Глава VII

ОБРАЗОВАНИЕ

Мудрый Даууф, сын Херте, плывя вверх по Нилу со своим сыном Пепи, чтобы отдать его в «придворную книжную школу», давал сыну такие наставления: «Отдай свое сердце учебе и люби науку как мать, потому что нет ничего ценнее образования». В любом египетском литературном произведении, где бы и когда бы оно нам ни встретилось, мы обнаруживаем одинаково восторженное преклонение перед образованием (точнее, перед книгами, как выражались сами египтяне). Но если мы надеемся, что обнаружим нематериальные причины для такой высокой оценки образования, то будем разочарованы. Египтяне не ценили в образовании ни воспитательное, ни облагораживающее влияние, которое приписывали ему античные философы, ни то бескорыстное удовольствие, которое доставляет нам, современным людям, познание истины. Мудрый Даууф сам дает нам верный ответ на вопросы, возникающие у нас по этому поводу: описав в умело сложенных стихах беды и тревоги, связанные с различными профессиями, он делает выбор в пользу науки в двух последних строках, которые часто цитировали писатели более поздних времен:

Смотри, нет занятия без надсмотрщика,
Только ученый муж сам управляет собой.

Египтяне ценили образование за те преимущества, которые ученый человек имел перед неученым в своих земных делах; таким образом, образование отличало тех, кто управляет, от тех, кем управляют. Тот, кто постигал науки, становилсяи тем самым ставил ногу на первую ступень высокой служебной лестницы чиновников: перед ним был открыт путь ко всем государственным должностям. Он был избавлен от физического труда и от бед, из-за которых терпели мучения другие люди. Невежественный бедняк, «чье имя неизвестно, подобен тяжело нагруженному ослу, и писец погоняет его», а тот счастливец, который «отдал свое сердце учебе, возвышается над трудом и становится мудрым князем». Поэтому «приступай к работе и стань писцом, потому что тогда ты будешь вождем людей. Занятие писца – княжеское ремесло, его письменные принадлежности и книги приносят удовольствие и богатство».

Отрывок из сборника лекарственных рецептов эпохи Нового царства (Ebers, 88, 13)


Писец никогда не остается без еды: ему дают из царских кладовых то, что ему нужно: «ученый человек имеет достаточно еды благодаря своей учености». Трудолюбивый писец, который не пренебрегает своими книгами, может стать князем и, возможно, даже членом Совета тридцати, а если нужно отправить посла, его имя вспоминают при дворе. Но если писец хочет добиться успеха, он должен всегда прилежно трудиться, и в одном месте мы читаем: «Писец один управляет трудом всех людей, но если книжный труд для него отвратителен, то богиня удачи не будет с ним».

Поэтому мудрый человек навсегда остается верен знанию: он учится всю жизнь и молится Тоту, богу-покровителю учащихся, чтобы этот бог помогал ему и дал способность к пониманию. Тот «бабуин с блестящей шерстью и приятным лицом, который пишет письма для богов», не забудет о своих земных братьях по ремеслу, если они будут призывать его такими словами: «Приди ко мне и дай мне действовать справедливо на твоей должности. Твоя должность прекраснее всех должностей… Приди ко мне, направь меня! Я – слуга в твоем доме. Пусть весь мир расскажет о твоем могуществе, пусть все люди скажут: «Велики дела Тота». Пусть они придут со своими детьми, чтобы дети были указаны в числе писцов. Твоя должность – прекрасная должность, о сильный заступник; она радует тех, кому она поручена».

Бог Тот в облике своего священного животного (согласно L. D., iii. 171)


Мальчика, которому было предназначено стать писцом, в очень раннем возрасте посылали в «дом обучения», то есть в школу, где он, даже если был низкого происхождения, «воспитывался вместе с детьми князей и был призван к этому занятию». В древнейшие времена находилась при царском дворе. В эпоху Нового царства школы, видимо, были организованы дифференцированно, похоже, что различные правительственные ведомства, например, «дом серебра», имели собственные школы, в которых обучались кандидаты на должности в соответствующем ведомстве. Из многих мест в учебной литературе, которой пользовались в школах, мы знаем, что молодых писцов обучали индивидуально: каждый имел своего наставника из числа старших по должности чиновников своего ведомства и был прикреплен к нему как ученик и подчиненный. Один из таких учеников писал своему наставнику: «Я был с тобой с тех пор, как меня учили в детстве; ты бил меня по спине, и твои наставления попадали в мое ухо». По этим словам мы можем предположить, что между детским первоначальным обучением и более поздним высшим образованием не было разрыва: похоже, что тот же старик-чиновник, который обучалего обязанностям, должен был наблюдать за его работой и тогда, когда тот усваивал первоначальные знания.

Юноша вполне мог заняться не тем делом, к которому его готовили в школе. Верховный жрец Амона Бекенхонс рассказал, что с пятого по шестнадцатый год своей жизни он был «старшиной в царской учебной конюшне»[297], а потом поступил в храм Амона жрецом самого низкого звания. Мы бы сказали, что он был кадетом, а потом стал священником. «Учебная конюшня» – это, должно быть, название чего-то вроде военного училища, в котором мальчики из знатных семей готовились в военачальники, становились «старшинами конюшни»[298].

К счастью, наши источники информации позволяют нам в общих чертах представить себе формы и характер образования в эту древнюю эпоху. Дисциплина в школе была суровой. Мальчику не позволяли проспать занятия. «У твоих товарищей [уже] книги в руках, бери свою одежду и крикни, чтобы принесли твои сандалии», – решительно требует писец, который будит школьника.

Уроки, о которых говорилось, что их результаты «будут существовать вечно, как горы», занимали половину дня; когда «объявляли, что наступил полдень», дети покидали школу, Кормили школьников, видимо, скудно: ученику должно было хватить трех булок и двух кувшинов пива в день. Все это каждый день приносила ему из дома мать. Побоев, напротив, было много, поскольку в основе всего школьного образования лежало правило: «Уши мальчика у него на спине, он слушает, когда по ней бьют». Один бывший школьник так писал своему бывшему учителю, от которого вынес и еще более суровые наказания: «Ты заставил меня решительно взяться за дело еще в то время, когда я был одним из твоих учеников. Я сидел взаперти, и ты связал мне руки и ноги. Ты приговорил меня к заключению на три месяца, и я находился связанный в храме»[299].

Египтяне находили для этой суровости теоретические обоснования. Обычно ее оправдывали тем, что человек способен приручить любое животное. Каере, привезенный из Эфиопии, научился понимать речь и пение; льва можно выдрессировать, лошадь объездить, ястреба обучить. Почему бы не дрессировать так же и молодого писца? Но поскольку писец все-таки не совсем то же, что лев или конь, египетские педагоги применяли и другое полезное средство – наставления. Это средство использовали непрерывно: был ли школьник «в постели или бодрствовал», его все время наставляли и поучали. Иногда он слышал: «Писец, не ленись, иначе тебя накажут, чтобы сделать послушным. Не растрачивай время на желания, иначе придешь к плохому концу.

Читай своим ртом книгу, которая у тебя в руке, спрашивай совета у тех, кто знает больше, чем ты. Готовься к должности князя, чтобы иметь возможность достичь ее в старости. Счастлив писец, умелый в выполнении всех своих обязанностей по должности. Будь сильным и деятельным в своем повседневном труде.

Не проводи ни одного дня в праздности, иначе тебя будут пороть: ведь уши мальчика у него на спине, и он слышит, когда его бьют.

Пусть твое сердце будет внимательно к тому, что я сказал: это принесет тебе счастье.

…Усердно проси совета; не пренебрегай такой возможностью, когда пишешь; не испытывай к этому отвращения. Пусть твое сердце будет внимательно к моим словам: так ты найдешь свое счастье»[300].

После того как школьник полностью овладевал искусством письма, обучение заключалось главным образом в переписывании отрывков из текстов, на которых ученики могли одновременно упражняться в каллиграфии и орфографии и создавать свой стиль. Иногда преподаватель выбирал текст, не слишком обращая внимание на его содержание, – сказку[301], отрывок из религиозной или магической книги[302], современное ему[303] или древнее[304] стихотворение; особенно часто учителя предпочитали последний из этих вариантов, чтобы текст произвел на юного ученика впечатление своим причудливым загадочным языком. Но учитель выбирал текст, который мог послужить уроком для ученика, и давал ему переписатьто естьЭтикоторые мы подробнее рассмотрим в следующей главе, были двух родов. Первый род – большинство наставлений эпохи Среднего царства; они состоят из правил мудрого поведения и хорошего тона, вложенных в уста мудреца древней эпохи[305]. Другие наставления, сочиненные позже, имеют форму вымышленной переписки между наставником и его учеником[306], в которой, как предполагалось, преподаватель обучал ученика одновременно мудрости и изящному эпистолярному стилю. Конечно, учитель лишь в исключительных случаях составлял эти письма сам; обычно же он предпочитал переписывать их дословно из книг, а иногда использовал после необходимой переделки чье-нибудь чужое письмо[307]. Однако это не мешало многим наставникам и ученикам подписывать эти старые письма своими именами, словно они сами посылали их друг другу.

Количество писем такого рода, дошедших до нас в тетрадях и на стелах, по сравнению с другими подобными текстами огромно – мы имеем их гораздо больше, чем любых других сочинений. Это не должно нас удивлять, ведь школьнику важнее было иметь при себе в гробнице свою тетрадь, единственное достижение его юных сил, чем взрослому мужчине – свою любимую книгу.

К тому же друзьям и родственникам было легче расстаться с не имеющей никакой ценности тетрадью, чем с действительно полезным сочинением, которое могло пригодиться живым. Египетскую тетрадь легко узнать по характерным только для нее размеру и форме: ее страницы были короткими и вмещали лишь несколько длинных строк, а у верхнего края страницы учитель обычно вписывал свои поправки, которые, как правило, относились к области каллиграфии. Интересно, что на одном из этих школьных папирусов возле правого края страницы в текст сбоку вписана дата – 24-е число месяца эпифи; за три страницы до этого мы обнаруживаем 23 эпифи, а через три страницы после – 25 эпифи; явно ученику каждый день задавали писать по три страницы. Может показаться, что это немного, но мы должны помнить, что ученики должны были еще выполнять практическую работу в своем ведомстве. Об этом мы тоже прочли в их тетрадях, но не на тех сторонах, которые ученики показывали учителям, а на оборотных. Оборотную сторону папирусных свитков, на которой не полагалось писать, египтяне часто использовали в качестве записной книжки, и несколько слов, торопливо набросанных на ней молодым писцом, часто бывают интереснее, чем то, что аккуратно написано на другой стороне. Таких набросков много на оборотных сторонах школьных тетрадей, и маленькие рисунки, изображающие львов и быков, всевозможные образцы письма, подсчеты количества полученных мешков с зерном и отрывки из деловых писем позволяют нам увидеть, какого рода работу выполняли владельцы этих книг-свитков для того ведомства, в которое были зачислены. Когда мы видим, как удивительно рано взрослеют современные египетские мальчики, нас не удивляет, что в древности двенадцати – четырнадцатилетние писцы уже умели быть по-настоящему полезными властям.

Верхняя часть страницы школьной тетради. Текст такой: «Урожай. Черви отняли одну половину еды, бегемоты – вторую половину. В поле было много мышей и саранчи; скот ел, воробьи крали. Горе (?) крестьянам! Остаток, который лежал на гумне, прикончили воры…» Слово– «много» в конце первой строки исправлено, исправлен также знакв середине третьей строки, так как они были не совсем хорошо написаны достаточно умелой в остальных случаях рукой (согласно An., 5, 16)


Надписи на обратной стороне папируса Саллье IV (страница IV). Внизу нарисован бык, над рисунком указана сумма – 109 точек, в одной группе которых каждая точка (как указывает надпись сбоку – «всего 544») означает пять добавленных мешков зерна, хлеба или чего-то подобного, во второй – восемь мешков, в третьей – один мешок


Египтяне с самого начала своей истории испытывали величайшее почтение к своей письменности, которую они считали основой всего образования. Они называли ее «божественные слова» и верили, что письменность изобрел бог Тот, который сам же и обучил ей жителей Нильской долины. Хотя иероглифы и не могли быть созданы египетским богом, они действительно были важнейшим изобретением египтян. И этот народ имел все основания гордиться этим, потому что египетская письменность, несмотря на свою сложность, – одна из самых удобных и легких для чтения среди всех многочисленных видов письменности, существовавших в мире. Та форма египетской письменности, которую мы обнаруживаем в историческую эпоху, несомненно была не самой ранней. Сейчас известны достаточно убедительные доказательства того, что древнейшее иероглифическое письмо было чисто фонетическим, примерно таким же, как финикийская письменность. Оно имело ту же особенность, которая характерна для письменности финикийцев и многих семитских народов: как правило, записывались только согласные звуки слов. (Ясно, что древнейшее египетское письмо было использовано жителями Леванта при создании финикийского письма. – Слово«убивать» – писалосьа «ненавидеть» – писалосьЧитатель должен был догадываться по контексту, что сочетанияиозначают те слова, которые были названы сейчас или читаются, например, как«я убил» и– «я ненавидел».

Нам может показаться странным, что эти народы остановились на полпути и стали указывать другими знаками для каждого конкретного случая, что согласные надо дополнить такими-то гласными или оставить вообще без гласных. Однако, когда нам становится понятно строение этих языков, мы начинаем понимать, как получилось, что гласные играли в них второстепенную роль. Во всех этих языках значение слова обычно передается согласными, а гласные, как правило, добавляются к ним для обозначения грамматической формы. Если мы возьмем для примера, скажем, арабское слово – «он убил», то значение «убить» содержится в его трех согласных а три звукаобозначают лишь третье лицо, единственное число, действительный залог и прошедшее совершенное время. Страдательный залог обозначается гласными u, I,поэтому «он был убит» будет инфинитив будет императив причастие и т. д., то есть согласные в слове всегда одни и те же, а гласные меняются. Нам легко понять, что народ, говорящий на таком языке, естественным образом начинает считать согласные единственной существенной частью слова и находит достаточным писать только их.

Итак, первоначально египетский алфавит состоял только из двадцати одной согласной буквы:


1 Это не «ч», как в английском языке, а разновидность «х», как в немецком, поскольку, например, название народа «хетты» Эрман пишет Cheta.


Каждый из этих знаков изображает предмет, обозначаемый коротким словом, где есть тот звук, который стал фонетическим значением знака. Например, знак – верхняя половина круга – изображает, вероятно, каравай хлеба, называвшийся по-древнеегипетски эллипс  r – рот,волнистая линия  n – водупохожий на изображенную сбоку ладонь знак рука, d и т. д.

Имя бога Птаха писалось как (p, t, h. Пер.), – бедро – как (ch, р, sh. – Пер.), ran – имя – как (r, п. – Пер.), ot – отец – как («знамя» и t. – Пер.),

Лишь в некоторых случаях, когда гласная действительно имела большое значение для правильного чтения слова, египтяне по-своему пытались обозначить ее на письме. Для этого они пользовались тремя согласными (знаки «слабый особый звук», «знамя» и птенец, обозначающий так же как древние евреи использовали w; но все же полной уверенности в том, как произносятся эти гласные, никогда не было, поскольку они были характерными только для египетского языка. Египтяне отбрасывали при письме не только гласные, во многих словах они пропускали или – без всяких видимых причин для этого. Так, они обычно писали  вместо  много (на коптском языке можно привести и другие примеры.

Такая система письма, как та, которую мы сейчас описали, сама по себе и удобна для чтения, и понятна – во всяком случае, для того народа, который ею пользуется. Однако египтяне не были довольны этой простой системой и уже в доисторические времена развили ее совершенно особым образом – постарались сделать свою письменную речь более ясной и сжатой, введя в нее слова-символы. Чтобы изобразить слово «лютня», по правилам надо было бы использовать три буквы  (знаки но для простоты египтяне рисовали саму лютню  вместо того, чтобы писать нужные три согласные. Преимущество второго варианта было в том, что читатель точно знал, какое слово имел в виду писавший, а с буквами это было не так очевидно . Если слово«гусь» – было написано только знаком или слово «цветок» – только знаком  ch или , оставались сомнения в том, что читатель сразу сможет правильно определить значение этих знаков; если же нарисовать гуся  или цветок , смысловая ошибка была невозможна. Эти многочисленные картинные знаки, введенные в иероглифическую письменность, стали ее характерной особенностью. В некоторых случаях они совершенно вытеснили чисто фонетическое написание слова: например, никто не писал слово «дом»  знакамивместо него всегда рисовали сам дом  – прямоугольник с разрывом в середине передней стороны. Однако было много слов, значение которых нельзя было изобразить рисунком, – например, «хороший», «сын», «выходить». И египтяне сделали еще один шаг – стали заменять такие слова другими, похожими по звучанию, но которые было легко изобразить рисунком. Чтобы написать «хороший», они пользовались знаком «лютня» , слово «сын» заменяли знаком гусь , а вместо слова «выходить» – они изображали дом . Затем, поскольку слова «хороший» и «сын» встречались гораздо чаще, чем «лютня» и «гусь», знаки  «лютня» и  «гусь» в значительной степени утратили связь со своим первоначальным значением, и слова, которые они первоначально обозначали, теперь, если была возможность, писали по-другому. В конце концов многие короткие слова, знаки которых часто использовались для обозначения других смыслов, потеряли свое значение и стали чисто слоговыми символами, которые можно было применять в любом слове, содержавшем соответствующий слог. Например, при виде знаков  «цветок»,  «летящая птица» или  «кувшин» никто не думал о словах – «цветок», «лететь» и – «кувшин», которые они первоначально обозначали, они стали означать лишь звуки слога и не имели смыслового содержания. Таким же образом, знак  «шашечная доска» стал означать слогзнак  «веер» – слог m и т. д.

В таком рисуночном письме было невозможно полностью избежать ошибок в понимании, и читатель часто мог быть не уверен в том, какое значение имел тот или иной знак. Например, если был написан знак «ухо» , иногда было невозможно понять, означал он слово «ухо», – «слышать» или – «заменять», поскольку использовался как обозначение для всех этих слов. В таких случаях египтяне применяли простое средство – устанавливали для разных слов разные написания. Так, например, они писали ' «ухо» знаками  «знамя», «ладонь» (d) и «ухо», «заменить» обозначалось знаками  «вода» (п) и «ухо», a «слышать» изображалось знаками  «ухо» и «сова» (m). У редко встречающихся слов был и второй вариант написания – со всеми согласными: например,  —«слышать» – могло быть написано знаками s, d' и m, знаками  p, t и символом-определителем «небо».

В каких случаях вместо целого слова полагается писать один знак-символ, надо ли добавлять к нему согласные, и если надо, то сколько их должно быть, – все это в каждом случае определял обычай. Слово hqt – «пиво» – писалось только фонетическими знаками  h, q, t, а слово hqat – «власть» – изображалось обозначавшим это понятие символом  и знаками двух конечных согласных – q и t. В слове «выходить» – оставляли конечное r,  ноне писали, в результате оно состояло из знаков «дом»  и r, а слово – «дом» – писали как один символ «дом», вообще не добавляя согласные.

Но у египетской письменности была еще одна особенность, которая могла привести к большому числу ошибок. Египтяне, как почти все древние народы, писали, не отделяя одно слово от другого, и поэтому текст можно было неправильно разделить на слова. Например, сочетание знаков  rn можно было прочесть как слово«имя», а можно – как– слово «рот»  и предлог родительного падежа; вместо «ухо» – можно было прочесть – «рожденный от птицы» ; или слово chawi – «ночь» можно было прочитать просто как двойственное число слова – «цветок», обозначающее два цветка. Эту опасность устраняли в высшей степени остроумным способом: в конце слова писали добавочные знаки – так называемые определители, то есть символы, указывавшие, к какой группе понятий принадлежит значение слова. Например, после слов, которые обозначают мужчин, рисовали сидящего мужчину  с вытянутыми вперед руками, после слов, значение которых было связано со ртом, – сидящего мужчину с рукой, поднесенной ко рту , после слов, означавших отвлеченные идеи, ставили определитель в виде прямоугольника с двумя маленькими чертами наверху  и т. д. Все возможности двойного толкования слов устранялись этим способом. Если после знаков «рот» и «вода»  (r и n) стояли символы «мужчина с рукой у рта» , и «прямоугольник с чертами», rn означало имя; сочетание знаков  «цветок» (ch), «птица» (а), «спираль» и «две вертикальные черты» , а после него стояли символы «прямоугольник с двумя чертами внизу и косой крест под ним» и «круг», означало ночь, поскольку эти символы-определители означали «небо» и «солнце»; знак  «ухо» после символов, читавшихся «masd'rt», не оставлял никаких сомнений в том, что это слово masd'ert, то есть «ухо».

Примеры иероглифов в их наиболее полной форме. Ниже показаны они же в более простой форме, в которой мы печатаем их (повернутыми в противоположном направлении)


Определители были последним по времени нововведением в египетской системе письменности, и потому мы можем проследить за их постепенным внедрением в нее. В самых ранних надписях такие знаки применяются лишь в редких случаях, а в более поздние времена почти не было слова без одного или даже нескольких определителей. Какой определитель должен дополнять то или иное слово и в какой строке его писать, также указывал обычай. Например, слово «выходить»  (символ «дом» и под ним знак r) дополнялось определителем «ходьба» (изображением идущих ног); слово 'eu – «идти» – в более ранних надписях изображалось одним знаком w («птенец»), а позже перед этим знаком появился тот же определитель  «ходьба»; слово   – «лететь» – получило определители «идти» и «шагать» и т. д.

Итак, мы видим, что иероглифическое письмо было очень сложной системой (общеупотребительных знаков было около 500), но в то же время одной из лучших и наиболее понятных систем письменности среди тех, которые были созданы для восточных языков. После того как человек благодаря практике запоминает, как пишутся различные слова, ему легко читать иероглифические тексты. Определители на всем протяжении текста показывают, как он делится на слова, и позволяют нам с первого же взгляда приблизительно установить, с какого рода словом мы имеем дело. Нам не следует недооценивать это преимущество, когда речь идет о языке, гласные которого обычно не записываются.

Внешний вид у иероглифов тоже гораздо приятнее, чем у знаков клинописи (клинопись – вынужденная форма письма на глине при передаче значков первоначально типа иероглифов. Шумеры в Месопотамии, создавшие это письмо, не имели, как их родичи из цивилизационного ядра Египта, папируса. – Когда иероглифические символы нарисованы аккуратно и окрашены в естественные для них цвета, в их облике сочетается высокий художественный уровень исполнения и нарядность.

Широкие гладкие поверхности зданий часто бывали украшены иероглифами, и мы даже можем сказать, что большинство надписей на стенах и столбах египетских зданий имеют чисто декоративное назначение. Вот почему в них так мало содержания: архитектор, желавший лишь украсить постройку несколькими рядами ярких цветных иероглифов, для этого в тысячный раз заставлял богов уверять, что они положили все страны к ногам фараона, своего сына, или сто раз подряд сообщал нам, что его величество воздвиг это святилище из хороших вечных камней для бога, своего отца.

По тому, как старательно египтяне выбирали порядок и расположение иероглифов в своих монументальных надписях, видно, что эти надписи были для них главным образом декоративными элементами. В египетской каллиграфии было незыблемое правило: каждая отдельная группа иероглифов в составе надписи должна иметь форму прямоугольника. Если, к примеру, перед нами находятся три знака –  квадрат р,  полукруг t и  прямоугольный определитель «небо», которые вместе составляют слово «небо», они могут быть написаны только одним образом:   но не  р и не р.

Слово «обычай» – писалось так: , знак и рядом с ним столбец: вверху ch, под ним r, внизу определитель «отвлеченное понятие», или так:  s, рядом столбец; вверху внизу и параллельно им отдельно поставленный вертикально знак-определитель; но не  рядом маленький круг ch и затемпод ним определитель, и не  – все четыре знака в одну строку. Слово dor – «принуждать» – писалось так:  – все три знака и еще один – в столбец, но не так:  – d отдельно, рядом два остальных знака в столбец, и не так:  и r в столбец, третий знак отдельно.

В своем старании придавать группам иероглифов прямоугольную форму египтяне дошли до того, что, если согласные какого-то слова, расположенные в правильном порядке, не образовывали прямоугольную фигуру, египтяне предпочитали написать слово неверно, но не уродливо. Например, слово «на глазах у кого-либо» – редко писалось  ch, а почти всегда  

Это же стремление к декоративности видно в том, что если две надписи составляли пару, то писались они в противоположных направлениях. Как правило, символы в тексте следовали справа налево, чтобы головы фигур-иероглифов были повернуты направо, но в парах той надписи, которая размещалась справа, приходилось располагаться в обратном порядке.

Орнаментальность иероглифов нисколько не шла на пользу их содержанию: рисуя свои красивые картинки, писец слишком легко забывал, что эти знаки – не только узоры, но еще и обозначают определенные звуки. Равнодушие к возникавшим из-за этого ошибкам усиливалось другим характерным недостатком египетской письменности: частая замена целых слов знаками, допустимая в этом языке, постепенно делала писца все более равнодушным к пропуску фонетических знаков. Например, египтяне часто писали  hmt nb вместо   «каждая женщина», поскольку каждый, кто понимал смысл этого словосочетания, читал эти слова вне зависимости от того, написано у второго слова окончание женского рода или нет. Они также писали причастие действительного залога  mrr и причастие страдательного залога  mry просто  mr.

По контексту читатель легко мог понять, какое слово – «любящий» или «любимый» – имелось в виду. Итак, мы видим, что чем больше разночтений текста допускали правила письма, тем больше писцы увеличивали это зло своей склонностью ограничиваться необходимым минимумом знаков. Но еще тяжелее были неудобства, возникавшие из-за постепенного развития языка. Даже в эпоху Древнего царства египетский язык имел не тот вид, что в самых ранних религиозных текстах, а во времена Среднего царства язык, на котором говорили египтяне, уже очень заметно отличался от языка священных книг, считавшегося образцом хорошей речи.

Поскольку записывались только согласные звуки, старая орфография все же оставалась в употреблении. Но в начале эпохи Нового царства началась большая путаница: в это время в разговорном языке многие конечные согласные исчезли или изменились, но людям не хватало мужества расстаться с прежними совершенно устаревшими правилами орфографии. С этого времени по мере того, как проходил век за веком, писцы все меньше осознавали, что буквы, которые они пишут, должны обозначать какие-то звуки. Например, слова  hmt «женщина» – и  «зима» – читались ихотя в конце у обоих слов стоял знак и писцы из этого делали вывод, что в конце слова – ничего не значащий символ, который можно прибавить и к любому другому слову. Поскольку многие слова, кончавшиеся на писались либо с определителем «дом» , либо с определителем «идти» , например  «дом»,  «здание»,  shmt «идти»,  «выходить», писцы времен XIX и XX династий во всех случаях стали писать над этими двумя знаками, и определители «дом» и «идти» приобрели вид  и . Во многих словах путаницы этого рода было очень много, и в отдельных случаях она вызывала столько противоречий, что, например, слова (в раннюю эпоху – «цветок» – и «водоросль» – писались не и как во времена Древнего царства, а – страшно сказать – и


Т е к с т: nbt ‘D’d-‘en…te pn:… ‘n chndk h. r h. bsu’e. D’d-’en sechte pn: ‘ery’e h. stk, nfr mtnu’e. Prt pu’ernf r h. rt. D’d’en…te pn:….r uat. D’d-’en sechte pn: nfr.

П е р е в о д:…все. Этот… чиновник сказал: не ходи по моей одежде. Этот болотный житель сказал: я делаю то, что ты желаешь, мой путь – хороший. Он прошел вверх по лестнице. Этот… болотный житель сказал: хорошо.


ИЕРАТИЧЕСКИЙ КНИЖНЫЙ ШРИФТ НАЧАЛА НОВОГО ЦАРСТВА (Ebers, 88, 13)

Т е к с т: (выделенные места написаны красным) R r t n t d r ‘a b r – s a. Chpr ‘a, s’ad d’ad’af dnhfe, ub | d, rda h. r mrh. t, da rf. ‘er m c h t m r k (позднее вставлено: dr) st, snuch | chrk d’ad’af dnhfe, rda hr mrht ‘apnnt, u – | bd, rda sur’e st s.

П е р е в о д: Лекарство, чтобы изгнать все виды колдовства (?): большой жук, отрежь ему голову и два его крыла, нагре-й | (его), положи в жир, прикладывай (его) (?). Если потом ты пожелаешь (изгнать) это, то нагре-й | его голову и два его крыла, положи в змеиный жир, нагрей (его), дай человеку выпить это.


ИЕРАТИЧЕСКИЙ ТЕКСТ ВРЕМЕН ПРАВЛЕНИЯ XX ДИНАСТИИ

Т е к с т: (выделенные места написаны красным) Rnpt 16, ‘ebd 3 shat hru 19. Hru pn h. r tr’e n ruhau r ma pr Pth nb Ust. ‘ey-‘en ‘abuu stn Ns’emn, pa ’an (?) n Pr ‘a (‘anch ud’a snb), h. a Pasr n nt. Gmnu ‘a n ‘est Usrchpsh, ‘an (?) ‘mnhcht, rmt’ ‘est ‘emnh. tpu n pa chr. D’du pae h. ’a n nt’n na rmt’ n pa chr m bh. pa ’abuu n Pr’a.

П е р е в о д: Год 16, 3-й месяц лета, 19-й день. В этот день, ближе к вечеру, возле храма Птаха, Владыки Фив, Несамун, вассал царя, писец фараона (жизнь, здоровье, сила!) и Пасер, князь города, пришли. Они нашли (то есть судили) старшину рабочих Усерхопеша, писца Аменнахта и рабочего Аменхотепа из некрополя. Князь города говорил с людьми из некрополя перед вассалом фараона.


На предыдущих страницах я всегда пользовался словом , но этот термин может обозначать не только тщательно выписанные знаки, которые обычно встречаются нам в надписях и которые мы печатаем, но и еще две другие разновидности письма. В эпоху Древнего царства уже был изобретен особый курсивный шрифт для повседневного использования – так называемое иератическое письмо, в котором различные иероглифы с течением времени все больше упрощались – для того чтобы их было легко писать камышовым пером, которым пользовались писцы.

Приведем как примеры несколько хорошо известных знаков:

1. Иератическое письмо эпохи Среднего царства;

2. Оно же в эпоху Нового царства


Как мы можем видеть, у курсива был тот недостаток, что в этом шрифте часто стирались различия между контурами разных знаков. Например, в нашей таблице буквы и так похожи, что большинство писцов эпохи Нового царства не могли отличить их одну от другой. То же было и со многими другими знаками. Поэтому в текст легко вкрадывались всевозможные ошибки, и часто сами египтяне не могли правильно прочесть то, что переписывали.

Но высшей степени эта путаница достигла при XX династии: начиная со времени ее правления те писцы, кто вел деловые записи и должен был работать быстро, стали сокращать до нескольких штрихов те слова, которые встречались им особенно часто. Приведенных ниже примеров достаточно, чтобы стало видно, как сильно этот шрифт отличался даже от более раннего курсива.

Эти знаки, конечно, уже нельзя былов истинном смысле этого слова, потому что никто не смог бы понять по этим штрихам и точкам, каким иероглифам они соответствовали вначале. Мы должны рассматривать группу знаков как единое целое, то есть запомнить, что перпендикулярный штрих и четыре точки означают «человечество», и т. д. Прошло еще несколько веков, и из этих сокращенных написаний возникла новая, независимая от других письменность – так называемоеписьмо. Если мы хорошо осмыслим тот факт, что полное вырождение алфавита происходило одновременно с описанным выше вырождением орфографии, мы сможем представить себе, какими причудливыми были многие поздние египетские шрифты.

Было и третье обстоятельство, которое делает эпоху Нового царства несимпатичной для людей с филологическим складом ума, а именно: варварский язык религиозных и официальных рукописей. В обычной жизни записи, как правило, делались на разговорном языке того времени (новоегипетском), но считалось, что официальные и религиозные тексты должны быть по-прежнему написаны на древнем языке. Древнеегипетский язык играл во времена Нового царства ту же роль, что латынь в средневековой Европе, с той лишь разницей, что его искажали гораздо сильнее, чем латынь. Во многих из этих текстов степень языкового варварства просто не поддается описанию: они составлены так плохо, что это бросается в глаза даже нам, так мало знающим о древнем языке. Это относится не только к египетским текстам, сочиненным в эпоху Нового царства, но и к гораздо более старым религиозным книгам, которые переписаны в это время. Эти копии так плохи, что можно сделать лишь один вывод: писцы совершенно не понимали, что они писали. Другие народы, которые пользовались древним языком и продлевали его существование, завершили этот опыт успешно, потому что призвали себе на помощь учебники грамматики и словари. Но в отношении египтян, потерпевших в этом деле полное поражение, мы вынуждены прийти к выводу, что они мало изучали грамматику или не изучали ее вообще. И действительно, ни в одном египетском папирусе до сих пор не был найден отрывок из словаря или грамматики. Правда, египтяне писали толкования священных книг, но, насколько мы можем видеть по дошедшим до нас комментариям, речь в них шла лишь о смысле содержания, а значение слов не обсуждалось – да и невозможно было его обсуждать, поскольку слова во всех рукописях выглядели по-разному. Египтяне так никогда и не сумели создать точный и окончательный текст своих священных писаний – текст, в котором нельзя было бы ничего изменить. Их книги, к которым, как считалось, могли прикасаться одни лишь боги (и то сначала пройдя обряд очищения), на самом деле, несмотря на свою святость, были отданы во власть любому писцу. Ученое сообщество служителей религии было занято более важным делом, чем их защита: оно должно было разъяснять их. И стиль этих разъяснений был настолько характерен для египтян, что я приведу здесь читателю как образец один из упомянутых выше комментариев.

Среди самых ранних представлений о жизни души после смерти (см. предыдущую главу) было одно особенно широко распространенное – что душа покидает тело и взлетает в небеса. Все нечистое устраняется из души, остается только ее божественная часть, и душа становится таким же богом, как остальные боги; ее приветствуют те, кто прославлен, и она гордо входит в небесные врата, чтобы вечно пребывать там во славе вместе с богом солнца Атумом и звездами. В очень древней «Главе выхода днем из мира мертвых» есть триумфальный гимн, который поет душа, вступая на небеса. Начало гимна звучало так:

«Я – бог Атум, я, который был один.

Я – бог Ра при его первом появлении.

Я – великий бог, который создал себя самого и создал свое имя, повелитель богов, которому никто из богов не равен (?).

Я был вчера, и я знаю завтра; место для битвы богов было приготовлено, когда я говорил. Я знаю имя того великого бога, который живет внутри себя.

Я – тот великий Феникс, который находится в Гелиополе, который учитывает там все, что есть и что существует.

Я – бог Мин, когда он выходит, и его перья я укрепляю на своей голове.

Я в своей стране, я прихожу в свой город. Я каждый день провожу вместе с моим отцом Атумом.

То, что было во мне нечистым, изгнано из меня, и грех, который был во мне, попран ногами. Я омылся в тех двух великих прудах, которые есть в Гелиополе и в которых очищаются жертвоприношения человечества для того великого бога, который обитает там.

Я иду по пути, где я омываю голову в озере оправданных. Я достигаю этой страны прославляемых и вхожу через (?) славные ворота.

Ты, стоящий впереди, протягиваешь мне руки; я такой же, я стал одним из вас – я провожу каждый день вместе со своим отцом Атумом».

Таким был старый текст, и даже теперь не нужно много комментариев, чтобы его общий смысл был понятен для нас. Умерший стоит у врат неба, он чувствует, что стал богом, и хвалится своей божественностью. Он считает себя равным любому из древних богов – Атуму, Ра и тому богу, по велению которого боги когда-то сражались в бою. Он покинул свой земной дом, чтобы войти в дом небесный; он смыл с себя все нечистое и теперь входит в небесные ворота, а прославляемые духи протягивают свои руки ему навстречу и ведут его к его отцу, богу солнца.

Но ученые мужи Египта придерживались иного мнения. Слова древнего поэта, восхваляющие счастливую судьбу умерших, не трогали их сердца, а только возбуждали их умы и заставляли их придумывать трудности – чем дальше, тем больше. Для тех, кто думал, что действительно понимает религию, не было ни одной строки без вопроса, который надо решить. Поэтому в ранние времена к старинному гимну был добавлен комментарий, а с течением веков этот комментарий становился все больше. Многие фразы, смысл которых ученые мужи Среднего царства считали ясным, казались ученым эпохи Нового царства требующими пояснений, а многие старые пояснения казались неверными более поздним комментаторам, и те считали, что сами обязаны добавить лучшее толкование. Зная то, что было сказано перед этим, мы легко можем догадаться, что они не ограничивались исправлением комментария, но иногда старались улучшить и старый текст.

Комментарий к «Книге выхода днем», несомненно, считался образцом величайшей учености; для нас же, людей современного мира, он часто будет выглядеть бессмысленным, потому что комментаторы в каждом невинном слове искали скрытый смысл. Когда поэт говорил: бог знает «то, что есть, и то, что существует», он, разумеется, имел в виду, что бог знает все. Но для египетских ученых это было слишком просто; по мнению ранних комментаторов, «то, что есть, и то, что существует» – это «вечность и бесконечное существование», а более поздние толкователи предлагают нам считать, что здесь подразумеваются «день и ночь». Мы должны добавить к этому рассказу еще одну мысль. Когда были написаны эти стихи, описания богов и загробной жизни были такими же туманными, как подобные описания в фольклоре всех первобытных народов. Во времена комментаторов этот туман уже давно рассеялся: были разработаны подробные жизнеописания богов, а также описание того, что должно произойти с душой после смерти, и, в частности, сформировалось учение об особых отношениях умерших с Осирисом, богом мертвых. Разумеется, ученым было непонятно, почему в этом священном гимне ничего не сказано обо всем этом; очевидно, его нужно только правильно понять, и тогда они обнаружат в нем все, что желают найти. И действительно, все, что они искали, обнаруживалось – особенно если они немного помогали в этом тексту.

Когда в начале старинного песнопения поэт говорит: «Я – Атум, я, который был один», он, конечно, имел в виду, что этот бог существовал до всех остальных богов. Более поздние авторы предпочитали говорить: «Я – Атум, я, который был один на небесном океане», и таким образом протаскивали в текст представление о том, что вместе с богом уже существовал океан, то есть хаос. Дальше мы читаем: «Я – Ра при его первом появлении». Этот прекрасный образ: бог солнца внезапно освещает мир, который прежде был погружен во тьму, – не удовлетворил ученых эпохи Нового царства, и они изменили текст на «Я – Ра при его появлении, когда он начал править тем, что он создал». Затем они добавили еще такое толкование: «Объясни это так: Ра, который начал править тем, что он создал, – это тот Ра, который сиял как царь прежде, чем были созданы опоры Шу. Он был на террасе города Хмуну, когда дети мятежников были отданы ему на террасе Хмуну». Таким образом, здесь ученым удалось вставить в старинный текст легенду о том, что Ра в прошлом правил землей в качестве царя, а затем удалился с земли, чтобы отдыхать на небесной корове, которую держит бог Шу. Комментаторы даже предположили, что поэт, сравнивая с богом солнца умершего, который стал подобен богу, думал об одном конкретном событии, которое произошло во время этого царствования в знаменитом городе Хмуну, когда он сравнивал умершего, который хотел стать подобным богу, с солнечным богом.

В следующем отрывке этого текста упоминается «великий бог, который создал себя самого, создал свое имя, повелитель круга богов, которому никто из богов не равен». Это слишком обобщенные определения, чтобы понять, о каком боге думал поэт. Но в любом случае он думал оббоге, а не имел в виду, как настаивают комментаторы, трех разных богов. Ученые эпохи Нового царства объясняли эту фразу так:

«Я – великий бог, который создал себя.

Объясни это так: великий бог, который создал себя самого, – это вода, то есть небесный океан, отец богов.

Другой говорит: это Ра.

Кто создал свое имя, повелитель круга богов.

Объясни это так: это Ра, который сам дал имена частям своего тела и создал тех богов, которые сопровождают его.

Кому не равен никто из богов.

Объясни это так: это Атум в своем солнечном диске. Другой говорит: это Ра, который поднимается на восточном горизонте небес».

Те варианты, которые мы процитировали, позволяют нам увидеть, что некоторым ученым нравилось толковать этот отрывок как относящийся кбогу Ра, но сторонники официальной точки зрения были уверены, что здесь шла речь о трех богах, упомянутых в первом отрывке, – о Нуне, Ра и Атуме. Толкование следующей фразы: «Я был вчера, и я знаю завтра» – было еще более запутанным. Когда умерший восхвалял себя этими словами, он имел в виду лишь то, что он, как и все остальные боги, находится за пределами времени, и потому для него будущее и прошлое одинаковы. Но комментаторы времен Среднего царства были склонны видеть здесь указание на одного определенного бога: по их мнению, бог, который был вчера и знает завтра, – это Осирис. Это, несомненно, было ошибкой, но такое предположение являлось более обоснованным, чем точка зрения более поздних ученых, которые заявляли, чтов этом месте – имя Осириса, а – имя Ра.

Рамсес II сидит перед священным деревом, на котором боги пишут его имя (согласно L. D., iii. 169)


Мы видим, что чем проще была фраза и чем меньше сомнений могло быть в ее смысле, тем больше эти толкователи старались выжать из нее что-нибудь чудесное. Они искали скрытый смысл во всем: разве в священной книге не должна содержаться самая глубокая и тайная мудрость? Из фразы: «Я – бог Мин, когда он выходит, и его два пера я укрепил на своей голове» – любой ребенок сделал бы вывод, что речь идет о боге Мине, которого всегда изображали с двумя длинными перьями на голове. Но это было слишком банально и прямолинейно, и потому текст не мог иметь такое значение. Явно в нем подразумевалось что-то совсем другое, и под Мином мы должны понимать не хорошо известного бога из Коптоса, а Гора. Правда, Гор не всегда носил перья на голове, но и для этого толкователи нашли объяснение. Либо под двумя перьями подразумевались его два глаза, либо эти слова были каким-то образом связаны с двумя змеями, которых носил на голове не он, а бог Атум. Оба эти толкования перьев, особенно второе, были слишком надуманными, и потому было охотно принято открытие одного изобретательного ученого, жившего при XIX династии, который сумел доказать, что в мифологии на голове у Гора было что-то похожее на перья: «Относительно двух перьев: однажды Исида с Нефтидой прилетели к нему в образе двух птиц и сели ему на голову – и смотрите, что осталось у него на голове».

Я не буду больше утомлять читателя примерами этой странной науки: во всех них видно одно и то же глупое старание вставить в текст то, о чем его составитель даже и не думал.

В этом отношении египетские ученые всего лишь шли по тому же пути, который проделали авторы средневековых мистических сочинений, обнаружившие, что и Библия, и стихотворения Вергилия былито же проделали раввины в Талмуде и многие толкователи Корана. Излишнее почтение к древним сочинениям всегда приносит одинаковые плоды. Египетские вероучители, должно быть, как все, кто решает такие тонкие вопросы, не только ощущали невинное удовольствие от своего труда, но и чувствовали характерное для таких людей раздражение против тех своих собратьев, которые настаивали на ином решении любой из этих интересных задач. Кто знает: может быть, различные толкования с рассуждениями о том, как должно было называться озеро Натрон возле Хененсутена, были предметом ожесточенного спора между главами различных школ? Одни называли его «Вечность», другие «Направляющее Вечность», третьи «Рождающее Вечность». Похоже, что эта удивительная мудрость была доступна не для всех ученых, поскольку великий и мудрый Аменхотеп, сын Хапу (придворный Аменхотепа III), специально говорит в рассказе о себе, что, достигнув такого-то звания, он «вошел к божественной книге и увидел великолепные дела Тота». Если этот отрывок переведен верно, это значит, что Аменхотеп понял значение трудных мест текста и что люди стали просить у него совета в этих вопросах[308].

Если вклад египтян в науку был так мал в области, которая казалась им такой важной, естественно предположить, что в более широких областях знания они тоже не оказали больших услуг науке. Чем лучше мы узнаем египетские памятники, тем больше нам хочется высказать свое мнение по вызвавшему много споров вопросу о том, была ли у египтян полная письменная история их народа. Многие цари оставили нам короткие рассказы о своих достижениях, и возможно, эти рассказы были взяты из официальных летописей[309]; у нас также есть список царей на обратной стороне Туринского папируса[310], и его, конечно, можно назвать сочинением по истории. Но это все: остальные дошедшие до нас описания исторических событий в большей или меньшей степени являются легендами. Учитывая точку зрения египтян на описание событий, вряд ли у них было что-то большее, чем летописи отдельных царей и храмов, поскольку единственной целью историков было передать потомству имя фараона и рассказать о его великих делах. Считалось, что и боги пишут исторические труды такого рода. В Гелиополя стояло очень древнее священное дерево. Бог Тот и богиня Сефхет, «госпожа писания, правительница книг», писали на его листьях имя монарха, и, как показано на нашем рисунке, бог Атум следовал примеру этой богини и «собственными пальцами писал это имя на благородном дереве»[311].

Звездная карта северного полюса неба. Из гробницы Сети I (согласно L. D., iii. 137)


В безоблачном небе Египта звезды светят на удивление ярко, и жители долины Нила, должно быть, стали наблюдать за ними уже в очень древние времена. Хотя египтяне не считали звезды божествами, как жители Месопотамии, все же звезды были для них обителями благочестивых душ: например, Сириус, который они называли Софис, считался душой Исиды, а Орион – душой Гора. Другие звезды были духами, с которыми было связано солнце во время своего движения по небу.

Но, кроме этого, наполовину поэтического, отношения к звездам, египтяне в эпоху Нового царства (а возможно, и раньше) владели элементами настоящих астрономических знаний. Во-первых, они пытались найти свой путь в небесном просторе, составляя карты созвездий, на которых, конечно, могли изобразить лишь малую часть неба. Во-вторых, они шли дальше – составляли таблицы, в которых указывали положение звезд. План, по которому составлялись эти таблицы, был таким странным, что мы должны рассказать о нем подробнее. Египтяне представляли себе, что под центром неба находится фигура сидящего человека; спина этой фигуры выпрямлена, а макушка ее головы находится под точкой зенита. Звезды, приближаясь к зениту, оказываются над одной из частей этой фигуры, и их положение относительно нее указывается в списке звезд. Несколько таких списков сохранилось в гробницах царей XX династии; там указаны положения звезд в течение двенадцати ночных часов с промежутком в пятнадцать дней. К несчастью, поскольку эти таблицы были лишь украшениями гробницы, они были выполнены небрежно, и потому их трудно понять.

Список звезд для 16-го дня месяца паофи (согласно L. D., iii. 227)


Например, 16-го числа месяца паофи положение звезд в разное время обозначено так:


1-й час – Нога великана – Над сердцем

2-й – Звезда Петеф – Над сердцем

3-й – Звезда Ари – Над левым глазом

4-й – Коготь гуся – Над левым глазом

5-й – Задняя часть – Над сердцем

6-й – Звезда тысяч – Над левым глазом

7-й – Звезда Сар – Над левым глазом

8-й – Точка пальца. Для созвездия Сах (Орион) – Над левым глазом

9-й час Звезда Сах (Орион) – Над левым локтем

10-й Звезда, которая следует за звездой Софис – Над левым локтем

11-й Точка пальца для обеих звезд – Над правым локтем

12-й Звезды воды – Над сердцем


Через 15 дней после этого, 1-го числа месяца афир, звезды изменили свое положение следующим образом:


Час 1 – Звезда Петеф – Над сердцем

Час 2 – Звезда Ари – Над левым глазом

Час 3 – Голова гуся – Над правым глазом

Час 4 – Задняя часть гуся – Над сердцем

Час 5 – Звезда тысяч – Над сердцем

Час 6 – Звезда Сар – Над сердцем

Час 7 – Точка пальца для Сах – Над сердцем

Час 8 – Звезда Сах – Над правым глазом

Час 9 – Звезда, которая следует за звездой Софис – Над правым глазом

Час 10 – Точка пальца для обеих звезд – Над сердцем

Час 11 – Звезды воды – Над сердцем

Час 12 – Голова льва – Над сердцем


А еще через 15 дней, 16-го афира, звезды стояли так:


Час 1 – Звезда Ари – Над левым глазом

Час 2 – Голова гуся – Над сердцем

Час 3 – Задняя часть гуся – Над сердцем

Час 4 – Звезда тысяч – Над сердцем

Час 5 – Звезда Сар – Над левым глазом

Час 6 – Звезда Сах – Над сердцем

Час 7 – Звезда Сах – Над левым глазом

Час 8 – Звезда, которая следует за звездой Софис – Над левым глазом

Час 9 – Точка пальца для обеих звезд – Над сердцем

Час 10 – Звезды воды – Над сердцем

Час 11 – Голова льва – Над сердцем

Час 12 – Хвост льва – Над сердцем


Вероятно, эти таблицы использовались для решения практических задач, поскольку, хотя не доказано, что в Египте существовала астрология, то есть использование звезд для целей суеверия, звезды имели огромное значение в вопросах, связанных с календарем[312], а в составлении календарей египтяне достигли больших успехов. Старая проблема – как разделить время соответственно движению Солнца на отрезки длиной примерно в 3651/4 дня, а каждый из этих отрезков поделить соответственно движению Луны на части длиной примерно 291/4 дня каждая – была решена египтянами так удачно, что теперь их решение лежит в основе нашего собственного календаря. При делении года на месяцы египтяне не учитывали движение Луны и разделили его произвольно на отрезки длиной в 30 дней; в году было 12 таких месяцев, то есть 360 дней, а поскольку на самом деле дней в году 3651/4, в конец года были добавлены еще пять «дополнительных» дней.

Двенадцать месяцев делились на три времени года по 120 дней, которые носили названия главных периодов египетского сельскохозяйственного цикла – «разлив», «рост посевов» и «урожай». Сезон разлива Нила начинался примерно 20 июля, и потому этот день по праву считался в Египте началом нового года.

Но этот календарь, существовавший уже в эпоху Древнего царства, имел один недостаток – год из 365 дней все же был на 1/4 дня короче настоящего, и потому каждый четвертый год на один день отставал от настоящего года. Если в 2782 г. до н. э. начало нового года совпало с началом разлива Нила, то 2542 год до н. э. начался на два месяца раньше разлива, а в 2302 г. до н. э. эта разница стала бы такой огромной, что сезон, который назывался временем разлива, соответствовал бы тем четырем месяцам, когда египтяне собирали урожай. Чтобы это отклонение снова стало равно нулю, должен был пройти большой срок – 1460 лет, и лишь в 1322 г. до н. э. начало нового года снова совпало бы с 20 июля – официальным днем начала разлива. Таким образом, у египтян был меняющийся год, сезоны и месяцы которого, как правило, не соответствовали периодам природного цикла; но из-за практической пользы этого календаря он был принят повсюду. Настоящий природный год был оттеснен далеко на задний план и соотносился с переменным годом так же, как настоящий (лунный) месяц, который длится от новолуния до полнолуния, соотносится с нашим условным месяцем. Только крестьяне и жрецы из-за сельскохозяйственных работ и некоторых праздников интересовались природным годом и оставались верными старой традиции, по которой началом нового года и разлива Нила считался день, когда звезда Софис (Сириус) снова появлялась на утреннем небе[313].

Хотя египтяне заложили, таким образом, основы нашего календаря, они все же не были вполне свободными от связанных с календарем суеверных представлений о якобы счастливых и несчастливых днях. Так широко распространенная во все периоды древней истории вера, что в определенные дни любое выполняемое человеком дело принесет ему счастье, а в другие дни – несчастье, преобладает даже среди современных людей. Насколько мы можем судить по одной книге эпохи Нового царства, в Египте эта вера была очень сильна. В этом случае, как и всегда, под суеверие подводились религиозные основания. Тот или иной день был счастливым или несчастливым в зависимости от того, хорошее или плохое мифологическое событие произошло когда-то в этот день[314]. Например, 1-й день месяца мехир, когда небо было поднято над землей, и 27-й день месяца афир, когда Гор и Сет заключили мир и поделили вселенную между собой, были счастливыми днями; а 14-й день месяца тиби, когда Исида и Нефтида оплакивали Осириса, был, наоборот, несчастливым. Плохим дням – которых, к счастью, было меньше, чем хороших, египтяне приписывали разную степень несчастья: некоторые дни были очень несчастливыми, в другие существовала только возможность несчастья, а во многих случаях – например, у 17-го и 27-го дней месяца хоях – часть дня была счастливой, а часть несчастливой. Если день был счастливый, на это, как правило, можно было вообще не обращать внимания, разве что было полезно в этот день посетить какой-нибудь особо почитаемый храм или «отпраздновать радостный день» дома; но никаких особых мер предосторожности не требовалось. И главное, что сказано о них: «то, что ты увидишь в этот день, также принесет счастье». С несчастливыми, опасными днями дело обстояло совсем по-другому: эти дни вынуждали людей к таким многочисленным и тяжелым ограничениям, что человек, желавший быть благоразумным, должен был, планируя любое свое дело, постоянно помнить о них. Некоторые требования было легко исполнить: например, 14 тиби, в день траура по Осирису, были запрещены музыка и пение, а 16 тиби никто не имел права мыться; 24-го числа месяца фармуфи нельзя было произносить имя Сета. В некоторые дни было запрещено есть рыбу, а 12 тиби нельзя было смотреть на мышь, что еще труднее в стране, очень богатой мышами. Но самыми утомительными были достаточно часто возникавшие запреты, которые касались работы и выхода из дома. Например, в месяце паофи люди четыре раза должны были «не делать вообще ничего» и пять раз весь день или половину дня сидеть дома. Это же правило нужно было соблюдать каждый месяц. Даже самые осторожные не в состоянии были избежать всех бед, которые могли принести несчастливые дни, и потому знание об этих бедах было для египтян причиной постоянной тревоги. Невозможно было радоваться рождению ребенка, если он появлялся на свет в 23-й день месяца тот: родители знали, что он скоро умрет. Дети, родившиеся в 20-й день месяца хоях, должны были ослепнуть, а родившиеся 3 хоях – оглохнуть.

Книга, из которой я взял эти примеры, не принадлежит к тому разряду, в который входят книги о суевериях других времен и народов. Ни один народ не обходится совсем без таких сочинений, и этот народ высоко их ценит, но они по меньшей мере являются ценным вкладом в его литературу, который разумные люди могут при желании изучать, однако вовсе не считаются самыми подходящими учебниками для молодежи. В Египте же было иначе, и странное руководство по выбору удачных дней дошло к нам как запись в школьной тетради. У этого народа суеверие не было интересным побочным продуктом цивилизации, а было, как в Месопотамии (например, Вавилонии), одной из самых мощных сил, влиявших на его интеллектуальную жизнь. Вера в существование слов и действий, с помощью которых человек может воздействовать на силы природы, на каждое живое существо, на животных и даже на богов, была неразрывно связана со всем, что делали египтяне. Прежде всего, этим суеверием была пропитана вся система погребальных обрядов и культа умерших. Деревянные фигурки, которые, как предполагалось, должны были работать вместо умершего или готовить для него еду; произносимые при жертвоприношении слова, повторение которых, как считали египтяне, создавало для умершего еду, – эти и другие подобные им обычаи представляют собой не что иное, как магию. Ни люди, ни боги не могли обойтись без магии: даже боги носили амулеты для защиты и пользовались магическими заклинаниями, чтобыодин другого. Исида считалась главной среди богов покровительницей магии и была знаменита тем, что «велика в магических словах».

Магические формулы египтян были по большей части основаны на том, что маг вспоминал какое-то событие из истории богов, которое принесло счастье одному из этих небесных существ и, чтобы воспроизвести это счастье, представлял себе, что он сам – этот бог, а потому повторял те слова, которые произнес бог во время того события. Он был уверен, что слова, которые оказались такими действенными раньше, снова сослужат хорошую службу. Например, если египтянин желал охладить или заживить обожженное место на теле, он, применив сначала в качестве лекарства «молоко женщины, родившей сына», произносил над этим местом такие слова: «Мой сын Гор, гора горит, там нет воды, меня там нет, добудь воду с берега реки, чтобы погасить огонь». Эти слова, очевидно, говорит Исида в одной из легенд о богах: начался пожар, и эта богиня в тревоге позвала на помощь своего сына Гора, чтобы он добыл воду. Поскольку тогда этот крик о помощи заставил появиться средства, с помощью которых пожар на горе был потушен, следовало надеяться, что эти же слова в устах мага прекратят жжение в ране. То же относится и к другому заклинанию, которое читали нади над непременным дополнением во всех случаях – «молоком женщины, родившей сына», чтобы эти лекарства подействовали против простуды: «Изыди, озноб, сын озноба, ты, ломающий кости, разрушающий череп, берущий себе в соседи жир, делающий больными семь отверстий в голове! Слуги Ра ищут Тота. Смотри, я приношу тебе твое снадобье, лекарство для тебя: молоко женщины, родившей сына, и ароматные семена. Пусть это изгонит тебя прочь, пусть это излечит тебя; пусть излечит тебя, пусть изгонит. Выйди на пол, смерди, смерди! Смерди, смерди!» Этотвзят из мифа о старости и болезни бога солнца. Ра страдает от простуды, от которой у него мутится в голове; его служители идут к богу знания за лекарством; этот бог немедленно приносит его и объявляет болезни, что она должна уступить этому снадобью.

В этих заклинаниях маг повторяет слова бога и с их помощью осуществляет его магическую власть. В других случаях магу было достаточно заявить, что он – тот бог, чьей властью он желал обладать. Например, любой, кто произносил над водой такие слова:

Ты не выше меня: я Амон,
Я Анхор, прекрасный и убивающий,
Я князь, владыка меча,
Не поднимайся: я Монт и т. д., —

этими словами вызывал у крокодилов такой ужас, как если бы названные им боги сами шли этой дорогой. Конечно, заклинание действовало особенно сильно, если маг мог назвать вместо обычного имени бога его– то особое имя, в котором заключалась его сила; такое имя было у каждого бога и духа. Тот, кто знал это имя, обладал силой носителя имени, и в XII главе мы узнали, что великая чаровница Исида с тех пор, как она заставила бога солнца открыть ей его истинное имя, стала такой же могущественной, как он сам. Поэтому другое заклинание, в котором упоминается это имя, должно было действовать на крокодилов сильнее, чем приведенное выше:

Я – избранный из миллионов, происходящий из царства света,
Чье имя никто не знает.
Если его имя произнести над потоком воды,
Тот будет уничтожен;
Если его произнести над сушей,
Оно вызывает пожар.
Я Шу, образ Ра,
Обитающий в его глазу.
Если кто-нибудь, находящийся в воде (то есть крокодил) откроет свою пасть,
Если он ударит (?) своими лапами,
Я заставлю землю упасть в поток,
И заставлю север стать югом,
И переверну землю.

Как мы видим, маг воздерживается от того, чтобы произнести истинное имя Шу, он лишь угрожает назвать это имя и тем самым перевернуть мир. Иногда он даже угрожает самому богу, что назовет его тайное имя, открытие которого было бы гибельным для бога. Более того, если тот, кто боялся водяных чудовищ, четыре раза повторял такое заклинание:

Приди ко мне, приди ко мне ты, образ вечности вечностей!
Ты, Хнум, сын Единого,
Зачатый вчера, рожденный сегодня,
Чье имя я знаю, —

то имевшее «семьдесят семь глаз и семьдесят семь ушей» божество, которое он призывал, несомненно, должно было прийти ему на помощь.

Не стоит считать большой потерей то, что само имя редко упоминается и что по этой причине мы не знаем, как звучали настоящие имена Ра или Амона, поскольку то, что нам известно об этих именах, показывает нам, какими детскими они были. Невозможно найти какой-либо смысл в чудесных словах, которыми пользовались египтяне, например, в том тайном имени, которое открывает перед нами найденный в одной из пирамид текст заклинания против змей: «Хететебешетес, сын Нефгет» или в имени, которым называли духа какого-то дикого животного в эпоху Нового царства: «Шатебуте, Артебухайя»[315], или в обращении к одному из богов, которое позже было приписано часто упоминавшемуся здесь нашему знакомому Аменхотепу, сыну Хапу: «О Шауагатееннагате, сын Ерукате! Кауарушагате!» Они – только бессмысленные сочетания звуков, создающие странный шум.

Слова, которым приписывалась магическая сила, всегда были странными: одно заклинание начиналось словами «папарука, папарака, папарура», а другое звучало так:

Эдера эдесана,
Эдерагаха эдесана,
Вместе: матму эдесана,
Вместе: эмуи эдесана,
Вместе: духаэрина эдесана,
Вместе: дегаксана эдесана,
Вместе: такарута эдесана.
Дано: уарахаеа,
Кена,
Хаму.

Такие магические формулы есть у всех народов, и объяснение, которое было дано этой бессмыслице, может быть применено ко всем ним: обо всех этих словах говорят, что они взяты из какого-то иностранного или неизвестного языка. Арабские маги называют свои магические слова «сирийскими», немцы – «древнееврейскими», а египтяне заявляли, что «Сантекапупеуай эйментеракакара» – это финикийские слова[316]. Боюсь, мы напрасно потратим свои силы, если будем пытаться найти эти слова в финикийском языке. Несколько слов этого языка могли действительно проникнуть в магическую литературу Египта так же, как многие древнееврейские имена ангелов проникли в нашу, но большинство этих якобы финикийских слов, несомненно, просто выдуманы.

Разумеется, магические формулы считались наиболее действенными, если произносились вслух, но их применяли и в письменном виде, и этим объясняется усердие, с которым в гробнице повсюду писали магические формулы на благо умершего: чем больше раз они были написаны, тем больше было уверенности, что они подействуют.

Был и другой способ продлить действие магических формул: их читали над каким-либо предметом, который благодаря этому надолго приобретал магическую силу. Например, приведенные выше заклинания против крокодилов можно было прочесть над слепленным из глины яйцом, и, если потом кормщик лодки держал это яйцо в руке, все ужасные звери, которые поднимались из воды, тотчас же снова опускались вниз[317]. Таким же образом можно было наделить магической силой бумажную или восковую фигурку, и, если ее тайком принести в дом врага, она вызывала в нем болезни и слабость. Мы уже рассказывали в предыдущей главе о том, как другие маленькие фигурки использовались в качестве слуг при умерших; такие статуэтки, а также каменные гуси, деревянные модели кухонь и прочие подобные похоронные принадлежности в гробницах были наделены магической силой с помощью прочитанных над ними заклинаний. Мы точно знаем, что так же поступали с каменными и фарфоровыми украшениями, которые были найдены вместе с мумиями и наполняют собой наши музеи.

Например, над маленьким изображением столба Дед , который был символом священного позвоночника Осириса, нужно было произнести такие слова: «Ты снова принадлежишь себе, ты, чье сердце не движется; твой хребет принадлежит тебе, ты, чье сердце не движется. Ты лежишь на боку, я лью под тебя воду. Смотри, я приношу тебеи ты радуешься этому». Посредством этого заклинанияобеспечивал умершему, на чьей шее он висел, безопасность при входе в ворота мира мертвых. Над другим похожим амулетом, но сделанным из сердолика, произносились следующие слова: «О, кровь Исиды, о, великолепие Исиды, о, магическая мощь Исиды, о, амулет для защиты великого человека, бойся причинить ему вред». Исида защищала умершего, если на нем был такой амулет, а Гор радовался при виде этого амулета.

Такие амулеты носили для защиты не только мертвецы, но и живые люди, и даже боги; священные животные тоже не могли обойтись без таких хранителей. Один амулет в эпоху Древнего царства, видимо, состоял просто из двух камней или кусков дерева, продетых один сквозь другой, позже он принимал форму сердца или имел вид четырехугольного щита с мистическими изображениями, украшенного вверху небольшой выемкой.

Такое господство веры в магию, несомненно, тормозило интеллектуальный прогресс египетской нации: кто же возьмет на себя труд идти по длинным утомительным путям, предлагаемым природой, если люди думают, что этого же результата можно добиться гораздо более коротким сверхчеловеческим путем. Египтяне особенно верили в магию там, где дело касалось медицины. Они очень усердно занимались медициной и могли похвалиться хорошими результатами по меньшей мере в ее практической области; но египетские врачи так никогда и не смогли освободиться от влияния магии. Кроме особых чудодейственных заклинаний, которые нужно было произносить над различными лекарствами, чтобы наделить их нужной силой, при изготовлении любого медикамента надо было произносить слова: «Пусть Исида сможет освободить, освободить. Пусть Исида сможет освободить Гора от всего зла, которое его брат Сет причинил ему, когда убил его отца Осириса. О Исида, великая чаровница, освободи меня, избавь меня от всех вредных красных проявлений болезни, от лихорадки бога и от лихорадки богини, избавь меня от смерти, а смерть от боли, избавь меня от боли, которая охватывает меня, как ты освободила и избавила своего сына Гора, пока я вхожу в огонь и выхожу из воды» и т. д. Когда больной принимал лекарство, тоже нужно было произнести заклинание. Оно начиналось так: «Приди, лекарство, приди и изгони это из моего сердца, из этих членов моего тела, которые вместе с лекарством сильны магической мощью».

Однако среди египетских врачей, очевидно, было какое-то число рационалистов, поскольку в разные книги по медицине входит разное количество магических заклинаний. Например, в той книге, которую мы специально взяли за основу для нашего рассказа о египетской медицине, – в большом папирусе времен XVIII династии, который был опубликован Эберсом, содержится гораздо меньше изречений для изгнания злых духов, чем в некоторых более поздних сочинениях; вероятно, это произошло потому, что тот врач, который составлял этот сборник рецептов по более ранним источникам, испытывал не очень большую любовь к магии.

Уже в эпоху Древнего царства медициной занимались врачи-специалисты, которые назывались  сну (по-коптски «сайн»). До нас дошли имена некоторых царских врачей того времени: царю Снофру[318] служил «главный врач фараона» Сехметнаеонх, и, вероятно, немного раньше жили[319] «врач фараона» Ранаеонх и стоявший выше него «начальник врачей фараона» Несменау. Похоже, что жрецы львиноголовой богини Сехмет тоже были знамениты как мудрые медики[320]; а полубог Имхотеп, сын этой богини (Имхотеп – вполне реальная личность, и не только врачеватель, но и сановник фараона Джосера, XVIII в. до н. э., архитектор и строитель его пирамиды. – в более поздние времена считался создателем медицинской науки. Эти древние врачи заложили основы позднейшей медицины[321], и похоже, что даже врачи эпохи Нового царства внесли мало улучшений в более древние представления о строении человеческого тела. Нас это может удивить, но египтяне очень мало знали об анатомии – меньше, чем мы могли бы ожидать от народа, у которого препарирование мертвых тел было повседневным делом[322].

Кроме структуры костей и строения крупных внутренностей, например сердца, желудка, селезенки и т. д., древние египтяне почти ничего не знали о человеческом теле, а их учение опо большей части состоит из чистейшего вымысла; однако они считали это учение особо важным и называли его «тайна врача»[323]. Этив основном соответствуют крупным венам или скорее даже артериям, но, поскольку предполагалось, что по ним движутся вода, воздух, выделяемые организмом жидкости и газы и т. д.[324], мы должны понимать сказанное о них в очень широком смысле, если только не предпочтем считать рассуждения об их функционировании только плодами воображения. Во всяком случае, египтяне понимали, что сосуды тянутся от сердца к различным органам тела. Сердце является центром, «от него сосуды ведут ко всем членам; кладет ли врач… свой палец на лоб, на заднюю часть головы, на ладони, на место, где находится желудок (?), на руки или на ступни ног, он всюду встречается с сердцем (то есть с пульсом), поскольку сосуды сердца ведут ко всем членам».

Поэтому сердце называли также «началом всех членов». Однако египтяне мало знали о том, как расположены эти многочисленные сосуды. В одном древнем сочинении на эту тему утверждается, что существует двенадцать сосудов, которые идут парами к груди, к ногам, ко лбу и к другим наружным частям тела[325]. Но в другом руководстве упомянуты более сорока сосудов, причем некоторые из них ведут к внутренним органам тела; это руководство явно представляет собой исправленный вариант более древнего учения, но очень трудно определить, какая часть его содержания основана на наблюдениях. Эта теория сосудов играла очень важную роль в египетской медицине, так как, по мнению египтян, многие невралгические и ревматические заболевания находились в зависимости от сосудов. Сосуды закупоривались, перегревались, становились жесткими, чесались, их нужно было укрепить или успокоить, они отказывались поглощать лекарство; со всеми этими неприятностями врач должен был бороться с помощью припарок и мазей.

Как правило, египетские врачи считали, что могутсразу, без более подробного осмотра, что происходит с пациентом. Однако многие из них понимали, что точные знания о любой болезни являются основой для лечения, и поэтому в своих сочинениях[326] ставят такие чисто медицинские диагнозы, как, например, этот: «Если ты обнаруживаешь человека, у которого опухоль в шее и который страдает от болей в обеих лопатках и в голове, и хребет его шеи не гнется, и его шея не гнется, так что он не может смотреть вниз на свой живот… то скажи: «У него опухоль в шее, посоветуй ему натираться мазью из сурьмы, и он сразу будет здоров». Или этот – человеку, у которого больной желудок: «Если ты обнаружишь человека, у которого запор… а также бледное лицо и сильное сердцебиение, и, осматривая этого человека, обнаруживаешь, что у него горячая голова и опухшее тело, – это язва (?), которая возникла из-за того, что он ел горячую еду. Пропиши то, что сможет снять жар, а именно напиток из сладкого пива, которое нужно вылить на сухие плоды некуаут; это нужно есть или пить четыре раза. Когда то, что выделяется из больного, будет похоже на маленькие черные камни, скажи: «Это воспаление проходит». Если после того, как ты сделал это, ты осматриваешь больного и обнаруживаешь, что выходящее из него похоже на бобы, покрытые росой… то скажи: «То, что было в желудке, прошло». Другие закупорки в животе вызывали иные симптомы и требовали другого лечения – например, если врач клал свои пальцы на живот и обнаруживал, что тот «движется туда и сюда, как растительное масло в кожаной бутыли», или в том случае, когда пациента «рвет, и он очень болен» или когда тело больного «горячее и опухшее».

Если болезнь плохо поддавалась лечению, возникал вопрос о том, какое из многих различных лекарств нужно применить, поскольку к началу эпохи Нового царства количество рецептов возросло до такой степени, что против некоторых болезней у врача часто было двенадцать или больше лекарств, из которых он мог выбирать. Но если мы взглянем более пристально на это обилие рецептов, оно уже не будет казаться столь избыточным. От некоторых лекарств ожидали мгновенного действия, другие должны были действовать медленнее, но надежнее: это были просто «лекарства» и «быстродействующие лекарства». Кроме того, некоторые лекарства можно было использовать лишь в определенное время года. Например, среди лекарств для лечения глаз мы обнаруживаем одно, которое применялось только в первый и второй месяцы зимы, другое надо было применять в третий и четвертый месяцы, а о третьем прямо сказано, что его применение допустимо во все три времени года. Часто врач должен был точно так же учитывать и возраст пациента. Например, при задержке мочи взрослые люди могли принимать микстуру из стоячей воды, пивного осадка, зеленых фиников и еще нескольких растительных веществ, по одной дозе четыре раза. Но детям нельзя было пить это лекарство, для них нужно было намочить в растительном масле кусок старого исписанного папируса и обернуть им тело ребенка, как компрессом. Кроме того, надо было принимать в расчет, что дети бывают разные, и в одном месте мы читаем: «Если ребенок большой, он должен принимать пилюли, но если он еще в пеленках, таблетки нужно давать растворенными в молоке его кормилицы». А в тех случаях, когда не нужно было проводить эти различия, у врача достаточно редко возникали трудности с выбором, потому что рецепты были разными по качеству. Он мог сам проверить многие из них на практике и написать возле них «хороший» в своей книге рецептов[327]; на полях других книг могли остаться замечания, написанные его старшими собратьями по профессии, например: «прекрасное, я видел его и сам тоже часто делал его»[328] или «смотри, это великое лекарство. Оно было обнаружено при осмотре рукописей в храме Уеннофре». В некоторых случаях лекарству могло принести славу то, что оно излечило какого-нибудь знаменитого человека древности, а в других – иностранное происхождение. Например, существовал бальзам для лечения глаз, который, как говорили, был изобретен «семитом из Библа», и египтяне очень ценили этот бальзам оттого, что это былолекарство, – точно так же, как в наши дни многие ценят какое-нибудьпатентованное лекарство.

Конечно, было много лекарств от всех болезней, про которые говорилось в причудливом стиле египетского красноречия, что они «изгоняют из членов тела лихорадку богов, всю смерть и всю боль, и человек мгновенно выздоравливает». Эти чудодейственные средства были не изобретены человеческой мудростью, а придуманы разными богами для бога солнца Ра, которому пришлось страдать от множества различных болезней и болей до того, как он удалился на покой в небеса. Но по составу они, несмотря на свое сверхъестественное происхождение, очень похожи на земные лекарства: одно, например, состоит из меда, воска и четырнадцати растительных веществ, которые надо было смешать в равных долях и делать из этой смеси припарки.

Кроме того, многие верили, что лекарство против всех болезней можно найти в каком-то растении, например, в дереве – так, вероятно, называлась олива. В «древней книге, содержащей мудрость для человечества» мы среди многого другого обнаруживаем такие замечания об этом дереве: «если его сучья растолочь в воде и положить на больную голову, голова сразу будет здорова, словно никогда не болела. При жалобе на несварение желудка (?) вели пациенту принять несколько плодов этого дерева в пиве, и нечистая влага выйдет из его тела. Чтобы у женщины лучше росли волосы, вели мелко растолочь плоды и перемешать это крошево, чтобы получился ком. Потом женщина должна положить этот ком в растительное масло и смазывать им свою голову. Несмотря на все эти достоинства, за которые ручаласьэто дерево, видимо, не играло важной роли в медицине, поскольку мы сравнительно редко встречаем упоминания о нем в рецептах.

Подавляющее большинство применявшихся лекарств имели растительное происхождение, и в медицине применялось так много плодов и трав, что хорошее знание ботаники было обязательным для каждого египетского врача. Правда, много было и растений, встречавшихся так редко, что они были неизвестны врачу. В таком случае в рецепте давалось описание такого рода: «трава под названиемона растет на животе (то есть ползучая), как растениецветы у нее как у лотоса, а листья похожи на белую древесину».

Ингредиенты животного происхождения применялись реже, и похоже, что среди них предпочтение отдавалось самым отвратительным для нас веществам. В египетском врачебном искусстве, как в любой народной медицине, преобладало мнение, что лекарство не должно быть ни слишком простым, ни слишком обыкновенным. В рецепт, если была такая возможность, следовало включать много составных частей, и существовало даже средство для припарок, состоявшее из тридцати пяти веществ; было также необходимо, чтобы составные части рецепта были редкими и к тому же, если возможно, отвратительными. Любимыми ингредиентами были кровь ящерицы, зубы свиньи, гнилое мясо и вонючий жир, влага из свиных ушей, молоко роженицы и еще сотня подобных вещей. И главное – в числе веществ, которые высоко ценились за свою целебную силу, были те, которые находились в большом почете и у наших врачей XVII века, – всевозможные фекалии. Экскременты взрослых людей, детей, ослов, антилоп, собак, свиней, кошек и других животных, вплоть до «грязи от мух, найденной на стенах», – этого достаточно, чтобы вызвать омерзение у любого человека.

Однако неверно было бы считать, что египетская медицина не могла добиваться положительных результатов из-за того, что в ней была эта примесь абсурда. Даже с такими рецептами, как описанные выше, исцеление было возможным, если предположить, что вместе с веществами, чье присутствие было бессмысленно, но и безвредно, они содержали хотя бы одно действующее. Во многих рецептах мы можем обнаружить один такой полезный ингредиент; как правило, это что-нибудь самое обычное, например мед, пиво или растительное масло. Достаточно было применять только его, но, поскольку от такого обыкновенного средства невозможно было ожидать блестящего результата, думали, что лучше добавить к нему все возможные и невозможные примеси. Вследствие этого во многих рецептах лекарств против заболеваний одного и того же рода несколько ингредиентов совпадают, а остальные отличаются: воздействие оказывает первая группа. Этим также объясняется удивительная многочисленность рецептов: врачи в погоне за новизной могли по своему желанию заменять какие-то из многочисленных бесполезных ингредиентов на другие, а само лекарство не становилось от этого ни лучше, ни хуже.

Форма некоторых из этих старинных рецептов лучше их содержания, которое мы описали. По ясности и краткости слога невозможно желать ничего большего. Вначале идет описание цели, для которой предназначен рецепт: «Лекарство, чтобы изгнать кровь из раны».

Затем перечисляются ингредиенты и их количества:


«Воск – 1

Жир – 1

Финиковое вино (?) – 1

Мед – 1

Вареный рог – 1»


После этого идут (обычно в сокращенной форме) несколько необходимых примечаний о приготовлении и применении лекарства: «прокипятить, перемешать, четыре раза сделать из этого припарки». Тут проводились всевозможные тонкие различия: существовали отдельные термины для понятийиии ии врач в своей книге рецептов старательно исправлял слишком широкий по значению термин на другой, более точный.

Предполагалось, что лекарство входит в упомянутые выше тела и может применяться во многих видах – как питье, как пилюли, в качестве припарок или примочек. Ингаляции тоже использовались: например, для лечения распространенной желудочной болезни, называвшейся у египтян против которой обычно употребляли теплое молоко с различными добавками, было также полезно взять растения ив равных количествах, «превратить их в мелкий порошок, поставить их на огонь и вдыхать поднимающийся дым через стебель камыша». Другой рецепт против той же болезни был сложнее, но действовал лучше:

«Семена сладкого ясменника

Семена

Растение

Преврати их в порошок. Затем возьми семь камней и нагрей их в огне. Возьми один из них, положи часть лекарства на него и накрой новым горшком. Пробей отверстие в дне горшка и вставь туда стебель камыша. Приложи рот к этой камышинке и вдыхай поднимающийся дым. Проделай то же с остальными шестью камнями. После этого съешь что-нибудь жирное, например жирное мясо или растительное масло».

Крайне интересно сравнить количество рецептов в разных разделах медицинских книг, поскольку это позволит нам составить достаточно верное представление о том, насколько часто встречались у египтян различные заболевания. Лекарства против глазных болезней встречаются так часто, что составляют десятую часть всех рецептов, и это показывает, насколько распространены были такие недуги. Вероятно, в древние времена офтальмия (воспаление глаз) была так же широко распространена в Египте, как и в наши дни. А поскольку сейчас это ужасное бедствие в огромной степени вызвано отсутствием чистоплотности у народа, мы можем предположить, что в древности, вероятно, существовали те же самые условия. Такие же немытые дети, у которых глаза гноятся и лица не видно под сидящими на нем мухами, наверное, и тогда непременно располагались группами на заднем плане в каждой сцене уличной жизни, как они делают и сейчас.

Было также много лекарств для того, «чтобы убить червей» или «чтобы изгнать болезнь, которая порождает червей». Второе из этих выражений обязано своим существованием странному мнению египтян, что черви являются не причиной болезни, а ее результатом, симптомом заболевания. Египтяне думали, что (возможно, из-за закупорки выводящих путей) в теле человека накапливались выделения, «которые не могли выйти наружу», из-за этого портились и превращались в червей».

Раздел, посвященный женским болезням, в Египте был, разумеется, таким же большим, как во всех других странах, при этом, помимо матери, не был забыт и ее грудной младенец. Мы знаем, что по первому крику младенца можно было предсказать, будет ли он жить: если ребенок кричитон выживает, если кричитто умрет. Мы также знаем, как можно было определить, хорошее ли молоко у матери, по его запаху, и сохранился рецепт средства, которым успокаивали слишком крикливого ребенка. Это чудо совершала смесь семян растенияи вездесущей мушиной грязи. Второй ингредиент был, конечно, бесполезен, но первый, должно быть, действовал очень хорошо, в особенности если словом называлось то растение, которое и теперь применяют в Верхнем Египте, чтобы успокоить детей, а именно мак.

Теперь перейдем к средствам для санитарной обработки дома, которая в Египте странным образом была дополнением к медицине. Врач должен был не только поставлять косметику, окрашивать волосы, улучшать состояние кожи и делать красивее различные части тела – люди обращались к нему также и за помощью против домашних вредителей, и он был готов дать совет. Чтобы «изгнать» блох, этот бич Египта, «из дома», врач советовал обрызгать дом водным раствором соды или «хорошо подмести в нем» с применением смеси древесного угля и порошка растенияДля защиты против мушиных укусов он мог посоветовать жир дятла, а свежее пальмовое вино защищало от укусов комаров и мошек. Сухая рыба или кусок соды, положенные на вход в нору змеи, должны были отпугнуть змей и не дать выползти наружу этим захватчикам домов, которые наводили страх на египтян. А в случае, если египтяне хотели защитить что-то в доме от мышей, на оберегаемую вещь надо было положить кусок кошачьего жира: тогда мыши нек ней. Явно предполагалось, что мыши посчитают, будто поблизости находится кот. Труднее объяснить веру египтян в то, что крысам не нравятся экскременты газелей. Чтобы не подпустить в свои амбары этих опасных гостей, надо было «взять навоз газели, подержать его на огне в амбаре, затем опрыснуть водой стены и пол в тех местах, где видны следы крыс. После этого не будет съедено ни одного зерна».

Завершая этот короткий рассказ о египетской медицине, я не могу оставить без упоминания еще одну ее особенность – удивительную верность жителей Египта многому из этой странной медицины. Прошло столько веков, страна пережила ужасающие общественные перевороты, язык теперь другой, религия менялась два раза, народ совершенно утратил память о своем былом величии, но, однако, не забыл, что собачьи экскременты и рыбьи кости – отличные лекарства. Древний египтянин использовал в качестве профилактики «против любого колдовства» такое средство: «большой жук скарабей; отрежь ему голову и крылья, свари его, опусти его в масло, вынь и положи. Затем свари его голову и крылья, опусти их в жир змеи, вскипяти и дай больному выпить эту смесь». Когда современный египтянин желает вылечить геморрой, он берет таракана, варит его в растительном масле, затем отрывает у него надкрылья и голову и отваривает их до мягкости в растительном масле на слабом огне[329]. Рецепт тот же самый, только змеиный жир заменен обычным маслом.

Еще более яркими примерами, чем эти, являются другие суеверия, которые проникли в Европу и распространились по ней. В Медицинском папирусе из Берлинского музея описан прием, который позволяет с уверенностью определить, будет ли женщина иметь детей. «Траваизмельченная в порошок и намоченная в молоке женщины, родившей сына… Пусть женщина съест ее… если будет рвота, женщина родит ребенка, если будут ветры в животе, не родит». Этот же странный рецепт предлагает Гиппократ: «Возьми инжир или растениеи молоко женщины, родившей мальчика, и пусть женщина выпьет это. Если ее вырвет, она родит ребенка, если нет, у нее не будет ребенка»[330]. В том же старинном папирусе сказано о простом способе узнать, кого родит женщина – мальчика или девочку. Нужно только окунуть в мочу этой женщины немного пшеницы и немного полбы. Если прорастет пшеница, появится мальчик, если прорастет полба – девочка. Правда, у Гиппократа этого рецепта нет, но каким-то путем он попал в Европу, поскольку в остроумной книге XVII века[331] Петер Бойер говорит так: «Вырой в земле две ямки, брось в одну ячменя, в другую пшеницы, налей в обе мочу беременной женщины и засыпь их землей. Если пшеница прорастет раньше ячменя, родится мальчик, а если первым взойдет ячмень, вы должны ожидать дочь». Существует также маленькая английская книжка под названием «Опытная повивальная бабка», где приведен этот же рецепт в несколько иной форме[332]. Как мы видим, мудрость египтян нашла последнее пристанище у наших старинных торговцев лекарственными травами и предсказателей будущего.

Все области египетской интеллектуальной жизни, которые мы рассматривали до сих пор, оказывались сильно засорены суеверием и магией. Но одна отрасль науки, а именно математика, насколько нам известно, осталась не затронута этими вредоносными сорняками. Благодаря папирусу из Берлинского музея[333] мы теперь достаточно хорошо знакомы с этим предметом. Эта книга – сделанный при одном из гиксосских царей список более древнего сочинения – представляет собой сборник, в который входят примеры решения различных типов задач по арифметике и геометрии. Поэтому она дает нам хорошее представление о том, какого уровня достигли в этом деле тогдашние египтяне. Их познания в математике были в те времена не очень велики. Мы сомневаемся, что египтяне даже в эпоху Нового царства ушли в своих исследованиях намного дальше, потому что в сельскохозяйственных учетных списках храма в Идфу (Эдфу), составленных более чем на полтора столетия позже, мы обнаруживаем те же примитивные представления о геометрии, что и в нашей старинной книге. Похоже, что математика так же, как и медицина, застыла на том уровне, которого достигла во времена Древнего царства; в некоторых деталях был достигнут прогресс, но похоже, что в этой науке никогда не появлялся гений, который дал бы ей новый толчок. Правда, в этом не было необходимости. Задачи, в которых вычислитель-арифметик должен был применять свое умение, были всегда одни и те же, и если их решение, часто приблизительное, удовлетворяло правителей Древнего царства, то его было достаточно и для властей Нового царства. У древних египтян математика служила лишь практическим целям: они решали задачи, возникавшие в повседневной жизни, и никогда не формулировали и не рассматривали математические задачи ради них самих. Как надо разделить какое-то количество продовольствия, когда его выдают в качестве заработной платы; как, обменивая хлеб наподсчитать его стоимость, измеряя ее определенным количеством зерна; как вычислить размер поля; как определить, уместится ли данное количество зерна в амбаре определенного размера, и решать другие подобные задачи – вот чему учила книга по арифметике.

В чисто арифметических примерах, насколько я мог видеть, ошибок нет, разве что иногда специально не учитывается маленькая дробь. Все вычисления производятся самым медленным и неудобным способом, даже умножение самых простых чисел.

Если, например, школьник желал вычислить произведение 8 на 8, эта трудная задача записывалась так:

Очевидно, его познаний в устном счете хватало лишь для умножения на 2. Странно, но правильного метода деления чисел у него тоже не было, и похоже, что школьник вряд ли ясно представлял себе, что такое деление. Он спрашивал себя не о том, сколько раз 7 содержится в 77, а о том, на какое число надо умножить 7, чтобы произведение было равно 77. Чтобы получить ответ на свой вопрос, он писал таблицу умножения 7 на различные малые числа, а потом пытался определить, какие из этих произведений дают в сумме 77.

В этом примере множители, дающие в результате 7, 14 и 56, ученик отметил чертой, а эти числа вместе составляют нужное число. Таким образом, чтобы получить 77, необходимо умножить 7 на 1 + 2 + 8, то есть на 11. Если бы вопрос был «сколько раз 8 содержится в 19», иными словами, какое число нужно умножить на 8, чтобы получить 19, результат сложения:

показывал, что нужными числами были 2, 1/4 и 1/8, поскольку парные им числа в сумме составляют как раз 19. Мы бы сказали: 8 содержится в 19 23/8 раза.

В связи с этим несовершенным пониманием деления легко понять, что египетский ученик не знал дробных чисел в том смысле, который это понятие имеет в нашей арифметике. Он вполне мог понять, что можно разделить вещь на несколько частей, и имел для такой части отдельное обозначение, например,«рот десяти», что означало «одна десятая». Но эта часть для него всегда была одна, он никогда не думал о ней во множественном числе. Египтяне могли сказать: «одна десятая и десятая и десятая» или «одна пятая и одна десятая», но привычное нам понятие 3/10 в уме египтянина не существовало. Но было одно исключение: для 2/3 у него были особые слово и знак, и это была у него единственная дробь не из разряда простейших. Когда он должен был делить меньшее число на большее, например 5 на 7, он не мог изобразить результат в виде дроби 5/7, как делаем мы, а был вынужден делать это крайне утомительным обходным путем. Он анализировал эту задачу, либо деля 1 на 7 пять раз, чтобы результат был 1/7 + 1/7 + 1/7 + 1/7 + 1/7, или делил два раза 2 на 7 и один раз 1 на 7, причем второй способ был более распространен. Существовали специальные таблицы, в которых египтянин мог найти практические результаты деления на 2 нечетных чисел первой сотни. Так он получал 1/4 1/28 1/4, 1/28, 1/7, которые он знал, как потом привести к виду 1/2 + 1/7 + 1/14.

Если с помощью такого громоздкого механизма египтяне получали точные результаты, то лишь благодаря тому, что работа была рутинная. Тематика примеров была так узка, что для каждого из них существовала установленная формула. Каждый расчет имел особое название и короткую общепринятую формулу, которую после того, как применил ее один раз, было легко повторять. Предлагаемый здесь пример вычисления может проиллюстрировать то, что было сказано только что.

Мне трудно представить себе, чтобы даже самый опытный математик смог бы догадаться, что означают эти цифры, и, лишь сравнивая похожие вычисления, мы можем понять все эти сокращения. Предположение, сформулированное в строке а, соответствует уравнению х5 = 21, результат которого х = 171/2 совершенно верно указан в строке Поскольку египтянин не очень хорошо умел выполнять вычисления с дробями, он на следующем шаге должен был вычислить эту несчастную 1/5 х. Это он делает так: в строкеумножает искомое число и пятую часть этого числа на 5, в сумме это дает 6. В строке21 делится по громоздкому египетскому способу на это 6, результат равен 31/2. Эти 31/2 были бы искомым числом, если бы раньше мы в строкене превратили дробь 6/5 в число 6, умножив ее на 5; поэтому результат нашего деления должен быть в пять раз больше. Это умножение выполняется в строке г и дает в результате 171/2. В строкерезультат проверен сложением этого 171/2 с 1/5, определенной раньше, то есть с числом 31/2, и в результате получается верная сумма – 21 из условия нашей задачи. В нашей современной записи все решение выглядело бы так:


а) 6/5 х = 21

б) 6 х = 21 х 5

в) х = 21/6 х 5

г) = 31/2 х 5

д) х = 171/2

Проверка: 171/2 + 31/2= 21


О геометрии египтяне знали еще меньше, чем об арифметике, хотя им было крайне необходимо умение измерять площадь участка поверхности из-за того, что каждый год разлив уничтожал очень много границ между полями. Все их расчеты имели в основе прямоугольник, площадь которого они верно определяли как произведение длин двух его сторон. Но, как ни странно, они совершенно не замечали, что нельзя обращаться одинаково со всеми четырехсторонними фигурами, у которых противоположные стороны имеют одинаковую длину. И поскольку египтяне рассматривали каждый четырехугольник как четырехугольник, у которого две стороны совпадают одна с другой, а две остальные вдвое короче этих, они переносили эту ошибку и в вычислительные операции над треугольниками. Кроме того, для них равнобедренный треугольник был равен половине произведения длин его длинной и короткой сторон, потому что они во всех случаях определяли площадь соответствующего ему четырехугольника как произведение длин двух его сторон, словно это был просто прямой угол. Ошибка, возникавшая из-за заблуждений такого рода, в определенных обстоятельствах могла быть велика.

Вычисление площади трапеции тоже страдало от этой ошибки: чтобы определить ее площадь, они умножали длину наклонной стороны на половину произведения длин двух параллельных сторон. Как мы видим, основной принципиальной ошибкой данных египетских учеников в деле измерения площадей было то, что они так никогда и не поняли значение перпендикуляра. Вместо него они пользовались одной из наклонных сторон и этим с самого начала лишили себя возможности работать правильно. Стоит отметить, что при таких ошибках они все же нашли правильный способ приблизительного вычисления площади круга; в этом случае они вычитали из диаметра его девятую часть, а остаток умножали сам на себя. То есть, если диаметр круга был равен 9 родам (здесь род – длина измерительного жезла, английская единица измерения. – Пер.), площадь круга, по их расчетам, была 8 х 8 = 64 квадратных рода, и этот результат отличался от верного всего лишь примерно на 2/3 квадратных рода.

Среди задач на измерение объема, которые пытались решить египтяне, было, например, определение того, сколько зерна входит в амбар определенного размера. Судя по тому немногому, что мы в настоящее время можем более или менее ясно понять в этих задачах, основные концепции египтян в этом случае были верны, но условия задач слишком сложны, чтобы мы могли составить о них какое-то определенное мнение. Но если бы мы и понимали их, они, вероятно, мало изменили бы наше общее впечатление от математики древних египтян, и наше заключение по ее поводу таково: об их теоретическом знании этой науки сказать почти нечего, но их практические познания в ней очень хорошо удовлетворяли простые потребности повседневной жизни.

Маленькая стела, которую писец по имени Аменхотеп посвятил Амону-Ра, вероятно в благодарность за излечение больного уха (W. 358, из Фив)