Глава 2

Я извиняюсь, потому что сегодня утром я не упомянул несколько книг, которые я должен был упомянуть. Я был так поглощён Заратустрой, Мирдадом, Чжуан Цзы, Лао Цзы, Иисусом и Кришной, что я забыл о нескольких книгах, которые более чем существенны. Я не могу поверить, что я забыл Калила Джебрана, его книгу «Пророк». Это мучительно для меня. Я хочу искупить это — вот почему я говорю ?извините? — но никому в особенности.

Как я мог забыть книгу, которая является пределом: Книгу суфиев! Возможно, я забыл, потому что она не содержит ничего, только пустые страницы… Двенадцать сотен лет суфии относились к этой КНИГЕ со страшной заботой, открывая эти страницы и изучая их. Только удивляешся: что они изучают?. Когда вы долгое время смотрите на чистую страницу, вы на грани того, чтобы прыгнуть выше себЯ… Это настоящее изучение — работа.

Как я мог забыть КНИГУ? Кто теперь простит меня? КНИГА должна была быть упомянута первой, не последней! Это нельзя превзойти. Как вы можете создать книгу лучше, чем та, что не содержит ничего и сообщает ничто?

Ничто должно остаться в твоих записях, Дэвагит, как ни-что; иначе оно будет иметь негативное значение — значение пустоты, и это не то. Верное значение — ?наполненность?. Пустота на Востоке имеет совершенно другой контекст… ШУНЬЯТА.

Я дал одному из моих санньясинов имя Шуньо, но этот дурак продолжает называть себя Доктор Эйчлинг. Что может быть глупее? ?Доктор Эйчлинг? — какое дурацкое имя! Он даже сбрил свою бороду, чтобы быть доктором Эйчлингом… так как с бородой он выглядел хоть немного красиво.

На Востоке шунята, пустота — это не то, что в английском языке понимается под словом ?пустота?. Это наполненность, ПЕРЕполненность… так полно, что ничего более уже не нужно. Вот что сообщает Книга.

Пожалуйста, включите её в список.

Первое, Книга суфиев.

Во-вторых, «Пророк» Калила Джебрана. Я мог бы легко понизить «Пророка» и объяснить его как эхо ницшевской «Так сказал Заратустра». В нашем мире никто не говорит правду. Мы такие лжецы, так формальны, настолько полны этикета… «Пророк» красив потому, что это эхо Заратустры.

Третья, Книга Ле Цзы. Лао Цзы я упомнянул, Чжуана Цзы упомянул, Ле цзы забыл, а он сама кульминация Лао Цзы и Чжуан Цзы. Ли Цзы — это третье поколение. Лао Цзы был мастером, Чжуан Цзы его учеником; Ли Цзы был учеником ученика, возможно потому я про него забыл. Но эта книга чрезвычайно красиво и достойна включения в список.

Четыре — и это в самом деле удивительно, — я не упомянул Платона «Диалоги Сократа». Наверно, я забыл из-за Платона. Платон не стоит упоминания, он был всего лишь философом, но его «Диалоги Сократа и его смерть» не может быть переоценена и должна быть в списке.

Пятая… Я также забыл Записи учеников Бодхидхармы. Когда я говорил про Гаутаму Будду, я всегда забывал Бодхидхарму, возможно потому, что я чувствовал, что что он настолько слит со своим мастером, Буддой. Но нет, это не правильно; Бодхидхарма возвышается над ним. Бодхидхарма был великим учеником, настолько великим, что сам мастер мог бы ревновать к нему. Он сам не написал ни слова, но несколько из его учеников, неизвестные, поскольку они не упомянули своих имён, сделали некоторые заметки о словах Бодхидхармы. Эти заметки, даже всего несколько, драгоценны, как Кохинор. Слово ?Кохинор?, если вы не знаете, означает ?свет мира?. ?Нор? значит свет, ?кохи? — мир. Если бы мне пришлось описать что-нибудь, как Кохинор, да, я указал бы на эти несколько записей анонимных учеников Бодхидхармы.

Шестая — и я также забыл — «Рубайат». Слёзы подступают к моим глазам. Я могу быть прощён за что угодно другое, но не за «Рубайат». Омар Хайям… Я могу лишь прослезиться. Я могу извиниться только своими слезами, не словами. «Рубайат» — одна из наиболее неправильно понятых, и также одна из наиболее широко читаемых книг в мире. Её перевод может быть понятен, но недоразумение о её духе, он не был понят. Переводчик был не в состоянии передать также и дух. «Рубайат» символична, а переводчик был очень прямолинейный англичанин, что в Америке назвали бы плоским, без бёдер вообще. Чтобы понять «Рубайат», вам нужно быть немного непрямым, неправильным, неоднозначным…

«Рубайат» рассказывает о вине и женщинах, больше ни о чём; он воспевает вино и женщин. Переводчики — а их было много — все ошиблись. Они должны были ошибиться, потому что Омар Хайям был суфий, человек понимания, тот, кто знал. Когда он говорил о женщине, он говорил о Боге. Так суфии обращаются к Богу: «Возлюбленная! О, моя Возлюбленная!» И они всегда используют женский род для Бога — это важно, это должно быть записано. Только суфии обращаются к Богу как к возлюбленной. А ?вино? — это то, что происходит между любовником и возлюбленной, между учеником и мастером, между искателем и найденным, между преданным и его идолом… алхимия, трансмутация — вот что есть ?вино?. «Рубайат» настолько неверно понят — наверно, поэтому я забыл о нём.

Седьмая, «Маснави» Джелаладдина Руми. Это книга маленких притч. Великое может быть выражено только в притчах. Иисус говорил в притах: тем же образом говорит «Маснави». Почему я забыл о ней? Я люблю притчи; я не должен был забыть про них. Я использовал сотни притч из этой книги. Наверно, они стали настолько частью меня, что я забыл упомянуть их отдельно. Но это не оправдывает меня, извинения всё ещё требуются.

Восьмая: восьма это Иша Упанишада. Легко понять, почему я забыл о ней. Я пил её запоем, она стала частью моей плоти и костей; это я. Я говорил о ней сотни раз. Это очень маленькая Упанишада. Есть сто восемь упанишад, а Иша меньше всех их. Она может быть напечатана на открытке, всего на одной её стороне, — но она содержит остальные сто семь, так что о них можно не упоминать. Их семя содержиться в Иша.

Слово Иша подразумевает «божественное». Вы, может, удивитесь, что мы в Индии не называем Христа ?Христом? — мы называем его ?Иса? — это ближе к арамейскому ?Ешуа? и английскому ?Джошуа?. Его родители, должно быть называли его Йешу. Но ?Йешу? это очень длинно. Имя путешествовало, и в Индии из ?Йешу? превратилось в ?Ису?. Индия немедленно признала, что ?Ису? так близко к Исе, которого считают Богом, — так что будем лучше называть его Иса.

Иша Упанишада — одно из величайших творений для медитирующих.

Девять… Я забыл сказать что-то по поводу Гурджиева и его книги «Всё и вся» — возможно потому, что это очень странная книга, практически невозможная для чтения. Я не думаю, что кто-то из живущих ныне, кроме меня, прочитал эту книгу от первой страницу до последней. Я встречал многих последователей Гурджиева, но никто из них не был спосбен полностью прочесть «Всё и вся».

Это большая книга — полная противоположность Иша Упанишады — тысяча страниц! И Гурджиев такой злой праведник — пожалуйста, позвольте мне это выражение «злой праведник» — он писал таким образом, что не было никакой возможности читать. Одно предложение могло растянуться на четыре страницы! Приближаясь к концу предложения, вы, конечно, забывали начало. И он использовал слова, которые придумал сам — точно, как я. Странные слова… для примера: когда он говорил о кундалини, он называл это ?кундабуфер?; это было его слово для кундалини. Это книга огромной ценности, но драгоценности спрятаны среди простых камней. Нужно искать и исследовать.

Я читал эту книгу не один раз, а много раз. И чем больше я шёл в это, тем больше я любил это, потому что всё больше я мог видеть злую хитрость; я мог видеть, как это — прятаться от тех, кому не должно знать. Знание не для всех, оно не для тех, кто ещё не способен впитать его. Знание должно быть скрыто от неосторожных, оно лишь для тех, кто может переварить его. Оно должно быть дано тем, кто уже готов. Это единственная причина писать таким необычным способом. Нет книги более странной гурджиевской «Всё и вся», — и это, конечно, всё и вся.

Десять: я помнил эту книгу, но не упоминал её, потому что она была написана П.Д. Успенским, учеником Гурджиева, который предал его. Я не хотел включать книгу из-за предательства автора, но так как книга была написана до предательства, в конце концов я решил включить её. Название книги «В поисках чудесного». Она много прекрасна, тем более потому, что написана человеком, который был всего лишь учеником, который сам не знал. Но он был не просто ученик, а позже Иуда — человек, предавший Гурджиева. Это странно, но мир пестрит странностями.

Книга Успенского представляет Гурджиева намного более ясно, чем сам Гурджиев. Возможно, в какой-то мерности существования, Гурджиев завледел Успенским и использовал его в качестве медиума, так как я использую Дэвагита в качества моего медиума. Прямо сейчас он пишет заметки, и я с полузакрытыми глазами могу видеть всё. Я могу видеть даже с закрытыми глазами. Я просто наблюдатель, наблюдатель на холмах. У меня нет никакой другой работы, кроме как наблюдать.

Одинадцать: эта книга была написана непросветлённым человеком, ни мастером, ни учеником: «Листья травы» Уолта Уитмена. Но что-то проникло, прошло через поэтизм в нём. Поэт функционирует, как бамбуковая флейта, — но записи, которые возникают, не принадлежат флейте; они не заслуга бамбука. Уолт Уитмен просто американский бамбук. Но «Листья травы» чрезвычайно красива. Что-то, истекающее от Бога, было поймано этим поэтом. Ни один американец, исключая Уитмена, насколько я знаю, на коснулся этого — и этот тоже частично; никакой другой американец не был так мудр.

Не перебивайте! — хотя бы пока пишуться ваши записи. Потом вы скажете, что не уловили того, не услышали этого. Просто записывайте. Когда придёт время, я сам скажу ?стоп?.

Равзе закончилось моё время?. Моё время закончилось уже давно; не сегодня, более двадцати пяти лет назад, я живу посмертную жизнь, просто как постскриптум к письму. Но иногда постскриптум важнее, чем само письмо..

Какой чудесный мир. Даже с этих высот можно услышать хихиканье в долине. В некотором отношении это хорошо, это объединяет долину в вершиной.

Увы, это скоро завершиться.

Разве можно сделать что-то продолжающимся вечно?

Как минимум, теперь не предавайте меня.

Человек очень коварен, он — единственный трус.

Могут ли ученики избежать быть Иудами?

Если конец, тогда давайте остановимся.

Так хорошо… Алилуйя!