• Введение в скандинавскую мифологию
  • Глава 1 Саги о Сигню и Сигурде
  • Глава 2 Боги Скандинавии
  • Часть VII

    Скандинавская мифология

    Введение в скандинавскую мифологию

    Мир скандинавской мифологии – необычный мир. Обитель богов Асгард коренным образом отличается от небесных обителей других мифологических систем. Там нет места ни светлой радости, ни блаженству. Это – место, исполненное духа мрачной торжественности, над которым нависла угроза неизбежной гибели. Боги знают, что рано или поздно придет день, когда они будут уничтожены. Когда-нибудь они встретят своих противников, которые принесут им поражение и смерть, а Асгард превратят в руины. Дело, за которое силы добра будут бороться с силами зла, обречено. Тем не менее боги будут сражаться за него до конца.

    То же самое относится и ко всему человечеству. Действительно, если перед лицом зла бессильны сами боги, то что же говорить о смертных мужчинах и женщинах? Герои и героини самых древних легенд ставятся или оказываются перед катастрофой. Им известно, что они не могут спасти себя ни смелостью, ни терпеливостью, ни великими деяниями. И тем не менее они не сдаются. Они умирают, но умирают сопротивляясь. Мужественная смерть позволяет им, по меньшей мере бойцам, занять место в Вальхалле, одном из чертогов Асгарда, но и они обречены на поражение и гибель в самой последней битве.

    В этой битве между силами добра и силами зла они выступят на стороне богов и умрут вместе с ними.

    Такова жизненная концепция, положенная в основу религии скандинавов, такая же мрачная, как и их мировоззрение. Это – самая мрачная концепция, которую когда-либо мог породить разум человека. Единственной поддержкой для человеческого духа, вселяющей надежду в чистые, незамутненные души, является героизм, а его степень зависит от понесенных индивидом потерь. Герой может показать, кто он есть на самом деле, только в своей смерти. Сила и мощь добра – не в триумфальной победе над злом, а в способности сопротивляться ему даже перед лицом неизбежного поражения.

    На первый взгляд такая жизненная позиция представляется несколько фаталистической, однако фактически установления неумолимой судьбы играют в скандинавской схеме мира не большую роль, чем предопределение у святого Павла и его воинственных протестантских последователей, причем в точности по тем же самым причинам. Хотя скандинавский герой, если он не сдавался, был обречен, он все-таки мог выбирать между отступлением и смертью. Решение находилось в его собственных руках. И даже более того. Героическая смерть, как и мученическая, – не поражение, а триумф. Герой одного из скандинавских мифов, который громко хохочет, когда враги вырезают у него сердце, демонстрирует превосходство над своими мучителями. Он, собственно, говорит им: «Вы ничего не можете сделать мне, потому что мне безразлично, что делаете вы». Его убьют, но он останется непобежденным.

    Это – весьма трагичная концепция для человечества, трагичная – на свой собственный лад, – как и Нагорная проповедь, но на длительных исторических интервалах легкий путь никогда не определял степень преданности человечества идее. Как и ранние христиане, скандинавы мерили жизнь героическим стандартом. Правда, христиане видели впереди небеса, преисполненные вечной радости. У скандинавов же таковых не было. Тем не менее в течение бесчисленных веков, прошедших до прихода христианских миссионеров, проявлений героизма в Скандинавии было предостаточно.

    Поэты, внесшие свой вклад в скандинавскую мифологию и видевшие, что победа возможна в смерти и смелость никогда не будет побеждена, – это единственные защитники духа тевтонской расы, частью которой являются и англичане, и жители США, унаследовавшие этот дух от первопоселенцев. В любых других частях Северо-Западной Европы древние хроники, традиции, песнопения и легенды истреблялись христианским духовенством, чувствовавшим острую ненависть к язычеству, которое оно было призвано истребить. Приходится только удивляться, насколько эффективно оно решило эту задачу. От язычества остались лишь очень немногочисленные культурные памятники: Беовульф в Англии, Песнь о Нибелунгах в Германии и отдельные, разбросанные по разным странам фрагменты. И если бы не осталось двух исландских Эдд, мы бы ничего практически не знали о религии, ставшей поистине плавильной печью для семейства народов, к которому мы принадлежим. В Исландии, вследствие того, что она стала самой северной страной, в которую пришло христианство, миссионеры как будто действовали более мягко, а точнее, они пользовались меньшим влиянием. Латинский язык не вытеснил древнескандинавский в качестве литературного. Скандинавы по-прежнему рассказывали древние легенды на языке, принятом в быту, и некоторые из них были записаны, хотя кем и когда – неизвестно. Древнейшая рукопись Старшей Эдды датируется приблизительно 1300 годом, то есть временем, когда с начала христианизации прошло около трехсот лет, но поэмы, из которых она составлена, всеми учеными признаются чисто языческими и очень древними. Младшая Эдда была записана в прозе Снорре Стурлусоном во второй половине XII века. Ее основное содержание – технические вопросы стихосложения, но она включает в себя и некоторые материалы по доисторической мифологии, отсутствующие в Старшей Эдде.

    Старшая Эдда имеет для нас много большее значение. Она состоит из отдельных поэм, нередко рассказывающих об одних и тех же событиях, но никогда не связанных друг с другом. Это – материал для эпоса, столь же великого, как Илиада, а быть может, и более значительного, но, к сожалению, в Скандинавии не нашлось поэта, который бы переработал их так, как это сделал Гомер с поэмами – предшественницами Илиады. В северных странах не обнаружилось гения, способного сплавить древние поэмы в одно целое и придать результату мощь и красоту; не нашлось даже такого, который бы рискнул убрать грубости и общие места и отказаться от детски беспомощных и утомительных повторов. В Эддах встречаются перечни имен в несколько страниц длиной. Тем не менее сквозь их стиль пробивается торжественное величие саги. Вероятно, тот, кто не читает на древнескандинавском, едва ли будет обсуждать стиль поэм; но все их переводы настолько напоминают друг друга своей уникальной неуклюжестью, что нельзя не заподозрить, что причиной этого обстоятельства является сам оригинал, хотя бы частично. Скандинавы, слагавшие Старшую Эдду, по-видимому, базировались на концепциях более высоких, чем их умение претворить эти концепции в стихотворные строки. Многие из легенд просто великолепны. В греческой мифологии равных им нет – за исключением пересказанных поэтами-трагиками. Все лучшие скандинавские мифы трагичны. Они рассказывают о мужчинах и женщинах, которые упрямо идут вперед навстречу смерти, нередко тщательно выбирая ее вид, даже планируя ее заранее. Героизм – это единственный свет во тьме.


    Глава 1

    Саги о Сигню и Сигурде

    Я выбрала для пересказа две эти саги, потому что, по моему мнению, они дают о характере и мироощущении скандинавов более четкое представление, чем любые другие. Сигурд – самый известный из скандинавских героев; его история во многом совпадает с историей Зигфрида, героя Песни о Нибелунгах. Он играет главную роль в Саге о Вельсунгах, скандинавском варианте германского героического эпоса, с которым нас ознакомили оперы Вагнера. Однако я обратилась не к ней, а к Старшей Эдде, в центре внимания некоторых поэм которой находятся любовь и смерть Сигурда, Брюнхильд и Гудрун. Прозаические же саги относятся к более позднему времени. История Сигню излагается только в Саге о Вельсунгах.


    Сигню была дочерью Вельсунга и сестрой Сигмугда. Ее муж предательски убил Вельсунга и захватил его сыновей. Одного за другим он приковывал их на ночь в таком месте, где их могли обнаружить и разорвать волки. Когда очередь дошла до последнего, Сигурда, Сигню нашла способ спасти его. Она освободила его, а затем брат и сестра поклялись отомстить за отца и братьев. Сигню решила, что у Сигурда должен появиться помощник, в жилах которого течет кровь Вельсунга, для чего она, замаскировавшись, однажды пришла к нему и провела с ним три ночи. Кто она, он никогда не узнал. Когда мальчик, родившийся от их союза, достиг того возраста, в котором она уже могла отпустить его, она отправила его к Сигурду, и они зажили вместе, пока тот (его звали Синфиотли) не достиг возраста мужчины. Все это время Сигню жила вместе со своим мужем и рожала ему детей, ничем не проявляя пылавшее в ее сердце желание отомстить. Наконец пришел день возмездия. Сигмунд и Синфиотли неожиданно нагрянули на хутор убийцы. Они убили детей Сигню, а потом заперли ее мужа в доме и подожгли его. Сигню наблюдала за ними, не произнося ни слова. Когда все было кончено, она объявила им, что они славно отомстили за мертвых; с этими словами она вошла в пылающий дом и сгорела в нем. Все годы ожидания она знала, что, убив мужа, она умрет вместе с ним. Если бы нашелся скандинавский Эсхил, который смог бы воспеть трагедию Сигню, то образ Клитемнестры побледнел бы на ее фоне.


    История Зигфрида настолько знакома современному читателю, что образ Сигурда, его скандинавского прототипа, может быть описан очень кратко. Валькирия Брюнхильд отказалась подчиниться Одину и в наказание была погружена в сон, который будет длиться до тех пор, пока ее не разбудит некий мужчина. Она просит, чтобы тот, кто придет к ней, обладал бесстрашным сердцем, и Один окружает ее ложе огненной стеной, преодолеть которую может только герой. Этот подвиг совершает Сигурд, сын Сигмунда. Он направляет своего коня через пламя и будит Брюнхильд. Та с восторгом встречает его, поскольку, разбудив ее, он проявил немалую доблесть. Через несколько дней он оставляет ее в том же огненном кольце.


    Сигурд и Брюнхильд, окруженная огненным кольцом


    Затем Сигурд попадает в дом Гьюкунгов, где становится побратимом короля Гуннара. Мать Гуннара Кримхильд желает выдать за Сигурда свою дочь Гудрун и угощает его волшебным питьем, заставляющим его забыть Брюнхильд, и он женится на Гудрун. Далее, приняв под действием чар Брюнхильд облик Гуннара, он снова отправляется к Брюнхильд, чтобы просватать ее за Гуннара. У самого же Гуннара смелости на это не хватает. Сигурд проводит с Брюнхильд восемь ночей, но всегда кладет между ними в постели меч. Брюнхильд едет с ним к Гьюкунгам, где Сигурд принимает свой настоящий облик, о чем Брюнхильд и не догадывается. Она выходит замуж за Гуннара, полагая, что Сигурд оказался ей неверен и что через пламя к ней пробивался Гуннар. Поссорившись с Гудрун, Брюнхильд узнает правду и решает отомстить. Для этого она сообщает Гуннару, что Сигурд нарушил данную ему клятву и что в действительности он обладал ею все три ночи, хотя и заявил, что клал между ними меч, и что, если Гуннар не убьет его, она его оставит. Сам Гуннар, принесший обет побратимства, не может убить Сигурда, но убеждает своего младшего брата убить того во сне. Проснувшись, Гудрун обнаруживает, что по ней струится кровь супруга.

    Тогда рассмеялась
    Брюнхильд, дочь Будли,
    Единственный раз
    От души рассмеялась,
    Когда на ложе
    Своем услыхала
    Рыдания громкие
    Дочери Гьюки.

    Но хоть она и сама устраивала это убийство, жить, если Сигурд мертв, она уже не хотела. Своему супругу она заявляет:

    Один, а не многие
    Был мне дорог, Женщины дух
    Не был изменчивым!

    Брюнхильд рассказывает ему, что Сигурд не изменил данной ему клятве, когда приезжал сватать ее за Гуннара.

    Ложились мы с ним
    На ложе одно,
    Как если бы был он
    Братом моим;
    Восемь ночей вместе мы были —
    Хотя бы рукой
    Друг друга коснулись!
    Долго придется
    В горькой печали
    Рождаться на свет
    Мужам и женам!
    С Сигурдом я теперь
    Не расстанусь!

    Брюнхильд кончает жизнь самоубийством, умоляя, чтобы ее тело было сожжено на одном погребальном костре с телом Сигурда.

    Рядом с телом Сигурда в безмолвной печали сидит Гудрун. Она не в состоянии ни говорить, ни рыдать. Придворные страшатся, что, если она не найдет себе облегчения, ее сердце разорвется от горя. Одна за одной сидящие с ней женщины рассказывают о своих собственных бедах.

    «У меня отобрано все: супруг, дочери, сестры, братья, – жалуется одна из них, – а я все продолжаю жить».

    Не было слез
    Горючих у Гудрун;
    Гибель юноши,
    Конунга смерть,
    Горе великое
    Камнем легло.

    «Семь моих сыновей и муж пали в дальнем южном краю, – сообщает еще одна из женщин. – Я убрала их тела для могилы собственными руками. Я делала это целых полгода, и никто не пришел облегчить мое горе». По-прежнему

    Не было слез Горючих у Гудрун;
    Гибель юноши,
    Конунга смерть,
    Горе великое
    Камнем легло.

    В конце концов, одна, видимо, более мудрая женщина

    Одернула саван
    С тела Сигурда,
    К ногам жены
    Подушку метнула:
    «Вот он! Прильни
    Губами к устам, —
    Ведь ты его
    Живого встречала!»
    Горестно взор
    Бросила Гудрун
    На голову князя
    В сгустках крови,
    На очи героя,
    Померкнувшие ныне,
    На жилье души,
    Мечом рассеченное.
    Вскрикнув, грянулась
    Оземь Гудрун;
    Косы рассыпались,
    Вся покраснела,
    Хлынули слезы
    Дождем на колени.
    Горько заплакала
    Гудрун, дочь Гьюки,
    Слез поток
    Оросил покрывало…
    * * *

    Таковы ранние скандинавские саги. Человек рожден для скорби, как птица для полета. Жить – значит страдать, и единственное решение проблемы жизни – страдать мужественно. Возвращаясь из своего первого путешествия к Брюнхильд, Сигурд встречает некоего Грипнира, которого считают мудрейшим из людей, к тому же знающим будущее, и спрашивает его о своей судьбе.

    …правду хочу
    Узнать, хоть печальную:
    Какая у Сигурда
    Будет судьба?
    Я на земле
    Никого не знаю,
    Кто видит грядущее
    Грипнира зорче;
    Открой мне его,
    Пусть оно мерзко
    Иль в преступленье
    Я буду повинен.

    Грипнир дает ему следующий ответ:

    Нет, в жизни твоей
    Не будет позора, —
    Знай это, Сигурд,
    Конунг достойный;
    Навеки прославится
    Между людьми,
    Бурю копий зовущий,
    Имя твое.
    Будет Сигурду
    Сказана правда,
    Если меня он
    К тому принуждает,
    Нелживое слово
    Мое послушай,
    Скажу я о дне
    Смерти твоей.
    В том утешение,
    Князь, найдешь ты,
    Что счастья тебе
    Суждено немало;
    Здесь на земле,
    Под солнца жилищем,
    Не будет героя,
    Сигурду равного!

    Глава 2

    Боги Скандинавии

    Строго говоря, ни один греческий бог не мог вести себя героически. Ведь все олимпийцы были бессмертными и неуязвимыми. Они никогда не могли испытывать пламенные страсти и никогда не могли накликать на себя беду. Сражаясь, они были полностью уверены в победе; их никогда не могла коснуться смертельная опасность. В Асгарде дела обстояли иначе. Великаны, жившие в городе Етунсхейме, были упорными, постоянными врагами асов (так звались жившие в Асгарде боги); они не только представляли извечный источник опасности для асов, но и были уверены, что в конечном итоге победа останется за ними.

    Понимание этого тяжелым грузом лежало на всех обитателях Асгарда, но тяжелее всех приходилось их вождю и правителю Одину. Подобно Зевсу Один,

    Одетый в серый, как тучи, кафтан
    И капюшоном под цвет синего неба прикрытый,
    Был небесным Всеотцом.

    Но на этом их сходство заканчивалось. Трудно представить себе более непохожие фигуры, чем гомеровский Зевс и Один. Один мрачная, драматическая фигура, всегда держащаяся в стороне от других. Даже сидя на пирах с другими богами в своем золотом дворце Гладсхейме или с героями в Вальхалле, он совершенно не дотрагивается до еды. Пищу, которую ставят перед ним, он скармливает двум волкам, припавшим к его ногам. На его плечах сидят два ворона, которые целыми днями летают по свету и приносят ему последние новости о том, что делают люди. Одного из них зовут Хугин (Мысль), а другого – Мунин (Память). Пока другие боги заняты трапезой, Один размышляет о том, что сообщают ему Хугин и Мунин. За то, чтобы по возможности отсрочить приход Дня судьбы Раснарока, когда погибнут и земля и небо, он несет большую ответственность, чем все прочие боги. Хотя Один – и всеобщий отец, первый среди богов и людей, он постоянно находится в поисках мудрости. Так, он сошел к Источнику знания и мудрости, охраняемому мудрецом Мимиром, чтобы попросить из него глоток; когда же Мимир ответил, что Один должен расплатиться за это одним из своих глаз, тот согласился потерять глаз. Руны он познал тоже ценой страданий. Руны – это магические письмена, дающие невообразимую силу тому, кто может их на чем-нибудь вырезать – на дереве, металле, камне. Один овладел ими ценой собственных мук, имевших некое мистическое значение. В Старшей Эдде он рассказывает про себя, что ему пришлось провисеть

    Целых девять ночей
    На раскидистом дереве, что шаталось под ветром;
    В жертву Одину Один так был принесен
    На том древе, имя которого люди не знают.

    Приобретенное в муках знание Один передал людям. Теперь, пользуясь рунами, они тоже могли себя защитить. Он еще раз подвергает опасности свою жизнь, чтобы забрать у великанов мед поэзии, делавший поэтом каждого, вкусившего его. Этот дар он преподнес и людям и богам. Он – благодетель человечества во всех отношениях.

    Спутницами Одина были девы, Валькирии. Они прислуживали за пиршественным столом в Асгарде, наполняя вином рога присутствующих, но их главной задачей было находиться в небе над полем битвы и решать по приказанию Одина, кто выиграет битву, а кто должен в ней погибнуть, и приносить души храбрецов Одину. «Валь» означает «убитый», «павший в битве», а Валькирии – это те, кто выбирает, кому суждено пасть. Место же, куда они относили души павших в битве, именовалось Чертогом павших, Вальхаллой. Во время битвы обреченный смерти герой видел в небе

    Дев красоты непревзойденной,
    Скачущих в сверкающих доспехах,
    Погруженных в мрачные раздумья
    И перстами указующих на жертвы.

    День Одина – пятница. Южная, германская форма этого имени – Водан.

    Из других богов существенное значение имеют пять: Бальдр, Тор, Фрейр, Хеймдалль, Тюр.


    И на небе и на земле самым любимым из богов был Бальдр. Его смерть была первой из катастроф, постигших богов. Однажды ночью ему приснился обеспокоивший его сон, предвещавший ему большую опасность. Услышав об этом, Фригг, супруга Одина, решила защитить его от малейшей угрозы. Для этого она обошла весь мир и взяла клятву со всех: и с живых созданий, и с неодушевленных вещей не причинять Бальдру вреда. Но у Одина еще были некоторые опасения. Поэтому он спустился в Нифльхейм, где разыскал жилище богини смерти Хель, которое было убрано и разукрашено по-праздничному. Пробужденная им от смертного сна вельва (прорицательница) поведала ему, кого же готовятся встретить в этом доме:

    Мед здесь стоит,
    Он сварен для Бальдра,
    Светлый напиток,
    Накрыт он щитом;
    Отчаяньем сыны
    Асов охвачены.

    Тогда Один понял, что Бальдр должен умереть, но остальные боги полагали, что Фригг сделала все, как надо. Они даже играли в игру, доставлявшую им большое удовольствие. Они пытались поразить Бальдра, бросая в него камни, дротики или стреляя из лука, стараясь поранить его мечом, но все эти предметы или не долетали до него, или же отскакивали от его тела, не причиняя ему вреда. Казалось, ничто не может представлять опасности для Бальдра. Он словно бы был приподнят и поставлен судьбою над всеми ими, и все оказывали ему по этому поводу почести. Все, кроме Локи. А тот вовсе не был богом; он был сыном одного из великанов, и, куда бы он ни пошел, за ним следовали всяческие несчастья. Он непрерывно втягивал богов в какие-то неприятности, подвергал их опасностям, однако ему дозволялось беспрепятственно приходить в Асгард, поскольку по каким-то причинам он был связан с Одином отношениями побратимства. Он всегда ненавидел добро и взревновал к Бальдру. Сейчас он решил буквально из кожи вылезти вон, но навредить ему. Для этого он нарядился старухой, отправился к Фригг и вступил с ней в разговор. Фригг же рассказала ему о своем путешествии, предпринятом ею, чтобы спасти Бальдра, и о том, как все твари и вещи на земле сущие клялись ей не причинить ему вреда. За исключением маленького кустика омелы, добавила она, который показался ей столь незначительным, что она прошла мимо.

    Для Локи этого было достаточно. Он тотчас нашел омелу и пошел с ней в чертог, где забавлялись боги. Хед, слепой брат Бальдра, сидел в стороне, не принимая участия в игре.

    – А ты почему не играешь? – спросил его Локи.

    – Вслепую-то? – ответил тот. – Да и бросить в Бальдра нечем.

    – Ничего, сыграй, – ободрил его Локи. – Вот тебе прутик. Брось его, и я направлю твою руку.

    Хед взял прут и изо всех сил метнул его. Направленный Локи, он долетел до Бальдра и пронзил его сердце. Тот упал замертво как подкошенный.

    Но его мать даже теперь не хотела терять надежды. Она воззвала к богам в поисках добровольца, который отправился бы к Хель и попытался выкупить Бальдра. Свои услуги предложил Хермод, один из ее сыновей. Один дал ему своего коня Слеепнира, и тот поспешил в Нифльхейм.

    Остальные же стали готовить похороны. Они сложили на большой ладье гигантский костер и положили на него тело Бальдра. Его жена Нанна пошла взглянуть на него в последний раз; ее сердце не выдержало, и она упала на палубу замертво. Тело Нанны положили рядом с телом мужа. После этого костер разожгли и ладью оттолкнули от берега. Когда она отплыла далеко в море, языки пламени взвились высоко в небо и охватили ее полностью.

    Когда Хермод нашел Хель и передал ей просьбу богов, она ответила, что она отдаст Бальдра, если ей докажут, что по нему горюет все сущее на земле. Но если хоть одна живая тварь или неодушевленная вещь откажется его оплакивать, она удержит Бальдра у себя. Боги тотчас же разослали гонцов по всему миру просить всех его оплакать, чтобы тот мог восстать из мертвых. Отказа они не встречали нигде. И земля, и небо, и все, что находится между ними, охотно оплакивали любимого им бога. Обрадованные гонцы с радостью пустились в обратный путь, чтобы сообщить богам эту новость. И тут, почти в самом конце их путешествия, они встретили великаншу, и вся скорбь мира тут же обратилась в ничто, поскольку плакать эта великанша отказалась.

    – Вы получите от меня только сухие глаза, – с усмешкой объявила она. – От Бальдра ничего хорошего я не получила, и поэтому и ему хорошего не сделаю.

    Так Хель удалось удержать Бальдра при себе.

    Локи был наказан. Боги схватили его и сковали в глубокой подземной пещере. Над его головой свисала змея, и яд из ее пасти капал ему в лицо, причиняя невыносимую боль. Помочь ему пришла его жена Сигюн. Усевшись рядом с ним, она стала собирать змеиный яд в горшок. Но когда она выходила вылить горшок – яд хотя бы на мгновение опять попадал ему на лицо, и Локи в агонии сотрясал землю.

    Из других великих богов Тор был богом-громовержцем, самым сильным среди асов. Его именем назван четверг (Thursday). Хеймдалль был стражем радужного моста Биврест, ведущего в Асгард, а Тюр – богом войны. В его честь назван вторник (Tuesday), бывший когда-то днем Тора.

    В Асгарде богини не имели такого значения, как на Олимпе. Ни одну из скандинавских богинь нельзя сравнить, например, с Афиной, и внимания, в сущности, заслуживают только две из них. Фригг, супруга Одина, по имени которой, согласно одной из версий, названа пятница (Friday), считалась весьма мудрой богиней. Вместе с тем она отличалась молчаливостью, и о том, что было ей известно, она не рассказывала даже Одину. Она – не вполне ясная фигура, чаще всего изображаемая за прялкой. Нити, которые она прядет, – из золота, но для чего она их прядет, остается секретом.

    Фрейя – богиня любви и красоты, но, как это нам ни странно, половина павших в битвах переходит в ее распоряжение. Валькирии Одина могут доставить в Вальхаллу только другую их половину. Фрейя сама скакала к полю битвы и требовала свою половину душ. Норвежским поэтам это занятие казалось вполне естественным и приемлемым для богини любви и красоты. Согласно общепринятой версии, пятница названа все-таки в ее честь.

    Тем не менее существовала одна область, целиком и полностью переданная в ведение богини. Царство смерти принадлежало богине Хель. Ни один бог, даже сам Один, не мог там распоряжаться. Золотой Асгард принадлежал богам; знаменитая Вальхалла – героям; Мидгард был ареной битв для мужчин и вовсе не сферой деятельности женщин. В Старшей Эдде Гудрун жалуется, что в ее мире

    Жены покорствуют мужам жестоким.

    Таким образом, в скандинавской мифологии сферой деятельности женщины был холодный и тусклый загробный мир.

    Сотворение мира

    В Старшей Эдде вельва (прорицательница) рассказывает о первозданном мире в следующих выражениях.

    В начале времен,
    Когда жил Имир,
    Не было в мире
    Ни песка, ни моря,
    Земли еще не было
    И небосвода,
    Бездна зияла,
    Трава не росла.
    Солнце, друг месяца,
    Правую руку
    До края небес
    Простирало с юга;
    Солнце не ведало,
    Где его дом,
    Звезды не ведали,
    Где им сиять,
    Месяц не ведал
    Мощи своей.

    Но бездна, какой бы глубокой она ни была, не простиралась бесконечно. Далеко на севере находился Нифльхейм, холодное царство смерти, и далеко на юге – Муспелльсхейм, страна огня. Из Нифльхейма вытекало двенадцать рек, низвергавшихся в бездну, замерзавших там и постепенно заполнявших ее льдом. Из Муспелльсхейма приходили огненные тучи, превращавшие лед в туман. Из скоплений тумана выпадали капли воды, а из них, в свою очередь, сформировались инеистые девы и Имир, первый великан. Его сын стал отцом Одина, матерью и женой которого были инеистые девы.

    Один и два его брата убили Имира. Из его плоти они сделали землю и небо, из его крови – море, из его черепа – небо. Из искр, взятых из Муспелльсхейма, они сделали солнце, месяц и звезды и поместили их на небо. Земля была круглой и со всех сторон была окружена морем. Из бровей Имира боги выстроили стену, окружавшую пространство, предназначенное для жизни человечества. Оно было названо Мидгардом. Здесь из деревьев были созданы первые люди – мужчина из ясеня, женщина – из вяза. Они и породили человечество. В мире жили также карлики Цверги – уродливые создания, но искусные мастера-ремесленники, жившие под землей, а также Альвы, милые, приветливые существа, заботящиеся о красоте цветов и чистоте источников.

    Вселенную поддерживал чудесный ясень Иггдрасиль. Свои корни он пустил по всему миру.

    Три корня растут
    На три стороны
    У ясеня Иггдрасиль;
    Хель под одним,
    Под другим исполины
    И люди под третьим.

    Известно, что «один из корней ясеня прорастает до Асгарда». Рядом с этим корнем находится источник с очень прозрачной водой, Источник Урд. Эта вода считается настолько священной, что пить ее не смеет никто. Ее охраняли три Норны, которые

    Судьбы судили,
    Жизнь выбирали
    Детям людей…

    Их зовут Урд (Прошлое), Верданди (Настоящее) и Скульд (Будущее). Сюда каждый день, переходя через трепетный мост-радугу, приходят боги, чтобы обсудить дела людей. Еще один источник, расположенный у другого корня, называется Источником знания и мудрости. Его охраняет мудрец Мимир.

    Над Иггдрасилем, как и над всем Асгардом, нависла угроза гибели. Он обречен смерти, как и боги. Со стороны Нифльхейма, обители Хель, его подгрызает страшный змей со своим выводком. Когда-нибудь им удастся погубить дерево, и тогда рухнет вся вселенная.

    Инеистые великаны и горные исполины, живущие в Етунхейме, – враги добра во всех его проявлениях. Они – брутальные силы земли, и в неизбежной схватке между ними и божественными силами небес победа будет за ними.

    Обречены ведь боги, и конец им – смерть!

    Но это противоречит глубочайшей убежденности человеческого духа, что добро сильнее зла. Даже обитающие в безнадежных условиях скандинавы, повседневная жизнь которых в их ледяной стране с черными зимними ночами – это непрерывный вызов идее героизма, видели перед собой через тьму далекий свет. В одном из пророчеств Старшей Эдды, совсем как в Апокалипсисе, говорится, что после поражения богов, когда

    Солнце померкло,
    Земля тонет в море,
    Срываются с неба
    Светлые звезды,
    Пламя бушует
    Питателя жизни,
    Жар неистерпимый
    До неба доходит.

    Все-таки появятся новая земля и новое небо.

    …вздымается снова
    Из моря земля,
    Зеленея как прежде;
    Падают воды,
    Орел пролетает,
    Рыбу из волн
    Хочет он выловить.
    Заколосятся
    Хлеба без посева,
    Зло станет благом.

    Прорицательница-вельва сообщает, что

    Чертог она видит
    Солнца чудесней,…
    стоит он,
    Сияя золотом;
    Там будут жить
    Дружины верных,
    Вечное счастье
    Там суждено им.

    И тогда начнется правление Того, кто выше О дина и до которого не дотянутся никакие злые силы.

    Нисходит тогда
    Мира владыка,
    Правящий всем
    Властелин могучий.
    И тех мало,
    Кто видеть может
    Дальше мгновения
    Гибели Одина.

    Это видение бесконечного далекого счастья дает маленькую поддержку, защиту от отчаяния, но это единственная надежда, о которой говорится в Эддах.

    Мудрость Скандинава

    В Старшей Эдде значительное внимание уделено еще одному аспекту скандинавского мировоззрения, странным образом отличающегося от его героического аспекта. Существует целый ряд подборок или даже коллекций «мудрых изречений», пришедших из Скандинавии, которые не только отражают присущий этому народу героизм вообще, но и дают представление о связанных с ним взглядах на жизнь. Конечно, такого рода литература не отличается глубиной и проникновенностью Апокалипсиса; строго говоря, она даже едва ли заслуживает применения к ней слова «мудрый». Однако создававшие эти изречения скальды во всяком случае располагали изрядной толикой здравого смысла, что составляет разительный контраст с бескомпромиссностью духа скандинавских героев. Как и составители Книги притчей Соломоновых, это – немолодые люди; они располагают солидным жизненным опытом, немало поразмышляв о делах человеческих. Несомненно, когда-то они были героическими воинами; теперь же они уже не бьются на полях битв и смотрят на вещи с несколько иной точки зрения. Иногда они даже смотрят на жизнь не без тени юмора, и вот тому примеры:

    Меньше от пива
    Пользы бывает,
    Чем думают многие.
    Чем больше ты пьешь,
    Тем меньше покорен
    Разум тебе.
    Добра не жалей,
    Что нажито было,
    Не скорби о потере,
    Что другу обещано,
    Недруг возьмет —
    Выйдет хуже,
    Чем думалось.
    Глупый надеется
    Смерти не встретить,
    Коль битв избегает;
    Но старость настанет —
    Никто от нее
    Не сыщет защиты.
    Вопросит и ответит
    Умный всегда,
    Коль слыть хочет сведущим.
    Должен один знать, а не двое —
    У трех все проведают.
    Глупый не спит
    Всю ночь напролет
    В думах докучных;
    Утро настанет —
    Где же усталому
    Мудро размыслить.

    Некоторые стихи свидетельствуют о глубоком знании человеческой природы:

    Кто нравом тяжел,
    Тот всех осуждает,
    Смеется над всем;
    Ему невдомек,
    А должен бы знать,
    Что сам он с изъяном.
    Щедрые, смелые
    Счастливы в жизни,
    Заботы не знают.
    А трус, тот всегда
    Спасаться готов,
    Как скупец – от подарка.

    Иногда стихи бывают и веселыми, почти игривыми:

    Молод я был,
    Странствовал много
    И сбился с пути;
    Счел себя богачом,
    Спутника встретив, —
    Друг – радость для друга.
    Надобно в дружбе
    Верным быть другу,
    Одарять за подарки;
    Смехом за смех
    Пристойно ответить…
    Путь не близок
    К другу плохому,
    Хоть двор его рядом;
    А к доброму другу
    Дорога пряма,
    Хоть далек его двор.

    Иногда в стихах прорывается удивительный дух терпимости:

    Хворый судьбой
    Не совсем обездолен:
    Этот счастлив сынами,
    Этот близкой родней,
    Этот богатством,
    А этот деяньями.
    Не доверяй
    Ни девы речам,
    Ни жены разговорам —
    На колесе
    Их слеплено сердце,
    Коварство в душе их.
    Откровенно скажу
    О мужьях и о женах:
    Мужи тоже лживы;
    Красно говоря,
    Но задумав коварство, —
    Улестим даже умных.
    Изъян и у доброго
    Сыщешь, а злой
    Не во всем нехорош.

    Временами в стихах ощущается и подлинная глубина:

    Следует мужу
    В меру быть умным,
    Не мудрствуя много,
    Ибо редка
    Радость в сердцах,
    Если разум велик.
    Гибнут стада,
    Родня умирает,
    И смертен ты сам;
    Но знаю одно,
    Что вечно бессмертие —
    Умершего слава.

    В заключение приведем еще несколько строк из самой знаменитой скандинавской коллекции мудрых изречений{63}:

    Твоей лишь душе
    Ведомо то,
    Что в сердце твоем;
    Худшей на свете
    Хвори не знаю,
    Чем духа томленье.
    * * *

    Наряду с героизмом, вселяющим нам поистине священный трепет, эти люди Севера обладали поистине восхитительным здравым смыслом. Такое сочетание представляется невозможным, но доказательством тому служат сами поэмы. В этнографическом отношении мы близки к скандинавам, а наша культура уходит корнями в греческую. Скандинавская и греческая мифология, взятые вместе, позволяют понять, какими были люди, которым мы обязаны основной частью полученного нами духовного и интеллектуального наследия.