2. Лучший бомбардир с фиксами

Все это я вспомнил для того, чтобы на своем примере попытаться обрисовать типичную обстановку, в которой вырастали известные футболисты того времени. Улица, многообразие спортивных интересов, невысокие запросы. Мне довелось потом работать в детских футбольных школах ФШМ и ЦСКА, и воочию видеть отличия в подготовке юношей. Сейчас даже многие журналисты льют воду на нашу мельницу, дескать, футболисты пятидесятых-шестидесятых были чуть ли не во много раз талантливее современных. Все это не так. И нынешнее поколение не менее щедро на таланты. Вопрос в элементарном сравнении условий и методов подготовки. В наше время в школах работали лучшие тренерские силы. Достаточно назвать Бескова в ФШМ, Качалина в «Динамо» и «Трудовых резервах». Они прекрасно понимали, что мальчик созревает для действий на определенной позиции только годам к десяти-двенадцати (года через три-четыре, после того как «пристрастился» к футболу). Да и приходили к ним уже более-менее техничные ребята, потому что во дворе все время возились с мячом. И после десяти лет в зависимости от физический качеств, техники, цепкости можно было разводить по амплуа. Сейчас дворов этих нет. Когда ребята приходят, школьный тренер вынужден с ними заниматься по стандартной методике – жонглирование, обводка стоек, ведение мяча и так далее. А также закреплять его на определенном месте, зачастую не отвечающем его врожденным качествам. Поэтому сейчас и говорят о штампованных игроках. Впрочем, к этой теме мы вернемся позже…

Как я уже писал, в тринадцать лет я впервые попал на стадион «Сталинец» на матч «Спартак» – «Крылья Советов» и буквально ошалел от увиденного. Мы-то играли во дворе на площадке двадцать на тридцать метров, среди кочек и кирпичей. А телевизоров не было. И когда я увидел такое большое и красивое зеленое поле, то единственной мечтой жизни стало выйти на него в составе какой-нибудь футбольной команды.

Тогда же, в тринадцать лет, родители сделали мне царский подарок на день рождения – настоящий футбольный мяч. До этого мы мячи шили из тряпок, они, естественно, не скакали и были по размеру с гандбольные. И начал я самозабвенные тренировки возле дворовой электробудки. На белой стене углем нарисовал ворота и до одури колотил мячи с обеих ног. Особенно нравилось бить по мячу в дождь, когда следы мокрого мяча отпечатывались на стене. Воображал себя Робином Гудом с луком и старался попасть след в след.

Трудно сказать, какой из меня получился бы футболист, если бы не дружба с дворником дядей Васей. Сначала он пытался меня гонять за испачканную стену, но затем увидев поистине фанатичное отношение к делу, не выдержал и принес ведро с мелом.

– Разводи, – говорит. – Красить будем.

Закрасим мелом мои удары, и я начинаю заново. А дядя Вася наблюдает, пока стена опять не превратится в живописное полотно.


К тому же периоду относятся и мои первые «сборы», как я их называю, в пионерлагерях МВД. Вообще говоря, удивительно, что практически вся семья работала в милиции, а я миновал общество «Динамо», которое к тому же и находилось не так далеко от дома. Сейчас понимаю, что для родителей мой футбол являлся лишь одним из многочисленных отвлечений от дурных компаний, и всерьез о том, чтобы пристроить меня в какую-нибудь футбольную секцию, они не задумывались. Более того, меня целый год принуждали играть на домре в октябрятской школе у Тимирязевской академии. Увы, мои годичные успехи дальше «Во саду ли, в огороде» не пошли, и мама заставила сдать инструмент. Правда, в школе меня отпускать не хотели, пытались переквалифицировать на треугольник, но я сбежал. Так вот, лагеря. Галя после войны работала заместителем председателя местного комитета управления МВД и имела возможность отправлять меня на три смены в Щербинку. Пионерлагерь находился как бы при колонии заключенных, которых кормили за счет собственного подсобного хозяйства. Разумеется, и у нас вопрос питания был поставлен прекрасно. А что еще нужно: воздух, режим, кормежка, персональный мячик! Я даже на пересменок домой не возвращался. Дружок у меня там был безропотный, так я его по несколько раз в день ставил на ворота в закрытой палатке для танцев и, как сейчас помню, принципиально отрабатывал удар «шведой». А когда перерос пионерский возраст, на лето устраивался там же помощником физрука и в пятнадцать лет проводил с лагерем физзарядку под баян.

В сорок седьмом году, я наконец-то «вышел в люди». На Войковской был второй стадион «Крылья Советов». Первый был в Тушино – там, где Яшин играл. А наш, второй, стадион располагался за клубом машиностроительного завода, там, где сейчас кинотеатр «Варшава». Он находился в ведомстве оборонного предприятия, выпускавшего ракеты и сверхсекретные авиаприцелы «Звезда». На стадионе базировались две юношеские команды, молодежная и три мужских. Конечно, я и сам хотел пристроиться в команду, но еще меня подгонял дружный хор сверстников, для которых я уже стал футбольным «авторитетом»: «Иди в «Крылья», тебя обязательно возьмут в юношескую, ты же самый лучший во дворе!» С этой фразой я и пришел к тренеру Сергею Николаевичу Шапинскому. Пришел в мае, когда уже начался сезон, и запись закончилась. Он по-простому и говорит:

– Чего пришел? Набор уже сделан.

– Ну и что? Мне ребята сказали, что я лучший во дворе.

– Да? Ну, тогда пошли…

Чрезвычайно преданный футболу человек. Болел за московское «Торпедо». Дал мне три хорошо накачанных мяча и сказал:

– Сделай мне из-за штрафной пять ударов.

Я, честно говоря, боялся, что он заставит меня обводить стойки, и запорю я экзамен. А с ударом у меня все в порядке было. Но поразило другое. Шапинский пошел в ворота, прихрамывая на одну ногу. А когда встал на ленточку, и вовсе отстегнул протез. Инвалидом войны был мой будущий тренер.

Я, конечно, уверенно положил все пять мячей, хотя он и совершал акробатические прыжки на одной ноге, удивительные для инвалида. Шапинский надел протез и только сказал:

– Иди в каптерку, спросишь Сергеева, администратора команды, получишь форму…


И стал я играть по очереди за все юношеские команды на позиции центрального нападающего. Соперникам по четырнадцать-пятнадцать лет, а ворота мужские. Как получу мяч возле штрафной, в сторону чуть откачу и верхом бью с двадцати-тридцати метров. За сезон забивал больше тридцати мячей. А в сорок девятом, по-моему, наколотил аж пятьдесят шесть голов. На стадионе даже выпустили стенгазету с дружеским шаржем – я со здоровенной бутсой на ноге во весь рисунок. Поставили за молодежную, я и там забивал. И тогда уже решили выпускать меня сразу за первую мужскую, потому что она давала больше всех очков в клубную копилку. Было мне семнадцать лет. Пришлось довольно тяжело, потому что били меня мужики нещадно. Но, с другой стороны, с раннего возраста учился отбиваться.

В то время я уже работал на заводе. Последний, седьмой, класс благополучно завершил в вечерней школе рабочей молодежи. Учиться, работать, играть в футбол, баскетбол и бегать за завод восемьсот метров было невмоготу. Работал токарем на этом же заводе. Предприятие режимное, за опоздание в пятнадцать минут отдавали под суд. Чуть позже меня спасал от неприятностей сам Василий Сталин.

В сорок девятом году произошло одно из самых главных событий в моей жизни, я познакомился со своей будущей супругой Зоей. Она училась в соседней 201-й школе, за которую я играл в баскетбол. Но встретились мы на танцах. Я не устаю повторять, что благодарен и ей, и судьбе, которая свела нас, потому что полюбила меня Зоя не тогда, когда я стал известным футболистом, а когда еще на заводе работал токарем, и не был обеспечен.

По средам и пятницам в клубе машиностроительного завода играла радиола. В субботу выступал полузапрещенный тогда живой джаз. «Радиола» стоила тридцать копеек, «джаз» – пятьдесят. Мать все время выкраивала деньги из семейного бюджета. А если не было, то занимала у соседей, потому что танцы считались культурным времяпровождением. И танцевал я подходяще. В танго у меня пять-шесть переходов было. Вальс, фокстрот, падеграс, падепаданер, «девочка Надя», вальс Бостон, краковяк – все танцы освоил. Лысеть я начал довольно рано, но тогда еще у меня была залихватская волна на голове. Девчата все не верили, что волосы такие от природы, думали, что завиваюсь. Пришлось один раз облиться водой и продемонстрировать им высохшие кудри. Самым серьезным делом было – правильно на танцы нарядиться. Бедные девушки в любую погоду приходили в нейлоновых чулках. Эти чулки прилипали, у них ноги мерзли, но надо было держать фасон. А у нас обязательно были кепки «восьмиклинки» – из восьми кусков. Вот сейчас все хотят быть крутыми, а раньше все хотели быть блатными. Раз блатной, то никто не тронет. И ходили: сапоги хромовые, обязательно немного «жуковатые» гармошкой, фикс должен быть золотой.

Мы на заводе делали фиксы из латуни и надраивали их до блеска пастой ГОИ. Еще, конечно, нужна была тельняшка, но она дорого стоила. Мы тельняшку в складчину человек на десять-пятнадцать купим, вырежем по куску и пришьем на верхнюю видимую часть рубашки. Так и идем в сапогах хромовых, кепке, тельнике, с двумя фиксами по бокам и улыбаемся в разные стороны, чтобы все видели. Из-за этой чертовой кепки я уши себе зимой отморозил, когда Зою провожал. Опухли, даже вода пошла, но красота требует жертв.

Зоя жила подальше, у санатория «Лебедь», и между нашими домами был небольшой лесок. Возвращался я как-то со свиданки часа в три-четыре утра. Подошли четверо, хотели меня раздеть, но узнали и пропустили. А утром мама мне рассказала, что на том месте ночью троих ограбили. Это, наверное, одна из положительных сторон популярности. Я уже в «Крыльях» был «звездой» районного масштаба, а хулиганами верховодили знакомые по расшибалочке Петька Цыган и Юрка Шмидт. Почему, «наверное»? Да потому что лет через пять я в аналогичной ситуации чуть не попал в довольно неприятную историю.

«Локомотив» отправлялся на матч в Ленинград. Поезд отходил часов в двенадцать ночи. Я выехал за час, сел на двадцать третий трамвай до Сокола. Вагон полупустой – человек семьвосемь, а у меня с собой было тысячу двести рублей – прихватил, чтобы купить в Ленинграде телевизор КВН. И вдруг с задней и передней подножек заходят по два бандита с ножами и начинают отбирать деньги. Ко мне подошли, и один вдруг и говорит подельнику: «Не трогай, это свой». Болельщиком оказался. Остановки через три они выскочили. У них там своя поделенная сфера действия была – четыре пролета. Как подъехали к Соколу, меня милиция и схватила. Потерпевшие показали, что я чуть ли не наводчик, что их обобрали, а «своего» не тронули. Слава богу, на месте оказался какой-то начальник, посмотрел мое удостоверение, билет, словом, быстро разобрался. Если бы задержали до выяснения обстоятельств, опоздал бы на выезд. А тогда с этим делом строго было…

Так прошла моя юность. В начале 1952 года я не явился на ответственную встречу по баскетболу, потому что в это же время играл за «Крылья». Тренер, Наталья Константиновна, выслушала мои объяснения, и к ее большой чести сказала:

– Да… Я вижу, душа у тебя лежит к футболу. Пойдем.

И повела меня на стадион «Красный Балтиец», на улицу Владика Волкова, где тренировалась команда ВВС…