Неназванный преемник

глава 1

В конце лета 2005 года я летел из Барнаула в Москву «основным бортом» российского президента и разговаривал с Владимиром Путиным о том, о чем его долгое время не решались спросить не только журналисты, но и ближайшее окружение.

Я был на похоронах алтайского губернатора Михаила Евдокимова. В Барнаул полетели несколько журналистов из кремлевского пула. Так вышло, что в середине дня мы разделились. Я попал в больницу, где в тяжелом состоянии лежала вдова губернатора. Президент заходил к ней, и они о чем-то довольно долго говорили. Я стоял в коридоре, где алтайский хирург рассказывал, что она получила травмы, не совместимые, они думали, с жизнью, но она пришла в сознание. Врач говорил, что до сих пор никто ей не смог сказать, что ее мужа нет в живых. Это предстояло, видимо, сделать Владимиру Путину.

Остальные журналисты до больницы не доехали и улетели в Москву «передовым бортом». Билета на рейсовый самолет у меня не было. Пресс-секретарь президента предложил помочь. Так я оказался на «основном борту».

Моим соседом был личный врач президента. Он рассказывал, что за пять лет не пропустил еще ни одной командировки президента и что ни в одной из них его помощь по серьезному поводу, к счастью, не потребовалась.

– Покушайте, – сказал он мне, – вы же, наверное, проголодались.

Профессионал определил это по каким-то, видимо, безоговорочным для него признакам. Скорее всего, по моему взгляду на поднос с едой, который уже лежал передо мной на откидном столике. Но притронуться к ней я не успел: меня позвали в соседний салон.

Там я увидел побогаче накрытый стол и президента страны. Он пригласил садиться. Всего нас было пятеро: он, я, его помощник, пресс-секретарь и шеф протокола.

Президент предложил выпить. Я отказался:

– Я не пью.

– Придется, – сказал он. – Не чокаясь.

Автокатастрофа, в которую попал Михаил Евдокимов, произвела на Владимира Путина, судя по всему, огромное впечатление. Их отношения не были только рабочими, президента и губернатора. Однажды господин Путин летал в Чечню и, когда возвращался на вертолете, предложил подвезти Михаила Евдокимова, который еще тогда не был губернатором и приехал в Чечню как артист. По дороге вертолет обстреляли. Так что Михаил Евдокимов был для Владимира Путина не чужим человеком.

– Странная история с этой аварией, – сказал Владимир Путин. – Почему все-таки у него не было сопровождения? Оно бы не позволило его машине идти с такой скоростью.

– Так сняли же сопровождение, – сказал я. – За несколько дней до аварии.

– Да я знаю, – ответил президент. – Меня интересует, зачем.

Он так и сказал: не почему, а зачем.

– Ну, про это тоже все говорят в Барнауле, – сказал я. – Известно же, что у него с депутатами конфликт неразрешимый. Начальник УВД, говорят, поддерживал их.

– А вы знаете, что он последние три месяца вообще на Алтае не был? – спросил Владимир Путин. – Он просто не хотел, не мог заставить себя поехать туда. Ему было морально тяжело.

– Весь Барнаул говорит, что его убили, – сказал я.

– Вы серьезно? – переспросил господин Путин. – Разве не понятно, что это такое роковое стечение обстоятельств?

– Когда барнаульского мэра незадолго до этого убили, тоже, говорят, было роковое стечение. Но что такое роковое стечение? Вы же сами говорите: если бы было сопровождение, ничего не произошло бы.

Владимир Путин взял трубку телефона, стоявшего на столе (желтая «вертушка» с гербом), и попросил соединить его с генпрокурором. Когда соединили, он вышел из комнаты, где мы сидели. Его не было пять минут.

Когда он вернулся, мы продолжали говорить уже на другие темы. Один из собеседников знал, что у меня вышла книжка «Первый украинский» про «оранжевую революцию», и спросил, с кем, как мне кажется, на Украине сейчас можно иметь дело. Я искренне ответил, что ни с кем.

Господин Путин слушал, мне казалось, бесконечно рассеянно.

Тогда я уже сам спросил его о том, что меня, собственно говоря, и интересовало:

– А вы с преемником-то определились?

– В принципе да, – кивнул он. – Да ведь тут особых проблем нет. Но надо, конечно, еще посмотреть. Два, кажется, кандидата есть? Я точно не помню.

Он посмотрел на своего помощника. Тот кивнул.

– Правда, оба мне пока не кажутся стопроцентным вариантом.

Я слушал очень внимательно. Так внимательно, как я слушал сейчас, я не слушал, кажется, никогда.

– Да разберемся, – добавил президент. – Край непростой, конечно. Но это не главная сейчас проблема.

– Погодите! – не удержался я и перебил его. – Вы что, про Алтайский край сейчас говорили?

– Да, – удивился он. – А вы что подумали?

Я внимательно посмотрел на него. У меня было ощущение, что со мной сейчас поступают довольно безжалостно.

– Да нет, я про вашего преемника, – сказал я.

– А-а, – ответил он. – Про моего. Ну, понятно.

– И что?

– А что?

– Определились?

– А почему вас это так интересует?

– Потому что это всех интересует. И вас, по-моему, это интересует не меньше, чем всех остальных.

– Ну, – произнес он, – допустим, я определился.

– Тогда давайте вы нам скажете, – от всей души попросил я.

Я подумал, что можно еще добавить, что я никому больше не скажу. Я подумал, что могу сейчас пообещать что угодно.

– А вы считаете, что надо уходить? – поинтересовался он.

– Конечно, – искренне ответил я.

– Что, так не нравлюсь? – спросил он.

Я должен был что-то ответить. В конце концов мы просто сидели и ужинали.

– Что, – спросил он, не дожидаясь ответа, – вы считаете, не надо менять Конституцию?

Это была подсказка.

– Конечно, не надо. Вы сами знаете, что не надо.

– А почему, кстати? – спросил он.

Он первый раз смотрел, по-моему, с настоящим интересом.

– Потому что, если вы сейчас что-нибудь в конституции поменяете, через год от нее вообще ничего не останется.

«Оно вам надо?», – хотел добавить я.

– А, ну ладно, тогда не будем, – легко согласился этот человек.

– Так кто преемник? – еще раз спросил я.

– Скажите, если бы это был человек, который был бы во всех отношениях порядочный, честный, компетентный, вот вы бы, лично вы стали бы помогать, чтобы он стал президентом? – спросил он.

Я поразился мгновенной перемене ролей.

– А почему я должен помогать? Я работаю журналистом. Я никому не должен помогать.

– Нет, ну вы гражданин тоже. Вот почему бы вам не помочь стать президентом честному человеку?

– Вы ему лучше меня поможете.

– Нет, ответьте! – продолжил он. – Почему на меня не смотрите?

Я и правда смотрел куда-то левее и выше него.

– Что, портрет Сталина там хотите найти? – добавил он.

– Портрет Путина, – ответил я.

– Засчитывается, – кивнул он. – Но и его там нету. Ну так что, будете помогать?

– Не буду.

– Ну а если человек-то хороший? – неожиданно сказал он. – И честный. И порядочный. И компетентный. Такому помогли бы?

Мне вдруг показалось, что он на самом деле говорит о конкретном человеке.

– Такому помог бы. Но такого нет, – произнес я.

– О! – кивнул он. – Все-таки помогли бы. Ну вот, а вы не хотели отвечать.

Он был, по-моему, очень доволен этой победой. – Да не собираюсь я никому помогать. Вы можете сказать, что это за человек? – сказал я.

– Вам понравится, – ответил он после некоторого молчания.

И я потом долго смотрел на некоторых людей в Кремле и гадал: он мне нравится или нет? А вот он? Или он?.. Нет, он не понравится никак. Ну, значит, он, слава Богу, не будет преемником. А вот он… Ну да… Или просто его бросили на самое течение и смотрят: выплывет или нет?.. Так, ломал голову я. Президент думает, что человек, с которым он определился, мне понравится. Но я ведь понимаю, кто мне может понравиться… Думая об этом, не так уж и сложно сойти с ума. И не этого ли, кстати, добивался господин Путин, произнося все это?

Впрочем, он больше не собирался говорить на эту тему.

Позвонил телефон. На этот раз президент не стал выходить из комнаты. Его соединили, судя по всему, снова с генпрокурором.

– Понимаю. Да, слышу. – говорил господин Путин. – То есть вы проанализировали ситуацию и считаете, что это должно быть мое решение? Все, спасибо.

На следующий день начальник Алтайского УВД, по распоряжению которого Михаила Евдокимова лишили охраны, был уволен.

Разговор продолжался. Я говорил о том, что меня интересовало. Ну, про свободу слова, про что же еще. Я сказал, что на телеканалах ее нет и что нормального человека это не может устраивать.

Он спросил:

– А что именно вас не устраивает?

– Меня не устраивает, что через некоторое время после того, как арестовали Ходорковского, у меня пропало ощущение, что я живу в свободной стране. У меня пока не появилось ощущения страха…

Я хотел добавить: «Но, видимо, вот-вот появится», но он перебил:

– То есть ощущение абсолютной свободы пропало, а ощущения страха не появилось?

– Да, пропало ощущение, которое было при вашем предшественнике, – сказал я.

– Но ощущения страха не появилось? – еще раз уточнил он, казалось, размышляя над тем, что я говорю.

– Пока нет, – ответил я.

– А вы не думали, что я, может быть, такого эффекта и стремился достичь: чтобы одно состояние пропало, а другое не появилось?

– Не думал, – ответил я. – Не ожидал.

Он пожал плечами и снова сделался безразличным.

Я настаивал:

– Ну так что, освободите телеканалы?

– Да никто их не захватывал. Телевидение сейчас такое же, какое общество.

– А вам оно нравится?

– Мне – нет, – неожиданно ответил он.

– Ну так надо менять! – обрадовался я.

– Ну, вместе и будем менять. Вы думаете, так просто – поменять? Поменяем. Но не будет возврата к тому телевидению, которое было тогда, в то время, о котором вы говорите. Это время прошло. Его нет больше. Оно не вернется. Забудьте.

Он, казалось, убеждал в этом не только меня.

После этого разговора я понял, что уже тогда он знал, кто будет его преемником. И еще два года потратил на то, чтобы убедить себя в том, что прав.

Возможность лишний раз убедиться в том, что все уже решено, представилась, например, в мае 2006 года, когда президент России встретился с руководством Всероссийской государственной телерадиокомпании по случаю ее 15-летия и с обезоруживающей, можно сказать, искренностью рассказал о том, что занимает его мысли: об антикоррупционной атаке, о поисках преемника и об отношениях с США и Украиной.

21 сотрудник ВГТРК сошел с трапа самолета в аэропорту Адлера накануне вечером. Пережив ночь в ожидании встречи с Владимиром Путиным в гостинице «Рэдиссон-Лазурная», творческий коллектив прибыл в сочинскую резиденцию президента России «Бочаров ручей». Здесь их ожидал еще один творческий коллектив – кремлевский пул журналистов, присоединившийся по воле звезд к именинникам за праздничным столом на «завтраке с ВГТРК». Именно так был определен формат этого мероприятия.

Господин Путин поздравил собравшихся с юбилеем и сказал, что «продукт, который ВГТРК предоставляет в наше распоряжение», является очень важным для страны, «которая находится на переломном пути своего развития, и здесь каждое слово имеет значение для миллионов людей».

Убежден, что господин Путин говорил совершенно искренне. Именно тем, что он уверен в безотказном влиянии телевидения на умы миллионов людей, и объясняются его телепристрастия.

Глава ВГТРК Олег Добродеев коротко, может, даже слишком, рассказал о планах телеканала (мы узнали, что в ближайшее время все-таки появится информационный канал) и предложил задавать вопросы. Телеведущий Дмитрий Киселев поинтересовался, как готовилось президентское послание, «которое сейчас обсуждает весь мир», и «на каком этапе появилась эта фраза „товарищ волк знает, кого кушать“».

Владимир Путин ответил удивительно подробно. Мне показалось, он вообще-то очень хотел об этом рассказать. Ему нечего было стыдиться того, как готовилось это послание, ибо единственным его автором, как можно было понять из этого увлекательного рассказа, был он сам.

– С учетом наших растущих возможностей я посчитал необходимым сосредоточиться на тех основных угрозах, которые, как мне представляется, страна должна, во-первых, точно идентифицировать. Каждый гражданин должен знать эти угрозы, – заявил господин Путин. – И во-вторых, дать свое видение того, как мы будем их преодолевать.

Таким образом, подтвердилось подозрение, в которое очень не хотелось верить: мы живем во враждебном окружении, в мире, состоящем из угроз и вызовов, производством которых занимается противник. Его и вероятным назвать уже неправильно. Нет, это просто невероятный противник.

Самая главная угроза исходит, впрочем, как всегда, от нас самих.

– Мне кажется, – сказал президент, – что я нашел тот вопрос, который действительно является объединяющим всю нацию. Все понимают эту угрозу для страны – демографический спад. Огромная территория, Россия – самая большая страна в мире, и если так дальше будет продолжаться, то ее просто некому будет охранять!

Так стало понятно, для чего нужен демографический взрыв.

– Что же у нас за страна такая, – с горечью спрашивал Владимир Путин собравшихся за столом людей, – которая не может обеспечить воспроизводство самих себя?!

Собравшимся, казалось, нечего (или нечем) ответить на этот упрек. Ответ на него был только у президента:

– Ясно, что это проблема всех постиндустриальных стран! Но мы и в постиндустриальном, и в переходном состоянии оказались одновременно! Мы оказались в состоянии ломки экономической, политической, моральной – какой хотите!

Затем президент напомнил собравшимся (если они вдруг на секунду расслабились за сырниками и забыли), что мы живем в условиях и террористической угрозы тоже:

– Начиная с 1999 года, когда я стал премьером, а потом президентом, нельзя было думать о каких-то крупномасштабных задачах, их решениях, когда у нас страна трещала по швам. По сути, шла гражданская война.

Впервые он назвал события в Чечне не просто войной, но и гражданской войной. Очевидно, президент мог позволить себе это, ибо считал, что в этой войне уже есть победитель. То, что он говорил дальше, подтверждало эту мысль.

– На сегодня, хочу обратить внимание, не знаю, заметили вы это или нет, впервые за 26 лет наша армия нигде не воюет, – продолжал господин Путин. – Для примера: ВДВ собрались на российской территории и занимаются боевой подготовкой. Даже расквартированная в Чеченской Республике 42-я дивизия уже подготовила себе полигоны, учебные центры, и она занимается уже текущей боевой подготовкой. Да, время от времени приходится показывать, что у нас там и армия есть, но в целом мы на Кавказе и в Чеченской Республике справляемся силами внутренних войск МВД России.

Чрезвычайно интересным был рассказ о том, как готовилось послание.

– Для начала я просто сформулировал то, что хотел бы сам увидеть, руководству администрации, – сказал президент. – Получил, так сказать, предварительный макет этого послания. Коллеги на меня не обидятся. Я посчитал, что он не соответствует тому, о чем я хотел бы сказать.

То есть президент прямо сказал, что его администрация с задачей не справилась, хотя задача на первый взгляд и не отличалась особенной сложностью. Надо было всего-навсего обработать мысль президента.

Пошел, можно сказать, на крайнюю меру:

– Я пригласил руководителя администрации, продиктовал ему план: первое, второе, третье. По-моему, из восьми пунктов. Потом пригласил некоторых министров, сначала из экономического блока – министра финансов, министра экономического развития и торговли, с ними переговорил. Потом то же самое сделал с министрами социального блока. Попросил доложить мне об исполнении поручения, связанного с преодолением демографических проблем. Министерство предоставило свои соображения. То же самое сделали и Министерство иностранных дел, и Министерство обороны.

Владимир Путин признался, что и после этих экстренных мер проблем не стало меньше. Просто никто, такое впечатление, не хотел работать над его посланием или просто не в состоянии был понять, чего хочет президент.

– Так как наиболее сложный с точки зрения финансового обеспечения, конечно, демографический вопрос, то мне пришлось несколько раз собирать министров экономического и социального блока, – продолжил президент. – После этого я поручил согласовать некоторые моменты между всеми ведомствами первому заместителю председателя правительства Дмитрию Анатольевичу Медведеву. Он их собирал еще несколько раз, а потом объявил, что некоторые разногласия преодолеть не удается.

Таким образом, и Дмитрий Медведев не справился с порученным ему делом.

– И мне пришлось собрать их еще раз всех вместе, – не без удовольствия, кажется, вспоминал Владимир Путин, – в том числе представителей администрации и юристов. На этом совещании были приняты окончательные решения по цифрам и по срокам. И эти решения пришлось принять мне. После этого нужно было только оформить эти договоренности, положить их на бумагу. Когда это было сделано, то мы вместе с руководителем администрации начали достаточно подробно и плотно работать над текстом, чтобы логично одно вытекало из другого. Ну и чтобы в течение часа люди не уснули, а слушали внимательно. А что касается вот этих лирических отступлений, о которых вы упомянули, они рождались фактически в ходе изложения послания, – улыбнулся Владимир Путин.

И эти воспоминания тоже доставили ему удовольствие.

Президент, судя по всему, чувствовал себя все более комфортно в компании именинников. Он рассказал, что думает про такое зло, как коррупция:

– С коррупцией, так же как и с некоторыми другими проблемами общества, вряд ли кому-нибудь удается справиться окончательно. Она так или иначе присутствует во всех странах мира – и в Европе, и в США. Только сейчас сотрудника ЦРУ, как у нас говорят в определенных кругах, упаковали. И конгрессмена, по-моему, вместе с ним или чуть раньше – тоже за коррупцию. Посмотрите, в Испании, в Марбелье вообще всех пересажали. А в Южной Корее? Руководителя крупнейшей корпорации в наручниках выводят. Это такая штуковина, которая, к сожалению, присуща всем; наверное, всегда так было. Но это не значит, что с этим не надо бороться. Уровень коррупции может быть разным. Я полагаю, что у нас сегодня он недопустимо высок.

Тогда я спросил господина Путина о «коррупционных» отставках в силовых структурах, которые случились накануне. Было любопытно, случайно ли эти отставки совпали по времени с посланием господина Путина. Не начало ли это реализации идей, заложенных в послании? И не последуют ли за отставками госслужащих «отставки» бизнесменов? (Судя по тому, что председатель Совета Федерации господин Миронов подписывает представления на снятие депутатской неприкосновенности с сенаторов, не чуждых бизнеса, последуют.)

– Это, конечно, не совпадение, – заявил президент. – Специально к посланию этого, конечно, никто не делал. Работа логически подошла к тому завершению, которое мы с вами видим. Работа не закончена, и не только в сфере таможни.

Ключевой в ответе была, разумеется, последняя фраза.

Глава ВГТРК попросил уточнить, что для господина Путина главное в послании. Президент ответил, что экономика. Но снова – по той причине, что «мощь государства определяется прежде всего экономической мощью… Сначала Карл Маркс, а потом Фрейд и прочие…»

Корреспондента «Труда» Ольгу Соломонову интересовали поиски преемника. Владимир Путин ответил так, что мало не показалось:

– Я думал об этом с 1999 года, как минимум с 2000-го, сразу после президентских выборов. И сейчас думаю. У меня есть определенное представление о том, как можно было бы выстраивать ситуацию в стране в тот период. С тем, чтобы не дестабилизировать ее. Не пугать людей. С тем, чтобы бизнес не пугать. Вы знаете, в бизнесе, может быть, что-то кому-нибудь нравится, а кому-то не нравится. А есть такие, которым нравится то, что происходило с известной компанией. Есть те, которые специально подрабатывали эту ситуацию. Но в целом все – и бизнес, и рядовые граждане – дорожат ситуацией, которая сложилась сегодня. Спокойная, ровная, стабильная ситуация.

Трудно сказать, почему господин Путин, размышляя о преемнике, сразу вспомнил про компанию «ЮКОС» и ее главу Михаила Ходорковского. Это очень трудно сказать.

– И представители бизнеса, – продолжил он, – и рядовые граждане – все задумываются о том, что будет после рубежа 2008 года. Все об этом думают. Я это тоже понимаю. И я не считаю и вправе говорить: все, ребята, я пост сдал, привет горячий. А там как хотите, так и разбирайтесь. Так не будет, конечно. Я буду ответственно относиться к исполнению своего долга до последней минуты исполнения обязанностей президента страны. Это значит, что я должен думать о том, как будет развиваться ситуация. Вообще, как мне представляется, если начать навязывать кого-то, то реакция может быть обратной. Но я считаю себя вправе высказать свою точку зрения и свое мнение. По тому или иному кандидату. Я тоже гражданин России и имею право на свое мнение. И я это сделаю.

Президент, таким образом, предупредил, что до марта 2008 года его не надо считать «хромой уткой» и что он приложит усилия для того, чтобы никто его ею не считал. Для этого ему придется как можно позже озвучить стране свое мнение как гражданина России.

Ненадолго президент вернулся к посланию и своей делающейся на глазах знаменитой фразе про оголодавшего волка и подтвердил, что у него было желание добавить еще несколько слов.

– Но я боялся, что меня дальше понесет, не смогу остановиться, – честно признался президент.

Появились вопросы у Николая Сванидзе. Он спросил, не означает ли все это «ужесточения международной линии».

– Нет, не означает, – ответил господин Путин. – Как это ни странно звучит, совсем не означает. Это означает только одно: мы будем отстаивать свои интересы. У наших заокеанских друзей зона национальных интересов – весь земной шар. И они не стесняются об этом говорить. Просто они прямо об этом заявляют. А наши где тогда интересы? Вот ваши где? Я бы не хотел, чтобы, когда я говорю «наши», вы думали, что это – мои. Я через два года уйду. А ваши – где? Ваших детей, внуков? Мы хотим жить с ними нормально. Мы хотим с ними дружить. Мы хотим, чтобы они чувствовали в нас партнеров. Относились к нам с уважением. Лес есть лес, нас же медведями называют, русских людей! Здесь нет ничего особенного.

Господин Путин дал понять, что считает не оправдавшимися надежды заокеанских друзей на то, развал Советского Союза – только первый этап развала России.

– Они должны это осознать, – заявил он. – И начать относиться к нам с уважением. Так же, как и мы к ним относимся.

Фраза господина Путина о том, что он уйдет через два года, произнесенная в таком нервном напряжении, стоила, на мой взгляд, всех разговоров о его третьем сроке. Уйдет.

– Что касается оборонной стратегии: если проводить мирную внешнюю политику, действительно мирную, а не так, как в Советском Союзе говорили: «Миролюбивая внешняя политика». – продолжил господин Путин. – Так вот, если не совать свой нос в чужие дела и не объявлять весь мир зоной своего влияния, то для обеспечения собственной безопасности нам имеющихся ресурсов вполне достаточно для того, чтобы абсолютно надежно гарантировать нашу безопасность, несмотря ни на какие-то там чьи-то перспективные разработки. Потому что асимметричный ответ всегда в десять раз дешевле.

После этого президента спросили про Украину. Кто-то из сотрудников ВГТРК интересовался, не стоит ли начать пользоваться, как когда-то в Германии, концепцией «разделенной страны», говоря об Украине и России (в надежде, видимо, что произойдет воссоединение). По мнению Путина – не стоит, потому что «разделение Германий произошло в результате войны, борьбы с нацизмом, в соответствии с тем, как были определены зоны оккупации».

И снова он решил высказаться на тему, которой раньше никогда не касался.

– Есть ли что-то политическое в энергетике и т. д.?.. Прежде всего наши решения по повышению цен на газ для Украины – это экономические решения. Почему мы должны 15 лет… Нам до сих пор пытаются сказать, что мы резко там… Как резко? 15 лет!.. И каждый год говорим одно и то же, каждый год. А в прошлом году начали с марта… Договорились. Они просто не хотят! Договориться договорились – на крыло, все, и не поймать было никого за хвост, никто разговаривать не хочет! Довели специально до ноября, когда начали кричать: «Караул, грабят!» Зима, дети, пенсионеры. А у нас тоже зима и тоже дети и пенсионеры… Но есть какой-то политический аспект? Есть он или его нет? Ну, есть, наверное. Одно дело, когда вы говорите: «Это наше общее культурно-историческое пространство», а другое дело, когда они говорят: «Знаете что, ребята, вы так считаете, а у нас свое мнение». Это говорит нам сегодняшнее руководство Украины. Мы пойдем вот туда – и говорят нам, куда. Ну что мы можем сделать?

Владимир Путин сделал небольшую паузу – кажется, только для того, чтобы набрать в легкие побольше воздуха.

– Мы признаем вас легитимной властью. Вы приняли такое решение, – продолжил он. – Ну, пожалуйста, но почему мы должны платить за те решения, которые считаем ошибочными и политически, и экономически? В начале прошлого года я ездил в Киев, встречался с Юлией Владимировной (Тимошенко. – А. К.), когда она была премьером, и с Виктором Андреевичем (Ющенко, президентом Украины. – А. К.). Они мне уже тогда сказали, что намерены повысить социальные расходы – пенсии, пособия – на 24 %. Я тоже у себя в стране, может, хотел бы поднять на 24 %, но у нас экономика не позволяет. У нас денег-то больше в несколько раз, чем у них. Но мы считаем, что макроэкономические показатели не дают нам такой возможности, если мы хотим сохранять здоровую экономику. И я их спрашиваю: «Как же вы?» «Мы справимся, мы сделаем то, то… Мы там то продадим, то отберем, мы закроем внутренние офшорки…» Ну, хорошо, может быть, и справитесь. Оказалось, что не справились. Но почему мы должны платить за эти ошибки? Почему мы должны оплачивать эту ошибочную, на мой взгляд, экономическую политику? А в политике? Они хотят туда вступить, сюда вступить. Кто хочет их принимать, пусть тот тогда и платит. Мыто почему?

Владимир Путин, кажется, наконец-то выдохнул. Но нет, показалось.

– Причем хочу подчеркнуть, что это были договоренности, я же ведь ничего не придумал! – сказал он. – Более того, Виктор Андреевич мне сам об этом сказал, что он считает, что надо переходить на рыночные формы ценообразования. Но в целом руководство Украины считает, что мы достигли приемлемых договоренностей, которые в конечном счете пойдут на пользу самой украинской экономике. Думаю, в этом смысле Виктор Андреевич прав, потому что это заставляет работать над энергосбережением, что меня очень беспокоит, так как если мы не будем создавать напряжения в нашей экономике, через несколько лет, скажем, украинская экономика будет более эффективной, чем наша. Они столкнулись с необходимостью энергосбережения, а мы нет. Они будут напрягаться, будут использовать более современные методы, средства и технологии в экономике, а мы нет. Но вот за что я благодарен Виктору Андреевичу – так это за то, что он все-таки в конечном счете решение принял, выбор сделал и отстаивает это.

– А Юлия Тимошенко обещала разорвать газовые соглашения с Россией, если снова будет премьером, – сказал кто-то за столом. – И как тогда?

– В суд тогда! – как будто даже обрадовался Владимир Путин. – Там есть судебная оговорка. Арбитражный суд в Стокгольме. Пожалуйста. Пожалуйте бриться, как говорят.

Под конец разговора президент исчерпывающе высказался по поводу журналистов.

– Пресса – большое сообщество, там много разных людей – умных и не очень, честных, порядочных и тех, кто себя больше любит, талантливых и просто со связями. Особое сообщество людей. Когда я общаюсь с западными журналистами, я часто вижу, что они на.

Президент хотел, видимо, сказать, что они на порядок компетентнее российских, но, как и в послании, говоря про волка, сдержался.

– Их самих интересно послушать, – добавил он. – Они специализируются на какой-то проблематике и могут давать глубокий анализ тем или иным событиям. С такими людьми просто интересно, и они полезны для общества.

Я решил было, что мы, значит, вредны, но выяснилось, что президент не закончил:

– Мне бы очень хотелось, чтобы в нашей журналистской среде таких появлялось все больше и больше. Уверен на сто процентов, так и будет. Просто думаю, что нашим журналистам особенно было некогда заниматься таким самосовершенствованием потому, что надо было думать, как жить, как выживать. Все же люди, я прекрасно понимаю. Но чем стабильнее, чем спокойнее будет, тем более самодостаточными, экономически независимыми будут средства массовой информации, тем больше у нас будет появляться таких людей. Вот чего бы мне хотелось увидеть.

Осталось нам высказаться про то, какого президента хотелось бы видеть нам.

Владимиру Путину так не нравилось слово «преемник», что начинало казаться, будто саму идею насчет преемника и, может, даже само слово «преемник» придумали журналисты. Эти подозрения президент укреплял, постоянно отказываясь от желания реализовать именно такой принцип передачи власти. Так было, например, во время ежегодной пресс-конференции с журналистами в Кремле.

Ожидание встречи с прекрасным 1 февраля 2007 года было, как всегда, нервным. В партере не хватало свободных мест. К тому же участники мероприятия, попав в зал, долго не могли согреться. Проблема состояла в том, что поток из тысячи журналистов в Кремль был слишком неравномерным. Почти все пришли очень рано, чтобы занять лучшие места, – и застряли при входе в 14-й корпус. Коллеги только к пятой пресс-конференции президента России поняли, насколько это важно для них. У человека, вошедшего в этот день в 14-й корпус, мир сузился до размеров одного кресла, из которого он мог увидеть президента, а он – его (или хотя бы табличку с названием города). Только так можно было повысить свой шанс задать вопрос президенту России. Для этой тысячи с лишним человек вопросы президенту были важнее ответов президента.

Журналисты рассаживались в зале до самой последней минуты. Всем места в партере не хватало, но на балкон, где их было достаточно, никто не спешил. Люди игнорировали балкон, не понимая, что именно там они смогут прыгнуть выше головы тех, кто сидит в партере, так как по опыту прежних пресс-конференций можно было с уверенностью сказать, что два человека в президиуме – президент Владимир Путин и его пресс-секретарь Алексей Громов – заранее испытывают к сидящим на балконе некоторое сострадание и будут стараться компенсировать их неудобства более или менее преувеличенным вниманием к ним.

Появлению президента предшествует некоторый ритуал. Сначала на стол ставят нечто, накрытое настолько широкой белой накрахмаленной салфеткой, что издали (с балкона, например) создается такое впечатление, что под ней может оказаться что угодно, а скорее всего – какой-нибудь приятный сюрприз. Такие сюрпризы обычно оказываются под салфетками или в рукавах фокусников. Я бы, скорее всего, решил, что оттуда вылетит белый голубь, если бы не знал, что под салфеткой – чашка с зеленым чаем. И год, и два года назад при появлении человека с салфеткой на подносе зал начинал аплодировать, и это должно было означать, что люди на пресс-конференции склонны повеселиться. И в этот раз кто-то один начал было хлопать, но тут же и прекратил, не почувствовав никакой поддержки. Зал, кажется, не настроен был шутить.

После того как приносят чай, в зал заходит пресс-секретарь президента Алексей Громов. Этот немногословный человек (за шесть с лишним лет журналисты не услышали от него ни одного публичного комментария деятельности президента) озабоченно поправляет какие-то бумаги, лежащие перед ним, и, кажется, немного волнуется.

Может создаться впечатление, что он волнуется, придет ли вслед за ним президент. Но это ошибочное впечатление. Во-первых, у господина Громова железные нервы (еще бы, уметь так молчать), а во-вторых, он слишком хорошо знает: президент уже здесь. Он даже приоткрыл дверь в зал и мысленно отсчитывает последние секунды, оставшиеся до своего первого шага в зал: пауза между появлением господ Громова и Путина должна, судя по всему, составить не меньше минуты. Но и не больше.

Президент России начал свою пресс-конференцию с подведения итогов прошлого года. Это была самая рутинная часть мероприятия. Год, по рассказам президента, был стабильно хорошим, цифры – ровными, а значит, не было повода даже по-настоящему расстроиться или, наоборот, неожиданно сильно чему-нибудь обрадоваться.

Президент похвалил действия Центробанка (словно в устной форме отвечая на письма сидевшего в тюрьме банкира Алексея Френкеля) и заметил, что за правительством есть еще «должок по судостроению». Во время пресс-конференции Владимир Путин еще несколько раз возвращался к деятельности правительства, и было очевидно, что эта деятельность – то немногое, что не впечатляет его в современной российской действительности.

Первый вопрос был о нелегкой судьбе директора сельской школы в Пермском крае Александра Поносова, которого судят за то, что он закупил для своих учеников компьютеры с нелицензионным программным обеспечением.

Президент, заявив, что он не в курсе этой истории (во что, впрочем, верится с трудом, ибо тогда это означает, что он вообще не смотрит телевизионные новости и не читает газет), при этом с готовностью прокомментировал эту ситуацию: «Чушь собачья». В наших непростых условиях это равносильно оправдательному приговору за отсутствием состава преступления. С этой точки зрения, я считаю, сразу окупились все расходы на проведение этого затратного мероприятия.

Американский радиожурналист Файфер попросил уточнить, что имел в виду господин Путин, когда говорил, что «супердержава – это устаревшее слово из периода холодной войны».

– И вы сказали, что другие страны хотят делать образ России как врага, – сказал господин Файфер. – Пожалуйста, какие именно страны? Это включает Вашингтон и Лондон? Если нет, кто именно специфически хочет портить имидж России?

Господин Путин ответил исчерпывающе.

– Мы видим, – рассказал он, сверля, кажется, глазами мужественного радиожурналиста, – недобросовестное отношение к интерпретации происходящих событий. И конечно, это делают недоброжелатели Российской Федерации. Кто пишет об этом – эти люди и есть недоброжелатели! Поэтому, если вы так напишете, значит, и вы такой.

Я был уверен, что президент России предложит радиожурналисту тут же сделать и обрезание – хотя бы из вежливости.

– А если вы дадите правильную, объективную картину происходящих событий, значит, вы к этой категории не относитесь, – закончил Владимир Путин, из последних, кажется, сил держа курс на миролюбивую внешнюю политику.

Через некоторое время президент начал получать вопросы о своем преемнике. Они не нравились Владимиру Путину, и он не намерен был скрывать этого. На вопрос корреспондента НТВ Владимира Кондратьева президент ответил, что он не правит, как тот выразился, а просто работает и что слово в случае с будущим президентом не за ним, а, как и следовало бы предположить с самого начала, за народом страны.

– Преемников никаких не будет, – сообщил президент. – Будут кандидаты на пост президента Российской Федерации.

Это было неожиданное заявление. Оно могло, например, означать, что в качестве кандидатов будут зарегистрированы и Сергей Иванов, и Дмитрий Медведев, которым молва приписывает наибольшие шансы получить высокое звание Преемника Российской Федерации из уст президента России. При этом, говорят, по крайней мере один из них все еще сомневался тогда, на кой черт ему вообще все это нужно.

Корреспондент агентства Reuters через несколько минут в более запутанной форме повторил вопрос корреспондента НТВ.

– Все, кому надо, уже на своих постах работают, – раздраженно ответил президент России. – Нам нужно с вами не суетиться по поводу будущих выборов.

Вопрос: имел ли он в виду в этот момент себя? Или намекал на то, что не следует записывать в преемники ни первого вице-премьера, ни министра обороны?

– Я тоже гражданин Российской Федерации, – продолжил он, – чем очень горжусь, и, конечно, оставляю за собой право высказать какие-то предпочтения. Но буду делать это только в период предвыборной кампании.

Таким образом, Владимир Путин назвал срок, раньше которого он на эту тему точно не выскажется. То есть всем желающим узнать это придется, видимо, подождать до следующей пресс-конференции, которая пройдет зимой 2007–2008 года.

После этого господину Путину дали ненадолго передохнуть. Журналистка бальзаковского возраста в матроске юнги назвала господина Путина «несравненным» и тут же получила то, что хотела: он признался, что она его смущает. Они ворковали друг с другом еще некоторое время.

Передышка, впрочем, была недолгой. Я спросил, захочет ли Владимир Путин когда-нибудь еще вернуться в большую политику после всего, что сделал и пережил. Я имел в виду, конечно, не 2008, а 2012 год.

– Я понимаю, что, наверное, есть некоторый соблазн сказать сразу, что вы из нее никуда пока не уходите, и это будет, мягко говоря, правдой, но мне кажется, что вы можете себе позволить быть искренним, – добавил я только с одной целью: чтобы у президента не было возможности отделаться тем соображением, что он еще поработает, сколько отмерено законом.

Увы, то, что Владимир Путин сделал после этого, в дзюдо называется «использовать вес противника».

– Я могу себе позволить быть искренним, поэтому скажу, что я никуда не ухожу пока. Во-первых, прикиньте, – начал подсчитывать Владимир Путин, – выборы президента должны состояться, если мне не изменяет память, где-то в начале марта 2008 года, а после этого еще какое-то время, месяца два или три, на передачу полномочий и прочее. То есть это где-то будет в мае 2008 года. Что вы меня раньше времени выпихиваете-то? Я и сам уйду. Не спешите.

На то, что президент добавил после этого, информационные агентства не обратили внимания. Между тем он сказал, что «органы власти в стране должны быть сформированы соответствующим образом в конце 2007 и в начале 2008 года. Конечно, я думаю над этим».

Президент, таким образом, думает не только о том, кто будет президентом. Владимир Путин уже сейчас думает, кто будет председателем правительства и рядовыми членами этого правительства.

Лучшая шутка президента прозвучала, на мой взгляд, когда он отвечал на вопрос, согласен ли он с мнением мэра Москвы Юрия Лужкова, что «гей-парад – дело сатанистов».

– Мое отношение к гей-парадам и к сексуальным меньшинствам простое, – ответил Владимир Путин, – оно связано с исполнением моих служебных обязанностей и заключается в том, что одна из главных проблем страны – демографическая.

Прошло уже не меньше полутора часов после начала пресс-конференции. И тут президент, отвечая на следующие вопросы, перешел, можно сказать, к диктовке молний на ленты информагентств. Выяснилось, что российская компания «Транснефть» «практически приступила уже к работе над планом расширения терминалов в Приморске дополнительно на 50 миллионов тонн нефти». Это был братский привет президенту Белоруссии Александру Лукашенко.

Для сведения мировых информагентств Владимир Путин рассказал о том, кем на самом деле был отравленный Александр Литвиненко:

– Александр Литвиненко был уволен из органов безопасности. До этого служил в конвойных войсках. Никакими секретами не располагал. Он привлекался к уголовной ответственности в России за злоупотребление служебным положением, а именно за избиение граждан при задержании, когда был сотрудником безопасности, и за хищение взрывчатки. Но ему дали, по-моему, три года условно. Не было никакой необходимости куда-то бежать, он не являлся носителем вообще никаких секретов… А что касается тех людей, которые стараются наносить ущерб Российской Федерации, то это так называемые беглые олигархи, которые прячутся в странах Западной Европы либо на Ближнем Востоке. Но я в теорию заговора не очень верю, и, откровенно говоря, она меня не очень беспокоит. Устойчивость российской государственности сегодня позволяет нам смотреть на это свысока.

Очередной громкой новостью стало сообщение о новых предложениях украинских коллег президента России в газовой сфере.

– Наши украинские партнеры хотели бы не только создать газотранспортный консорциум, но и иметь возможность войти в добычные активы на территории Российской Федерации, – рассказал господин Путин. – И если мы пошли на это в выстраивании отношений с нашими европейскими партнерами, скажем, с немецкой компанией BASF, сейчас, думаю, до конца дорешаем с EON, мы в принципе договорились об этом с итальянской компанией ENI, почему же нам с украинцами этого не сделать?

Без передышки Владимир Путин сообщил еще одну новость: оказывается, он считает, что «газовая ОПЕК – идея интересная». До сих пор он так не считал.

– Мы не собираемся, – заявил он, – создавать какой-то картель, но координировать, я думаю, нашу деятельность было бы правильно, имея в виду решение главной задачи: безусловное и надежное обеспечение основных потребителей энергоресурсами.

Это и были, пожалуй, все новости, которые агентства передали на ленты с пометкой «молния». И все они были «нефтегазовыми». Интересно, что с каждым годом их возникало тем больше, чем чаще президент России рассуждал о необходимости диверсификации российской экономики. Именно этой теме должна была быть посвящена и встреча президента с лучшими (по его и, главное, по их мнению) представителями российского бизнеса, намеченная на 6 февраля 2007 года.

Тем временем Владимир Путин, кажется, расслабился, поверив, наверное, в то, что он удовлетворил журналистов своими ответами на вопрос о преемнике. Но тут-то он и получил вопрос о том, кем он видит себя после 2008 года.

– Вы меня затюкали просто! Кем я себя вижу?! Человеком я себя вижу прежде всего!

После этого крика души президент как-то померк. Возможно, журналисты окончательно перестали нравиться ему. Так или иначе, он как-то сразу стал выглядеть уставшим. Правда, к этому времени пресс-конференция перевалила за четвертый час.

И тут прозвучал, на мой взгляд, лучший вопрос пресс-конференции. Он достоин того, чтобы привести его почти полностью (в отличие от ответа). Его задал греческий журналист Циолиас Афанасиос:

– Владимир Владимирович, вы не упомянули наш маленький трубопровод из Бургаса в Александруполис! Вы знаете, 15 лет мы слышим про этот провод! Хотели бы услышать ваше мнение, будет наконец-то он построен? Или постоянно кто-то будет мешать?.. Я понял (видимо, из ответов господина Путина на пресс-конференции. – А. К.), что вы до конца вашего срока не собираетесь уходить, но. Нет, вы поймете, вы поймете! Но я прочитал такое резкое мнение, что вы сидите на чемоданах и собираетесь убежать (господин Путин, сидя на стуле, исподлобья глядел на журналиста. – А. К.)! Это мнение, по-моему, шахматиста Каспарова! Так ли? Будет ли этот нефтепровод построен при вашем присутствии в России?

Напрасно говорят, что простота хуже воровства. По вопросу греческого журналиста я понял, что бывают случаи, когда простота лучше воровства. Самое замечательное в этом вопросе было то, что греческого журналиста в связи с тем, убежит Владимир Путин или останется до конца своего срока, волновало только: успеет ли он построить этот маленький, но гордый трубопровод.

– Я занимался в свое время борьбой дзюдо, а не легкой атлетикой, бежать никуда не собираюсь, – хмуро ответил Владимир Путин. – Что касается нефтепровода «Бургас—Александруполис», я действительно о нем ничего не сказал, потому что его нет. Есть только разговоры вокруг этого проекта.

Владимир Путин уже несколько минут сам решал, кто задаст ему вопрос (до него это делал Алексей Громов). Журналисты, увидев, что есть возможность напрямую докричаться до президента, начали это активно практиковать. Впервые на этих пресс-конференциях журналисты вслух требовали дать им слово.

– Коллеги, давайте мы не будем пользоваться силой голосовых связок, они у каждого разные! – пытался успокоить их господин Громов.

– Где армянские журналисты? Давайте! Потому что у нас азербайджанцы задавали вопрос. Если армян пропустить – это будет политически неверно, – тем временем господин Путин опять, кажется, немного увлекся, но при этом было очевидно, что пресс-конференция вышла на финишную прямую.

Новости, которые президент хотел озвучить, он благополучно озвучил. Те, которые он хотел оставить при себе, оставил. Журналисты не выпытали у него ничего из того, о чем он не хотел говорить.

И в этом смысле это была проигранная нами пресс-конференция.

Президент продолжал интриговать журналистов и политологов еще почти год, то намекая на новых кандидатов в преемники, то вообще дезавуируя идею преемника. Время от времени он перечислял качества будущего президента, и они были теми же, про которые он сказал в самолете.

Более того, вскоре оказалось, что этими же качествами должен обладать и премьер-министр. Встретившись в середине сентября 2007 года с западными политологами и журналистами, членами дискуссионного клуба «Валдай», Владимир Путин рассказал им, каким порядочным, профессиональным и мудрым человеком является новый премьер Виктор Зубков. Тогда он думал, судя по всему, о том, что председателем правительства и после президентских выборов будет именно этот человек. Уверен, для этого господин Зубков и появился в правительстве. Настроение президента изменилось после первых же недель работы Виктора Зубкова. Господин Путин как-то очень быстро понял, что, похоже, этим придется заниматься самому.

Журналисты вряд ли могли угнаться за полетом мысли Владимира Путина. Тем более что сделать правильные выводы им всегда что-то мешало. Например, заявление господина Путина о том, что уже есть «минимум пять человек», которые могут реально претендовать на должность президента.

– Организация такого рода мероприятий может пойти мне на пользу, – сказал президент России в начале встречи. – Хотя я знаю, что дисциплина в американских средствах массовой информации и средствах массовой информации Западной Европы высокая, и внешних результатов от наших встреч я не вижу.

Это произошло сразу после того, как Владимир Путин поздоровался с каждым из участников встречи за руку и постарался даже улыбнуться каждому из них (получалось, впрочем, в лучшем случае через раз). Если Владимир Путин, начиная этот разговор, хотел расположить к себе собеседников, то такое начало могло и не привести к желаемому результату.

Первый вопрос задала корреспондентка BBC Бриджит Кендалл, у которой был другой сценарий начала разговора.

– Очень приятно, – сказала она, – встретиться здесь с вами, в Сочи.

В последний раз госпожа Кендалл встречалась с президентом России в Ново-Огареве, перед «большой восьмеркой» в Хайлигендамме, в 2006 году. На той встрече было восемь журналистов – по числу стран-участниц, и госпожа Кендалл была одной из самых активных участниц мероприятия. Именно она задавала вопросы о деле Литвиненко и обо всех таких делах.

– Почему именно сейчас произошла отставка Михаила Фрадкова? – спросила она Владимира Путина на этот раз. – Не было бы демократичнее подождать, пока граждане России выскажут свое мнение на президентских выборах?

Она имела в виду, что надо дать возможность новому президенту сформировать новое правительство. Ведь всем тут было ясно, что с утверждением в должности Виктора Зубкова такой возможности у нового президента уже не будет.

– И почему Виктор Зубков? – продолжила госпожа Кендалл. – Не потому ли, что пост председателя правительства – хороший старт для президентской гонки?

– Это ничего общего ни с демократией (невеселые понимающие улыбки сидящих за столом. – А. К.), ни с антидемократией (веселые непонимающие улыбки. – А. К.) не имеет, – твердо заявил господин Путин. – Демократия неотделима от соблюдения закона. То, что сделано мною, находится в полном соответствии с законодательством, и в этом нет никаких нарушений.

Тогда непонятно, почему это не имело ничего общего с демократией. Владимир Путин, наверное, и сам понимал, что произносимое им не имело отношения ни к откровенности, ни к антиоткровенности.

– В 2004 году я сделал так же, – не в первый уже раз напомнил он.

Президент неожиданно признался, что существовал сценарий, по которому смены правительства не было бы до выборов президента страны.

– И мне хотелось бы, чтобы события развивались именно по этому сценарию. Но, к сожалению, члены правительства – прежде всего люди, – огорченно добавил он, как будто было бы лучше, если бы они были, например, машинками для стрижки травы. – Они сбавили обороты в своей работе, начали уже подумывать, как сложится их личная судьба после выборов. Я бы хотел, чтобы правительство в Москве, региональные власти и федеральные органы власти, как швейцарские часы, молотили, не переставая, вплоть до выборов и сразу после выборов… Мне нужно, чтобы это был хорошо отлаженный механизм безо всяких сбоев и ожиданий, безо всяких передышек.

То есть идея насчет машинок не была, как выяснилось, большим преувеличением.

Владимир Путин рассказал, что хотел показать тем, кто может и хочет работать в правительстве, что они могут остаться и после выборов, и что тем, кто готов сменить работу и заняться другими видами деятельности, лучше всего сменить работу.

– Я не подталкивал премьер-министра, – продолжил президент. – Он сам принял это решение. Он человек ответственный и прекрасно видел настроение в коллективе. Он пришел ко мне с предложением, и я с ним согласился.

Таким образом, Владимир Путин подкорректировал свой более ранний комментарий, который сводился к тому, что он, Владимир Путин, принял это решение совершенно самостоятельно. Версия, в соответствии с которой Михаил Фрадков сам пришел к президенту с заявлением об отставке, после того комментария смущала. Теперь вроде все в порядке.

После этого президент рассказал, что за человек Виктор Зубков. Таких людей у каждого из нас мало шансов встретить в обычной жизни. Я не помню, чтобы Владимир Путин когда-нибудь о ком-нибудь сказал бы за пять минут такое количество восторженных слов, какое он произнес в адрес господина Зубкова. Например, Сергею Иванову или Дмитрию Медведеву не досталось, наверное, за все время публичных выступлений Владимира Путина и десятой их доли, а то и сотой.

Виктор Зубков – и профессионал, и порядочный, и здравомыслящий, и ответственный, и мудрый. Он человек и с характером, и с большим опытом.

– Может ли он стать президентом? – переспросил Владимир Путин. – Да, может… Как и любой другой рядовой гражданин Российской Федерации! – как-то торжествующе закончил он. Он, конечно, не рядовой гражданин Российской Федерации.

Владимир Путин рассуждал теперь как-то задумчиво:

– Но Зубков не сказал, что он будет участвовать, он сказал, что может баллотироваться. Это взвешенный ответ, надо еще поработать, пройти выборы…

И Владимир Путин так близко к оригинальному тексту пересказал участникам встречи ответ Виктора Зубкова на вопрос, будет ли тот выдвигать свою кандидатуру на президентских выборах, что могло показаться, будто это он его и писал.

Причем это был просто восторженный пересказ. Владимиру Путину нравится в Викторе Зубкове решительно все. То есть дело гораздо серьезней, чем могло бы показаться еще день или два назад.

Пересказ биографии Виктора Зубкова, который сделал Владимир Путин, тоже заслуживал внимания, и даже преувеличенного. В таком тоне, пересказывая биографию человека, рекомендовали его в члены КПСС, полагая, что в бюро райкома есть люди, для которых не очевидно, что этот человек достоин этого высокого звания.

– Его в свое время бросили на самый плохой совхоз, который умирал, и он сделал это предприятие лучшим в Советском Союзе. Он человек скромный, – рассказывал президент, – он не говорит об этом. Его потом послали в объединение совхозов, тоже худшее, и он сделал его лучшим.

– Говорят, что голое поле, некого выбрать. Но сейчас уже минимум пять человек могут претендовать на должность президента и быть выбранными.

Появился еще один человек. Это хорошо. У граждан России будет из кого выбрать, – подытожил Владимир Путин и окончательно запутал ситуацию со своими преемниками.

На вопрос, какая будет демократия при следующем президенте, Владимир Путин поделился соображением о том, что суверенная демократия – лозунг спорный (как известно, лозунг этот начертал на своих знаменах заместитель главы администрации президента России Владислав Сурков).

– Суверенитет, – добавил президент России, – это качество наших взаимоотношений с внешним миром… Определенная логика у тех, кто это утверждает, есть, и если вы заметили, я не вмешиваюсь; хорошо, когда люди об этом думают.

После этого встреча для нас была закрыта, и у меня появилось время записать то, что рассказал один из участников встречи, директор российских и европейских программ Института мировой безопасности Николай Злобин об истории взаимоотношений членов дискуссионного клуба «Валдай» с Владимиром Путиным и российскими чиновниками.

Накануне члены клуба встретились с первым вице-премьером Сергеем Ивановым. Николаю Злобину показалось, что на Сергея Иванова события, связанные с отставкой кабинета Михаила Фрадкова и особенно с назначением Виктора Зубкова, произвели сильное впечатление. Из-за этих событий Сергей Иванов опоздал минут на 20 (прежде всего из-за того, что Михаил Фрадков собирал членов своего бывшего кабинета, чтобы попрощаться с ними), не стал, как раньше, сразу отвечать на вопросы, а сказал, что сначала прочитает заявление, и сделал это неожиданно взволнованным голосом.

Овладел собой он уже минут через 20 и был тем человеком, которого господин Злобин видел на предыдущих встречах, то есть чувствовал себя более чем раскованно.

Два года назад он спросил у Сергея Иванова, будет ли тот преемником Владимира Путина, и министр обороны замахал руками и сказал, что нет, ни в коем случае и что он совершенно не хочет. Господину Злобину показалось, что он говорит искренне.

В тот же раз на встрече с Владимиром Путиным Николай Злобин взял с президента расписку в том, что тот не будет менять Конституцию и не станет баллотироваться на третий срок. Это была громкая история. Николай Злобин по английскому алфавиту был последним, и его посадили за стол в Екатерининском зале Кремля рядом с президентом России. Владимир Путин рассуждал о достоинствах российской Конституции, о ее неприкосновенности, а потом увидел, что сидящий рядом с ним человек тянет к нему руку, видимо, не для того, чтобы потрогать, а чтобы спросить разрешения задать вопрос. Президент согласился выслушать господина Злобина, и тот спросил, будет или не будет Владимир Путин баллотироваться на третий срок.

– Это что, предложение? – поинтересовался президент России и, как говорит Николай Злобин, хотел отвернуться, чтобы послушать какой-нибудь более приятный вопрос, но тут господин Злобин стукнул кулаком по столу и крикнул:

– Здесь вопросы задаю я!

Как думал господин Злобин, этот жест очень понравится президенту, потому что напомнит ему, как следователи КГБ разговаривали со своими клиентами. Но господин Путин не понял глубокого смысла происшедшего. Он медленно повернулся к Николаю Злобину, и тот увидел в глазах у президента России потрясение.

– Чего вы от меня хотите? – спросил президент России.

– Ответа на вопрос: вы будете баллотироваться на третий срок? Да или нет? Только «да» или «нет»?

– Нет, – сказал Владимир Путин. – Это все?

– Нет. А вы будете менять Конституцию? Да или нет?

– Нет.

– Спасибо, – поблагодарил Николай Злобин.

Когда встреча закончилась и ее участники прощались с президентом, господин Злобин сказал ему, что разговор произвел на него сильное впечатление.

– А уж на меня какое сильное, – произнес Владимир Путин.

– А слабо написать расписку, что не будете? Владимир Путин сказал, что не слабо. Написал расписку и подарил господину Злобину ручку, которой он это сделал. То есть он осознавал историчность этого момента.

Когда Николай Злобин улетал в Вашингтон, в аэропорту его сопровождали несколько телекамер западных каналов. Журналисты, как и господин Злобин, были уверены, что на границе расписку у него постараются отобрать, и намерены были зафиксировать историчность этого момента. Но расписка на границе оказалась никому не нужна.

Больше всего Николаю Злобину понравилась следующая встреча. Президент сел за стол, где уже сидел господин Злобин, налил ему вина. Политолог признался, что он «балдеет от того, сколько информации, сколько цифр» держит в голове российский президент. На предыдущей встрече Владимир Путин сыпал этими цифрами, и Николай Злобин понимал, что человек в такой должности должен за них отвечать.

– Буш так не смог бы, – польстил политолог президенту.

– Буш смог бы, – защитил господин Путин американского президента от нападок господина Злобина. – Он очень умный. У него проблема с помощниками.

Господин Злобин засмеялся.

– Почему вы смеетесь? – с тревогой спросил президент России.

– Потому, что несколько дней назад господин Буш то же самое говорил про вас и ваших помощников. И все-таки, как это все помещается у вас в голове? Вы же политик, вы понимаете, что за каждую цифру, за каждое слово придется отвечать?

– А я не политик, – заявил господин Путин. – Политик тот, кто делает политическую карьеру. А я не делал.

– А кто же вы?

– Я – гражданин России, который стал президентом.

И он налил господину Злобину еще вина.

Потом коллеги Николая Злобина из клуба возмутились, что они ничего не слышат, и разговор прервался. Позже эта часть беседы с президентом не вошла в стенограмму, которая была опубликована через несколько дней после встречи.

Самая первая встреча с Владимиром Путиным запомнилась участникам клуба больше всего. Один из них рассказал мне, что в тот раз господин Путин сначала не хотел встречаться с западными журналистами: во-первых, не питал на их счет никаких иллюзий, а во-вторых, это было сразу после штурма школы в Беслане в 2004 году.

Но он все-таки пришел к ним. Встреча начиналась трудно, но потом господин Путин увлекся и разговорился. Около полуночи помощники намекнули ему, что пора заканчивать, потому что некоторые члены клуба очень устали – кое-кто уже даже засыпал после перелета из Америки.

Президент сказал, что сейчас принесут водки, и усталость как рукой снимет. Но и это предложение не вызвало энтузиазма. Говорят, Владимир Путин был заметно расстроен и даже раздражен этим. Он хотел поговорить еще.

С тех пор Владимир Путин не отказывался встречаться с членами клуба.

Еще один участник встречи сказал мне, что его коллеги совершенно не разговаривают друг с другом перед такими встречами и ни с кем не делятся тем, какой вопрос хотят задать. Каждый приберегает свой вопрос президенту для себя. То же самое было и в этот раз.

Примерно через полтора часа члены клуба вместе с Владимиром Путиным вышли из комнаты, где был накрыт стол, и, как на ходу пояснил один из участников встречи, пошли на фуршет.

Мне между тем удалось выяснить некоторые подробности происходившего за закрытыми дверями.

Главная новость дня, которую сообщил Владимир Путин иностранцам, состояла в следующем. Президент рассказал:

– В свое время, занимаясь административной реформой, мы сделали кальку с некоторых государств: появились агентства, надзорные службы… А некоторые министры, которые продвигали эту идею (Владимир Путин не назвал вслух никого из них. – А. К.), когда она была реализована, начинали командовать этими службами.

Господина Путина это не устраивает.

– Будем менять структуру правительства, – сообщил он. – Но не структуру власти.

И тут неутомимый Николай Злобин пристал к нему с вопросом, вернется ли он после 2012 года на работу президентом России.

– Не знаю, я не ушел еще. Двенадцать плюс четыре. – глядя в потолок, считал президент России. – Это, значит, шестнадцать… (то есть ему будет 61 год. – А. К.). Не знаю, внутренне не решил. Трудно загадывать.

Владимир Путин не хотел отвечать на этот вопрос. Он уходил от ответа, что было очевидно.

Тогда господин Злобин стал писать ему записки – и дождался наконец:

– Я надеюсь, – произнес Владимир Путин, – найти что-нибудь более интересное до 2012 года.

То есть если не найдет (а шанс найти после той должности, которую он занимает, какую-то более интересную, вообще-то ничтожен), то вернется. Что и требовалось доказать.

На вопрос, как он относится к «мнению Владислава Суркова», что «Единая Россия» дана нам по крайней мере еще на десятилетие, господин Путин ревниво ответил:

– Интересно, что он это сказал. Вообще это он у меня работает, а не я у него… Да, я буду поддерживать «Единую Россию», если она сможет проводить политику в интересах миллионов людей, и тогда ее будут поддерживать миллионы.

По его мнению у «Единой России» много проблем, и он не хочет ассоциироваться с ними.

Интересно, что на вопрос об отношениях России с внешним миром господин Путин ответил:

– России не надо корчить из себя великую державу и лезть на рожон.

То есть внешняя политика России тоже может в ближайшее время существенно измениться.

После фуршета, который случился на террасе гостевого домика резиденции (господин Путин пил шампанское, чего желал и всем остальным, но гости поддерживали, по их словам, его как-то вяло), у меня появилась возможность выяснить подробности и этого фуршета.

– Честно вам говорю, на сегодняшний момент я не знаю, что буду делать после 2012 года, – убеждал Владимир Путин окруживших его членов клуба.

Маршалл Голдман спросил президента про коррупцию в России и то, как получается, что, например, сын директора ФСБ Николая Патрушева неожиданно становится советником главы контролируемой государством компании «Роснефть» Сергея Богданчикова.

Отвечая, господин Путин вспомнил анекдот. У генерала спрашивают: «Могут ваши дети стать генералами?» – «Да, могут». – «А маршалами?» – «Нет». – «Почему?» – «У маршала свои дети есть». И добавил, что будет бороться с коррупцией.

Они опять возвращались к кандидатуре следующего президента. Владимир Путин говорил, что не заинтересован в слабом президенте, и хочет, чтобы тот был самодостаточным, эффективным и соответствовал ожиданиям.

– Я не для того пахал столько лет, – сказал он, – чтобы отдать Россию слабому президенту… В России победа не за тем, у кого сила, а у кого правда, – цитировал он героя фильма «Брат-2» (без ссылок на первоисточник. – А. К.).

Напоследок Николай Злобин спросил у Владимира Путина, встретятся ли они в следующем году с членами клуба «Валдай».

Вопрос удивил президента России:

– Может, вам лучше встретиться с новым президентом? – переспросил он.

Его заверили, что с ним они тоже встретятся.

– Я встречусь с вами, – сказал тогда господин Путин, – но только с одним условием: вы меня запишете в ваш клуб. И я буду сидеть на вашей стороне и задавать вопросы новому президенту.

Уже когда встреча закончилась, он, прощаясь с господином Злобиным, еще раз напомнил:

– Николай, так не забудьте записать меня, ладно?

Николай пообещал сделать для президента России все, что сможет.

В конце концов был сделан не один выбор, а два. Так что третьи, мартовские, президентские выборы 2008 года зафиксировали в сознании Владимира Путина правильность первых двух. Для этого и были нужны, наверно.

Впрочем, когда Владимир Путин 12 декабря 2007 года встречался с членами Торгово-промышленной палаты (ТПП), они еще не знали, что президент страны встречался с бизнесменами как премьер-министр.

– Какие мы все молодые! – горько качал головой член ТПП Шамиль Агеев, оглядывая коллег. – Прямо все комсомольцы…

Его коллеги, самому младшему из которых было хорошо за пятьдесят, слыша это, застенчиво опускали глаза к столу.

Самым молодым среди них оказался вошедший в зал предпоследним помощник президента России Игорь Шувалов. Владимир Путин в это время в соседнем зале еще принимал верительные грамоты (каждый раз как в последний), а первый вице-премьер Дмитрий Медведев делал заявление насчет того, что, если его кандидатуру выдвинут на пост президента России, он предложит Владимиру Путину стать председателем правительства.

Эта новость целиком и полностью овладела умами журналистов, пока они ждали президента. Члены ТПП, повторю, про нее ничего не знали. Да если бы они про нее и знали, это вряд ли что-то изменило бы в их жизни. Это могло что-то изменить в жизни Владимира Путина.

Журналисты между тем обсуждали, с какой степенью негодования Владимир Путин откажется от лестного предложения, и сомневались только в одном: на какую именно должность выдвинет сегодня ТПП вице-премьера Сергея Иванова, который тоже вот-вот должен был сюда подойти. Еще одним кандидатом в президенты России или все-таки премьером? И я уже слышал мнения, что премьерское кресло совершенно не соответствует амбициям Сергея Иванова.

И только в этот момент я понял, чьим амбициям оно соответствует. Как-то все вдруг стало на свои места. Место Владимира Путина – именно на посту премьера. И не будет никакого перераспределения полномочий в его пользу. Он будет работать премьер-министром. И больше на самом деле ничего не нужно. И не нужно будет еще года четыре.

И окажется, что он, выбирая преемника, на самом деле выбирал себе начальника. И выяснится, что для него никакого значения не имеет соображение, которое было главным в комментариях политологов, которые ставили себя на его место и уже оттуда, с высоты своего положения, говорили о том, что он не может занимать должность, которая потребует от него подчинения кому бы то ни было, и что уже только поэтому для него подходит только должность национального лидера.

Он будет работать премьером. Это и есть его место в строю. Выбором преемника он обезопасил себя только от одного: от опасности быть снятым со своего поста так, как он сам когда-то снял Михаила Касьянова и Михаила Фрадкова.

Он будет работать премьером, потому что ни один из людей на этой должности, в том числе он сам восьмилетней давности, не мог удовлетворить его. Все это время было видно, как ему буквально все хочется переделать за каждого из них, в том числе теперь за Виктора Зубкова.

Сейчас ему, очевидно, кажется, что он знает, как надо. И он готов показать, как это делается.

Именно так он реализует потенциал повисшей в воздухе фразы о том, что, если на выборах в Госдуму он получит вотум доверия, найдет способ проконтролировать принимаемые сейчас (им же) решения.

На самом деле это и есть главная неожиданность, о которой гадали. Такого варианта развития событий не предполагал никто. Одна мысль о том, что он согласится кому-то подчиняться, делала эту версию абсурдной. Казалось, он может согласиться стать премьером, только если чуток подправит Конституцию и если Россия будет не президентской, а парламентской республикой.

Но у него, судя по всему, по-прежнему нет идеи менять Конституцию и форму правления. Та Конституция, что есть, устраивает его больше всех остальных. Она ему еще пригодится.

И если все это так и будет, Владимир Путин окажется выше всех своих амбиций. Года два назад в одном более или менее частном разговоре он, говоря о президенте США, произнес:

– Многие недооценивают этого человека. А на самом деле про таких людей говорят: «With balls».

Если Владимир Путин сделает это, именно эти слова можно будет сказать насчет него самого, и именно после этого решения, а не после, например, чеченской кампании. А он это сделает.

И не для того, чтобы через пару лет, или чуть раньше, или чуть позже Дмитрий Медведев неожиданно ушел в отставку. Он не займет это место раньше времени. В конце концов через четыре года это же место он получит так, как его получают люди, которые хотят, чтобы про них думали как про приличных людей.

Он будет премьером, чтобы самому убедиться в том, что после стольких лет на своей должности человеческого в нем осталось больше, чем думали все и, может быть, он сам.

И теперь мы стали свидетелями финала многомесячной или даже многолетней интриги.

И когда началась встреча с членами ТПП и я думал о том, что если перед нами не президент страны, а будущий премьер, то все, что он говорил, приобретает гораздо более интересный смысл.

Перед Владимиром Путиным лежал текст вступительного слова, и он от этого текста почти не отступил. Там были слова о том, что те, кто генерирует новые идеи в науке, должны зарабатывать здесь, «и для этого им должны платить так, как никогда не платили». И что ТПП должна способствовать прекращению нездоровой конкуренции. Текст вступительного слова писался для президента, а не для премьера, и Владимиру Путину было неинтересно его читать.

Потом выступил глава ТПП Евгений Примаков. Он считает «оптимальным курс, которым Россия пошла при президенте Путине». Евгений Примаков не мог, видимо, не сказать этого в глаза Владимиру Путину.

– Это не значит, – продолжил глава ТПП, – что мы не видим в нем тактических недостатков. Но в стратегическом плане это курс, который мы будем защищать.

Хотелось добавить за него: и за ценой не постоим.

Евгений Примаков уверен, что ВВП надо удваивать, несмотря на то, что «правительственно-экономический блок» намерен, кажется, сделать акцент на других вещах.

Глава ТПП объявил, что наступил «конец дилеммы младолибералов – рынок решит все – и что государство не должно вмешиваться ни во что». Правда, не очень было понятно, в чем тут дилемма.

Государство, по мнению господина Примакова, развернулось в сторону реальной экономики при макроэкономическом контроле государства же. Глава ТПП отметил, как важно, чтобы эффективно работали «государственные холдинги»:

– Потому что, если они будут работать плохо, то не в их пользу будут раздаваться голоса. А это не должно быть так.

Он снова вернулся к «младолибералам» (одно это слово в его устах звучало так, что могло вызвать чувство острой человеческой жалости к этим людям):

– Они исходили из того, что конкуренция приведет к увеличению вложений в НИОКР. А этого не произошло.

Господин Примаков напомнил президенту России, что тот недавно рекомендовал обнулить пошлины на высокотехнологичное оборудование, ввозимое из-за рубежа. Речь идет об оборудовании, которое не делают в России. Глава ТПП сказал, что правительство полгода готовило постановление на эту тему, но теперь пора отменить еще и НДС на эту продукцию.

– Лакмусовой бумажкой вашего курса является то, – рассказал он, – куда тратить деньги, поступающие от продажи сырьевых ресурсов. До определенного момента все шло в кубышку. Потом произошли перемены, стабфонд разделили на резервный фонд и фонд развития. И я хочу спросить сейчас: а не слишком ли много денег в резервном фонде?

И все-таки господину Примакову не давали покоя младолибералы. Он в свое время натерпелся от них и, видимо, решил, что пришло время реванша. Он рассказал о двух опасностях, до сих пор подстерегающих страну:

– Это младолибералы, сращивающиеся с олигархами, и сращивание части госаппарата с бизнесом. Они хотят построить административно-рыночное общество! – расстроенно закончил Евгений Примаков.

И вот на этот его доклад Владимир Путин ответил своим. Он писал его, пока выступал господин Примаков, карандашом в блокноте. Именно это и была речь будущего председателя правительства. Это была речь, которую мы не услышим и через полгода, потому что Владимир Путин очень торопился и прямо говорил то, что пришло ему в голову по поводу выступления главы ТПП.

Занижаемый прогноз темпов роста ВВП он считает неизбежным злом «в преддверии дебатов в Госдуме. Это трюк известный: чтобы, если что, не обвинили в излишнем оптимизме».

– Я согласен, – заявил он, – государство больше внимания уделяет сектору реальной экономики, но мы будем воздерживаться от того, чтобы вмешиваться напрямую. Мы должны концентрироваться на создании инфраструктуры: банка развития, особых экономических зон. Вот в этом направлении мы будет двигаться.

Я бы не сказал, что члены ТПП внимательно слушали Владимира Путина. А больше всех расслабился Евгений Примаков: он, произнеся свою речь, похоже, считал тему заседания исчерпанной.

– То же с налогами, – продолжал господин Путин. – Я знаю, что вы знаете: правительство предприняло шаги в корректировке налоговой политики в сторону создания лучших условий для работы реального сектора экономики за счет нефтянки… Сергей Михайлович (господин Богданчиков, глава «Роснефти». – А. К.) не даст соврать…

Господин Богданчиков вздохнул с нарочитым огорчением. Воспоминание об этой корректировке вызвало к жизни смущенную, но все-таки скорее благодарную улыбку на его лице.

Что-то в этой улыбке заставило Владимира Путина добавить:

– Но мы не должны убивать курицу, несущую золотые яйца.

Сергей Богданчиков в этот момент и правда выглядел так, словно несмело просил о пощаде.

Господин Путин рассказал, что он сейчас думает об отмене НДС на высокотехнологичное оборудование:

– Все это хорошо, но аккуратнее: если отменить НДС, то мы никогда не начнем производство этого оборудования у нас.

Он высказался и насчет госкорпораций, и говорил как человек, который собирается заниматься ими вплотную:

– Я считаю, что мы правильно сделали, что сконцентрировали наш ресурс на некоторых направлениях деятельности – авиастроение, судостроение. Но нам придется корректировать и эту деятельность. Мы не намерены вечно держать эти госкорпорации в том виде, в котором они созданы. Рано или поздно они будут работать на прозрачных, рыночных, понятных рядовому гражданину условиях… Мы должны создавать условия, чтобы они работали исключительно в рыночных условиях. Но просто сегодня некоторые сферы деятельности невозможно восстановить без участия государства.

В этот момент господин Путин выглядел скорее тем самым младолибералом, на которых глава ТПП обрушил гнев в своем докладе. Тем младолибералом, каким Владимир Путин пришел в Кремль почти восемь лет назад.

– Мы не собираемся создавать госкапитализм, – добавил он. – Это не наш путь.

Он объяснил, почему и дальше будут копиться деньги в резервном фонде:

– Часть ресурсов мы откладываем действительно на черный день. Несмотря ни на какую динамику роста цен на нефть, мы не можем допустить обкрадывания населения, если динамика вдруг изменится. Мы не можем понизить людям пенсии и зарплаты. И лучше брать на это из своих запасов.

На этом президент страны закончил речь председателя правительства.