять лет опыта).)

    Эта женщина подчеркивает, что со временем ее знание становилось все более полным, и что это было обу-словлено не только годами клаббинга, но и тем, как наркотики влияли на другие стороны ее жизни. Она стала химически грамотной в том смысле, что поняла, какую роль хочет отводить наркотикам. Она не принимала их каждые выходные, поскольку не желала, чтобы на смену сознательно принятому решению пришла привычка. Она делала перерывы и устраивала себе другие, не связанные с наркотизацией виды отдыха. У нее выработалось чувство дисциплины и способность отказываться от наркотиков в случаях, когда настроение или момент не располагали к их употреблению.

    Если наркотики становятся привычкой, то их полезность быстро улетучивается. Они начинают ограничивать спектр человеческих переживаний и вместо помощи в переходе из одного чувственно-социального ландшафта в другой делают людей пленниками единственного состояния, а это как раз тот опыт, от которого изначально хотелось уйти. Чтобы понимать наркотики, их потребители должны знать, зачем они их используют и чего от них ждут, а также уметь оставаться трезвыми и при этом успешно существовать в мире. Без такого знания они не приобретут химической грамотности, а наркотики проявят разрушительную силу, грозящую превратить самую яркую личность в нудного «химика».

    Вывод

    Наркотики, законные или незаконные, имеют большое значение для повышения чувственно-социальной интенсивности клаббинга, благодаря которой восприятие клубов резко отличается от восприятия других пространственно-временных миров. Клубные наркотики помогают порождению разнообразного опыта. Каждый из них обладает своей «установкой и обстановкой» 1, которые могут усиливаться, а иногда притупляться в зависимости от обстановки и публики в конкретном клубе. Экстази способствовал трансформации представлений людей о хорошей вечеринке и оживил ночную жизнь Велико-британии. Он облегчил переход к новому социальному и чувственному восприятию ночи, имевшему мало общего с предшествовавшей ему пьяной гулянкой. Этот переход помог очертить модель клуба, каким его хотят видеть тусовщики, — местом с более насыщенной атмо-сферой. Эта модель видоизменялась вместе с модой и наркотиками. Экстази — лишь один из многих препаратов, играющих сегодня важную роль для вечеринки.

    Характер погружения в дурман также со временем меняется. Он приобретает свою схему, а знания людей о предпочитаемых наркотиках с опытом углубляются. Мои информанты после многих лет употребления наркотиков так и не «съехали с катушек», а приобрели химическую грамотность. Данный процесс непрост и небезопасен, но этот риск кажется моим информантам оправданным, потому что проведенное в волнах кайфа время добавило их жизням нечто существенное.

    7. Клубная аура

    В хорошем клубе vibe заражает, словно вирус, а хороший промоутер может с его помощью дать людям больше, чем они предполагали получить на вечеринке.

    ((Мужчина, 32 года, четырнадцать лет опыта).)

    До сих пор мы рассматривали элементы, которые, соединяясь, превращают клаббинг в столь интенсивный с точки зрения чисто чувственного, телесного кайфа вид отдыха. В этой главе я собираюсь изучить то, как такой кайф подкрепляет социальные практики клаббинга, делая их субъективно отличными от тех, к которым мы прибегаем в других общественных местах. Обнаруживаемая в клубах социальная аура является самым важным аспектом клаббинга, и если клубу ее недостает, то его не спасут ни мастерство ди-джея, ни модная музыка, ни внешний шик.

    Опрошенные мной информанты считают наиболее ценной составляющей клаббинга социальный опыт тусовки и приятного времяпрепровождения как с незнакомыми людьми, так и с приятелями. Такой опыт имеет две стороны: первая проявляется в самом клубе, а вторая — на домашних посиделках, которые часто продолжают и развивают первоначальное погружение в клубное пространство. В обоих случаях бросается вызов материализованным правилам габитуса, обычно регламентирующим и сдерживающим нашу общественную жизнь. Благодаря восприятию альтернативных видов социальной практики, эти изменения позволяют многим из нас наслаждаться лучшим, более естественным и приятным, по сравнению с другими социальными контактами, общением.

    Социальность клаббинга пронизана стремлением достичь такого опыта, который наиболее точно отражал бы идеальные, с точки зрения каждого отдельного человека, общественные модели.

    Клаббинг, — объясняет одна женщина, — дает возможность поступать с людьми справедливо, не боясь обид или злоупо-треблений с их стороны

    ((41 год, девятнадцать лет опыта).)

    Люди учатся по-разному воспринимать свои социальные эго и взаимодействовать с окружающими, а альтернативные чувственно-социальные контакты могут по-степенно стать неотъемлемой частью их повседневной жизни, ведь они существуют в форме материализованного знания, извлекаемого из клаббинга. Как распорядиться этим знанием, каждый решает сам. Мои информанты использовали его, главным образом, в отношениях с друзьями, изменившихся к лучшему, по их мнению, благодаря совместному клаббингу.

    Вечеринка

    Вечеринка — это сердце клаббинга. Все социальные взаимодействия в клубах укладываются в рамки типичных представлений о том, что составляет хорошую вечеринку: теплая дружеская атмосфера, ослабление социальных ограничений, немного дурмана, чтобы смазать колесо веселья, смех, улыбки, флирт, разговор и «включенность». Такова социальная основа вечеринки, требующая определенной степени взаимного участия. Каждый должен играть по правилам, а иначе вечеринка не состоится. Данная модель сложилась задолго до появления клаббинга, а в ХХ веке укрепилась включением в нее наркотиков. Ревущие двадцатые кричали о кокаине; пятидесятые открыли спид; шестидесятые — марихуану и LSD; семидесятые вернулись к спиду; восьмидесятые вспомнили о кокаине; до середины девяно-стых самым популярным наркотиком был экстази, после которого началось возвращение к кокаину и выпивке. Сегодня можно набить целую аптечку препаратами, которые (по отдельности или в различных сочетаниях) могут вплетаться в вечеринку для ее обострения, ускорения и раскрашивания психоделическими цветами. И все же именно социальная модель вечеринки стала в западном мире той основой, на которой строилось потребление наркотиков, а также совместное переживание предлагаемого ими опыта. Если к такой химической интенсификации добавить остальные элементы клаббинга, то получится сфера человеческой жизни, сильно отличающаяся от остальных. Это гиперреальность, но не в том смысле, который вкладывает в это понятие Эко [Eco U.1987], называющий так некий симулякр, пустую форму, а в смысле особой среды, воспринимаемой в качестве подчеркнуто интуитивной социальной и чувственной реальности, которая выделяется на фоне других социальных взаимодействий. Гофман так описывает вечеринку:

    Итак, мы обнаруживаем, что эйфорическая функция для социального события находится где-то между низкой и высокой степенью социального отличия. Ликвидация некоторой части внешне мотивированной социальной дистанции, проникновение сквозь границы эго необходимы, но не в такой мере, которая бы угрожала участникам, испугала их или заставила стесняться того, что происходит в компании. Следует избегать как слишком большой, так и слишком малой возможно-сти потери или выигрыша

    ([Goffman E. 1961:75].)

    Данная модель, по сути, остается работоспособной до сих пор, но для включения современного клубного пространства ее следует уточнить. При описании клаббинга к предложенной Гофманом модели нужно добавить ту самую чувственную остроту, о которой мы говорили ранее. Она играет важную роль в изменении реальных социальных отношений внутри пространства, как в рамках групп друзей, так и между незнакомцами. Мы исследуем пространство, в котором тусовщики окружены незнакомцами, однако воспринимаемыми совершенно иначе, чем в иных общественных местах. Клубы делают незнакомцев необходимыми, модифицируя эмоциональное восприятие тусовщиков, и такая социальная трансформация чрезвычайно важна. Со статистической и демографической точки зрения толпа может и не являться особенно разношерстной, хотя я, конечно, бывал в клубах, подпадающих под такое описание (особенно это касается азиатской клубной сцены). Тем не менее клубы заполняются в основном незнакомыми между собой лицами, и этот простой факт порождает то самое ощущение социального отличия, о котором пишет Гофман.

    Нас с раннего детства учат опасаться чужаков, потому что столкновение с ними чревато опасностью. Они могут оказаться безумными и злыми демонами нашего социального мира: педофилами, насильниками, серийными убийцами, ворами и мошенниками. Хотя таких людей меньшинство, существование их сильно влияет на восприятие нами большинства. В рамках клаббинга ожидания носят противоположный характер: предполагается, что незнакомцы — нормальные, не лишенные очарования люди, которые будут соблюдать правила приличия, улыбаться, проявлять терпимость и спокойствие. Такое ожидание заставляет клабберов по-особенному сближаться и взаимодействовать с окружающими, что совершенно необходимо для превращения этих ожиданий в реальность. Клубы отражают социальные желания клабберов (в том смысле, что предстают предпочитаемой моделью социального мира).

    Незнакомцы — чувственные объекты. Их присутствие — один из главных факторов оформления тела города, которому противостоит клаббинг. Это противопо-ставление существует не в форме идеи, а проявляется в особом способе обитания в пространстве, который входит в привычку как набор телесных реакций. В главе о наркотиках я рассматривал то, как экстази и другие наркотики могут снижать страх перед окружающим миром, существующий не в виде представления, но материализующийся в форме телесной напряженности, к которой люди со временем привыкают. Это отлично иллюстрирует следующий пример:

    Когда днем я иду по улице, то всегда обращаю внимание на окружающих, на то, как близко они подходят ко мне, и если они приближаются слишком сильно, то моя рука машинально проверяет, надежно ли спрятан кошелек. Я не раз замечала, как делаю это. Не то чтобы я боюсь по-настоящему, хотя, например, гулять ночью действительно страшно. Но даже днем я опасаюсь по отношению к себе чужих дурных намерений

    ((женщина, 41 год, девятнадцать лет опыта).)

    Эта женщина подмечала, как ее рука проверяет целость кошелька, хотя действие это было скорее рефлекторным, нежели сознательным, и являлось телесным проявлением ее беспокойства. Это следствие пребывания в городе и взгляда на окружающих глазами города. Интенсивность городской жизни, давка и сутолока заставляют горожан волноваться и делают их тела напряженными, что иногда считается полезным, а иногда презирается. Это опыт любви-ненависти. Город может засесть у вас в печенках, но он и возбуждает, что сглаживает негативные переживания. Это мир социальных, эмоциональных и чувственных крайностей, ставших повседневными и само собой разумеющимися формами телесной практики. Следующий информант полагает:

    Я думаю, эволюция не предполагала, что человек будет жить в таком сообществе, где ему придется находиться рядом с тысячами незнакомых людей. Бывают моменты, например, в метро, когда они вторгаются в ваше интимное пространство. Часто это неприятно, но такова жизнь в городе, и к ней привыкаешь. В клубе же все находятся в сходном друг с другом умонастроении, стремятся к одинаковой цели и образуют сообщество просто потому, что решили провести ночь именно так

    ((женщина, 32 года, девять лет опыта).)

    Вслед за А. Дамасио я считаю, что эта «схожесть умонастроения» вытекает из трансформации телесной практики, которая изменяет «протоэго» тусовщиков, освобождая его от тела города и вселяя в него тело клуба. Такая перемена позволяет клабберам стать частью социальной сферы вечеринки и наслаждаться соответствующим опытом. Метро — отличный пример антиклуба. Там действительно может возникнуть чувство дискомфорта, поскольку пассажиры избегают зрительного контакта, редко улыбаются, пытаются отстраниться друг от друга, стремясь при этом стать как можно менее заметными. Люди в городе становятся объектами, которые нужно просто терпеть, а не взаимодействовать с ними. Подумайте, как часто окружающие раздражают вас, причем не потому, что намеренно препятствуют вашим действиям, а скорее из-за того, что просто мешают вам, загораживают дорогу, наталкиваются на вас или всего лишь странно на вас смотрят. Словом, все то, что в клубах не кажется таким уж существенным или угнетающим, в городской среде начисто стирает всякое сочувствие и превращает человека в источник гнева. Р. Корнелиус в книге The Science of Emotion высказывает следующее предположение: «Гнев, например, является не только базовой, но еще и сложной социальной эмоцией, так как возникает, когда планы человека или его движение к цели нарушаются поведением другого человека» [Cornelius R. R. 1995:137].

    Массы горожан сами по себе притупляют наше восприятие людей как личностей, которым нужно придавать важное значение и от общения с которыми можно получать наслаждение. Вместо этого мы начинаем воспринимать их в качестве объектов, вещей, которые нужно обойти, миновать, которые раздражают. Тело города — это ощетинившееся, холодное тело, не желающее приближаться к незнакомцам и посылающее соответствующие сигналы: минимум визуального контакта и улыбок, демонстрация равнодушия, иногда грубость и резкость, напряженность. Этот примитивный лексикон жестов и слов во многом определяет восприятие города на чувственно-социальном уровне.

    В клубах позволено наслаждаться незнакомцами, говорить им всякую чушь, глазеть на них, разделять их удовольствие и энтузиазм. Как говорит один информант:

    Клаббинг всегда казался мне исключительно здравой реакцией на городскую жизнь, ведь ее суета может вас достать. Она склоняет вас к тому, чтобы видеть людей с худшей стороны, а клаббинг давит на противоположную чашу весов, благодаря нему в людях часто видишь только самое лучшее

    ((мужчина, 34 года, шестнадцать лет опыта).)

    В клубной толпе незнакомцы становятся попутчиками на дороге наслаждения, неотъемлемым атрибутом удовольствия от клаббинга. Если вы не взглянете на них иначе, чем это принято во внешнем мире, то не проникнетесь клаббингом, поскольку будете постоянно воспринимать толпу, сохраняя эмоциональную и социальную дистанцию. Наблюдаемые в клубах изменения социальной практики кажутся чрезвычайно простыми, но их можно достичь лишь посредством радикальной трансформации чувственно-социального эго человека. Когда тело города отбрасывается, люди перестают восприниматься в качестве безликих объектов, ведь их радость и страсть становятся настолько заразительными, что им хочется сопереживать. Клубы дают возможность взаимодействовать с окружающими так, как это было бы немыслимо в других общественных местах.

    Соучастие

    В честь семьдесят первого папиного дня рождения я взял его в клуб на кипучий и напряженный звуковой поединок, на котором мне предстояло выступать в роли MC 1. Отец не знал, чего ожидать, а я понятия не имел, понравится ему или нет. Мы заранее договорились, что его от-везут домой в любой момент, как только ему наскучит. В три часа ночи он все еще был на переполненном танцполе, получал удовольствие и зажигал с моей подружкой, присматривая за ней, пока я разрывался между ми-крофоном и нашим столиком. Все смотрели на него с улыбкой, кто-то подходил, чтобы обнять или поцеловать его. Ему было так жарко, что пар едва не шел из ушей. Вечеринка получилась роскошная, а он отрывался, как настоящий профи, танцевал от души, болтал с народом, говорил, что «на седьмом небе от счастья».

    Мой папа никогда прежде не погружался в современную клубную среду, но его собственная ментальная модель поведения на вечеринке, создававшаяся, казалось бы, в совершенно иных пространствах, позволила ему усвоить клубный опыт и насладиться им. Но это оказалось бы невозможно без его желания применить такую модель на практике. Как сказал мой информант:

    Люди не могут оставаться безучастными в клубах и в толпе. Они участвуют и отдают частичку себя социальной ситуации, в которой находятся. Кто поступает именно так, как правило, является личностью, полностью выкладывающейся в любой социальной ситуации, будь то вторая свадьба отца, день рождения бабушки или что-то еще. Они — лучшие; таких то и хочется видеть в клубе. Но, мне кажется, нужно помнить, что наряду с активными игроками всегда есть «балласт»

    ((мужчина, 27 лет, десять лет опыта).)

    Мой отец подытожил свои впечатления после вечеринки. Он признался, что не был уверен, стоит ли ему идти, и не знал, во что ввязывается. И все же он решил отправиться, ведь «его ожидало приключение». Вне зависимости от ситуации он был готов «остаться до конца и получить максимум удовольствия», что и сделал. Папа танцевал при любой возможности. Если к нему подходил кто-нибудь из гостей, он с готовностью вступал в беседу. Устав, он присаживался, чтобы передохнуть, болтал или просто с умиротворенным выражением лица наблюдал за происходящим, пока не набирался сил, чтобы вновь окунуться в гущу событий. Когда едва одетые девушки подходили к нему, чтобы его поцеловать, он прямо светился от счастья. Он ни от чего не отказывался и старался охватить все, причем наверняка был самым трезвым человеком в клубе, поскольку выпил лишь две порции виски. Между мной и другим клаббером произошел такой диалог:

    — Это твой папаша?

    — Да.

    — Вау! Надеюсь, я тоже смогу так отрываться в его годы. Он похож на ураган.

    — Да, он меня научил, что в жизни по-настоящему важно.

    Желание активно соучаствовать и наслаждаться ночью — это тот фундамент, на который опирается характерное для вечеринки настроение. Никто не отправляется в клуб с намерением провести дерьмовый вечерок. Но существуют помехи, мешающие посетителям достичь высокой степени включенности в происходящее. Чувственная интенсивность клубной среды является той соблазнительной силой, которая помогает преодолеть эти помехи и превращает намерение в материализованную действительность. Вот что говорит один из мужчин:

    Некоторые, кажется, думают, будто хорошую ночь можно купить. Они ждут, что им преподнесут ее на блюдечке, раз уж они отвалили двадцать фунтов за вход и сильно переплачивают за выпивку в баре. Если им кажется, что они должны отлично проводить время, потому что тратят деньги, то так не бывает: в клубе нужно зажигать, его нужно делать успешным, и если большинство людей не прикладывает к этому никаких усилий, то клуб вылетает в трубу

    ((26 лет, восемь лет опыта).)

    Чтобы вечеринка удалась, потребление должно перерасти в производство, ибо каждую ночь вечеринка создается заново с нуля. Тусовщики должны бросаться в гущу событий, поскольку только в результате этого процесса чувственной занятости постепенно образуется общее «протоэго», синхронизирующее их взгляды на то, что происходит. Многие клабберы полагают, что вечеринка удается благодаря наркотикам, и последние, что уж говорить, играют важную роль, однако, как отмечает информант, не все так просто:

    Мое восприятие экстази со временем определенно изменилось. Я научилась гораздо лучше его контролировать, так что воздействие никогда не было одинаковым, даже после пары приемов. Он до сих пор доставляет мне наслаждение, только уже не столь острое. Иногда случается сильный приход, и люди говорят что-то вроде «О, тебя классно цапануло». Но, раз уж на то пошло, это больше зависит от вашего настроения. Конечно, экстази влияет на настроение, но если вас что-то беспокоит, то в один миг от этого не избавиться. Словом, если вы в хорошем расположении духа, чувствуете радость и удовлетворение и вам не терпится повеселиться, то вы получаете потрясающий кайф. Но если вы устали, пребываете в раздражении или беспокойстве, даже просто не хотели выходить из дому, то эти ощущения могут просочиться в ваш опыт и не дать вам полноценно провести вечеринку. Так что я бы сказала так: если вы рассчитываете, будто наркотики гарантируют вам удачную ночь, то можете обмануться в своих ожиданиях. Все зависит от вас самих, но если вы в подходящем настроении, тогда наркотики облегчают проникновение в суть происходящего и даже делают его более интенсивным

    ((женщина, 39 лет, девять лет опыта).)

    Наркотики сами по себе еще не гарантируют участия. Они трансформируют тело и сознание тусовщиков, но если их сомнения и мелочи жизни во внешнем мире слишком сильны, то наркотики не всегда могут разбить исходные эмоциональные состояния, удерживающие людей от погружения в происходящее. Это подавляет чувство включенности в вечеринку и порой заставляет тусовщиков чувствовать себя несчастными и никому не нужными. Некоторые склонны винить в своей неспособности разделить радости ночной жизни все, что угодно: наркотики, публику, музыку, клуб, — кроме себя. Иногда они правы, но чаще виновны — они не сумели оставить свои социальные проблемы и эмоциональный багаж за дверью.

    В клубе вас замечают по тому, что вы даете пространству, по степени и качеству вашего участия. Информант говорит об этом так:

    Самый класс — это когда в вас начинают признавать талантливого тусовщика. Вас начинают приглашать на вечеринки, поскольку их организаторы знают, что вы способны на многое и выкладываетесь полностью, что вы — их козырь. Они уверены, что вы вспыхнете и будете ярко сиять вне зависимости от настроя остальных посетителей. Если кто-то вносит мое имя в список приглашенных гостей, то он знает, что я — настоящий игрок. Мне не нужно платить за вход, поэтому в благодарность я прилагаю усилия: бреюсь, выщипываю брови, подстригаюсь, наряжаюсь во что-нибудь дикое и сексуальное. Я стараюсь хорошо выглядеть, ведь это честная сделка — услуга за услугу. Однако это лишь вершина айсберга, мишура, если угодно. Гораздо важнее помочь создать приятную атмосферу. Если ты оживлен, но не ко всем благосклонен, то получается ерунда. Мне лестно думать, что я против снобизма, потому что я стараюсь не проявлять его сам и не одобряю в других. Я просто веселюсь на полную катушку и поощряю окружающих делать то же самое

    ((мужчина, 26 лет, восемь лет опыта).)

    Я видел этого парня в деле и могу подтвердить, что он может по праву считаться козырем вечеринки, а также является прекрасным примером того факта, что вечеринка вытекает из желания гостей участвовать в ее созидании. В клубе стремление быть вместе с окружающими, разделять с ними время и место является одним из главных соблазнов. Никто извне вашего социального круга не будет заставлять вас веселиться. Желая этого, люди решают влиться в толпу. В той или иной форме они могут быть в этой толпе либо активными игроками, либо «балластом», ожидающим, что вечеринка даст им больше, чем они сами готовы ей предложить. Важнейший элемент участия связан с выходом экстаза вечеринки на поверхность. Ночь должна иметь лицо. Ей нельзя оставаться слишком спокойной, а следует, напротив, быть жаркой, бодрой и страстной. Она должна стать зримой во плоти, и это проявление энергии объединяет отдельных клабберов в активную толпу.

    Любезность

    В основном на клубных вечеринках царит невероятно вежливая атмосфера, что проявляется в особенностях обхождения посетителей друг с другом в ситуациях, когда что-либо идет не так. Всякий раз, когда в клубе люди протискиваются друг мимо друга, случайно сталкиваются на танцполе или просто обмениваются взглядами, они реагируют на это не так, как в других пространствах. В этой связи можно говорить о поразительной разнице между сегодняшними клубами и теми, что существовали до распространения экстази. Так, мой знакомый, живший за рубежом шестнадцать лет и приехавший в Великобританию в отпуск, поделился со мной своими впечатлениями:

    Клубы так сильно изменились, что я никак не мог к этому привыкнуть. Атмосфера стала намного более дружелюбной, все очень вежливы и спокойны. Когда я натолкнулся на того парня на танцполе, буквально врезался в него, он просто ухмыльнулся в ответ, а прежде из-за такого наверняка завязалась бы драка. Теперешняя среда гораздо лучше, я отлично провел время

    ((45 лет).)

    Клуб — это социальный водоворот, ведь он основан на движении людей и тел, и этот кинетический пульс проявляется как внутренняя составляющая клубной социальности. Послание клубной толпы очень просто: «Мы здесь, мы счастливы, мы веселимся». Социальные ядра вечеринки представляют собой заранее сформировавшиеся группы, состоящие из друзей и знакомых. Они образуют главную общественную сеть и предлагают глубокий уровень социального взаимодействия, вне которого находится масса незнакомцев. Однако ради успеха вечеринки эти группы должны налаживать также и внешние связи, пусть даже поверхностного характера. Честно говоря, слово «поверхностный» кажется мне не вполне подходящим из-за его негативной смысловой нагрузки. В клубах такое неглубокое общение чрезвычайно важно, поскольку именно оно поддерживает коллективный дух мероприятия. Здесь лучше подходил бы термин «надличный» (super-facial), ибо социальные взаимодействия опираются на высокую подвижность тела и экспрессивность лиц, которые пропитываются аурой вечеринки и демонстрируют свое наслаждение перед окружающими.

    Любезность обеспечивает рамки, в которых общение между незнакомцами может происходить без потери тусовщиками кинестетического заряда вечеринки. Реплики, которыми они обмениваются (за исключением тех случаев, когда кто-то хочет развести другого), обычно коротки и произносятся громко, поскольку из-за шума уловить нюансы речи невозможно. Для борьбы с этим эффектом на передний план выходят коммуникативные качества тела. В клубе манера речи, поза, в которой вы говорите, столь же важны, сколь и сами слова. Важнее всего передать свое ощущение от ночи. Нередко произносимые слова — чистой воды лесть, предлог для того, чтобы поделиться с миром своим эмоциональным зарядом, показать собеседнику, что вдвоем вы являетесь частью чего-то радостного, возбуждающего и в социальном смысле совершенно особенного. Вот что сказал один промоутер об организуемых им клубных вечеринках:

    Я думаю, по-другому ночные клубы можно описать как самые подчеркнуто-вежливые места из тех, что доступны каждому. Люди в них то и дело говорят «пожалуйста» и «спасибо». Именно поэтому мы называемся Thankyou. Кстати, самыми стремными оказываются как раз те вечеринки, на которых гости выказывают недостаток любезности из-за снобизма или наглости. Но если вы попадаете в действительно классное заведение, то не только не сталкиваетесь с высокомерием, но даже чувствуете желание полностью отречься от любых предубеждений и быть милым со всеми окружающими, ведь они того заслуживают, и вы стараетесь всем угодить

    ((мужчина, 32 года, четырнадцать лет опыта).)
    Снобизм

    Я поместил данный параграф именно здесь, поскольку в нем речь идет о противоположном вежливости явлении. Термин «снобизм» чаще всего используется с негативным оттенком значения. В самом употребительном значении высокомерие означает три вещи: отгораживание от окружающих, жесткость поведения и пренебрежение к другим клабберам. В более широком смысле этот термин может быть использован для описания мест, в которые не всякому позволяется войти или которые вызывают у посетителей чувство дискомфорта. Некоторые клабберы считают, что наряду с негостеприимными и недружелюбными клубами снобизм проявляют заведения, вводящие дресс-код. Клубы, больше заботящиеся о прибыли, нежели о своих посетителях, также нередко обвиняются в высокомерии. В сущности, снобистским в клубной среде является все, что мешает гостям проникнуться событием.

    Клубам свойственна социальная иерархия; они не являются вполне эгалитарными пространствами. Как выразился один информант:

    В клубах имеет место очередность клева, что особенно хорошо заметно по спискам приглашенных: одни проходят бесплатно, другие — за полцены, третьи платят полную стоимость. Есть разные способы формирования аудитории для создания подходящей атмосферы. Все клабберы знают это. Они видели, как это происходит при входе. Но мне кажется, что снобизм возникает, когда иерархия становится самоценной, когда некоторые клабберы сталкиваются с пренебрежением лишь потому, что не являются частью плотной социальной группы, представляющей собой лицо клуба. Я думаю, люди готовы мириться с иерархией, если в клубе ею не тычут в лицо, ведь никому не хочется чувствовать себя отверженным

    ((мужчина, 33 года, семнадцать лет опыта).)

    В клубах иерархия не исчезает, а просто становится менее важной, ведь в том случае, если она окажется центральным элементом вечеринки, аура клуба станет вязкой и враждебной, а такого опыта не желают даже те, кто составляет ядро клубной толпы. В то же время посетители, жалующиеся на высокомерие в клубах, зачастую просто не уверены в себе. В клубах возможны шутливые, но колкие замечания, случаются приступы стервозности. Те, кто этого не переносит, немедленно начинают защищаться или обижаются, но порой клубная стервозность даже забавляет. Это то, с чем учишься справляться по мере приобретения опыта. Общая аура пространства облекает даже намеренно злобные выпады таким контекстом, который не свойствен другим местам. В нем они кажутся противоречащими общественному характеру вечеринки, и клабберы относятся к ним соответственно. Например, однажды я был свидетелем того, как женщина ответила на какую-то злобную реплику: «Твои друзья могут говорить обо мне что угодно, но это меня не задевает, потому что я собираюсь здесь веселиться, и ничто другое меня не волнует».

    Она продолжала отлично проводить время, а парни, старавшиеся уколоть ее своими ехидными замечаниями, ушли рано, дуясь и ноя из-за того, что окружающие проигнорировали их попытки почувствовать себя значительнее и заметнее за счет унижения других. Женщина отстояла свое право веселиться и делать это в одиночестве. Она была права, а клубное пространство укрепило ее позицию, потому что клабберы считают высокомерие скорее атрибутом повседневного мира, нежели того, в котором они тусуются по ночам. Как сказал один мужчина:

    Клубы должны быть чем-то особенным. В них действуют свои правила, и когда я вижу, что человек нарушает их, я осуждаю его гораздо жестче, чем если бы это происходило вне клуба, где с таким поведением сталкиваешься чаще

    ((31 год, четырнадцать лет опыта).)

    Одна из главных причин проявления клубного снобизма связана с классификационными кодами, зародившимися в музыкальной стилистике и служившими легко опознаваемыми ярлыками, о которых С. Торнтон пишет в своей работе. Систематизация, включающая различные категории «субкультурного капитала», может искажать взгляд клабберов на то или иное мероприятие. Если они постоянно пытаются его классифицировать, оценивая окружающих людей сквозь призму этих понятий, то им никогда не удаст-ся стать полноценными участниками вечеринки. То, как вы веселитесь, в конечном итоге намного важнее того, что вы знаете о клаббинге. Я встречал клабберов, которые не отличили бы вертушки от ватрушки, но это не мешало им оттягиваться с завидным рвением и попадать в списки приглашенных различных лондонских заведений. Напротив, из прессы можно почерпнуть большую часть того, что Торн-тон называет «субкультурным капиталом», но так и не научиться по-настоящему веселиться. Таким образом, именно «субкультурный капитал» часто является основой клубного снобизма и используется для подчеркивания дистанции и различий между посетителями, в итоге вечеринка разлетается на мелкие осколки.

    Больше улыбок на квадратный метр

    Прямым показателем качества веселья может служить количество улыбающихся людей, и в клубах столбик «улыбкометра» поднимается очень высоко. Улыбка — главная коммуникативная валюта клаббинга, причем обмен улыбками нередко оказывается единственным видом общения между посетителями клубов. Интересно заметить, что с точки зрения нейрокогнитивистики физический акт порождения улыбки приводит к выбросу эндорфинов и общему улучшению настроения независимо от текущего эмоционального состояния человека, что показал в своей работе Экман [Ekman 1993]. Улыбка помогает создать и передать особое социальное оживление, которое само по себе заразительно. Подобно зевку, улыбка может вызывать подражательный физический отклик и приводить к согласованию эмоциональных позиций, что дает вам всю необходимую информацию о на-строении другого человека. Кроме того, улыбка — одна из немногих человеческих универсалий, пусть даже, как выясняется, она является культурным порождением.

    На вечеринке улыбка выполняет две функции. Она является коммуникативным актом и необходимым условием пребывания в клубах. Это ведь одна из причин, по которым вы туда ходите, — желание испытать, как улыбка зарождается в глубине вашего тела и расцветает на лице. Бывало, когда я возвращался из клубов, у меня от продолжительной ухмылки болели лицевые мышцы, причем это не обязательно было следствием вызванной наркотиками веселости: улыбаться меня заставляло созерцание того социального мирка, который сверкал передо мной в течение клубной ночи. Это глубокое зрительное удовольствие — наблюдать за людьми, наслаждающимися лихорадочным буйством ночи; это радость — видеть их свободные извивающиеся тела, слышать взрывы смеха, быть свидетелем всплесков безумия, стирающего всякие ограничения и ведущего клубную толпу «дальше» (в том смысле, который вкладывал в это слово Кен Кизи, назвавший так свой знаменитый «волшебный автобус» 1). Все эти моменты держатся на тепле человеческой улыбки, дающей понять, что вы все делаете правильно, что окружающие даруют вам сво-боду, а в ответ ждут лишь уважения к их собствен- ным причудам. Люди освобождают друг друга посредством внушения чувства неформального социального согласия.

    К билетам в клуб не прилагается никаких гарантий того, что такого рода социальность всегда будет обитать в помещении. Здесь я описываю глубинную социальность, появление которой я неоднократно отмечал в ходе своих полевых исследований. Она явно не зависит от стиля заведения; ни одна отдельно взятая группа не обладает монополией на нее; она может возникать на некоторое время, а затем исчезать; ее не обязательно разделяют одновременно все клабберы; она может теплиться в небольших компаниях или пропитывать все пространство целиком; иногда она не появляется вовсе, и тогда все испытывают разочарование. Однако когда она вспыхивает, ощущаешь привкус утопии — не постоянный, а эдакую леденцовую сладость, которую нужно поддерживать посасыванием. Это эмпирическая реальность, которая хотя бы на время возвращает пикантность приевшемуся миру. Вот как говорит об этом одна женщина:

    Здесь можно улыбаться без всякого страха, и это здорово. До того, как я начала тусоваться, я не улыбалась людям на улице, так как боялась, что они неправильно меня поймут, усмотрят за моей улыбкой какой-то подтекст. В клубах же все ухмыляются и улыбаются вам, а вы можете улыбаться им в ответ, вот и все. Улыбаясь друг другу, вы просто получаете удовольствие. Затем я стала замечать, что все чаще улыбаюсь людям за пределами клубов, и, как правило, они улыбались мне в ответ. Это замечательно — получить такой отклик в виде широкой улыбки посреди серого дождливого города по пути на работу. Настроение моментально улучшается. Этому я определенно научилась благодаря клаббингу. Пусть за пределами клуба делать это труднее, так как не всегда есть уверенность в адекватной ответной реакции, но я стараюсь и делаю над собой усилие, потому что если положительный ответ все-таки получаешь, то это восхитительно

    ((41 год, девятнадцать лет опыта).)

    Улыбка и сообщаемое ею дружелюбие совершенно необходимы для создания клубной ауры. Желание втянуть окружающих людей в пространство и дать им почувствовать себя непринужденно может и не являться универсалией клаббинга: некоторым клубам эта элементарная, казалось бы, задача явно не по плечу. Следующий информант приводит пример плохого клуба:

    Лучшее качество клубной среды — отсутствие социального давления. Вы можете быть просто любителем удовольствий, большего от вас никто не ждет. Клубы, где от вас ждут что-либо еще, видимо, имеют слишком высокое мнение о себе и считают, что они уж совсем особенные и альтернативные. В этом случае клубное эго развивается в неверном направлении. Одно заведение, в котором я раньше часто бывал, жутко испортилось за последние месяцы. Теперь оно только для избранных клиентов, причем в самом худшем смысле слова. Несколько месяцев в нем действовали чрезвычайно жесткие требования к одежде, и лишь недавно там предприняли отчаянную попытку вновь привлечь веселую улыбчивую толпу, но, кажется, теперь уже слишком поздно. Ди-джеи там просто какие-то свирепые. Раньше ставили танцевальный прогрессив. Народ зажигал. Никаких ограничений не было, и это имело большое значение. Теперь же самое главное — как ты выглядишь, а музыка — дарквейв, готика, которые хороши по чуть-чуть, но танцевать под такое всю ночь невыносимо. Я знаю тамошних дилеров. Они говорят, что спид никто больше не принимает, все глотают колеса, но при этом слушают совершенно не ориентированную на экстази музыку, тоскливую и гнетущую, а поскольку все на колесах, то сидят угрюмые, как прыщавые подростки. Никто не улыбается, и из-за этого сразу понимаешь: вечеринка не клеится. Когда посетители все же выходят танцевать, то собираются в маленькие замкнутые круги и не допускают в них посторонних. В результате танцпол становится жутко выпендрежным, а это уже просто извращение самой идеи танцпола. В общем, грустно, потому что раньше было весело

    ((мужчина, 26 лет, восемь лет опыта).)

    Мои полевые исследования не приводили меня ни в одно заведение, напоминающее описанное место. Возможно, мне просто везло, хотя я так не думаю: мои информанты положительно отзывались о посещаемых ими клубах, причем большинство из них тусовались много лет подряд. В важности улыбки я убеждался в клубах самого разного толка. Она необходима для создания клубной ауры. Без нее невозможен процесс обольщения, а клубы должны соблазнять, притягивать людей и помогать им наслаждаться ночью.

    Терпимость

    Большинство клабберов считают клубы местами повышенной толерантности, хотя в действительности есть пределы того, что клубы различных стилей готовы терпеть. В любом случае наименее приемлемым типом поведения является насилие, недопустимое во всех клубах, которые мне довелось посетить. Более того, в них оно воспринималось с чувством отвращения, которое клабберы не всегда испытывают в другой среде. Приведу для примера мнение информанта:

    Насилие в клубах — дрянное зрелище, не правда ли? К счастью, там это не очень частое явление. Я хожу по клубам уже лет восемь или девять и за все это время стала свидетелем только одной настоящей драки. В тот момент мне стало дурно. Прежде я не раз наблюдала драки в пабах и теперь подумала: «Ну вот, опять начинается». В пабе или даже на улице чаще ожидаешь увидеть дерущихся людей, и хотя это мерзко и ужасно, вас это не очень шокирует. Но увидеть такое в клубе — настоящее потрясение. Хочется крикнуть: «Какого черта вы затеяли, идиоты? Вы же в клубе; здесь не дерутся»

    ((женщина, 32 года, девять лет опыта).)

    Незначительный уровень насилия в клубах по сравнению с другими массовыми мероприятиями является совершенно необходимой составляющей клубного опыта, поскольку благодаря этому члены толпы на физическом уровне перестают бояться друг друга. В клубе есть вероятность столкнуться со стервозностью или некоторым высокомерием со стороны других клабберов, что может испортить вам отдых, но тусовщики обычно не ожидают, что это может стать причиной драки. Клабберы отвергли насилие: они не желают участвовать в нем и не уважают его. Это отсутствие насилия и даже его немыслимость помогает происходящим в клубах социальным трансформациям. Следующий мужчина резюмировал это так:

    Мужчина, словно собака, натаскан относиться к насилию определенным образом. Оно всегда представляет крайнюю степень мужественности. Тебя учат уважать его, поскольку это — признак силы. Тебе показывают Арни, Брюса, Слая 1 или, прости господи, Винни Джонса 2, и считается, что ты должен думать: «Ух ты, вот бы мне стать таким крутым и сильным». Но я перестал считать насилие признаком силы. Теперь я вижу в нем слабость, потому что провел сотни ночей с добрыми людьми, которые не желают никого обижать. Им просто хочется жить и наслаждаться жизнью. Это полностью переменило мое отношение к насилию. Сейчас я нахожу его просто жалким. Люди не рождаются жестокими злобными говнюками, и если нам не удается стать чем-то бо€льшим, значит, мы всего лишь обезьяны без шерсти и будущего

    ((34 года, семнадцать лет опыта).)

    Другие виды терпимого в клубах поведения в основном зависят от характера самого заведения. Одними из самых толерантных мест в данной среде являются фетиш-клубы, где посетители могут делать друг с другом все, что угодно, при условии обоюдного согласия, и, как было показано, люди высоко ценят такое чувство свободы. Акцентирование внимания на открытом и честном согласии позволило создать такую среду, членам которой удается отбросить некоторые сложности социального взаимодействия, поскольку право просить и право отказать создает границы, в рамках которых происходит общение.

    Непринужденность: сценарий вечеринки

    Вы можете долго беседовать с женщиной, которая признается вам, что приняла две таблетки экстази, что ее бросил парень, и в отместку она спит с его лучшим другом, но попробуйте спросить ее, чем она зарабатывает на жизнь, и она может поперхнуться от такого оскорбительного нарушения этикета. Невежливо прокалывать пузырь институции, в которой фантазии на тему индивидуальности представляют собой главное удовольствие

    ([Thornton S. Ibid.:91].)

    Можно спорить, являет ли приведенная цитата пример разрушения чьей-то «фантазии на тему индивидуальности» или обычное описание реакции тусовщика на избитый вопрос. Клубные индивидуальности не являются иллюзорными. Просто они сильнее связаны с вечеринкой, нежели с внешним миром, но при этом не менее, а то и более реальны, чем что-либо создаваемое тусовщиками в этом самом внешнем мире. Клубные разговоры можно рассматривать как альтернативные сценарии. Данное понятие ввел Брэд Шор, который пишет:

    Сценарии — это стандартизированные модели разговора, служащие для организации взаимодействия в ясно очерченных целевых ситуациях… Сценарии, в сущности, являются ритуализованными беседами и широко распространены в дискурсе

    ([Shore B. 1996:57].)

    Зачастую «цель» клубной беседы не более чем «получение удовольствия от общения». С. Торнтон просто вышла за рамки сценария и квалифицировала внезапное молчание своего информанта как признак вымышленной индивидуальности. Возможно, та женщина плела небылицы, однако небылицы, чепуха и лесть являются частью общепринятого клубного сценария, поскольку чувственный акт коммуникации важнее произносимых слов. Большинство клабберов отправляются на вечеринку не для разговоров о работе, потому что такая тема кажется им довольно скучной. Если в клубе вы твердите лишь о своей работе, вас могут счесть ограниченным человеком. Клабберы обсуждают скорее свой отдых, нежели работу. Они говорят о том, нравится ли им вечеринка, о публике, о других клубах, о наркотиках, о музыке и лишь затем, если разговор продолжается достаточно долго (что случается далеко не всегда), речь может зайти и о работе. Как сказала одна женщина:

    …в хорошем клубе люди судят друг о друге не по тому, как они живут за пределами клуба, а по тому, как они тусуются. Важно, например, то, угорают ли они на танцполе или просто скучают в сторонке

    ((29 лет, тринадцать лет опыта).)

    Существующие во внешнем мире социальные иерархии не исчезают полностью, но смягчаются, как только вы переступаете порог клуба. Они становятся подвижными, поскольку перестают быть точкой отсчета в беседе, ведь эту функцию берет на себя качество непосредственности, присущее вечеринке.

    Одним из самых поразительных примеров такого отключения от внешнего мира является отношение клабберов к именам. В повседневной жизни имена имеют большое значение, и запоминание чьего-либо имени считается важным социальным актом. В клубах же имена не играют значимой роли, благодаря чему усиливается впечатление анонимности этих пространств и обособленности от остального мира. Мне требовались недели, чтобы запомнить имена многих моих информантов, и месяцы, чтобы вбить себе в голову их фамилии. Здесь рушится сама идея о том, что имена составляют часть человеческой личности. Люди превращаются в «того парня из такого-то клуба» или в «ту деваху в блестящем платье», и о них помнишь только, умеют ли они отдыхать и весело ли вам было рядом с ними.

    Когда мы с подругой узнали, что наш приятель-тусовщик попал в больницу, и решили его навестить, то только на месте вспомнили, что не знаем ни его полного имени, ни адреса, ни возраста. Но нам все же хотелось его повидать: несмотря на хрупкость и анонимность наших взаимоотношений, мы переживали за парня, поскольку в нас жили эмоциональные воспоминания о замечательно проведенном с ним времени; он был нам небезразличен. (К счастью, регистратор любезно отыскала его по описанию, и нам удалось повидаться.) Пожалуй, такое общество без имен существует еще разве что в лагерях для военнопленных. Но если там анонимность используется для дегуманизации заключенных, то в клубах — для «очеловечивания» посетителей, требуя судить о людях исключительно по их поступкам.

    В клубе вас окружают в основном незнакомцы, и поэтому, как объясняет информант:

    …все происходит очень открыто, поскольку действия не имеют далеко идущих последствий даже в том случае, если между вами и другим человеком возникает какое-то недопонимание, ведь вы едва ли снова его встретите. Общение здесь не получает продолжения, оно не может повлиять на вашу карьеру, а сказанное вами не станет известно вашим приятелям, так что беспокоиться не о чем. Никто не грубит намеренно, и в случае недоразумения вы просто делаете вид, что ничего не случилось, продолжаете веселиться и надеетесь, что другой человек поступит так же. В конце концов, вы просто двое незнакомцев. Вас ничто не связывает и не будет связывать, так что глупо из-за чего-либо расстраиваться

    ((мужчина, 32 года, четырнадцать лет опыта).)

    Клубная анонимность сокращает число коммуникативных связей между вечеринкой и другими составляющими вашей жизни. Конечно, в клубной толпе тоже могут циркулировать слухи, но они едва ли дойдут до вашего начальства, родителей или коллег, что дает чувство социальной свободы. Упомянутая С. Торнтон женщина с радостью воспользовалась этой свободой, чтобы посвятить незнакомого человека в интимные подробности своей жизни, поскольку знала, что тот не станет распускать язык. Чувство анонимности и особенной близости позволяет людям раскрывать о себе такие детали, какие обычно приберегают для психоаналитика. Это связано с ожиданием того, что собеседник будет слушать вас, но не судить, так как на эмоциональном уровне он уже не воспринимается вами как незнакомец: на короткий промежуток времени вы становитесь кем-то вроде двух заговорщиков.

    Следовательно, важно помнить, что правила клаббинга существуют и за пределами клубов. Они основываются на особой социальной модели поведения на вечеринке и лишь усиливаются под действием общественной, эстетической и наркотической природы клубных мероприятий. Это целевая общественная модель человеческого поведения в неформальной обстановке и вне социальных иерархий будничного мира. Разумеется, вечеринки не всегда ей соответствуют, но так как клубы, являющиеся сегодня наиболее популярными местами ночных развлечений, предлагают нам совершенно особый набор способов взаимодействия с окружающими (танец, улыбка, разговор и наблюдение), то вечеринка обеспечивает бо€льшую часть материала для беседы. Следовательно, чтобы полноценно участвовать в меро-приятии, не обязательно приносить с собой из внешнего мира тяжелый багаж информации. В клубах чаще всего задают вопрос «Тебе здесь нравится?» и редко спрашивают «Как тебя зовут?» или «Кем ты работаешь?».

    Приключение

    И вот я лежу обнаженный, привязанный к кровати, засыпанный гладиолусами, а по заднице меня хлещет женщина, которой я никогда раньше не видел. Вообще-то я такого не планировал, но в тот момент это оказалось кстати, да и сейчас я думаю, что происходящее было совершенно уместным. В некоторых клубах возникает предчувствие приключения и кажется, будто случится может все, что угодно. Для меня это важно. Я стремлюсь к приключениям и всегда открыт для них. Не обязательно плыть по Амазонке, чтобы их найти, — достаточно быть рядом с людьми, которым не чужд дух авантюризма

    ((мужчина, 34 года, семнадцать лет опыта).)

    Клаббинг — это приключение, ощущение близости которого имеет большое значение, так как толкает нас исследовать ночной мир, открывать неведомые ранее места и встречаться с новыми компаниями. Такие приключения являются чувственными реальностями, позволяющими людям выходить за пределы телесных и понятийных ограничений повседневного мира. Но я позволю себе не согласиться с Б. Малбоном, который считает, что «индивидуумы „борются” не столько с воздействующими на них принципами власти, сколько с отдельными гранями собственных индивидуальностей» [Op.cit.151].

    Я считаю, что здесь следует говорить о процессе расширения индивидуальностей и превращении мечтаний и стремлений в социальные реалии, то есть люди не борются с отдельными сторонами своей жизни, а находят в них смысл. Так, в отношении к трудовой деятельности они становятся ее мотивом, а не противоположностью. Они оправдывают работу, поскольку та позволяет оплачивать приключения, а также выступает в качестве фона, подчеркивающего яркость клубного опыта. (Еще недавно вы протирали штаны в офисе, скучая или психуя, а теперь оттопыриваетесь в окружении прикольных тусовщиков, пережитые скука или стресс только усиливают чувство раскрепощения и веселья.) Область клаббинга дает человеку возможность исследовать свои желания и раскрывать новые аспекты собственного эго, превращая часто смутные и бесплотные мечты в материализованный опыт, приобретаемый в комфортной общественной обстановке. Люди как бы вырываются из окружающей их скорлупы, раздвигают горизонты чувственно-социального опыта своей жизни, вписывают в свою память новые знания, основанные на возбуждении и страсти, выходят за рамки своего самосознания и освобождаются от обыденного видения.

    Клубные знакомства

    Сходные эмоции переживаешь, находясь среди футбольных болельщиков. Здесь действует та же психология поведения в толпе. Являясь одним целым с массой, кричащей «Гол!» или что-нибудь подобное, чувствуешь себя великолепно, потому что ощущаешь с окружающими родство. В клубах переживания столь же острые, но там нет врагов, нет проигравших, там мы кричим «Да!» самим себе и друг другу, а не потому, что наша команда победила. Как бы говорим: «Да, такие вот мы, и мы вместе». Это неагрессивное единение. Мне кажется, что суть действительно хорошего клаббинга как раз в том и состоит, что гол забивает каждый и никто не проигрывает

    ((мужчина, 32 года, четырнадцать лет опыта).)

    Как я уже отмечал, клубная толпа состоит в основном из ранее сформированных социальных групп, которые должны сделать свои рамки проницаемыми, чтобы клуб в целом мог приобрести необходимую социальную ауру, а его посетители — достичь такой высокой степени общности, какая была описана выше. Данный процесс не мгновенен, он протекает всю ночь напролет, позволяя некоторым информантам считать клубную вечеринку самым продолжительным среди коллективных видов отдыха.

    Клаббинг предполагает сравнительно длительный период пребывания среди большого количества людей. Если вы идете в кино или на футбольный матч, то проводите среди людей минут девяносто. Большинство других видов развлечений также укладываются в рамки полутора-двух часов, а вот клубы работают всю ночь. В них вы несколько раз меняете свою личину, ведете себя разнообразно, ведь невозможно монотонно заниматься чем-то одним шесть или семь часов. Так что ночью бывают промежутки, когда вы отдыхаете или болтаете в баре, даже когда играет классная музыка. А потом, скажем, между двумя и тремя часами ночи, приходит момент наибольшего оживления: вы выскакиваете на танцпол и отдаетесь музыке целиком, но такой пик длится обычно минут пять. Остальное время вы танцуете вместе с остальными или бродите туда-сюда, общаетесь с друзьями, глазеете, валяетесь в чилл-ауте, знакомитесь с новыми людьми, пытаетесь намутить наркоты, соблазняете кого-нибудь, да мало ли что еще. Все это часть клаббинга, который, по сути, является последовательностью ситуаций, формирующих опыт вечеринки в целом

    ((мужчина, 32 года, четырнадцать лет опыта).)

    Сама длительность пребывания в клубе позволяет вам постепенно привыкнуть к нему и с комфортом влиться в толпу. Группами посетители часто держатся вместе первый час, пока осваиваются, а затем начинают исследовать пространство, особенно в большом заведении, в тесных же клубчиках вы с самого начала волей-неволей физически контактируете с остальными гостями. Возможны различные способы взаимодействия, и в создании соответствующей ауры можно участвовать даже без вербальной коммуникации. Я наблюдал за группами, члены которых держались вместе всю ночь и почти не разговаривали с другими людьми, но при этом источали столь сильную эманацию радости и энтузиазма, что заводили окружающих. В подобном случае компании демонстрируют свою преданность вечеринке танцем, смехом, улыбками и вообще хорошим настроением. Беседа отнюдь не единственная форма общения, помогающая сплотить наполненное клабберами помещение в единую массу.

    Кроме того, прибытие в составе группы позволяет тусовщикам чувствовать себя увереннее благодаря приобретению социальной базы, чего-то вроде стартовой площадки, с которой можно отправиться на поиски приключений и на которую всегда можно вернуться в случае их тщетности. Памятуя об этом, гости с легким сердцем болтают и танцуют с незнакомцами, флиртуют, суют нос во все углы и оценивают играющую музыку.

    Если группы дробятся, а их участники завязывают новые знакомства, то происходит это, как правило, постепенно. Опрошенный мной мужчина описывает это так:

    Судя по собственному опыту, могу сказать, что когда встречаешь новых людей, чаще всего происходит примерно следующее: ты болтаешь с ними в баре, затем появляется один из твоих друзей, и ты говоришь: «Иди сюда, познакомься с классными чуваками». Потом они либо втягиваются в вашу группу и вы проводите ночь вместе, либо, наоборот, две компании, столкнувшись, разлетаются и продолжают тусоваться по отдельности. Это связано с раздвижением границ, внутри которых находятся друзья, а снаружи — незнакомцы, и с установлением разницы между ними. Ты относишься к новоиспеченным приятелям примерно как к малознакомым гостям на свадьбе, с которыми обмениваешься взглядами. А помимо них есть ближний круг лучших друзей, тех, кому можно сказать «я вас люблю». С ними обычно и приходишь на вечеринку. Но все подвижно, так что по мере распада личного пространства ваше публичное пространство увеличивается

    ((32 года, четырнадцать лет опыта).)

    Данное высказывание подчеркивает разницу в степени остроты восприятия «любимых» и остальной толпы, а метафора со свадьбой очень хорошо отражает социальную ауру события. Даже не наглотавшись экстази, все равно можно создавать такую неформальную «свадебную» обстановку, поскольку она строится на идее совместного празднования и не обязательно связывается с приходом от конкретного наркотика.

    Многие подобные встречи происходят вдалеке от основного танцпола: в барах, чилл-аутах, туалетах, коридорах — словом, везде, где нет нужды орать во всю глотку, чтобы быть услышанным. Одна женщина сказала мне следующее:

    Я со многими познакомилась в туалете или в очереди к нему. Может, это покажется стремным, ну да ладно: я даже вставала в такую очередь, чтобы поболтать. Иногда я с кем-нибудь вместе красилась, и вообще завела в сортире массу знакомств, некоторые из них перешли в дружбу. Мужчины вряд ли таким занимаются, как вы думаете? Пожалуй, это женская особенность, но для общения — очень полезная

    ((32 года, девять лет опыта).)

    Действительно, мужчины не часто заговаривают в туалетах. Иногда это происходит, но уж в очередь они становятся точно ради того, чтобы отлить.

    Взаимодействия, образующие подобную социальность толпы, варьируются от кратких моментов шутливой болтовни до более длительных периодов, когда вы стараетесь лучше узнать собеседника. То, насколько далеко эти взаимодействия смогут выйти за пределы пространства клуба, зависит от глубины устанавливаемой между людьми связи. Один мужчина описывает свой социальный опыт клаббинга так:

    Вы тусуетесь с людьми, которых знаете, с которыми работаете, — словом, в кругу друзей, в котором вы взрослели. Затем, после очередного визита в большой ночной клуб, вы можете обнаружить, что сдружились с массой личностей, которых никогда прежде не встречали, а все потому, что уже вы видели кого-то из них в том же самом клубе пару недель назад и на этот раз разговорились с ними. Большую часть времени вы ведете забавные, хотя и пустые беседы с незнакомцами, но иногда они получают продолжение. Вы налаживаете ключевые связи, и ваша социальная группа сильно расширяется благодаря тому, что один человек, с которым вы сблизились в клубе, знакомит вас со своими друзьями

    ((32 года, четырнадцать лет опыта).)

    Этот информант подчеркивает, что клубы дают вам возможность расширить свою социальную сеть включением в нее кого-то помимо тех знакомых, с которыми вместе росли или учились. Клубы играют роль сборных пунктов, привлекающих людей со всего города, а иногда и из других городов. Они расширяют географию и «биографию» общения, благодаря чему вы можете познакомиться с теми, кого в иных условиях никогда бы не встретили.

    Другой важный момент — это «ключевые связи». Клабберы обычно тусуются компаниями, и знакомство двух членов каждой группы может породить множество новых социальных связей. Подавляющее большинство социальных взаимодействий в клубе нельзя отнести к такой категории, но поскольку мы имеем дело не с отдельными индивидами, а с целыми группами, то для радикального изменения вашего социального контекста достаточно даже небольшого количества «ключевых связей». Группа друзей может месяцами посещать клубы, вступая во множество непродолжительных приятных контактов и оставаясь обособленной от других групп, но спустя время возрастает вероятность возникновения между ними такой ключевой связи, благодаря которой завяжутся новые знакомства, в результате чего межгрупповое общение из клубного пространства распространится в повседневный мир.

    Достаточно обратить внимание на рост числа телефонных чатов, брачных агентств и рубрик романтических объявлений, чтобы убедиться в том, насколько одинокими могут чувствовать себя жители города и как трудно бывает им познакомиться с кем-то, находящимся вне непосредственного опыта работы, домашнего быта и обу-словленной биографией социальной сети. Вот что говорит об этом следующий информант:

    Я работаю в небольшом, преимущественно женском коллективе. Мне очень повезло встретить сотрудницу, которая привела меня в клуб, открыв тем самым целый новый мир. Даже не знаю, где еще я могла бы так запросто общаться с людьми. Я никогда ни с кем не знакомилась в пабах. Туда ходят с друзьями, а не для того, чтобы знакомиться. Вообще удивительно, как лондонцам удается находить новых друзей. Когда я приехала в город, то знала здесь одного-единственного человека. Клубы словно двери в параллельный мир. Я не посещаю регулярно какое-либо определенное заведение, но все равно постоянно встречаю одних и тех же людей, которых, естественно, со временем узнаю ближе. Все парни, которые у меня были, познакомились со мной в клубах. Кроме того, там я не раз сталкивалась со старыми приятелями, о которых лет сто ничего не слышала. В общем, общение для меня — это клуб

    ((женщина, 32 года, девять лет опыта).)

    Даже когда в клубе вам не удается ни с кем пого-ворить и вы просто танцуете, смотрите, слушаете и растворяетесь в общей ауре, даже тогда коммуникативная телесность клаббинга, согласованность эмоциональных и социальных состояний предлагают глубокий опыт общения, сближающий людей и делающий всех частью вечеринки. Все это если и не перерастает в длительные дружеские отношения, которые пережили многие мои информанты, то, по крайней мере, обеспечивает погружение в социальную среду, предполагающее остроту чувств и активное соучастие.

    Компании клабберов узнают друг друга уже потому, что часто находятся рядом в одном клубе. Они начинают встречаться в других заведениях и на других вечеринках, становятся частью обширной социальной сети, сплетенной воспоминаниями о том, как они не раз хорошо проводили время вместе. Этот неформальный процесс основан на наблюдении за весельем окружающих, что подтверждает опрошенный мной мужчина:

    Наблюдать, как люди веселятся — это нечто особенное. В такие моменты видишь их с лучшей стороны. Они не гадят друг другу, а просто отдыхают и стараются не мешать остальным. А когда ты видишь, как некоторые ведут себя как настоящие жопы, то будь уверен — они таковы и есть, потому что если уж даже в клубе не уймутся, то хрен его знает, что они из себя представляют на улице

    ((31 год, семнадцать лет опыта).)

    От себя добавлю, что в клубах мне не раз попадались одни и те же люди, и хотя я не могу сказать, что хорошо их всех узнал или что они стали моими близкими друзьями, я все же радовался, когда они оказывались рядом, наслаждались жизнью, развлекались, строили свой мир, никому при этом не досаждая. Я не утверждаю, что клубы являются идеальным обществом, поскольку и в них всегда найдутся те, кто позволяет себе грубость, высокомерие, стервозность или даже подлость, но таковые остаются в меньшинстве, в противном случае клуб просто не выживет, так как его социальная атмо-сфера станет ядовитой. Мой собственный опыт клаббинга, равно как и опыт моих информантов, был в основном положительным как на социальном, так и на персональном уровне. Из этого я могу сделать естественный вывод о том, что клубы во всем их разнообразии, даже оставаясь далекими от идеала, дарят больше положительных общественных впечатлений, нежели отрицательных.

    Все ко мне!

    Для меня то, что происходит после клуба, тоже клаббинг. Моя квартира очень хорошо подходит для after-party. Один из моих друзей вечно оккупирует ванную, и народ заходит туда, не обращая на него внимания. Все под экстази, болтают без умолку, обсуждают музыку и, общаясь с людьми, с которыми недавно оттягивались, сближаются друг с другом. Это как бы другая сторона того же самого опыта. Мне кажется, что на квартирных тусовках это очень важно. Вы стартуете в компании, затем встречаете еще кого-нибудь, возвращаетесь на квадрат, и там можете открыться людям, говорить им совершенно свободно все, что у вас на душе. Вы можете быть страстным, но при этом расслабленным

    ((мужчина, 32 года, четырнадцать лет опыта).)

    Домашняя составляющая клаббинга является важным продолжением клубного опыта, так как позволяет людям применять порожденные клаббингом чувственно-социальные и эмоциональные состояния в более интимной обстановке. На смену хаотичному миру клуба с его шумом и массой чужаков приходит более спокойный опыт общения со старыми и потенциальными новыми друзьями. Вот мнение на этот счет одной из тусовщиц:

    Общение происходит сначала в клубе, а затем на послеклубных вечеринках, где лучше всего завязывать знакомства, которые могут оказаться полезными в разных областях жизни, не только в развлечениях. Более длительные отношения обычно намечаются как раз на послеклубных вечеринках, а поверхностные ограничиваются клубами

    ((29 лет, двенадцать лет опыта).)

    В социальном смысле такие квартирные вечеринки помогают углублять и укреплять взаимоотношения тусовщиков с друзьями, поскольку отвлекающие моменты клаббинга остаются позади. Кроме того, на них царит очень игривое настроение: гости шутят, болтают о всякой ерунде, смеются, прикалываются друг над другом, принимают наркотики. Как говорит одна женщина:

    Сборища после вечеринок очень важны. На них часто формируются или укрепляются наиболее тесные дружеские отношения. Они позволяют лучше узнать людей, сблизиться с ними, причем на более глубоком уровне, нежели в клубе, где не легко разговаривать. А еще они бывают весьма эротичными, особенно когда все очень любвеобильны, обнимаются, делают друг другу массаж или дурачатся. Мне нравится такая по-настоящему душевная и расслабленная атмосфера, гораздо менее безумная, чем в клубе. Это два разных, но отлично сочетающихся опыта

    ((32 года, девять лет опыта).)

    Социальное и чувственное раскрепощение человеческого поведения, резко отличающее клубы от других публичных мест, переносится в частное пространство клабберов, меняя одновременно характер общения между ними и темы разговоров. Вероятно, особенно силь- но от этого выигрывают мужчины, ведь оно позволяет им отбросить показную крутость и браваду, столь часто сопровождающие мужские беседы в другой социальной обстановке, когда они говорят о чем угодно (о политике, футболе, убеждениях или сексе…), кроме действительно важных вещей, близко их касающихся. Таким образом, добродушная болтовня о пустяках может сменяться моментами искренности и самоанализа, за которыми, если сантименты надоедают, опять начинается старый добрый треп.

    Атмосфера таких встреч непринужденна и соблазнительна; они кажутся интимными и яркими, серьезными и глупыми одновременно. Их важность связана с теми социальными практиками, которые вытекают из клубной вечеринки, являющейся краеугольным камнем альтернативного общественного опыта, материализуемого группами друзей и товарищей по гулянке. Впоследствии он становится социальной моделью той самой практики, которая формирует отношения между этими группами как в «пьяных», так и в «трезвых» условиях. Такие мероприятия играют роль канала, по которому полученное благодаря клаббингу социальное знание просачивается в будничный мир клабберов. Свойства этого знания будут более подробно рассмотрены ниже, пока же достаточно отметить, что оно представляет собой радикальную трансформацию человеческой социальной практики, которая, в свою очередь, приводит к изменению чувственно-социального ландшафта современной общественной жизни.

    Чарующий взгляд

    Теоретическая основа, лучше всего объясняющая социальность клаббинга, вытекает из предложенного Фуко (1977) понятия «взгляда», о котором я уже вспоминал. В данном параграфе я хочу рассмотреть его более подробно в связи с происходящими в клубах социальными трансформациями. Наиболее краткое определение «взгляда», которое мне встречалось, дал К. Рожек в своей книге Decentring Leisure:

    Основная идея состоит в том, что наше поведение регулируется взглядом окружающих и взглядом нашего самоанализа. Глаз контролирует порядок таким образом, что мы сразу можем определить подходящую манеру поведения в данной ситуации

    ([Rojek C. 1995:61].)

    Фуко выстроил теорию «взгляда» как следящей или контролирующей силы. Однако я осмелюсь утверждать, что в клубах «взгляд» в течение ночи постепенно меняется и становится освобождающей силой. Когда Фуко говорит о «взгляде», то подразумевает под этим бесплотную силу, подобную видеокамере слежения, но человеческое зрение тесно связано с эмоциональным и телесным состоянием человека, который наблюдает сам и одновременно является объектом наблюдения. Временами люди хотят быть в поле зрения окружающих, привлекать их внимание, а клуб представляет собой такого рода пространство, в котором они могут выйти вперед и показать себя миру без страха испытать тягостное давление «взгляда», оказывающего на них сдерживающее, подавляющее воздействие в прочих общественных местах. Возьмем для примера высказывание моего информанта:

    Мне нравится ходить по клубам, потому что там можно на других посмотреть и себя показать. На улице или в пабе наблюдать за людьми сложнее, потому что если они заметят ваш взгляд, то могут неправильно его истолковать. Кроме того, когда вас пристально разглядывают, и при этом без тени улыбки, это довольно неприятно, иногда даже страшно. Но в клубе просто смотришь, как люди отдыхают, а они, в свою очередь, видят, как веселитесь вы, и никакого ощущения угрозы не возникает

    ((женщина, 29 лет, десять лет опыта).)

    В общественных местах города мы избегаем взгляда окружающих, поскольку он может казаться угрожающим анонимности людей, населяющих это социальное пространство. Просто поймав чей-то взгляд, вы устанавливаете нежелательную связь с миром чужаков. Город-ской взгляд не только контролирует, но также заставляет людей чувствовать себя уязвимыми. Он выделяет их и проникает сквозь воображаемую маску-невидимку, которую они надевают, выходя на улицу и особенно занимаясь повседневной рутиной. Этот взгляд ощущают даже те, кто намеренно выделяется в толпе. Просто они более привычны к нему, и сам факт выхода из тени порой дарит им чувство защищенности. Люди находят отличие подозрительным, но также и обескураживающим. Чем более странно вы выглядите, тем сильнее вас опасаются. Как отмечает опрошенная мной женщина, это чувство заметности может быть неприятным и угрожающим, поэтому она наслаждается свободой смотреть и привлекать внимание. Она становится не только объектом взгляда, но также наблюдателем, причем данное чувство обоюдности важно для нее и для клаббинга в целом, поскольку позволяет ей взаимодействовать с клубной толпой, а не отстраняться от нее.

    Клубный взгляд — не бесплотное слежение по Фуко, а возбуждающая сила, ее источником служит радикально измененная эмоциональная аура клуба, имеющего собственные чувственные характеристики и социальные правила. Здесь тоже действует описанный Фуко механизм, однако сам взгляд становится соблазнительным и подрывным. Он стимулирует принятие и воплощение норм и поведенческих моделей клаббинга в противоположность тем, что навязываются нам в других сферах жизни. Один из информантов так подытожил опыт клаббинга:

    Свобода не думать о том, что и как ты делаешь, воздействующая также и на окружающих, дарит великолепное чувство: ты можешь танцевать откровенно плохо. В трезвом уме ты сознаешь, что, наверное, смотришься со стороны хреново — огромные глаза, на лице гримаса, в целом вид довольно глупый, — но это не страшно

    ((мужчина, 32 года, четырнадцать лет опыта).)

    Уменьшение чувства неловкости имеет важное значение для понятия «взгляда», так как оно ослабляет силу саморефлексии, являющейся проводником материализованного взгляда. Клубный взгляд задерживается на поверхности, не проникая внутрь индивидов или групп, которые вследствие наркотического опьянения или активного участия в процессе клаббинга перестают стесняться того, как они выглядят в глазах повседневного мира. Предполагается, что о них будут судить в соответствии с нормами клуба. Когда «взгляд» воспринимается с положительным знаком, а среда, порождающая и проводящая его, дает человеку возможность наслаждаться созерцанием окружающих и их вниманием, тогда он поддерживает пренебрежение социальными правилами и условностями будничного мира. «Взгляд» становится заговорщическим и воодушевляющим. Женщина, любящая красочно наряжаться, так говорит о разнице между будничным и клубным «взглядом»:

    Я наряжалась, выходила из дома, спускалась в метро и чувствовала, что все на меня пялятся. Иногда кто-нибудь даже отпускал что-то оскорбительное, но часто еще хуже было ощущение дискомфорта, вызванного столь пристальным вниманием. Из-за него я чувствовала себя уязвимой. Это напоминало мне о том, насколько сильно я выделяюсь. Затем я оказывалась в клубе, и там окружающие тоже смотрели на меня, но я испытывала приятные ощущения. Это совершенно иной опыт, потому что посетители одобряли мой внешний вид и ценили мои старания.

    В клубах действуют иные ожидания: там все предполагают, что вы хотите и можете фестивалить. Тем не менее свобода самовыражения клабберов все же ограничивается правилами каждого конкретного клуба, в котором они находятся. Можно войти в раж, но нельзя прибегать к насилию, впрочем, поскольку подавляющее большинство тусовщиков даже не думают о насилии по отношению друг к другу, то данное поведенческое ограничение не фиксируется сознанием в качестве признака контроля или слежения. Клубный взгляд должен быть освобождающим и стимулирующим, он должен объединять людей, но то, в какой мере им удастся воспользоваться этим чувством неформального социального согласия для дальнейшего раскрепощения, зависит от целого ряда факторов.

    Первый — их уверенность в себе, влияющая на то, как они воспринимают и оценивают пространство. В клубах встречаются посетители, чувствующие себя неуютно и неспособные полностью слиться со средой. Но со временем и они понимают, что нужно делать в клубе. Они становятся увереннее в себе и через приятие среды нащупывают степень желаемого изменения собственного поведения по отношению к социальным нормам клубного пространства. Так они со временем начинают ощущать себя в клубах более комфортно. Процесс освоения измененных норм пространства упрощается по мере знакомства с ними посетителей.

    Второй фактор наиболее тесно связан с предложенным Фуко понятием «взгляда», поскольку он вытекает из внешнего вида толпы и восприятия стиля клуба, который вы собираетесь посетить. Такая непосредственная оценка мероприятия влияет на ваше к нему отношение. Вы понимаете, подходяще ли одеты сами, нравится ли вам публика и чего следует ожидать. Однако восприятие социальной ауры клуба может аннулировать эти предварительные оценки. Если в клубе все круто, если его «взгляд» позитивен и обольстителен, тогда потенциальные опасения насчет соответствия среде сменяются чувством того, что вы здесь желанный гость, а это очень важно для любой вечеринки. Клубный взгляд позволяет телу вырваться из будничных рамок, стать более заметным и экспрессивным. Клубы не могут повелевать людьми, они должны соблазнять и притягивать их, и именно в этом их подлинная социальная сила.

    Вывод

    Используемая в клубах социальная модель основана на социальной модели вечеринки, которая усиливается и видоизменяется под действием чувственной интенсивности клаббинга, выступающего в качестве соблазнительной силы и объединяющего компании посетителей. Чувственно-социальная реальность будничного мира переворачивается, но становится не представлением, а превращается в глубоко материализованное социальное взаимодействие, на котором держится человеческая страсть к клубам. Такая трансформация является социальным процессом, который необходимо поддерживать на всем протяжении клубной вечеринки. За клаббингом стоит идея хорошего времяпрепровождения, понимание которого связано с радикальным изменением чувственно-социальной практики людей. Им необходимо перейти из одного глубоко укорененного состояния в другое. Затем это новое состояние должно проявиться на поверхности тел, стать заметным благодаря соучастию в создании общей ауры. Клубный взгляд должен свидетельствовать о перемене эмоциональной полярности взгляда повседневного, он должен восприниматься как полная противоположность сдерживающему взгляду будничного мира. Он не может принуждать. Ему следует обольщать людей, даруя им свободу, необходимую для полноценного участия в вечеринке.