Часть 1. Из советской теплицы – в оппозицию


Грустные размышления после митинга

В воскресенье 9 февраля 1992 г. в Москве впервые состоялись одновременно два больших альтернативных митинга. Раскол общества, который до сих пор существовал в сфере идей, облекся в плоть и кровь (пока еще текущую в жилах). И, как ни открещивайся от марксизма, архитекторы перестройки сумели-таки расколоть наше общество и по классовому признаку. Марксистами они были по складу мышления, марксистами и остались (о таких-то сам Маркс говорил: «Я – не марксист!»).

Это – поразительное, магическое свойство перестройки: чего бы она ни коснулась своей негодующей рукой, обличаемое ею зло вырывается, как джинн из бутылки. В застойные годы, да и раньше, с войны, классовые ценности существовали лишь в затрепанной, никого не трогавшей официальной идеологии. Люди жили в соответствии с общими нравственными (или безнравственными) нормами. А сейчас вся наша жизнь, не говоря уже о прессе, подчинена сугубо классовым ценностям молодого, хищного, страстного капитализма. А значит, возрождаются и классовые ценности трудящихся (и уже многим снова хочется стать могильщиком капитализма).

Пишут, что митинг «Трудовой Москвы» на Манежной площади собрал 120 тысяч, а тот, демократический, у Белого дома, 30 тысяч. Ура, наша берет! Динамику сползания к гражданской войне изучают методами бухгалтера, а ведь этот метод совсем не годится для такого дела. Больше того, он делает нас слепыми по отношению к вещам куда более важным. Позвольте высказать мои соображения о качестве, а не количестве.

Почему я был на митинге «Трудовой Москвы», а не у Белого дома? Прежде всего потому, что я, как специалист, знаю сущность реформы правительства Гайдара и считаю ее глубоко антинациональной и даже античеловеческой. Если смотреть чуть дальше собственного носа, то и предприниматели увидели бы в ней свою смерть. Эта реформа, в ее полноте, ведет нас прямиком или к новой большевистской революции, или в тифозные бараки под контролем сил ООН. Поэтому идти поддерживать эту реформу у Белого дома мне было невозможно.

Во вторых, люди, которые пошли за «Трудовой Москвой», были объединены одной общей и человечной идеей. Это боль и обида людей, которые честно трудились всю жизнь и вдруг без необходимости, без разумных объяснений и без сострадания ввергнуты в нищету и поставлены на грань биологического выживания. И я, один из таких людей, психологически нуждался в том, чтобы быть среди них, прикоснуться к ним плечами, получить их поддержку – и поддержать их.

Наконец, я отдыхаю душой под красным флагом и слушая, как оркестр играет русский марш. Простите мне, господа демократы, мой консерватизм. И мне грустно видеть русского юношу с открытым, доверчивым лицом, у которого на куртке громадными буквами написано CIA (ЦРУ). На какой же уровень ты опустился, Иванушка? Дело и не в патриотизме, а в природном чувстве такта. Ведь в твоем собственном народе самому заядлому сталинисту не пришло бы в голову нацепить на свою куртку буквы КГБ.

Демократическая пресса глубоко заблуждается относительно мотивов митинга, на котором я был. Всячески понося его, она, разумеется, выполняет чисто политический заказ – это можно простить. Важнее искреннее непонимание, а его надо устранять, это в общих интересах. Митинг «Трудовой Москвы» (пока что мы говорим не о трибунах, а о собравшихся людях) не был демонстрацией голодных очередей или пустых кастрюль. Более того, здесь было очень немного обездоленных, уже реально хлебнувших лиха. Специально не хочу использовать термин либералов «люмпенизированные толпы» – это сознательное оскорбление народа еще припомнится новому политическому режиму, когда значительная часть трудящихся действительно станет люмпенами, которым нечего терять. И припомнится тем более разрушительно, что первыми люмпенами становятся ученые и конструкторы, в руках которых такие способы мщения, против которых бессильны и ОМОН, и ФБР. Но это к слову.

Я хочу сказать, что на митинг «Трудовой Москвы» собрались люди не отчаявшиеся или озлобленные, а движимые состраданием к этим отчаявшимся и тревогой за всех, включая, конечно, своих детей и стариков. Я – профессор, и хотя сегодня реально моя зарплата стоит меньше, чем моя первая зарплата младшего научного сотрудника тридцать лет назад, я еще могу позволить себе съесть кусочек мяса. Но ведь он застревает у меня в горле, потому что половина моего народа отброшена в другой класс – тех, кто мяса есть уже не может. И еда для меня, как и для тех, кто вышел на митинг «Трудовой Москвы», уже не просто белки, жиры и углеводы, а хлеб насущный моего народа. А он имеет священный смысл. Этого не поймет ни Гайдар, ни Явлинский, ни их наставник Джеффри Сакс. Но это и есть инстинкт сохранения общества, который и является сейчас спасительным для всех наших сословий.

Напротив, январский удар по народу стал многократно болезненнее оттого, что был нанесен не по-русски (не сочтите это за шовинизм). Чтобы так повысить цены, должен был, образно говоря, президент встать на площади на колени перед народом и сказать: «Братья! Загубил я, горемыка, Россию. Помирать надо, иначе не вытянем! Простите меня, грешного!» А вместо этого причмокивающий Гайдар радостно сообщает, что все идет так, как написано в американском учебнике. Ведь есть же в правительстве хоть один министр, способный пять минут не причмокивать, я точно это знаю. Так почему бы такого не выпустить на трибуну? Ведь когда говорится, что «как мы и думали, покупатель, увидев цены, отшатнулся от прилавка» (а отшатнулся он не от прилавка с видеомагнитофонами, а от молока и хлеба), то маленький и даже милый дефект Гайдара приобретает символический и зловещий смысл! Это правителям непонятно? В том-то все и дело.

Демократы обозвали митинг на Манежной площади «красно-коричневой чумой». Таким образом, они демонстративно сжигают мосты к согласию и даже миру – какой может быть компромисс с фашистами (даром, что ли, пакт Молотова признан преступным)! Чего же они этим могут добиться?

Возможны два варианта. Если массы им поверят и вытеснят красные флаги и объединения типа «Трудовой Москвы» с политической арены, то прощай всякая надежда на рыночную экономику. Без организованной борьбы рабочих против предпринимателей рыночная экономика существовать не может. Это аксиома, но господа, видимо, не в курсе дела. Если разумеется, в их планы не входит просто организация тотального геноцида на этом «геополитическом пространстве» ради его чистки от лишнего населения. Верить в это не хочется, хотя объективно они ведут дело именно к этому, как будто их толкает какая-то невидимая рука. Уже запрещение кастрированной КПСС было глупостью. Подавление же тред-юнионистских зародышей типа «Трудовой Москвы» вообще безумие. Это – путь к 1917 году, но уже не в ленинском и даже не в сталинском варианте, а в варианте «красных кхмеров».

А если массы демократам не поверят (дела-то Гайдара весомее слов) и начнут от них откалываться? Положение будет не намного лучше. Судьба определила мне жить и работать в среде интеллигенции. Большинство моих однокашников, коллег, близких стали либеральными демократами. Но как бы я ни любил «моих друзей прекрасные черты», надо признать, что им свойственна очень тонкая душевная организация, пылкость чувств. Говоря попросту, психическая неустойчивость. Сейчас они одержимы буквально религиозной страстью к мировой цивилизации. Завтра, истратив последнюю трешку на хлеб и не дождавшись от уважаемого CIA сухого молока для ребенка, они сожгут своих идолов и направят свою страсть на мщение. Они-то и станут лидерами «красных кхмеров», а вовсе не бюрократы, не рабочие или колхозники. И чем радикальнее рвут сейчас демократы с консервативными структурами и движениями, тем более разрушительный характер будут принимать откалывающиеся от них группы и люди.

Поэтому тот, кто заботится сейчас хотя бы о детях (стариками русский народ пожертвовал, и этот грех ему еще придется отмаливать), никак не пожелает раскола демократов. На мой взгляд, их идеалы трагично ошибочны (я не говорю об их криминальных союзниках – у тех только интересы). Но я не хочу, чтобы у чистых душой демократов «спала пелена с глаз» – страшен внезапно разуверившийся религиозный фанатик. Расколы и озарения увеличивают потенциал насилия, осознание и преодоление – путь к спасению. Назвав заведомо большую часть народа «красно-коричневой чумой», новые идеологи рубят по всему обществу топором – не только откалывают демократов от «чумы», но и увеличивают трещины в своем и так уже не монолитном лагере.

Но перейдем к «нашим», давно пора «на себя оборотиться». Хорошо было идти от Крымского вала среди людей, так легко простивших мэрии ее жалкую мелочность – заставить огромную массу людей идти по тротуарам, чтобы «не мешать уличному движению». В убогие игры играют наши мэры (трудно писать всерьез это слово) в такой момент. Конечно, все шедшие были благодарны энтузиастам из «Трудовой Москвы», которые взяли на себя большой труд по организации всего дела и подарили людям эти несколько часов явной солидарности. Испытывая эту благодарность, считаю своим долгом высказать и упреки.

На площади, куда пришли люди, заработали микрофоны, и стихийное чувство единения потеснилось ради идеологии. Конечно, от нее никуда не деться, сказкам о деидеологизации и дети не верят. Важно, какие постулаты предлагаются людям, куда они ведут, в какие выражения «упаковываются» и как воспринимаются. Скажу свое мнение, но думаю, что со мной согласились бы многие – я стоял внизу, а не на трибуне, и видел реакцию слушателей.

Во-первых, сразу возникло недоумение оттого, что «трибуна» задала вовсе не ту «повестку дня», ради которой собирали людей. Речь пошла об СССР, об армии, о ленинизме, а приглашали не за этим. Так нельзя, для обмана существуют парламенты, а не митинги на холоде. Выдвигая сомнительные или во всяком случае дискуссионные тезисы, «трибуна» разобщала людей, пришедших ради эмоционального объединения – в этом жанр митинга, и его никак нельзя нарушать. Во всяком случае, если и допустимо сорвать политические дивиденды, то не слишком большие – ввернуть слегка тему СССР, но не подчинять ей тему экономической реформы.

Но даже если говорить об СССР. Митинг – не «круглый стол», и тезисы должны быть ясны, непротиворечивы, додуманы до конца. Здесь же тема СССР ставилась таким образом, что было видно: задай «трибуне» самый простой вопрос – и она не ответит. Что значит сегодня требовать восстановления СССР? Готова ли «трибуна» призвать к войне с Украиной? Или она уверена, что 95% украинцев страстно желают «восстановления СССР» (ибо больше 5% убежденного в чем-то населения уже не подавить угрозой силы, нужно реальное насилие)? Похоже, что «трибуна» вовсе не предполагала призывать к таким ужасам и не имела иллюзий относительно сегодняшнего настроения украинцев – она просто не додумала. А людям, взявшим в руки микрофон, это не позволяется. Здесь нет места по существу говорить о восстановлении СССР – он как государство распался, нечего прятать голову в песок. Но как страна еще сохранился, и восстановление возможно, но не заклинаниями и уж никак не силой.

Дальше – больше, и с «трибуны» зазвучали речи, от которых все отвыкли и к которым нет желания снова привыкать. Конечно, нет в них ничего «красного», ничего «коричневого», одна скука. Безусловно, в 1917 году народ сделал выбор. И за 70 лет мы прошли великий и трагический путь. Но надо идти дальше, и в 1985 году народ опять сделал выбор. Он вовсе не выбрал дикий капитализм, как делают вид радикальные либералы (да они просто лукавят, хотят, как дети, перехитрить простаков). Но и слушать, как долдонит какой-нибудь новый Суслов – увольте. Тем более, что хлеба от этого не прибавится. Так зачем же на митинге, где каждое слово – на вес золота, разводить политэкономическую тягомотину? Были, конечно, и ясные, разумные слова, но сейчас не до комплиментов.

То же самое можно сказать о Ленине. Я считаю, что идеологи перестройки обошлись с ним несправедливо, истрепав и изгадив сложное явление нашей истории. Кстати, тем самым они привели к извращенной реабилитации Сталина. Но сейчас и тем, кому дорог образ Ленина, должны были бы на время перестать трепать его имя. И благополучию народа, и этому имени только вред от того, что оно назойливо делается источником раздора. Ошибаясь или нет, но многим на Манежной площади было не по себе, когда с трибуны к ним обращались, как к убежденным ленинцам. Зачем это?

Теперь об отношении к тому, демократическому митингу. Обидевшись за красно-коричневых, красная «трибуна» не удержалась, чтобы не лягнуть демократов – дескать «от фашиста слышу». Но здесь это коробило еще сильнее, чем там. Ведь у Белого дома собрались люди действительно в экстазе, это же надо учитывать. А на Манежной площади подавляющее большинство составляли люди рассудительные. И мальчишеская задиристость «трибуны», ее грубоватый (мягко скажем) юмор настроению толпы просто не соответствовали. Да и по существу – с какой стати взялись оскорблять большую часть народа? Одно дело – тамошняя «трибуна». В отце Глебе Якунине есть что-то сатанинское, да и мадам Старовойтова – кремень. Так и соберитесь две «трибуны», поругайтесь вволю. А большинство из десятков тысяч собравшихся у Верховного Совета РСФСР – наши же братья, те же простодушные русские люди. Сейчас они одержимы идеей, которая нам не нравится, думают, что они и впрямь у Белого дома, будто в Америке, но зачем же искусственно делать их врагами! Собравшиеся на Манежной площади согласия на это явно не давали.

Понятно, что становление общественного движения, тем более в период таких тяжелых, нестерпимых душевных потрясений – непростое дело. Люди, которые за это взялись – подвижники, и не все получается складно. И излишняя, нарочитая грубость выражений, и театральность, и чтение длинных поэм, более пригодное для поэтического вечера – все это болезни роста. Меньше всего я хотел бы обидеть и уязвить товарищей с «трибуны». Но уж больно жесток политический противник (и это вовсе не демократы – они тоже дрова для будущего костра). Противник изучает эти болезни и будет стараться их культивировать в рабочем движении. Культура провокации в российской политической жизни имеет богатейшие традиции, да и зарубежных экспертов – полны гостиницы. И если товарищи с «трибуны» не будут иметь средств диагноза собственных болезней, они, сами того не замечая, превратятся из пастырей в козлов-провокаторов, ведущих нас на бойню.

1992