1 Мая

Сейчас, по истечении двадцати лет нынешней Смуты (в ее «открытой» фазе), проявилась и стала осязаемой угроза утраты столь многих черт и качеств России, что она перестанет существовать в ее привычном и близком для нас образе.

Понятно, что страны не гибнут в буквальном смысле слова, но могут катастрофически измениться — так, что происходит разрыв непрерывности в их бытии. Сегодня некоторые философы говорят, что Россия не исчезнет, поскольку она уже вбросила в мир свои вечные ценности (литературу, музыку, автомат Калашникова). Они будут жить, даже если исчезнет русский народ, — как живут ценности Древней Греции, хотя нынешние греки уже совсем другой народ, чем в античности.

Чтобы спокойно рассуждать о жизни русских культурных ценностей без русского народа, надо быть философом. Для нас же сама возможность утратить любую ипостась России (народ, территорию, государство) — угроза неприемлемая. Строго говоря, смертельный удар по любой из этих ипостасей означает гибель целого, пресечение исторического пути страны, цивилизации, государства.

Будут ли те изменения, которые сегодня можно предвидеть, пресечением пути России или ее обновлением— вопрос мировоззрения. Я, например, считаю, что в образе Ельцина поднялась со дна советского общества темная сила, которая стала организующим центром разрушения России. Более того, она вдохнула во всех нас волю к смерти — и мы движемся к ней в апатии. А другие, и их немало, видят в Ельцине светлое начало, которое уничтожило «империю зла» и освободило сильных, способных построить новую Россию — без слабых, люмпенов и иждивенцев. То есть без уравниловки и порождаемой ею несправедливости.

И те и другие могут выражать свои взгляды, которые уже не пересекаются. Эти две части России уже живут в разных мирах, с разной совестью. И эти части расходятся, хотя еще не осознали себя двумя несовместимыми расами, жизнь которых на одной земле невозможна. Имеет ли еще смысл пытаться выстроить язык и логику для диалога? Я считаю, что пока не пересекли красную черту, эти попытки надо продолжать.

Пространство диалога видится как система рациональных умозаключений, выводимых в однозначно трактуемых понятиях на основе наблюдаемых фактов. Другими словами, это пространство, автономное от этических ценностей. Участники такого диалога на время откладывают в сторону свою совесть, а представляют друг другу свои проекты будущего. Затем оппоненты оценивают последствия реализации этих проектов и угрозы, которые они порождают. Именно здесь, в оценке угроз, и находится небольшое пространство общих интересов. Здесь и может возникнуть поиск компромисса, а значит, понемногу можно будет вводить в рассуждения и совесть.

К этому краю мы подошли за сорок с лишним лет. Предпосылки были и раньше, в явном виде с начала XX века, но сошли на нет в Отечественной войне — угроза в ней была почти всеобщей. Сегодня те, кто после 1990 г. посчитали себя победителями, еще сохраняют свои иллюзии. Но эти иллюзии уже подорваны настолько, что есть шанс диалога. Думаю, главный побудительный мотив к нему— ощущение угроз, которые «реформа» создает для самих победителей.

В чем же их проект, если не говорить о тех, кто надеется попасть в глобальную элиту? Я вижу их проект так. Продолжится та селекция населения России, которая была начата реформой Гайдара. Она означает выбраковку большинства населения, избыточного по отношению к потребности «новой России» в рабочей силе. Теперь эта выбраковка резко ускорится благодаря тому, что за 16 лет реформ сильно подорвано здоровье обедневшей части населения, резко снизились стандарты жизнеобеспечения этой части и уровень образования рожденных в этой части детей.

В стране сформировалось социальное дно, которое непрерывно «перемалывает» втягиваемую в него человеческую массу (смертность бездомных составляет 7 % в год при среднем уровне для всего населения 1,5 %). Дно столь же непрерывно засасывает в себя пополнение из бедной части населения. При этом и вся бедная часть по мере исчерпания унаследованных от советского времени ресурсов начинает отделяться от «среднего класса» и сдвигаться вниз, в цивилизацию трущоб. РФ определенно обретает черты двойного общества, в котором практически складываются нормы апартеида.

Эти признаки уже наглядно проявляются в работе многих систем и общественных институтов. Например, СМИ обслуживают исключительно благополучную часть населения, изредка давая этнографические зарисовки «из жизни бедных», сделанные согласно социальному запросу именно благополучной части. Здравоохранение «для бедных» — это нечто совсем иное, чем для «благополучных». Все, о чем говорится в речах и Посланиях, — школьный Интернет, ипотека, нанотехнологии — предназначено для тех, кто отобран для жизни в «новой России». Следов этой селекции множество, они уже вошли в обыденную культуру и обыденный язык.

То разделение на «демос» и «охлос», о котором заговорили в конце перестройки и которое тогда казалось какой-то невероятной антиутопией, становится реальностью. Очевидно, что речь идет о кардинальном изменении мировоззренческой матрицы России, и прежде всего ее русского ядра. Можно ли предвидеть последствия этого изменения, когда оно станет осознанным и закрепленным новой, реформированной школой? Я считаю, что да, можно.

И уже можно предвидеть те угрозы, которые вызревают для «избранных». Об «отверженных» говорить не будем, чтобы не возникло впечатления, будто я пытаюсь воззвать к совести. Это еще надо будет заслужить.

1 мая 2007 г., День международной солидарности трудящихся