Основные темы и понятия раздела

– Принципы воспитания физически дефективных детей

– Принципы, задачи и общая характеристика психологической коррекции как особого психологического эксперимента

– Аграфия, алексия

Выготский Л. С

ПРИНЦИПЫ ВОСПИТАНИЯ ФИЗИЧЕСКИ ДЕФЕКТИВНЫХ ДЕТЕЙ[12]

Революция, перестроившая нашу школу сверху донизу, почти не коснулась специальной школы для дефективных детей. В школах, воспитывающих слепых, глухонемых и умственно отсталых детей, все сейчас обстоит точно так же, как обстояло до революции, если не считать некоторых несущественных изменений, которые возникли механическим путем. Работа, таким образом, остается до сих пор не связанной ни теоретически, ни практически с общими основами социального воспитания и с системой народного просвещения нашей Республики. Задача состоит в том, чтобы связать педагогику дефективного детства (сурдо-, тифло-, олиго– и т. п. педагогику) с общими принципами и методами социального воспитания, найти такую систему, в которой удалось бы органически увязать специальную педагогику с педагогикой нормального детства. Предстоит большая творческая работа по перестройке нашей школы на новых началах. Мы должны наметить основные линии, или, вернее говоря, отправные точки для этой работы.

При всех достоинствах наша специальная школа отличается тем основным недостатком, что она замыкает своего воспитанника – слепого, глухонемого или умственно отсталого ребенка – в узкий круг школьного коллектива, создает отрезанный и замкнутый мирок, в котором все приноровлено и приспособлено к дефекту ребенка, все фиксирует его внимание на телесном недостатке и не вводит его в настоящую жизнь. Наша специальная школа вместо того, чтобы выводить ребенка из изолированного мира, обычно развивает в этом ребенке навыки, которые ведут его к еще большей изолированности и усиливают его сепаратизм. Из-за этих недостатков не только парализуется общее воспитание ребенка, но и его специальная выучка иногда сводится почти на нет. Например, речь у глухонемых. Несмотря на хорошо поставленное преподавание устной речи, у глухонемого ребенка она остается в зачаточном состоянии, потому что замкнутый мир, в котором он живет, не создает в ней потребности.

Такая замкнутая система воспитания слепых, глухонемых и умственно отсталых детей перешла к нам из Германии, где указанная система достигла высшего расцвета, развилась до логических пределов и поэтому с первого взгляда могла служить заманчивым примером. Если вы прочитаете описание немецких специальных школ, то увидите, что они представляют собой далеко не обычную школу. На ней нарос ряд очень сложных учреждений, имеющих конечной задачей расширить и вынести несколько вперед те особенные приспособления для слепых и глухонемых детей, к которым они систематически приучаются в школе и обойтись без которых уже не могут. Количество учреждений часто превышает несколько десятков. Если вы поинтересуетесь, то узнаете, что некоторые хорошо поставленные школы имеют даже небольшие банки, чтобы открывать кредит слепым и глухонемым для торговой и ремесленной деятельности в дальнейшей их жизни.

Все прочие учреждения служат той же цели – социального призрения. Таким образом создается своего рода крепость, прочно отвоевавшая себе кусочек во внешнем мире, но все же создающая особые позиции для дефективного ребенка даже после того, как он выходит из школы. Даже университетское образование для слепых в Германии до сих пор еще выделяется в особую систему, куда входят и знаменитые Марбургские университетские курсы для слепых, которые гостеприимно приглашают слепых из России получать высшее образование. Предполагается, что слепые, желающие специализироваться в области высшего образования, должны быть выделены из общей массы нормального студенчества и поставлены в какие-то особые условия. Именно благодаря тому, что Германия располагает незначительным числом дефективных детей, с одной стороны, и, с другой – благодаря тому, что Германия до максимума довела изолированность этих учреждений, у многих создается мнение о могущественности и ценности германской системы.

Эта система в корне противоположна нашей педагогической практике. У нас обучение и воспитание слепых и дефективных детей должны быть поставлены как проблема социального воспитания; и психологически, и педагогически это есть проблема социального воспитания. В самом деле, чрезвычайно легко заметить, что всякий телесный недостаток – будь то слепота, глухота или умственная отсталость – вызывает как бы социальный вывих. Слепой ребенок с первых дней рождения, как только замечается в нем этот недостаток, даже в собственной семье приобретает какую-то особую социальную позицию, и его отношения с окружающим миром начинают протекать по иному, чем у нормальных детей, руслу. Можно сказать, что слепота и глухота означают не только нарушение деятельности ребенка по отношению к миру физическому, но прежде всего – разрыв, смещение тех систем, которые определяют все функции общественного поведения ребенка. Что это действительно так, станет, вероятно, совершенно ясным, если мы до конца разъясним эту точку зрения. Само собой разумеется, что слепота и глухота есть факты биологические, а ни в коей мере не социальные. Но все дело в том, что воспитателю приходится иметь дело не столько с этими биологическими фактами, сколько с их социальными последствиями.

Когда перед нами слепой ребенок как объект воспитания, то приходится иметь дело не столько со слепотой самой по себе, сколько с теми конфликтами, которые возникают у слепого ребенка при вхождении его в жизнь, когда происходит смещение тех систем, которые определяют все функции общественного поведения ребенка. И поэтому, мне кажется, с педагогической точки зрения воспитание такого ребенка сводится к тому, чтобы эти социальные вывихи выпрямить совершенно. Дело обстоит так же, как если бы перед нами был физический вывих руки, вышедшей из сустава. Надо вправить больной орган. Задача воспитания заключается в том, чтобы ввести слепого ребенка в жизнь и создать компенсацию его физического недостатка. Задача сводится к тому, чтобы нарушение социальной связи с жизнью было налажено каким-то другим путем.

Я не буду вдаваться в научный анализ психологических понятий глухонемоты или слепоты. Позволю себе остановиться только на общепринятых мыслях, которые обычно можно найти в литературе. Слепота или глухота как факты психологические не существуют для самого слепого или глухого. Мы напрасно представляем, будто слепой погружен во мрак, что он ощущает темноту так, будто попал в черную яму. Достаточно авторитетные исследователи свидетельствуют о том (как показывает и объективный анализ, и субъективные впечатления самих слепых), что такое представление совершенно ложно. Слепые не ощущают непосредственно своей слепоты, так же, как и глухие не ощущают гнетущего безмолвия, в каком они пребывают. Я хотел бы показать, что и для педагога, для человека, подходящего к слепому ребенку с намерением воспитать его, существует не столько слепота как непосредственно физиологический факт, сколько социальные последствия этого факта, с которыми приходится считаться.

В научной литературе и в общественном мнении твердо укоренилось ложное представление о некоторой биологической компенсации дефекта. Полагают, будто природа, лишая нас одного из чувств, как бы вознаграждает необычайным развитием остальных чувств, что слепые необычайно остро осязают, что глухие отличаются особой силой зрения. В зависимости от этого ложного убеждения задачи педагогики приобретают медицинско-лечебный характер, сводятся к развитию оставшихся чувств. Слепота и глухота понимались узкоорганически, и педагогика подходила к таким детям также с точки зрения биологической компенсации (например, если вырезать одну почку, то другая почка принимает на себя ее функцию). Иначе говоря, вопрос о дефектах ставился всегда грубо физически. Отсюда вся наша специальная педагогика – лечебная или лекарственная педагогика. Между тем ясно для всякого педагога, что слепой или глухонемой ребенок есть в первую очередь ребенок, а во вторую линию, как говорят немецкие психологи, уже ребенок особенный, слепой или глухонемой.

Если вы возьмете добросовестно сделанный психологический анализ переживаний, связанный со слепотой и глухотой (я сошлюсь на самую основательную в этой области работу по психологии слепых Бюрклена), вы сумеете увидеть, что психика слепого возникает не первично из самого физического дефекта, но вторично из тех социальных последствий, которые вызываются физическим дефектом. И задача заключается в том, чтобы эта лекарственная педагогика, лечебная педагогика не подрывала у ребенка нормального питания, потому что плох тот врач, который, прописывая больному лекарство, забывает, что больной должен и нормально питаться и что жить одной микстурой нельзя. Такая педагогика дает воспитание, ориентирующееся с самого начала на инвалидность как на принцип, в результате получается нечто, в корне противоречащее основам социального воспитания.

Место специального воспитания в системе общего воспитания чрезвычайно легко и просто определить, если исходить из его положения по отношению к воспитанию в целом. Всякое воспитание в конечном счете сводится к установлению некоторых новых форм поведения, к формированию условных реакций, или условных рефлексов, как говорят сейчас физиологи. Но со стороны физиологической, со стороны наиболее опасной в этом отношении для нас, не существует принципиально никакой разницы между воспитанием дефективного и воспитанием нормального ребенка. Слепота и глухота с физической точки зрения означают просто отсутствие одного из органов чувств, как говорили мы прежде, или одного из анализаторов, как говорят физиологи теперь. Это означает, что один из путей, при помощи которых замыкается связь с внешним миром, отсутствует и отсутствующий путь может быть в огромной мере компенсирован другими путями.

Одно из важнейших для педагогики положений внешней экспериментальной физиологии гласит, что условные формы поведения завязываются принципиально одинаковым путем с различных органов чувств, с различных анализаторов. Условный рефлекс может быть воспитан с глаза так же, как с уха, с уха так же, как с кожи, и, следовательно, когда в воспитании мы имеем замену одного анализатора другим, одного из путей другим путем, мы вступаем на путь социальной компенсации того или иного дефекта.

Важно ведь не то, чтобы слепой видел буквы, важно, чтобы он умел читать. Важно, что слепой читает совершенно таким же образом, каким читаем и мы, и обучается этому так же, как нормальный ребенок. Важно, чтобы слепой умел писать, а вовсе не водить пером по бумаге. Если он научается писать, прокалывая бумагу шилом, мы опять-таки имеем тот же принцип и практически тождественное явление. Поэтому формула Куртмана, гласящая, что слепого, глухонемого и слабоумного нельзя мерить той же меркой, что и нормального, должна быть заменена как раз обратной. К слепому, глухонемому ребенку, с точки зрения психологической и педагогической, должно и можно подходить с той же мерой, что и к нормальному.

По существу нет разницы ни в воспитательном подходе к ребенку дефективному и нормальному, ни в психологической организации их личности. Эту чрезвычайно важную мысль заключает в себе известная у нас книга П. Я. Трошина (1915). Ошибочно видеть в ненормальности только болезнь. В ненормальном ребенке мы усматриваем только дефект, и потому наше учение о ребенке и подходе к нему ограничиваются констатированием такого-то процента слепоты, глухоты или извращений вкуса. Мы останавливаемся на золотниках болезни и не замечаем пудов здоровья. Мы подмечаем крупицы дефектов и не замечаем колоссальных, богатых жизнью областей, которыми обладают дети, страдающие ненормальностями. Эти азбучные истины, которые, казалось бы, трудно оспаривать, идут коренным образом вразрез с тем, что мы имеем в теории и практике нашей специальной педагогики.

У меня в руках памятка, изданная в Швейцарии. В ней мы читаем положения, которые звучат для нашей педагогики большим и очень важным откровением: со слепым ребенком надо обращаться так же, как со зрячим, учить его ходить тогда же, когда и зрячего, как можно больше давать ему возможность играть со всеми детьми. Там считается это азбучной истиной. У нас же утверждается прямо противоположное Мне кажется, что здесь два направления в специальной педагогике: одно – ориентирующееся на болезнь, другое – на здоровье. И данные нашей практики, и данные научной теории одинаково заставляют признать ложной первую точку зрения в нашей специальной педагогике. Я мог бы сослаться на некоторые данные в этой области, но ограничусь ссылкой на отчеты конгресса в г. Штутгарте по вопросам воспитания и обеспечения слепых. Здесь столкнулись немецкая и американская системы. Одна система ориентируется в воспитании на недостатки слепого ребенка, другая – на оставшееся у него здоровье. Хотя встреча двух систем и происходила в Германии, она оказалась сокрушительной для немецкой. Последняя не имеет оправдания в жизни.

Я позволю себе иллюстрировать на одном пункте специального обучения тезис, который я выдвигаю. Его можно сформулировать так: всякий вопрос специального обучения есть в то же время вопрос специального воспитания в целом. У глухонемых поражен орган слуха, все остальные органы здоровы. Из-за поражения слуха ребенок, будучи глухим, не может научиться человеческой речи. Глухих удается обучать устной речи, считывая с губ, связывая различные представления с рядом движений, иначе говоря – научить «слышать глазами». Так, удается научить глухих говорить не только на каком-нибудь одном языке, но и на нескольких при помощи кинестетических (двигательных) ощущений, которые у него вызываются при произношении.

Обучение это (немецкий метод) имеет все преимущества перед другими методами, перед методами мимики (французский метод), перед методом ручной азбуки (дактилология, письмо в воздухе), потому что такая речь делает возможным общение глухого с нормальными людьми и служит орудием выработки мышления и сознания. Для нас не было никакого сомнения в том, что именно устная речь, устный метод должен быть поставлен во главу угла при воспитании глухонемых. Но как только вы обратитесь к практике, сейчас же увидите, что этот специальный вопрос есть вопрос социального воспитания в целом. На практике оказывается, что обучение устной речи дает чрезвычайно плачевные результаты. Обучение отнимает очень много времени, обычно не научает логически строить фразы, дает произношение вместо речи, ограничивает словарь.

Таким образом, получается чрезвычайно трудная и запутанная ситуация, которая в теории разрешается благополучно одним методом, а на практике дает противоположные результаты. В немецкой школе, где наиболее распространен этот метод обучения глухонемых устной речи, наблюдаются и наибольшие извращения научной педагогики. Благодаря исключительной жесткости и насилию над ребенком его удается обучить устной речи, но личный интерес ребенка идет по другому пути. Мимика в этих школах запрещается, преследуется, но у педагогов нет способа изгнать мимику. Знаменитое училище для глухонемых И. Фаттера отличалось наилучшими успехами в этом деле, но уроки устной речи проводились с большой жестокостью. Учитель, заставляя усвоить трудный звук, мог выбить зуб у ученика и, вытерев кровь с руки, перейти к другому ученику или к другому звуку.

Таким образом, жизненная практика расходится с методом. Педагоги утверждают, что устная речь для глухонемого противоестественна, что этот метод противоестествен, так как противоречит природе ребенка. В таком случае вы убеждаетесь в том, что ни французская, ни немецкая, ни итальянская системы, ни комбинированный метод не могут дать выхода из положения, что только социальность воспитания может дать выход. Если у ребенка есть потребность в устной речи, если устранена потребность в мимике, только тогда вы можете быть уверены, что устная речь разовьется. Мне приходилось говорить со специалистами, и они находят, что устный метод лучше проверяется жизнью. После окончания школы, через несколько лет, когда ученики собираются вместе, оказывается: если устная речь была условием существования для детей, тогда этой речью они овладели вполне, если же они не имели нужды в устной речи, то возвращались к своей немоте, которой страдали при поступлении в школу. Ситуация, оказывается, разрешается не тем или иным методом, а жизнью.

В наших школах для глухонемых все направлено против детских интересов. Все детские инстинкты и стремления не союзники наши в деле воспитания, а враги. Проводится специальный метод, который заранее направлен против ребенка, заранее хочет изломать ребенка, чтобы привить немому речь. И этот насильственный метод на практике оказывается неприемлемым, силой вещей обрекается на отмирание. Отсюда я не делаю вывода, что устный метод непригоден для школы. Я хочу сказать только, что ни один вопрос о специальном методе не может быть поставлен в узкие рамки специальной педагогики. Вопрос обучения устной речи не есть вопрос методики артикуляции. К нему нужно подойти с другой, неожиданной стороны.

Если вы обучаете глухонемого труду, если он научается делать тряпичных негров и продавать их, если он делает «сюрпризы» и потом разносит их по ресторанам, предлагая посетителям, это не трудовое воспитание, а воспитание нищенства, потому что удобнее с чем-нибудь в руках просить милостыню. Глухонемым в подобном случае быть выгоднее, чем говорящим, потому что скорее купят у него. Но если бы жизнь подсказала необходимость устной речи, если бы вообще нормально ставился вопрос трудового обучения, тогда можно было быть уверенным, что усвоение устной речи в школе глухонемых не представляло такой трудности. Всякий метод может быть доведен до абсурда. Это и случилось с устным методом в нашей школе. Правильно разрешен этот вопрос может быть только тогда, когда мы поставим его во всей широте, как вопрос социального воспитания в целом. Вот почему мне представляется, что вся наша работа должна быть пересмотрена с начала до конца.

Те же выводы заставляет сделать и постановка трудового воспитания у слепых. Труд преподносится детям в искусственно препарированном виде, из труда исключаются его организационно-коллективные элементы: эти функции принимают на себя зрячие, а слепой только исполняет работу в одиночку. Какие же результаты могут быть, когда ученик – только исполнитель, за которого организационная работа исполняется другим и который не привык к сотрудничеству в труде, оказывается инвалидом по выходе из школы? Если бы была школа, вводящая в жизнь слепого производственно-профессиональный труд, из которого не был бы изгнан самый ценный в воспитательном отношении социально организованный момент, тогда мы имели бы совсем другой эффект в трудовой выучке слепых. Поэтому мне представляется, что широчайшая ориентировка на нормальных детей должна служить исходной точкой нашего пересмотра специальной педагогики. Вся проблема чрезвычайно проста и ясна. Никто и не вздумает отрицать необходимости специальной педагогики. Нельзя сказать, что нет специальных знаний для слепых, для глухих и умственно отсталых. Но эти специальные знания и выучку нужно подчинить общему воспитанию, общей выучке. Специальная педагогика должна быть растворена в общей деятельности ребенка.

Перейдем к умственно отсталым детям. И здесь основная проблема та же: связь специального и общего воспитания. Здесь как будто воздух свежее, сюда проникли уже новые идеи из общей школы. Но и здесь основной вопрос остается не разрешенным до сих пор, и здесь тощие коровы специального обучения пожирают тучных коров общего воспитания всякого человеческого ребенка. Чтобы показать это, остановлюсь на том, как разрешается этот вопрос в книге А. Н. Граборова «Вспомогательная школа» (1925), в лучшей книге, самой передовой из всех, которыми мы располагаем в данной области.

Скажу заранее: и здесь вопрос решается в основном по старинке! – в пользу тощих коров. Автор глубоко прав, говоря, что методы, выработанные в практике воспитания умственно отсталых детей, имеют значение не только для вспомогательной школы, но и для общей школы. Тем важнее возможно отчетливее и яснее отчеканить принципиальные положения вспомогательной педагогики и еще важнее для этой последней окончательно уяснить некоторые основные законы общей педагогики. К сожалению, ни того ни другого ни в иностранной, ни в русской литературе не сделано. Научная мысль еще не проломила стены между теорией воспитания нормального и ненормального ребенка. И до тех пор, пока это не будет сделано, пока не будут сведены счеты до последнего знака между дефектологической и общей педагогикой, обе они останутся неполными, а дефектология будет по необходимости беспринципной. Это как нельзя ярче сказалось на книге Граборова. Книга свежая, вне всякого сомнения, и автор хочет идти в ногу с новой педагогикой – хочет, но не может.

Вот несколько мелочей, которые при внимательном рассмотрении оказываются не просто деталями, но симптомами той беспочвенности и беспринципности, о которой сказано только что. В самом учении о дефективности и ее видах различается физическая и психическая дефективность; во вторую группу входят как умственно недостаточные дети (а физически они здоровы?), так и дети «с частичным поражением лишь эмоционально-волевой области». «Причем в этом случае почти всегда удается констатировать недостаточное развитие интеллекта» (А. Н. Граборов, 1925). Вот образец неясности мысли в вопросе о моральной дефективности. Тут же, в тех же пяти строках, упомянуты и педагогическая запущенность, и беспризорность, и неуравновешенность, и слабость. Тут же дана и психологическая теорийка происхождения поражения эмоционально-волевой области вследствие недостаточного развития интеллекта. «При обсуждении, принятии решения борьба мотивов бывает незначительна, мотивы нравственно-правового характера субъектом обычно игнорируются, и эгоистические тенденции оказываются превалирующими» (там же).

До чего просто! Беда не в том, что здесь запутанно и неясно кое-где выражено; беда в том, что здесь нет четкого понятия детской дефективности, и в том еще, что на таком тумане никакой педагогической теории построить нельзя. С этим «превалированием» эгоистических мотивов к воспитанию ребенка подойти нельзя. После этого нас не удивит утверждение автора: «Дефективный в классе – это очаг психической заразы в школе» (там же). Не неожиданно пристрастие к немецкой системе изолированного воспитания, при которой «вспомогательная школа и не стремится к тому, чтобы доверенных ей детей через некоторое время снова передать в нормальную школу» (там же). И принципиальное понимание детской дефективности, как оно производится в английском законе, в американской юридической и судебной практике, при всей его органической разноприродности, вдруг переносится в новую педагогическую теорию. Педагогическая сторона дела поэтому полна не ошибочности суждений, нет: все они приблизительно верны, взятые в отдельности, т. е. и верны и не верны одновременно, – а полна она той же принципиальной беспочвенности, что и психологическая теория. В-третьих, говорит автор, «мы должны привить ему (ребенку. – Л. В.) за школьный период достаточно прочные навыки общественного поведения» (там же). И наконец, в-четвертых, «необходимо достаточно ориентировать ребенка в окружающем» (там же).

Это – в-третьих и в-четвертых. Ну, а во-первых и во-вторых что? Сенсорная культура и психическая ортопедия– это во-первых, а социальные навыки и ориентировка в окружающем – в-четвертых, мы ни на шаг не ушли от «классической» системы лечебной педагогики с ее гошпитализмом, с ее скрупулезным вниманием к крупицам болезни, с ее наивной уверенностью в том, что психику можно развивать, лечить, «согармонировать» и пр. лечебными мерами вне общего развития «навыков общественного поведения».

В том, как наша система решает этот главный вопрос всякой дефектологической педагогики – взаимоотношение общего и специального воспитания, – сказывается ее основной взгляд на дело. Надо ли «в дефективном ребенке» лечить дефект и сводится ли воспитание такого ребенка на три четверти к исправлению дефекта или надо развивать те огромные залежи и глубокие пласты психического здоровья, которые в ребенке есть? «Вся работа носит компенсаторно-коррективный характер», – говорит автор (там же), и этим о его системе сказано все. В полном согласии с этим стоит и биогенетическая точка зрения, и «дисциплина естественных последствий» (там же), и смутная фразеология при попытке наметить «конечную» цель «трудового воспитания», которая оказывается «гармоничностью развития», и пр. (там же). Спрашивается, детали ли это, сохранившиеся по небрежности редактора, или необходимые элементы теории, обреченной на научную и педагогическую беспринципность, раз она строит систему и теорию воспитания, не отчеканив точно исходных позиций? За разрешением вы обращаетесь, естественно, не к мимоходом сделанным замечаниям, а к главам, разрабатывающим этот вопрос, и находите систему «упражнений психической ортопедии» (там же, гл. XIV) с классическими «уроками тишины» и т. п. «египетской работой» для детей, бессмысленной, тягостной, искусственно-аптекарской, бесплодной. Выписываю для примера несколько деталей: «1-е упражнение… По счету раз, два, три устанавливается полная тишина. Конец упражнения по сигналу – стук учителя по столу. Повторить 3–4 раза, выдерживая 10, затем 15, 20, 30 с. С невыдержавшим (повернулся, заговорил и т. д.) – сейчас же индивидуальные занятия или группами в 2–3 человека. Класс следит… 2-е упражнение. По команде устанавливается тишина. Учитель дает одному из учеников задание, которое тот должен выполнить по возможности тихо. После каждого выполнения – 20–30 с отдыха, обсуждение. Число упражнений равняется числу учеников в классе… Примеры: 1) „Миша, подойди к доске, возьми мел и положи на стол. Затем сядь на место. Тихо“. И т. д. и т. п. Или другое упражнение: „сохранить возможно дольше принятое положение“ (там же). «Каждого ребенка снабжать тонкой книгой в твердом переплете или соответствующей величины дощечкой, которую нужно держать горизонтально. На эту плоскость устанавливается конический мелок или, что лучше, выточенная из твердого дерева палочка около 10–12 см длины и около 1–1,5 см в диаметре основания. Малейшее движение опрокинет эту палочку. 1-е положение: ребенок стоит сдвинув ноги (пятки вместе, носки врозь) и держит дощечку в обеих руках; другой ученик устанавливает палочку (сфотографировать бы! – Л. В.)… 4-е положение: те же упражнения… только не развертывая ступни: носки вместе и т. п. (там же). Без тени полемического задора и преувеличения следует все же сказать, что бессмыслица этих упражнений бьет в глаза и превосходит во много раз бессмыслицу немецкой книги для переводов старого времени, хотя и одной с ней природы: «Играете ли вы на скрипке?» – «Нет, мой маленький друг, но тетя этого человека едет за границу». Точь-в-точь.

И вся психологическая ортопедия и сенсорная культура составлены из подобной бессмыслицы: ставить точки с возрастающей быстротой, переносить наполненные водой сосуды, нанизывать бусы, метать кольца, разбирать бусы, вычерчивать буквы, сравнивать таблицы, принимать выразительную позу, изучать запахи, сравнивать силу запахов – кого все это может воспитать? Не сделает ли это скорее из нормального ребенка умственно отсталого, чем разовьет в отсталом не захваченные зубцами жизни механизмы поведения, психики, личности? Чем все это отличается от «острых зубов маленьких мышей нашего соседа» из французского вокабула? Если еще вспомнить, что «каждое упражнение многократно повторяется в течение ряда уроков» (там же, с. 157) и что эти именно занятия составляют «во-первых и во-вторых» задачи школы (там же, с. 59), станет ясно: пока мы не разделаемся с донаучной педагогикой и пока мы не повернем на 180° всю вспомогательную школу вокруг ее оси, мы ничего не разовьем конической палочкой (10–12 см длины и 1–1,5 см в диаметре основания) на тонкой дощечке и ничего не воспитаем в отсталом ребенке, но еще глубже вгоним его в отсталость.

Здесь не место развивать положительные возможности полного растворения всей ортопедии и сенсорной культуры в игре, трудовой деятельности, общественном поведении ребенка, но как не сказать, что те же уроки тишины, но не по команде и не без умысла установленные, а в игре – вызванные известной необходимостью, наполненные смыслом, регулируемые механизмом игры – вдруг утрачивают характер египетской казни и могут быть прекрасным воспитательным средством. Не о том спор, нужно ли ребенка научить соблюдать тишину или нет, а о том, какими средствами это сделать: уроками ли по сигналу или целевой, осмысленной тишиной. На этом частном примере сказывается общее расхождение двух различных систем – старой и новой, лечебной и социальной педагогики. И чем, кроме резких отходов в глубь старой теории и отступления на ее отдельные позиции, отзывается защита раздельного воспитания полов для умственно отсталых (А. Н. Граборов, 1925)? Стыдно повторять те азбучные истины о бесполезном разделении полов и о прямой пользе совместного привыкания мальчиков и девочек друг к другу, которые как будто в удесятеренной степени приложимы к отсталому ребенку. Где, как не в школе, завяжет отсталый мальчик живые человеческие связи с девочками; что, кроме обострения инстинкта, дает его изолированность в его крайне бедной и скудной жизни? И все мудрые рассуждения о «правильном пользовании удовольствием» не спасут теории в этом самом больном ее месте. «Нельзя дать ребенку конфетку и тем побудить его к совершению того или иного справедливого поступка. Отношения должны быть обратны… Страдание предшествует удовольствию» (там же). Выходит, что конфетка после, только и всего.

Нет, нельзя строить теорию и систему воспитания на одних добрых пожеланиях, как нельзя строить дом на песке. Если мы будем говорить и сейчас, что «задача воспитания – гармоническое воспитание», а гармония – «выявление творческой индивидуальности» и т. д. (там же), мы ничего не создадим. Новая педагогика дефективного ребенка требует, во-первых, мужественного и решительного отказа от всего ветхого Адама старой системы с ее уроками тишины, бусами, ортопедией и сенсорной культурой, а во-вторых, сурового и трезвого, сознательного учета реальных задач социального воспитания такого ребенка. Вот необходимые и неизбежные предпосылки запоздавшей и медленнейшей революционной реформы дефективного ребенка. Такие же книги, как книга А. Н. Граборова, при всей их свежести, остаются на полпути. На этих примерах вы ясно видите, что такие специальные вопросы, как обучение глухонемых устной речи, трудовое воспитание слепых, сенсомоторное воспитание умственно отсталых, да и решительно все остальные вопросы специальной педагогики получают правильное решение только на почве социального воспитания в целом. Нельзя решать их в одиночку.

Мне думается, что развитие нашей школы представляет собой чрезвычайно отсталую форму по сравнению с западноевропейской и американской практикой. Мы отстали на добрый десяток-другой лет по сравнению с техникой и приемами западноевропейской школы, и нам, казалось бы, нужно сравняться с ними. Но если спросить, в чем успехи Европы и Америки, вы узнаете, что они чрезвычайно двойственны. С одной стороны, эти успехи заключают такие моменты, которые необходимо привить нашей школе, с другой – они сделаны в таком направлении, от которого нам нужно самым категорическим образом отказаться. Например, достижения в работе со слепыми в Германии (я остановлюсь на этом факте, потому что он освещен в вышедшей книге С. С. Головина) нашумели на весь мир. Работа связана с именем инженера П. Перльса, и результаты ее могут быть сформулированы в одной фразе: введение слепых в виде опыта, и очень успешного, в крупную индустрию.

Слепые первый раз в истории человечества приступили к работе на сложных машинах, и этот опыт оказался чрезвычайно плодотворным. Вместо того узкого круга профессий для слепых, который только и знали, когда готовили слепых музыкантов, певчих, ремесленников, часто беспомощных, Берлинская комиссия по исследованию профессий, годных для слепых, установила 122 профессии, большей частью связанных с работами в крупной индустрии. Иначе говоря, высшая форма труда (политехнические знания и социально-организационный опыт) оказывается для слепых совершенно доступной. Нечего говорить о колоссальной ценности для педагогики такого утверждения. Оно равносильно той мысли, что возможно преодоление дефекта полным вхождением слепых в трудовую жизнь.

Надо учесть, что указанный опыт был поставлен в Германии над ослепшими во время войны, и при переходе к слепорожденным мы, конечно, будем испытывать некоторые новые затруднения в этом деле, но нет сомнения в том, что теоретически и практически этот опыт в основе приложим и к слепорожденным. Отметим два важнейших принципа, на которых эта работа строилась. Первый: слепые работают вперемежку со зрячими. Ни в одном предприятии слепые не работают изолированно, сами по себе, но непременно вместе и в сотрудничестве со зрячими. Развивается такая форма сотрудничества, при которой легче найти приложение работе слепых. Второй принцип: слепые не специализируются на одной машине или на одной работе, из педагогических соображений они переходят из одного машинного отделения в другое, меняют одну машину на другую, потому что для участия в производстве в качестве сознательного рабочего необходим общий политехнический фундамент. Я не стану цитировать, но советую прочитать те несколько строк из работ Головина, где перечислены машины, на которых работают слепые: прессы, штамповальни, стропильные фрезы, винтовые нарезки, сверлильные бормашины, электрические токарные станки и т. д. Следовательно, в крупной индустрии оказывается вполне применим труд слепых.

Это и есть то здоровое, сильное в европейской и американской специальной педагогике, на что я ссылался. Это необходимо усвоить в нашей специальной школе. Но надо сказать, что все достижения направляются до сих пор во всех странах по линии, глубоко чуждой нам в своей основе. Вы знаете, под каким резким углом стоит наше социальное воспитание к воспитанию американскому и немецкому. В зависимости от общего направления использование новой педагогической техники и должно пойти по совершенно иному пути, оно должно быть повернуто на 180°. Я не стану сейчас намечать конкретно, в чем этот путь будет выражаться, потому что пришлось бы повторять азбучные истины общей социальной педагогики, на основе которых строится и утверждается вся наша система социального воспитания. Я позволю только указать, что единственным принципом здесь остается преодоление или компенсация соответствующих дефектов и что педагогике приходится ориентироваться не столько на недостаток и болезнь, сколько на норму и на здоровье, сохранившееся у ребенка.

В чем же наше самое коренное расхождение с Западом в этом вопросе? Только в том, что там это вопросы социального призрения, для нас же это вопросы социального воспитания. Там это вопрос помощи калеке и социальная страховка от преступника и нищего, у нас это общий закон трудового воспитания. Изжить филантропически-инвалидный взгляд крайне трудно. Часто встречаются утверждения, что биогенные случаи представляют интерес не столько для специального воспитания, сколько для социального призрения. В этом и заключается коренная неправда прежней постановки вопроса. Вопрос воспитания физически дефективных детей находится до сих пор в загоне главным образом потому, что более спешные вопросы в первые годы революции требовали нашего внимания. Сейчас настало время широко поставить этот вопрос в поле общественного внимания.

Власова Т. А

КАЖДОМУ РЕБЕНКУ – НАДЛЕЖАЩИЕ УСЛОВИЯ ВОСПИТАНИЯ И ОБУЧЕНИЯ

(О ДЕТЯХ С ВРЕМЕННОЙ ЗАДЕРЖКОЙ РАЗВИТИЯ)[13]

Осуществляя сложную и ответственную задачу всестороннего развития духовных и физических способностей и дарований каждого ребенка в процессе его воспитания и обучения, школа и учитель нередко сталкиваются с детьми, у которых обнаруживаются трудности в обучении и поведении, вызванные теми или иными отклонениями в развитии, что является причиной неуспеваемости этих детей в школе.

Было бы, конечно, грубой ошибкой рассматривать каждого неуспевающего ученика как ребенка с отклонениями в развитии.

Причины неуспеваемости в школе чрезвычайно многообразны. По сути дела, каждый неуспевающий ученик не успевает по-своему. Нередко неуспеваемость бывает обусловлена несовершенством педагогического процесса. Несмотря на то, что одна из задач перестройки работы школы – преодоление перегрузки учащихся, все же объем программных требований в ряде случаев не дает возможности учителю более глубоко остановиться на том или ином трудном для учащихся разделе программы.

Во многих школах не всегда строго регулируется и контролируется общий объем домашних заданий, которые даются разными учителями. С такой чрезмерной нагрузкой не каждый из учащихся может справиться, так как выполнение большого количества домашних заданий занимает очень много времени и, кроме способностей, требует большой усидчивости и работоспособности. Некоторые ученики, не обладая в достаточной мере названными качествами, не справляются с предъявляемыми к ним требованиями, постепенно начинают отставать в учении, теряют к нему интерес и при определенных условиях оказываются неуспевающими.

Любой педагог знает, какое отрицательное влияние на весь процесс развития личности, на обучение, на поведение оказывают окружающие ребенка неблагоприятные условия, и прежде всего отсутствие спокойных и ровных отношений в семье. Оздоровление неблагоприятных семейных условий дело не только школы и учителя, но и первостепенная задача общественных, партийных и комсомольских организаций, связанных по работе с родителями ученика.

Вместе с тем нельзя преуменьшать той огромной роли, которую должны играть школа и учитель в правильном воспитании ребенка в семье. Эту роль нельзя ограничивать тем, что учитель или руководитель школы, как это нередко бывает, обращаются к родителям только для того, чтобы они «воздействовали» на нерадивого или недисциплинированного ученика. Не так уж много случаев может отметить школа, когда даже «суровое воздействие» на ученика со стороны семьи давало бы положительные результаты. Исправление успеваемости и поведения ученика достигается, как правило, лишь тогда, когда школа, учитель и семья в содружестве, в обоюдном уважении, в едином стремлении помочь ребенку вырабатывают общую, подлинно педагогическую линию воспитания и обучения.

На успеваемость ученика в школе значительно влияет коллектив учащихся класса. Творческая, дружная атмосфера в классе, проникнутая товарищеской заботой учащихся друг о друге, способствует не только повышению успеваемости, но и благотворно влияет на формирование положительных черт характера учеников.

Далеко не безразличным, а в ряде случаев решающим для успешного обучения ученика являются личные качества учителя, который наряду с педагогическим мастерством и знанием психологических особенностей развития ученика сочетает в себе разумную требовательность, умение найти то положительное, что всегда есть в каждом ученике, чтобы, опираясь на это положительное, помочь школьнику преодолеть свои затруднения в учебе. Неумение, а еще хуже нежелание учителя понять причины низкой успеваемости и плохого поведения ученика, пренебрежительно-насмешливое, а порой и резко отрицательное отношение к такому ученику не могут способствовать повышению его успеваемости. Ученики, как бы трудны в воспитательном отношении они ни были, всегда питают чувства привязанности и уважения к строгим, но справедливым, знающим свое дело и любящим питомцев учителям. К. Д. Ушинский подчеркивал, что влияние личности воспитателя на молодую душу составляет ту воспитательную силу, которую нельзя заменить ни учебниками, ни моральными сентенциями, ни системой наказаний и поощрений.

В ряде случаев школа и учитель не проявляют заботы о том, чтобы своевременно, как только начинают выявляться затруднения в обучении, разобраться в их причинах и определить действенные меры помощи ученику. Нередко недобросовестный учитель вообще стремится избавиться от ученика, испытывающего затруднения, объявляя его интеллектуально отсталым, а бывает и так, что ребенок без пользы для себя годами дублирует какой-либо класс или переводится из класса в класс условно, без достаточных знаний, что только усугубляет его затруднения в обучении.

Отклонения в развитии весьма разнообразны по своим видам. Они могут относиться к слуховой, зрительной, речевой, моторной, интеллектуальной и эмоционально-волевой сфере, а также к отдельным сторонам психической деятельности – восприятию, памяти, вниманию, речи, мышлению и др.

Степень тяжести любого из отклонений варьирует от самых легких до самых тяжелых.

Для аномальных детей, у которых тот или иной дефект достаточно выражен, создана дифференцированная сеть специальных школ. Некоторых типов специальных школ достаточно, чтобы полностью охватить всех детей, подлежащих обучению в них. Таковы учреждения для умственно отсталых, глухих и слепых детей. Некоторые же типы школ – для детей слабослышащих, слабовидящих, детей с тяжелыми нарушениями речи при сохранном слухе, а также для детей с поражением опорно-двигательного аппарата (церебральные параличи, последствия полиомиелита и др.) – пока еще не получили достаточно полного развития. Поэтому зачастую дети слабослышащие, слабовидящие и дети с нарушением речи при сохранном слухе либо ошибочно направляются во вспомогательные школы, либо годами остаются в числе неуспевающих учеников массовой школы.

Иногда нарушения слуха, речи, зрения у детей могут носить очень легкий характер. Однако в определенных условиях эти очень легкие нарушения могут вызвать затруднения в обучении. Таких детей не следует переводить в специальные школы. Они должны учиться в массовых. Но нужно с самого начала возникновения у ребенка трудностей в обучении проверить состояние слуха, зрения у врачей, а речь – у логопедов и в соответствии с результатами обследования строить индивидуальный подход в обучении.

Изучение комплектования специальных школ, работы приемно-отборочных комиссий и состава неуспевающих учеников массовой школы показывает, что встречаются дети, у которых не имеется тяжелых локальных поражений речи, нет слуховых или зрительных нарушений, не обнаруживается слабоумия, асоциального поведения, не отмечается длительных пропусков занятий, и, несмотря на это, многие из них испытывают большие затруднения в обучении и оказываются стойко неуспевающими учениками.

К этой категории относится сборная группа детей с так называемыми временными задержками психического развития, в которую входят главным образом дети с нарушением темпа развития, проявляющегося либо в виде психофизического, либо только психического инфантилизма, и дети с астеническими состояниями.

Психофизический и психический инфантилизм относится к тем видам нарушений, при которых задержка самого темпа развития носит первичный характер. При астенических состояниях временные задержки психического развития носят вторичный характер, т. е. они возникают как следствие других первичных нарушений. Задержки развития могут быть обусловлены различными этиологическими факторами: легкими внутриутробными поражениями, легкими родовыми травмами, эндокринными нарушениями, хромосомными абберациями, тяжелыми кишечно-желудочными заболеваниями на ранних этапах жизни ребенка, недоношенностью, близнецовостью и рядом других вредностей.

Тяжесть задержек развития может быть разной в зависимости от времени воздействия, интенсивности и характера патогенного фактора, а также от социальных условий, в которых живет и воспитывается ребенок.

Дети с психофизическим инфантилизмом к моменту поступления в школу оказываются не созревшими для обучения в ней, поэтому они не могут перестроить инфантильных форм своего поведения в соответствии с требованиями, предъявляемыми обучением в школе, плохо включаются в учебные занятия, не воспринимают задания, не проявляют интереса к ним.

Во время занятий эти дети вялы, апатичны, непродуктивны. Иногда у них возникают головные боли, повышенная утомляемость. В игре же они оживленны, инициативны и эмоционально заинтересованы. У них как бы еще сохраняются мотивы деятельности, характерные для ребенка дошкольного возраста. Они могут выполнить лишь те задания, которые связаны с их интересами и игрой. Выполнение же заданий, требующих сложных видов произвольной деятельности в новых для ребенка школьных условиях, оказывается для него объективно непосильным. Это обстоятельство и лежит в основе непродуктивности в обучении таких детей.

Интеллектуально эти дети сохранны. Они могут понять смысл доступной их возрасту сказки или рассказа, сюжетной картинки, могут в должной последовательности разложить серию картинок и составить по ним рассказ. К их характерным особенностям относится умение использовать оказываемую им помощь при выполнении того или иного смыслового задания. Но, когда такому ученику не обеспечивается индивидуальный подход, учитывающий его психические особенности, и не оказывается должная помощь в школе и дома при затруднениях в обучении, возникает педагогическая запущенность, которая усугубляет эти затруднения. Своевременно и правильно оказанная помощь приводит в полной обратимости этих состояний.

Наряду с легкими формами психофизического инфантилизма есть и тяжелые, осложненные формы, коррекцию которых в процессе обучения в массовой школе осуществить трудно. Для таких детей необходимо создание специально организованных условий обучения и воспитания.

Характерной особенностью астенических и тем более цереброастенических состояний является нарушение интеллектуальной деятельности при первично-сохранном интеллекте. В процессе учебной работы у таких детей быстро наступает утомляемость, нервное истощение, возникают головные боли. В результате этого у них нарушается работоспособность, наблюдается ослабление памяти, внимания, они плохо сосредоточиваются при выполнении задания, легко отвлекаются. Все это создает для ребенка реальные затруднения в обучении.

Они выражаются в том, что у детей с астеническими состояниями, несмотря на отсутствие локальных речевых расстройств, затруднен процесс овладения чтением, письмом, счетом. При чтении они часто теряют строку, не выделяют предложений, читают по догадке, не делают смысловых ударений. В письме допускают разнообразные ошибки: пропускают буквы, слоги, слова, переставляют буквы, не дописывают буквы и слова, соединяют несколько слов в одно, пропуская при этом отдельные буквы и слоги, иногда удваивая их, и т. д.

При обучении арифметике эти дети часто не овладевают понятием числа, приемами устного счета, плохо запоминают таблицу умножения, не удерживают в уме условия задачи, теряя ее отдельные элементы, что затрудняет решение. Степень выраженности этих проявлений зависит как от состояния ребенка, так и от условий, в которых протекает его деятельность. При нарастании утомления и отсутствии спокойных условий работы продуктивность учебной работы таких детей резко снижается. Наблюдаются некоторые особенности и в их поведении: одни из них возбуждены, беспокойны, излишне подвижны, раздражительны, плаксивы; другие – наоборот, вялы, робки, медлительны и заторможены. Часто из боязни ответить неправильно они вовсе отказываются отвечать.

В тех случаях, когда нарушение психической деятельности возникает на более ранних этапах жизни ребенка, задержка психического развития проявляется в ограниченности представлений об окружающей действительности, в бедности словарного запаса и некотором недоразвитии мышления.

По степени выраженности астенические состояния также варьируют от самых легких до очень тяжелых. Последние чаще возникают при церебральных астениях. Легкие астении у детей, в том числе и церебральные, могут быть скорригированы в условиях массовой школы, но в том случае, если педагог, понимая особенности этих детей, осуществит по отношению к ним индивидуальный подход. Этот подход будет более эффективным в сочетании с лечебными мероприятиями. Коррекция же тяжелых астенических состояний у детей, у которых, почти как правило, наблюдаются большие пробелы в знаниях, может быть достигнута только в специально организованных условиях.

Дети с психофизическим инфантилизмом и астеническими состояниями могут быть условно объединены, особенно при организации для них специальной школы, как единая группа детей с временной задержкой психического развития.

Клинико-физиологическое и психолого-педагогическое изучение этих детей должно создать основу для нахождения путей лечебно-педагогической работы с ними как в процессе их обучения в массовой школе, так и в специально организованных условиях.

Изучение детей с временной задержкой психического развития и разработка путей и методов их обучения и воспитания тесно связаны с задачами общей педагогики и психологии, с решением общих задач успеваемости и всеобуча, поскольку многие из этих детей составляют контингент стойко неуспевающих школьников и нередко выбывают из школы на ранних этапах обучения.

Эта проблема имеет не меньшее значение и для совершенствования дифференциальной диагностики, т. е. отграничения детей с временной задержкой в развитии от детей-олигофренов. Находясь в соответствующих специально организованных условиях (в специальной школе), эти дети могут при своих потенциальных возможностях преодолеть имеющиеся у них задержку развития и затруднения в обучении и в отличие от умственно отсталых детей получить полноценное среднее образование.

Направление детей с временными задержками развития в школы для умственно отсталых искусственно повышает процент умственной отсталости среди учащихся. Отсутствие специально организованных условий для детей с временными задержками развития приводит к тому, что многие из них остаются в массовой школе в числе безнадежно неуспевающих, что усугубляет и без того тяжелое их состояние, а многие, выбывая из школы на начальных этапах обучения, становятся трудными в воспитательном отношении.

Многие конкретные стороны данной проблемы до последних лет не были подвергнуты глубокому научному обоснованию. Относительно более успешно шла клиническая разработка этого вопроса, но и здесь требуются более четкие дифференциально-диагностические критерии.

Еще до настоящего времени многие невропатологи, педагоги-дефектологи недостаточно владеют методами отбора детей в специальные учреждения. Отсутствие психоневрологической и дефектологической компетенции тормозит мероприятия не только по отношению к данной категории детей, но и к проблеме дифференцированного обучения аномальных детей разных категорий вообще и к проблеме ранней коррекции аномалий в частности, важность значения которой невозможно переоценить.

Очень мало сделано как общей, так и специальной психологией в отношении разработки и даже апробации существующих психологических методик исследования различных сторон познавательной деятельности детей, особенно в плане динамики и качественного анализа их развития. В частности, необходимо усилить изучение диагностических критериев, способов и методов обследовавания различных сторон познавательной деятельности, особенно навыков чтения, письма, счета, решения задач и т. д. у детей с временной задержкой развития, принципов и системы коррекционно-педагогической работы с ними как в специальных школах, так и в условиях массовой школы, а для этого надо иметь и специальные школы, и специальные классы, чтобы накапливать и обобщать положительный опыт обучения и воспитания этих детей. Необходимо также вооружить учителя массовой школы знаниями как об общих закономерностях развития детей, так и об отклонениях в их развитии. Это даст возможность учителям лучше и быстрее понять природу затруднений ребенка в обучении и наметить более правильные пути преодоления этих затруднений.

Гарбузов В. И

ЭТИОПАТОГЕНЕЗ И ПАТОГЕНЕТИЧЕСКАЯ ПСИХОТЕРАПИЯ ПСИХОСОМАТИЧЕСКИХ ЗАБОЛЕВАНИЙ[14]

В основе этиопатогенеза психосоматических заболеваний нередко лежат врожденные или приобретенные дефекты, слабость органов или систем организма, нейрогуморальные нарушения, травматические повреждения и т. п. Однако, по мнению автора, ведущая причина психосоматических заболеваний – психосоматическая дезадаптация, порочный образ жизни и фиксированные отрицательные переживания.

Изложим авторскую концепцию этиопатогенеза психосоматических заболеваний. В основе его лежит психосоматическая дезадаптация, когда низкоадаптивный стремится к целям, достижимым только для высокоадаптивного, а высокоадаптивный стремится к достижимому, разрушая на этом пути свой организм. Психосоматическая дезадаптация порождает отрицательные переживания человека, которые в конечном счете сводятся к патопластичному переживанию чувства неудовлетворенности или приводят к нему.

Человека гложут тоска, печаль, страх, тревога, досада, обида. Его изматывает горечь потерь, измен, предательств. Он не реализовал свои притязания, его преследуют неудачи, он терпит крах. Нет признания со стороны значимого окружения, нет взаимности в любви, нет тепла и любви со стороны близких (депривация); его усилия блокируются, и желаемое не достигается (фрустрация). Он живет вопреки своей натуре. Нет удовлетворенности в очень важном для него: в учебе, в работе, в личной жизни, в общении, в социальном статусе, материальном и бытовом положении. У человека, как говорят, «жмет ботинок». И все вышеперечисленное – неудовлетворенность!

Если отрицательное переживание психологически фиксировано, доминантно, оно превращается в очаг фиксированного патопластичного воздействия на организм. Такой очаг – источник постоянной патологической импульсации, и он подобен очагу эпилептической активности. Такой очаг неизбежно вовлекает в патологический процесс ту или иную соматическую систему организма, образуя «патологический психосоматический контур».

Испытывая длительную неудовлетворенность, человек отвечает на нее одной из двух выделяемых автором универсальных реакций: агрессивно-протестной или капитулятивно-депрессивной. На основе пристального изучения концепций древневосточной медицины и новейших открытий современной медицины автор группирует системы организма в две сверхсистемы: комплекс тонкого и комплекс толстого кишечника. В комплекс тонкого кишечника входят системы тонкого кишечника, сердца и сосудов, печени и желчного пузыря; в комплекс толстого кишечника – системы толстого кишечника, легких, желудка и поджелудочной железы, почек и мочевого пузыря, опорно-двигательного аппарата, кожи, полости рта, глотки и миндалин. Агрессивно-протестная реакция порождает патологию комплекса тонкого кишечника, капитулятивно-депрессивная – комплекса толстого кишечника.

Неудовлетворенность может осознаваться полностью, частично или вовсе не осознаваться, но чаще она осознается лишь частично, и основная часть айсберга неудовлетворенности – в неосознаваемом, а механизмы психосоматических заболеваний всегда неосознаваемы. При следовании по психосоматическому пути психическая травматизация усиливает неудовлетворенность. В отличие от невроза при следовании по психосоматическому пути человек, страдая от внутреннего конфликта, не прибегает к психологической защите. Он перенапряжен днем и ночью. Психологическая защита отсутствует, и организм вынужден защищаться от невыносимого психического напряжения на соматическом уровне. Давно подмечено – и об этом писал 3. Фрейд, что, если человек страдает от физической боли, притупляется боль душевная. Болезни тела притупляют душевную боль, переживания. Древневосточная медицина установила связь между эмоцией, переживанием и состоянием той или иной системы (канала) организма, как и иерархию систем в жизнеобеспечении, когда одна система, менее важная, защищает другую систему, более важную. Психосоматическая патология до определенного предела – до «красной черты» необратимости патологии – защитна. Так, например, язва двенадцатиперстной кишки прикрывает от катастрофы систему сердца и сосудов, психосоматические болезни желчного пузыря защищают систему печени, система желудка прикрывает от катастрофы систему поджелудочной железы, система кожи прикрывает систему легких и опорно-двигательного аппарата и т. д.

И изматывающая неудовлетворенность защитно проявляется вначале в комплексе тонкого кишечника, который, в свою очередь, защищает от катастрофы более глубинный комплекс толстого кишечника. Известны тяжелые последствия острых переживаний: инсульт, инфаркт миокарда, как и катастрофические последствия «острой печали» после потери близких или при жизненном крахе с иммунодепрессией и злокачественным онкологическим заболеванием. Однако чаще человек годами ввинчивается в психосоматическую спираль болезней – от более легких к более тяжелым, от агрессивно-протестного к капитулятивно-депрессивному реагированию, от болезней комплекса тонкого кишечника к болезням комплекса толстого кишечника.

Таким образом, неотступное переживание неудовлетворенности приводит к возникновению «очага психосоматической импульсации». И это очаг постоянной, патопластичной импульсации из неосознаваемого психического на системы организма.

Психосоматические заболевания – составная часть психосоматической дезадаптации человека. Они возникают как у низкоадаптивных, не адаптировавшихся в жизни, так и у высоко– и среднеадаптивных, но ведущих омраченный образ жизни, истощающих организм непомерными страстями, не способных эффективно противостоять вызовам сложной и многотрудной реальности. Психосоматические заболевания – драматическая реакция организма на тяжелую, длительную и изматывающую неудовлетворенность, вызываемую острой или хронической психотравматизацией. Это болезни ущемленного чувства достоинства, когда отсутствует психологическая защита, болезни бесплодной борьбы, ожесточенного внутреннего конфликта.

Итак, причина психосоматических заболеваний – омраченность, когда человек фанатично стремится к недостижимым целям, когда у него завышенные притязания, когда он не способен адекватно разрешать жгучие для него проблемы и идет напролом, страдая от ран и ушибов, да к тому же бесплодно, зачастую годами подавляя яростный гнев и протест, молча страдая от унижения. В результате он страдает от неудовлетворенности, ущемления инстинктов свободы и достоинства. Итог всего этого – психосоматическое заболевание. Короче говоря, именно в этих случаях мы сталкиваемся с ситуацией, когда человек «не туда и не так идет», «не так живет». Психотерапевт для психосоматического больного – гуру. Он учит адекватному, по силам и обстоятельствам, выбору жизненных целей и притязаний, рациональным способам борьбы за реализацию притязаний, соответствующих натуре, здоровому образу жизни, учит адекватности переживаний неудач, потерь и бед, способам разрешения конфликтов и выхода из неблагоприятных жизненных ситуаций. Он – учитель жизни. Соответственно внушаются установки на сохранение здоровья как сверхценности в жизненной борьбе и в адаптации, на самосовершенствование, исцеление и оптимизм.

Психотерапевт разъясняет пациенту, что его язва желудка – следствие неудовлетворенности своим положением в семье (младший брат «отнял» родителей, их внимание, любовь и ласку; из семьи ушел отец, мать страдает, нервна, конфликтна и придирчива; мать «отнял» отчим и т. д.), в школе и т. п. Психотерапевт девальвирует масштаб беды, масштаб переживаемого («Братик мал, особое внимание родителей к нему естественно. Но это – временно. Не пройдет и года, как внимание родителей будет одинаково уделяться и брату, и тебе. Тебя любят. На руке пять пальцев, и все дороги»; «Без отца вырастает каждый четвертый ребенок…»; «Мама уделяет много внимания отчиму, но если бы ты был наблюдательнее, ты бы заметил, что больше всего она любит тебя!»).

Психотерапевт внушает: «Жизнь интересна, не следует застревать на неприятных переживаниях. Радость не приходит сама, умный творит ее. Займись чем-то интересным, и придет радость достижений. Радость приносят друзья, с ними легче найти и приобрести радость. Что толку стонать и плакать. Оглянись, в своем счастливом возрасте найди радость, она вокруг тебя – это свет, природа, растения, музыка!»

Однако проблема преодоления чувства неудовлетворенности глубже, сложнее. Человек здоров, если живет в согласии со своей натурой. Такое согласие – основа удовлетворенности. Жизнь вопреки собственной натуре – основная причина глубокой, неосознаваемой неудовлетворенности. Обратимся к примерам. Мальчик абсолютно защищен от жизни своими родителями, они выполняют любую его прихоть, он – отличник в школе. Все хорошо, но он живет жизнью девочки, все мальчишеское устранено из его жизни как опасное. Ему «хорошо», но он болеет, его натура противится такой жизни. Другой пример. У кого главенствует инстинкт доминирования, тот и должен быть лидером, совершенствуя свои организаторские способности, приобретая знания. Не родившийся лидером, но из собственного тщеславия или из-за омраченности своих родителей стремящийся к лидерству будет неудачником и будет болеть. У кого-то все получается само собой и получается прекрасно. И этот кто-то делает то, к чему призван от природы. А кто-то другой делает некое дело старательно, натужно, изо всех сил, а получается все плохо. Этот другой занят не своим делом, живет не по призванию. Все согласны, что дальтоник не может быть художником, но не все понимают, что можно прекрасно различать оттенки цветов и тем не менее не иметь дарования живописца, что корень слова «дарование» – дар, дар природы.

Ребенок или подросток холерического темперамента – воин, исследователь, первопроходец по самой своей природе, и его образ жизни должен вытекать из этой его предопределенности. Ему, как юному Суворову, показаны спартанские условия жизни, для него естественны ссадины и шишки, как ни пугает это маму, для него – спорт мужественных, простор, право на яростные увлечения, на активность, риск и натиск. Школа должна дать ему знания, семья – укрепить нравственность, чтобы, будучи сильным, он оставался добрым: ведь его природные мощь и натиск – для людей, для общества.

Ребенок или подросток сангвинического темперамента стремителен, активен, общителен. Его профессиональное будущее – в бизнесе, в сфере обслуживания. И если «место» холерика – борьба со стихией, горы, лес, пустыня, океан, кабинет ученого, у бушующего огня сталеплавильной печи, то «место» сангвиника – среди людей. Даже если на своем стремительном и бурном пути он ушибается, обманывается, терпит неудачи, все равно это его образ жизни. Его ведет страсть к свободе. Пусть и будет свободен, свободен и нравствен. И его учат нравственности, поскольку природа дала ему крылья на пользу людям и обществу.

Ребенок или подросток флегматического темперамента упорен, терпелив и медлителен. Он пахарь, строитель, созидатель. Его предназначение не борьба со стихией, не пребывание в гуще событий. Он спокойно трудится на своем поле, в своей кузнице или в своем кабинете. Если холерик счастлив и в шалаше, сангвиник может жить и в общежитии, то флегматику необходима отдельная комната в собственном доме. Ему нужны покой, право неспешно делать свое дело, возможность уйти в себя. Если для холерика не существует понятия времени, если сангвиник седлает время, то флегматик нуждается в предоставлении ему достаточного времени. Уединение и неспешность – его образ жизни. А нравствен он от природы. Иными словами, дайте холерику самостоятельность, сангвинику – свободу, флегматику – время, и они перевернут мир.

Важнейший и особый вопрос в психотерапии психосоматических заболеваний – притязания. Естественно желание каждого максимально реализоваться, достичь большого успеха. Естественно врожденное: хочу, имею право на счастье, на лучшее! Но наряду с притязаниями есть и психофизические возможности. И притязания должны соответствовать возможностям. Это как будто банально и общеизвестно, но из фарисейства безногого уверяют, что он может стать олимпийским чемпионом по бегу, «поскольку все люди равны». Однако люди не равны уже от рождения. Рождаются одаренные и лишенные дарований, высокоадаптивные и низкоадаптивные, высокоинтеллектуальные и низкоинтеллектуальные, красивые и не очень красивые, не говоря уже о том, что доступное сангвинику недоступно флегматику. И стайер не соревнуется в спринте. И кесарю – кесарево. Не случайно народная мудрость гласит: «Не в свои сани не садись»; «По Сеньке и шапка»; «Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку».

Психосоматические заболевания чаще всего – результат фанатичных попыток достичь недосягаемого. И тогда даже мужество во вред, поскольку оборачивается самосжиганием, агрессивно-протестной реакцией, бесплодной борьбой, когда голыми руками пробивают туннель, повторяя труд Сизифа. Мужество прекрасно, если разумно; мужество трагично, если бесплодно, продиктовано омраченностью. Волк, яростно грызущий железную цепь капкана, свободолюбив, но это свободолюбие дикого зверя. Человек же спокойно открывает замок капкана, в который попал. Перед автором чередой проходят дети, психосоматические заболевания которых вызваны бесплодной борьбой за недосягаемое. Девочка заболела диабетом оттого, что рисунки ее талантливой подруги были отмечены на международном конкурсе в Индии золотой медалью, а ее старательно выполненные рисунки отвергались отборочной комиссией. Мальчик с низким уровнем интеллекта отчаянно боролся за отличную успеваемость в школе, но конец учебного года ознаменовался не получением страстно желаемой медали, а язвой желудка.

Рассматривая проблему притязаний, психотерапевт выступает в роли философа. Он говорит омраченным родителям ребенка, что несчастен неразумный в своих притязаниях король и счастлив умеренный в притязаниях мудрец. О притязаниях как о философской проблеме беседовали Александр Македонский и Диоген. Один жаждал власти над миром, другой предпочел всему уединенность и теплое летнее солнце.

С другой стороны, когда один из полководцев Александра Македонского сказал царю, что на его месте удовольствовался бы половиной предлагаемого противником царства, Александр ответил: «На твоем месте и я бы согласился на полцарства». Очевидно, что каждому – свое.

Психотерапевт диагностирует психофизические возможности ребенка и подростка, способствуя максимальному развитию их способностей, стимулирует волю к достижению максимальных притязаний и уводит от бесперспективного, недоступного как от беды. Нереализованные притязания порождают неудовлетворенность, и от нее избавляют, компенсируя в доступных, но заманчивых притязаниях, формируя по сути конкурентные установки. Нереализованные притязания порождают зависть к тем, кто реализовал их. Зависть – ржавчина души. Она сокрушает желудок, толстый кишечник и легкие. Она способна привести к раку внутренних органов. И психотерапевт говорит: «Ты завидуешь, следовательно, ты омрачен, болен. Зависть – участь слабых, неудачливых. Она бесплодна как камень и рождает камни в желчном и мочевом пузыре. Зависть, как и страх, порождает гадов в душе. Переступи через зависть, как через змею или гнилую колоду. И помни: однорукий завидует тому, у кого обе руки, но ему, в свою очередь, завидует безрукий. Избавься от зависти, и это уже будет тем, чем ты сможешь гордиться».

Если речь идет о бедах и потерях, которые переживаются патопластично, психотерапевт говорит: «Есть поправимое и непоправимое. Поправимое – не беда. Вспомни, что тебя огорчало в этот день год назад. Не можешь вспомнить, а ведь наверняка что-то огорчало. Так и неудачи сегодняшнего дня забудутся через год. Зачем же в таком случае огорчаться сегодня? А если и приходит большая беда, что толку страдать. Кувшин уже разбит, и черепки не склеить. Мужественный и умный не стенает, а преодолевает беду. Умный извлекает опыт из беды, памятуя, что за одного битого двух небитых дают, что не было бы счастья, да несчастье помогло, что неудач не бывает только у того, кто ничего не делает. Постыдно лежать, если еще можешь встать. Удвой усилия, и ты достигнешь желаемого, преодолеешь беду и переживешь неудачу. И если тебя преследует драчун, стань сильным; если над тобой смеются, устрани причину насмешек; если ты неловок, стань ловким, а если ты толст – соблюдай диету».

Жизнь ребенка или подростка, уже страдающего психосоматическим заболеванием, тщательно изучается и корректируется. Взрослый способен изменить тягостную для него жизненную ситуацию – поменять работу, уйти из семьи, защитить себя. Ребенок беспомощен, ему самому не изменить условия своей жизни. В этом ему помогает психотерапевт. Если причина переживаний, приведших к болезни, в семье, это повод для серьезного разговора с родителями ребенка, если в школе – беседуют с родителями и учителями. Но во всех случаях патопластичная ситуация должна быть устранена.

Однако диагностика истинной причины депрессии, патопластичных переживаний ребенка трудна. Психотерапевт, например, может полагать, что причиной таких переживаний являются конфликтные отношения между родителями ребенка. На самом же деле ребенок к ним привык, поскольку конфликтными они были всегда и ребенок считает, что так и должно быть. Истинная же причина патопластичных переживаний может состоять в том, что до пяти лет он был единственным, а новорожденный брат отнял у него привилегии единственности, или в том, что родители обижают его любимую бабушку и он испуган и удручен этим, мечется между бабушкой и родителями, как песик, когда дерутся его хозяева. И ребенок спокойно обсуждает то, что его волнует мало, и начинает нервничать, когда тема становится «горячей».

Ребенок может проводить слишком много часов за приготовлением уроков, и от этого жизнь его скучна, рутинна, безрадостна. Он и не ведает, что может быть другая, веселая и интересная жизнь, но ему скучно и тошно. Проснулся, умылся, школа, приготовление уроков, кружок музыки, иностранный язык, прогулка с мамой, ужин, сон. И так каждый день. Но он ребенок, такая жизнь для него неестественна. И маленький доцент в белоснежной сорочке и в отглаженных брюках уныл, неудовлетворен, болен.

Еще сложнее жизнь подростка. Для него важно занимаемое им место среди сверстников, он ревниво относится к оценке его психофизических данных, к сравнению их с психофизическими данными сверстников, он стремится к независимости, жаждет признания и понимания. Неудовлетворенность присуща подростковому возрасту, как угри на лице. И подросток легко впадает в депрессию. Психосоматические заболевания очень часто начинаются именно в подростковом возрасте. Психотерапевт изучает жизнь пациента-подростка, ищет и помогает устранить причину неудовлетворенности. Психотерапия при психосоматических заболеваниях наиболее трудна, хотя на первый взгляд и представляется легкой: дал совет – и все дела. Психотерапевт призывает «взять себя в руки», он не объясняет слепому, как выйти на дорогу, а берет его за руку и выводит из леса омраченности. Хороший совет полезен сильному, а слабый или омраченный нуждается не только в добром совете, но и в конкретной помощи. И больной нуждается в неотложной психотерапевтической помощи. В слове, но и в деле.

Завершая эту главу, обратимся к проблеме кодировки, или, что точнее, – программирования. Поскольку дети, страдающие неврозом, психосоматическим заболеванием, или дети с отклоняющимся поведением кодированы «омраченностью», психотерапевт внушает им целебные, корригирующие контрустановки, освобождая их от гнета таких кодировок. Однако психотерапевт отдает себе отчет в том, что любое программирование – посягательство на чувство достоинства и ограничивает свободу человека. Поэтому для подростка, а тем более для взрослого человека оно в сущности оскорбительно. Истинно свободен лишь тот, кто не позволяет никому посягнуть на свою свободу, не ждет, когда его освободят от чего-то, стесняющего его свободу, а или сам свободен изначально, или освобождает себя, если стеснен. Человек заболевает только в том случае, когда соглашается быть больным. Он даже умирает преждевременно только тогда, когда запутал свою жизнь до такой степени, что выход – только смерть, или тогда, когда неосознаваемо соглашается уйти из жизни. Иными словами: человек всемогущ, и высшее мастерство в психотерапии – подведение человека к самостоятельному освобождению от омрачающих его кодировок. И если ребенку внушаются контрустановки во всех случаях, подростку – при крайней необходимости, то взрослому – никогда. Его лишь подводят к освобождению от «омраченности», к самоусовершенствованию, самооздоровлению, продвигаясь к этому вместе с ним, а не вместо него. Он сам освобождается от гнета омрачающих кодировок. И да помогут ему в этом инстинкты свободы и сохранения достоинства.

Психотерапевт должен помнить, что подавляющее число дисгармоничных людей компенсированы в своей дисгармоничности и волюнтаристское «исправление» может нанести пациенту непоправимый ущерб – вызвать психосоматическую дезорганизацию. И пациент неосознаваемо сопротивляется такому вмешательству. Оно особенно опасно, если пациента стимулируют, активизируют, внушая соответствующие установки.

При шизофрении, если пациент говорит «не хочу», это означает «не могу», и психиатры осторожны в активизации такого пациента. Но подобное состояние, когда «не хочу» означает «не могу», часто встречается и у пациентов, страдающих неврозом или психосоматическими заболеваниями. Пациент может казаться попросту ленивым, но за этим измотанность, растерянность или скрытая депрессия. Он выбит из колеи, и его «лень» психозащитна. Поэтому осторожность как реализация принципа «не навреди» – основное правило для психотерапевта, владеющего методиками внушения. И никогда ни от чего никого «не избавляют», не дав взамен компенсирующие альтернативы. Иными словами, психотерапевт всегда должен знать, куда он ведет пациента, а пациент в таких случаях всегда должен знать, куда его ведут, и принять внушаемое как собственную внутреннюю потребность. Все, что чуждо пациенту во внушаемом, отторгается, подобно тому как отторгается чужое сердце. Механизмы отторжения чужеродного агрессивны. И чуждое порождает у внушаемого только агрессию, и добро трансформируется в зло. Пациент стал агрессивнее – и более ничего. Пациент должен быть подготовлен, он должен воспринять внушаемое с радостью, как жизненно необходимое. И пациент как бы сам выбирает, сам приходит к тому, что внушается. Что же касается внушаемости, то внушаемы все. Если природой предусмотрен инстинкт доминирования, стало быть, предусмотрена и тенденция быть ведомым. Однако для лидера внушающей силой наделен только сверхлидер, «князь» психотерапии.

Спиваковская А. С

ПРИНЦИПЫ, ЗАДАЧИ И ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ КОРРЕКЦИИ КАК ОСОБОГО ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО ЭКСПЕРИМЕНТА[15]

Будучи психологическими по своей природе, патогенетические механизмы неврозов детского возраста требуют психологических методов воздействия для их ликвидации. Вполне отдавая себе отчет в условности разделения методов психотерапии и психокоррекции, понимая, что это две взаимосвязанные формы психологического воздействия в целях сохранения здоровья людей, мы считаем все же возможным их разграничение.

Психотерапия как система специально организованных методов лечебного воздействия применяется к лицам, уже заболевшим неврозом. В аспекте интересующей нас проблемы детских неврозов речь идет о применении широкого спектра психотерапевтических методов – групповых, индивидуальных, семейных, рациональных и суггестивных – наряду с медикаментозными и другими лечебными процедурами на этапе уже сформированной отчетливой клинической картины невроза. Когда речь идет о детях «еще не больных, но уже не здоровых», о начинающих складываться формах невротического реагирования и дезадаптированного поведения, т. е. когда речь идет о профилактике неврозов, на первый план выступают методы и приемы психокоррекции.

Такое подразделение имеет и еще одно, организационное, обоснование. Дело в том, что при современной организации медицинского психиатрического обслуживания населения контингент детей в преневротических состояниях оказывается нередко без квалифицированной помощи. Такие дети не получают помощи у детского психоневролога (их состояние еще не дает оснований к проведению лечения), а в системе обычного воспитательного воздействия устранить формы дезадаптации и первые признаки невротических симптомов не удается. Кроме того, многие родители в силу бытующих предубеждений отказываются от услуг детских психоневрологов и психиатров, предпочитая обращаться в психологическую консультацию. Именно здесь таким детям и родителям может и должна быть оказана квалифицированная психопрофилактическая помощь. С другой стороны, психотерапевтическая работа, как уже не раз подчеркивали наши ведущие психотерапевты (например, В. Е. Рожнов, 1965), должна постепенно выходить за пределы стационаров и охватывать более широкие контингенты риска. Организационно эта работа оформляется и осуществляется в различных учреждениях консультативного типа: дневных стационарах, отделениях профилактики, медико-психологических консультациях, консультациях «Брак и семья».

Таким образом, психотерапия и психокоррекция детских неврозов – это два взаимодополняющих друг друга метода психологического воздействия, каждый из которых имеет свои зоны приложения. Психотерапия – метод лечения, а психологическая коррекция – метод профилактики. В психокоррекционных воздействиях нуждаются дети из особого, повышенно уязвимого в отношении неврозов контингента. Поэтому для оказания им помощи необходимо всесторонне изучить психологические составляющие этой уязвимости, иными словами, психологически исследовать группу риска по детским неврозам и описать психологическое содержание факторов повышенного риска в отношении неврозов у детей. Эта работа и была проделана в настоящем исследовании. Задача психологической коррекции в целях профилактики неврозов у детей рассматривается как особым образом организованное психологическое воздействие, осуществляемое по отношению к группам повышенного риска и направленное на перестройку, реконструкцию тех неблагоприятных психологических новообразований, которые определяются как психологические факторы риска, и на воссоздание гармоничных отношений ребенка.

Психологическая коррекция как особая форма психологического воздействия теоретически базируется на фундаментальных положениях отечественной психологии, главными из которых являются следующие.

1. Положение, разработанное в теоретической концепции В. Н. Мясищева (1960), согласно которому личность является продуктом системы значимых отношений, поэтому эффективная психотерапия и психокоррекция немыслимы без включения в коррекционный процесс и самого ребенка, и его семьи.

2. Положение теории деятельности А. Н. Леонтьева (1964), состоящее в том, что позитивно влиять на процесс развития – значит управлять ведущей развитие деятельностью, в данном случае воздействовать на деятельность по воспитанию детей и на ведущую деятельность ребенка.

3. Разработанное Д. Б. Элькониным положение (1978) о том, что коррекционный потенциал игры заключается в практике новых социальных отношений, в которые включается человек в процессе специально организованных игровых занятий.

4. Положения теоретической концепции личности С. Л. Рубинштейна (1973) о формах психологических контактов между людьми.

Диагностическая работа с контингентами риска в целях планирования и определения задач для коррекционной работы имеет ряд специфических особенностей.

Во-первых, такая диагностика должна быть комплексной. Это требование вытекает из комплексной, системной природы причинных факторов детских неврозов и комплексного характера факторов риска. Диагностика требует применения набора психологических методик и экспериментов, направленных на изучение различных сторон психических процессов, свойств, личностных качеств и форм деятельности. При этом особое значение приобретают методики по типу естественного эксперимента (моделирование реальной деятельности в группах и парах, игровые диагностические процедуры, групповые дискуссии и др.).

Во-вторых, комплексность в диагностике определяется необходимостью изучения семьи и семейного воспитания, т. е. требует включения в диагностический процесс не только ребенка, но и его родителей. Диагностика проблем ребенка осуществляется в контексте диагностики психологических проблем его семьи.

В-третьих, необходимо изучение не только актуального состояния ребенка и статуса семьи, но и особенностей развития детей на предшествующих этапах, а также изучение семейных отношений в ретроспективе. Поэтому в диагностике психологических факторов риска необходимо использовать биографический метод, позволяющий восстановить весь ход психического развития ребенка и жизни его семьи.

В-четвертых, диагностика как начальный этап психокоррекции требует соблюдения принципа активности самих испытуемых. Это означает, что все диагностические процедуры должны быть личностно мотивированы для самих участников, диагностика специалиста должна превращаться в самодиагностику, когда ее участники ставят перед собой задачу самоизучения, анализа собственных психологических качеств и особенностей личности, самосознания, а также задачу самостоятельного определения целей и путей самосовершенствования. Поэтому в диагностике широко используются проективные опросники, самоотчеты, дневниковые записи, проективные сочинения, рисунки с последующим обсуждением всех данных с их авторами.

В-пятых, диагностика и коррекция осуществляются практически одновременно на всем этапе работы, поэтому коррекционные приемы – это одновременно и приемы диагностики и самодиагностики участников коррекции.

Комплексность психологических факторов риска с необходимостью требует комплексного и системного психологического воздействия. Поэтому психологическая коррекция понимается как перестройка, реконструкция психологических факторов риска у ребенка, как воссоздание гармоничных отношений в семье.

Психологической коррекции подвергаются все составляющие психологических факторов риска и связи между ними; нормализуется психологический климат семьи, особенности супружеского взаимодействия и супружеских коммуникаций, реконструируются родительские позиции в составляющих их звеньях, расширяется осознание родителями мотивов семейного воспитания, происходит гармонизация самого хода психического развития детей в семье, развиваются и гармонизуются самосознание и самооценка ребенка. Психологическая коррекция предполагает также расширение арсенала средств психологического воздействия родителей на ребенка в ходе семейного воспитания, тренинг воспитательных навыков родителей, формирование некоторых новых форм взаимодействия с детьми, снятие проявлений дезадаптации в поведении ребенка.

Основным содержанием психокоррекционного воздействия становится создание концентрированного, эмоционально насыщенного опыта новых социальных отношений в семье как между супругами, так и между детьми и родителями. Практика новых социальных отношений формирует иную обратную связь между различными составляющими внутреннего взаимодействия, связь с положительным знаком.

Методологическим принципом построения процесса психологической коррекции является принцип деятельностного подхода. Новый тип внутрисемейных отношений формируется в процессе создания релевантных данным отношениям форм деятельности. Формируется коллективная игровая деятельность детей и воспитательная деятельность родителей. Такое построение психокоррекции основывается на положении теории деятельности, согласно которому позитивно влиять на процесс развития, на формирование процесса складывания психологических новообразований в поведении и в отношениях между людьми – значит оказывать воздействие на деятельность, формирующую соответствующие новообразования и соответствующие отношения.

Психокоррекционный комплекс состоит из различных методов психологического воздействия, каждый из которых имеет свои специфические механизмы коррекционного действия. Вместе с тем существует нечто общее, что, являясь основным психокоррекционным рычагом, объединяет все по-разному организованные приемы воздействия. Это общее может быть определено как совокупность характеристик психокоррекционного воздействия, отражающих специфику психокоррекции как особого психологического эксперимента. Перейдем к описанию этих характеристик.

1. При использовании разнообразных приемов психокоррекционного воздействия психолог не может оперировать такими понятиями, как обобщенная норма (возрастная, половая, нозологическая и т. п.). Все данные о закономерных чертах, симптомах или свойствах должны быть переплавлены в представления об индивидуальном проявлении всех этих общих закономерностей в реальном поведении или психологическом облике человека, с которым проводится психологическая работа. Иными словами, в психокоррекции главным является реализация индивидуального подхода. Нельзя говорить о психокоррекции группы детей или взрослых в смысле доведения всех, хотя бы по одному параметру, до одинаковых показателей, а следует говорить о создании условий для развития тех или иных психологических качеств каждого участника психокоррекции.

С признанием индивидуального подхода тесно связано представление о «личном достижении» (Н. В. Цзен, Ю. В. Пахомов, 1985). При использовании понятия «личное достижение» в психологической коррекции реализуется индивидуальный подход в смысле признания права самого пациента взять из психокоррекционных возможностей то, что он окажется в состоянии взять, или то, что он захочет взять. Эта непланируемость личностного роста при признании бесконечности и неограниченности этого процесса является одной из главных специфических черт психокоррекции как особого психологического эксперимента.

Психологическая задача – создать условия по возможности более полного личностного роста, но ни в коем случае не подталкивать участников психокоррекции к достижению определенных, заранее регламентированных результатов.

2. Психологическая коррекция планирует не достижение каких-то конкретных результатов, а создает условия для всемерного личностного роста. Поэтому психокоррекционные приемы должны использовать естественные движущие силы психического и личностного развития. Такими силами являются деятельность человека и система его отношений. Именно поэтому в любом психокоррекционном приеме с необходимостью и в разных формах создаются условия для адекватной деятельности и воспроизведения системы отношений.

При этом очень важным фактором психокоррекционного воздействия является то, что моделируется не любая деятельность и не деятельность или отношения, теоретически определенные как ведущие. В психокоррекции следует использовать те виды деятельности и те системы отношений, которые являются личностно значимыми для участников коррекции, которые ярко индивидуально окрашены, по отношению к которым имеются острые, эмоционально насыщенные переживания.

С этой точки зрения может быть понято классическое для психотерапии и психокоррекции понятие трансфера (переноса), когда главным в контакте специалиста с пациентом является установление эмоционально окрашенного контакта, который по своему содержанию является остро личностно-значимым для пациента. В нашем понимании трансфер – это воспроизведение личностно-значимых отношений в личностно-значимой деятельности.

3. Особое значение имеет понятие психотерапевтического или психокоррекционного контакта с участниками психокоррекции. Здесь речь идет о создании специфического взаимодействия между специалистом и участниками психокоррекции. Прежде всего специфичность контакта связана с признанием не субъект-объектного, а субъект-субъектного, диалогичного общения (Л. А. Петровская, 1982). Иными словами, сам специалист становится активным субъектом психологического воздействия. Специфичность психокоррекционного контакта состоит еще и в том, что в процессе взаимодействия с участниками коррекции достигается как можно более полное принятие индивидуального облика и личности пациента во всем сложном переплетении сильных и слабых сторон человеческой души, с присущими каждому человеку личностными победами и поражениями.

В процессе психокоррекции отношения между участниками коррекции и специалистом строятся по принципу партнерства, но партнерства в особом смысле. Речь идет о равенстве позиций, а не о нормативной модели поведения, причем хотя равенство позиций задается в самой процедуре некоторых психокоррекционных приемов, на самом деле оно создается в процессе коррекции, являясь его высшим результатом. Несмотря на декларацию о равенстве позиций, в начале коррекции чаще всего позиции не равны. Психолог (психотерапевт) рассматривается участниками с позиции «над», воспринимаясь как специалист, мэтр, учитель, руководитель или, более аффективно и пристрастно, как мать, отец, старший товарищ. Иногда специалист может оказаться в начале коррекции в позиции «под», когда он воспринимается участниками психокоррекционного процесса как «слуга», исполнитель заказа, младший помощник, выразитель воли и чувств других людей, или, более личностно окрашенно, как ребенок, младший товарищ, младший брат или сестра.

Но независимо от того, с какой позиции начинается психокоррекционный контакт, при успешной психокоррекции эта позиция сменяется позицией истинного равенства; позиция «наклонная» сменяется «горизонтальной», когда взаимно признается право каждого на ответственность, руководство, поиск, личностный рост, психологическую независимость.

Нормативность в поведении специалиста состоит совсем не в том, что он подсказывает: «Делай точно, как я», – она состоит в том примере, который может показывать специалист, в тех усилиях, которые он сам прилагает в работе по собственному личностному росту, в вере в возможность достижения развития, в его безграничность, неповторимость и индивидуальность. Именно такая позиция психолога запускает в действие коррекционные механизмы психологических методов, которые он использует, именно такая позиция создает наилучшие условия для реализации всех рычагов психокоррекционного действия.

4. Специфика психокоррекционных приемов состоит в особой динамике самого психокоррекционного процесса, многое в этой динамике зависит от использования различных методов, она может создаваться закономерностями группового процесса или закономерностями той деятельности, в рамках которой проводится психокоррекционная работа. Однако обнаруживаются закономерности динамики, которые не зависят ни от организации психокоррекционных приемов воздействия, ни от особенностей личности психолога, а существуют независимо от них, с обязательностью воспроизводясь при применении различных методов разными специалистами.

Прежде всего следует отметить, что динамика психокоррекционного процесса может быть описана не прямой, а ломаной линией. Это означает, что в каждом психокоррекционном процессе есть свои взлеты и падения, ускорение движения и замедление, всплески и ровные участки.

Это происходит за счет того, что главным в психокоррекции являются процессы эмоциональные, процессы переживаний, а, как хорошо известно, эмоции – это весьма подвижные, динамичные психологические образования.

Психокоррекционный процесс может быть метафорически описан как особые «мелькания», сгустки переживаний, объединяющих всех участников психокоррекции в неком едином эмоциональном поле. Психокоррекционные методы или тактика ведущего создают лишь условия для создания этих эмоциональных мельканий, а собственно коррекция происходит именно в эти острые эмоционально насыщенные моменты. Ярко эмоционально окрашенные переживания и создают возможность нового видения старых проблем, нового взгляда на жизненную ситуацию, на самого себя, на близких людей, на всю систему своих отношений, на свою деятельность. Переворот в сознании, распределение и перестройка элементов сознания и самосознания, достраивание осознания – все это результат острых эмоциональных переживаний, которые достигаются в психокоррекционном процессе.

5. В чем существо тех изменений в сознании и самосознании участников, которые достигаются в психокоррекции? Прежде всего эту перестройку структур сознания следует рассматривать как творческий процесс, как выведение плоскостного видения ситуации в пространственное, как открытие новых путей для решения проблемных ситуаций – путей, которые были совсем рядом, но которых участники психокоррекции раньше не замечали, не осознавали. Достижение нового взгляда, нового осознания – это и есть основа творческого подхода к личностному росту.

На операциональном уровне перестройка сознания может быть описана как переход от оперирования закрытыми формулами к использованию открытых формул. Термин «открытые формулы» означает использование таких систем осознания, которые не препятствуют личностному росту, не загоняют в тупик «порочного круга», а, наоборот, раскрывают в человеке все сильные стороны его души, открывают путь все больших личностных достижений. Эти формулы описывают все стороны человеческой жизнедеятельности: отношение к себе, к своей деятельности, к взаимодействию с другими людьми, к психологическому облику и пониманию других людей, к своему прошлому, настоящему и будущему, к трудностям и достижениям, к сильным и слабым сторонам собственной личности. В результате такой перестройки сознания и переживаний человека и достигается снятие тех психологических составляющих, которые лежали в основе субклинических («факторы риска») или клинических явлений.

6. Существенной особенностью психокоррекционного процесса является тот язык, на котором происходит общение между всеми участниками. Как бы хорошо в плане научного, теоретического или клинического языка специалист ни разобрался в проблемах участников психокоррекции, как бы отчетливо ни представлялись ему самому причинные факторы трудностей, с которыми сталкиваются люди, он в своей работе не может передать эти знания точно в той же форме, на том языке, которым он сам пользуется. Основная задача психокоррекции – использовать не только доступный, понятный, житейский язык, но язык убедительный, внушающий, воздействующий, вызывающий эмоциональный отклик. Специфический язык психокоррекционного процесса не имеет в виду только речь, хотя и она должна отвечать перечисленным требованиям. Язык психокоррекции – это еще и язык невербальных коммуникаций, поэтому в каждый момент психокоррекции психолог должен быть предельно искренним в своих эмоциональных переживаниях, чтобы его вербальный и невербальный языки соответствовали друг другу. Язык психокоррекции – это еще язык конкретных реальных действий, поэтому все психокоррекционные ситуации (оценки, выбор, принятие решений, поддержка, конфронтация, поощрение, наказание) должны быть не только понятны и доступны участникам, психокоррекционно полезными, эмоционально значимыми и насыщенными, – они должны предполагать убедительное толкование, интерпретацию с позиций достижения личностного роста участников, предполагать новый, творческий взгляд на них, содействовать нахождению оптимального выхода из внешнего или внутреннего конфликта. Сам подбор таких ситуаций должен естественно вытекать из логики психокоррекционного процесса, из тех переживаний и жизненных событий, которые привносятся участниками в содержание психокоррекции.

Резюмируя описание специфики психокоррекционного процесса, необходимо отметить, что отношения между участниками психокоррекции могут быть описаны как реализация высших форм гуманистического отношения между людьми, как отношения любви человека к человеку, любви в том смысле, который дал в своем определении С. Л. Рубинштейн (1973): «Любить – значит утверждать неповторимое существование другого человека». В создании таких межчеловеческих отношений и состоит главная специфика психокоррекционного процесса как особого психологического эксперимента.

Описанные выше характеристики психокоррекции как особого психологического эксперимента создают некоторые ограничения в использовании методов оценки ее эффективности.

С нашей точки зрения, главным, затрудняющим оценку эффекта фактором является отсутствие нормативности в психокоррекции и действие принципа «личное достижение».

Важно и то обстоятельство, что единственным критерием эффективности не может быть позитивный результат, показывающий ликвидацию проявлений дезадаптации или субклинических симптомов. Часто снятие симптома или дезадаптации может носить временный характер, а если при этом не устранены причинные факторы, вызвавшие тот или иной симптом, то вполне возможно быстрое возвращение тех же самых или других симптомов. Кроме того, известно, что наиболее высокие результаты достигаются спустя 6–7 месяцев после окончания воздействия.

Эти соображения позволяют сделать два важных вывода: во-первых, критерии оценки эффективности не могут ограничиваться как статистически нормативными показателями, так и снятием симптомов; во-вторых, необходима отсроченная проверка результатов коррекции, которая доказывала бы устойчивость ликвидации симптоматики на отдаленных этапах после завершения коррекции.

Наиболее оправданной следует считать диагностику эффективности по тем причинным факторам, которые лежали в основе тех или иных подлежащих коррекции явлений. Но здесь возникает трудность ретестирования, т. е. необходимо для учета эффективности повторять диагностику теми же приемами, которыми диагностировались причинные факторы. Поэтому выдвигаются особые требования к диагностическим экспериментальным процедурам, позволяющие проводить повторное обследование без искажений ретестирования.

Остро дискуссионным является также вопрос о том, каким методам следует отдать предпочтение: объективно-экспериментальным или же субъективно-отчетным. С позиций научного подхода субъективный отчет считается менее точным диагностическим критерием. Вместе с тем нельзя не видеть, что именно субъективный отчет наиболее релевантен психокоррекционному процессу как специфическому психологическому эксперименту. Действительно, участники психокоррекции обратились за помощью в значительной мере в связи с определенными мучающими их переживаниями, формами отношений, конфликтами. Если же в финале коррекции достигнут устойчивый позитивный эффект, о котором говорят сами участники, если им стало легче жить, если изменились их отношения или же они научились сосуществовать без излишних переживаний с той или иной субъективно трудной ситуацией – эффект психокоррекции достигнут. На этом основании субъективному отчету как специфическому критерию эффективности психокоррекции следует уделять большое внимание. Его необходимо обязательно использовать как наиболее естественный и простой путь оценки эффективности. Вместе с тем существуют определенные ограничения в использовании субъективного отчета, которые заставляют думать, что основываться исключительно на нем было бы неправильно. Дело в том, что в психокоррекции нередко приходится наблюдать особое явление, когда психокоррекционный процесс для ряда лиц оказывается не вполне эффективным, люди по тем или иным причинам с трудом добиваются перехода к новым формам осознания, к оперированию открытыми формулами, а их отношения перестраиваются лишь поверхностно, не затрагивая причинных составляющих. Психолог может оценивать работу как малоэффективную, а сами участники при этом дают очень высокие позитивные оценки эффективности работы в субъективном отчете. Эти явления и заставляют наряду с субъективным отчетом использовать объективные экспериментальные методы, позволяющие фиксировать перестройки в причинных факторах тех или иных симптомов или проявлений дезадаптации.

Особенно необходимо учитывать субъективные и объективные показатели эффективности коррекции при работе с семьей, поскольку могут быть различия в результатах работы с отдельными членами семьи и с семейным союзом в целом.

Психокоррекционный комплекс, представляющий собой системное воздействие, состоит из нескольких взаимосвязанных блоков. Каждый из блоков реализует различные задачи и состоит из специфически организованных методов и приемов. Рассмотрим общую характеристику каждого из блоков психокоррекционного комплекса.

Блок 1 – диагностический.

Цели:

– диагностика психологических факторов риска;

– формулирование психологических факторов риска для каждой семьи;

– формулирование общей программы психологической коррекции.

Методы:

– психологический анализ биографической информации;

– патопсихологическое обследование детей в присутствии родителей;

– психологический анализ игровой деятельности ребенка;

– психологический анализ игры ребенка с родителями;

– диагностика самооценки ребенка и осознания детьми своего внутрисемейного положения и отношений со взрослыми (специальные эксперименты, проективные методы);

– психологический анализ мотивов воспитания по биографическим данным;

– диагностика супружеских коммуникаций – специальная экспериментальная процедура по исследованию коммуникаций;

– изучение психологического климата семьи (специальный опросник и циклограмма психологического климата).

Блок 2 – установочный.

Включение установочного блока психокоррекции в общий комплекс связано с необходимостью создания активной установки на психокоррекционную работу, формирования мотивов самопознания и самосовершенствования.

Цели:

– снятие тревожности в связи с переживанием острого внутрисемейного кризиса;

– достижение облегчающего и расслабляющего эффекта;

– повышение уверенности родителей в возможности достижения позитивных изменений в поведении ребенка и в отношениях в семье;

– переформулировка запроса, целей психологической коррекции;

– создание активной установки на психокоррекционную работу.

Методы:

– специальная методика «Родительское собрание»;

– психологический анализ дневниковых записей.

Блок 3 – коррекционный.

Цели:

– гармонизация процесса развития ребенка;

– достижение перехода от негативной к позитивной фазе критического периода;

– гармонизация игровой деятельности;

– достижение открытия «Я»;

– преодоление внутрисемейного кризиса;

– расширение сферы осознанности мотивов воспитания;

– снятие противоречий между конфронтирующими мотивационными тенденциями;

– изменение родительских установок и позиций, обучение родителей новым формам общения с ребенком, расширение знаний о психологии семейного воспитания.

Методы:

– методика игровой групповой коррекции для детей;

– методика групповой родительской коррекции;

– методика «Родительский семинар»;

– методика совместных занятий родителей с детьми.

Блок 4 – оценка эффективности.

Цели:

– оценка изменений в психологических факторах риска в процессе коррекции;

– оценка эффекта коррекции.

Методы:

– самоотчеты родителей;

– специальные экспериментальные процедуры;

– оценка степени устойчивости ликвидации дезадаптированного поведения у детей.

Цветкова Л. С

АГРАФИЯ, АЛЕКСИЯ[16]

Письмо – это сложный психический процесс, который в любых психологических классификациях обычно включается в речь, имеющую разные виды и формы. Письменная речь является одним из видов речи, наряду с устной и внутренней, и включает в свой состав письмо и чтение.

История развития письма показывает, что письменная речь является собственно «искусственной памятью человека» и возникла она из примитивных мнемонических знаков.

В какой-то период истории человечества люди начали записывать информацию, свои мысли некоторым постоянным способом. Способы менялись, а цель – общение, сообщение, запоминание – оставалась неизменной. Но если начало человечества считают с употребления огня, то границей, разделяющей низшую и высшую формы существования человечества, надо считать возникновение письменной речи. Завязывание узелка на память и было одной из самых первичных форм письменной речи. Начало развития письма упирается во вспомогательные средства. Так, в Древнем Перу для ведения летописей, для сохранения сведений из жизни государства и др. были широко развиты условные записи, так называемые «квипу».

Сначала люди придумали символы – зарубки на дереве, рисунки, т. е. пиктограммы, путем упрощения, а затем и обобщения превратившиеся в идеограммы, которые собственно и являются началом письма. Впервые оно было создано ассирийцами. Этот способ письма наглядно символизировал идею. Позже идеограммы превращаются в комбинацию знаков-букв, т. е. в силлабическое (слоговое) письмо, созданное в Египте. И только после этой длительной истории развития записи мыслей, идей, информации появляется алфабетическое (от греческих букв 'Т и и) письмо, в котором один буквенный знак означает один звук; это письмо было создано греками. Итак, мы видим, что развитие письма шло в направлении удаления от образности и приближения к речи. Сначала письмо исторически развивалось независимо от устной речи, и только позже оно стало опосредоваться устной речью.

Современная письменная речь носит алфабетический характер, т. е. звуки устной речи обозначаются определенными буквами; правда, такое соотношение (звук-буква) имеет место не во всех современных языках. Например, в английском языке или в греческом и турецком устная модальность речи весьма отличается от письменной. Уже этот факт говорит о сложных взаимоотношениях письма и устной речи: они тесно связаны между собой, но их единство включает и существенные различия. На связь письма с речью указывают А. Р. Лурия, Б. Г. Ананьев, Э. С. Бейн, Р. Е. Левина, О. П. Кауфман и др.

Еще в XIX в. некоторые классики неврологии рассматривали письмо как оптико-моторный акт, а расстройства его – как утерю оптико-моторных актов, т. е. как нарушение связей между центром зрения, моторным центром руки и центрами образования слов. Такое понимание письма далеко уводило его от речи.

Современная психология рассматривает письмо как сложную осознанную форму речевой деятельности, имеющей как общие, так и отличительные характеристики. Исследования показали, что процессы письма и устной речи различаются по многим параметрам: по происхождению, способу формирования, способу протекания, психологическому содержанию, функциям. Так, устная речь возникает на 2-м году жизни, а письмо формируется на 5-7-м году; устная речь возникает непосредственно в процессе общения со взрослым, а письменная речь формируется сознательно, в процессе осознанного обучения.

Способы возникновения и развития письма с самого начала выступают как осознанные действия, и только постепенно письмо автоматизируется и превращается в плавно протекающий навык. Этим оно отличается от устной речи, формирующейся непроизвольно и протекающей автоматизированно.

На ранних этапах овладения письмом каждая отдельная операция является изолированным, осознанным действием. Написание слова распадается для ребенка на ряд задач: выделить звук, обозначить его соответствующей буквой, запомнить ее, написать. По мере развития навыка письма психологическая структура его меняется. Отдельные операции выпадают из-под контроля сознания, автоматизируются, объединяются и превращаются в моторный навык, обеспечивающий в дальнейшем сложную психическую деятельность – письменную речь.

Наиболее четкие различия устной и письменной речи обнаруживаются в психологическом содержании этих процессов. С. Л. Рубинштейн, сравнивая эти два вида речи, писал, что устная речь прежде всего ситуативная. Ситуативность реализуется, во-первых, в разговорной речи при наличии общей ситуации, которая создает контекст, внутри которого передача и прием информации упрощаются. Во-вторых, устная речь имеет ряд информационально-выразительных средств, помогающих коммуникации, более точной и экономной передаче и приему информации; суперфиксы – жесты, мимика, паузирование – также создают ситуативность устной речи. В-третьих, в устной речи есть целый ряд неформализуемых средств, которые зависят от мотивационной сферы и прямо или косвенно представляют собой проявление активности – общей и вербальной. Письменная речь – это особый речевой процесс, это речь-монолог, осознанный и произвольный.

Л. С. Выготский писал, что письменная речь, имея тесную связь с устной речью, тем не менее в самых существенных чертах своего развития нисколько не повторяет историю развития устной речи. «Письменная речь не есть также простой перевод устной речи в письменные знаки, и овладение письменной речью не есть просто усвоение техники письма».

Письменная речь для своего развития требует абстракции. По сравнению с устной речью она вдвойне абстрактна: во-первых, ребенок должен абстрагироваться от чувственной, звучащей и произносимой речи, во-вторых, он должен перейти к отвлеченной речи, которая пользуется не словами, а представлениями слов. То, что письменная речь мыслится, а не произносится, представляет одну из главных отличительных особенностей этих двух видов речи и существенную трудность в формировании письменной речи.

Мотивы письменной речи также возникают позже, и сами они более абстрактны и интеллектуалистичны. Создать мотивы для письма у ребенка очень трудно, так как он прекрасно без письма обходится.

Письменная речь имеет ряд психологических особенностей.

1. Она произвольнее устной. Уже звуковая форма, которая в устной речи автоматизирована, при обучении письму требует расчленения, анализа и синтеза. Синтаксис фразы так же произволен, как и фонетика.

2. Это сознательная деятельность и тесно связана с намерением. Знаки и употребление их усваиваются ребенком сознательно и намеренно в отличие от бессознательного употребления и усвоения устной речи.

Письменная речь – «алгебра речи, наиболее трудная и сложная форма намеренной и сознательной речевой деятельности».

Итак, первостепенное значение для овладения письменной речью имеет осознание собственной речи и овладение ею. И наконец, имеются различия и в функциях письменной и устной речи (если говорить о функциях в обобщенном виде).

1. Устная речь обычно выполняет функцию разговорной речи в ситуации беседы, а письменная речь – деловая речь, научная и т. д., и служит она отсутствующему собеседнику для передачи содержания.

2. По сравнению с устной речью письмо как средство общения не самостоятельное, а лишь вспомогательное к устной речи.

3. Функции письменной речи хотя и весьма широки, но тем не менее уже, чем функции устной речи. Функции письменной речи – это прежде всего обеспечение передачи информации на любые расстояния, обеспечение возможности закрепления речи и информации во времени. Они бесконечно раздвигают пределы развития человеческого общества.

Такая характеристика письма дает возможность рассматривать устную и письменную речь как два уровня в пределах лингвистической и психологической иерархии. X. Джексон, английский невролог XIX в., считал письмо и понимание написанного как манипулирование «символами символов». Использование устной речи, по Л. С. Выготскому, требует первичных символов, а письмо – вторичных. Поэтому можно предположить, что письмо будет нарушаться чаще и грубее, поскольку это более поздняя и сложная функция.

Подведем краткие итоги, касающиеся сравнительного анализа письменной и устной речи. Письменная речь:

– осознанный и произвольный процесс;

– ее единицей является монолог;

– она контекстна в отличие от ситуативной устной речи. Контекстная речь сама себя порождает, активизирует, контролирует, пользуясь методом перебора средств;

– не имеет дополнительных средств, которые бы сделали ее более экономичной с той же степенью точности, поэтому она использует стратегию перебора средств (лексических, синтаксических, фонетических);

– она избыточна;

– для своего развития требует абстракции; она мыслится, а не произносится;

– письменная речь – «алгебра речи»;

– мотивы интеллектуалистичны.

Перейдем к анализу психологической структуры письменной речи. Психологическая структура письма весьма сложна. Первым и основным компонентом процесса письма является звуковой анализ слова, предполагающий умение выделять отдельные звуки из звучащего слова и превращать их в устойчивые фонемы. Вторым компонентом, входящим в процесс письма, является операция соотнесения каждого выделенного из слова звука с соответствующей ему буквой. Наконец, третьим звеном является перешифровка зрительного представления буквы в адекватные ей графические начертания, осуществляемые серией последовательных движений.

Психологическая структура письма была бы неполной, если бы мы не указали на психофизиологическое содержание основных выделенных нами звеньев.

Известно, что психофизиологической основой речи и речевых процессов является совместная работа слухового и рече-двигательного анализаторов. Именно поэтому полноценный анализ звучащего слова требует участия и кинестетических механизмов. Кроме того, анализ слова, помимо выделения и уточнения звуков на основе акустических и кинестетических афферентаций, предполагает еще и операцию установления последовательного порядка звуков в слове. И этого оказывается недостаточно. Необходимо еще и удержать в кратковременной памяти выделенные звуки. Только после этого выделенный из слова и уточненный звук может быть перешифрован в букву. В этом звене принимает участие процесс зрительного восприятия и восприятия пространства и пространственных отношений.

I. Психологический уровень включает ряд звеньев.

1. Возникновение намерения, мотива к письменной речи.

2. Создание замысла (о чем писать?).

3. Создание на его основе общего смысла (что писать?) содержания письменной речи.

4. Регуляция деятельности и осуществление контроля за выполняемыми действиями.

II. Психофизиологический (или сенсомоторный) уровень состоит из двух подуровней – сенсорно-акустико-моторного и оптико-моторного.

А. Сенсорно-акустико-моторный подуровень состоит из звеньев, реализация которых позволяет ответить на вопрос, как писать:

1. Обеспечивает процесс звукоразличения. Он создает основы для операций акустического и кинестетического анализа звуков, слова, для умения выделять устойчивые фонемы и артикулемы.

2. Обеспечивает установление последовательности в написании букв в слове (половник, поклонник, полковник и т. д.).

3. Все это возможно, если сохранна слухоречевая память.

Б. На оптико-моторном подуровне происходят сложные процессы перешифровки (перекодирования) с одного кода на другой:

1. Со звука на букву.

2. С буквы на комплекс тонких движений руки, т. е. в моторное предметное действие, соответствующее написанию каждой отдельной буквы.

Соотношения между звуком и буквой, между фонемой и графемой сложные. Весь этот ряд перешифровок также чрезвычайно сложен и предполагает перевод одного и того же звука в ряд различных форм его проявления – в моторные, оптические.

Перешифровки звука в букву при письме и буквы в звук при чтении являются едва ли не самыми сложными в этих процессах. Перевод с одного уровня на другой возможен лишь благодаря взаимодействующей работе целого ряда анализаторных систем и самого высокого уровня организации речи. Для осуществления письма нужны: обобщенные представления звуков данной языковой системы и одновременно устойчивые связи звуков и букв, обозначающих эти звуки. Так же как в устной речи необходимы обобщенные и устойчивые фонемы, так в письме необходимы обобщенные и устойчивые графемы, обозначающие соответствующие и всегда постоянные фонемы.

III. Лингвистический уровень организации письма отвечает на вопрос, какими средствами осуществляется письмо.

Этот уровень обеспечивает письмо лингвистическими, языковыми средствами реализации процесса, т. е. реализует перевод внутреннего смысла, формирующегося на психологическом уровне, в лингвистические коды – в лексико-морфологические и синтаксические единицы, т. е. в слова и фразы. Сложная структура письма обеспечивается совместной работой ряда анализаторов, отвечающих за психофизиологическую основу письма, – акустического, оптического, кинестетического, кинетического, проприоцептивного, пространственного и других анализаторных систем. Звуковой анализ обеспечивается совместной работой акустического и кинестетического анализаторов. Перешифровка звуков в буквы происходит с помощью работы акустического, кинестетического и оптического анализаторов. Написание буквы требует совместной работы оптического, пространственного и двигательного анализаторов, обеспечивающих тонкие движения руки, и т. д.

Мозговая основа письма весьма сложна. Естественно, что такой сложный процесс требует совместной работы не одного, а ряда участков мозга.

Психологический уровень реализуется за счет работы лобных отделов мозга – передне– задне– и медиобазальных отделов лобной области коры головного мозга.

Психофизиологический уровень обеспечивается совместной работой заднелобных, нижнетеменных, височных, задневисочных, переднезатылочных отделов (зона ТРО).

Лингвистический уровень, на котором происходит выбор языковых средств (нужных звуков, слов, синтаксиса), зависит от совместной работы передней и задней речевых зон, обеспечивающих синтагматику и парадигматику речи.

Совместная работа всех этих морфологических образований мозга и составляет мозговую основу процесса письма.

В функциональную систему, обеспечивающую нормальный процесс письма, входят различные участки коры левого полушария мозга и различные анализаторные системы (акустическая, оптическая, моторная и др.), причем каждая из них обеспечивает нормальное протекание лишь одного какого-либо звена в структуре письма, а все вместе – нормальные условия для осуществления сложного целостного процесса письма. Психофизиологической основой письма и является совместная работа этих анализаторных систем.

Таким образом, письмо нельзя отнести либо только к речи, либо к процессам зрительного восприятия и моторики. Письмо является сложным психическим процессом, включающим в свою структуру как вербальные, так и невербальные формы психической деятельности – внимание, зрительное, акустическое и пространственное восприятие, тонкую историку руки, предметные действия и др. Поэтому его расстройство носит системный характер, т. е. письмо нарушается как целостная система, целостный психический процесс.

Несформированность письма у детей (или трудности его формирования в начальной школе) также носит системный характер, однако если у взрослых больных в основе системного нарушения письма, как правило, лежат дефекты одного какого-либо психического процесса, почти всегда элементарного (за исключением комплексных форм аграфии), то у детей механизмы нарушения чаще всего комплексные и могут лежать в сфере не только элементарных психических процессов (моторики, графомоторных координации, нарушения звукового анализа и синтеза и т. д.), но и в сфере высших психических функций – в нарушении общего поведения, несформированности личности, внимания, абстрактных форм мышления и т. д. «… К началу обучения письменной речи, – пишет Л. С. Выготский, – все основные психические функции, лежащие в ее основе, не закончили и даже не начали настоящего процесса своего развития; обучение опирается на незрелые, только начинающие первый и основной циклы развития психические процессы… незрелость функций к началу обучения – общий и основной закон…» Тем не менее аграфию у детей нередко рассматривают как только речевое нарушение, и методические разработки вследствие этого заблуждения зачастую носят только вербальный характер.

Письменная речь играет значительную роль в развитии ВПФ. Ребенок научается в школе, в частности благодаря именно письменной речи и грамматике, осознанию своих действий, произвольному оперированию собственными действиями и умениями, поскольку письмо переводит ребенка из плана бессознательных действий в действия произвольные, намеренные и сознательные.

Некоторые исследования последних лет показали тесную связь трудностей формирования письма у младших школьников не столько с недоразвитием речи, сколько с несформированностью невербальных форм психических процессов – зрительно-пространственных представлений, слухомоторных и оптико-моторных координации, общей моторики, с несформированностью процесса внимания, а также целенаправленности деятельности, саморегуляции, контроля за действиями; к этому времени недостаточно сформированы и мотивы поведения ребенка. В психологии формирования письма сформулированы некоторые психологические предпосылки становления этого вида речи, нарушение (или несформированность) которого приводит к различным формам аграфии как у детей, так и у взрослых при локальных поражениях мозга.

1. Письмо требует прежде всего сформированности (или сохранности) устной речи, произвольного владения ею, т. е. анализом и синтезом устной речи.

2. Второй предпосылкой является формирование (или сохранность) пространственного восприятия и представлений (зрительно-пространственных; сомато-пространственных), ощущений своего тела в пространстве, формирование понятий «правого» и «левого» в пространстве.

3. Необходимым условием является и сформированность (или сохранность) двигательной сферы различных видов праксиса (позы, динамического, пространственного, конструктивного); сформированность оптико-моторных и слухомоторных координации.

4. Следующим необходимым условием является формирование у детей абстракций, абстрактных способов деятельности, которое возможно при постепенном переводе детей от конкретных, предметных способов действия к абстрактным.

5. И наконец, не менее важным является сформированность (или сохранность) общего поведения, личности, эмоционально-волевой сферы; сформированность познавательных и учебных мотивов деятельности, саморегуляции и контроля собственной деятельности.

На ранних этапах овладения письмом каждая отдельная операция является изолированным, осознанным действием. Написание слова распадается для ребенка на ряд задач: 1) выделить звук, 2) обозначить его соответствующей буквой, 3) запомнить ее, 4) начертить, 5) проверить правильность. По мере развития письма психологическая и психофизиологическая структура навыка меняется, отдельные операции выпадают из-под контроля сознания, автоматизируются, объединяются и превращаются в сложную деятельность – письменную речь.

Обязательное участие в формировании письма всех описанных предпосылок, а также всех звеньев структуры письма и в дальнейшем осуществлении этого процесса особенно четко прослеживается при его патологии.

В работах многих авторов отмечается необходимость сохранности указанных звеньев для нормального осуществления процесса письма. Так, Р. Е. Левина и Р. М. Боскис указывают на необходимость сохранности для письма слухового анализа как полноценного умственного действия. Исследования А. Р. Лурия, Л. К. Назаровой, М. Н. Кадочкина, А. Н. Соловьева, Э. С. Бейн, Р. Е. Левиной и др. указывают на не менее важную роль и необходимость сохранности артикуляторного кинестетического анализа звуков, с одной стороны, и уточнения места каждого звука в словах – с другой. В работах А. Р. Лурия, Ж. И. Шиф, О. И. Кауфман и др. говорится о необходимости сохранности зрительных и мнестических процессов, а также сохранности восприятия пространства.

Письмо существует в разных формах – слуховое (диктант) и списывание, самостоятельные активные письменные изложения и сочинения. В двух последних формах письмо выступает не столько как сенсомоторный акт, сколько как сложная речевая деятельность, т. е. как письменная речь, протекающая на более высоком уровне и требующая участия уже более сложных областей коры мозга.

Письмо можно разделить и по степени автоматизации протекания тех или других его форм: автоматизированные его формы, протекающие с наименьшим контролем со стороны сознания, – это идеограммное письмо. Списывание, диктант и тем более письменное изложение и сочинение протекают всегда под контролем сознания.

Расстройства письма начали изучаться позже, чем афазии, однако первые упоминания о них имеются уже в 1798 г., затем появляются в 1829 г. в наблюдениях С. Джексона из Пенсильвании, в 1837 г. нарушение письма описал Чаптер (Chapter), в 1856 г. французский врач Труссо привел одно наблюдение, и, наконец, в 1864 г. X. Джексон впервые дал глубокий анализ письма и определил его нарушение как дефект осознанного произвольного процесса. «Больной, – пишет он, – может написать собственное имя или даже списывать слова, но не в состоянии письменно выразить свои мысли или писать под диктовку».

Термин «аграфия» приписывается Benedict (1865), а также Willam Ogle. Позднее вошел в жизнь и стал более популярным термин «дисграфия». Однако более точным является термин «аграфия». Этот термин греческого происхождения («а» – отрицание, «графо» – пишу).

Письмо может нарушаться при поражении почти любого участка коры левого полушария мозга – заднелобных, нижнетеменных, височных и затылочных отделов. Каждая из упомянутых зон коры обеспечивает определенное условие, необходимое для протекания акта письма. Кроме этих зон, каждая из которых обеспечивает модально-специфичное условие протекания письма, лобные доли мозга обеспечивают общую организацию письма как сложной речевой деятельности. Они создают условия для программирования, регуляции и контроля за протекающей деятельностью.

При поражении той или иной области нарушаются соответствующие компоненты процесса, выпадает определенное звено, соответствующее локализации поражения, без которого невозможно полноценное осуществление процесса письма. В зависимости от того, какой участок мозга пострадал, проявляются разные формы нарушений письма.

Аграфии делятся на две группы:

1. Речевые расстройства письма, входящие в синдром соответствующих форм афазий.

2. Неречевые формы аграфии, идущие в синдроме гнозиса (гнозис – от греческого слова знание) оптической и пространственной модальности.

Вторая группа включает аграфии, идущие в синдроме нарушений процесса зрительного и пространственного восприятия.

Несмотря на разницу в природе и механизмах нарушения процесса письма, имеется несколько общих методических требований к организации и ведению восстановительного обучения письму.

1. Восстановительное обучение больных письму начинается с нейропсихологического синдромного анализа дефекта, в результате которого устанавливается природа и механизм нарушения письма, т. е. путем квалификации дефекта вычленяется фактор, лежащий в основе аграфии.

2. Анализ психологической структуры дефекта позволяет вычленить уровень организации письма и то звено, которое пострадало.

3. На основе нейропсихологического и психологического анализа дефекта намечается путь его преодоления и проводится разработка (или подбор) методов, адекватных природе, механизму и структуре дефекта.

4. Такими путями могут быть внутри– или межсистемные перестройки пострадавшей функциональной системы. С этой целью используются методы, вовлекающие в работу сохранные анализаторные системы в качестве опоры для перестройки нарушенной функциональной системы или для создания новой. Используется и путь перевода процесса письма с одного уровня организации (или реализации) на другой, широко используются семантические связи слова.

5. Восстановительное обучение письму при речевых аграфиях проводится совместно (и внутри) с восстановлением устной речи и чтения.

6. При гностических формах аграфии ее преодоление идет совместно с восстановлением процесса восприятия и образов-представлений соответствующей модальности.

Необходимыми и общими требованиями к восстановлению письма являются следующие:

1. Опора на сохранные анализаторы.

2. Опора на сохранную смысловую семантику письма и речи.

3. Использование в восстановительном обучении в основном осознанных форм деятельности, протекающих на произвольном уровне организации процесса письма.

4. В некоторых случаях, наоборот, включается непроизвольный уровень реализации письма, его автоматизированность и такие его формы, как идеограммное двигательное письмо (письмо рукой в воздухе).

Остановимся на краткой характеристике форм аграфии, известных в литературе и в клинике мозговых поражений.

Чтение является одной из основных форм речевой деятельности, выполняющей важнейшие социальные функции. «Не будь языка, письменности, был бы безвозвратно потерян опыт многих поколений людей, и каждое новое поколение было бы вынуждено заново начинать труднейший процесс изучения мира». Чтение играет огромную роль в сохранении и передаче опыта поколений, неизмеримо его значение и в обучении, воспитании, формировании личности.

В настоящее время чтение рассматривается исследователями как целенаправленная деятельность, которая может изменять взгляды, углублять понимание, воссоздавать опыт, стимулировать развитие интеллектуальной деятельности, влиять на поведение и изменять его, совершенствовать личность.

Чтение является сложным психическим процессом, имеющим многозвенное и многоуровневое строение. Чтение – это прежде всего процесс смыслового восприятия письменной речи. Сложность этого процесса обусловливается прежде всего его неоднородностью. С одной стороны, оно является процессом непосредственного чувственного познания, процессом восприятия, а с другой – представляет собой опосредствованное отражение действительности.

В реализации процесса чтения принимают участие такие психические процессы, как внимание, память, мышление. Так, многие исследователи отмечают, что чтение является сложным и уникальным процессом, включающим весь организм как целое. Это общение, связанное с видением, слушанием, письмом, которые многообразно дополняют друг друга.

А. Р. Лурия писал, что «чтение является не только процессом декодирования сообщения, предъявляемого в письменном виде; оно предполагает и перевод зрительных (графических) символов в устную (артикуляторную) систему. Именно это дает основание предполагать, что оно включает в свой состав и элементы кодирования и перекодирования сообщения».

Исходя из такой характеристики чтения, становится понятным, какой большой урон терпят больные, утратившие совсем или в значительной степени способность к чтению. Важность восстановления чтения трудно переоценить.

Нарушение чтения (алексия) было описано многими исследователями-неврологами уже в конце прошлого столетия (Wernieke, Dejerine, Wolpert, В. Олтушевский и др.). Предметом их исследования было в основном нарушение чтения, связанное с дефектами оптического восприятия. Dejerine в 1892 г. была описана чистая словесная слепота, протекающая на фоне сохранной речи. Им были выделены две формы нарушения чтения: слепота на буквы и слепота на слова. Случаи оптической алексии описывались и другими исследователями (Wolpert, Кац и др.). Наиболее точная клиническая картина нарушения чтения и ее разные формы были описаны в 1898 г. В. Олтушевским. Им выделено несколько различных форм нарушения чтения: 1) изолированная алексия, при которой больные видят буквы, но не различают и не могут назвать их; 2) ассоциативная алексия (ассоциативная слепота слов), которая возникает при поражении угловой извилины. По классификации Вернике, эта алексия совпадает с транскортикальной афазией. Моторные трудности в чтении выделяются автором в самостоятельную форму алексии, связанную, по его мнению, с поражением среднего ассоциативного центра; поражение в третьей фронтальной извилине приводит к алексии, возникающей из-за моторной «немоты на слова»; и наконец, вследствие «глухоты на слова», возникающей, по мнению автора, при поражении первой теменной извилины, больной также оказывается не в состоянии читать.

Для изучения патологии высших психических функций, как говорилось выше, в том числе и для изучения алексии, для того времени было характерно соотнесение общей клинической картины нарушения, сложной функции с узким очагом поражения мозга. Исследователи того времени не могли еще дать полного анализа нарушения чтения, сколько-нибудь правильно подойти к изучению и описанию его психофизиологических основ, его форм и связи с мозгом.

Правильное понимание патологии чтения требует прежде всего знания его психологической структуры. Современные исследования психологии чтения, его формирования и развития значительно облегчают изучение механизмов распада чтения и выделения тех его форм, которые алексия приобретает в зависимости от топики поражения мозга.

Чтение является процессом, имеющим много общего с письмом и вместе с тем отличающимся от него во многих отношениях. В то время как письмо идет от представления о подлежащем записи слове, представление предметное, графическое, семантическое проходит через его звуковой анализ и кончается перекодированием звуков (фонем) в буквы (графемы), чтение начинается с восприятия комплекса букв, проходит через перекодирование их в звуки и кончается узнаванием значения слова. Как и письмо, чтение является аналитико-синтетическим процессом, включающим звуковой анализ и синтез элементов речи, хотя этот элемент чтения во многих случаях может устраняться.

Особенно отчетливо аналитико-синтетическое чтение проявляется на ранних этапах развития его у ребенка, который анализирует буквы, переводит их в звуки, объединяет их в слоги, а из слогов синтезирует слово. На поздних же этапах формирования чтения этот процесс носит иной, более сложный характер. Опытный чтец, как показали исследования движения глаз, не подвергает анализу и синтезу все элементы слова, он лишь схватывает ограниченный комплекс букв, несущих основную информацию (чаще всего корневую часть слова), и по этому комплексу звукобукв восстанавливает значение целого слова. Для того чтобы достигнуть правильного понимания воспринимаемого слова при чтении, читающий нередко возвращается к написанному слову и сверяет возникшую «гипотезу» с реальным словом. При чтении достаточно знакомых слов, наиболее упроченных в прошлом опыте (фамилия, имя, город, в котором живет человек, распространенные названия предметов и т. д.), такой процесс сличения гипотезы с реально написанным словом, т. е. возвращение к побуквенному анализу, становится излишним, и читающий узнает слово сразу. Здесь, по всей вероятности, сукцессивное восприятие замещает симультанное. Если написанное слово более сложно по своему строению (например, кораблекрушение, предзнаменование и др.) или уже выделенный комплекс букв еще не дает основания для однозначного прочтения слова (ср.: распоряжение может быть прочитано как «расположение» и др.), то читающий возвращается к прочитанному слову, сверяет первоначально возникшую гипотезу с реальным написанием и только тогда декодирует значение слова.

Такая стратегия чтения, заключающаяся в забегании вперед (антиципация) и в возвращении назад (сличение, контроль), обеспечивается сложным актом движения глаз. Известно, что ограничения свободы движения глаз назад и вперед по тексту нарушают процесс чтения на всех этапах его развития (Т. Г. Егоров, 1952 и др.). Движения глаз как необходимый компонент структуры чтения исследовались уже в работах авторов раннего периода (А. В. Трошин, К. Miller, 1900, и др.). Исследователи установили, что во время чтения происходит закономерная смена пауз и движений глаз и что оптическое восприятие читаемых знаков происходит в момент фиксации глаза, а не его движения. Ими же было установлено, что единицей чтения является слово, а не буква.

Это направление получило свое дальнейшее развитие в работах Т. Г. Егорова, Л. И. Румянцевой (1953) и др., которые подробно изучили движение глаз при чтении и особое внимание уделили изучению регрессивных движений глаз и их значению для чтения. Было установлено, что отсутствие возможности у глаза возвращения назад по строке значительно замедляет процесс чтения, увеличивает количество ошибок, но еще большие затруднения возникают при торможении движения глаз вперед по строке, поскольку эти движения обеспечивают так называемое «антиципирующее чтение». Авторы этих работ также считают, что чтение происходит в момент фиксаций глаза (или пауз) и что единицей чтения является слово, а буквы выполняют роль ориентиров в нем. Глаз воспринимает в процессе беглого чтения не все буквы, а лишь некоторые из них, несущие наибольшую информацию о слове. Эти буквы получили название доминирующих.

Таким образом, из этих исследований видно, что движения глаз являются одним из необходимых условий осуществления чтения. Они обеспечивают аналитико-синтетическую работу в звене зрительного восприятия, т. е. в самом первом звене сложной психологической структуры чтения.

Однако движения глаз являются лишь условием, необходимым для осуществления функции чтения, что же касается непосредственного строения процесса чтения, то оно характеризуется взаимодействием по крайней мере двух уровней – сенсомоторного и семантического, находящихся в сложном единстве. Сенсомоторный уровень, состоящий, в свою очередь, из нескольких тесно взаимоувязанных звеньев – а) звуко-буквенный анализ, б) удержание получаемой информации, в) смысловые догадки, возникающие на основе этой информации, г) сличение, т. е. контроль возникающих гипотез с данным материалом, – обеспечивает как бы «технику» чтения – скорость восприятия, его точность. Семантический уровень на основе данных сенсомоторного уровня ведет к пониманию значения и смысла информации. Сложное взаимодействие, единство этих уровней и обеспечивает чтение как со стороны быстроты и точности восприятия знаков, так и со стороны адекватного понимания значения, которое несут эти знаки.

Для осуществления процесса чтения необходима сохранность и взаимодействие зрительного, акустического и кинестетического анализаторов, совместная работа которых и является психофизиологической основой процесса чтения. Мозговой основой для обеспечения процесса чтения является совместная работа заднелобных, нижнетеменных, височных, затылочных отделов коры левого полушария. При формировании чтения у детей зрительное восприятие буквенных знаков – отдельно или в слове – обязательно сопровождается проговариванием вслух, т. е. переводом зрительной лексемы в ее звуковой и кинестетический аналог. Точное, безошибочное восприятие – основное условие правильного понимания читаемого.

Чтение с самого начала подчинено его основной задаче – пониманию письменного сообщения. Поэтому развитие понимания читаемого в процессе формирования чтения у детей идет в тесной связи с развитием процесса восприятия. В самом начале формирования чтения понимание идет не совместно, а вслед за восприятием: оно возможно лишь на основе длительного анализа и синтеза строения читаемых слов. Постепенно, по мере развития и автоматизации навыка чтения, понимание начинает опережать процесс восприятия, и проявляется оно в возникновении смысловых догадок, угадываний смысла в пределах отдельных слов. На поздних этапах формирования чтения задача понимания читаемых сообщений решается уже путем схватывания смысла целых слов и предложений. Здесь чтение опирается на предвосхищение дальнейшей мысли, относящейся уже не к слову или фразе, а к целому абзацу или даже ко всему тексту. У взрослого человека антиципирующее чтение достигает полного совершенства. Акт чтения здесь протекает в полном и неразрывном единстве процессов восприятия и понимания читаемого. Процесс восприятия к этому времени автоматизируется и обеспечивает условия для быстрого и правильного понимания читаемого. Понимание, в свою очередь, начинает сильно влиять на восприятие, воздействуя на его скорость и точность.

Понимание слова, фразы при чтении обеспечивается не только точностью восприятия, но и влиянием контекста. Об этом факторе, играющем известную роль в чтении, указывалось в работах некоторых авторов (А. В. Трошин, Т. Г. Егоров и др.). Изучался этот вопрос и в исследованиях А. Н. Соколова, в которых экспериментально была показана значительная роль контекста в понимании слова, фразы, абзаца при чтении. Исследования же, прямо направленные на изучение вопроса о влиянии контекста слова на процесс чтения, его скорость и точность, были проведены Дж. Мортоном. Получив большой экспериментальный материал, автор делает следующие выводы: быстрое и адекватное понимание в процессе чтения наступает благодаря более высокому уровню контекста слов. Высокий уровень контекста слов и полное использование контекстных догадок приводит, в свою очередь, к увеличению скорости чтения, к уменьшению количества фиксаций (т. е. объем и угол охвата материала увеличиваются), к увеличению точности восприятия, что находит свое выражение в уменьшении регрессивных движений глаз. Дж. Мортон предполагает, что существует потенциал чтения, который не полностью используется неопытными чтецами. Этот потенциал, по его мнению, связан со знанием статистических свойств языка, с вероятностью слова. Увеличение вероятности слова-стимула может сделать его более доступным для восприятия, а это приведет к увеличению скорости чтения без потери понимания.

В современной психологической литературе принято различение «внешнего» и «внутреннего» контекстов. Первый строится на основе влияния всего прочитанного текста, а «внутренний» – на основе читаемого абзаца, предложения.

Уже этот краткий анализ психологии чтения позволяет сделать вывод о чрезвычайной сложности психологической структуры этого процесса и его связи с мозгом.

Нормальный процесс чтения включает по крайней мере четыре взаимодействующих компонента: звукобуквенный анализ и синтез, удержание информации, смысловые догадки и процесс сличения возникающих при чтении «гипотез» с написанными словами. Все эти процессы, однако, могут быть осуществлены лишь при наличии сложного движения глаз, с одной стороны, и при сохранности мотивов деятельности – с другой.

Учитывая всю сложность структуры процесса чтения, легко представить себе все разнообразие картин нарушения чтения при заболеваниях мозга. Клиника давно выделила некоторые разновидности алексии. Одни из них связаны с афазическими расстройствами, включающими затруднения в перекодировании букв в звуки, и проявляют себя по-разному в зависимости от формы афазии, другие – вызываются некоторыми расстройствами высших форм восприятия и поведения. Поэтому процесс чтения может нарушаться в разных звеньях, и психологическая структура нарушений чтения при разных по локализации поражениях может быть глубоко различной.

Речевые алексии идут в синдроме соответствующих форм афазии и аграфии (моторные – афферентная и эфферентная формы алексии, сенсорные – сенсорная и акустико-мнестическая формы алексии).

В синдроме оптической и оптико-пространственной агнозии протекают оптические формы алексии – оптическая, оптико-пространственная и оптико-мнестическая.

Все эти формы алексии могут быть двух видов – литеральные, при которых чтение нарушается на уровне буквы, и вербальные (симультанные), при которых больные не могут объединить в слово или слоги отдельные буквы, хотя могут их узнать и назвать.

– Центральным механизмом оптической алексии является нарушение зрительного гнозиса, вследствие чего и возникает центральный дефект – нарушение восприятия буквы, вычленения существенных ее деталей (микрознаков), отсюда и возникает неспособность больных к правильному чтению букв и слов. Восстановление дифференцированного восприятия букв является центральной задачей восстановительного обучения при оптической алексии.

– Центральным механизмом, лежащим в основе оптико-пространственной алексии, также являются дефекты гнозиса, но уже оптико-пространственного. Эти дефекты ведут к невозможности правильного восприятия пространственно-ориентированных букв. Центральной задачей восстановительного обучения здесь является преодоление дефектов оптико-пространственного восприятия.

– Центральный механизм оптико-мнестической алексии лежит в сфере нарушения речевой организации зрительного восприятия, которое тесно взаимодействует с речью. Центральным дефектом при этой форме алексии является нарушение припоминания названия каждой буквы. Узнавание этих букв более сохранно, чем их название.

Восстановительное обучение в этом случае направлено на восстановление взаимодействия речи и зрительного восприятия.

При речевых формах алексии нередко возникает феномен «угадывающего» чтения, особенно ярко проявляющийся при сенсорной алексии. Механизм этого феномена лежит в сфере взаимодействия восприятия и понимания, а также во взаимодействии таких характеристик речи, как значение и смысл. Нарушение точного восприятия при антиципирующей стратегии чтения замещается процессом понимания, но при отсутствии точного восприятия букв (или звуков) возникают догадки о прочитанном, угадывается смысл, а не точное значение слова.

Механизмы «угадывающего» чтения разные – дефекты процесса звукоразличения (сенсорная алексия), дефекты переключения и персеверации (эфферентная моторная алексия), дефекты сужения объема восприятия (акустико-мнестическая алексия).

Чтобы восстановить истинный процесс чтения, необходимо преодолеть этот феномен путем: а) перевода процесса чтения на осознанный, развернутый, пооперационный способ, б) применения методов, ограничивающих забегание глаз вперед по строке, в) ограничения (с последующим увеличением) стратегии антиципирующего чтения.

При всех формах алексии общая стратегия ее преодоления – это преодоление механизма нарушения.

Симерницкая Э. Г

НЕЙРОПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ ДИАГНОСТИКА И КОРРЕКЦИЯ ШКОЛЬНОЙ НЕУСПЕВАЕМОСТИ[17]

Разработка научных основ диагностики и коррекции школьной неуспеваемости является одной из важнейших проблем не только педагогической, но и психологической науки. Большой вклад в изучение этой проблемы вносит нейропсихология.

Результаты нейропсихологических исследований больных с локальными поражениями головного мозга позволили описать различные типы нарушений обучения при поражениях разных мозговых структур и тем самым заложили основы для дифференцированного подхода к трудностям школьного обучения, связанным с мозговой дисфункцией, которой в настоящее время придается большое значение в генезисе школьной неуспеваемости.

Нейропсихологический подход ставит своей целью как изучение механизмов, лежащих в основе трудностей школьного обучения, так и нахождение оптимальных путей их коррекции.

Диагностика обучаемости, проводимая на основе нейропсихологического анализа психической деятельности, строится таким образом, чтобы обеспечить регистрацию не только конечного результата, но и самого процесса решения, который, как известно, может иметь для диагностики большее значение, чем конечный результат. Она стремится раскрыть «структуру интеллектуальной деятельности, недостатки развития мыслительных процессов и причины, их обусловливающие, а также содействовать установлению потенциальных возможностей индивида» (Леонтьев, Лурия, Смирнов, 1968).

Большие возможности для диагностики обучаемости открывает нейропсихологический метод исследования, построенный на качественном анализе нарушений психической деятельности.

Теоретическую основу этого метода составляет представление о том, что все психические процессы имеют сложное многокомпонентное строение и опираются на работу многих мозговых структур, каждая из которых вносит свой, специфический вклад в их протекание. Согласно этому представлению, каждый симптом (недостаточность праксиса, гнозиса и др.) может иметь место при дисфункции различных отделов головного мозга, но в каждом из этих случаев он проявляется специфично, качественно отличаясь от особенностей его проявления при заинтересованности других мозговых структур.

Разработанный А. Р. Лурия метод качественного анализа позволяет не только выявлять нарушенные звенья психической деятельности, но и тот первичный радикал, который лежит в их основе, и те структуры головного мозга, недостаточность которых играет решающую роль в их возникновении.

Однако, несмотря на высокую оценку теоретической обоснованности и больших практических возможностей луриевского метода, он неоднократно подвергался критике. Зарубежные исследователи указывали на невозможность распространения этого метода в связи с отсутствием нормативных данных и нестандартизированной формой проведения и анализа результатов исследования.

Для преодоления этих ограничений и совмещения метода качественного анализа с принципами психометрии, традиционно используемыми в зарубежной нейропсихологии, была разработана «батарея» методов Лурия-Небраски (Golden et al, 1978). Взрослый вариант этой батареи состоит из 269, а детский, рассчитанный на детей 8-12 лет, – из 149 тестов. Выполнение этих тестов занимает очень много времени (в среднем 1,5–2,5 ч).

Однако главным недостатком «батареи» Лурия-Небраски является то, что она не смогла в полной мере воплотить принцип качественного анализа, составляющий основное достоинство луриевского метода. Шкалы этой батареи построены по функциональному принципу (праксис, гнозис, речь, память и др.) и, следовательно, направлены на оценку симптомов отклонений, а не на анализ механизмов, лежащих в их основе. Каждая из этих шкал оценивается по суммарному результату выполнения ряда проб, относящихся к разнородным процессам (например, шкала «моторика» суммирует результаты выполнения множества проб, относящихся к исследованию кинестического, пространственного, динамического и других видов праксиса), что абсолютно недопустимо с позиции разработанного А. Р. Лурия принципа качественного анализа.

С учетом этих недостатков нами был разработан новый вариант стандартизации луриевского метода, получивший название методики «Лурия-90» (1991). Стремясь найти адекватное количественное выражение качественных параметров психической деятельности, объектом измерения в методике «Лурия-90» стали не сами психические процессы (речь, память и др.), а отдельные их параметры, входящие в структуру всех видов психической деятельности и характеризующие особенности приема, переработки и хранения информации.

Основываясь на концепции системной, динамической организации психических функций (Лурия, 1962), согласно которой различные психические процессы (речь, память, мышление и др.) содержат общие звенья (объем доступной информации, воспроизведение порядка элементов, контроль за протеканием деятельности и др.) и нарушение любого из этих звеньев ведет к распаду всех систем, в структуру которых это звено входит, можно посредством качественного анализа одной психической функции оценивать не только другие функции, но и структуру психической деятельности в целом.

При отборе заданий для методики «Лурия-90» мы прежде всего исходили из того, насколько хорошо они изучены как с точки зрения их внутреннего строения, так и мозговой организации. Мы стремились также нивелировать зависимость тестов от возраста и образовательного уровня и потому заранее исключили возможность использования тех из них, выполнение которых требует специального обучения (например, письмо, чтение и др.).

Руководствуясь этими соображениями, мы остановились на тестах, относящихся к исследованию памяти, которая наиболее хорошо изучена в отечественной нейропсихологии.

Как показали результаты нейропсихологических исследований, память является одним из самых ранних и тонких индикаторов поражения нервной системы. По характеру нарушений памяти можно определить не только наличие мозгового поражения, но и преимущественную заинтересованность разных мозговых структур.

В аспекте проблемы школьной неуспеваемости изучение памяти также является очень важным в связи с тем, что она относится к тем видам психической деятельности, который чаще других нарушается у детей с трудностями обучения.

Методика «Лурия-90» состоит всего из четырех тестов, два из которых касаются доследования слухоречевой, а два – зрительной памяти. Слухоречевые тесты являются традиционными. Они входят в качестве обязательных в схему нейропсихологического исследования, разработанную А. Р. Лурия для исследования больных с локальными поражениями головного мозга. Один из этих тестов представляет собой запоминание двух групп по три слова, а другой – запоминание пяти слов в заданном порядке.

Исследование зрительной памяти проводится методом письменного воспроизведения зрительно предъявляемых стимулов (пяти букв и пяти фигур) сначала по наглядному образцу, а затем по следам памяти.

Задания на зрительную память выполняются не только правой, но и левой рукой.

Методика направлена на оценку процессов фиксации и актуализации следов в условиях как непосредственного, так и отсроченного воспроизведения, особенностей их проявления в слуховой и зрительной сфере при устном и письменном воспроизведении речевых и неречевых стимулов после гомогенной и гетерогенной интерференции.

Количественная оценка результатов исследования производится по новой, ранее не применяемой системе начисления балльных оценок. Она состоит в том, что начисление баллов в методике «Лурия-90» производится с учетом не только количества правильно воспроизведенных элементов, но и того числа предъявлений стимулов, которое требуется для их воспроизведения. Это позволило заменить традиционную 3-4-балльную систему на 9-10-балльную, позволяющую выявлять самые тонкие изменения психической деятельности.

В методике «Лурия-90» отсутствуют также используемые в других методиках обобщенные балльные оценки, когда за два различных результата (например, за правильное воспроизведение слов как после одного, так и после двух предъявлений) начисляется один и тот же балл.

Кроме того, по ряду параметров шкала балльных оценок в методике «Лурия-90» не имеет верхнего граничного значения. Балльные оценки по этим параметрам определяются числом допущенных ошибок, за каждую из которых начисляется соответствующий балл.

Итоги исследования оцениваются по 14 шкалам. Каждая шкала имеет четкое количественное выражение и представляет собой один из параметров психической деятельности: объем слуховой и зрительной памяти, тормозимость слуховых и зрительных стимулов, регуляция и контроль слуховой и зрительной памяти и др.

После проставления балльных оценок по всем 14 шкалам производится вычисление трех усредненных показателей: слухового, зрительного и суммарного баллов.

Слуховой балл характеризует состояние слухоречевых, а зрительный – зрительно-пространственных процессов. Суммарный балл определяет состояние адаптивных возможностей мозга. Он характеризует зону не только актуального, но и «ближайшего» развития (Выготский, 1956), являющуюся важнейшим показателем обучаемости и ее прогноза.

Балльные оценки по каждому анализируемому параметру психической деятельности подвергаются статистической обработке с вычислением средних значений, стандартного отклонения и ошибки среднего. Таким путем определяются нормативные значения баллов для испытуемых разных возрастных групп.

Балльные оценки, выходящие за пределы стандартного отклонения, считаются отклонением от нормы.

Таким образом, отличительная особенность методики «Лурия-90» состоит в том, что она построена по принципу «факторного анализа», где единицей измерения служит не тот или иной вид психической деятельности, а отдельные параметры, входящие в структуру этой деятельности. Благодаря этому методика «Лурия-90» имеет каузальную направленность, обеспечивает концентрацию диагностических усилий не столько на выявлении отклонений от нормы, сколько на анализе причин, лежащих в их основе.

Как показали результаты проведенных исследований, величины балльных оценок даже в пределах одной и той же возрастной группы могут варьировать в очень значительных пределах. Так, среди учащихся одного класса суммарная балльная оценка у одного ребенка может быть равна 5, а у другого – 107 баллам.

Результаты методики «Лурия-90» обнаружили высокую корреляцию с успешностью школьного обучения. Среди первоклассников, испытывающих трудности в обучении, 82 % имели отклонения от нормальных данных. Чаще всего они обнаруживались по параметрам тормозимости и прочности слухоречевых следов, а также по параметру регуляции и контроля психической деятельности.

Среди детей, справлявшихся с программой, отклонения от нормативных значений баллов отмечались лишь в 15 % случаев.

У детей с трудностями школьного обучения нейропсихологические профили психической деятельности носят разнообразный характер, свидетельствуя о том, что в основе этих трудностей могут лежать различные механизмы.

Топическая оценка изменений психической деятельности, наблюдаемых у детей с трудностями обучения, позволяет выделить различные типы школьной неуспеваемости, связанные с дисфункцией разных мозговых структур (лобные, височные, теменные, затылочные, левополушарные, правополушарные, стволовые и комиссуральные).

Установлена высокая корреляция между характером нейропсихологических профилей психической деятельности и характером биоэлектрической активности мозга по данным визуального, спектрального анализа и ЭЭГ-картирования.

У детей с трудностями школьного обучения наблюдаются три типа нейропсихологических профилей.

В первом случае отклонение от нормы наблюдается по параметрам объема слухоречевой памяти (1), тормозимости (2) и прочности (3) следов, по параметру парафазии (6), регуляции и контроля вербально-мнестической деятельности (7).[18]

Согласно сложившимся в нейропсихологии представлениям, такой тип изменений психической деятельности характерен для дисфункции височно-лобных отделов левого полушария мозга.

Во втором случае отклонения от нормы обнаруживаются по параметрам объема слуховой и зрительной памяти, по пространственному параметру и феномену зеркальных движений (1,8,10,11).

Такой тип изменений психической деятельности является характерным для недостаточности задних отделов полушарий. Отсутствие изменений по «речевым» параметрам позволяет говорить о правосторонней локализации мозговой дисфункции.

Третий тип демонстрирует билатеральный характер изменений психической деятельности, при котором отклонения от нормы обнаруживаются по параметрам, относящимся как к левому, так и к правому полушарию (Симерницкая, 1991).

Естественно, что эти различные типы изменений психической деятельности не могут быть скорригированы с помощью одной и той же системы воздействий.

Нахождение оптимальных путей коррекции нарушений психических процессов, приводящих к трудностям школьного обучения, является одной из важнейших задач нейропсихологической диагностики.

При разработке системы психологической коррекции мы исходили из разработанного в советской психологии учения о закономерностях и движущих силах психического развития ребенка (Выготский, 1956). Главным пунктом этого учения является представление о социальной природе, структуре и происхождении высших психических функций и о ведущей роли обучения в психическом развитии ребенка.

Однако, как показали результаты специальных исследований, не все виды обучения оказывают равнозначный эффект.

Научно доказано, что решающее значение для обучения имеет ориентировочная основа действия (Гальперин, 1959). В тех случаях, когда обучение строится по типу простой тренировки умений и навыков, оно не дает стойкого положительного результата. Наоборот, если ориентировочная основа деятельности обеспечивает овладение не действиями и понятиями, а самим способом анализа поступающей информации, то она дает достаточно ощутимый эффект.

Другая группа фактов, касающихся различного значения разных типов обучения, была получена в практике восстановительного обучения больных с локальными поражениями мозга. Было показано, что наиболее эффективным является такое обучение, которое ориентировано не на слабые, т. е. поврежденные, а, наоборот, на сильные, сохранные звенья психической деятельности. Успех такого обучения достигается за счет того, что оно обеспечивает вовлечение в работу новых афферентаций и новых мозговых структур, не принимавших прежде участия в реализации нарушенной функции.

Исходя из этих фактов, при разработке системы психологической коррекции трудностей школьного обучения мы видели свою задачу в том, чтобы вооружить ребенка новыми способами анализа и обработки информации, максимально опираясь при этом на сохранные звенья психической и мозговой деятельности.

Данные о высокой пластичности детского мозга и его больших резервных возможностях служили теоретическим обоснованием правомерности такого подхода.

Поскольку одним из наиболее часто встречаемых расстройств у неуспевающих школьников являются нарушения памяти, мы сделали акцент на обучении новым способам анализа и обработки информации, способствующим облегчению мнестической деятельности.

Мы использовали методику, разработанную И. Ю. Матюгиным, которая направлена на развитие образного мышления и эйдетической памяти (1989).

Методика включает в себя большое многообразие методических приемов – методы ассоциаций, «образных крючков», цифро-буквенного кода, графических импровизаций, измененных модальностей, вхождения, трансформаций, избыточности и др. Это многообразие позволяет ребенку выбрать те приемы и способы, которые более других соответствуют особенностям его психической деятельности и наиболее успешно обеспечивают положительный эффект.

Овладение этими методическими приемами происходит в процессе игровой деятельности. Так, при обучении методу «образных крючков» ребенок вырабатывает навык преобразования цифр в конкретные хорошо знакомые предметы: 4 – в стул, 2 – в лебедя и т. д.

При овладении методом «избыточности» он обучается видеть образы, стоящие за словами, вырабатывать навык составления сложных сюжетов. Например, при запоминании слов «забор» и «портфель» он создает рассказ о том, как около забора играют дети. Они кидают снежки, один из которых попадает внутрь портфеля, тает и пачкает тетради, сильно огорчая этим их владельца.

Такое эмоционально-образное представление повышает продуктивность запоминания речевой и символической информации, недостаточность которого, как указывалось выше, является одной из основных причин школьной неуспеваемости.

Сравнительный анализ данных, полученных при проведении нейропсихологических исследований до и после курса коррекционной работы, показал, что он оказывает положительное воздействие на динамику различных видов психической деятельности.

Полученные результаты позволяют заключить, что правильно организованное обучение способствует повышению когнитивной гибкости и оптимизирует механизмы мозговой регуляции, играющей важную роль в процессах усвоения знаний.

Корнев А. И

ВОПРОСЫ ЛЕЧЕБНОЙ ПЕДАГОГИКИ И ПРОФИЛАКТИКИ ДИСЛЕКСИИ И ДИСГРАФИИ[19]

Система оказания помощи детям с дислексией и дисграфией определяется комплексом проблем, стоящих перед этими детьми. Задачу следует понимать шире, чем только обучение письму или чтению. Достижение социальной адаптации – вот главная цель коррекции. Трудности в письменной речи – важная, но не единственная причина дезадаптации таких детей. В предыдущих разделах это было аргументировано достаточно подробно. Дислексия и дисграфия – это большой синдром, включающий нарушения предпосылок интеллекта, когнитивную незрелость, языковую недостаточность, фрустрационные нарушения, соответствующие поведенческие реакции, и наконец непосредственно нарушения письменной речи. В лечебно-коррекционной работе должны быть предусмотрены все перечисленные проявления дезадаптации, поэтому помощь должна быть комплексной и осуществляться группой специалистов: психиатром (невропатологом), психологом, логопедом и учителем.

Заслуживает рассмотрения вопрос: где должна проводиться подобная работа? В настоящее время существуют несколько типов учреждений, в которых ребенок с дислексией и дисграфией может получить помощь: логопедические кабинеты при школах, классы выравнивания, школы для детей с задержками психического развития и школы для детей с тяжелыми нарушениями речи. Дети с относительно легкими нарушениями проходят коррекционный курс в логопедических кабинетах. Часть из них 2–3 раза в неделю посещает групповые занятия. Другие получают индивидуальную консультативную помощь, основной акцент в которой делается на занятиях дома с родителями. Логопед контролирует ход исправления нарушений и инструктирует родителей о методике занятий. Аналогичную консультативную помощь можно получить у логопеда психоневрологического диспансера, если ребенок состоит в нем на учете. В тех случаях, когда испытываемые трудности касаются не только письма и чтения, но и других предметов, ребенок определяется в класс выравнивания или в школу для детей с ЗПР. При тяжелых нарушениях письменной речи, сочетающихся с недоразвитием устной речи, обучение проводят в школе для детей с тяжелыми нарушениями речи. Те, кто нуждаются в госпитальном лечении, проходят кратковременный коррекционный курс в психиатрической больнице.

Несмотря на такую разветвленную систему специализированных учреждений, не все дети своевременно получают в них помощь. Два наиболее частых обстоятельства являются причиной этого: поздняя диагностика и несогласие родителей на перевод ребенка в одно из специализированных учебных заведений или классов. Поздняя диагностика происходит чаще всего из-за недостаточной компетентности учителей начальных классов в данных вопросах и неумения отличить временные трудности от тех, которые носят специфический характер. Отказы родителей связаны с мотивами психологического рода. У некоторых из них возникает ложное представление, что на ребенка навешивают ярлык неполноценного и что он является объектом социальной сегрегации. Подобная неправильная реакция является следствием не только недопонимания со стороны родителей. Отчасти этому способствует недостаточное просвещение населения по данным вопросам с помощью средств массовой информации. В качестве положительного примера в организации подобной работы можно привести опыт других стран. Например, в США систематически в научно-популярных журналах (Sientific American и др.) пропагандируются школы для детей с дислексией, издаются популярные книги для родителей по данным вопросам, существует добровольная Ассоциация родителей, имеющих детей с трудностями в обучении (ACLD).

Вопрос о достоинствах и недостатках изоляции (т. е. вывода в специализированные учреждения) и интеграции (т. е. оставления их в массовой школе среди здоровых детей) сам по себе непростой. Вот как анализирует его U. Ackerman– Behringer (1979) (цит. по: Z. Tresohlava et al. Легкая дисфункция мозга в детском возрасте. – М.: Медицина, 1986. – С. 164):

Основными разделами лечебно-коррекционной работы являются следующие: психотерапевтическая работа с ребенком и семьей, медикаментозное лечение и лечебно-педагогические мероприятия. Каждый из них имеет свою специфику, но есть и общие принципы, на которых должен основываться весь комплекс мероприятий. Некоторые из них приводим ниже.

Раннее начало коррекции. Как и при многих других расстройствах, ранняя диагностика и своевременное оказание помощи значительно повышают шансы на успех. По данным J. Schiffman (1964), при выявлении дислексии в 1-2-м классах чтение может быть доведено до уровня нормы у 82 % детей. При выявлений в 3-м классе это происходит в 46 %, в 4-м – в 42 %, в 5-7-м классах – в 10–15 % случаев (цит. по: Goldberg H., 1968). Опыт чешских исследователей L. Сегпу и Z. Zlab (1976) более скромен по результативности: значительное улучшение в процессе коррекции было достигнуто ими в среднем у 55 % детей с дислексией (цит. по: Sturra, Z. Zlab, 1980).

Комплексность мероприятий. Все перечисленные разделы работы должны проводиться одновременно.

Преемственность между представителями отдельных служб, участвующих в коррекционной работе: врачом, психологом, логопедом и учителем, у которого учится ребенок. Особенно важен контакт психолога и логопеда с учителем. Это необходимо для согласованности коррекционных занятий с программой школы и, наоборот, для внесения некоторых необходимых изменений в методику преподавания в классе. При необходимости предоставляется возможность создать для ребенка щадящие условия обучения в классе.

Включение родителей в коррекционную и психотерапевтическую работу с ребенком. По мнению R. Wilson (1977), без сотрудничества учителя и родителей успех в коррекции недостижим. Основываясь на своем опыте работы, автор считает, что родителей необходимо информировать обо всех результатах исследований и обсуждать их с ними. Родители должны знать цели коррекции, ближайшие и отдаленные, ожидаемый результат и предполагаемые сроки коррекционной работы. Это необходимо не только из этических соображений, но и способствует вовлечению родителей в работу и формированию у них трезвого взгляда на вещи. Основная задача родителей – закрепление навыков, усвоенных ребенком в коррекционной группе. Необходимо создать дома спокойную, удобную для чтения обстановку. В течение дня должно быть выделено время для чтения с таким расчетом, чтобы это было удобно ребенку. Телевизор на это время должен быть выключен. Хорошо, если члены семьи проявляют интерес к чтению и заинтересованность в том, что читает ребенок. В то время, когда ребенок читает, кто-то из родителей должен находиться поблизости, чтобы при необходимости помочь (объяснить незнакомое слово и т. п.). Это не означает, однако, что нужно «дышать в затылок ребенку». Достаточно находиться где-нибудь поблизости. Нередко от родителей требуется помощь при выполнении домашних заданий, данных логопедом. Очень важно отмечать каждый, даже незначительный, успех ребенка похвалой или поощрением. При таких отношениях в семье ребенок, в свою очередь, старается порадовать родителей своими успехами. Следует предостерегать родителей от попыток стимулировать активность ребенка, сравнивая его с братом или сестрой, которые учатся лучше. Это не помогает, а, наоборот, закрепляет у ребенка сниженную самооценку и подавляет активность.

Основные задачи психотерапевтической работы при расстройствах данного типа заключаются в мобилизации ребенка на активное участие в коррекционной работе, повышение уверенности в себе, формирование адекватной самооценки, нормализации отношений со сверстниками. Нередко возникает необходимость в устранении вторичных психических нарушений, развивающихся в результате фрустрационных переживаний. По мнению ряда исследователей, психотерапия является не вспомогательным, а одним из ведущих приемов коррекции расстройств письменной речи (Tompson L., 1973; Frey H., 1978).

Большинство детей с данными расстройствами эмоционально незрелы, внушаемы и недостаточно способны к осознанию собственных проблем. U. Kleinpeter, H.– D. Rosier (1985) рекомендуют стремиться прежде всего к установлению таких отношений с детьми, которые помогут им созреть эмоционально и обрести уверенность в себе. Необходимо помочь ребенку осознать возникшие трудности. Еще одной важной задачей психотерапии является направляющее воздействие в достижении социальной зрелости. Необходимо развивать у детей такие качества, как умение уживаться со сверстниками, общаться с ними, участвовать в играх, соблюдать установленные правила поведения в обществе.

Весь комплекс используемых психотерапевтических методов можно разделить на две категории: а) психотерапия, проводимая непосредственно с ребенком (групповая и индивидуальная) и б) семейная психотерапия.

Среди индивидуальных методов терапии детей с проблемами в учебе чаще используются рациональная психотерапия и аутогенная тренировка. Рациональная психотерапия в младшем школьном возрасте имеет определенные особенности. При специфических расстройствах письменной речи более эффективны косвенные формы внушения, не слишком вербализованные. Беседы лучше проводить в игровой форме. Целесообразно включать в сеансы психотерапии такие виды занятий, как лепка, рисование и другие, заведомо легко выполнимые для ребенка. Успех в каком-либо виде деятельности и похвала со стороны взрослого наилучшим образом способствуют повышению уверенности в себе и формированию активной жизненной позиции ребенка. Одновременно в классе по договоренности с учителем необходимо значительно снизить уровень предъявляемых требований и несколько завысить оценки по трудному для ребенка предмету. Всякие элементы принуждения как в классе, так и в коррекционной группе должны быть исключены.

В процессе аутогенной тренировки вырабатываются способности мобилизоваться, сосредоточиваться и расслабляться, продуктивно отдыхать, снимать фобические реакции и отрицательные эмоциональные переживания. Для проверки эффективности аутогенной тренировки при коррекции дислексии Н. Frey (1978) произвел сравнение 2 групп детей с дислексией по 60 человек в каждой. Одна из групп участвовала в коррекционных занятиях по стандартной методике; другая -

дополнительно в начале урока выполняла упражнения аутогенной тренировки. При сравнении этих групп через год оказалось, что во 2-й группе формирование навыка чтения и спеллинга проходило быстрее, чем в 1-й группе. Кроме того, аутогенная тренировка достоверно снизила у детей с дислексией уровень тревоги и нейротизма.

Весьма эффективны методы групповой психотерапии, и в частности игровые ее варианты. В игровой группе детей со сходными проблемами ребенок быстрее обретает уверенность в себе, легче вступает в контакт со сверстниками. У многих детей с дислексией и дисграфией игровые интересы продолжают доминировать до 9-10 лет. В игре они чувствуют себя уверенно и непринужденно. В работе с младшими школьниками предпочтительнее использовать директивный метод руководства игрой (Kleinpeter U., Rosier H.– D., 1985). Психотерапевт, берущий на себя директивную роль, руководит ходом и интерпретацией игры. По мнению D. Gollnitz и J. Schulz-Wulf (1985), лучше, чтобы сначала ребенок начинал игру по заданному сценарию с заранее подготовленным текстом. Затем в определенный момент его побуждают играть роль, основанную на его собственной фантазии. Выбор роли для ребенка производится с учетом его индивидуальных особенностей и терапевтических целей. Игры должны включать и упражнения, желательные с педагогической точки зрения. Авторы рекомендуют включать в терапевтические игры музыкально-ритмические упражнения. Они учитывают естественную потребность ребенка в движении и художественном творчестве, развивают чувство ритма и содержат большой эмоциональный заряд. Ритмико-психомоторная терапия располагает следующими основными упражнениями: 1) упражнения, приучающие ребенка к порядку, укрепляющие дисциплину и способствующие усвоению материала; 2) упражнения на концентрацию внимания; 3) упражнения на усвоение норм социального поведения: коллективизма, умения подчинять личные интересы общественным, брать на себя и адекватно выполнять определенные роли; 4) упражнения на развитие фантазии и представлений. Творческие силы ребенка побуждаются соответствующими ролями.

Психотерапевтический подход в реабилитации детей с дислексией и дисграфией немыслим без анализа условий семейного воспитания ребенка, имеющего эти проблемы, и семейного диагноза. Важность этого обусловлена следующими причинами.

1. Полноценная коррекционная работа невозможна без участия в ней родителей. Еще на диагностическом этапе следует прогнозировать объем помощи, на который способны данные родители, их готовность к сотрудничеству. В нашей практике нередко встречались случаи, когда родители выражали полную готовность сотрудничать, но, столкнувшись с необходимостью систематических ежедневных занятий в течение длительного периода времени, быстро прекращали их. Родителей следует с первой встречи психологически готовить к сотрудничеству с врачом, психологом и педагогом. Необходимо убедить их в абсолютной необходимости этого и на протяжении всего курса лечения постоянно контролировать выполнение ими домашних заданий. Многие из родителей не меньше ребенка нуждаются в поддержке и поощрении, так как успехи в проводимой работе появляются не сразу, и на определенном ее этапе может возникнуть убеждение в бесполезности прилагаемых усилий и ощущение безнадежности. В социально неблагополучных семьях нередко вообще не приходится рассчитывать на помощь. Тогда следует выбирать организационные формы работы, основывающиеся полностью на внесемейных методах коррекции (специализированные школы-интернаты).

2. Тип родительского отношения к трудностям ребенка существенно влияет на его душевное состояние, адаптивные возможности и позицию во взаимоотношениях с дефектологом. Как справедливо отмечает Д. Н. Исаев (1982), обычно родители при рождении ребенка оптимистически прогнозируют его будущее, успехи в школе и профессиональные достижения в перспективе. Это особенно свойственно семьям с высоким образовательным и профессиональным статусом, в которых порой культивируются даже гипертрофированные ожидания повышенной одаренности у ребенка. Когда такие родители узнают о стойких затруднениях ребенка в письме или чтении, их реакция на данный факт не всегда бывает адекватной. Некоторые из них переживают комплекс собственной вины в случившемся, настойчиво выясняют у врача: чья неблагоприятная наследственность могла быть причиной аномалии. Поиски виновного не способствуют семейной гармонии, поэтому врачу следует быть осторожным с подобной информацией. В ряде случаев неоправдавшиеся амбиции порождают у одного из родителей пренебрежение к ребенку или эмоциональное отвержение его. Такие родители лишь формально выполняют рекомендации врача и педагога, сводя их к минимуму, и объясняют это непослушанием ребенка. Сопровождая занятия дома попреками в адрес ребенка и наказаниями за неудачи, они не столько помогают, сколько мешают коррекционной работе. Следствием этого нередко являются депрессивные расстройства у ребенка и стойкое негативное отношение к трудному предмету. Излишне тревожные родители, чрезмерно фиксированные на проблемах ребенка, несмотря на благие побуждения, легко теряются, бросаются в крайности, создают дома нервозную обстановку. Это не только дезорганизует занятия с ребенком, но и невротизирует его. Есть и другая категория родителей. Чаще это люди с низким образовательным уровнем, ограниченным кругом интересов и невысокими интеллектуальными способностями. Многие из них в детстве сами были слабоуспевающими. В таких семьях чаще трудности ребенка недооцениваются или игнорируются, а низкая успеваемость объясняется «разгильдяйством». Часто приходится слышать от них такой «аргумент»: «Я сама училась на тройки и ничего страшного: выросла и теперь не хуже других». Патологические типы родительских реакций на трудности ребенка нуждаются в психотерапевтической коррекции.

3. Как отмечалось выше, конечной целью психолого-педагогической реабилитации является повышение адаптационных возможностей ребенка. Необходимая при этом гармонизация личности теснейшим образом связана с условиями воспитания в семье. Нередко встречаются патологические типы воспитания: гипоопека, гиперопека, контрастное воспитание, потворствующее воспитание и др. Необходимость создания оптимальных условий для развития ребенка требует психотерапевтической коррекции патологических типов воспитания.

Вопросы методики семейной психотерапии при данном круге расстройств недостаточно разработаны. В качестве общих рекомендаций ниже приводятся предложения, основанные на практическом опыте автора. Специфика работы с детьми, имеющими трудности в обучении, такова, что, кроме нормализации семейных условий, важно сохранить в семье партнера в коррекционной работе с ребенком. Поэтому нужно с самого начала выбрать члена семьи, наиболее надежного и пригодного для участия в реабилитации. Нам представляется необходимым в процессе терапии семьи сохранять ориентацию на этого члена семьи и постараться укрепить его авторитет в семье как «воспитателя № 1». Не всегда им оказывается мать, иногда – отец, бабушка или дедушка. Этим, на наш взгляд, семейная терапия в ситуациях подобного рода отличается от традиционных ее вариантов (Мягер В. К., Мишина Т. М., 1979). Это не означает, конечно, игнорирования интересов и позиций других членов семьи. Их следует анализировать, пытаться сбалансировать, но «воспитатель № 1» при этом должен рассматриваться как «первый среди равных».

1. Индивидуализация методов обучения в соответствии с когнитивным стилем ребенка. В процессе обследования и пробного коррекционного обучения необходимо выяснить: аналитический или синтетический тип восприятия и усвоения информации доминирует у ребенка (Денисова 3. В., 1974). В первом случае материал легче усваивается поэлементно с последующим синтезом. Для таких детей аналитико-синтетический метод обучения грамоте адекватен. Другие дети легче усваивают новое сначала глобально, как целостный образ, а потом постепенно вычленяют отдельные элементы и детали. В этом случае, например, буквы легче запоминаются по общему очертанию, а не как сумма графических элементов. Чтение на начальном этапе им легче усваивать глобально или полуглобально. Важно знать, какой из анализаторов ребенка функционально «сильнее». J. Kaluger и С. Kolson (1978) предлагают использовать в таких случаях методику «быстрого тестирования модальности» (Kolson Quik Modalities Test) – KQM. Это краткий тест определения ведущей модальности, дефицитарной модальности и состояния интермодальной интеграции. Необходимым условием для возможности использования методики является умение ребенка считать до 30. Тест включает следующие задания:

а) ребенку предлагается: «Посчитай, сколько кружков на этой карточке». При этом он не должен пересчитывать их пальцем (только визуально). Допущенная ошибка свидетельствует, по мнению авторов, о недостаточной интегрированности зрительного анализатора;

б) ребенку предлагают закрыть глаза. Инструкция: «Я буду стучать по доске. Скажи: сколько раз я ударил?» Обследующий делает 13 ударов с неравными интервалами. Наличие ошибки в ответе ребенка, по мнению авторов, свидетельствует о недостаточности слухового анализатора;

в) обследующий дает ребенку карандаш с резинкой на тупом конце. Ему предлагается закрыть глаза и 15 раз постучать резинкой по руке обследующего. При наличии ошибок делается вывод о слабости кинестетического анализатора;

г) инструкция: «Я постучу тебя по спине. Скажи: сколько раз я постучал?» Обследующий делает 17 ударов с неравными интервалами. Ошибка подсчета свидетельствует о недостаточности тактильных ощущений ребенка;

д) инструкция: «Перечисли направления, которые указывают эти стрелки. Если стрелка указывает вправо, скажи „право“, если влево – „лево“, вниз – „вниз“, вверх – „вверх“. Объясняя, следует показать это на других стрелках (не тестовых). Если ребенок не владеет понятиями „право – лево“ – то можно заменить их словом „вбок“. Тест оценивает зрительно-моторные, речевые и пространственные способности. Если задание выполнено, то переходят к следующему. Если нет, то сразу к последнему (рис. 2.1);

е) инструкция: «Я хочу, чтобы ты вновь указал направление этих стрелок, но теперь сделай это молча. Показывай рукой направление, которое указывает стрелка». Перед выполнением продемонстрировать ребенку пример. Тест оценивает пространственную ориентировку и пространственный праксис;

ж) инструкция: «Вновь выполни то же задание, но теперь делай это в такт с моим постукиванием». Обследующий отстукивает ритм 1 удар в секунду. Тест оценивает способность к интеграции слухового и моторного анализаторов.

Все перечисленные тесты в основном определяют слабую модальность (анализатор) ребенка. Приведенный ниже тест из двух модальностей (зрительной и кинестетической) выявляет ведущую;

з) инструкция: «Возьми лист бумаги и карандаш. Когда я скажу „начинай“, положи лист себе на лоб и напиши на нем слово „КОТ“». Если слово оказывается написанным задом наперед, то кинестетический анализатор доминирует над зрительным. Если слово написано слева направо, то зрительный анализатор является ведущим.

Полученные данные используются при выборе метода коррекции. Например, если у ребенка с дисграфией страдает фонематическое восприятие, то целесообразно стимулировать в процессе письма опору на проговаривание, что позволяет компенсировать неполноценность слуховых фонематических образов за счет сохранности кинестетической дифференциации. Однако если в механизмах дисграфии участвует патологическая опора на проговаривание при дефектной кинестезии артикуляторных органов, то акцент следует переносить на слуховой анализ.

2. Индивидуализация темпов обучения. Как отмечалось ранее, несоответствие времени, отведенного учителем на освоение навыка, индивидуальным возможностям ребенка не только утяжеляет трудности, но и является причиной фрустрирующих переживаний. Выполнение данного условия возможно лишь при регулярном получении информации об усвоении навыка.

3. Систематический контроль автоматизации навыков. Необходим контроль не только общей успешности письма или чтения, но, что важнее, – степени автоматизированности отдельных операций, составляющих их, например контроль автоматизации звукобуквенных связей, слияния слогов разной сложности и т. п. В связи с этим целесообразно периодически тестировать соответствующие операции с помощью методик, приведенных в гл. 4.

4. Максимальное использование игровых методов обучения. Это необходимо в связи с тем, что у детей с дисграфией и особенно с дислексией поздно формируются познавательные интересы и долго сохраняется игровая мотивация. Наибольшей эффективностью обладают не дидактические, а ролевые игры с включением действий, необходимых для развития данного навыка. Например, игра в «Почту» включает акт чтения (или письма) в контекст осмысленной, знакомой ребенку практической деятельности. При этом чтение становится не самоцелью, а средством достижения игровой цели. В большинстве же дидактических игр развиваемый навык является самоцелью, несмотря на игровое оформление действий (Швайко Г. С, 1983; Максаков А. И., Тумакова Г. А., 1983 и др.).

5. Соблюдение принципа последовательности и этапности в освоении материала. Начинать коррекционные занятия следует с того уровня знаний и навыков, которыми ребенок владеет достаточно прочно. Это создает положительный эмоциональный настрой в начале занятий и повышает мотивацию сотрудничества. Продвигаясь вперед, необходимо учитывать функциональную и иерархическую взаимосвязь отдельных навыков и операций. Следует принимать во внимание и психологическую совместимость навыков при одновременном их освоении. Например, для многих детей с дислексией трудно одновременно усваивать слогослияние и аналитическое письмо. Особенно отчетливо это проявляется на начальном этапе обучения. Для овладения слогослиянием ребенок должен научиться читать согласный звук так, как он звучит в паре с гласным, т. е. изолированное его произнесение заменить на позиционное, зависящее от стоящего за ним гласного звука, образующего слог. При освоении аналитического, побуквенного письма (синтетическим дети овладевают позже) требуется обратная операция: «очищение» согласного звука от призвука стоящего за ним гласного. В этом случае требуется переход от позиционного звучания к изолированному, так как только в этом случае ребенок может правильно идентифицировать фонему и подобрать соответствующую ей графему. Здоровые дети без проблем осваивают оба навыка и быстро переходят к слоговому письму и слоговому чтению. При дислексии же происходит своеобразная интерференция: оба навыка взаимотормозят друг друга. Поэтому было бы оправдано осваивать их не одновременно, а последовательно (Mattis S., 1981).

6. Усвоению каждого навыка должно предшествовать создание функционального базиса для него. Необходимо развивать психологические предпосылки, на которых строятся навыки. Это сохраняет актуальность даже в тех случаях, когда возраст, в котором они обычно развиваются, уже остался позади. Например, некоторые сукцессивные функции остаются незрелыми даже в средних и старших классах и создают препятствия при овладении письмом и чтением.

7. Успешное выполнение вышеприведенных требований возможно тогда, когда учитель обладает рядом необходимых качеств:

а) имеет профессиональную подготовку по методам диагностики и коррекции;

б) достаточно терпим и заранее готов к трудностям не только учебного, но и поведенческого характера со стороны детей;

в) умеет владеть собой и гибко управлять процессом общения с ребенком на основе заинтересованности, а не принуждения;

г) с уважением относится к внутреннему миру и интересам ребенка.

Логопедические методы коррекции дисграфии и в меньшей степени дислексии подробно описаны в соответствующих руководствах (Левина Р. Е., 1968; Садовникова И. Н., 1983; Лалаева Р. И., 1983 и др.). Это дает нам возможность подробно на них не останавливаться, и основное внимание уделить новым приемам и методам коррекции дислексии и дисграфии.

1. Развитие речевых навыков и функций, необходимых для овладения грамотой. Объем работы, соответствующий данному разделу, существенно зависит от того, какой вариант дислексии или дисграфии обнаружен у ребенка: «дисфазический» или «дисгнозический». В первом случае обычно используется весь комплекс приемов по развитию навыков устной речи: звукопроизношения, грамматических навыков, диалогической и монологической речи и т. п. При «дисгнозической» дислексии или дисграфии достаточно ограничиться формированием лишь основных речевых предпосылок письма и чтения (фонематического слуха, фонематического анализа и т. п.):

а) стимуляция осознания звуковой стороны речи. С помощью игровых и дидактических упражнений ребенка подводят к самостоятельному осознанию того факта, что непрерывный речевой поток можно членить не только на смысловые фрагменты, но и на отдельные звуковые комплексы: слова, слоги и звуки. Могут быть использованы игры: «Кто придумает конец…» (Фомичева М. Ф., 1981), «Какое слово потерялось?» (Максаков А. И., Тумакова Г. А., 1983), «Какой звук потерялся?» (там же), «Подскажи Петрушке звук». Подбирая картинки к словам-паронимам («дом – том», «коза – коса» и др.), дети усваивают смыслоразличительную роль отдельных звуков;

б) стимуляция слухового внимания. Для этого могут быть использованы игры и упражнения из программы детского сада: «Угадай, кто кричит?», «Угадай, на чем играю?», «Угадай, что делают?» (Фомичева М. Ф., 1981) и др. Детей учат понимать смысловое значение интонации. Подобные упражнения особенно важны в тех случаях, когда причиной ошибок в письме является опора только на проговаривание;

в) совершенствование фонематического восприятия и воспитание правильных фонематических представлений. Одновременно с постановкой правильного звукопроизношения (если оно нарушено) детей учат различать и дифференцировать близкие по слухопроизносительным признакам звуки изолированно и на фоне слова. Проводится работа со словами, данными в различной грамматической форме. Например, ребенка просят показать на картинках: где нарисован стол, а где столы, где девочка рисует карандаш, а где девочка рисует карандашом и т. п.;

г) формирование навыков фонематического анализа и синтеза. Этот раздел работы подробно описан в работах Р. Е. Левиной (1968), Р. И. Лалаевой (1983), И. Н. Садовниковой (1983)и др.

2. Развитие зрительно-пространственного восприятия и наглядно-образного мышления. Как показали наши исследования, высокий уровень развития наглядно-образного и конструктивного мышления значительно повышает успешность коррекционной работы при дислексии. Данный раздел включает следующие основные направления работы:

а) отработка ориентировочной фазы при выполнении перцептивных и конструктивных заданий. Ребенка учат планомерному последовательному анализу изображений и конструкций. Основные значимые элементы изображения или фигуры выделяются сначала на предметном уровне, с помощью шаблона, а затем эти действия переводятся в мысленный план. Так, например, осваивается дифференциация эталонной фигуры и фона: сначала путем наложения шаблона, а затем на образном уровне. Для этой же цели годятся кубики Кооса;

б) совершенствование оперирования сенсорными эталонами и овладение соответствующими словесными понятиями: названиями основных геометрических форм, размеров (широкий-узкий, длинный-короткий и т. п.), обозначением пространственного взаиморасположения (над-под, перед-позади, право-лево и др.). Для этого удобно использовать игру

«Угадай, что задумано?». Один из детей описывает задуманный предмет, а остальные должны догадаться, что это за предмет. Аналогична по направленности игра «Догадайся, что нарисовал художник». Например, учитель описывает детям рисунок следующим образом: «Художник нарисовал большой квадрат. Внутри него – квадрат поменьше, который поделил двумя линиями крест-накрест на четыре части. К большому квадрату сверху пририсовал треугольник острием вверх. Что это?» Кроме того, полезны игры на запоминание сочетаний различных геометрических форм.

в) развитие навыков мысленного перемещения и трансформации зрительных образов. Для этого могут быть использованы такие упражнения, как складывание картинок, разрезанных на несколько частей, модификации матриц Равена, некоторые из заданий, приведенных Г. Айзенком (1972).

г) формирование навыков схематического изображения пространственных отношений. Детей в игровой форме учат, опираясь на «карту-путь», ориентироваться в лабиринте (Венгер Л. А., Холмовская В. В., 1978). Той же цели служит игра «Куда спряталась кукла?», в которой ребенок отыскивает в игрушечной комнате спрятанную куклу с помощью плана этой комнаты, где указано это место. Подобные упражнения облегчают впоследствии усвоение схем фонематического, морфологического и грамматического анализа.

3. Формирование изобразительно-графических способностей. Коррекционная работа ведется в двух направлениях: развития графомоторных навыков и овладения графической символизацией. При наличии выраженной недостаточности зрительно-моторной координации начинают занятия со штриховки по контуру, обводки, срисовывания геометрических фигур. На последующих этапах могут быть рекомендованы следующие упражнения:

а) дорисовывание незаконченных рисунков;

б) игра «Кто наблюдательнее?» – рисование с натуры с поставленной целью изобразить как можно больше деталей;

в) дорисовывание рисунков с недостающими деталями (в отличие от [а], даются законченные изображения, но с недостающими деталями);

г) воспроизведение фигур и сочетаний нескольких фигур по памяти;

д) письмо букв и слов по шаблонам. Из целлулоида или плексигласа изготавливается шаблон для рукописного шрифта, и по нему ребенок вырабатывает автоматизированные кинемы, т. е. навыковые движения для изображения букв.

4. Развитие сукцессивных способностей ребенка. Упражнения, развивающие способность к анализу, запоминанию и воспроизведению временной последовательности явлений, должны быть адресованы ко всем анализаторам (зрительному, слуховому, двигательному и кинестетическому). Ниже приводится краткий перечень соответствующих упражнений:

а) воспроизведение серий движений по памяти (типа «кулак-ребро-ладонь»);

б) воспроизведение ритмов по слуховому и графическому образцу. Это можно сделать в виде игры «Телеграфист»;

в) воспроизведение по памяти рядов цифр, звуков, букв, слов с удлинением воспроизводимых рядов. Усложненным вариантом этого упражнения является воспроизведение образца в обратной последовательности;

г) отработка автоматизированного воспроизведения времен года, дней недели, месяцев и т. п. в прямой, обратной последовательности и вразбивку;

д) упражнение «Продолжить ряд, сохраняя принцип чередования»:

е) запоминание серий фигур, различающихся последовательностью;

ж) игра «Что изменилось?» – ребенок должен обнаружить изменения в последовательности фигур, произведенные учителем в тестовом материале после того, как он его запомнил.

5. Развитие способностей к концентрации, распределению и переключению внимания. У детей встречаются как избирательные (только зрительного или только слухового внимания), так и общие модально-неспецифические расстройства внимания. В коррекционной работе нужно предусмотреть упражнения, адресованные и к слуховой, и к зрительной модальностям. Основной акцент следует делать на формировании произвольной регуляции внимания. Т. Nehreschild и H.– J. Kossow (1985) рекомендуют для этого следующие упражнения:

а) на развитие устойчивости внимания – длительную сортировку и нанизывание бусинок. Для этой же цели годится задание на прослеживание взглядом линии от ее начала до конца, когда она переплетается с другими линиями (игры «Кто с кем разговаривает по телефону?», «Кто к кому идет в гости?»);

б) умение переключить внимание, по опыту авторов, развивается с помощью «синхронного счета». При этом требуется подсчитать количество изображений двух видов, не обращая внимания на другие изображенные на этой же картинке предметы;

в) для развития способности произвольно переключать внимание подходят, например, такие упражнения: чтение алфавита, которое перемежается счетом: а, 1, б, 2, в, 3 и т. д. Аналогичным по развивающему эффекту является задание на отыскивание чисел от 1 до 25 в таблицах Шульте с красными и черными цифрами. При этом отыскивать требуется цифры только одного определенного цвета;

г) скорость и четкость реакций можно усовершенствовать следующим образом. Учащийся, после того как запомнит, что определенным фигурам присвоены разные номера, должен записывать вместо фигур, быстро появляющихся на экране, их условные номера.

Приемы формирования навыков чтения зависят от того, на каком этапе овладения чтением находится конкретный ребенок. Для определения этого используются диагностические методы, описанные в гл. 4.

При наиболее тяжелом варианте дислексии, когда слабо усвоены даже звукобуквенные связи, рекомендуются следующие приемы:

1. Одновременно с развитием речевых предпосылок чтения (см. выше) необходимо формировать стабильный графический образ буквы (графемы) на полианализаторной основе. Для этого широко используются такие упражнения, как обводка пальцем контура выпуклых рельефов букв, дермолексия (педагог «рисует» на ладони ребенка букву, а тот должен опознать ее), тактильное опознание «наждачных» букв и т. п. Дополнительная опора на кинестетический анализатор облегчает дифференциацию букв.

2. Группировка стилизованных букв. Ребенку предлагают сгруппировать одинаковые буквы.

3. Автоматизация чтения слогов с уже усвоенными буквами. Предлагаемый прием позволяет одновременно автоматизировать чтение слогов и упрочить звукобуквенные связи. Как отмечалось выше, в коррекции дислексии первостепенное значение принадлежит выработке навыков слогослияния. Не владея этим, дети пытаются угадывать нужный слог, опираясь на смысловой и звуковой контекст. Это порождает большое количество ошибок и тормозит перестройку навыка чтения. Чтобы избежать этого и усилить развивающий эффект занятий, мы считаем целесообразным на начальных этапах коррекции использовать преимущественно слоговой материал. При этом угадывание невозможно. Ребенок вынужден опираться при выполнении задания только на навык слогослияния. В этом случае наглядно виден реальный эффект коррекции. На занятиях используются слоговые таблицы, аналогичные нижеприведенным.

Педагог в случайном порядке называет слоги таблицы и предлагает ребенку максимально быстро указать соответствующий слог в таблице и прочитать его. При этом слитное прочтение найденного слога облегчается предшествующим называнием его преподавателем. Требование быстро найти слог понуждает ребенка к глобальному опознанию слога, что намного ускоряет поиск по сравнению с побуквенным прочтением каждого слога. На начальном этапе для облегчения поиска используются 9-клеточные таблицы, позднее – 16– и 36-клеточные. В каждой таблице должны присутствовать как прямые, так и обратные слоги того же буквенного состава (например, МО и ОМ). Обратные слоги со звонкими согласными следует исключить, так как при произнесении они оглушаются. В ту же таблицу должны включаться твердые и мягкие слоги (например, ЛА и ЛЯ). Подобные упражнения дают хороший эффект при регулярном применении (5–6 раз в неделю) и частой смене таблиц. Как только ребенок начинает справляться с очередной таблицей достаточно быстро и без ошибок, следует переходить к следующей с новым составом слогов. Постепенно ребенок не только усваивает технику слогослияния, но и накапливает зрительный «словарь» слогов. На этом этапе коррекции материал для чтения лучше составлять из слов простой слоговой структуры типа:

СГСГ (например, «ВОДА», «СЕЛО», «РУКА» или ГССГ (например, «АРКА», «ОКНО», «ЕЛКА»).

4. На начальном этапе овладения чтением дети с дислексией затрудняются не только в слогослиянии, но и в делении читаемых слов на слоги. Это создает дополнительные трудности в чтении:

а) для преодоления этого препятствия можно использовать цветовую маркировку слогов. Например:

Наступила зима. Валя и Саша лепят снеговика (на карточке выделенные слоги обозначаются другим цветом, например красным);

б) целесообразно включать в занятия упражнения по делению слов текста на слоги. Ребенку дается текст и предлагается вертикальными черточками разделить все слова на слоги.

5. Формируя навыки фонематического анализа и синтеза, следует делать акцент на операциях со слогами. Могут быть использованы следующие упражнения:

а) отхлопывание слоговой структуры слов;

б) игра «Телеграф»: педагог отстукивает слоговую структуру слова, и дети должны догадаться, какое это могло бы быть слово (например, чье имя из присутствующих отстучал педагог?);

в) игра «Магнитофон»: учитель поочередно с паузами называет слоги, из которых дети должны сложить слово;

г) синтез слов из слогов при одном постоянном и одном сменяющемся слоге:

д) игра «Помоги Незнайке!»: «Незнайка перепутал местами слоги. Помоги ему составить слово!»: КА, МУ («мука»), ДА, ВО («вода»), ЛО, МО, КО («молоко») и т. п.

6. Для тренировки навыка синтеза слов из слогов при чтении необходимо развивать способность к запоминанию последовательных серий слогов и операции последующего синтеза их в симультанный (одновременный) комплекс. Для этого может быть рекомендовано следующее упражнение: ребенку последовательно демонстрируются поодиночке карточки со слогами, из которых он мысленно должен составить слово. Начинать следует с двусложных слов, постепенно их удлиняя.

В тех случаях, когда алфавит усвоен, основные усилия сосредоточиваются на формировании и автоматизации навыков слогослияния или чтения целыми словами.

Коррекционную работу начинают со следующего по сложности уровня.

1. Если звукобуквенные связи автоматизированы, а слияние открытых слогов – нет, то работу начинают с этого типа слогов. Сначала используется прием 3, описанный выше. После того как отыскивание и называние вслед за педагогом перестало вызывать затруднения, переходят к другому приему автоматизации. Используются аналогичные вышеприведенным таблицы. Перед ребенком ставится задача: как можно быстрее отыскивать и молча показывать названные учителем слоги. Фиксируется время, затраченное на работу с одной таблицей (36-клеточной). Слоги диктуются по заранее составленному списку из 40 слогов, входящих в таблицу (некоторые повторяются дважды). Слоги в этом списке расположены в случайной последовательности. Контроль выработки автоматизации осуществляется по сокращению времени, затраченного на одну таблицу. Обычно через несколько дней работы с одной и той же таблицей время поиска постепенно сокращается, а затем стабилизируется. Например: первый день – 5 мин, третий день – 4 мин 20 с, пятый день – 4 мин, шестой день – 3,5 мин, седьмой день – 3 мин, восьмой день – 3 мин. С девятого дня уже пора переходить к новой таблице аналогичной сложности, но другого слогового состава. Таблицы одного и того же уровня сложности (в данном примере – с открытыми слогами) даются на занятиях до тех пор, пока уже в первый день работы с новой таблицей время поиска не оказывается близким к 3 мин (для 36-клеточной таблицы). Это будет означать, что данный тип слогов автоматизирован и можно перейти к тренировке более комплексных слогов. В нашем примере вводятся таблицы с закрытыми слогами:

2. Если при первичном обследовании выяснилось, что открытые слоги у ребенка автоматизированы, коррекция начинается с автоматизации слияния закрытых слогов.

Принципы и тактика работы те же, что и в варианте, описанном в п. 1. Далее последовательно отрабатываются открытые слоги со стечением согласных и слова со стечением согласных. Таблица со словами используется так же.

Однако в этом случае менять таблицы приходится чаще, так как ребенок быстро их выучивает наизусть и тренировочный эффект пропадает.

3. В процессе работы над автоматизацией слогослияния необходимо усложнять тексты для чтения по слоговой структуре. Обязателен контроль понимания прочитанного путем пересказа или подбора сюжетных картинок, соответствующих фрагменту текста или предложению.

4. Упражнения со слоговыми таблицами в большей мере способствуют формированию навыка чтения «про себя». В конечном счете этот вид чтения и является главной целью обучения. Однако первые 3 года учебы в школе детям часто приходится читать вслух. Поэтому этот вид чтения развивать тоже необходимо, хотя он и является лишь промежуточной стадией в процессе овладения беглым автоматизированным чтением. Уместно включать в общий комплекс занятий упражнения с тахистоскопом. С помощью этого аппарата материал для чтения предъявляется на экране на очень короткое время. Чтобы успеть при этом прочитать слово или слог, ребенок вынужден пытаться опознавать слоги или слова целиком, глобально. Поскольку в розничной продаже тахистоскопы практически не бывают, их можно заменить комбинацией диапроектора и фотоаппарата со снятыми объективом и задней крышкой. Через диапроектор слоги или слова на слайдах проецируются на экран, а фотоаппарат дает возможность регулировать время экспозиции. В процессе тренировки следует выбирать минимальную экспозицию, при которой ребенок еще в состоянии опознать слог. Упражнения с тахистоскопом используются одновременно с таблицами, но материал для слайдов должен быть на порядок сложнее, чем в таблицах. Например, если на определенном этапе ребенок работает с таблицами открытых слогов, то слайды должны содержать закрытые слоги. Слайды не обязательно изготавливать фотоспособом. Легче делать это с помощью пишущей машинки на прозрачном целлофане, закрепляя отпечаток прозрачным лаком для волос. По мере освоения навыка чтения переходят к чтению таким способом слов и фраз.

5. В ряде случаев дети с дислексией во время чтения теряют строку, пропускают слоги (читают последующий слог, не прочитав предыдущий), затрудняются в выделении слогов в напечатанном слове, возвращаются взглядом к уже прочитанной части слова и повторяют ее. Для преодоления таких трудностей полезен прием чтения с «окошечком» (Matejcek Z., 1972). Существуют три модификации данного приема: а) листком бумаги с вырезанным в нем прямоугольным отверстием размером в слог прикрывается читаемая строка. Ребенок (на начальных этапах это делает учитель) передвигает лист по строке и последовательно читает слоги, появляющиеся в «окошечке»; б) второй вариант заключается в использовании «окошечка», открытого влево, и позволяет оградить ребенка от интерферирующего влияния непрочитанной части слова. Этот прием оставляет ребенку возможность при необходимости вернуться к прочитанной части слова; в) третий вариант «окошечка», открытого вправо, исключает возможность возврата к уже прочитанному, тем самым стимулируя удержание этого в памяти и ускоряя темп чтения. Обычно в процессе коррекции эти приемы последовательно сменяют друг друга: сначала (а), затем (б) и после этого (в).

6. В коррекционном курсе необходимо предусмотреть упражнения, развивающие выразительность чтения и правильную постановку ударения. Для этого уместно использовать чтение – инсценировку рассказов или сказок с распределением ролей между детьми. Этому способствуют и некоторые специальные упражнения:

а) чтение слов, объединенных в группы с одинаковой ритмической структурой и ударением:

б) чтение, дифференциация и объяснение смысла слов, различающихся только ударением (слов-омографов):

в) чтение и исправление предложений, где нужное слово ошибочно заменено на слово-омограф:

И. Н. Садовникова (1983) в своей книге приводит еще ряд упражнений, рассчитанных на постановку выразительного чтения.

Сложившиеся в отечественной дефектологии за несколько десятилетий методы коррекции дисграфий ориентированы в первую очередь на те навыки устной речи, которые необходимы для письма. Основные усилия направляются на постановку звукопроизношения, выработку дифференциации фонем и навыка фонематического анализа. Методика обучения письму при этом остается практически той же, что и у здоровых детей. Выбор конкретных приемов и методов коррекции зависит от типа дисграфий.

I. При нарушении усвоения звукобуквенной символики, т. е. при аграфии, трудности могут быть обусловлены 3 группами причин: а) отсутствием осознания звуковой стороны слова и ее основных сегментов (языковых единиц); б) трудностями в усвоении графем и кинем; в) слабостью и нестойкостью звукобуквенных связей. Наиболее часто встречаются затруднения, относящиеся к первым 2 группам:

1) недостаточное осознание звуковой стороны слова;

2) трудности в усвоении графем долгое время связывались с незрелостью зрительно-пространственных представлений и нарушениями ориентировки в пространстве (Ананьев Б. Г., Рыбалко Е. Ф., 1964; Лалаева Р. И., 1983). В последние годы появились исследования, заставившие усомниться в правильности такой точки зрения (Садовникова И. Н., 1983; Critchley М., Critchley E., 1978). Действительно, изображения букв и их названия способен запомнить даже 4-летний ребенок. Однако для него это лишь картинки, а не символы. И главное, он не способен выработать необходимые графомоторные навыки – кинемы, т. е. комплексы движений руки, необходимые для изображения букв. Усвоение кинем и становится наиболее серьезным препятствием при овладении графическими символами. Практика показывает, что выработать кинемы сравнительно легко. Значительно труднее довести эти навыки до автоматизации. У многих детей с дисграфией, несмотря на коррекционную работу, почерк остается неряшливым, нестабильным, письмо замедлено по темпу;

3) трудности образования звукобуквенных ассоциаций чаще встречаются у умственно отсталых детей. У них обычно страдает способность к символизации вообще. У таких детей обнаруживается грубое недоразвитие изобразительной деятельности, символической и ролевой игры. Нередко при этом овладение письмом становится вовсе невозможным до тех пор, пока не созреет способность к символизации. Могут быть рекомендованы следующие подходы и приемы:

а) развитие когнитивных операций: наглядно-действенных и наглядно-образных мыслительных процессов. При этом следует придерживаться последовательности, свойственной основным этапам онтогенеза данных функций;

б) формирование действий игрового замещения и символической игры. Для этого игровые действия организуются взрослым таким образом, чтобы возникала необходимость заменить недостающий предмет любым другим (Эльконин Д. Б., 1978). Например, палочка или карандаш могут в игре использоваться вместо ножа, градусника, расчески для куклы и т. п. Используемые «заместители» нужно постоянно менять, как и замещаемые предметы;

в) развитие формообразующих движений при изображении основных геометрических форм (круг, квадрат, треугольник, ромб, трапеция и др.). Важно, чтобы ребенок учился автоматизированно выполнять необходимые действия, опираясь при необходимости на произвольные формы зрительно-моторной координации;

г) в букварном периоде целесообразно широко использовать полимодальные методы усвоения букв (Wilson R., 1977; Gilliland H., 1978). Чаще всего создают дополнительную опору на тактильный и кинестетический анализаторы: ребенок опознает на ощупь рельефные и объемные фигуры, вырезает их из бумаги, делает из проволоки.

II. Коррекционная работа при дисфонологических дисграфиях. Основными направлениями работы являются совершенствование речевых навыков, необходимых для письма, формирование соответствующих предпосылок интеллекта, интеграция тех и других в составе сложной иерархически организованной деятельности и формирование навыка поэтапного контроля за процессом и результатом письма. Поскольку каждая из операций, составляющих письмо, изолированно выполняется лучше, начинать следует с поэтапной отработки каждой из них отдельно. После этого их включают в комплексное действие. Как уже отмечалось выше, перед началом коррекционных занятий целесообразно выявить анализатор, дисфункция которого является причиной ошибок, и наиболее функционально сохранный анализатор, на который можно опереться при формировании навыков.

1. В первую очередь следует обратить внимание на состояние слухоречевого и речедвигательного анализаторов и их взаимодействие. Довольно часто ребенок, имеющий неполноценную речевую моторику и кинестезию, в процессе анализа слов при письме целиком опирается на проговаривание. Такая опора на дефектную функцию является причиной стойких ошибок (Эльконин Д. Б., 1956). Если фонематическое слуховое восприятие у такого ребенка сохранно, то в процессе реабилитации следует изменить сложившуюся функциональную структуру навыка и перенести опору на слуховой анализ (Орфинская В. К., 1963). В связи с определенной инертностью старого стереотипа для его ломки можно произвести временное выключение дефектного анализатора (речевой кинестезии) из акта письма с помощью приема, использованного в работе Л. К. Назаровой (1952). Ребенку предлагается прикусить кончик языка или держать во рту шпатель, лежащий на языке. В таком состоянии он под диктовку сначала выкладывает из разрезной азбуки слова. На следующем этапе таким же образом он записывает сначала короткие, а позже длинные слова под диктовку. И наконец в заключение с фиксированным языком пишет фразы. Не следует пугаться внезапного роста ошибок при первых попытках таких упражнений – это явление временное. Основной результат таких занятий – создание большей опоры на слуховой анализ в процессе письма и исключение патологического влияния дефектных артикуляторных кинестезии.

2. Приемы формирования фонематических представлений и навыков анализа и синтеза слов были изложены выше. При паралалической дисграфии больше занятий посвящается коррекции звукопроизношения; при фонематической – анализу слов и выработке фонематических представлений.

3. Серьезным препятствием в исправлении дисграфии является наличие у детей незрелости познавательных способностей и предпосылок интеллекта. Даже после отработки всех необходимых операций ребенок долго не может автоматизировать их и безошибочно выполнять одновременно с другими действиями, составляющими процесс письма. Не последнюю роль в этом играют низкая способность к организации деятельности и трудности в распределении и концентрации внимания. Н. П. Карпенко и А. И. Подольский (1980) разработали метод, позволяющий преодолеть подобные затруднения. Цель данного метода – формирование, овладение осознанным планомерным контролем в процессе написания и при проверке написанного.

На I этапе дети вместе с преподавателем обсуждают ошибки, допускаемые ими в диктантах, и условно делят их на 2 группы: по смыслу и по написанию. Затем под руководством учителя они составляют ориентировочную карточку № 1, в которой зафиксирован план действий по проверке написанного.

Ориентировочная карточка № 1

Проверь предложения по смыслу!

1. Читай предложение вслух.

2. Подходят ли слова друг к другу: нет ли пропуска или замены слов?

3. Составь схему предложения.

Проверь предложение по написанию!

1. Читай слово вслух, выделяй каждый слог, отделяй его чертой.

2. Нет ли пропуска слога или буквы?

3. Нет ли замены букв, сходных по звучанию?

4. Правильно ли написаны буквы?

Пользуясь этой карточкой, дети проверяют свой диктант. Каждое слово подчеркивается, каждый слог отделяется вертикальной чертой. После нескольких дней работы с карточкой № 1 дети усваивают ее содержание и этапность проверки. Затем карточку убирают, и они проговаривают все этапы вслух. По мере ее употребления словесная формула постепенно свертывается и сокращается. Дети переходят к «внешней речи про себя».

На II этапе переходят к отработке контроля непосредственно во время письма. Перед детьми ставится цель: сразу писать без ошибок. Ими составляется ориентировочная карточка № 2.

Ориентировочная карточка № 2

1. Повтори предложение вслух!

2. Подходят ли слова друг к другу?

3. Составь схему предложения!

4. Записывай слова, при этом подумай:

а) какие буквы надо писать?

б) какое правило можно применить?

5. Проверь написанное, отделяя каждый слог!

Сначала при работе с карточкой № 2 для облегчения запоминания предложений, предназначенных для записи, они составляются детьми по сюжетной картинке совместно с педагогом. Позже, когда ребенок овладеет содержанием карточки № 2 в плане громкой речи (т. е. уже в отсутствие карточки), переходят к диктантам. За 10–12 занятий обычно удается перевести действие контроля записи на уровень «внешней речи про себя». До этого момента работа ведется индивидуально. Далее дети занимаются в парах. Занятия проводятся в виде игры «Учитель-ученик». Сначала оба, опираясь на схему карточки № 2, пишут диктант, а затем в соответствии с планом карточки № 1 проверяют друг друга. По данным авторов, разработавших и апробировавших этот метод, количество ошибок в диктанте у детей удается снизить в 4,5–7 раз.

III. Коррекционная работа при дисграфиях «анализа синтеза».

1. Центральным моментом коррекционной работы является формирование навыков анализа и синтеза слов. Методические указания, посвященные этому разделу работы, подробно излагаются в логопедических руководствах (Р. Е. Левина, И. Н. Садовникова и др.). В наиболее тяжелых случаях приходится начинать с элементарных форм анализа. В. К. Орфинская (1963) рекомендует следующую последовательность воспитания элементарных форм фонематического анализа слов: а) образуются фонематические обобщения на основании сопоставления по двум резко различающимся фонемам; воспитываются навыки; б) систематизации слов по одной выделенной на фоне их фонеме; в) одновременного учета двух входящих в слово фонем; г) систематизации по одной фонеме самостоятельно припоминаемых слов (названий показанных картинок); д) самостоятельного придумывания слов с указанной фонемой; е) проводится работа над уточнением представлений о фонематических структурах слов путем упражнений в дифференциации и систематизации слов по трудным для различения согласным; ж) детей учат определять место фонемы в слове по признакам «в начале слова», «в середине», «в конце»; з) дифференцировать и систематизировать слова по слоговому ритму (количеству слогов, месту ударения); и) учат расчленять слова на слоги.

2. На протяжении всего курса продолжается работа по развитию и совершенствованию сукцессивных функций: рядообразования, слухоречевой памяти на временные последовательности, воспроизведение и различение ритмов и др. (п. 4 раздела, посвященного функциональному базису письма и чтения).

3. Таким детям ежедневно необходимы занятия музыкальной ритмикой в виде отдельного урока или разминки в середине урока.

IV. Коррекционная работа при диспраксических дисграфиях. Данный вид дисграфий является, пожалуй, наиболее резистентным к коррекционной работе. Неспособность детей автоматизировать графомоторные навыки, вырабатывать стабильные, константные кинемы и навык беглого письма преодолевается с большим трудом. Некоторые успехи могут быть достигнуты с помощью следующих упражнений.

1. Многократная обводка заготовленных образцов рукописного текста через прозрачную кальку. Сначала это делается медленно, на последующих занятиях темп обводки постепенно ускоряется.

2. Письмо букв, слов и фраз по трафарету. Для этих упражнений изготавливается набор трафаретов (из плексигласа или толстой отмытой рентгеновской пленки) для рукописных букв, буквосочетаний и предложений. Перед началом занятий в письменных работах ребенка следует выявить наиболее трудные для него буквы и их сочетания. На них и следует делать основной акцент в упражнениях. Буквы и их сочетания отрабатываются последовательно до автоматизации. Упражнения должны проводиться ежедневно. При обводке необходимо соблюдать правильное направление движений руки соответственно правилам каллиграфии. После того как буквы и их сочетания автоматизированы, переходят к обводке слов.

Учитывая резистентность к коррекции данного расстройства, в школе такие дети нуждаются в индивидуальном подходе: предоставлении дополнительного времени при написании диктанта, дифференцированной оценке письменных работ без учета графических погрешностей. В старших классах таким детям полезно освоить стенографию и машинопись. Это значительно облегчает им запись материала для практических целей (при овладении профессией, в вузе и т. п.).

Как указывалось в предыдущем разделе, коррекция дислексии и дисграфий наиболее успешна при раннем ее начале. Профилактика – еще более эффективная мера, позволяющая предупредить развитие этих расстройств.

Она заключается в устранении основных этиологических факторов, имеющих отношение к указанным расстройствам. Для этого могут быть рекомендованы следующие мероприятия.

1. Меры по предупреждению анте– и перинатальной патологии плода и новорожденного: охрана здоровья будущих матерей и беременных, оптимальная организация наблюдения за беременными и профилактика осложнений беременности, предупреждение родового травматизма, инфицирования плода и новорожденного и т. п.

2. Меры по снижению соматической и инфекционной заболеваемости детей в первые годы жизни.

3. Ранняя диагностика и своевременное лечение перинатальной церебральной патологии.

4. Ранняя диагностика и коррекция нарушений развития речи у детей. Позднее появление первых слов (после 1 года 3 мес.) или фраз (после 2 лет) является достаточным основанием для вмешательства логопеда. Симптомы девиантного развития фонологической системы ребенка являются безусловным показанием для проведения курса логопедической и медико-педагогической коррекции.

5. При наличии билингвизма у ребенка необходим выбор адекватных методов обучения грамоте. Дети, сменившие язык обучения, относятся к группе риска по дислексии и дисграфии и должны получать индивидуальную помощь при освоении второго языка.

6. Работа с неблагополучными семьями и семьями детей, не посещающих детский сад: организация «школ» для родителей с преподаванием приемов подготовки ребенка к школе, развития у него необходимых сенсомоторных и речевых навыков.

Ее основа заключается в раннем выявлении предрасположенности к этому нарушению и проведении комплекса предупредительных мер. Для предупреждения нарушений чтения рекомендуется следующее.

1. Формирование функционального базиса навыков чтения. Организационно удобнее всего данную работу проводить в речевой группе детского сада или в детском саду для детей с задержками психического развития.

2. Дети с дислексией с трудом усваивают навык чтения, основой которого является синтез звуков, одновременно с преимущественно аналитическим навыком – письмом. У этих детей оба навыка порой взаимодезорганизуют друг друга. В связи с этим целесообразно у детей, угрожаемых по дислексии, начинать обучение чтению с опережением, еще в дошкольном возрасте, а письму – позже, в школе. Наш опыт подобной работы свидетельствует, что обучение чтению детей с недоразвитием речи (как одну из групп риска) можно начинать с 5 лет:

а) первый год из двухлетнего курса обучения (в старшей и подготовительной группах речевого детского сада) обычно уходит на формирование функционального базиса чтения.

Методика этой работы в основном совпадает с той, которая была рекомендована нами выше для коррекции нарушений у школьников. К концу первого года обучения дети должны владеть анализом звуковой стороны речи: делить фразы на слова, слова – на слоги, выделять звук на фоне слова и определять его место. Важно развивать способность к устному синтезу слова из слогов (например, в игре «Магнитофон»). Этот вид упражнений включается в занятия на протяжении всех двух лет обучения. Дети должны научиться воспроизводить и различать пространственные и временные последовательности из 3–4 фигур, предметов, слов, слогов и т. п.;

б) на втором году обучения детей знакомят с буквами. В соответствии с разработанной нами экспериментальной программой дети вначале усваивают гласные буквы: А, У, О, И, Е, Ы. Большинство детей с недоразвитием речи за 2 мес. усваивают все перечисленные буквы. Карточки с их изображением активно используются в упражнениях на выделение звука на фоне слова для обозначения этого звука. В отличие от бытующего мнения о трудности усвоения йотированных гласных букв мы не встречали у дошкольников подобных затруднений при знакомстве с буквой Е.

Учитывая, что дети с недоразвитием речи слабо владеют отвлеченными теоретическими понятиями, целесообразно избегать в преподавании теоретических аспектов звукобуквенных соотношений. Лучше опустить, например, объяснения того, что буква Е обозначает два звука – ИЭ. В ходе последующей демонстрации чтения прямых и обратных слогов дети практически овладевают правилами чтения буквы Е в слогах, например ЛЕ и ЕЛ, хотя объяснить этого еще не умеют. В 1-м классе в соответствии с программой они получат и соответствующие теоретические знания. Усвоив столько гласных, дети в дальнейшем с каждой пройденной согласной могут читать разнообразный набор слогов и больший набор слов;

в) обычно на третьем месяце второго года обучения можно приступать к освоению согласных. Мы рекомендуем такую их последовательность: Л, В, К, П, Н, Р, М, С, Т, Д… Основанием для этого методического подхода являются следующие соображения. Данная последовательность согласных примерно соответствует их частотности, подсчитанной нами в дву– и трехсложных словах (существительных и глаголах), которые составляют большинство текстов, предлагаемых детям в букварный период. Основным недостатком традиционной последовательности изучения букв[20] является невозможность чтения предложений до тех пор, пока не будет изучена значительная часть согласных (в букваре – после усвоения 5 согласных). Это резко обедняет материал для чтения, насыщает его бессмысленными, не свойственными живой речи оборотами типа «У Лары шары» и «У Муры лапы». Создается дефицит глаголов в подобных материалах. Предлагаемая нами последовательность освоения согласных позволяет читать предложения уже после овладения первой из них. При этом подлежащее и сказуемое обозначены словами, а дополнение – картинкой (например: «Алла ела…», «Алла пила…»). Освоение чтения на примере полноценных по составу и осмысленных предложений облегчает овладение навыком. Для ребенка это не как самоцель, а средство овладеть смыслом читаемого;

г) в процессе обучения используются слоговые таблицы (по методу «Называние-поиск-прочтение»), приведенные выше. При усвоении каждой очередной согласной параллельно отрабатывается чтение всех вариантов слогов: прямых и обратных, мягких и твердых, например: ЛА, АЛ, ЛИ, ЛЫ, ЛЕ, ИЛ и т. п.;

д) для облегчения детям выделения слога в напечатанном слове используется цветовая маркировка слогов;

е) уместно использовать такие игры, как «Словесно-картиночное домино» и «Словесное лото». В первой из названных игр ребенок подбирает карточку со словом к картинке, которой оканчивается уже выложенный ряд (или наоборот). Карточки домино изготавливаются с набором картинок и слов, доступных для чтения на данном этапе обучения. По мере продвижения по программе ассортимент слов и картинок расширяется. При игре в «Лото» ведущий называет слово, а игроки закрывают фишками (или карточками с напечатанным словом) такое же слово на своей игровой доске;

ж) удобна для формирования осмысленного чтения игра в «Почту». Получив «письмо», ребенок должен выполнить то задание, которое в нем описано.

Апробация экспериментальной методики обучения чтению (краткое описание которой мы привели) на дошкольниках группы риска подтвердила ее практическую пригодность. В результате двухлетнего обучения в речевой группе детского сада удалось сформировать у детей стабильный навык слогового чтения. Впоследствии ни у одного из них (за исключением нескольких детей со сниженным интеллектом) при обучении в массовой школе не возникало трудностей в чтении. Средние показатели успеваемости по чтению в 1-м классе у них не отличались от здоровых сверстников. У детей из параллельной речевой группы, не проходивших экспериментального обучения, соответствующая успеваемость была в среднем хуже и отмечались случаи дислексии.

Она заключается в следующем.

1. Своевременное выявление группы риска, к которой правомерно относить следующих детей: а) с «цепочкой» пери– и постнатальных вредностей; б) с поздним и аномальным развитием устной речи; в) с задержкой психического развития; г) с выраженной незрелостью изобразительных способностей; д) с билингвизмом. Выявление указанного контингента детей в оптимальном варианте должно быть проведено до начала обучения в школе.

С детьми, имеющими повышенный риск возникновения дисграфий, проводится коррекционно-профилактическая работа.

2. Исправление фонетико-фонематических нарушений.

3. Формирование функционального базиса письма по описанной выше методике.

4. Дети из группы риска нуждаются в индивидуализации темпов и методов обучения письму.

Исаев Д. Н

ПСИХОПРОФИЛАКТИКА НАРУШЕНИЙ ПОВЕДЕНИЯ И ПСИХОСОМАТИЧЕСКИХ РАССТРОЙСТВ[21]

Характерологические и даже патохарактерологические реакции принципиально обратимы. Но их повторение может привести к упрочению аномального поведения и создать основу для патологического формирования личности. Наряду с другими психогениями эти реакции участвуют в оформлении психопатий. Отсюда понятна необходимость ранней диагностики нарушений поведения с целью принятия мер против фиксации патологических личностных реакций. Перед врачами стоит и еще более важная цель – предупреждение нарушений поведения. Для ее достижения применительно к каждому ребенку необходимо: 1. Охарактеризовать темперамент, особенности личности, выявить, имеются ли психопатические или акцентуированные черты. 2. Обнаружить или исключить возможность существования резидуально-органической неполноценности. 3. Оценить влияние семьи, школьного или другого детского коллектива. 4. Изучить материально-бытовое состояние семьи, ее культуру, связь с основным населением. 5. Получить данные о развитии ребенка (асинхрония, ретардация, акселерация, характер протекания пубертатного периода, темп полового созревания). 6. Диагностировать текущие хронические соматические и другие заболевания и оценить роль перенесенных в прошлом вредностей и болезней.

Роль темперамента в происхождении нарушений поведения хорошо иллюстрируется наблюдением A. Thomas и соавт. (1968). Двое детей в ранние годы жизни обладали такими свойствами темперамента, как нерегулярный ритм сна, медленная адаптация к новым видам пищи, затрудненное усвоение новых навыков, длительный и сильный плач. В возрасте 4 лет они плохо приспосабливались к дошкольному учреждению. В одной семье к ребенку относились без достаточного терпения и понимания. Отец часто раздражался, злился, не скрывая своего отрицательного отношения, был готов по малозначительному поводу наказать ребенка, не уделял ему внимания. Мать, хотя и проявляла больше снисхождения и терпения, была недостаточно последовательной воспитательницей. Этот ребенок к 5–6 годам обнаруживал выраженные расстройства поведения: вспышки гнева, страх темноты, трудности в установлении контактов со сверстниками, лживость. Этот случай убедительно показывает, как свойства темперамента под воздействием неблагоприятного воспитания становятся базой характерологических, а затем и патохарактерологических реакций, вылившихся в конечном итоге в патологическое формирование личности. Однако роль темперамента может быть смягчена при внимательном, терпеливом подходе, как это имело место у другого ребенка, чьи родители отнеслись с пониманием к затрудненному и затянувшемуся периоду адаптации. Они не отвечали отрицательными эмоциями на проявления его плохого настроения, сохраняли выдержку во всех ситуациях. В результате ребенок, которого долгое время считали трудным, уже к 5–6 годам не проявлял признаков нарушенного поведения.

Предупреждению развития характерологических реакций может помочь раннее выявление акцентуаций характера. Выявив у ребенка, например, гипертимные черты (постоянно повышенное настроение, неумеренная подвижность, непрекращающаяся деятельность, гиперобщительность, разговорчивость, нетерпимость к огорчениям, стремление к лидерству, вспыльчивость, шаловливость), врач в порядке профилактики поведенческих нарушений должен препятствовать чрезмерной опеке и ограничениям в семейном воспитании, памятуя о склонности таких детей к реакции эмансипации. Учитывая определенный риск возникновения реакций компенсации у детей, лишенных душевной заботы и глубоких эмоциональных привязанностей, медицинскому и педагогическому персоналу необходимо направить их поиск в полезном и психологически оправданном направлении. Можно, например, создать такому ребенку условия для наиболее тесного общения с другими детьми, требующими внимания, или, если это невозможно из-за характерологических качеств, поручить ему заботу о животных и тем самым помочь восполнить недостающий запас эмоционального тепла и направить компенсацию в социально приемлемое и полезное русло.

С чертами эмоционально-волевой неустойчивости нередко связано развитие реакций имитации, предупреждению отрицательных вариантов которой может способствовать организация досуга в рамках спортивных, художественных коллективов или в других кружках по интересам, где всегда есть образцы для подражания и атмосфера, способствующая возникновению положительных «идеалов» (тренеры, руководители, наиболее умелые сверстники и т. д.).

Тормозимый, робкий, пугливый, недостаточно уверенный в себе ребенок более других подвержен опасности дать реакцию отказа. Необходимо учитывать эту особенность и не отрывать его от привычной обстановки или, если отрыв неизбежен, проводить специальную подготовку перед расставанием с родителями. Элементами такой подготовки должны быть откровенное и понятное для ребенка объяснение целей покидания дома, создание психологически благоприятной обстановки в новом месте, выделение лица, которое на время возьмет на себя роль родителей. При необходимости желательно назначение средств, снимающих эмоциональное напряжение (транквилизаторы, седативные препараты). Очень полезна в такой ситуации психотерапия.

Истероидная акцентуация чаще других способствует возникновению у детей реакции оппозиции и протеста. Чтобы их избежать у таких детей, требуется много терпения и осторожности, а также авторитет, основанный на любви и нежности к ребенку. Необходимо тренировать у него способность сдерживать себя и бороться с эгоистическими и эгоцентрическими установками.

Уже было отмечено неблагоприятное значение резидуально-органической неполноценности, утрирующей отрицательные стороны темперамента. Выявление такой неполноценности вынуждает врача обсудить с родителями и воспитателями необходимые меры индивидуального подхода с тем, чтобы успешно противостоять возможным нарушениям поведения. У таких детей значительно уменьшается работоспособность, ограничиваются возможности компенсации при дополнительных вредностях. Учитывая это, целесообразно уменьшить, а лучше – исключить все мешающие развитию факторы, так как эти дети очень чувствительны к внешним раздражениям и сами очень раздражительны. Им необходимо создать по возможности более гармоничные, стимулирующие развитие условия среды (Gollnitz G., 1974). В противном случае такие дети, перегруженные учебной нагрузкой или впечатлениями, дают реакции протеста, которые у них значительно более бурны, а в связи с недостаточными компенсаторными возможностями – менее обратимы. У них в благоприятных условиях легче предотвратить развитие характерологических реакций, чем после их возникновения остановить дальнейшее патологическое развитие личности.

Из изложенного ясно, что в предупреждении характерологических реакций существенную роль может сыграть знание условий воспитания в семье или детском учреждении. В профилактических целях врачу следует внимательно изучать существующие в семье отношения, модус воспитания, особенности личности членов семьи. Не следует думать, что члены семьи ничего не могут сделать, в частности, для исправления уже сложившейся конфликтной ситуации. Наоборот, после доверительного разговора с врачом, объяснившим все явные и скрытые опасности, существующие в семье для ребенка, многие задумываются, ищут помощь и поддержку, стремясь создать более благоприятную обстановку. В этот момент могут пригодиться знания и опыт врача. При конфликтных отношениях между взрослыми иногда следует выступить в роли посредника. В случае невозможности быстрого изменения атмосферы семьи можно рекомендовать временное направление ребенка в другие условия жизни (к прародителям, в санаторий, интернат, круглосуточные детские ясли-сад). Более подробно об анализе семейной ситуации сказано в другом месте (см. гл. 1).

Остановимся на некоторых внешних влияниях, отрицательные стороны которых необходимо предотвратить. Серьезным испытанием для ребенка во многих случаях оказывается поступление в ясли, детский сад или школу, к которым ребенка следует основательно подготавливать. Рассмотрим возможные профилактические вмешательства на примере подготовки к школьной жизни. В настоящее время семья стала нуклеарной, т. е. состоящей из родителей и детей (чаще одного), и в связи с этим у ребенка, ограниченного рамками семьи, меньше возможности приспособиться к жизни в обществе вне дома, особенно если ребенок не посещал детсад. «Неорганизованным» детям в первую очередь следует рекомендовать принимать большее участие в детских группах; это можно сделать и на игровых площадках, и в процессе коллективных игр, организуемых родителями. Большое значение имеет подготовка ребенка к школьной программе. При этом важны не только уровень интеллекта и минимум знаний, но и, может быть в большей мере, характерологические свойства, которые нуждаются в оценке у каждого начинающего учебу. Своевременное выявление личностно-характерологических возможностей и особенностей детей могло бы предотвратить отрицательные реакции тех, кто из-за незрелости, безответственности, неорганизованности, безынициативности или неустойчивости еще не готов к учебе и в связи с этим может пострадать от невыносимых для него условий школьной жизни. У детей же, по своим характерологическим особенностям еще не готовых к школе, желательно в семье или в дошкольных детских учреждениях специально воспитывать необходимые для организованного обучения качества. Многие дети к 6 годам способны уже освоить школьную программу, однако переход от детского сада к учебе в классе не должен быть резким. По нашему убеждению, не в школе, а в детском саду, со своим воспитателем ребенок 6 лет должен начинать знакомство с грамотой.

Такой постепенный переход от игры к учебе в дошкольном детском учреждении предупредит возникновение характерологических реакций у многих первоклассников.

Врачу, оценивающему среду, в которой находится ребенок, может помочь знакомство с учителем начальных классов, так как его личность нередко играет решающую роль в предупреждении или возникновении поведенческих срывов у детей. Понимая, что педагог должен обладать сочувствием, теплотой, ясностью выражения своих мыслей, врач едва ли затруднится в выводах о роли данного учителя в адаптации ученика к новым социальным обязанностям.

Оценивая возможности психопрофилактики вообще и нарушений поведения в частности, приходится считаться с материально-бытовыми условиями семьи. Трудные жизненные условия семьи оказывают отрицательное влияние на ребенка в нескольких направлениях. В таких условиях ребенком обычно занимаются меньше, усилия семьи недостаточны для подготовки к школьной жизни, для облегчения его социализации с целью помочь в овладении школьной программой. Как правило, нет достаточного разнообразия в игровом материале, в оснащении всем необходимым для выработки навыков чтения, письма и счета. Все это и нередко царящая в таких семьях напряженная психологическая атмосфера делают таких детей весьма уязвимыми, так как они оказываются малосведущими, менее умелыми в общении, без достаточной домашней помощи. Выявив подобную ситуацию, врач должен зачислить ребенка в группу риска, требующую помощи и постоянного наблюдения. Нередко наилучшим решением оказываются общие оздоровительные мероприятия. Наряду с этим необходима большая воспитательная работа с родителями, которые во многих случаях не не хотят, а не знают, как помочь своему ребенку. Привлечение других организаций для укрепления материально-бытового благополучия может оказаться важным для улучшения жилищных условий, характера работы родителей, получения предоставляемых государством дополнительных льгот и благоприятно скажется на психическом здоровье ребенка.

В детском коллективе нередко находятся дети не только из семей разного культурного уровня, но и из разных национальных культур. К сожалению, это может сказаться на психическом благополучии некоторых детей в тех коллективах, где воспитатель или учитель не сумеет индивидуализировать подход и требования, а детям низкого культурного уровня или плохо понимающим язык основной популяции придется постоянно переживать чувство неполноценности или даже вины. Не исключено, что последнее может вызвать характерологический и личностный протест со стороны ребенка, нарушить его адаптацию. Не меньшее значение может иметь и отношение сверстников, которые, «воспитывая» или дразня отстающего, еще больше затрудняют его положение. Тактичное и умелое вмешательство врача способно скорригировать позицию воспитателя, а вместе с ним и отношение всего детского коллектива.

Более близка врачу задача по оценке развития с целью выявления его замедления, чрезмерной акселерации или асинхронии. Даже легкое отставание, не достигающее клинически выраженной задержки психического развития, у тормозимого, чувствительного, пугливого, необщительного ребенка может стать не только препятствием в освоении учебного материала, но и причиной характерологической реакции (протеста). Не всегда легко разобраться в том, что является основной причиной срыва адаптации: уровень интеллекта, черты характера или и то и другое в равной мере. Чаще всего приходится иметь в виду последнее и направлять профилактические усилия и на стимулирование развития, и на коррекцию личностных особенностей. Акселерация, помимо определенных соматических трудностей, таит в себе опасность психологических осложнений. Чрезмерно крупные в сравнении с ровесниками дети переживают свою некоторую неуклюжесть, внешнюю измененность, а главное – резкое отличие от сверстников, тем более, если становятся объектом насмешек. У детей с астеноневротической, сенситивной, психастенической, истероидной акцентуацией это может вести к характерологической реакции. Защитить акселерированных детей можно лишь совместными усилиями педагогического персонала, медиков и родителей. Необходимо для блага как ускоренно, так и замедленно развивающихся детей широко разъяснять им и ровесникам понятия о развитии, о различных темпах созревания, о психологических особенностях разных детей. Сказанное относится и к неравномерно (асинхронно) развивающимся детям, возможно, с тем дополнением, что они нуждаются в еще большей психотерапевтической защите.

У подавляющего большинства детей в 10–13 лет начинается пубертатный период. Это влечет за собой глубокие физические, психологические и социальные последствия. Так, в 12 лет у девочек и в 14 у мальчиков начинается бурный рост. Нередко к значительным психологическим переживаниям приводит тот факт, что в 11-, 12-, 13-летнем возрасте девочки, как правило, выше и имеют большую массу тела, чем мальчики. С одной стороны, некоторые из девочек чувствуют себя «белыми воронами», с другой – у части мальчиков может возникнуть ущемленность своей «неполноценностью». Класс раскалывается на группы по интересам, соответствующим различной степени физической и половой зрелости. Менее зрелые отвергаются, третируются, могут чувствовать себя недостаточно полноценными и реагировать компенсацией, имитацией, а иногда и протестом. Предупредить это при замедленном половом метаморфозе может правильно поставленное половое воспитание. Оно же необходимо и для рано созревающих, так как поможет им адаптироваться, в частности, к возникающим у них проявлениям сексуальности.

Особого внимания заслуживают дети с хроническими соматическими заболеваниями, которые могут оказаться причиной затрудненного развития и дополнительных стрессов, затрудняющих адаптацию к окружению. У таких детей искажается самооценка, нарушаются семейные отношения. В семейных условиях стараются уменьшить стрессовое состояние детей приспособлением домашнего уклада к их возможностям и потребностям, при этом создается отличный от реальной жизни искусственный мир. Когда же ребенок окажется вне этого мира, например в школе, то столкновение с настоящими сложностями вызывает у него смятение, отвергание, протест или другие поведенческие реакции. Необходимо рассматривать, таким образом, детей с хроническими заболеваниями (сердца, эндокринных органов и др.) как группу повышенного риска возникновения нервно-психических отклонений. Предупредить их может раннее интенсивное лечение основного заболевания.

Во время госпитализации у детей должен быть более тесный контакт с родными, широкие возможности для игр и занятий с педагогом. Важно также, чтобы дети школьного возраста обучались по учебной программе. Большой соматической и психологической поддержкой для хронически больных детей может стать санаторное лечение. Оно не только укрепит физические силы, но и расширит кругозор ребенка, снабдит его новым опытом и одновременно даст отдых семье, члены которой могут нуждаться в психологической разгрузке. Очень важно также, чтобы медицинский персонал поликлиник, больниц, санаториев, школ разбирался в психологических и образовательных проблемах этих детей.

Перенесенные в прошлом заболевания, истощая физическое состояние, в некоторых случаях завершаются затяжными астениями. Иногда у ребенка соматическое состояние сочеталось в прошлом с ипохондрическими фиксациями, страхами за свое здоровье, а у некоторых – с боязнью медицинских процедур, операций или даже смерти. Часть соматических заболеваний способна оставить след в форме органического поражения ЦНС, повреждая сосуды или нервную ткань (тифы, малярия, ревматизм и др.). И перенесенные ребенком в прошлом переживания, и приобретенная органическая неполноценность ЦНС делают его более ранимым, а потому должны учитываться для создания более благоприятных условий адаптации в периоды возрастных кризов и при изменении жизненной ситуации (переездах, поступлении в детские учреждения или в школу).

Как ни трудна первичная профилактика поведенческих нарушений, исправление (лечение, вторичная профилактика) их представляется еще более сложной задачей. Врачу в первую очередь необходимо выполнить все то, что касается превентивных мер, – они войдут составной частью в лечебный процесс, который складывается из исправления неправильного воспитания, оздоровления психологического климата семьи и (или) детского коллектива, семейной психотерапии, психотерапии ребенка, лечебно-педагогических и медикаментозных мер.

Всегда желательно учитывать те социальные и психологические факторы, которые вызывают и отягощают заболевание, способствуют длительному его сохранению. Такой подход поможет в разработке стратегических схем лечения, программ профилактики заболеваний и укрепления здоровья (13-й доклад Комитета экспертов ВОЗ, 1965).

К этиологическим факторам, кроме непосредственной причины, как уже говорилось, относятся: 1) наследственное предрасположение; 2) предрасположение, приобретенное во время анте-, перинатального, младенческого и последующих периодов жизни, включая биологический и психологический опыт; 3) последующие изменения личности, отразившиеся на органах и системах; 4) ослабление какого-либо органа или системы в результате органических причин (травма, инфекция, интоксикация); 5) факт активной деятельности органа или системы в момент развертывания эмоционального стресса; 6) значение органа или системы в системе ценностей данной личности; 7) фиксированность органа в представлениях (на неосознаваемом уровне) в результате задержанного психологического развития. В профилактическом плане отсюда следует, что, во-первых, здесь применимы все возможные методы, используемые гигиеной и профилактическим здравоохранением; во-вторых, далеко не все из элементов этиологической структуры доступны для воздействия; в-третьих, часть профилактических мер выходит за рамки медицины (смягчение влияния урбанизации на здоровье). Сложность патогенеза заболеваний и неодинаковость роли того или иного фактора в их происхождении требуют учета этих обстоятельств для первичной и вторичной профилактики. Успех зависит от правильности выбора направления основного вмешательства. В то же время профилактика должна быть и комплексной: а) биологической (защита органов в процессе заболевания от необратимых изменений); б) психологической (воспитание правильной оценки симптомов и активной борьбы с заболеванием) и в) социальной (создание в семье спокойного, понимающего отношения к больному ребенку). Было бы идеальным, чтобы в такой работе принимал участие не только педиатр, но и детский невропатолог, психотерапевт, психиатр или психолог.

Трудность и нецелесообразность недифференцированной профилактики «вообще всех болезней» заставляют сосредоточить усилия по основным направлениям: 1) воспитание у родителей умения создавать уважительные, эмоционально теплые, искренние, взаимно поддерживающие отношения в семье и особенно по отношению к ребенку; обучение их адекватным методам ухода и воспитания детей; 2) создание у детей, если позволяют их возраст и психическое развитие, представлений о здоровье и болезни, обучение их элементарному анализу своих ощущений и переживаний, построению адекватного ситуации поведения, умению управлять своими эмоциями; 3) выявление у детей хронических состояний тревоги, внутреннего беспокойства, общего дискомфорта; 4) обнаружение психовегетативного синдрома; 5) распознавание конфликтной ситуации, в которой находится ребенок (в семье, в детском коллективе); 6) выявление у детей наиболее слабых, поражавшихся в прошлом органов и систем; 7) определение общей психической, и особенно эмоциональной, зрелости.

Вряд ли возможно перечислить полностью все, что способен выявить опытный педиатр, многократно исследуя, опрашивая ребенка и изучая его семью. Конечным результатом этой кропотливой работы должен быть отбор детей повышенного риска или детей, живущих в ситуациях повышенного риска, с тем чтобы проводить дополнительные предупредительные меры. По существу, последние уже смыкаются со вторичной профилактикой (лечением) развивающегося или сформировавшегося заболевания. Прежде чем наметить общие принципы вторичной профилактики, необходимо сделать ряд общих замечаний. Один из первых принципов – перестройка мнения всех, кто участвует или должен участвовать в профилактике, лечении и заботе, таким образом, чтобы их усилия в этом направлении были наиболее эффективными. С этой целью необходимо разбить недоверие, существующее у педиатров по отношению к возможной помощи психотерапевта (психолога) в процессе лечения практически любого заболевания. Объединение врачебных сил и привлечение методов психологического воздействия следует осуществлять на ранних этапах заболевания. В случае хронизированного заболевания воздействие на психику ребенка может быть не только менее успешным, но, что самое главное, уже не сможет предотвратить целый ряд необратимых последствий как в сфере личности, так и в биологии организма. Иллюстрацией сказанного может служить следующий предоставленный нам В. Е. Каганом пример.

Геннадий К., 14 лет. Раннее развитие – без существенных отклонений. Один в семье. Отец страдал травматической эпилепсией с нараставшими на протяжении жизни мальчика изменениями характера и личности. Обстановка в доме в связи с этим всегда тяжелая. Мальчик по характеру эмотивный, добрый, не любящий драк, но умеющий построить контакт и защитить себя, учится хорошо. В 6 лет отмечены боли в животе. В 9 лет появились боли в области эпигастрия (обычно ночью), тошноты, отрыжка спустя 1–2 часа после еды. Диагноз: дуоденит. После выписки прошел курс санаторного лечения и последующие 5 лет чувствовал себя хорошо. В 13-летнем возрасте в день похорон отца вновь появились тошнота, рвота, отрыжка «тухлым яйцом», голодные боли в эпигастрии, слюнотечение и жажда, склонность к запорам. Заключение по холангиохолецистографии: дискинезия желудка и желчного пузыря, недостаточность сфинктера Одди. Проведено лечение, в связи с улучшением был выписан. Через три дня поступил вновь в тяжелом состоянии (температура 39 "С, резкая слабость, тошнота, неукротимая рвота, отсутствие аппетита), которое было расценено как обострение основного заболевания на фоне ОРЗ. Выписан в удовлетворительном состоянии через 18 дней и взят на амбулаторное лечение. Получал френолон по 2,5 мг 3 раза в день в качестве подготовки к психотерапии, рвоты сохранялись. К 9-му сеансу гипнотерапии зарегистрированы дни без рвот, к 14-му – рвоты через 1–2 дня, затем вновь обострение. После 29 сеансов гипнотерапии в течение месяца был практически здоров. Однако после сдачи вступительных экзаменов в техникум – резкое обострение. Вновь начата гипнотерапия, в первые 3 нед. которой получал малые дозы френолона. В ходе ее (еще 13 сеансов) обострения наступали по психогенным поводам. В динамике гипнотерапии становился спокойнее, увереннее, очень стремился к полному излечению, достиг возможности самостоятельно предупреждать обострения. Снят с учета после 6 мес. без рвот, которые, по имеющимся сведениям, за год больше не повторялись.

Этот пример показывает, насколько плодотворным может оказаться союз педиатров и психиатра-гипнотерапевта в достижении ремиссии даже тяжелого заболевания. С другой стороны, можно предположить, что если бы усилия психотерапевта были использованы раньше, то течение основного заболевания было бы более легким. Это заключение напрашивается в связи с тем, что в патогенезе желудочно-кишечного расстройства значительное участие принимала тяжелая психотравмирующая обстановка (воспитание больным отцом), а обострения, как правило, зависели от дополнительных психотравмирующих моментов.

Лечащий врач, сотрудничая с психотерапевтом, психиатром, должен успокоить родителей, разъяснив им, что их участие создает дополнительные возможности для терапии. Однако отмести предрассудки родителей – не простое дело. Одни боятся следа, который останется после знакомства с психиатром – признания ребенка психически неполноценным, другие сторонятся психиатра, так как боятся оказаться в собственных и чьих бы то ни было глазах ответственными за возникновение заболевания у ребенка, а именно так нередко понимается обсуждение семейных проблем или психологии родителей. В некоторых случаях сомнения и опасения родителей создают препятствия для эффективного терапевтического вмешательства. Врачу приходится выявлять эти опасения, определять природу их возникновения, силу сопротивления и позицию семьи и в связи с этим строить план лечения ребенка. Наиболее правильным будет ободрить родителей, чтобы они высказали свои страхи и предрассудки, и уже в атмосфере доверия разъяснить сложившуюся ситуацию, приведшую к болезни ребенка.

Немаловажную роль играет исправление обывательского представления о болезни. Как правило, о ней думают как о нарушении того или иного органа, при котором роль больного пассивна и он – лишь объект деятельности врача. Отсюда – ожидание лекарства «от головы», «от живота» и т. д. Мало кто убежден в том, что активность личности – одно из важнейших условий успешного предупреждения и преодоления болезней. Вдумчивый специалист мобилизует все ресурсы семьи и личности даже самого маленького пациента на борьбу с болезнью.

Привлекая внимание к психологическим сторонам болезни ребенка, объясняя родителям некоторые ее механизмы, врачу приходится преодолевать стремление навязывать свое мнение. Дидактический подход по отношению к членам семьи и больному менее продуктивен, так как недостаточно учитывает эмоциональную готовность принять объяснения врача, касающиеся заболевания. И если понимание болезненных проявлений недостаточно, своя роль при лечении неясна, т. е. если В КБ неадекватна, а позиция больного пассивна, то успеха ожидать не приходится. В стимулировании личности больного на предупреждение заболевания и борьбу с ним и состоит отличие психотерапевтического подхода от органического. В детской практике отношение ребенка к заболеванию определяется позицией родителей, и необходимо использовать все возможные средства для убеждения их. Требуются значительные психотерапевтические усилия, чтобы не только помочь родителям увидеть и понять предшествующие обстоятельства жизни семьи, особенности характеров ее членов, их отношения к ребенку, но и выработать у них новые, более адекватные установки, ведущие к преодолению патогенной ситуации. Необходимо переключить внимание с симптомов заболевания на то, что их провоцирует и утяжеляет. От того, в какой мере это удастся, зависит позиция семьи и – во многом – состояние ребенка.

Работа с ребенком также требует выполнения некоторых основных условий: 1) установление раппорта, завоевание истинного доверия, преодоление барьера психологической защиты, проникновение в глубины детских переживаний; 2) выявление вместе с ребенком его основных психологических трудностей и конфликтов через игровую, прожективную технику или посредством обсуждения; 3) помощь в преодолении этих трудностей с целью ослабления сдерживаемых и скрытых чувств (игровая терапия или другие психотерапевтические подходы); 4) восстановление психологической стабильности и возвращение чувства перспективы после ослабления внутреннего напряжения. Большой помощью в этом отношении будет направление эмоциональной энергии больного по другим каналам – не осуждаемым им самим и приемлемым для общества. Такое ослабление эмоционального накала возможно, например, в искусно созданной игровой ситуации. Влияние на психологию больного не исключает и не заменяет воздействия на биологические процессы в целом и в наиболее заинтересованной системе или органе. Для смягчения влияния эмоционального стресса и облегчения приспособительных процессов организма рекомендуются психофармакологические средства. Их назначение с целью профилактики состояний психической дезадаптации основано на том, что они не только облегчают «тренировку» возможностей психической адаптации, но и непосредственно препятствуют ослаблению функциональной активности психической деятельности и возникновению пограничных форм нервно-психических расстройств (Александровский Ю. А., 1976), в том числе и «психосоматических». Отсюда значительная профилактическая роль, например, транквилизаторов и фенибута в ослаблении стрессовых воздействий, предотвращении развития психовегетативного синдрома и самого заболевания. Облегчая психическую и физическую активность, снижая тревожное состояние, ослабляя вегетативные дисфункции, нормализуя ночной сон, они делают организм более устойчивым к нагрузкам. При уже развившихся соматических заболеваниях действие психофармакологических средств направлено, с одной стороны, на неврозоподобные состояния, связанные главным образом с вегетативными нарушениями, а с другой – на предотвращение психогенных наслоений, возникающих как реакция на соматические страдания и общие изменения жизненного стереотипа. Описанные выше подходы не умаляют значения симптоматических вмешательств, нормализующих деятельность патологически функционирующих систем и органов.

Эффективность охраны психического здоровья у детей обусловливается не только высокой квалификацией педиатров, но и их четким представлением об объеме необходимой деятельности в этом направлении, выделении первостепенных целей, требующих неотложного разрешения, практических подходов и наиболее действенных средств их реализации.

Объем деятельности педиатра по охране психического здоровья детей складывается в первую очередь из устранения вредностей, могущих воспрепятствовать нормальному пре-, пери– и раннему постнатальному развитию; из создания благоприятных условий для социализации и адаптации в семье и в детском коллективе; из выявления детей, подверженных повышенному риску травматизма; из предупреждения и раннего и эффективного лечения соматических и особенно инфекционных заболеваний; из обеспечения реабилитации хронических больных и инвалидов.

В решении задач предупреждения нервно-психических расстройств у детей основное внимание уделяется прежде всего детям раннего возраста, из неблагоприятных семей, неадаптировавшимся в детских учреждениях, с невропатией, акцентуациями характера и легкими органическими поражениями ЦНС, с соматическими заболеваниями, психовегетативным синдромом (хронической тревожностью), хроникам, инвалидам и жертвам несчастных случаев.

Для реализации целей профилактики необходимы: выявление детей, перенесших выраженные пре-, пери– и ранние постнатальные расстройства; учет негармоничных, распадающихся и распавшихся семей, выявление детей с нарушенным поведением и реакциями дезадаптации, учет детей, чья соматическая симптоматика не может быть объяснена органическими причинами; наиболее раннее лечение соматических и инфекционных болезней; изучение детей, подвергшихся травмам, интоксикациям и ожогам.

Средства, используемые в психопрофилактике, должны быть комплексными.

Работа с семьей. В первую очередь необходимо оценить психологический климат и межличностные отношения в семье, особенности воспитания ребенка. Обнаружив неблагополучную или неправильно воспитывающую семью, врач может не только раскрыть перед родителями вредность сложившихся отношений, но и направить на семейную психотерапию в то или иное детское учреждение на дневное или – при необходимости – круглосуточное пребывание. Иногда достаточно обеспечить семью юридической помощью. В случае крайне неблагоприятной и опасной для здоровья ребенка обстановки может оказаться необходимым поставить вопрос о лишении родительских прав.

Работа с воспитателями дошкольных учреждений складывается из двух аспектов: оценки психологического климата в руководимой педагогом группе и выявления детей повышенного риска. Возможность создания благоприятной эмоционально теплой обстановки в детском коллективе зависит от личности, квалификации и опыта педагога и особенностей самих детей. Совместно с педагогом педиатр должен выявить дошкольников с нарушениями поведения, с трудом приспосабливающихся к обстановке детского сада, с задержкой психического развития, расстройствами речи, слуха, зрения. При необходимости они должны быть проконсультированы соответствующими специалистами для решения вопроса о выведении их в специализированные детские сады. Степень благополучия детской группы в целом может быть оценена на основании собственных впечатлений либо косвенно – по числу неадаптированных детей.

Работа с педагогами школы. То, что было сказано о личности дошкольного педагога, справедливо и для школьного. Приходится учитывать всю трудность коррекции не только характерологических особенностей, но и ошибочных подходов к воспитанию детей, таящих в себе опасность для их здоровья. Школьному врачу следует сосредоточить свои усилия на выявлении детей, требующих психопрофилактических мер или лечения. Наибольшие трудности представляют ученики с нарушением поведения, так как их причины и способы коррекции очень различны. В одних случаях достаточно нормализовать отношение к ребенку в семье, в других – оказать помощь в учебе. Нередко этих мер оказывается недостаточно, – тогда приходится прибегать к консультациям специалистов. Для детей с грубыми нарушениями поведения с делинквентными поступками (кражи, бродяжничество, вымогательство, драки) существуют школы с особым режимом – закрытые учебные заведения, где овладение школьной программой сочетается с освоением трудовых процессов и регламентированным досугом: спортивными и другими занятиями. Дети с церебральными параличами обучаются в специальной школе, отдельные классы которой предназначены для учеников с интеллектуальной недостаточностью. Задержка психического развития, не достигающая степени дебильности, служит показанием для направления в специальную школу или класс для детей с задержками развития или в лесную школу. Если обучению препятствуют трудности в речевой сфере, то ребенку следует посещать школу для детей с расстройствами речи. Дети с подозрением на олигофрению (общее психическое недоразвитие) направляются на медико-педагогическую комиссию, с тем чтобы они в случае подтверждения диагноза продолжили свое обучение во вспомогательной школе. В случаях нарушений поведения, невротической симптоматики или слабой успеваемости продолжающие обучение в массовой школе становятся предметом особенной заботы школьного врача как относящиеся к группам повышенного риска. Эти группы требуют регулярного медицинского наблюдения, в том числе со стороны невропатологов и психиатров, периодических профилактических осмотров, предупредительного лечения. Последнее может состоять из общеукрепляющих, мягких стимулирующих, седативных, транквилизирующих и других препаратов. Полезна профилактическая работа с родителями этих детей. Обязательно направление этих детей в каникулярное время в оздоровительные учреждения (пионерские лагеря, дома отдыха и т. д.).

Работа с воспитателями закрытых детских учреждений (интернатов, детских домов, домов ребенка и др.) – Педиатр наряду с задачами, о которых было сказано, обращает особое внимание на создание благоприятной эмоционально теплой дружественной обстановки, способствующей раскрытию потенциальных возможностей детей в учебе, других сферах жизни. Этой цели могут способствовать усилия врача по повышению психологической и педагогической квалификации воспитателей, изучение индивидуальных характерологических особенностей каждого воспитанника, анализ сложившихся межличностных отношений в группах и роли самого воспитателя в управлении коллективом детей. Для коррекции психологического климата детского коллектива могут быть использованы индивидуальная или коллективная психотерапия с помощью психотерапевта, лечение отдельных детей, дезорганизующих группу, или их выведение в санаторий, лесную школу для детей с пограничными нервно-психическими нарушениями, в стационар.

Работа с детьми в детских учреждениях. Просвещение в интересах здоровья детей должно быть частью получаемого ими общего образования. Его цель – снабдить их основными знаниями о нормальном физическом, психическом и психосексуальном развитии и о тех факторах, которые влияют на них, дать представление о связи между физическим и психическим здоровьем, привить необходимые навыки и развить у них способность оценивать свое психическое состояние. Достижение этой цели осуществляется в индивидуальных и групповых беседах, через печатную продукцию, радио и телевидение. Для увеличения эффективности санитарно-просветительной работы необходимо изыскивать новые методы. У детей следует развивать способность использовать собственные психические ресурсы для сохранения и укрепления здоровья. Вместо директивных запретов следует дать детям возможность свободного выбора между поведением, направленным на сохранение здоровья, и поведением, которое им вредит. Желательно привлекать примеры авторитетных для подрастающего поколения людей (известных актеров, спортсменов, выдающихся тружеников) или случаи из практики врача. Наибольшая эффективность достигается, когда из всего коллектива выбирается группа повышенного риска, с детьми которой в первую очередь проводится описанная работа.

Белопольская И. Л

ПРОБЛЕМЫ ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО КОНСУЛЬТИРОВАНИЯ ДЕТЕЙ С ОТКЛОНЕНИЯМИ В РАЗВИТИИ[22]

В последнее время особо остро стала ощущаться потребность в создании службы психологического консультирования семей. Количество семей, обращающихся за специализированной помощью к психологам, постоянно растет. Особый круг вопросов встает перед родителями, имеющими детей с отклонениями в развитии – не только психически больных и умственно отсталых, но и детей с небольшими нарушениями (задержка развития, невротические реакции и т. д.).

Появление в семье ребенка с какими-то отклонениями в развитии всегда связано с тяжелыми эмоциональными переживаниями родителей и близких родственников. Для того чтобы помочь такой семье, прежде всего необходимо дать родителям полную информацию об особенностях их ребенка: указать положительные и отрицательные качества, его сильные и слабые стороны. Информацию такого рода родителям лучше всего получать у специалистов, регулярно наблюдающих за ребенком. Часто период первичного обращения родителей к специалистам относится к старшему дошкольному возрасту. Старший дошкольный возраст является как бы рубежом между дошкольным детством и началом обучения. Родители начинают более пристально присматриваться к своим детям, пытаясь оценить их способности, трудолюбие, готовность к школе. Требования к детям в этот период обычно резко повышаются. Родители порой неумело пытаются научить детей писать, читать, считать. Столкнувшись с первыми же трудностями, не всегда правильно реагируют и оценивают их.

Нередко в этот период в семьях возникают конфликтные ситуации, вытекающие либо из непонимания одним или обоими родителями возможностей своего ребенка, либо из-за неприятия решения специалистов. Все это побуждает родителей к получению всесторонней консультации и объективной оценки как способностей и возможностей ребенка, так и собственных воспитательных позиций.

В нашей стране существует большое количество специализированных детских садов: логопедические, детские сады для детей с органическим поражением ЦНС, детские сады для детей с задержкой психического развития, для слабослышащих, глухих детей и т. д. Помещение ребенка в специальный детский сад не означает, что он в обязательном порядке будет обучаться и в школе того же профиля. Дошкольная работа обычно позволяет значительно продвинуть ребенка в развитии. Поэтому родители вправе заново оценить возможности ребенка и решить вопрос о профиле школы. Особенно это касается детей, которые посещали детские сады для детей с задержкой психического развития, органическим поражением ЦНС и логопедические.

Другую большую группу родителей, обращающихся за консультацией к психологам, составляют те, чьи дети, начав обучение в массовой школе, не справляются с ее требованиями. Это ученики начальной школы, ставшие по разным причинам неуспевающими. В этих случаях родители и школа также ставят разнообразные вопросы перед специалистами. Основной же вопрос заключается в том, чтобы определить, должен ли данный ребенок оставаться в массовой школе или его необходимо перевести в школу другого типа (вспомогательную, речевую, для слабослышащих, слабовидящих и т. д.).

Заключение об уровне психического развития ребенка и определение типа школы, в которой он должен обучаться, делаются на основании заключений психоневрологов, педагога, психолога, логопеда, а при необходимости – окулиста и отоларинголога. Данные психологического обследования чрезвычайно важны для решения вопросов диагностики, а также для правильного построения беседы с родителями. Психологом при этом учитываются: уровень интеллектуального развития, состояние сенсорных и моторных функций, уровень знаний и навыков, особенности личности и деятельности ребенка. На основании всего этого ставится не только клинический диагноз, но и определяется психологическая структура дефекта, а это необходимо, чтобы дать родителям исчерпывающие рекомендации в плане обучения и воспитания их ребенка.

Для проведения психологической консультации детей с отклонениями в развитии и их родителей по вопросам обучения и воспитания можно предложить следующую общую схему обследования:

1) анализ жалоб родителей и внутрисемейной ситуации;

2) комплексное медико-психолого-педагогическое исследование ребенка для постановки диагноза и установления психологической структуры дефекта;

3) психологическое консультирование всех членов семьи.

Анализируя жалобы, консультант помогает родителям точнее их сформулировать, а затем соотнести с возрастом и реальным положением ребенка: домашний ребенок или посещающий детский сад, состав семьи, дополнительные занятия ребенка и др. Важно установить: кто уделяет ребенку больше внимания, кого в семье ребенок предпочитает и кому лучше подчиняется, единодушны ли родители в вопросах воспитания.

Психологическое обследование имеет большое значение при определении типа школы. Диагностика умственной отсталости и задержек развития стала все чаще осуществляться в дошкольном возрасте, поэтому на консультацию приходит большое количество детей, не обучавшихся раньше в школе. Проверка школьных знаний и навыков у детей этого возраста не может дать необходимой информации о состоянии их интеллекта и других психических процессов. Основная задача психологического исследования в этом случае состоит в квалификации особенностей мышления ребенка. Определенный дефект мышления – основной признак, на основании которого ребенка направляют на обучение по вспомогательной программе.

Во время психологического обследования необходимо обращать внимание не только на слабые, но и на сильные стороны интеллектуальной деятельности ребенка. Полученные при этом данные тоже дают материал для дифференциальной диагностики. Психологическому обследованию обязательно должно предшествовать изучение педагогической документации: характеристик из детских садов и школ, рабочих тетрадей, рисунков. Анализ этих документов позволит более правильно построить ход обследования. Так, например, обследование детей с пониженным слухом или значительными дефектами речи целесообразно начинать с предъявления заданий, которые могут быть выполнены без большого участия речи; обследование детей с выраженным отставанием в психическом развитии нужно начинать с предъявления простейших заданий в игровой форме. Исходя из содержащихся в характеристике данных во время беседы можно задавать вопросы, связанные с кругом интересов ребенка и его любимыми занятиями; вместе с тем во время беседы не надо затрагивать неприятные для ребенка темы.

Во время психологического обследования надо учитывать особенности поведения ребенка и его работоспособность. Нарушение работоспособности и отклонения в поведении могут скрыть интеллектуальные возможности ребенка или создать превратное о них представление. Беседа, проводимая перед началом экспериментально-психологического исследования, направлена на установление эмоционального контакта с ребенком, на создание у него правильного отношения к предлагаемой работе. Неуверенных, боязливых детей надо приободрить, похвалить, с детьми расторможенными – взять более строгий тон. Содержание беседы должно быть направлено на выявление особенностей представлений ребенка об окружающем. Необходимо коснуться интересов ребенка, его любимых занятий и игр. Беседа должна протекать живо и непринужденно. Начинать ее нужно с простых вопросов. Если ребенок отказывается отвечать, ему можно предложить рассмотреть какую-нибудь картинку или игрушку и постепенно, по мере установления контакта, ввести беседу в нужное русло. Закончив беседу, следует плавно, непринужденно перейти к экспериментально-психологическому исследованию. При проведении экспериментально-психологического исследования также фиксируются отношение ребенка к работе, наличие или отсутствие интереса, реакции на похвалу или порицание. Эти наблюдения позволяют подойти к результатам исследования неформально, дают возможность проанализировать структуру деятельности ребенка, вскрыть патологические особенности.

Беседа ориентирует психолога в отношении того, какими должны быть (с точки зрения трудности) первоначальные задания. Часто бывает удобно начинать исследование с предъявления средних по трудности вариантов. Дело в том, что ребенок успевает устать, если перед предъявлением заданий средней трудности ему дают последовательно развертывающуюся цепь более простых заданий. Вместе с тем нельзя начинать с предъявления трудного задания. Предъявление такого задания на первом этапе может смутить и затормозить ребенка.

Работу с ребенком необходимо строить в форме обучающего эксперимента. Если у ребенка возникают трудности, ему может быть оказана помощь: в виде общей стимуляции, организации его деятельности, наводящих вопросов, прямой подсказки, показа или обучения на материале аналогичного задания с последующим контролем за переносом способа действия. Во время анализа полученных результатов следует учесть, какой вид помощи и в какой мере был оказан ребенку и насколько эта помощь помогла ему справиться с заданием.

Для того чтобы сделать обоснованный вывод об интеллектуальном развитии ребенка, проводится анализ как характера выполнения отдельных заданий, так и деятельности ребенка в целом. Плохие или хорошие результаты в выполнении какого-либо одного задания не дают основания судить об уровне интеллектуального развития. Следует учитывать особенности деятельности ребенка при выполнении большого числа разнородных заданий и отметить наиболее характерные для него данные о психологических, возрастных, личностных и, если они есть, патологических чертах интеллектуальной деятельности и эмоциональной сферы. Необходимо также учесть отношение ребенка к процедуре исследования, важно тщательно проанализировать процессы памяти, внимания, а также данные о слухе, зрении и развитии речи.

Опыт показывает, что во время обследования интеллектуально полноценные дети без трудностей поведения собранны, серьезны, старательны. Они интересуются процессом выполнения заданий, результатом работы и ее оценкой. Им принципиально доступно выполнение всех заданий, соответствующих их возрастному уровню. Естественно, что дети 7 лет нуждаются в большей организующей помощи при затруднениях, чем дети 8–9 лет.

Если на обследование попадает ребенок с трудностями поведения, то правильная оценка его интеллектуального развития возможна лишь в оптимальных условиях: при хорошем контакте и значимой мотивации. Чтобы понять, насколько качество ответов ребенка было обусловлено трудностями поведения, полезно сравнить его успехи до и после установления контакта.

Если качество ответов и темп деятельности ребенка ухудшаются или улучшаются, изменяются к концу или даже к середине исследования, это может быть связано с нарушением его работоспособности. В таком случае необходимо проанализировать, как именно изменить эти параметры в зависимости от утомления либо врабатываемости. Снижение работоспособности можно наблюдать у детей с различным уровнем интеллекта, поэтому важно сравнить качество выполнения работы в начале и в конце, до и после отдыха.

Для большинства детей с задержкой психического развития характерно снижение работоспособности и внимания, ярко выступающее в процессе исследования. У ряда детей замедлены ориентировка в новом материале, врабатываемость, общий темп деятельности. У других обнаруживается снижение внимания из-за повышенной утомляемости. Наблюдаются также колебания внимания в процессе деятельности. Деятельность детей с задержкой психического развития недостаточно целенаправленна по сравнению с деятельностью нормально развивающихся детей. Часто они не могут объяснить свое решение, обосновать ответ даже в случае неправильного выполнения задания. Активный словарный запас невелик. В том случае, если ребенок с задержкой психического развития получает организующую и обучающую помощь, качество решения задач приближается к тому, которое наблюдается у нормальных детей.

Интеллектуальную деятельность детей с олигофренией в степени дебильности характеризуют такие черты, как замедленная ориентировка, инертность, отсутствие глубины осмысления и необходимых обобщений. Их запас знаний и представлений об окружающем беден и очень поверхностен. Дети знают основные цвета и геометрические формы. Они складывают разрезные картинки. Как правило, с помощью взрослого составляют простые узоры Кооса. С небольшой помощью могут проанализировать простую и конкретную практическую ситуацию, понимают явный смысл сюжетной картинки, в состоянии установить несложную последовательность картинок. Им трудно понимание простых рассказов, знакомых метафор. Наиболее трудными для этих детей являются задачи, при выполнении которых надо проявить понимание смысла ситуации (особенно скрытого и переносного). Они не владеют многими понятиями широкого объема. Имеющиеся у детей понятия часто не вполне точно отражают конкретную действительность; многие понятия носят недифференцированный и чрезвычайно конкретный характер.

В процессе ориентировки в новом материале, переноса принципа работы на аналогичные задания особенно ярко выступают инертность психических процессов и конкретность мышления. При выполнении мыслительных операций эти дети часто опираются на внешние признаки, которые во многих случаях являются несущественными. Организующая помощь мало помогает при выполнении заданий, вызывающих затруднения! Помощь обучающего характера принимается в замедленном темпе, плохо усваивается и практически не используется при выполнении аналогичного задания. Этих детей необходимо обучать более длительное время. Кроме того, нужно производить многократные повторения и отрабатывать все звенья предлагаемой во время выполнения заданий работы.

Дети с олигофренией в степени имбецильности обнаруживают крайне бедный запас представлений об окружающем. Этот запас часто ограничивается элементарными сведениями о себе и своих близких. Нередко дети знают основные цвета, иногда геометрические формы. Они понимают смысл простой конкретной ситуации на картинке. Обобщенными понятиями эти дети практически не владеют. Запас слов обычно ограничен кругом знакомых предметов и их назначением. Дети с трудом переключаются с одного задания на другое. Начатое задание может выполняться долго и без пресыщения. Детей с олигофренией в степени имбециальности, осложненной явлениями психомоторной расторможенности либо апатико-адинамическими расстройствами, очень трудно организовать и побудить сосредоточиться на предлагаемом задании.

У детей с явлениями деменции органического или шизофренического происхождения обнаруживаются нарушения деятельности в целом. Эти нарушения выражаются в истощаемости, склонности к персеверациям, эмоциональной уплощенности, некритичности, малой психической активности.

Для детей с эпилептической деменцией характерны тугоподвижность, инертность мышления. Дети медленно усваивают инструкцию, долго врабатываются, крайне трудно переключаются с одного вида работы на другой. В интеллектуальной деятельности обнаруживаются вязкость, детализация, застревание на несущественных признаках и затруднения при необходимости отделить главное от второстепенного.

Дети с шизофренической деменцией часто плохо входят в контакт, обнаруживают неадекватность эмоциональных реакций. Их мышление во многих случаях носит формальный, вычурный характер. Во время разговора обнаруживается склонность к резонерству. В большинстве случаев этим детям труднее работать с наглядным и конкретным материалом.

Те дементные больные, которые обнаруживают описанные выше особенности и вместе с тем понимают конкретные ситуации в наглядном и вербальном планах, владеют элементарными обобщениями, способны принимать и использовать помощь, могут обучаться по программе вспомогательной школы.

Первичная интеллектуальная сохранность детей со сниженным зрением обычно выявляется в процессе анализа характера выполнения различных заданий, предлагаемых с целью установления уровня развития мышления. При этом таким детям необходимо давать задания, при выполнении которых они опираются преимущественно не на зрение, а на речь, слух и осязание. Из-за снижения зрения у этих детей страдает зрительное восприятие и затруднена пространственная ориентировка.

В мыслительной деятельности детей со снижением слуха отмечаются отклонения, связанные с недостаточностью словесно-логического мышления. Дети достаточно хорошо выполняют задания по наглядному комбинированию, ориентируются в наглядном счете.

У детей с церебральными параличами, не сопровождающимися нарушениями интеллекта, страдает пространственное восприятие. Поэтому они затрудняются при ориентировке в направлениях пространства, иногда – в построении фраз с теми предлогами и наречиями, которые обозначают положение предметов в пространстве.

После экспериментально-психологического исследования с ребенком вновь проводится беседа, обычно непродолжительная. Ее основная цель – уточнить впечатление о психических особенностях ребенка, в первую очередь личностных. Выясняется, какие задания понравились, какие – нет, что было трудно, что – легко, как оценивает свои успехи, как себя чувствует.

Целью психологического консультирования членов семьи является оптимизация внутрисемейных отношений через принятие родителями адекватных ролевых позиций по отношению к ребенку и друг к другу, обучение родителей навыкам вхождения в контакт с ребенком и воспитание его в соответствии с общественными нормами поведения.

Крайне часты ошибки родителей в плане воспитания ребенка с отклонениями в развитии, вытекающие из снижения требований, закрепления за ним положения «больного». Однако наши наблюдения показывают, что если снижение требований в плане умственного развития ребенка, его обучаемости оправданно, то оно должно быть минимальным в плане повседневных требований и для действий, имеющих воспитательное значение. Ребенку, отстающему в развитии, в равной степени как и полноценному, должны вовремя прививаться навыки опрятности, самообслуживания, а в дальнейшем и посильный труд в семье, забота о ближних. В подавляющем большинстве случаев мы видели обратную картину. Родители начинают преждевременно обучать ребенка чтению, письму, счету, организуют дополнительные занятия со специалистами, стремятся дать ребенку такое количество информации, которое он не может охватить. Все стремления родителей направлены на проблемы обучения и устройства детей в школу. Поэтому порой приходится видеть ребенка без элементарных навыков самообслуживания, но знающего буквы. Родители излишне опекают этих детей, стремятся устранить даже мельчайшие трудности в их повседневной жизни, ни на шаг не отпускают от себя. В семье это создает напряженную атмосферу, конфликтные ситуации между родителями и другими детьми.

Часто в семьях, где кроме ребенка с отклонением в развитии есть полноценные дети, складываются неправильные отношения в целом. Полноценный ребенок в таких семьях становится заброшенным, от него требуют во всем уступать «больному», всячески опекать его, не реагировать и не жаловаться на неправильные поступки последнего. Все это отражается на характере полноценного ребенка, а иногда ведет к нервному срыву. Правильная оценка семейной ситуации, регулярное консультирование у специалистов помогают установлению оптимального климата в семье и преодолению тяжелых эмоциональных переживаний и конфликтов у родителей.

Консультирование базируется на следующих принципах.

1. Соблюдение интересов больного ребенка. Этот принцип проводится во всех случаях, кроме резко выраженной патологии, когда под угрозой находится здоровье других членов семьи (прежде всего детей). Соблюдение интересов больного ребенка состоит в создании адекватных условий для его обучения, воспитания и лечения как в школе, так и дома.

Правильная постановка диагноза – необходимое, но не достаточное условие для этого. В настоящее время в нашей стране создана большая сеть дошкольных и школьных учреждений, которая позволяет обучать ребенка в оптимальных условиях по специальным программам. Подчас только недостаточное понимание родителями возможностей своего ребенка мешает незамедлительному помещению ребенка в нужное детское учреждение.

2. Щадящая форма соообщения диагноза, поставленного ребенку. В беседе с родителями мы стремимся не только раскрыть психологическую структуру дефекта ребенка, но и указать его положительные качества. Как выяснилось, родителям лучше не просто сообщить диагноз и решение специалистов, но доступно и понятно рассказать об особенностях их ребенка, объяснить, как нужно заниматься и на что обратить внимание. При этом всегда учитываются условия жизни каждой семьи, ее состав и культурный уровень, количество детей, чтобы советы не оказались для семьи трудновыполнимыми и у родителей не возникло чувство своей беспомощности.

3. Коллективному консультированию семей предшествует индивидуальное консультирование членов семей с соблюдением тайны каждого индивида.

Нередки случаи, когда родители расходятся в вопросах обучения и воспитания своего ребенка и хотят побеседовать с консультантом наедине, чтобы проверить правильность своих позиций или объяснить какие-либо стороны семейной жизни. Психолог анализирует семейную ситуацию исходя из интересов ребенка и дает объективную оценку его возможностям. Он консультирует родителей и других родственников индивидуально, соблюдая тайну консультирования, чтобы не внести в семью новых травмирующих моментов. Индивидуальное консультирование помогает потом правильнее построить консультирование семьи, в котором, кроме родителей, участвуют и другие родственники.

Те конфликты между родителями, которые непосредственно не касаются ребенка, не включены в задачи исследования, о чем сообщается родителям.

С помощью такого консультирования достигаются (под руководством психолога) выработка внутрисемейных позиций и принятие оптимальных семейных ролей каждым членом семьи.

Эффективным методом консультирования является проведение коррекционных психолого-педагогических занятий с ребенком в присутствии родителей. Этот метод применялся в работе с семьями, чьи дети занимались в экспериментально-диагностических группах по подготовке в школу.

Наблюдение родителей за занятиями своего ребенка со специалистом, за процессом усвоения ребенком определенных правил поведения, знаний и навыков помогало родителям лучше понять его, оценить адекватность требований и занять более правильную воспитательную позицию в семье. Кроме того, мы использовали метод анализа поведения детей и родителей при совместном выполнении домашних заданий. По мере того как родители усваивали некоторые приемы и методы работы с ребенком, контакт между родителями и детьми в семье налаживался и наступало большее взаимопонимание между всеми членами семьи.

Таким образом, своевременное психологическое консультирование ребенка с отклонениями в развитии и его родителей позволяет подобрать адекватные условия и методы обучения ребенка, снизить трудности воспитания, а также улучшить внутрисемейные отношения. Желательно проводить повторные консультации детей и родителей, так как, даже приняв какое-то решение, родители не сразу могут разобраться во всех вопросах и у них часто возникает потребность в новых советах. Важно также оценить динамику развития ребенка, еще раз проверить адекватность условий его обучения и воспитания, чтобы в случае необходимости внести коррекцию, а также уточнить диагноз и прогноз.