Часть 3. Размежеваться, чтобы объединиться


Трудный диалог

Участие в выборной кампании дает ценное знание. Видно, что взоры многих, если не большинства, обращены к КПРФ – на нее возлагают надежды. Антикоммунизм не проходит, и кандидат от любой партии жуликов бьет себя в грудь, где у него под подкладкой зашит партбилет.

Как научный работник, обязан использовать этот момент для критики. Запас прочности у левых есть, и к власти еще не пришли. Критиковать неприятно, сильно обижаются, особенно уважаемые ветераны. Мне говорят и пишут: эти статьи у тебя очень хорошие, а вот те ты зря напечатал, чушь наворотил. А ведь и эти, и те – это одна большая статья. То, что кажется удачным и интересным, удачно только потому, что в скрытом виде несет в себе именно то, что возмущает во «вредных» статьях. Ведь главная мысль моих статей о сельском хозяйстве: в чем причина того, что КПСС не поняла сути колхозного строя и не объяснила ее горожанам? Легко ли сегодня крестьянам удержать землю? А ведь идейный отпор приватизаторам недостаточен. Можно ли уповать только на политические акции – на заявления да голосования?

Вообще, политическая сила КПРФ пока что создана не ею, а силами вне ее. Это – еще висящий в воздухе образ советской жизни и жуткая реальность существования при «демократах». Советский образ еще не растаял, есть возможность что-то вернуть на землю. А демократическая жуть еще не узаконена, ее еще можно смести. Так думают люди, и это дает авторитет коммунистам. Но этот благоприятный миг будет очень коротким, и авторитет, данный призраком, надо наполнять живыми идеями. И прежде всего вечными идеями. Беда в том, что смысл их КПСС утратила, остались пустые оболочки. Смысл остался у людей, на том и держимся – но оболочки им противны. Надо же переосмысливать.

Наверху, похоже, не до этого. Все силы уходят на то, чтобы не вывалиться на политических ухабах. Но ведь есть множество левых интеллигентов. Может, где-то в катакомбах они обсуждают главные проблемы? Не знаю, мне туда ходу нет. Я даже не представляю себе, чтобы где-то в левых организациях можно было выйти к доске и сделать нормальный доклад с нормальным обсуждением.

Иное дело внизу. Здесь уже возник новый тип партийного работника, который освободился от ветхого груза КПСС и в трудном диалоге с людьми из всех возникших течений осмысливает суть. Здесь есть мысль, здесь никакой вопрос не кажется абстрактным. Сегодня партработник районного звена думает о болезнях человечества, о пути для целых цивилизаций. Говоря о нынешнем кризисе, он держит в уме судьбу России начиная с Х века. Он впитывает знания и идеи. И вокруг него есть облачко таких же людей – часто беспартийных. Они еще опасаются, что КП РФ несет в себе слишком много генов КПСС, но, по сути, участвуют в формировании новой партии.

Это вселяет надежду и привлекает людей сильнее, чем программы. В хаосе мыслей здесь виден центр кристаллизации какого-то реального проекта. Этого совершенно нет у «демократов» – честные люди у них уже знают, что зашли в тупик. Этого нет и у «патриотов» – не желая честно задуматься о русском коммунизме, подняв на щит генерала Краснова, они тоже зашли в тупик.

Какие же ловушки ждут оппозицию? Повторю старую мысль: отсутствие своего языка. Использование языка противника, который владеет смыслом своих понятий, а мы – нет. Давно известно: кто владеет языком, тот и властвует. Уже около ста лет философы бьются над этой загадкой: что за сила в слове? Почему язык – главное средство доминирования? Есть разные теории, но факт несомненный. Потому-то такая борьба идет за школу – она дает детям язык, и его потом трудно сменить. Писатель Оруэлл дал фантастическое описание тоталитарного режима, главным средством подавления в котором был новояз – специально изобретенный язык, изменяющий смысл знакомых слов. Понятие Оруэлла вошло в философию и социологию, создание новоязов стало технологией реформаторов – разве мы этого не видим сегодня в России! А вот формула из западного учебника: «главная задача идеологии – создание и внедрение метафор». Мы и живем сегодня в ложном мире новояза и фальшивых метафор.

Продираться через эти ловушки трудно, но надо. Читаешь программы партий – чего только не накручено. Вот Конгресс русских общин. Каковы его цели? Создание гражданского общества! Но ведь это – антипод общины, тем более русской. Гражданское общество и община несовместимы, как лед и пламень. Нарочно встроена эта мина или по неразумению?

А взять обычное утверждение о «капитализации» России – что за странный тезис? Что такое «капитал»? Это базовое производительное богатство. Буржуазия смогла создавать капиталы благодаря гениальному изобретению – акционерным обществам. Они собирали малые средства в капитал. У нас капитал был создан в виде общенародной собственности. А сегодня через абсурдное акционирование (новояз) его растаскивают. В России идет быстрая «декапитализация» – распыление, разрушение и вывоз капитала.

Когда говоришь с избирателями – на селе, в вузе, на заводе, обретаешь надежду. Люди уже стряхнули с себя наваждение всей этой чуши, уже говорят на нормальном языке, уже исчезли все эти «демократия», «рынок» и т.д. Видно, нужда уже пробирает до костей. Люди даже не спорят по мелочам, а ставят главные, ключевые вопросы. Это давно подметил русский философ Питирим Сорокин. Он писал:

«В обычные времена размышления о человеческой судьбе (откуда, куда, как и почему?), о данном обществе являются, как правило, уделом крохотной группы мыслителей и ученых. Но во времена серьезных испытаний эти вопросы внезапно приобретают исключительную, не только теоретическую, но и практическую важность; они волнуют всех – и мыслителей, и простонародье. Огромная часть населения чувствует себя оторванной от почвы, обескровленной, изуродованной и раздавленной кризисом. Полностью теряется привычный ритм жизни, рушатся привычные средства самозащиты… В такие времена даже самый заурядный человек с улицы не может удержаться от вопроса:

– Как все это произошло? Что все это значит? Кто ответит за это? В чем причины? Что может еще случиться со мною, с моей семьей, с моими друзьями, с моей родиной?». Именно этот поворот мы и видим сегодня.

Пока что, на мой взгляд, идеологи левой оппозиции не на высоте этих вопросов. Они по инерции еще ведут агитацию против режима, говорят про всем известные беды. А люди уже ушли вперед. И агитация встречается прохладно не потому, что ей не верят – просто она отвлекает от раздумий более высокого порядка. А кроме того, она блокирует наметившийся диалог с «демократами» – первый за все годы реформы. Это еще очень хрупкая вещь, робкие и почти застенчивые попытки. Впервые антикоммунисты, а их еще немало в интеллигентной аудитории, задают вопросы без подвоха и нахальства, а потому, что хотят понять – куда же это они забрели и что из всего этого выйдет. Они сейчас в меньшинстве, им трудно, и достойны глубокого уважения поразительно деликатные наши люди. Они, уже сильно озлобленные на «демократов», молчаливо подбадривают их и благодарны, когда оратор отвечает им спокойно и по существу.

И еще важная вещь: те, кто поддерживают оппозицию, не задают ей «трудных» вопросов, они с ней заодно. Но эти вопросы-то не исчезли, каждый о них думает. И получается, что, выходя с этими вопросами, «демократы» становятся представителями всех, берут на себя нелегкую роль. Поэтому они – исключительно ценная часть аудитории.

В разговоре с антикоммунистами – а к нему напряженно прислушиваются все – часто делается, на мой взгляд, такая ошибка. Их пытаются убедить логикой. А ведь позиция человека зависит не только от рациональных выводов и логики, но и от сложившихся у каждого из нас идеалов. Раньше, когда общество было охвачено обручами жестко предписанных норм, эти различия не были так заметны. Сейчас обручи сняты, и расхождения вырвались наружу. Многие даже не в состоянии поверить, что нормальные и разумные люди могут мыслить до такой степени иначе, чем они сами, и видят злой умысел.

Об идеалах спорить нет смысла, они не от разума, а от сердца. Льву Толстому казался очевидным идеал братской солидарности и справедливости, никакие логические доводы для этого ему были не нужны. А другому гениальному философу и писателю, Ницше, эти идеалы представлялись не только фальшивыми, но и мерзкими. И спорить с ним было бы бесполезно.

Разумно спорить можно о другом – о том, к каким результатам приведет внедрение тех или иных идеалов в нашу конкретную жизнь. И как нам ужиться с разными идеалами. К нашему горю, пока что мы видим иную картину: человек высказывает свой идеал, а его хотят убедить логикой, да еще со страстью, а то и с руганью.

Вот две главные темы: собственность и СССР. Вспомним, как В.Селюнин излагал символ веры заметной части населения: «Рынок есть священная и неприкосновенная частная собственность. Она, если угодно, самоцель, абсолютная общечеловеческая ценность». Это – язык религиозного фанатика. Ну какой смысл убеждать его, что частная собственность не священна и не абсолютна, что она появилась недавно и канет, как любое историческое явление, когда пройдет ее срок. Это надо говорить тем, кто колеблется, кто не уверовал в эту священную «самоцель». А когда идет диалог, то продуктивнее, считаю, поставить вопрос иначе: сформулировать без карикатуры идеалы двух конфликтующих по этому вопросу частей народа, зафиксировать расхождение как вполне нормальное явление, само по себе не ведущее к драке.

Затем оценить, как делится народ по отношению к идеалам собственности. И тогда изложить все возможные способы разрешить противоречие. Ты веришь в святость частного капитала? Верь на здоровье. Копи себе капитал, но не грабь меня. Будешь грабить, да еще так по-хамски, рано или поздно получишь по зубам, ибо нас больше. А можно ужиться – так-то и так-то. Ясно, что не при режиме Чубайса.

То же об СССР. «Демократы» стремились его развалить, в Москве и Ленинграде большинство даже голосовало против СССР. А теперь им объясняют, какие выгоды давал СССР – ресурсы, инфраструктура и т.п. Бесполезно! Суть – в наличии или отсутствии глубинного, сродни религиозному, державного чувства. Вот, со скрежетом зубовным, вывод социологов-«демократов» в 1991 г.: «державное сознание в той или иной мере присуще подавляющей массе населения страны, и не только русскоязычного», это «комплекс превосходства обитателей и обывателей великой державы, десятилетиями культивируемый и уходящий в глубь традиций Российской империи». По их расчетам, вместе с носителями «тоталитарного сознания» (30-35% населения) державное сознание характерно для 82-90% советских людей.

Отсюда и надо исходить. Ты ненавидишь державность? На здоровье. Но не забудь, что ты входишь в 8-10% населения. Так что, если ты демократ, будь добр уважать волю большинства (или уезжай в Люксембург). А если ты из породы тиранов и надеешься обмануть или подавить 9/10 народа, то ведешь дело к большой беде.

Таких вопросов, в которых мы по привычке пытаемся убедить противника, считая, что «товарищ не понимает», в то время как имеем конфликт идеалов, немного. Но все они фундаментальны. Хорошо бы нам в ходе выборов обменяться по ним мнением.

1995