Глава V

РЕЛИГИЯ

Если бы было возможно описать жизнь древних египтян, не касаясь такого важного для них предмета, как их религия, я бы с радостью сделал это, потому что в настоящее время невозможно дать удовлетворительное научное описание веры этого древнего народа. Несмотря на то что у нас есть огромное количество материала по религии в виде религиозных текстов и рисунков, наши знания в этой области еще очень малы, и в том очерке, который будет дан здесь, многое все же следует считать только предположениями[193]. Вероятнее всего, первоначально единой религии для всей страны не было. Правда, существовали некоторые изображения богов, повторявшиеся постоянно и общие для всех частей Египта – например, изображения бога солнца Ра, плывущего в ладье по небесам, или неба в виде богини, наклонившейся над землей; но эти рисунки имели мало общего с собственно религией. Тот, кому была нужна помощь сверхъестественных сил, скорее обращался к тому богу, который был для него более родным, – кКаждый город и даже каждая деревня имели свое собственное божество, которому поклонялись их жители, и только они. Например, город Мемфис был верен богу Птаху, о котором его жители говорили, что он, как гончар на гончарном круге, создал яйцо, из которого вылупился мир. Бог Атум был «городским богом» Гелиополя. В Хнуме мы обнаруживаем Тота, в Абидосе – Осириса, в Фивах – Амона, в Гермонтисе – Монта и т. д. Богине Хатор (Хатхор) поклонялись в Дандаре (Дендере), богине Бастет – в городе, который позже назывался Бубастис, а в Саисе народ чтил воинственную богиню Нейт, которая, вероятно, имела ливийское происхождение.

Имена многих из этих божеств показывают, что они были чисто местными богами и богинями, поскольку многие первоначально назывались в честь своих городов – например, «тот, кто в Омбосе», «тот, кто в Идфу (Эдфу)», «та, кто в Басте»; они были просто духами – покровителями городов. Египтяне полагали, что многие божества показываются своим почитателям в виде какого-либо предмета, в котором они обитают, например, бог города Деду (позднее Бусириса) в дельте имел облик деревянного столба . Обычно выбирался облик какого-либо животного: Птах своим земным воплощением явил быка Аписа, Амон – барана, Себек из Файюма – крокодила и т. д. Египтяне верили, что каждое место населено множеством духов и что низшие из них подчиняются главному духу. В некоторых случаях они образовывали его свиту – его «божественный круг»; иногда они считались его семьей: например, бог Фив Амон имел супругу – богиню Мут и сына – бога Хонсу.

То состояние религии, которое было описано выше, существует – повсюду у народов, стоящих на низкой ступени развития; прогресс египетской цивилизации изменил это состояние во многих важнейших отношениях. По мере того как египетские крестьяне из разных номов начинали чувствовать, что все они являются частью одного народа, и усиливалось общение между частями этой чрезвычайно вытянутой страны, старая религия постепенно утрачивала свою разрозненность. Разумеется, семьи, переезжавшие из одного нома в другой, брали с собой в свои новые дома тех богов, которым поклонялись раньше; и, естественно, эти божества, как все новое, становились престижными у жителей этих мест. Вполне понятна вера в то, что бог большого и могущественного города был своего рода покровителем – либо в политике, либо в сельском хозяйстве – для той части страны, которая зависела от этого города как от центра. Когда кто-либо из богов достигал этого высокого положения и становилсяпоклонение ему распространялось на еще большей территории. Он имел больше, чем другие боги, возможностей оказывать помощь и творить чудеса и потому приобретал большую известность, чем другие. Если слава бога распространялась по всей стране и паломники приходили издалека в его святилище, результаты были еще большие: почитатели других, менее знаменитых божеств в этом случае обнаруживали, что их божество на самом деле – тот же более знаменитый бог. То, что имена у богов были совершенно разные, не мешало отождествлению: например, в очень ранние времена поклонение Осирису, который вначале был богом Абидоса, распространилось по всему Египту, и с ним отождествили таких не похожих на него богов, как Сокара (один из древнейших богов. Был богом загробного царства и имел три человеческих головы, хвост змеи и могучие крылья над телом сокола. – из Мемфиса и столб из Деду.

В результате этого по мере прогресса цивилизации религия упрощалась. Малые местные божества отступали на задний план по сравнению со своими более удачливыми собратьями, а те все больше старались слиться друг с другом. Например, жестокая Сехмет (богиня войны и палящего солнца) и изящная Бастет почти отождествлялись с более знаменитой богиней Хатор (Хатхор); а в более поздние времена к ним добавили также и фиванскую Мут. В конце концов сама Хатор была идентифицирована с Исидой. Таким же образом по мере того, как росла слава бога солнца, другие боги становились все более похожи на него. Мало было в Египте богов, которые не слились с богом Ра; это случилось даже с богом воды Себеком, несмотря на его крокодилий облик.

Синхронно с описанным выше процессом шло развитие общеегипетской мифологии. В те времена, когда каждая местность имела свое собственное божество, ее жители создали для своего бога историю его жизни – рассказ о его делах и поворотах его судьбы, и эта история была слабо связана или совсем не связана с рассказами о божествах других мест. Но когда местные культы слились в национальную религию, предания о богах были объединены в мифологию, основные элементы которой стали общим достоянием всего народа.

Описанная выше эволюция египетской религии произошла еще в доисторические времена. В самых ранних надписях, которые у нас есть, – так называемых текстах пирамид – это развитие уже завершилось, и религия имеет в основном тот же вид, что и во все позднейшие периоды. Мы обнаруживаем очень большое число божеств всех уровней; те из них, кто более велик, имеют святилища во многих городах, и всегда одно божество считается самым главным. Богов иногда специально отделяют друг от друга, иногда считают одним и тем же божеством. Мы обнаруживаем мифологию, в которой мирно существуют рядом друг с другом совершенно несовместимые мифы – говоря коротко, не имеющую себе подобия путаницу. Этот хаос и позже не был упорядочен; наоборот, мы можем сказать, что за три тысячи лет, в течение которых египетская религия «процветала», как говорится о ней в текстах пирамид, путаница стала еще более безнадежной.

Но с каждым новым веком движение вперед происходило, по крайней мере, в одном отношении, а именно в слиянии божеств воедино. Говоря точнее, центром этого союза стал бог солнца Ра; Амон из Фив, Гор с востока страны, Гор из Идфу (Эдфу), Хнум из Элефантины, Атум из Гелиополя и, возможно, еще многие другие божества в эпоху Нового царства считалисьбогом. Этот путь постепенно привел бы к упразднению многобожия, и действительно, такая тенденция очень хорошо видна. Так, например, в гимне богу солнца этот бог – сплав из Амона, Ра, Хармахиса (титул Гора, отождествляющий его с Ра в качестве утреннего солнца. – Атума – назван «единственным богом, поистине живым богом». В то же время существование у этих богов их собственных отдельных святилищ и жрецов свидетельствует о том, что слияние не могло быть полным, несмотря на эти красивые слова. Противниками этих направленных против многобожия теорий эпохи Нового царства были, естественно, в первую очередь жрецы этих богов, в особенности те из них, кто был богаче всех и больше всех потерял бы, – жрецы Амона. Не случайно во время единственной известной нам попытки практических действий в этом направлении реформаторы в пору своего кратковременного триумфа яростно преследовали Амона, словно ожидали самого большого сопротивления именно от этого бога. Попытку реформирования религии предпринял сын Аменхотепа III, Аменхотеп IV, известный как Эхнатон, последний имевший реальную власть царь XVIII династии; и это была не более и не менее как замена всех богов прошлого одним богом, «великим живущим солнечным диском», чей официальный титул был: «солнце, управляющее двумя горизонтами; тот, кто радуется горизонту, носящему его имя; блеск, обитающий в солнечном диске»[194]. По сути дела, объектом поклонения был не бог солнца, а само вещественное солнце, которое своими руками-лучами дарит живым существам «вечную жизнь, которая есть в нем». Поэтому этот новый бог не носил имя ни одного из прежних богов солнца, но и не назывался простоего называли Атон, то есть «солнечный диск», – словом, которое не было запятнано применением в старой религии.

Вероятно, эта революция в религии осуществлялась при негласной поддержке всего народа или по меньшей мере его образованной части; но основной движущей силой все же был религиозный пыл монарха. Царь Аменхотеп IV (после реформы он носил имя Эхнатон, что значит «блеск солнечного диска») на некоторое время утвердил– это явно было официальное название новой веры – в качестве государственной религии. Приведенный выше титул солнечного диска свидетельствует о том, что новая вера с самого начала была сформулирована в виде догматов. Тем не менее мы можем судить об этом учении лишь по гимнам[195], в которых прославляется «живущий солнечный диск, кроме которого нет другого». Он создал все – «далекие небеса, человеческий род, животных и птиц; наши глаза становятся сильнее от его лучей, а когда он появляется, все цветы растут и живут; при его восходе вырастают травы на пастбищах, они становятся пьянящими перед его лицом, весь скот вскакивает на ноги, и птицы в болотах хлопают крыльями от радости». Эти мысли и выражения похожи на те, которые можно найти в гимнах богу солнца прежней религии; таким образом, существенным нововведением Эхнатона была лишь идея, что единственный бог, «бог, истинно живущий», должен существовать уже не только на словах, а быть действительно объектом религиозной веры.

Но несмотря на то, что новая религия была создана на основе старого учения, в действительности она была полной противоположностью ему. Ярость, с которой царь-реформатор преследовал старых богов, особенно бога Фив, была такой, что ей можно найти подобие лишь в истории фанатизма. Имя и изображение Амона были стерты отовсюду, и для осуществления этой мести ненавистному для них богу посланцы Эхнатона входили даже в гробницы частных лиц. С богиней Мут, супругой Амона, обошлись ничуть не лучше. Царь больше не желал жить в городе, который был местом обитания его предков, и вместо «нечистых» Фив построил в Среднем Египте новый город, где должно было поселиться правительство. Кроме того, он посчитал необходимым сменить свое имя Аменхотеп, поскольку в него входило имя Амон, относившееся к старой вере; он также приказал внести изменение в орфографию, чтобы устранить из письменности знак, против которого было такое же возражение.

Слово(мать) до этого писалось , теперь же стало писаться , поскольку по более ранним правилам чтения это слово означало также имя богини Мут.

Совершенно очевидно, что реформатор, который взялся за свое дело так поспешно и безрассудно, что попытался одним взмахом руки отменить всю историю целого народа, не мог создать ничего долговечного. Через несколько лет плоды трудов Эхнатона были уничтожены, и в годы реставрации прежних верований здания, построенные в его правление, были снесены до основания. Старая вера была восстановлена без всяких изменений, и речь оберетика больше никогда не заходила. Результат этих событий был тот же, что и у всех неудачных реформ: победившая старая вера стала еще менее гибкой и сопротивлялась любому нововведению сильней, чем когда-либо раньше. После XVIII династии египетская религия стала, если можно так выразиться, более запутанной и безжизненной, чем когда-либо; и нет сомнения, что отчасти причиной этого была победа жрецов Амона над царем, преступление которого было в том, что он не считал их религию верхом совершенства.

Читатель не должен ожидать от меня в этом кратком очерке египетской религии подробного отдельного рассказа о каждом боге и его делах. Во-первых, повествование об этом имело бы мало отношения к жизни Египта, богословские подробности увели бы нас далеко за пределы нашей темы. Более того, точное описание египетского пантеона состояло бы почти только из одного списка ничего не говорящих нам наименований богов и храмов. Большинство египетских богов для нас – безжизненные, лишенные характера образы. У них есть имена, они имеют какое-либо прилагаемое к имени постоянное определение, например, «отец богов», «царь богов», «прекрасный лицом»; на изображениях они отличаются от людей особой одеждой[196] и особой бородой, а друг от друга – головами различных животных, венцами и атрибутами. Но это все, и тот, кто ожидает встречи с живыми существами, похожими на греческих богов, будет очень разочарован этими бессмысленными богами-куклами.

Но мы были бы очень несправедливы к египтянам, если бы думали, что впредставлении их божества были всего лишь тенями, какими они встают перед нами в надписях. Как и греки, египтяне позволяли своему воображению сплетать о богах всевозможные сказания и преобразовывали своих бесформенных великих духов-покровителей в существ, которые действуют и чувствуют подобно решительным людям. Существовала также целая система мифов, связанных с египетскими богами; и если мы сейчас знаем мало рассказов об этих божествах и должны довольствоваться только их именами и изображениями, то лишь потому, что тексты не донесли до нас этих мифов. В религиозных сочинениях постоянно возникают упоминания о мифологических событиях; Исида названа в них «госпожой болот», а Гор «мстителем за своего отца», или же упоминается «некий день, когда слова должны быть предложены в Гелиополе», но очень мало текстов, которые рассказывают нам что-нибудь еще обо всем этом.

Бог Атум из Гелиополя (с головой человека и в двойной, Верхнего и Нижнего Египта, короне)

Бог Монту из Гермонтиса (с головой сокола, солнечным диском и перьями)

Бог Себек из Файюма (с головой крокодила, рогами, солнечным диском и перьями)

Очевидно, что составители этих религиозных текстов ограничивались одними намеками, поскольку соответствующие мифы были настолько известны, что достаточно было лишь сослаться на них. В более поздние времена для такой сдержанности были иные причины: старинные книги, в которых были записаны мифы, считались слишком святыми, чтобы держать их там, где их могли бы увидеть глаза непосвященных, – в часовнях при гробницах или в залах храмов; считалось, что даже боги совершают семь омовений перед тем, как читать слова этих священных книг[197]. В эту более позднюю эпоху представления на храмовых праздниках, изображавшие эти мифы в лицах, тоже считались великой тайной[198], и читатель Геродота запомнит, как добросовестно и старательно тот старается избежать рассказа о том, что узнал относительно мифологических причин странных обычаев, соблюдавшихся на таких празднествах.

Мифологических рассказов, которые дошли до нас, несмотря на превратности судьбы, очень мало по сравнению с тем множеством, которое должно было существовать когда-то, и, к сожалению, уцелевшие отрывки[199] относятся к различным эпохам и к очень разным по характеру сочинениям. Тем не менее, поскольку лучших источников информации нет, здесь дано их краткое изложение, чтобы читатель смог получить некоторое представление о древнеегипетских мифах.

В начале существования мира бог солнца Ра появился на поверхности темного океана бога Нуна и стал править миром. При этом не обошлось без борьбы, но в конце концов победа осталась за Ра, и «дети мятежников» были отданы ему на террасе города Хмуну. После этого он мирно правил, как «царь людей и богов», и, пока Ра был в полной силе, никто не покушался на его власть. Но его молодость не была вечной; и вот из-за старости члены его тела потеряли гибкость, его кости превратились в серебро, его плоть в золото, его волосы в настоящий лазурит. Тогда произошло то, что происходит и с земными царями, когда они стареют: против него стали бунтовать его подданные, в особенности мудрая богиня Исида[200], которая была мудрее всех людей, всех богов и всех духов. Она знала обо всем, что есть на небесах и на земле, так же хорошо, как сам Ра, кроме одной вещи, и этот недостаток знания уменьшал ее силу: она не знала тайного имени Ра. Этот бог «со многими именами» хранил в тайне одно, особенное свое имя, на котором была основана его власть, имя, дававшее магическую силу тому, кому оно было известно. Поскольку Исида никаким способом не могла узнать это тайное имя, она пустила в ход уловку, которая описана в таких стихах:

Старость бога шевельнулась у него во рту
И заставила его плюнуть на землю,
И то, что он выплюнул, упало на поверхность земли.
Тогда Исида перемешала это своей рукой
С землей, которая там была,
Из этого она вылепила благородного червя
И сделала его похожим на копье.
Она не поместила его живого около своего лица[201],
А бросила его, свернувшегося (?), на тропу,
По которой великий бог имел обыкновение ходить
По своему желанию через свои две страны.

Благородный бог шел вперед в своем блеске,
Его сопровождали боги, те, которые служат фараону,
И он шел так, как делал это каждый день.
Тут благородный червь ужалил его…
Святой бог открыл свой рот,
И голос его величества достиг небес.
Его круг богов закричал: «Что это? Что это такое?»
И боги закричали: «Смотри! Смотри!»
Он не мог ответить им,
Его челюсти стучали,
Все члены его тела дрожали,
И яд растекался по его телу,
Как Нил затопляет свою землю (?).

Когда великий бог успокоил свое сердце,
Он крикнул тем, кто следовал за ним:
«Подойдите ко мне, отпрыски моего тела,
Боги, созданные из меня,

Чтобы Хафра мог вам сказать:
«Что-то вредоносное напало на меня,
Мое сердце знает его, мои глаза его не видят,
Моя рука его не делала.
Я не знаю, кто (?) сделал это.
Я никогда не чувствовал боли, даже близкой к этой.
Нет болезни хуже, чем эта.

Я властитель и сын властителя,
Божественное порождение бога.
Я – великий и сын великого,
Мой отец составил мое имя.

Я – тот, у кого много имен и форм,
И моя форма есть в каждом боге…
Мой отец и моя мать сказали мне мое имя,
И оно оставалось скрытым в моем сердце со времени моего рождения,
Чтобы никакой чародей не получил магическую силу, вредную для меня.
Я вышел поглядеть на то, что я создал,
Я шел по двум странам, которые я создал,
И тут меня укололо что-то, чего я не знаю.
Это не огонь,
Это не вода,
Мое сердце полно жара,
Мое тело дрожит,
И все его члены трепещут.

А теперь приведите ко мне божественных детей —
Тех, которые говорят мудро
Языком понимания,
Чья власть (?) достигает небес».
Тогда божественные дети пришли к нему,
И каждый из них был полон печали.
Тогда пришла также со своей мудростью Исида,
Чьи уста полны дыхания жизни,
Чей приказ изгоняет боль
И чье слово дает жизнь тем, кто больше не дышит.
Она сказала: «Что это? Что это такое, божественный отец?
Смотри, червь нанес тебе этот вред.
Один из твоих детей поднял голову против тебя.
Поэтому он погибнет от искусного колдовства,
Когда станут видны лучи, я заставлю его отступить».

Блистательный бог разомкнул свои уста: «Я шел по своей дороге,
Проходил через две страны и через чужие земли,
Потому что мое сердце пожелало взглянуть на то, что я создал.
И тогда меня укусил червь, которого я не видел.
Это не огонь,
Это не вода,
А я холоднее, чем вода,
А я горячее, чем огонь.
Я дрожу, мой взгляд нетверд,
И я не вижу неба.
Влага течет по моему лицу, как в летнюю пору».
Тогда Исида сказала Ра:
«Скажи мне свое имя, божественный отец,
Ведь тот человек, которого называют по имени, живет».
«Я тот, кто сотворил небо и землю и нагромоздил горы,
Кто создал всех живых существ,
Кто создал воду и сотворил великую реку,
Быка его матери,
Кто порождает все.
Я тот, кто сотворил небеса и тайну горизонта,
И я поместил там души богов.
Я тот, от кого, когда он открывает глаза, становится светло,
Когда он закрывает глаза, становится темно.
Воды Нила разливаются, когда он приказывает,
Но боги не знают его имя.
Я тот, кто создает часы и творит дни,
Я тот, кто начинает год и создает разлив,
Я тот, кто создал живой огонь…
Я Хафра утром, и Ра в полдень,
И Атум в вечернюю пору».
Яд не отступил, он проникал дальше,
Здоровье великого бога стало слабеть.

Тогда Исида сказала Ра:
«То, что ты говоришь мне, – это не твое имя.
Скажи мне его, чтобы яд мог выйти.
Ведь тот человек, которого называют по имени, живет».
Однако яд горел как печь,
Он был сильней, чем пламя или огонь.

Ра уже не мог терпеть эту муку, он назвал Исиде свое имя и с помощью ее магической силы опять стал здоров. Но после исцеления старого бога-солнца его сильная прежде власть правителя потеряла былую мощь, и даже люди стали враждовать с ним – разгневались и подняли мятеж. О мерах, которые Ра принял против этой опасности, рассказано в другой очень древней книге.

«Его величество сказал тем, кто был на его стороне: «Позовите ко мне Мое Око (то есть богиню Хатхор), Шу (бог воздуха, супруг Тефнут, богини влаги. – и Тефнут, Геба (Геб – бог земли в гелиопольской космологии. От его союза с богиней неба Нут были рождены Осирис, Исида, Сет и Нефтида. – и Мут, и вместе с ними – божественных отцов и матерей, которые были со мной, когда я еще был в океане, а также позовите ко мне Нуна (то есть бога этого первоначального первородного океана). Пусть он приведет с собой своих придворных, пусть он приведет их тихо (?), чтобы люди не увидели и не скрылись (?); он должен прийти с ними в мой большой дворец, чтобы они смогли дать мне свой прекрасный совет»…

Тогда этих богов привели туда, и они пали ниц с обеих сторон от его величества и коснулись земли своими лицами, чтобы он смог сообщить им свое желание перед отцом самых древних богов, который создал человека и сотворил мудрость.

Затем они заговорили перед его величеством: «Говори нам, чтобы мы могли услышать». Тогда Ра сказал Нуну: «О древнейший из богов, который породил меня, и вы, предки богов! Смотрите: люди, рожденные из моего собственного глаза, замышляют [зло] против меня. Скажите мне, что вы бы сделали против них, потому что я не стану убивать их, пока не услышу, что вы скажете об этом деле».

Тогда заговорил его величество Нун: «О мой сын Ра, бог, более великий, чем тот, кто создал его, и чем те, кто сотворил его! Оставайся сидеть на своем троне, ибо страх перед тобой будет велик, [даже] если ты [всего лишь] обратишь свой взгляд на тех, кто устроил заговор против тебя». Тогда его величество Ра ответил: «Смотри, они бежали в горы, ибо их сердца полны страха из-за того, что я им сказал». Тогда они сказали перед его величеством: «Метни вперед свое Око, чтобы оно смогло убить злых заговорщиков… Позволь богине Хатор спуститься вниз, и, когда эта богиня прибудет туда, она уничтожит людей в горах». Тогда этот бог, его величество, сказал: «Иди с миром, Хатор». Затем эта богиня сказала: «Клянусь твоей жизнью! Для меня будет хорошо, если я покорю человечество». Но его величество Ра сказал: «Я покорю их [и] убью их».

Эта последняя речь бога занимала особенно важное место в египетском богословии, потому что, как сообщает нам священная книга, оттого, что Ра говорил с богиней о покорении людей, она с того времени стала носить дополнительное имяБогиня Сехмет хорошо знакома нам: это та богиня с головой львицы, богиня войны и палящего зноя, которую так часто изображали разгневанной и облитой кровью.

Итак, в ту ночь Хатор (Хатхор) спустилась на землю и начала ужасное истребление этих грешных людей – даже те, кто бежал вверх по течению реки в горы, оказались в числе убитых. В своей ярости она была так ужасна, что по всему городу Хенсу (Гераклеополю) текла кровь. Тогда Ра решил остановить истребление и любой ценой спасти хотя бы часть человечества. Однако средство, которое он употребил, чтобы остановить свою ужасную посланницу и прекратить непрерывную резню, было довольно странным. «Теперь позовите ко мне быстрых гонцов, – сказал он, – чтобы я мог послать их вперед, [как] тень впереди тела». К нему немедленно привели этих гонцов, и его величество бог сказал: «Поспешите на остров Элефантину и принесите мне много плодов Они принесли ему эти плоды, и он отдал их богу Сектету из Гелиополя, чтобы тот смолол их. Когда рабы растерли ячмень, чтобы приготовить пиво, они положили в чан, где готовили смесь, эти плодывместе с кровью людей, и так приготовили 7000 кувшинов пива.

Богиня Сехмет. Перед ней стоит Рамсес II, который подносит ей в дар цветы

Когда после этого его величество Ра, царь Верхнего и Нижнего Египта, на рассвете пришел вместе с теми богами посмотреть, что за пиво получилось, эта богиня уже убила людей, направлявшихся вверх по течению реки. Тогда его величество Ра сказал: «Как это хорошо. Я защищу людей от нее». Затем Ра сказал: «Принесите это пиво сюда – на то место, где она убивает людей». Так и было сделано; в сумерках пиво вылили из кувшинов, и оно затопило поля. Результат этого был странный: «Когда эта богиня пришла туда утром, она увидела, что эти поля были затоплены, и ее лицо красиво [отражалось] в них. Тогда она выпила оттуда и стала довольна; она ходила вокруг пьяная и уже не узнавала людей»[202].

Изображение небесной коровы, которую несет бог Шу и поддерживают другие духи. По ее телу, которое украшено звездами, два раза проделывает свой путь небесная ладья. На этом рисунке-иллюстрации точно показано, как он дополняет ту священную книгу, о которой шла речь выше. Кроме того, по краям рисунка сделаны пояснительные надписи, причем даже с указанием того, надо их повернуть направо или налево (м шат)

Так Ра спас остаток человечества от кровожадной ужасной Хатор, но ему самому эта победа не доставила удовольствия: «его сердце устало быть вместе с ними», и он удалился отдыхать на спину небесной коровы, назначив бога мудрости Тота своим наместником на земле. Однако перед тем, как покинуть этот мир, Ра позвал к себе бога земли Геба и взял с того обязательство быть крайне осторожным со змеями и червями, поскольку не мог забыть, как много вреда причинил ему червь.

Но популярнее даже этих рассказов о боге солнца был миф об Осирисе и его брате-злодее Сете[203]. Бог земли Геб и богиня неба Нут имели четырех детей, богов Осириса и Сета и богинь Исиду и Нефтиду.

Осирис был мужем Исиды, а Сет – Нефтиды; и Осирису было поручено управлять землей. Его правление было благословенным, потому что он научил жителей Египта возделывать землю и дал им законы. Но злобный Сет ждал случая, чтобы погубить Осириса, и придумал хитрый план: «Он тайно определил размеры тела Осириса, по этой мерке изготовил прекрасный, богато украшенный сундук и принес его на праздник. Когда все радовались виду этого сундука, Сет шутя пообещал, что подарит этот сундук тому, кому он будет впору, если тот ляжет в сундук. Все пытались это сделать, но сундук никому не подходил, пока Осирис не вошел в него и не лег. Тогда заговорщики поспешили накрыть сундук крышкой, прибили ее снаружи гвоздями, залили сундук расплавленным свинцом, принесли его к реке и отправили в море через Танитское устье». Так Осирис умер; но его супруга Исида послушалась совета бога мудрости и бежала в болота дельты. Семь скорпионов сопровождали ее во время бегства. Однажды вечером она, усталая, пришла в дом женщин, но хозяйка испугалась спутников богини и закрыла свою дверь перед бездомной странницей. Тогда скорпион Тефен заполз под дверь и укусил сына хозяйки, который умер. Но когда Исида услышала, как горюет мать, ее гнев прошел, она положила руку на ребенка и воскресила его. Позднее, уже в болотах, Исида сама родила сына Гора, которого богиня Севера Бутоуспешно укрывала от мести Сета. Однако Буто не могла охранить его от всех несчастий, и однажды Исида, придя в убежище сына, увидела, что он лежит на земле без признаков жизни: его укусил скорпион. Тогда Исида попросила о помощи бога солнца Ра, он остановил солнечную ладью и послал вниз бога мудрости Тота, который воскресил ребенка[204].

Пока Гор рос, таким образом, в болотах, Исида странствовала по миру, разыскивая сундук с телом Осириса. Ее спровождал Анубис, бог с головой шакала (по одной из версий Анубис – плод тайной любви Осириса и Нефтиды). Наконец она нашла то, что искала. Морские волны вынесли сундук на финикийское побережье возле города Библа, и дерево, между ветвей которого сундук застрял, выросло так быстро, что полностью скрыло его. Но царь той страны восхитился этим огромным деревом, приказал его срубить и поставил его, вместе со скрытым внутри гробом, под свой дом в качестве столба. Там его нашла Исида, которая поступила к этому царю на службу кормилицей; она открыла, что на самом деле она богиня, и вынула гроб из столба. На корабле она привезла гроб в Египет и там в одиночестве оплакала тело своего мужа. Затем она спрятала гроб и отправилась в священный город Буто, чтобы заботиться о своем сыне. Но Сет, охотясь при свете луны, нашел спрятанный гроб и обрушил свой гнев на мертвое тело своего соперника: он разорвал это тело на куски и разбросал их по всему Египту. Тогда Исида проплыла по болотам в лодке, отыскивая различные части тела своего мужа.

Каждую из них она хоронила там, где нашла, и люди почитали каждое из этих мест как могилу своего благодетеля Осириса – например, город Бусирис в дельте, где был погребен позвоночник этого бога, и Абидос, где в маленьком ларце покоилась его голова (по другой версии, Исида собрала части тела мужа, а Анубис забальзамировал тело Осириса. – Когда Гор достиг возраста молодого мужчины, он покинул свое убежище в городе Буто, чтобы отомстить за смерть своего отца. Ему пришлось выдержать ужасную битву с Сетом, в которой у Гора был вырван один глаз, а Сет был искалечен еще сильнее (Гор отсек Сету гениталии. – Наконец Тот разнял противников и исцелил их раны[205]. Однако Сет был побежден и признал Гора новым монархом. После этого Гор короновался священным венцом Атеф и вступил на престол своего предка бога Геба. Так Гор стал царем людей, а его отец с этих пор стал править умершими в загробном царстве в качестве «царя вечности». Осирис умер подлинной смертью, и остальные члены этой божественной семьи тоже умерли с тех пор. Только их души до сих пор живут в небе в виде звезд; душа Исиды – Сириус, душа Гора – Орион[206]. Душа же Осириса обитает в птице Бену – у греков феникс, – которую на иллюстрации мы видим сидящей на ветвях священного дерева над гробом Осириса.

В других легендах также говорится о битве между Гором и Сетом, и эти легенды первоначально могли не иметь ничего общего с той, которая изложена выше. В одной мы читаем, что Сет и Гор были два брата, которые в прошлом делили между собой Египет. В другой говорится, что Гор принял вид огромного солнечного диска с яркими крыльями и после долгой борьбы с Сетом и его сторонниками одержал победу возле города Идфу (Эдфу). Поэтому в храмах над всеми дверями помещали изображение крылатого солнечного диска – образ Гора, чтобы оно изгоняло всех нечистых духов из священного здания. Это украшение, которое так часто вырезали над входами в храмы, можно увидеть в начале этой главы.

Царь Сети I подносит вино Осирису, «главному богу запада (т. е. царства мертвых), великому богу, господину Абидоса, Уеннофре, господину вечности, правителю вечности». Позади Осириса стоят «великая Исида, божественная мать» и «Гор, сын Исиды и Осириса»

Это почти все, что нам известно из египетской мифологии. Боги, упомянутые в этих легендах, – Осирис, Исида, Гор, Сет – стали для нас почти такими же реальными, как обитатели греческого Олимпа. Но бесчисленные египетские боги, известные нам только по богословским сочинениям или изображениям в храмах, остаются для нас, как я уже сказал, совершенно бесплотными тенями. Если бы, например, мы собрали вместе все, что сказано в текстах о Птахе и Амоне, великих богах Фив и Мемфиса, то обнаружили бы, что в этих текстах нет ничего, имеющего отношение к каким-либо легендам (которые должны иметь боги такого ранга). И последнее: было бы глубочайшим заблуждением утверждать, что египетские божества были просто абстрактными призраками, какими они кажутся нам. Мы просто слишком мало знаем о них. Много веков великий бог солнца Ра казался точно таким же безликим, как все остальные божества, пока, благодаря счастливому случаю, не были обнаружены два длинных отрывка из мифа о нем, и он стал тем одушевленным образом, который мы знаем теперь.

По W., iii. 349 – рисунок из гробницы Хау. Дерево, вероятно, именно то дерево Абатон, которое растет у могилы Осириса, о котором Плутарх говорит в De Iside, 20. Над птицей надпись: «душа Осириса»

Почитатели этих богов всегда были им верны, и каждый человек старался угодить если не всем богам, то по меньшей мере богу своих родных мест. Он приносил первые плоды своего урожая служителям этого бога[207], избегал того, что ненавидел этот бог, и заботился о любимом животном своего божества. А чтобы «бог не разгневался на него, он торжественно отмечал праздник своего бога и повторял свои праздники много раз, он превращал самую дальнюю комнату своего дома в небольшую часовню и помещал в ней маленькое изображение этого бога; он клал свои дары на каменный стол для жертвоприношений и каждый день читал перед образом бога свои молитвы. Во дворе своего амбара или возле пресса для выжимания винограда[208] египтянин строил маленькое святилище в честь богини Рененутет («владычица плодородия», хранительница урожая») и ставил в нем стол для приношений с вином и цветами. Это было не просто показное благочестие, по крайней мере у людей серьезных, поскольку один из их мудрецов учил: «В святилище бога шум отвратителен для него. Молись о себе с любовью в сердце, а слова оставляй в нем скрытыми; проси, чтобы бог смог исполнить твою нужду и принял твой дар». Но эти и другие личные благочестивые дела отступали далеко на задний план перед благочестивыми пожертвованиями государства.

Государство делало – или, если говорить в египетском стиле, царь делал для богов, особенно в эпоху Нового царства, так много, что можно считать, что государство по-настоящему поддерживало религию страны. Только государство и жреческое сословие отвечали за ее процветание, а народ при таком положении дел был «пятым колесом в телеге». Царь строит храм, царь дарит сокровища, существуют длинные списки пожертвований, о которых сказано, что это царские дары; и почти ничего достойного упоминания не поступает от частных лиц. Точно так же именно изображения царя были в любом храме, и именно за царя в храме возносились молитвы. Нет ни одного упоминания о благочестивых прихожанах. Очевидно, богослужения в храмах были чисто официальными, и в таком случае вполне можно понять, почему они так и не достигли более высокого уровня.

Повседневные богослужебные обряды исполнял дежурный жрец[209], и по нескольким источникам того времени известно, что они были в основном одинаковыми для разных богов. Кому бы ни воздавали божеские почести – Амону или Исиде, Птаху или умершему человеку, мы всегда видим, что статую божества украшали новыми румянами и новыми одеждами, а в священной часовне, где она хранилась, наводили чистоту и наполняли часовню запахом благовоний. Считалось, что бог такой же, как люди, и в его доме надо убираться, а его слуги должны помогать ему нарядиться.

Несомненно, подробности этих церемоний были разными в разных святилищах: например, в Фивах жрец должен был исполнять около шестидесяти обрядов, а в Абидосе считали, что достаточно тридцати шести. Однако формы и объекты культа, несмотря на различия в его деталях, были одинаковыми. Кроме того, жрец должен был, как правило, при каждом обряде читать предписанную для этого случая формулу.

В Абидосе[210] жрец вначале приносил в жертву благовония в гипостильном зале и при этом говорил: «Я прихожу к тебе, о великий, очистив себя. Когда я проходил мимо богини Тефнут, она очистила меня… Я пророк и сын пророка этого храма. Я прихожу делать то, что должно быть сделано, но не прихожу делать то, что не должно быть сделано»…

Затем он подходил к алтарю бога и снимал глиняную печать, произнося такие слова: «Глина сломана и печать ослаблена, чтобы эта дверь могла открыться; и все злое во мне я бросаю (таким образом) на землю». После того как дверь была открыта, жрец вначале кадил благовониями перед священной змеей-уреем, хранительницей бога, приветствуя ее и называя все ее имена, а затем входил в святая святых со словами: «Позволь украсить место, где ты обитаешь, и улучшить твой наряд. Князья богини неба пришли к тебе, они спускаются с неба и от горизонта, чтобы услышать похвалу перед тобой…»

После этого жрец приближался к «великому месту обитания», то есть к той части алтаря, где стояла статуя бога, и говорил: «Мир богу, мир богу, живой душе, которая покоряет своих врагов. Твоя душа со мной, твой образ возле меня. Царь принес тебе твою статую, которая живет после подношения царских даров. Я чист». Затем начинался туалет бога: «жрец клал на него свои руки». Жрец снимал с бога старые румяна и прежнюю одежду, разумеется, сопровождая все действия необходимыми формулами. Затем он одевал бога в одежду, которая называлась Немс, и говорил при этом: «Приди, белая одежда! Приди, белая одежда! Приди, белый глаз Гора из города Нехебт. Боги одеваются с тобой в твоем имении украшают себя с тобой в твоем имениЗатем жрец надевал на богарумянил бога и вручал ему его регалии – скипетр, жезл правителя и плеть, браслеты для рук и для ног и два пера, которые бог носил на голове потому, что «он восторжествовал над своими врагами и более великолепен, чем боги или духи». Затем богу были необходимы еще ожерелье и амулет, две красные, две зеленые и две белые ленты; подав их, жрец мог покинуть часовню. Закрывая дверь, он четыре раза произносил слова: «Приди, Тот, освободивший глаз Гора от врагов; не позволь никакому злому мужчине и никакой злой женщине войти в этот храм. Птах закрывает дверь, и Тот запирает ее; она закрыта и заперта на засов».

Таковы были церемонии одевания бога; столь же точными были предписания относительно ритуального очищения комнаты и окуривания ее благовониями и относительно поведения жреца, когда тот открывал алтарь и «видел бога». Например, согласно фиванскому обряду, как только жрец видел образ бога, он должен был «поцеловать землю, пасть на свое лицо, полностью пасть на свое лицо, поцеловать землю, обратив свое лицо вниз, поднести благовония», а затем приветствовать бога коротким псалмом.

Часовня с изображением Птаха из Мемфиса в том виде, как ему поклонялись в Карнаке при Рамсесе II. Часовня и балдахин над ней украшены уреями (согласно L. D., iii. 147 b)

Образ бога, про который было сказано выше, должен был во всех случаях иметь очень малый размер. В святая святых был алтарь, так называемый, внутри которого стояла маленькая, богато украшенная ладья (см. иллюстрацию рядом), в которой находилась статуя бога. Таким образом, эта статуя могла иметь высоту лишь около двух футов (60 см); вероятно, она была похожа на те бронзовые статуэтки, которых мы имеем так много. Это все, что нам известно, поскольку этот священный образ бога так строго скрывали от взгляда людей непосвященных, что, насколько нам известно, он ни разу не был изображен на рельефах в храмах[211]. Даже если рисовали святая святых, то показывали на рисунке только божью ладью, украшенную спереди и сзади головами животных, священных для соответствующего бога, и управляемую командой из маленьких бронзовых фигурок богов и царей; в центре на палубе стояла маленькая деревянная надстройка, имевшая форму храма и для дополнительной защиты укрытая навесом из какой-то жесткой ткани[212]. Эту ладью носили по кругу в торжественной процессии во время больших праздников, и для внешнего мира она сама была образом бога. В этом, по сути дела, нет ничего особенного: у других народов в их культах алтарь или парадная колесница бога, которые только и видел народ, в конце концов заменяли для людей само изображение бога. Для Египта характерно, что эту роль играла ладья. Египтяне всегда представляли себе путешествие только как плавание на лодке по Нилу, и поэтому с их точки зрения богу, чтобы переезжать из одного места в другое, тоже была нужна нильская ладья.

Жрец должен был не только одевать и обслуживать, но и кормить своего бога: каждый день на стол для жертвоприношений необходимо было ставить еду и питье, а в дни праздников полагалось класть еще и подарки. В других странах эти дары в большинстве случаев приносили набожные люди, первоначально так, вероятно, было и в Египте. Но, как уже было сказано, государство, особенно в эпоху Нового царства, заменило в этом случае свой народ, и если частные лица и приносили дары, то совершенно незначительные по сравнению с огромными пожертвованиями царей.

У нас есть много данных о размере и составе таких даров. На внешней стене большого храма в Мединет-Абу до сих пор сохранились отрывки из списка пожертвований, поднесенных Рамсесом II и Рамсесом III этому святилищу, которое они воздвигли.

Священный корабль Амона-Ра во времена Тутмоса II в Карнаке. Когда этот храм позже был перестроен, Сети I велел изобразить на нем свое имя (согласно L. D., iii. 14)

Эти дары могли быть богаче, чем те, которые получали храмы более ранних времен, хотя, конечно, не могли сравниться с пожертвованиями, которые получали Карнак и Луксор. Если мы не будем принимать в расчет наименее важные предметы – мед, цветы, благовония и т. д. – и будем учитывать только различные виды мяса, напитки и караваи хлеба, отмеченные в таблице пожертвований, то обнаружим, что этот храм каждый день получал примерно 3220 караваев хлеба, 24 пирога, 144 кувшина пива, 32 гуся и несколько кувшинов вина. Кроме этого дохода, который шел главным образом на содержание жрецов и прислужников храма, в особые дни ему полагались особые дары. Дополнительные жертвоприношения делались по случаю восьми праздников, которые повторялись каждый месяц. Второго, четвертого, десятого, пятнадцатого, двадцать девятого и тридцатого числа каждого месяца в храм приносили 83 каравая хлеба, 15 кувшинов пива, 6 птиц и 1 кувшин вина; а в день новолуния и в шестой день месяца делались пожертвования в размере 356 караваев хлеба, 14 пирогов, 34 кувшинов пива, 1 быка, 16 птиц, 23 кувшинов вина. По большим праздникам, которыми церковный год Древнего Египта был весьма богат, дары были еще больше. Например, в течение последних десяти дней месяца хоях торжественно отмечался праздник в честь мемфисского бога Птаха-Сокара-Осириса, и храм в Мединет-Абу участвовал в нем. Если мы снова оставим без внимания неглавные дары, то этот список жертвоприношений покажет нам, что царь преподносил храму для этих праздничных дней:

А ведь Птах-Сокар-Осирис был в Мединет-Абу только второстепенным богом. Дары по случаю больших праздников в честь Амона были, несомненно, гораздо большими.

У читателя невольно должен возникнуть вопрос: что происходило с этими излишками пищи после того, как она исполнила свое назначение, полежав на алтаре перед богом? Мы можем предположить, что ее относили в «дом продовольствия» и постепенно расходовали на прокорм служителей и жрецов храма. В таком случае разное количество жертвоприношений указывает лишь на большее или меньшее значение праздника. Однако, посмотрев внимательно на такие списки, как приведенный выше, мы начинаем понимать, что дело обстоит не так просто; если в разные дни праздника количество хлебов меняется от 50 до 3694, кувшинов пива от 15 до 905 и птиц от 4 до 206, то такие большие различия нельзя объяснить одной лишь разницей в святости отдельных дней. Конечно, 26 хояха, праздник Сокара, был главным днем всего празднества, но он не мог быть в двадцать раз святее, чем 30 хояха, день воздвижения столба Дед. Гораздо вероятнее, что причина для выбора именно этих цифр была ближе к практике жизни: возможно, еда должна была насыщать разное число людей, и эти люди были не изображениями бога, а жрецами и мирянами, участвовавшими в празднестве. Численность второй группы, вероятно, бывала очень разной в разные дни празднества, и в зависимости от того, был праздник закрытым или открытым, толпа тех, кто ел и пил жертвенные дары на пиру, была, соответственно, больше или меньше. Это объяснило бы и разницу качества пищи: в одном случае собирались люди из верхов общества, которым были нужны жареное мясо и пироги, в другом преобладали люди из низов, которым было достаточно подать караваи хлеба.

Большие празднества, о которых я рассказывал, были, насколько нам известно, очень похожи. Главным было изображение какого-нибудь важного события из жизни того бога, чей день отмечали. Например, в эпоху Среднего царства на празднике Осириса в Абидосе исполнялось представление, изображавшее прежние сражения этого бога: «враги Осириса оказывались разбиты», а затем торжественная процессия несла этого бога к его могиле на абидосском кладбище Пекер и хоронила там. За этим следовало представление, изображавшее «тот день великой битвы», когда «все его враги были побеждены» в месте под названием Недит[213]. Праздник в честь бога мертвых Эпуата (Анубиса? – в Сиуте должен был иметь много сходства с предыдущим: Эпуата тоже «процессия провожала к его могиле», которая находилась в тамошнем некрополе[214]. Сведения такого рода встречаются часто, особенно в более поздних текстах; но мы, не зная мифов, служивших основой для этих праздников, редко можем понять смысл происходившего на них. Мы знаем, что в такой-то день такой-то боглюдям (то есть его проносят вокруг в процессии) и останавливается в храме другого бога, своего друга; но мы ничего не знаем о легенде, объясняющей причину этого посещения.

Я уже дал описание публичных торжеств по случаю подобного большого праздника. Здесь я добавлю к этому описание еще одного праздника, которое я обнаружил в одной фиванской гробнице[215]. Это праздник «воздвижения столба Дед», завершавший уже упомянутое празднество в честь Птаха-Сокара-Осириса в месяце хоях. Изображенный праздник имел особенно большое значение потому, что отмечался утром в юбилейный день царя. Торжества начались с того, что царь принес жертву «господину вечности» Осирису – мумии в головном уборе, изображающем столб Дед .

Затем фараон со своей свитой направлялся туда, где лежал на земле «благородный столб», поднять который и было целью праздника. Столб обвязывали канатами, и монарх с помощью царских родственников и одного жреца тянул за них и поднимал столб. Царица, «наполняющая дворец любовью», смотрела на этот священный обряд, а ее шестнадцать дочерей сопровождали его музыкой, играя на трещотках и звенящих систрах – музыкальных инструментах, на которых обычно играли женщины на торжествах по религиозным поводам. Шесть певиц соединяли свои голоса в песне, прославляя бога, а четыре жреца вносили обычные столы для жертвоприношений и устанавливали их перед столбом, который теперь стоял.

До этого момента праздник нам понятен: он изображает тот радостный момент, когда Осирис просыпается для новой жизни, когда его позвоночник, символом которого в позднем египетском богословии стал Дед, снова поднимается вертикально. Но последующие церемонии этого праздника напоминают о мифологических событиях, которые нам неизвестны. Четыре жреца, подняв сжатые в кулак руки, бросаются на четырех других, которые для вида отступают перед ними, другие два ударяют друг друга, а еще один, стоящий рядом, говорит о них: «Я схватываю Гора, сияющего в истине»[216]. Затем следует большая сцена бичевания, во время которого пятнадцать человек безжалостно бьют один другого палками и кулаками. Они разделены на несколько групп, две из которых, согласно надписи, изображают жителей города Пе и города Деп. Это явно представление, изображающее великую мифологическую битву, в которую были вовлечены жители Пе и Депа, то есть древнего города Буто на севере дельты. Церемонии, которыми завершался священный обряд, тоже вызывают у нас много вопросов: пастухи пригоняют четыре стада быков и ослов, и в сопровождающем рисунок тексте сказано, что «они четыре раза обходят вокруг стен в тот день, когда воздвигается благородный столб Дед».

Мы не можем представить себе египетского бога без его дома , в котором он живет, в котором отмечаются праздники в его честь и который он покидает только в дни процессий. Место, на котором построен этот дом, как правило, – то есть место, на котором с тех пор, как человечество помнит себя, всегда стояло святилище этого бога. Даже те египетские храмы, которые выглядят самыми новыми, обычно имеют длинную историю. Первоначально здание могло быть очень мало, но по мере того, как рос престиж бога, строились более крупные здания, которые за проходившие потом века тоже расширялись и перестраивались так, что первоначальный план здания уже нельзя было различить. Такой была история почти всех египетских храмов, и этим объясняется скудность наших знаний о храмах времен Древнего и Нового царства: они все были превращены в просторные здания эпохи Нового царства.

Древнейший облик египетского храма известен нам по надписям времен Древнего царства; – храм бога Сета[218]; – храм другого бога, имя которого не названо[219]. Оба, похоже, представляют собой деревянные решетчатые хижины. Над дверью мы видим варварское украшение – изогнутые куски дерева; один храм, как в более поздние времена, украшен флагштоками. Вход, очевидно, загорожен частоколом. Здания, подобные этим, широко распространены у народов, находящихся на низком уровне цивилизации. Их планировка могла быть унаследована с доисторических времен.

Развалины некоторых храмов эпохи Древнего царства существуют до сих пор: это храмы пирамид и великолепное, хотя и загадочное здание недалеко от Большого Сфинкса. Они величественны, как и более поздняя архитектура. Их уцелевшие части, очевидно, всего лишь фундаменты; они представляют собой огромные квадратные здания, построенные частично из дорогих материалов, но без всяких украшений и скульптур; к сожалению, не вполне ясно, как делилось на части их внутреннее пространство. С другой стороны, те немногие остатки храмов Среднего царства, которые дошли до нас, по планировке в основном соответствуют планам храмов Нового царства, и если можно доверять одной очень поздней надписи[220], то расположение различных залов, с которым мы сталкиваемся после эпохи Нового царства, было обычным уже во времена VI династии. Здесь мы не имеем возможности обсуждать часто возникавшие из-за случайных обстоятельств различия в планировке между отдельными святилищами; будет достаточно дать описание типичного египетского храма.

К святилищу подходили по мощенной камнем дороге, с обеих сторон которой стояли сфинксы. Перед храмом стояли так называемыеодин или несколько. Эти огромные ворота имели по бокам две башни, которые вначале могли быть предназначены для защиты входа. Но в эпоху Нового царства они стояли за стеной, окружавшей святилище, и потому были чисто декоративными. Их ярко окрашенные стены, высокие флагштоки и обелиски должны были внушать посетителю почтение к святости того места, куда он собирался войти.

Храм Амона-Ра в Карнаке, построенный Рамсесом III (пример храма обычного типа). – пилон.– двор. – гипостильный зал.– часовня Амона.– часовня Мут.– часовня Хонсу. Вторая и третья часовни имели боковые комнаты, в одной из которых есть лестница, ведущая на крышу

Сразу за пилоном располагался большой двор, окруженный рядом массивных колонн. В дальней стене двора был вход в так называемый гипостильный зал, где хранилась священная ладья с изображением бога. Две соседние комнаты, как правило, принадлежали супруге бога и его сыну. Эти три часовни были самыми святыми частями храма: возле двери одной из них было написано: «Тот, кто входит, должен очистить себя четыре раза»[221]. Часто эта святая святых имела, как в Карнаке и Луксоре, второй вход сзади, а за этим входом размещались всевозможные комнаты, служившие кладовыми для принадлежавшего храму продовольствия и т. д.

Этот рассказ можно считать обобщенным описанием планировки всех крупных храмов. В маленьких храмах приходилось устраивать меньше комнат: например, очаровательный маленький храм, построенный Тутмосом III в Мединет-Абу, состоял всего из одного зала, крышу которого поддерживали столбы и колонны; в центре находилось святилище Амона; в дальнем конце были расположены три комнаты, посвященные Амону, Мут и Хонсу. Такое малое количество помещений могло быть достаточным для храма в пригороде столицы.

Храм в Луксоре. Реконструкцию выполнил Нот, главный комиссар по общественным зданиям. Наличие меньшего по размеру здания сбоку от храма – лишь предположение. На противоположном берегу расположен «западный конец города», где находятся гробницы и заупокойные храмы

То, что планы этих храмов сейчас кажутся нам крайне сложными и запутанными, объясняется тем, что храмы не строились по единой схеме. Планы таких святилищ, как храм в Луксоре и особенно храм в Карнаке, были результатом работы многих рук. Каждый царь, когда честолюбие разжигало в нем жажду что-нибудь построить, задумывал какое-нибудь новое дополнение к храму фиванского Амона и желал, чтобы его замысел был, если это возможно, лучше всех предыдущих проектов; но лишь немногим было дано завершить задуманный ими труд. Тутмос I воздвиг в Карнаке свой пилон и думал, что этим завершил создание фасада и навсегда определил его вид. Он также начал возводить, но не достроил те великолепные здания, которые должны были примыкать к этому фасаду и соединять этот большой храм с храмом Мут. Аменхотеп III нарушил эту планировку, добавив впереди еще один пилон, а цари XIX династии зашли так далеко, что построили свой гигантский гипостильный зал перед этим пилоном, и фасад, созданный при XVIII династии, оказался в самом центре храма, а входом стал новый (четвертый) пилон, самый большой. Но храм, каким бы невероятным это ни казалось, не был достроен и теперь.

План храма в Луксоре (по Перро – Шипье)

Рамсес III, строя свой маленький храм в честь фиванских богов, выбрал для него такое место, что часть его оказалась перед фасадом большого храма. Если мы учтем, что тогда же подобными постройками были дополнены задняя стена и внутренняя часть храма, то получим некоторое представление о том, какую путаницу представляло собой все это в целом.

Декор храма соответствовал его святому предназначению, то есть был почти полностью религиозным по теме. Стены и столбы, как правило, были расписаны сверху донизу изображениями богов, и яркие краски живописи оживляли своим блеском широкие поверхности здания. Эти рисунки были почти чисто декоративными, а их однообразие почти невероятно. Мы видим царя, стоящего очень прямо и одетого в старинную одежду, и рядом с ним – великих богов храма. Главный бог держит возле его носа знак жизни ; богиня благословляет царя, положив ему руку на плечо; младший бог наблюдает за этим, а Тот, писец богов, записывает «миллионы лет», которые эти божества дарят фараону. Часто встречаются и другие сцены: два бога обнимают монарха или богиня кормит его грудью.

Бог Сет учит царя Тутмоса III стрелять из лука (Карнак. L. D., iii. 36 b)

Гор и Сет, боги войны, учат царя стрелять из лука, или же монарх стоит в позе просителя перед несколькими одинаковыми богами, которые сидят на тронах в два ряда – один над другим – и все совершенно одинаковы; или же эти божественные куклы сами двумя длинными рядами подходят к фараону, чтобы поблагодарить его за этот «прекрасный памятник». Что эти рельефы были чисто декоративными и служили лишь одной цели – оживить своими яркими красками обширные голые поверхности стен и столбов, мы видим по тому, что они повторяются на соответствующих участках здания, причем там они все повернуты в противоположную сторону ради симметрии.

Царь Рамсес II принимает от Амона-Ра, «властителя Карнака», сидящего в часовне, символ бесчисленных праздников, которые он еще должен увидеть в своей жизни. Бог говорит: «Мой любимый сын моего тела, повелитель двух стран,избранник Ра, я даю тебе две страны в мире, я даю тебе миллионы праздников в жизни, долговечность и чистоту». Мут, супруга Амона, «госпожа небес и царица богов», говорит: «Я надеваю на твою голову венец Ра и даю тебе многие годы праздников, когда все варвары будут лежать у тебя под ногами». Бог луны Хонсу, сын этих двух божеств, говорит: «Я даю тебе твою силу»

То же самое можно сказать о бесчисленных надписях в храмах: их содержание играет совершенно второстепенную роль по сравнению с их главной задачей – быть украшением. Бог снова и снова уверяет царя: «Я даю тебе долгие годы вечности и радостное правление двумя странами. До тех пор пока я существую, и ты будешь существовать на земле, сияя как царь Верхнего и Нижнего Египта на троне живых. Пока существует небо, будет существовать твое имя, и его слава будет вечно возрастать в награду за этот прекрасный, великий, чистый, мощный, великолепный памятник, который ты создал для меня. Ты исполнил это, ты – вечно живущий».

В других местах бог говорит: «Я дарую тебе жизнь, долговечность, чистоту» или «Я дарую тебе вечную жизнь Ра и его годы монарха двух стран. Черная и красная земля лежат у подножия твоего трона, как они лежали у подножия трона Ра». Или еще: «Мой сын, которого я люблю, мое сердце радуется, когда я вижу твою красоту, ты еще раз обновил для меня мой божественный дом, как небесный горизонт. По этой причине я даю тебе вечную жизнь Ра и годы Атума».

Прочитав эти и интересные уверения, с необходимыми изменениями, около двенадцати раз в одном и том же храме, мы, возможно, почувствуем себя бодрее, обнаружив надпись, в которой бог говорит царю так: «Привет тебе, благой бог. Я даю тебе победу над каждым народом и вселяю страх перед тобой в сердца народов девяти луков. Их великие люди, какчеловек, приходят к тебе с грузом на спинах. Я вселяю страх перед тобой в две страны, и народы девяти луков будут кланяться, когда ты позовешь». Но если мы думаем, что нашли новую мысль, то будем разочарованы, когда прочитаем на соседней стене: «Сын моего тела, которого я люблю, о могучий повелитель всех стран! Люди нубийских троглодитов лежат убитые под твоими ногами. Я позволяю правителям южных стран приходить к тебе и приносить на спинах дань, своих детей и все прекрасные дары юга. Их жизни в твоей руке, они живут или умирают по твоему желанию». Или еще: «Добро пожаловать! Ты захватил то, что желал, и убил тех, кто пересек твою границу. Мой меч со мной, он обрушивается на народы; ты отрубил головы азиатам. Я позволяю твоей власти быть великой и подчиняю тебе каждую страну, чтобы они могли видеть, как сильно твое величество, как подчиняю моему сыну, когда он разгневан».

Любому человеку должно броситься в глаза, что все эти изображения и надписи составлены больше в честь царей, чем в честь богов. Та преувеличенная лояльность, которая приводила к этому злоупотреблению надписями, также странным образом проявляется в названиях различных храмов, имена которым даны в том же духе. Древние названия крупных храмов, например Опет у фиванского храма Амона, Эшер у храма Мут и т. д. позже были заменены на другие, которые связывают храм с именем правящего царя. Самый древний пример этого относится к эпохе Среднего царства: храм Себека в Шедте, главном городе Файюма, назывался при Аменемхете III так: «пусть Аменемхет живет вечно в доме Себека в Шедте». Во времена Нового царства соответствующая формула была несколько иной: «храм миллиона лет Аменемхета в доме Себека»[222].

Смысл в обоих случаях один и тот же: храм – здание, неразрывно связанное с памятью того монарха, который оказал ему больше всего услуг[223].

Точно так же, например, при Рамсесе III храм Амона назывался «храм Рамсеса III в доме Амона», храм Ра – «храм Рамсеса III в доме Ра», храм Птаха – «храм Рамсеса III в доме Птаха» и т. д. Конечно, эти имена были уместны лишь в том случае, когда какой-либо царь действительно построил или щедро одарял данный храм; однако они давались всем храмам в честь всех монархов без различия. И когда мы узнаем, что в царствование Сети II храм Амона в городе Пер-Рамсесе назывался «храм миллиона лет царя Сети II в доме Амона», из одного этого не следует, что этот царь оказал ему какие-то особые услуги.

Имущество бога, его (то есть его поместья) и его стада носят подобные же имена: они называются «дом (или стадо) царя Рамсеса III в доме Амона», словно правящий царь дал их богу.

Однако великие боги имели несколько храмов, домов и стад, которые надо было отличать друг от друга с помощью небольших изменений в общем названии. Для этого монарха называли в одном случае его тронным именем, в другом – именем семейным, и «храм Усермара Ми-Амуна в доме Амона» отличался от «храма Рамсес-хек-Она в доме Амона», хотя оба имени носил один и тот же царь. Храмы также отличали один от другого, добавляя к названиям определения: например, храм солнца в Гелиополе назывался «храм Рамсес-хек-Она в доме Ра», а построенный позже храм в Телль-эль-Яхуд (Леонтополе) к северу от Гелиополя – «храм Рамсес-хек-Она в доме Ра на миллион лет»[224]. Выбор этих имен не был случайным; они, конечно, официально присваивались царем.

Мы не можем расстаться с этой темой, не бросив взгляд на здания, принадлежавшие храму, – кладовые, жилые помещения для жрецов и т. д. Они размещались в так называемой окружности храма, то есть на территории, замкнутой теми большими стенами, которые описывали широкий круг возле храма и следы которых можно обнаружить на многих развалинах. О размерах этих храмовых территорий можно судить по тому, что в Карнаке у южного храма ее площадь была примерно двенадцать акров (около 5 гектаров), а у среднего храма, вероятно, пятьдесят семь (23 гектара). Даже если эти размеры не были обычными, они показывают нам, что каждый из этих больших храмов со своими вспомогательными зданиями, дворами и садами занимал целый городской квартал. Здания, из которых состоял этот священный квартал, были в большинстве случаев построены из кирпича, и по этой причине большая часть их исчезла[225], поэтому мы не смогли бы нарисовать себе картину окрестностей храма, если бы нам не пришли на помощь изображения из гробниц. Эти рисунки сохранили для нас все те же гробницы из Эль-Амарны.

Когда царь Эхнатон покинул столицу своих отцов и основал для себя и своего бога город Горизонт Солнца (Ахетатон, ниже Эль-Амарны) в Среднем Египте, он позаботился о том, чтобы в его новом городе были великолепные храмовые здания, а один из верных придворных Эхнатона, верховный жрец Мерира, рассказал потомству об их величии в росписях своей гробницы. Они настолько интересны, что заслуживают особого внимания, тем более что эти росписи делают яснее многое из описанного ранее.

Постройки, примыкающие к храму солнечного диска (из гробницы Мерира в Эль-Амарне; L. D., iii. 95)

Храм, как правило, строился по обычному для крупных храмов плану, хотя в архитектуре этих зданий и были некоторые необычные особенности[226]. Через огромный пилон, украшенный флагштоками, мы входим в просторный двор, в середине которого стоит посвященный богу большой алтарь, до которого можно дойти, только поднявшись по ступеням. Этот алтарь тяжело нагружен тушами заколотых быков и массой битых гусей и украшен цветами. Двор огорожен не толстыми стенами, а цепочкой конструкций с порталами, чтобы показать, что он открыт для всех верующих. Двери порталов открыты повсюду, кроме задней части двора, которая отделена стеной от его передней части.

За центральным помещением расположены еще три, меньшие по размеру. Гипостильный зал заслуживает отдельного описания. Его крышу поддерживают шестнадцать больших столбов. Шесть маленьких построек, стоявших в этой центральной части храма, возможно, служили кладовыми. Завершается все это строение двумя большими залами или дворами, напротив которых построены шестнадцать комнат, которые явно были предназначены для богослужений. Посередине каждого зала стоит большой алтарь.

Позади этого большого храма и близко от него стоит второй, меньший храм, состоящий из большого зала, окружающих его меньших комнат и расположенного впереди него гипостильного зала с рядами столбов и статуями царя, а также маленький двор.

Теперь перейдем от самого «Дома Солнца» к примыкающим постройкам. Более просторный храм со всех сторон окружен маленьким двором, в который есть только один вход. Никто не мог дойти до храма иначе, чем пройдя через эти ворота, а вход стерегла организованная по-военному охрана, поскольку в двух домах, стоявших рядом с ним во дворе, явно жили сторожа. Угол двора слева от больших ворот был отгорожен стеной: там убивали жертвенных животных. Возможно, более утонченные современники Эхнатона получали меньше удовольствия от смерти животных, чем их предки во времена Хуфу (Хеопса), которые, кажется, с особым удовольствием отражали эту тему в рисунках.

Маленький задний храм тоже окружен двором; и здесь тоже слева от входа есть отгороженный стеной двор для убоя животных. В задней части двора стоит маленькое здание, служившее кухней, и другое, больше по размеру, – вероятно, пекарня, так как похоже, что люди в нем месят тесто. Так мы узнаем, что часть двора, расположенная слева от храма, была занята служебными постройками. Я не могу сказать, для какой цели использовалась правая сторона двора; возможно, для богослужений, поскольку мы видим там группу сидящих певцов, которые усердно поют гимны в сопровождении арфы.

Похоже, что большой участок земли за малым храмом был занят жилищами жрецов и слуг, а также амбаром и сокровищницей храма; наша иллюстрация дает достаточно ясное представление об этих зданиях[227].

Участок земли, который, судя по рисунку, был соединен с храмом через боковую дверь, окружен стеной, за которую можно пройти только через одни ворота. Свободные места между постройками превращены в сад и засажены деревьями, причем каждый ствол у основания окучен землей; там же устроены два маленьких пруда, чтобы легче было поливать молодые растения.

Большое здание справа от входа состоит из тридцати семи комнат, которые расположены двумя рядами вокруг прямоугольного двора; между этими рядами установлена колоннада, которая образует коридор для задних комнат; перед домом расположен еще один маленький двор. Возможно, в этом здании находились рабочие комнаты служащих, управлявших имуществом храма, и жилые комнаты слуг.

За ним стоит еще одно здание, гораздо больше и великолепнее того, которое описано выше. Просторный зал с двумя рядами колонн и параллельный ему маленький зал с одним рядом, очевидно, служили дворами; между ними и вокруг них расположена сложная система залов, комнат и кладовых. Вероятно, мы будем правы, если станем считать главное здание, окруженное дворами и стойлами, домом жреца.

Слева, на меньшем участке земли, стоит «дом продовольствия». Вдоль каждой стороны двора, который хорошо защищен воротами и стенами, размещаются по восемь комнат, наполненных огромными кушинами разных видов; из самой задней комнаты лестница ведет на верхний этаж, низкие комнаты которого показаны на нашей иллюстрации. Эти комнаты – кладовые храма; странная постройка посередине «дома продовольствия» может быть зданием казны. Во дворе «дома продовольствия» стоит еще одно похожее на него здание, которое украшают величественные двери и ряды столбов; а во дворе этого второго здания мы обнаруживаем отгороженный от внешнего мира тремя стенами центр всего этого комплекса – квадратное здание с четырьмя закрытыми дверями. Крыша этого здания имеет форму храма, и на ней установлен алтарь, на который можно было приносить благодарственные жертвы богу. Расположенная снаружи лестница ведет к этому алтарю на крыше.

И наконец, за кладовыми, защищенный от праздных посетителей стенами и запертыми воротами, находится сад или роща с большим прудом в центре. Мы не знаем, было ли это искусственное озеро и ступени, ведущие вниз к его воде, созданы только для освежения тел жрецов или служило, как было, например, в Карнаке, для некоторых обрядов во время праздников.

Неясно также, предназначалось маленькое здание на берегу для развлечений или для более серьезных целей.

С каждым проходившим веком религия все больше становилась руководящей идеей египетской жизни, и одновременно с этим служители религии постепенно приобретали то высокое положение, которое нам кажется неестественным. История роста влияния жрецов – одна из самых интересных тем в египтологии, но ее изучение сопряжено со множеством трудностей, и потому к приведенному ниже краткому очерку этой истории необходимо относиться с осторожностью. Однако перед тем, как мы подойдем к этой опасной теме, стоит объяснить значение тех жреческих званий, которые будут встречаться нам чаще всего.

Начнем мы со званияНаписание этого слова указывает, что обязанностью такого жреца было возлияние в дар богам жертвенных напитков. Значение же слова свидетельствует еще об одной из функций, связанных с этим званием. «Уэб» – значит «чистый», и действительно, в эпоху Древнего царства жрец этого разрада – уэб, «пророк и уэб» или «начальник уэбов фараона» – должен был определять, чисты ли в ритуальном смысле жертвенные животные. Лишь после того, какнюхал кровь животного и объявлял еекуски мяса могли быть положены на стол для жертвоприношений[228]. Слово «уэб» также употреблялось в более широком смысле как обозначение жреца вообще.

Возможно, более высоким, чем «уэб», было звание «херхеб» , то есть «жрец-чтец»[229]. Его обязанностью было читать отрывки из священных книг, а поскольку, согласно верованиям египтян, в этих древних религиозных текстах была скрыта магическая сила, народ, по крайней мере в эпоху Нового царства, считал херхеба волшебником. В первую очередь этот дар приписывали «главному жрецу-чтецу» царя[230].

Однако самую большую группу духовенства составляли , служители бога, которых мы, по сложившемуся у греков обычаю, чаще всего называем пророками[231]. Это название стало настолько привычным, что я сохранил его в данной книге, но я должен раз и навсегда попросить своих читателей: когда я применяю это совершенно неподходящее обозначение, не вспоминайте о еврейских пророках – религиозных вождях, которые сознательно противопоставляли себя жрецам. Еще дальше эти египетские пророки были от того, чтобы «пророчествовать»; слово «пророк» здесь всего лишь другое обозначение жреца.

Три перечисленных выше звания и еще несколько других, похожих на эти, но более редких, были в ходу с самой ранней до самой поздней эпохи, но было бы ошибкой приписывать этим словам всегда одно и то же значение. Напротив, статус духовенства, а следовательно, и представление о смысле этих титулов изменялись, и пророк в эпоху Рамсеса II занимал в обществе совершенно иное положение, чем пророк во времена Хуфу (Хеопса).

Не может быть случайностью то, что в эпоху Древнего царства, когда религия не была таким важным элементом жизни народа, как в последующие эпохи, отправление религиозных культов было в большей степени, чем когда-либо позже, делом всего народа. Почти каждый человек высокого звания во времена Древнего царства имел, помимо светского чина, одну или несколько жреческих должностей, а женщин, служивших в храмах, было не меньше, чем мужчин. Сан жреца был отчасти привилегией тех, кто имел определенные государственные должности; например, судьи обычно были жрецами богини истины, а «великие люди юга», как правило, служили богине Хекеб (богиня гермопольской космологии Хекет изображалась в виде лягушки или женщины с лягушкой на голове. Она была богиней плодородия. – Кроме того, жреческие должности обычно передавались по наследству в определенных знатных семьях, члены которых служили богу своего родного края, даже если жили при дворе, т. е. обычно далеко от города своих отцов. Высокопоставленные чиновники, чтобы показать свою верность государю, брали на себя исполнение и других жреческих должностей. Например, благочестивые цари V династии основали целый ряд мест поклонения богу солнца, и поэтому их придворные предпочитали служить именно богу этих новых святилищ. Кроме того, очевидно, что люди высокого звания должны были поклоняться царствующему фараону или одному из его предков[232]. Женщины, как я уже говорил, тоже участвовали в различных религиозных культах[233], но обычно служили двум богиням – Нейт и Хатор (Хатхор)[234].

Хотя большинство жреческих должностей были предоставлены частным лицам, имевшим и другие чины, были и такие, которые требовали постоянного служения в храме, и, конечно, их должны были занимать священнослужители в полном смысле этого слова. Это были, с одной стороны, самые низшие должности[235], а с другой – высшие. Верховные жрецы крупных святилищ занимали особое положение, которое и сегодня заметно в их титулах. Они назывались не «начальниками пророков», «первыми пророками» или «великими жрецами», как именовались более низкие по званию начальники храмовых служителей, а носили титулы, которые характеризуют их положение как совершенно исключительное; я почти готов сказать, что они находились совершенно вне сообщества обычных жрецов. Верховный жрец Гелиополя назывался «тот, кто велик в смотрении» и, кроме этого, носил титулы «тот, кто видит тайны неба» и «глава тайн неба», словно он был главным астрономом; его мемфисский собрат по должности, служивший «египетскому Гефесту» – «Птаху, создающему произведения искусства», назывался «главный старшина художников», словно храм был мастерской его бога, а сам он у бога – главным помощником[236]. Несомненно, подобные титулы носили и верховные жрецы всех крупных храмов, хотя мы не всегда можем идентифицировать их для эпохи Древнего царства[237].

Во времена Древнего царства и до некоторой степени также в эпоху Среднего царства миряне активно участвовали в публичных богослужениях. В Сиуте в храмах Эпуата и Анубиса, богов с шакальими головами, мы в это время обнаруживаем, кроме официальных жрецов, еще и «часовых жрецов»[238], то есть объедненных в братство набожных мирян, которые, похоже, каждый месяц выделяли одного человека из своей среды для служения своему богу и всем сообществом участвовали в процессиях в дни больших праздников[239]. Они не имели доли в имуществе или доходах храма, а если жители Сиута дарили им часть первых плодов нового урожая со своих полей, эти дары были вызваны только собственной набожностью частных лиц.

Такая же организация существовала в большом храме Осириса в Абидосе, где помимо пяти назначенных жрецов было много пророков, из которых состояло «общество часовых жрецов»[240].

Хотя эти миряне, может быть, и участвовали в храмовых богослужениях, как во времена Древнего царства, все же они явно уже утратили значительную часть того почета, который первоначально был связан с их положением в храме. Ни один высокопоставленный чиновник эпохи Среднего царства из тех, чьи гробницы сохранились до наших дней (а их множество), не посчитал достойным упоминания для потомков в своем жизнеописании то, что он был пророком такого-то храма. И если бы мы не узнали о существовании часовых жрецов по явному свидетельству приведенной выше надписи, мы, изучив остальной имеющийся у нас материал, могли бы прийти к выводу, что миряне уже тогда были так же ревниво отстранены от служения богам в храмах, как это было сделано позже, во времена Нового царства.

Исключение из этого правила составляли знатнейшие аристократы, князья-правители номов: они в длинных списках своих древних титулов явным образом указывают, что служили богу своего нома в качестве жрецов. Существовал также обычай, чтобы женщины из этих семей были жрицами богини Хатор (Хатхор).

Подлинные, а не часовые жрецы бога, его «чиновники», назывались кнбт; при каждом храме было небольшое сообщество таких жрецов, членство в котором переходило по наследству от отца к сыну. Должность главы сообщества занимал князь данного нома, всегда носивший звание «начальник пророков». Но при этом верховенство князя часто было только номинальным, поскольку многие князья специально указывают, что ониНаследнику было недостаточно быть сыном номарха и верховного жреца, чтобы получить жреческую должность своего отца: сын по наследству становился номархом, но звание, которое отец имел среди жрецов, он явно не наследовал. Однако при этом мы можем быть уверены, что ни фараон, ни сами жрецы при выборе главы жреческого сообщества не могли легко обойти вниманием самого богатого и родовитого его члена.

Иногда случалось, что князь, в чьем городе было несколько храмов, был одновременно членом жреческих сообществ во всех этих храмах. Также он часто занимал сразу несколько должностей в одном храме: например, мог одновременно быть «начальником пророков», «начальником храма» и «начальником быков бога».

служителей храма, как мы уже говорили ранее, включал сравнительно малое число людей: например, в Сиуте жрецов было десять, а в Абидосе, судя по всему, только пять. У каждого из них был свой особый титул: например, в сообщество жрецов Осириса в Абидосе входили:

Великий уэб (то есть верховный жрец)

казначей бога,

писец дома бога,

жрец-чтец,

мете-ен-са.

Однако в сиутском храме Эпуата и в других местах мы обнаруживаем «начальника кладовой», «начальника дома поклонения», «писца дома бога», «писца алтаря» и другие звания. Мы можем видеть, что эти титулы обычно были образованы от названия обязанностей по управлению храмом, которые выполняли эти жрецы; но было бы ошибкой предположить, что они были только административными чиновниками храма. Напротив, они-то и были более всего священнослужителями из всех жрецов. «Я сын жреца, как любой из вас», – сказал жрецам Хапдефай, номарх Сиута, желая неоспоримо доказать, что он имеет звание жреца.

Эта тесная связьс храмом подчеркивается также тем, что его члены имели некоторые права на доходы бога. Стоимость продовольствия, котороек ним (так выражались египтяне), разумеется, была небольшой, насколько мы можем судить по жалованью, которое они получали в храме Сиута. В этом храме оно составляло в год для каждого члена этого состава примерно 360 кувшинов пива, 900 караваев белого хлеба и 36 тысяч дешевых лепешек, испеченных в золе; общая стоимость этого была так невелика, что получатель жалованья мог продать его за однодневный фитиль к светильнику для служб в память умерших. Верховному жрецу Сиута, по сути дела, ничего не стоило отказаться от продовольственного жалованья, которое было положено ему самому и его наследникам на двадцать семь дней каждого года, – то есть пожертвовать двенадцатую часть своих жреческих доходов в обмен на какие-нибудь совершенно незначительные преимущества для празднеств в его память после его смерти.

Такой малый размер содержания у жрецов такого крупного города, как древний Сиут, заставляет нас сделать вывод, что даже при Среднем царстве роль жрецов была незначительной. Великое возвышение жреческого сословия, которое сделало его главным фактором жизни царства, началось во времена полного разрушения старого порядка при XVIII династии. Я уже показал, что свидетельства этого возвышения жрецов обнаружены в особенности в одном месте Египта – на кладбище Абидоса. На этом кладбище, где во времена Среднего царства было похоронено очень мало жрецов и храмовых чиновников, мы обнаруживаем, и это не преувеличение, что 25 процентов людей, похороненных в дни Нового царства, принадлежали к сословию жрецов; более того, если умерший жрец имел также и государственную должность, она явно считалась второстепенной по сравнению с его должностью в храме[241].

Руководящее положение жрецов во времена Нового царства привело к большой перемене в организации этого сословия. По сути дела, изменились основы положения жрецов, хотя перемена затронула разные храмы в разной степени. В меньших по размеру сельских святилищах и в крупных древних храмах прежнее положение сохранялось дольше, чем в тех храмах новой столицы, которые быстро приобрели большое значение и не имели старых традиций[242].

Здесь не место для того, чтобы изучать многочисленные различия между жрецами отдельных храмов эпохи Нового царства. Для нас достаточно рассмотреть положение тех священнослужителей, которые господствовали в стране и о которых мы знаем больше всего.

Нам очень мало известно о жрецах, служивших Амону в древнейшие времена[243], но при Новом царстве служители этого бога имели пять званий[244], «первый, второй и третий пророки», «божественный отец» и уэб, который часто исполнял также обязанности жреца-чтеца[245]. О том, в каком возрасте жрец мог, если был удачлив, достичь различных степеней своего сана, можно судить по жизнеописанию верховного жреца Бекенхонса, который служил и умер при Рамсесе II[246]. С пятого по пятнадцатый год своей жизни он обучался на военного в одной из царских конюшен; в возрасте шестнадцати лет он начал служение Амону в звании уэба. Эту низшую должность он занимал до двадцати лет, а затем в течение двенадцати лет служил богу в сане «божественного отца». В возрасте тридцати двух лет он вступил в братство пророков; пятнадцать лет он служил третьим пророком и еще двенадцать – вторым. Наконец, на пятьдесят девятом году его жизни монарх возвел его в сан «первого пророка Амона и главы пророков всех богов». Такая удача выпадала не всем: многие богатые и занимавшие видное место в обществе египтяне умирали в звании уэба или «божественного отца», так и не достигнув более высоких степеней[247]. Похоже, что начинать служение надо было обязательно с низших должностей, поскольку даже самые высшие духовные лица упоминают их в списке своих званий[248], и сыновья верховных жрецов начинали свою карьеру в качестве уэбов[249].

Из этого следует, что жреческие должности не были наследственными, и, если мы часто обнаруживаем, что сын сменял своего отца в должности первого пророка[250], это следует считать всего лишь кумовством. Само звание жреца, как правило, тоже не было наследственным, поскольку мы обнаруживаем сыновей жрецов среди старших чиновников, а сыновей чиновников среди жрецов[251]. К тому же часто члены одной и той же семьи служили разным богам[252], а это свидетельствует о том, что занятие жреца считалось такой же профессией, как и любая другая, и для жрецов главным было хорошо зарабатывать себе на жизнь, а в каком храме – все равно.

Мы не знаем, каковы были обязанности различных жрецов Амона; нам лишь известно, что одной из обязанностей «второго пророка» было руководство состоявшими при храме художниками[253]. Верховный жрец, «первый пророк», «был хорошим отцом для своих подчиненных, обучал их молодость, протягивал свою руку тем, кто был на пути к гибели, поддерживал жизнь тех, кто был в нужде»[254], но первой из обязанностей верховного жреца при этих царях, великих строителях, было руководство строительными работами по расширению храма.

Он должен был «великолепно исполнять в своем храме должность великого начальника работ»[255], даже если он поручал управление самим строительством специально предназначенным для этого служащим. Кроме того, он был военачальником войск бога и управлял его «домом серебра»[256]. Положение, которого достигли верховные жрецы Амона благодаря тому, что управляемый ими храм был намного больше и богаче всех остальных в Египте, было, видимо, очень большим нарушением нормы, поэтому оно представляло опасность для государства и стало еще опаснее, когда цари Нового царства поступили противоположно основам правильной политики и подчинили им также все остальные храмы. Первый пророк Амона стал не только «начальником пророков богов Фив», но и «начальником пророков всех богов юга и севера»[257] – иными словами, ему стало подчиняться все духовенство египетских храмов[258]. Похоже, что государство старалось принизить другие храмы и сделать их зависимыми от храма Амона, поскольку мы неоднократно обнаруживаем, что должности верховных жрецов в других храмах отдавались кому-либо из фиванского жречества. Например, один из «первых пророков» Амона был в то же время верховным жрецом в Мемфисе[259], «второй пророк» Амона – верховным жрецом в Гелиополе[260], а «главный начальник быков бога Фив» – верховным жрецом Анхора[261].

Мы видели, что в эпоху Нового царства среди священнослужителей почти не стало мирян, но в эту эпоху мирской элемент стал еще сильнее преобладать в другой области религиозного культа. Во всех храмах, но прежде всего в храме Амона, мы обнаруживаем – певиц (или, вернее,это слово мы могли бы перевести и так), причем в большом числе. Нам вряд ли встретится хотя бы одна особа женского пола времен Нового царства, замужняя или незамужняя[262], жена священнослужителя или мирянина, из семьи верховного жреца[263] или из семьи ремесленника[264], которая не была бы таким образом связана с каким-либо храмом. Однако в этом институтеобращает на себя внимание связанная с ним необычная идея. Бога считали, по сути дела, земным князем, а певицы, игравшие музыку в его присутствии, были гаремными красавицами-певицами из его «дома женщин». Певицы были гаремом бога[265] и так же, как в земном гареме, имели разные ранги.

Некоторые женщины высокого звания удостаивались чести носить великолепный титул «главная наложница» бога. В Фивах главой этого мистического гарема была законная супруга, которая называлась «жена бога» или «почитательница бога», и певицы входили в число прислуги ее дома. Эта дама, обычно сама царица, была представительницей богини Мут, небесной супруги Амона, и поэтому ей полагались особые высокие почести, которые, похоже, иногда даже позволяли ей играть важную роль в политике. Позже, при саисских фараонах, мы обнаруживаем случаи, когда эти женщины были номинальными правительницами Фив, и существует много свидетельств того, что в начале правления XVIII династии они тоже занимали подобное положение. Во время богослужений их обязанностью было играть на систре перед богом; и, вероятно, у них было мало должностных обязанностей, кроме этой, поскольку мы обнаруживаем, что это высокое звание могло быть присвоено даже ребенку. Кроме того, жена бога владела большим имуществом, которым управлял «великий человек дома».

Прежде чем я перейду к описанию мирского достояния лиц духовного сословия, их имущества и управления им, я должен сделать несколько замечаний по поводу одежды жрецов, история которой хорошо подтверждает то, что я сказал раньше о постепенном превращении жречества в особое сословие во времена Нового царства.

В эпоху Древнего царства жрецы, кажется, не носили особую отличительную одежду: как правило, все священнослужители, даже верховные жрецы Мемфиса и Гелиополя, одевались точно так же, как остальные люди. Некоторые, например верховный жрец Птаха, при исполнении должностных обязанностей носили знаки своей должности, остальные – например, жрецы культа умерших или уэбы – были одеты и причесаны как обычно, даже когда служили богам. Однако в эпоху Среднего царства жрец, приносящий жертвы на похоронах номарха Хнемхотепа, одет в юбку более старинного образца, чем у других присутствующих людей, а в одежде жрецов эпохи Нового царства эта тенденция стала еще заметнее. В эту более позднюю эпоху служители богов, кажется, почувствовали, что принадлежат к особой касте, что главные богатства страны поручены их заботам и что поэтому им уже неуместно следовать за мирскими капризами моды. Жрецы никогда не надевали ни плащ, ни двойную одежду; они носили простую, без украшений юбку прежних времен – несомненно, потому, что в те давние годы процветало истинное благочестие. Во все времена люди создавали ореол вокруг прошлого, и даже наши священнослужители имеют склонность считать первые века истории церкви временем, когда в ней царила чистая вера, и носят тот же наряд, что носили их предки.

Храмовая певица Таха, сестра Пеннута, чиновника из нубийского ведомства. в храмах (ХХ династия. L. D., 231 a)

Жрецы эпохи Нового царства показывали своей одеждой, что они – ученики благочестивого прошлого, они носили эту одежду и в частной жизни, даже на пирах. Одним лишь верховным жрецам было позволено надевать обычную одежду. Детали жреческой одежды сильно различаются в разных случаях: вероятно, они соответствуют званию или обязанностям ее носителя. Многие из них изображены в узкой короткой юбке, которая была распространенной одеждой в начале правления IV династии, другие – в длинной широкой юбке, такой, какую обычно носили во времена Среднего царства. Некоторые окутывали верхнюю часть тела шарфом, другие надевали с юбкой странную широкую накидку, спускавшуюся ниже рук, третьи закутывали все тело в большой плащ. Мы видим, чтово время похоронных жертвоприношений был одет в шкуру леопарда, и так же одевался верховный жрец Гелиополя, у которого, поскольку он был «главой тайн неба», эта шкура была украшена звездами. И наконец, верховный жрец Мемфиса во времена XVIII и XIX династий носил на шее как знак своей должности то самое странное украшение, которое носили обладатели этой же должности при IV династии.

Статуя Аменанена, верховного жреца Гелиополя и «второго пророка» Амо

В отличие от одежды, которая у различных жрецов имела так много особенностей, обычай брить голову, кажется, был общим для всех священнослужителей эпохи Нового царства. Брились они, несомненно, из соображений чистоплотности, как явным образом указывает Геродот. Мужчины других профессий, как мы уже рассказали в III главе, стриглись очень коротко прически. Жрецы же, даже находясь вне дома, не защищали свои головы от солнца[266]; на пирах они тоже не носили париков, хотя умащали ароматным маслом кожу головы точно так же, как и другие гости (у которых, однако, были волосы)[267]. Это было в обычае в более поздние времена, но в эпоху Древнего царства между духовенством и мирянами не было разницы даже в прическе: они все причесывались одинаково.

Жреческое сословие эпохи Нового царства имело огромную власть и в конечном счете одержало победу над самим царем главным образом благодаря своему богатству. Насколько нам известно, большую часть этого богатства оно получило в дар от царей, поскольку мы редко обнаруживаем указания на то, что частный гражданин преподнес богам здание[268]. Все цари, начиная с самых древних, шли одним и тем же губительным путем; некоторые были щедрее остальных, например, так поступали из осторожности благочестивые и недоверчивые цари V династии[269], и потому даже во времена Древнего царства многие храмы были так богаты, что содержали собственное войско[270]. Нубийские завоевания царей XII династии открыли для Египта путь в эти золотоносные области, и храмы получили свою долю в военной добыче: например, главный казначей Ихернофрет был послан Сенусертом III со специальным поручением в Абидос, «чтобы воздвигнуть памятники его отцу Осирису, богу запада, и украсить самое тайное место (то есть святая святых) золотом, которое его величество с победой и торжеством привез из Нубии». Ихернофрет исполнил приказ царя и наполнил ладьи и корабли бога лазуритом и малахитом, электроном (так у древних назывался, во-первых, янтарь, во-вторых – сплав золота и серебра. – и всевозможными благородными камнями.

Секер-хабау, мемфисский верховный жрец (по Catal. gener. del Museo di Firenze, vol. 1, p. 198) (полный каталог Флорентийского музея. Т. 1. С. 198)

Однако золотой век для храмов начался с азиатских походов царей XVIII династии. Остатки одной надписи в Карнаке позволяют нам составить представление о том, какими были дары Тутмоса III Амону: поля и сады «из числа наилучших на юге и севере», земельные участки на возвышенности, «засаженные приятными деревьями», молочные коровы и другой скот, золото, серебро и лазурит. Кроме этого, по меньшей мере 878 военнопленных из азиатских и негритянских народов, мужчин и женщин, которые должны были наполнять житницы бога, прясть, ткать и возделывать землю для него. И наконец, Тутмос III даровал Амону три из числа завоеванных им городов, которые назывались Энеугса, Иенуаму и Хуренкару, и они должны были ежегодно выплачивать дань богу. Помимо этого, царь установил специальные дополнительные жертвоприношения для праздничных дней, а также значительно увеличил те, которые уже были установлены. Точно так же Сети I, как нам известно, «поднес в дар своему отцу Амону-Ра все золото, серебро, лазурит, малахит и драгоценные камни, которые он привез из жалкой страны Сирии», и, как показано на сопровождающем эту надпись рисунке, подарил также достойные царя вазы из драгоценных металлов, причудливые по форме: это были вызывавшие у египтян восхищение изделия древних сирийских ювелиров. В дополнение к этому щедрому дару царь отдал Амону в рабы для службы в хранилище «великих людей этих стран, которых он привел к своей руке». Каждый царь Нового царства почти в одних и тех же словах хвалился этими практическими доказательствами своей набожности, и потому у нас может возникнуть соблазн посчитать эту неизменную похвалу фараонов самим себе, как многое в египетских текстах, просто условными фразами без реального содержания. Но в этот раз наша недоверчивость вышла бы за пределы истины, так как по меньшей мере некоторые из этих царей делали храмам дары, превосходившие все, что мы могли бы посчитать вероятным. Счастливый случай, который сохранил для нас так называемый «Большой папирус Гарриса», позволяет нам привести цифры, свидетельствующие о размере этих даров. Царь Рамсес III перед смертью оставил обширную опись, в которой подробно описал все, что сделал для храмов страны за тридцать один год своего правления. Цифры, приведенные в ней, явно взяты из бухгалтерских книг государства и различных храмов и потому заслуживают доверия.

Длина «большого папируса» более 40,5 м, он содержит 79 страниц очень большого размера и делится на пять частей в зависимости от того, кто получал дары. В первом разделе перечислены дары фиванским храмам, за ними следуют дары храмам Гелиополя, храмам Мемфиса и меньшим по размеру святилищам страны, а в последнем пятом разделе дана общая сумма всех даров. Разделы строго упорядочены, что очень облегчает нам просмотр длинных списков выплат. На нескольких первых страницах каждого раздела царь перечисляет крупные здания, пруды и сады, которые он создал для того бога, о котором идет речь в разделе. Особые дары упоминаются отдельно и заранее, без указания об уплате. Во втором пункте раздела перечислены в точных цифрах ценные дары царя – подаренные им золотые сосуды, поля и виноградники, рабы и скот. Третий пункт содержит список или (как можно перевести выражение , «работу подданных храма, которую царь дает им в качестве их годового дохода», то есть перечень того, что святилище должно было получать от тех, кто должен был платить храму дань независимо от монарха. И наконец, в четвертом пункте указано количество золота, тканей, скота, зерна, благовоний и т. д., которые фараон жертвовал данному богу.

Теперь я приведу несколько примеров из пятого пункта, в котором, как я уже говорил, указаны суммарные количества всех даров, которые Рамсес III преподнес различным местам богослужения за тридцать один год своего царствования.

Как особые дары царя могут быть упомянуты:

169 городов (девять в Сирии и Эфиопии),

113 433 раба,

493 386 голов скота,

1 071 780 участков земли,

514 виноградников и фруктовых садов,

88 ладей и гребных судов,

2756 изображений богов (в которых содержится 7205 утенов 1 кед золота и 11 047 утенов ¹/₄ кеда серебра)[271],

10 001 утен 8 кедов драгоценной черной бронзы,

97 148 утенов 3 кеда украшенных чеканкой бронзовых сосудов,

47 утенов 6 кедов лазурита,

18 168 кусков (так!) 1 кед различных драгоценных камней

и т. д.

то есть подати, наложенные на подданных храмов, были таковы:

2289 утенов 4¹/₂ кеда золотых сосудов и украшений,

14 050 утенов 2 кеда серебряных сосудов и украшений,

27 580 утенов бронзы,

4575 тонкотканых одежд,

3795 утенов пряжи,

1529 кувшинов благовоний, меда и растительного масла,

28 080 кувшинов вина и подобных ему напитков,

4204 утена 7³/₅ кеда серебра – стоимость различных вещей, которыми был уплачен налог,

460 700 мешков зерна – повинность, наложенная на земледельцев,

326 995 гусей[272] – повинность, наложенная на птицеловов,

961 бык из египетских стад,

19 быков – повинность, наложенная на сирийцев,

12 судов ценного дерева,

78 судов обычного дерева

и т. д.

В фонд жертвоприношений из царской казны было выдано:

1663 утена золотых ваз и украшений,

3598 утенов 8 кедов серебряных ваз и украшений,

30 утенов 9¹/₈ кеда настоящих лазурита, малахита и рубинов (?),

327 утенов 9 кедов черной бронзы,

18 786 утенов 7 кедов бронзовых ваз, украшенных чеканкой,

50 877 тонкотканых одежд,

331 702 кувшина благовоний, меда и растительного масла,

35 130 кувшинов благовония

228 380 кувшинов вина и подобных ему напитков,

1 075 635 амулетов, скарабеев и печатей из драгоценных камней,

2 382 605 различных плодов,

20 602 быка различных разновидностей.

367 газелей различных разновидностей.

353 719 гусей различных разновидностей.

1843 мешка соли и натра,

355 084 кирпича соли и натра,

161 287 караваев – разных видов хлеба,

25 335 караваев – разных видов хлеба,

6 272 421 каравай – разных видов хлеба,

285 385 пирогов,

466 303 кувшина пива,

3100 утенов воска,

494 000 рыб,

19 130 032 букета цветов,

3260 кусков дерева в качестве топлива,

3367 глыб угля,

1 933 766 кувшинов благовоний, меда, растительного масла, жира и т. д.,

5 279 652 мешка зерна

и т. д.

Если мы сложим вместе количества одинаковых предметов из подарков, повинностей и даров для жертвоприношений, то обнаружим, что на тридцать первый год царствования суммарное количество основных предметов, полученных египетскими храмами, было примерно таким:

1015 кг 336 г золота,

2993 кг 964 г серебра и серебряных изделий,

940 кг 3 г черной бронзы,

13059 кг 865 г бронзы,

7 кг 124 г драгоценных камней,

1 093 803 ценных камня,

169 городов,

1 071 780 участков пахотной земли,

514 виноградников и плодовых садов,

178 судов,

113 433 раба,

514 968 голов скота (в частности, быков),

680 714 гусей,

494 800 рыб,

2 382 605 плодов,

5 740 352 мешка зерна,

6 744 428 караваев хлеба,

256 460 кувшинов вина,

466 303 кувшина пива,

368 461 кувшин благовоний, меда и растительного масла,

1 933 766 кувшинов

и т. д.

Чтобы дать читателю представление о том, какие большие это суммы, можно указать, что, хотя в наше время цена металла очень сильно понизилась, все же упомянутое здесь количество драгоценных металлов стоило бы около 200 тысяч фунтов (в 1886 г., когда была опубликована эта книга, а до августа 1914 г. фунт стерлингов «весил» ¹/₄ унции золота, т. е. 200 тысяч фунтов – 50 тысяч унций – более 30 млн долларов в нынешних ценах. – и мы не должны забывать, что те же шесть или семь миллионов египтян, которые платили налоги государству и кроме них еще жертвовали эти вклады (к вящей славе божией, лат. – должны были также поддерживать существование храмов в Мединет-Абу, Карнаке, Телль-эль-Яхуд (Леонтополе) и т. д. С этой малой по размеру страны брали действительно непосильные налоги ради непроизводственной цели – поклонения богам в храмах.

Такое положение было крайне вредным для здоровья общества из-за неравенства в распределении этих богатств. Если бы все храмы страны получали одинаковую долю даров, ни один из них не приобрел бы великой славы и огромного богатства. Но Рамсес III по политическим причинам особенно одаривалхрам, и при этом тот, который уже получал богатейшие дары от его предшественников, то есть святилище фиванского бога Амона, которому и доставалась львиная доля всего, что давали щедрые монархи. Например, из 113 433 рабов, которых Рамсес III подарил богам, не менее 86 486 достались Амону, а также 421 362 головы скота из 493 386, 898 168 земельных участков из 1 071 780, 433 виноградника из 514 и т. д.; 2756 золотых и серебряных изображений богов все достались только этому богу, 9 иноземных городов тоже; и то, что из 160 египетских городов он получил лишь 56, следует считать исключением. Вероятно, мы не ошибемся, если будем считать, что три четверти царских даров попадали в сокровищницу Амона. Даже фиванские божества, которым поклонялись совместно с «царем богов», должны были довольствоваться весьма небольшой долей даров: бог Хонсу и богиня Мут вместе получили только 3908 рабов из 86 486.

Первые цари Нового царства тоже с великим удовольствием наполняли дарами сундуки своего любимого бога Амона, и в конце концов он стал владеть таким имуществом, что совершенно затмевал своим богатством всех остальных богов. Папирус Рамсеса III дает нам возможность подтвердить цифрами и этот факт. Я уже упомянул о том, что при подсчетах к царским дарам прибавлялись повинности, которые каждый храм ежегодно получал от своих подданных. Эти повинности платили крепостные храма, ремесленники, крестьяне, жившие во владениях храма, и пастухи, которые пасли стада храма; таким образом, в большинстве случаев повинность представляла собой сумму, за которую храмовое имущество сдавалось на время; то есть повинность можно считать платой за аренду храмового имущества, и поэтому сумма повинностей позволяет нам получить представление о размере имущества храма. В приведенном ниже списке доходы более молодого фиванского святилища указаны рядом с доходами древних прославленных храмов Гелиополя и Мемфиса и с доходами менее значительных богов Египта.

Если мы сравним эти цифры, у нас не останется никаких сомнений в том, что при XX династии Амон из Фив имел по меньшей мере в пять раз больше имущества, чем бог солнца из Гелиополя, и в десять (а вероятно, гораздо больше) раз больше, чем Птах из Мемфиса. А ведь эти два бога когда-то были главными и богатейшими богами всей страны.

Для управления огромной собственностью храмов требовался, конечно, гораздо более сложный механизм управления, чем тот, который был необходим для не столь значительного имущества святилищ более раннего времени. В эпоху Среднего царства некоторые члены жреческого сообщества имели поручения руководить делами казны, продовольственным снабжением и перепиской[273].

Работа этих ведомств не была тяжелой, с ней справлялись легко, и потому в этих храмах почти не было административных служащих, кроме людей из прислуги[274].

В эпоху Нового царства было совсем по-другому: жрецы уже не были в состоянии справляться с работой по управлению без посторонней помощи, и им была нужна целая армия помощников-служащих. Так было во всех храмах, но главным образом, конечно, в храме Амона в Фивах. Этот бог имел центральную «контору» по управлению своимто есть имуществом его храма, а также особые ведомства для руководства казначейством, земледелием, амбарами, скотом и крестьянами; в каждом из этих ведомств был егоносивший звание князя, и

В храме Амона был такжевысокого ранга, под присмотром которого находились документы, подтверждавшие права святилища на собственность, а поскольку в любом крупном храме эпохи Нового царства постоянно строились новые здания и реставрировались старые, бог обязательно должен был иметь свое строительное ведомство, которое руководилоИз этого, разумеется, следует, что при храме должно было находиться необходимое число ремесленников и художников, от живописца до каменщика. Чтобы поддерживать порядок в храме и на его землях, бог имел свою стражу с главным начальником и младшими командирами, а поскольку многие деловые операции мирского характера происходили под его управлением, он имел также свою тюрьму. Нам мало известно о многочисленных служащих низшего разряда, которые должны были существовать при таких условиях, поскольку этот слой общества находится вне нашего поля зрения. Однако в нашем распоряжении есть много памятников таким людям, как «начальник склада жертвоприношений», различные «привратники», «цирюльники», и все они, должно быть, жили в некотором достатке.

Эти замечания по поводу управления храмами были бы для нас еще интереснее, если бы мы знали, как были связаны между собой эти различные ведомства и как получалось, что иногда одни, иногда другие несколько должностей совмещал один и тот же человек.

Легко понять, что сам верховный жрец должен был, помимо своего верховного сана, занимать еще ту или иную важную должность, но неясно, почему должность начальника строительных работ в одно время исполнял как дополнительную должность главный писец[275], а в другое время – «начальник житниц»[276]; и это становится еще непонятнее потому, что первый из этих двоих был еще и «начальником скота бога», а второй отвечал за казначейство и «ставил печать на всех договорах храма Амона». Характерно то, что эти высокие должностные лица храмов являлись также и государственными чиновниками[277]; такое совмещение должностей явно предвещало собой постепенное превращение прежней монархии в иерократию XXI династии, при которой власть принадлежала верховному жрецу Амона. Однако царская власть не подчинилась власти жрецов без борьбы, и возможно, что реформа Эхнатона, а также смута в конце правления XIX династии, когда «жертвы не приносились в храмы», были во многом вызваны стараниями фараонов поставить преграду на пути неудержимого потока – сдержать усиление власти священнослужителей Амона. На деле оба события (и реформа и «смута») только повредили намеченной цели.