• Приложение 1
  • Приложение 2
  • Приложение 3
  • Приложение 4 [Газета «Комсомольское знамя». 20 апреля 1991 г.]
  • Приложение 5 [Газета «Вечерний Киев». 22 июня 1992 г. № 120 (14484)]
  • Приложение 6 [Газета «Труд». 3 апреля 1996 г.]
  • Приложение 7
  • Приложение 8 Каким парнем он был…
  • Приложения

    Приложение 1



    Приложение 2

    Таблица I-I

    Хронология технологического процесса на 4-ом блоке ЧАЭС







    Приложение 3







    Приложение 4

    [Газета «Комсомольское знамя». 20 апреля 1991 г.]

    Реактор должен был взорваться

    Бывший заместитель главного инженера Чернобыльской АЭС Анатолий Степанович Дятлов считает непосредственными виновниками катастрофы научного руководителя и главного конструктора реактора РБМК-1000. Это тот самый реактор, который взорвался 26 апреля 1986 года.

    Новый киевский микрорайон. Стандартный панельный дом. Обитая дерматином дверь. Звоним. Открывает высокий, болезненно худой человек. Из-под белесых бровей -умный, внимательный взгляд. Он приветливо улыбается, протягивая руку… Лишь поздоровавшись, ненароком замечаем на них пятна радиоактивных ожогов. Бледно-розовые, но заметные пятна… Это – бывший заместитель главного инженера Чернобыльской АЭСА.С. Дятлов.

    Осужденный, приговоренный – значит виновный во всем известном преступлении. Законом и людьми Дятлов признан одним из основных «авторов» крупнейшей катастрофы XX века. Совсем недавно Анатолий Степанович вернулся домой.

    Из «каталажки» – так называет он исправительно-трудовую колонию общего режима, где эти годы отбывал наказание по статье 220 Уголовного кодекса УССР.

    Не стоит скрывать: мы шли к Дятлову как к преступнику. А вышли из его квартиры, как из жилища жертвы. Мы собирались обличать, а пришлось сочувствовать… И соглашаться.

    – Расскажите немного о себе. Говорят, что до работы на Чернобыльской АЭС вы занимались на Дальнем Востоке энергетическими установками атомных подводных лодок?

    – Да, это так. Родился я в 1931-м под Красноярском. По образованию и рабочему стажу – квалифицированный специалист по эксплуатации ядерных энергетических установок. Работа на Дальнем Востоке мне нравилась. Но однажды во время отпуска я заехал на строящуюся тогда Чернобыльскую АЭС. И договорился с директором Виктором Петровичем Брюхановым о работе в должности заместителя начальника цеха. В Чернобыле я участвовал в монтаже, пуске и эксплуатации всех четырех блоков. Когда же велось следствие, то все подводилось к тому, что виновники – оперативный персонал, и в первую очередь сам Дятлов. Однако работники ЧАЭС разобрались-таки в том, что авария произошла отнюдь не по нашей вине. Поэтому во время суда подавляющее большинство свидетелей не отрицало моей компетентности. Более того, сами материалы процесса, на мой взгляд, убедительно доказывают: оперативный персонал станции – невиновен.

    – Но приговор, как всем известно, был совсем иным. Как вы это объясняете?

    – Приговор не мог быть другим. Могу спорить, что вы не назовете ни одного факта наказания за крупнейшие аварии последних лет кого-либо иного, кроме диспетчеров, операторов, капитанов и прочих «стрелочников». Хорошо сказано об этом в напечатанном в журнале «Молодая гвардия» письме горноспасателей из Донецкой области, которые ликвидировали последствия отравления шахты: «Создана и четко действует система увода от ответственности основных виновников безобразий. Монополист сам расследует аварию, сам намечает меры и контролирует их выполнение».

    У нас на Чернобыльской станции все было совершенно так же. Ни одна комиссия, а их было несколько, не включала представителей оперативного персонала, то есть тех, кого обвиняли в аварии. Комиссии состояли только из потенциальных, а порой и фактических виновников катастрофы. Объективного расследования ждать от них было нельзя. Его и не было. И тем материалам, которые опровергали общепринятую версию, на межведомственных научно-технических советах 2 и 17 июня 1986 года под председательством академика А.П. Александрова, никакого внимания не уделяли. На этих совещаниях и была выработана концепция аварии, уводящая создателей оборудования от ответственности и перекладывающая всю вину на персонал. Материалы совещаний легли в основу доклада правительственной комиссии, который был направлен в Политбюро ЦК КПСС, Совет Министров СССР и МАГАТЭ.

    Стоит ли удивляться, что в решениях Политбюро было четко сказано о нашей вине? Поэтому рассчитывать на объективность суда было бы по крайней мере наивно.

    Правда, с трибуны XXVIII съезда КПСС прозвучало невероятное – было сказано, что Политбюро и правительство не разобрались в причинах чернобыльской аварии. Нет, неправда, что, мол, «не разобрались», – не захотели разбираться! Никто ведь не мешал высшим органам власти привлечь к анализу причин аварии лучшие научные силы, внимательно изучить, так сказать, историю вопроса…

    – Значит, у чернобыльской катастрофы были определенные предпосылки?

    – Предпосылки? Не то слово! Официальное объяснение случившегося звучит так. Авария произошла в результате невероятного совпадения нескольких грубых нарушений обслуживающим персоналом норм и правил эксплуатации энергоблока. Но мне нетрудно доказать, что реактор РБМК-1000 неминуемо должен был где-нибудь взорваться. Практически неизвестны общественности такие факты.

    В 1975 году на Ленинградской АЭС произошла авария: разгерметизировался канал на таком же реакторе, как в Чернобыле. Комиссия из сотрудников Института атомной энергии имени Курчатова разобралась в случившемся и разработала список рекомендаций по повышению надежности реактора, в том числе и по таким важным вопросам, как уменьшение парового коэффициента реактивности, создание быстродействующей системы аварийной защиты.

    Претворять в жизнь эти рекомендации начали через десять с лишним лет, уже после чернобыльской катастрофы.

    Далее. В 1983 году, когда у нас, в Чернобыле, производилась загрузка реактора технологическим топливом, были сделаны физические измерения характеристик активной зоны и обнаружено крайне опасное явление -стержни аварийной защиты при своем движении вниз в течение пяти секунд вносили в реактор не отрицательную, а положительную реактивность. Однако комиссия по физическому пуску совершенно безосновательно сочла возможным допустить реактор к эксплуатации. С комиссией согласился и инспектор Госатомэнергонадзора. Правда, научный руководитель, понимая, как это опасно, пишет письмо главному конструктору о необходимости устранения дефекта. Конструктор к декабрю 1984 года разрабатывает техническое задание, и… на этом все заканчивается.

    Понадобилась катастрофа, чтобы этим вопросом наконец-то всерьез занялись и начали менять стержни в реакторе!

    И еще один потрясающий факт. Начальник группы по надежности и безопасности атомных станций с реакторами РБМК лаборатории Института имени Курчатова В.П. Волков неоднократно подавал докладные записки всем своим руководителям с обоснованием опасности реактора и давал предложения по его усовершенствованию. Внимания на них никто не обращал. В конце концов В.П. Волков вынужден был обратиться к самому академику А.П. Александрову. Но, увы, так и пролежала его докладная в канцелярии президента АН СССР до самой аварии. Когда же случилась беда, Волков передал все материалы в Прокуратуру СССР. После этого его перестали пускать в институт. Тогда в поисках правды он написал самому М.С. Горбачеву. Из аппарата ЦК КПСС материалы В.П. Волкова переслали в Госатомэнергонадзор. Там создали комиссию, которая и признала правоту специалиста.

    Вот где и в самом деле невероятное совпадение вопиющей халатности!

    Ничто не мешало научному руководителю работ по созданию реактора академику А.П. Александрову и главному конструктору академику Н.А. Доллежалю усовершенствовать реактор после аварии на Ленинградской АЭС, после результатов пусковых испытаний в Чернобыле, после серьезных предупреждений В.П. Волкова! Было бы сделано это вовремя – катастрофы не произошло. Так кто же подлинные преступники – мы или они?

    На суде, кстати, материалы о вине конструкторов реактора были выделены в отдельное судопроизводство. Чем оно закончилось – никто не знает. Как это может быть?

    – По слухам (официальных сообщений нет) дело конструкторов прекращено в связи с отсутствием судебной перспективы. Они, видите ли, попадают под амнистию, объявленную в связи с 70-летием Советской власти. Впрочем, сейчас мы говорим о другом. Правда о подлинных причинах аварии, если мы вас правильно поняли, до сих пор так и не сказана. Как вы думаете, почему?

    – Потому что истинные виновники катастрофы накрепко связаны общей ложью. Иногда она настолько очевидна, что просто диву даешься, как люди об этом не догадываются. Сколько раз, например, сказано о неисследованности вопроса о влиянии на здоровье малых доз радиации. И это говорится в стране, где десятки лет тысячи людей работают с радиоактивными материалами Достаточно взять медицинские карточки, собрать по годам сведения о загрязнении и вывести элементарные математические зависимости, чтобы узнать ответ на этот вопрос.

    Ложь о Чернобыле распространяется миллионными тиражами. Вот элементарный пример. Корреспондент «Правды» Кривомазов со слов председателя правительственной комиссии по расследованию трагедии в Уфе пишет: «Вспомним, что в Чернобыле существовало целых четыре системы защиты „от дурака“ и все четыре умудрились отключить». Неужели и впрямь все так и было? Хоть бы подумали люди, прежде чем говорить! Мы что – самоубийцы, чтобы отключать защиту?

    Истина заключается в том, что на реакторе РБМК-1000 в 1986 году вообще не было ни одной так называемой защиты «от дурака». Я писал об этом в газету «Правда», но ответа так и не дождался… Орган ЦК КПСС, как жена Цезаря, всегда, выходит, вне подозрений? И это не единичный случай. Академик Л.А. Булдаков со страниц журнала «Смена» (№ 24 за прошлый год) утверждает, что не было запоздалой, а была заблаговременная эвакуация населения из Припяти. О какой заблаговременности можно говорить, если уже 26 числа к 12 часам дня было предельно ясно, что люди в Припяти жить не должны. Академик не может этого не понимать. Зачем же он говорит заведомую неправду?

    Я хочу подчеркнуть: Л.А. Булдаков – медик, непосредственной ответственности за аварию он не несет. Теперь представьте себе, что говорят люди с подобной моралью, прямо виновные в катастрофе, скажем, академик Анатолий Петрович Александров. Он с самого начала событий и до нынешнего года (сужу по последней публикации «Огонька») твердит об ответственности обслуживающего персонала.

    Давайте подумаем вместе. Если официальная версия о причинах катастрофы справедлива, то зачем было засекречивать все сведения об аварии? Журналисты, предположим, действительно могут что-то перепутать. Но работающие на АЭС специалисты должны знать все о катастрофе, чтобы не наделать похожих ошибок. Но и им не сказали ни слова, так как люди эти сразу разобрались бы в истинной надежности реактора александровского производства.

    – Хорошо, но никто ведь не лишал вас и других специалистов права голоса на суде.

    – Правильно. Я и не собирался молчать. Поэтому материалы процесса, как я уже говорил, полностью доказывают нашу невиновность.

    В качестве довода о надежности реакторов судебные эксперты приводили аргумент, что к моменту аварии они уже отработали около 100 реакторо-лет (на самом деле – всего 87). На первый взгляд – убедительно. Но давайте возьмем в руку карандаш. Если 87 реакторолет разделить на 13 существующих в стране реакторов РБМК-1000, то выходит, что каждые 5—6 лет мы должны иметь по Чернобылю. Устраивает ли это кого-нибудь? Наверняка – нет. Более того, к делу приобщено красноречивое признание самого академика Н.А. Доллежаля. Позволю себе процитировать его.

    «При работе с двухпроцентным обогащением урана влияние парового эффекта и реактивности регулируется постановкой каналов специальных поглотителей, что строго предусматривается в эксплуатационных инструкциях. Отступление от них недопустимо, так как делает реактор неуправляемым».

    Наш реактор дополнительных поглотителей в активной зоне не имел. Выходит, что рано или поздно должен был взорваться – по признанию самого главного конструктора!

    Доллежаль, кстати, – единственный из специалистов, которые занимались реакторами, сказал правду. Он, как видите, сам признал, что тот реактор, который был в Чернобыле, был неуправляемым, а аварийная защита была не надлежащим образом сконструирована. Александров же до сих пор все валит на оперативный персонал и ничего не признает.

    Вспомните: катастрофа началась с нажатия кнопки аварийной защиты. Хочу пояснить: кнопка эта служит и для обычной остановки реактора в нормальных условиях. Так вот, 26 апреля 1986 года мы нажали кнопку в обычных, предусмотренных всеми инструкциями режимах, чтобы заглушить реакцию. И вместо этого получили взрыв.

    Как вообще такое может быть – аварийная защита не глушит, а взрывает реактор? Ответ может быть только один – так он был сконструирован. Учитывая все сказанное, я хочу прямо сказать: в катастрофе на Чернобыльской АЭС совершенно невиновны ни строители, ни монтажники, ни изготовители оборудования, ни работники станции. Целиком и полностью ответственность за нее должны нести физики и конструкторы.

    – Авария – большая беда. Как у всякой беды, у нее есть виновники и спасители. Что вы скажете о пожарных? Находятся люди, которые утверждают, что гибель их была чуть ли не напрасной?

    – Не знаю, может быть, какие-то инструкции они и нарушили. Но я твердо убежден в том, что 26 апреля пожарные спасли нас от глобальной катастрофы. Если бы очаги огня, которые они погасили, развились в большой пожар и перекинулись на другие блоки, работавшие на номинальной мощности, то масштабы трагедии были бы несоизмеримо большими. Насчет гибели пожарных есть одно «но»: даже если бы они надели специальную одежду, то это бы не спасло их от гамма-излучения. Те пожарные, которые гасили на крыше очаги от выброшенного горячего топлива, безусловно, герои. Уберечь их от гибели могло только наличие автоматической системы пожаротушения. Но ее на кровле не было. Поэтому мы должны поклониться светлой памяти этих мужественных людей.

    – Мы понимаем ваше стремление пролить свет на подлинные причины аварии. Но давайте поговорим и об ином. Разрушен реактор, нарастает радиоактивное загрязнение местности. Какова, на ваш взгляд, личная ответственность за поражение людей – специалистов станции? Конкретно – директора Виктора Петровича Брюханова?

    – Мне трудно судить о других. Вину Брюханова я вижу в том, что он в первый же день передал в Киев справку о радиационной обстановке с явно заниженными данными. Но, полагаю, эта справка не могла повлиять на принятие решений в дальнейшем. Замеры проводились регулярно, и начальство должно было принимать на основе их адекватные решения. Брюханов, кстати, не отвечал за гражданскую оборону города, а только станции. Принимать решения должен был начальник гражданской обороны Припяти Владимир Павлович Волошко – председатель горисполкома. Можно, конечно, сказать, что в то время Брюханов обязан был, грубо говоря, стукнуть кулаком по столу и настоять на эвакуации.

    – Нерешительность в такой критический момент, разумеется, заслуживает осуждения. Мы, однако, рассуждая об этом, удаляемся от темы нашего разговора в область морали. Как, интересно, сформулировано предъявленное вам обвинение в приговоре суда?

    – В приговоре сказано так: «Основными причинами, приведшими к аварии, явились грубые нарушения правил, установленных для обеспечения ядерной безопасности на ПОТЕНЦИАЛЬНО ВЗРЫВООПАСНОМ ПРЕДПРИЯТИИ» Отсюда и статья 220 УК УССР, на основе которой мне и определили 10 лет «каталажки». Но атомные-то станции никогда не считались взрывоопасными предприятиями, как, скажем, пороховые заводы! Если АЭС и впрямь взрывоопасны, то проектировать и строить их нужно совсем по-другому. Какая-то чушь несусветная: до суда я знал, что работаю на обыкновенной станции и только на суде вдруг узнаю, что она – потенциально взрывоопасна!

    Нелепость подобного обвинения понятна всем. Суд мог легко разобраться в том, что реактор никогда бы не взорвался, если б соответствовал требованиям принятых в стране нормативных документов по безопасности атомных станций.

    – Понятно. В глазах общественности, однако, вы выглядите человеком, затеявшим какой-то нелепый эксперимент на действующем промышленном реакторе. Расскажите, пожалуйста, о его сути.

    – Авторами программы эксперимента были представитель «Донтехэнерго» Геннадий Петрович Метленко и я. Он и раньше участвовал в испытаниях многих электрических систем на станции. Суть замысла сводилась к использованию кинетической энергии, запасенной во вращающемся роторе турбогенератора во время его остановки.

    На каждом блоке станции есть система аварийного охлаждения реактора. Она должна предотвратить расплавление активной зоны при расчетной ситуации – максимальной проектной аварии. Аварией этой считается разрыв трубопровода большого диаметра первого контура. Так вот, когда в системе энергопитания при максимальной проектной аварии отключается ток, то генератор продолжает работать на питательные насосы со все уменьшающейся частотой. И таким образом он должен обеспечивать подачу воды в реактор до включения системы аварийного расхолаживания длительного действия. Для того, чтобы убедиться, достаточно ли времени работы генератора для выполнения этой операции, мы и намеривались провести испытание.

    Была составлена и утверждена программа эксперимента. После катастрофы она тщательно анализировалась множеством специалистов, и никто не нашел никаких ошибок. Все говорили, правда, что меры безопасности в нашей программе не были разработаны. Правильно. Но они выполнялись еще до начала этого эксперимента и записаны в других разделах программы. Я, выходит, виновен в том, что не переписал перечень этих мер из одного раздела в другой!

    На нелепость подобного обвинения никто не хочет обращать внимания. Судебные эксперты пишут: по инструкции на включение главного циркуляционного насоса необходимо было пригласить представителя отдела ядерной безопасности. Они же просто не дочитали инструкцию, на которую ссылаются. Там сказано, что этого не надо было делать «до особого распоряжения». А такое распоряжение было дано…

    – Вы все время упоминаете о судебных экспертах. Насколько мы понимаем, именно от них непосредственно зависело решение суда. Что это были за люди?

    – Подавляющее большинство экспертов – представители тех самых конструкторских и проектных организаций, прямо заинтересованных в сохранении чести мундира своих «фирм». Допускать их к судебному разбирательству причин катастрофы – аморально. Выводы экспертов почти всегда не выдерживают критики. Программа эксперимента, скажем, была под контролем многих специалистов и говорить о том, что она была составлена неквалифицированно, неправомерно. Это первое. Второе. Говорят, что программа не была согласована с руководящими органами. Да, это так, но инструкции, действовавшие в то время, этого и не предусматривали. И, наконец, в-третьих. Очевидно, что катастрофа могла произойти и при любой другой работе с таким реактором. Это не только мое мнение. Сошлюсь хотя бы на выводы комиссии заместителя министра энергетики Геннадия Александровича Шаша-нина, написавшего дополнение к протоколу расследования еще в мае 1986 года. Почему этот факт суд не учитывал? Ответ на этот вопрос очевиден. Потому, что надо было увести общественное мнение от подлинных причин аварии, затемнить вопрос, скрыть имена истинных виновников.

    Особенно много спекуляций вокруг вопроса о выводе во время эксперимента системы аварийного охлаждения реактора. У неспециалистов это вызывает недоумение: как же так, произошла авария, а система аварийного охлаждения реактора выключена! Это же безобразие! Не все знают, что инструкции разрешали выведение этой системы на время, допускаемое главным инженером станции. И именно он утвердил программу. Далее. Аварийная система не рассчитана на такой случай. Даже если бы она и была включена, то она не успела бы начать действовать. И, главное, она уже никак не могла помочь. Реактор был полностью разрушен взрывом, технологические каналы разорваны, топливо превратилось в прах. Охлаждать уже было нечего.

    – Не обижайтесь, но мы вынуждены спросить: так кто же на самом деле те, кто осуждены за аварию, – преступники или жертвы катастрофы?

    – Мы, безусловно, жертвы. Персонал блока первым принял на себя смертельный удар радиации. А те, кто уцелел, должны были еще вынести позор судебного разбирательства и чудовищную несправедливость общественного осуждения. У власть имущих в нашей стране «стрелочники» всегда под рукой…

    Моих товарищей: начальника смены блока Сашу Акимова, оператора реактора Леню Топтунова, начальника смены реакторного цеха Валеру Перевозченко – только смерть спасла от позора. Возмутительно, что цинизм нашей бюрократической машины не знает границ. Прокуратура СССР додумалась направить семьям Топтунова, Перевозченко и Акимова казенные уведомления о том, что они освобождаются от судебной ответственности «в связи с их смертью». Знайте, мол, что ваши погибшие сыновья, отцы и мужья – преступники.

    Справедливости ради следует сказать, что сейчас истина о случившемся в Чернобыле все-таки пробивает себе дорогу. Существуют, но пока никому практически не известны такие сенсационные документы, как отчет инспектора Госпроматомэнергонадзора А.А. Ядрихинского, отчет профессора Б.Г. Дубовского, выводы комиссии под председательством Н.А. Штейнберга и множество других материалов. В них дан квалифицированный анализ подлинных причин катастрофы и практически доказана наша невиновность. Документы эти не засекречены, прочесть их можно в Комиссии по расследованию причин аварии на Чернобыльской АЭС Верховного Совета СССР. Почему же сейчас никто о них не пишет?

    С работой упомянутой комиссии я связываю все надежды на справедливость.

    – Как вы, Анатолий Степанович, собираетесь жить дальше?

    – Единственная моя задача – добиться обнародования правды о причинах катастрофы, спасти от позора хотя бы память о моих погибших товарищах. Других личных планов у меня сейчас нет и быть не может. 550 бэр я получил во время аварии, да еще примерно 100 бэр – за время предыдущей работы. Кожа обожжена радиацией. Сейчас я инвалид второй группы. Жизнь на исходе. Поэтому днем и ночью думаю только об одном, хочу только одного – правды, и ничего, кроме правды.

    Беседу вели А. Будницкий, В. Смага

    Приложение 5

    [Газета «Вечерний Киев». 22 июня 1992 г. № 120 (14484)]

    Эхо Чернобыля.

    Радиоактивное поражение совести

    Историки будущего очень точно определят начало послечерно-быльской эры в жизни человечества. 26 апреля 1986 года в 1 час 23 минуты 40 секунд оператор Александр Акимов нажал кнопку аварийной защиты реактора четвертого энергоблока и… последовал взрыв. В лавине горя, которая обрушилась на нас во время ликвидации последствий аварии, просто затерялся этот невероятный факт.

    Система защиты взорвала реактор…

    Вдумайтесь! Предстаньте себе, что вы ставите охотничье ружье на предохранитель, чтобы не было выстрела, а оно палит из обеих стволов.

    До сих пор мир осмысливает причины и следствия чернобыльской катастрофы, стремясь найти выход из тупика, в который завело цивилизацию бурное развитие ядерной энергетики. Отказаться от нее совсем – очень трудно. Не учитывать тот факт, что каждый день атомные станции планеты нарабатывают несколько сотен «чернобылей», радиоактивных отходов, несущих смерть всему живому, нельзя. Поэтому взрыв на Чернобыльской АЭС еще долго будет в центре внимания дискуссий о будущем научно-технического прогресса.

    Виновниками катастрофы в июле 1987 года судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда бывшего Союза ССР сочла директора станции Виктора Брюханова, главного инженера Николая Фомина, заместителя главного инженера Анатолия Дятлова, начальника смены Бориса Рогожкина, начальника реакторного цеха Александра Коваленко, инспектора Госатомэнергонадзора Юрия Лаушкина. Все они были приговорены к различным срокам заключения и, по мнению сограждан, несут тяжкую моральную ответственность за крупнейшую ядерную катастрофу XX века.

    На суд в Чернобыле, скорый и, как сейчас доподлинно известно, неправый, журналистов не пустили. В официальных материалах об аварии, распространенных в стране и за рубежом, было сказано, что катастрофа произошла из-за «крайне маловероятных сочетаний нарушений порядка и режима эксплуатации, допущенных персоналом энергоблока». Простому советскому человеку это так понятно – собрались разгильдяи и взорвали реактор! По иному среагировали на это заключение специалисты, особенно работающие на реакторах чернобыльского типа – РБМК. Знать причины случившегося им нужно было обязательно, хотя бы для того, чтобы ничего подобного больше не повторилось.

    Но – нет. Все материалы об аварии засекретили даже от работников атомной энергетики. Сейчас, когда правда о катастрофе с таким трудом пробивается на свет божий, хорошо понимаешь, почему это было сделано. Чернобыльская «шестерка» была всего лишь группой «стрелочников», которые должны были отвлечь внимание общественности от личностей куда более высокопоставленных. Они, как это было издавна заведено в империи, сидели не на скамье подсудимых, а диктовали свои выводы судебно-технической экспертизе, на положениях которой и строилось обвинительное заключение. Впрочем, все по порядку…

    Задолго до аварии начальник группы по надежности и безопасности АЭС с реактором РБМК Института атомной энергии имени Курчатова В.П. Волков написал шефу-директору института академику А.П. Александрову несколько докладных о конструктивных изъянах реактора. Их положили под сукно. Когда грянул взрыв, Волков в обращении к руководству страны, Прокуратуре СССР и, разумеется, своему непосредственному начальству изложил свою версию аварии, которая, по его словам, была «обусловлена не действиями обслуживающего персонала, а конструкцией активной зоны и неверным пониманием нейтронно-физических процессов, протекающих в ней». К мнению специалиста и в этот раз не прислушались. Но академик А.П. Александров, несмотря на занятость заседаниями на научно-технических совещаниях, выясняющих причины катастрофы, все-таки нашел время, чтобы распорядиться выгнать Волкова с работы.

    Так, нагло и грубо, пряталась правда о подлинных причинах чернобыльской катастрофы. Но, как говорят, шила в мешке не утаишь. Сейчас существует сразу несколько документов, камня на камне не оставляющих от научно-технической части материалов обвинительного заключения, предъявленного чернобыльской «шестерке». Наибольший интерес для нас, пожалуй, представляет доклад комиссии Госпроматомэнергонадзора бывшего Союза ССР, подписанный Николаем Штейнбергом – ныне председателем Государственного комитета Украины по ядерной и радиационной безопасности, опубликованный в прошлом году.

    Кстати, следует сказать, что и сам бывший Госпроматомэнергонадзор тоже не без греха. Еще в 1983 году, при физическом пуске реактора четвертого блока Чернобыльской АЭС, было обнаружено крайне опасное явление – внесение положительной реактивности при начале движения стержней в зону. Госинспектор констатирует это и… разрешает пуск реактора. В том же году научный руководитель работ академик А.П. Александров пишет главному конструктору академику М.А. Доллежалю письмо о необходимости устранить дефект стержней. По команде конструктора разрабатывается техническое задание на эту работу. Но до чертежей дело так и не дошло вплоть до чернобыльской катастрофы…

    Вот где в полной мере проявилась та самая преступная халатность, в которой обвинили оперативный персонал ЧАЭС! Сейчас доподлинно установлено, что именно внесение стержнями положительной реактивности и послужило причиной взрыва. Не всем, однако, известно, что в отчете самого Института атомной энергии перечисляется еще двенадцать вполне возможных причин аварии. Каждая из них, в принципе, ведет к взрыву. Вот и выходит, что реактор РБМК – вечный памятник головотяпству высокопоставленных физиков и конструкторов.

    Сразу же после аварии на основе расчетов и экспериментов было установлено, что в проекте реактора насчитывается 32 нарушенные статьи нормативных документов по безопасному устройству и эксплуатации АЭС. Анализ их позволил комиссии Николая Штейнберга сформулировать такой вывод: «недостатки конструкции РБМК, эксплуатировавшегося на четвертом энергоблоке АЭС, предопределили тяжкие последствия Чернобыльской катастрофы».

    Несколько ранее в упомянутом документе сказаны еще более страшные слова: «…необходимо констатировать, что авария, подобная чернобыльской, была неизбежной». В глазах же общественности основными виновниками катастрофы, как уже , говорилось, до сих пор остаются не упомянутые академики, а чернобыльская «шестерка». А.П. Александрова и Н.А. Доллежаля вывели из-под удара простым и потрясающим по судебному крючкотворству способом. Суд в Чернобыле выделил материалы против создателей реактора в отдельное делопроизводство. А Верховный суд бывшего СССР вскоре прекратил дело «ввиду отсутствия судебной перспективы». Разбираться с седыми и заслуженными людьми, надо полагать, сочли бесполезным потому, что обвинения против них все равно подлежали какой-нибудь амнистии.

    Надо прямо сказать: пишу я эти строки вовсе не для того, чтобы подвести под суд вышеупомянутых академиков, а только для того, чтобы восторжествовала справедливость. Непосредственный участник чернобыльских событий, министр энергетики Украины Виталий Скляров так ответил на мой вопрос о персональной ответственности за катастрофу Александрова и Доллежаля:

    – Свести суть дела к этим двум фамилиям – значит упростить проблему. Виновата вся система. Доллежаль и Александров создавали атомную бомбу. Энергетическое производство стало своеобразным «ширпотребом» военного. Когда выяснилось, что боеголовок наделали очень много, то стали искать «мирное применение могучей технологии. Плутониевый реактор, называемый в просторечии „Иван“, быстренько превратился в РБМК. Создатели реактора находились под мощным давлением правящих кругов и очень спешили. Поэтому на свет Божий появилась конструкция, которая «базировалась на ошибочной концепции безопасности и рано или поздно должна была привести страну к катастрофе.

    Детям и внукам Виктора Брюханова, Николая Фомина, Анатолия Дятлова, Бориса Рогожкина, Александра Коваленко, Юрия Лаушкина от констатации порочности конструкции реактора – не легче. В глазах окружающих они и по сей день – родственники преступников, которые учинили страшную беду на родной земле. Конечно, в чернобыльской «шестерке» – не ангелы, а живые и грешные люди. В выводах комиссии Николая Штейнберга, кстати, объективно говорится и об их ошибках. Но по сравнению с чудовищным обвинением в основной ответственности за чернобыльскую катастрофу они кажутся мелочью. Да и могут ли быть виновны шесть человек в радиоактивном, так сказать, поражении совести руководителей самой могучей в мире ядерной монополии – покойного Минатомэнергопрома бывшего Союза ССР. Именно в ней с тупым упрямством интеллектуальных роботов, неограниченно черпая деньги из бюджета, заселяли огромное пространство рухнувшей империи таким опасным оборудованием, как реакторы РБМК, которые и сейчас работают на многих атомных станциях.

    Нет уже страны Советов, распалась на несколько концернов ее ядерная монополия, приказал долго жить и Верховный Суд СССР, в котором как раз накануне ликвидации собирались пересматривать дело чернобыльской «шестёрки». Осуждённые, большинство из которых – наши сограждане, оказались в каком-то правовом вакууме. Материалы дела в Москве, а прокуратура России не хочет ими заниматься потому, что судили людей по статьям уголовного кодекса Украины. Упрямо отмалчивается на все обвинения в прессе академик Н.А. Доллежаль. Нагло валит всю вину за случившееся на обслуживающий персонал станции академик А.П. Александров, в частности, в интервью журналу «Огонёк».

    Вечно так продолжаться не может. Прокуратура Украины вправе затребовать из Москвы дело чернобыльской «шестерки» и добиться пересмотра его Верховным Судом Украины в свете недавно открывшихся новых обстоятельств. Много материала на эту тему сосредоточено в Комиссии Верховного Совета по вопросам чернобыльской катастрофы. Неплохо было бы на высшем юридическом уровне нашей страны оценить и результаты независимого расследования причин аварии украинской экологической ассоциацией «Зелений свiт».

    Вся правда о Чернобыле еще не сказана…

    Валентин Смага

    Приложение 6

    [Газета «Труд». 3 апреля 1996 г.]

    Заложники реактора

    В связи с аварией на Чернобыльской АЭС было возбуждено два уголовных дела. Первое – в 1986-1987 годах, тогда были привлечены к уголовной ответственности и осуждены директор станции Брюханов и другие работники. Второй раз – в 1991 году. Речь уже шла, в числе прочего, и о конструктивных дефектах реактора. Но через два года дело было прекращено старшим следователем по особо важным делам при Генеральной прокуратуре Российской федерации, старшим советником юстиции Борисом УВАРОВЫМ.

    Сегодня мы печатаем (в сокращении) отрывки из «Постановления о прекращении уголовного дела». Оно нигде прежде не публиковалось и, на наш взгляд, проливает дополнительный свет на те страшные события. Одновременно мы попросили Бориса Ивановича Уварова прокомментировать этот документ в надежде, что человек, который досконально исследовал трагедию десятилетней давности, внесет ясность и в сегодняшнее состояние поднятых в расследовании вопросов.

    «…26 апреля 1986 года около 1 часа 24 мин. на 4-м энергоблоке Чернобыльской АЭС в результате теплового взрыва произошла крупная авария с разрушением реактора РБМК-1000…

    …Было возбуждено уголовное дело. За злоупотребление служебным положением и нарушение правил безопасности по этому делу были привлечены к уголовной ответственности и осуждены в 1987 году директор ЧАЭС Брюханов и другие работники станции. Следствие, проводившееся Прокуратурой СССР, и Верховный суд СССР, рассматривавший это дело по первой инстанции, пришли к выводу, что главной причиной аварии явились нарушения правил эксплуатации 4-го энергоблока обслуживающим персоналом и руководителями станции.

    …В печати появились утверждения депутатов, журналистов, некоторых ученых-атомщиков, выражавших свое несогласие с выводами Верховного суда СССР. Многие считали, что к уголовной ответственности в лице Брюханова и других были привлечены «козлы отпущения» и что истинные причины Чернобыльской аварии заключались в конструктивных недостатках реактора РБМК-1000, а развитие аварии, перерастание ее в катастрофу стало возможным из-за отсутствия на реакторах этого типа (вопреки мировой практике) систем локализации подобных аварий, так называемых контейментов (бетонных колпаков). В печати и критических выступлениях назывались виновники аварии из числа высокопоставленных ученых, партийно-хозяйственных руководителей, определивших еще в 70-е годы неверные принципы развития атомной энергетики без достаточного обеспечения ее безопасности.

    С учетом этого при бывшем Верховном Совете СССР (постановлением его Президиума от 01.10.90) была образована Комиссия по рассмотрению причин аварии на ЧАЭС и оценке действий должностных лиц в послеава-рийный период. При этой комиссии была создана экспертная группа, подготовившая в 1991 г. заключение, в котором на основе мнения отдельных ученых сделан вывод о конструктивных недоработках реактора РБМК-1000, вызвавших аварию…

    В стране возникла парадоксальная ситуация – с одной стороны, существовал приговор Верховного суда СССР, которым причины чернобыльской аварии ограничивались ошибками операторов, а с другой – имелось заключение Комиссии Верховного Совета СССР, которым причиной аварии, и особенно ее катастрофических последствий, признавались недостатки конструкции реактора…

    …Это вынудило бывшее партийно-государственное руководство СССР на XXVIII съезде КПСС поручить Прокуратуре СССР проверить обоснованность и своевременность мер по ликвидации последствий аварии на ЧАЭС. В связи с этим и.о. Генерального прокурора СССР Васильев А.Д. своим распоряжением от 6 августа 1990 г. образовал рабочую группу из прокуроров прокуратур СССР, РСФСР, УССР, БССР, которым была поручена дополнительная проверка… 25 января 1991 г. было возбуждено новое уголовное дело…

    В декабре 1991 г. в связи с ликвидацией Прокуратуры СССР следственная группа, работавшая по делу, распалась. Дело (в 41 томе) передано в Прокуратуру Российской Федерации. Часть томов осталась в прокуратурах Украины и Белоруссии… К настоящему времени по этим делам в обоих государствах приняты решения об их прекращении. На Украине – за давностью (в отношении руководителей республики), в Белоруссии – за недоказанностью вины…

    В ходе расследования дела в России следствием были получены данные о проектно-конструкторских недостатках реактора РБМК-1000, явившихся главной причиной аварии на ЧАЭС 26 апреля 1986 г.

    …В докладе правительственной комиссии отмечалось, что в условиях допущенных персоналом станции нарушений «система аварийной защиты реактора не выполнила своих функций. Развитие аварии, приведшей к разрушению реактора, произошло из-за недостатков конструкции реактора…»

    …Допрошенный в качестве свидетеля заместитель директора Научно-исследовательского института энерготехники академик Орлов В.В., занимающийся проблемами реакторостроения, заявил, что проявившиеся в аварии на ЧАЭС недостатки проекта реактора РБМК-1000 явились результатом упущений в физическом обосновании проекта и в конструкции реактора, реализовавшихся в аварии вследствие нерегламентных действий персонала…

    По поводу проектно-конструкторских недостатков реактора РБМК-1000 доктор технических наук Дубовский Б.Г., имеющий большой опыт работы в области ядерной безопасности, показал, что первопричиной аварии явилось непонимание разработчиками проекта реактора нейтронных процессов и ошибки при конструировании аварийной защиты… Время срабатывания поглотителей А3 (аварийной защиты) превышало 18 секунд, в то время как развитие аварийных процессов в этом реакторе происходит за 3—4 секунды.

    Он также показал, что когда еще работал начальником отдела ядерной безопасности в Физико-энергетическом институте, то его исследования на примере аварии на Ленинградской АЭС в 1975 г. привели его к выводу, что в нижней части реактора РБМК-1000 в силу особенностей нейтронного поля в активной зоне возникает как бы отдельный взрывной реактор… По мнению профессора Дубовского Б.Г., персонал станции не виноват в произошедшей аварии, которая произошла лишь в силу конструктивных недоработок реактора. По утверждению проф. Дубовского Б.Г., главный конструктор академик Доллежаль не предусмотрел в этом типе реактора устройства для сбросов пара при повреждении одного или нескольких каналов, что привело к развитию аварии…

    В своих показаниях бывший главный конструктор реактора РБМК-1000 академик Доллежаль Н.А., в частности, сообщил, что после аварии на 1-м блоке Ленинградской АЭС стало понятно, что система контроля за энерговыделением на реакторе была несовершенна. Но, поскольку это был первый реактор РБМК-1000, то они тогда еще много не знали. Но после аварии в институте энерготехники разработали две системы: ЛАР (локальное автоматическое регулирование) и ЛАЗ (локальная автоматическая защита), которыми снабдили все реакторы РБМК, в том числе и на Чернобыльской АЭС. Что же касалось конструкции стержней-поглотителей реактора, то этой частью занимался его заместитель академик Емельянов.

    Как установлено при расследовании, конструкция стержней-поглотителей имела существенные недостатки, что проявилось во время аварии на Чернобыльской АЭС. В связи с этим начальники групп института энерготехники Демин И.Н. и Потапова В.П. показали, что после аварии на ЧАЭС конструкция стержней поглотителей была изменена во всех реакторах РБМК, а также внедрена новая быстродействующая защита, с помощью которой стержни-поглотители входят в активную зону за 2,5 секунды и полностью гасят реактор…

    В своих показаниях бывший член Комиссии Госатомнадзора СССР по расследованию причин и обстоятельств аварии на Чернобыльской АЭС Мирошниченко М.И. сообщил, что практически все конструктивные недостатки реактора РБМК-1000 и системы управления и защиты были известны еще до аварии, а также были ясны технические меры для их устранения…

    …Следует отметить, что по факту конструктивных недостатков реактора было выделено уголовное дело еще в 1987 г.. однако вскоре после рассмотрения основного дела в отношении Брюханова и других в суде, оно Прокуратурой СССР было прекращено. Между тем многие факты, относящиеся к проектно-конструкторским недостаткам как причине возникновения аварии, суду на момент вынесения приговора не были известны… В связи с этим данные обстоятельства следует признать вновь открывшимися, и они подлежат дальнейшему расследованию. В случае установления их истинности подлежит отмене приговор по делу Брюханова и других работников ЧАЭС, виновность которых в свете этих обстоятельств может оказаться сомнительной ввиду того, что ранее по делу главными причинами аварии были признаны не конструктивные недостатки реактора, а ошибки персонала в ходе его эксплуатации…

    В ходе предстоящего расследования необходимо глубоко разобраться и с причинами аварии на 1-м блоке той же Чернобыльской АЭС, имевшей место в 1982 г. Эту аварию, как и аварию на Ленинградской АЭС в 1975 г., профессор Дубовский назвал «репетицией аварии на ЧАЭС 26 апреля 1985 г.» – ввиду идентичности причин всех этих трех аварий на аналогичных реакторах РБМК-1000. По мнению Дубовского, лишь по счастливой случайности аварии 1975 и 1982 гг. не имели тяжких последствий (подобных происшедшему в Чернобыле), но явились грозным предупреждением, которому не вняло руководство отрасли, а сам факт этих аварий (1975 г. и 1982 гг.) был неоправданно в свое время засекречен…

    Как видно из материалов дела, некоторые ученые бывшего СССР, в том числе академик Легасов В.А., анализируя причины катастрофических последствий аварии на ЧАЭС, указывали на ошибочную концепцию в атомной энергетике в 60-70-е годы, когда на правительственном уровне было принято решение об использовании реакторов РБМК-1000, не оборудованных устройством локализации аварии, так называемыми контейн-ментами (бетонными колпаками). Это решение было обусловлено экономическими соображениями в целях удешевления строительства АЭС с реакторами данного типа и в силу конструктивных особенностей (главным образом, из-за больших размеров реактора), исключавших возможность установки на них таких колпаков. К тому же, как показал опыт, ученые во главе с академиками Доллежалем и Александровым, осуществлявшими проектирование и научное руководство, ошиблись при расчетах физических характеристик реактора и не только не прогнозировали возможность взрыва и разрушения реактора в процессе эксплуатации, но и дали ошибочное обоснование невозможности подобных аварий…

    Принимая во внимание изложенное… следствием принято решение о выделении этих материалов с направлением их для разрешения в Генеральную прокуратуру Украины…»

    – Борис Иванович, все документы по аварии на Чернобыльской АЭС, связанные с конструктивными недоработками реактора, вы направили в Генеральную прокуратуру Украины. Прошло более двух лет. Продолжили ли там расследование? Если да, то к каким выводам оно привело?

    – Вопрос о направлении материалов на Украину был согласован между генеральными прокурорами России и Украины. Я сам отвез в Киев все материалы и оставил там в надежде, что по ним будет продолжено расследование. Однако, насколько я знаю, Генеральная прокуратура Украины этим не занялась. Между тем необычайно важно установить окончательную истину, поскольку не утихают дискуссии о том, что явилось главной причиной аварии: ошибки операторов в управлении реактором или его конструктивные недостатки. Я на стороне тех, кто главной причиной считает недостатки конструкции. При этом исхожу и из простой истины: когда речь идет об атомной энергетике, то надежность оборудования должна быть такой, чтобы автоматически исключить любые происшествия, даже при ошибках операторов.

    – Влияние конструктивных недостатков реактора на возникновение и развитие аварии в полной мере было установлено после рассмотрения в суде дела Брюханова и других сотрудников станции. Так, может, в связи с этими вновь открывшимися обстоятельствами их следует признать невиновными и извиниться перед людьми, которые несправедливо были приговорены к длительным срокам заключения?

    – Да, открылись новые обстоятельства. И в свете их вопрос о виновности или невиновности работников станции может решить только новое судебное рассмотрение. Но я бы не смешивал вину директора станции и вину других руководителей и операторов. Директор виноват в том, что своевременно не дал правдивую информацию об уровне радиационной загрязненности территории станции, скрыл истинные масштабы аварии. И за это, и только за это, он должен был нести ответственность. Другие работники, по моему мнению, невиновны. Так что дело действительно подлежит пересмотру. Вместе с тем надо, наконец, в судебном порядке определить меру вины и ответственности конструкторов реактора, его разработчиков и научных руководителей.

    – Реакторов типа чернобыльского на территории бывшего Союза – шестнадцать. Устранены ли на них те конструктивные недоработки, которые способствовали аварии? Каково положение на самой Чернобыльской станции?

    – Насколько мне известно, многие из тех конструктивных недоработок, которые способствовали возникновению и развитию аварии, устранены. Так, увеличена скорость опускания стержней защиты, сделано устройство для сброса избыточного пара, проведен и ряд других модернизаций.

    Но главный конструктивный недостаток – отсутствие на этом реакторе приспособления, которое способно локализовать аварию, – бетонного колпака. Ведь он при любых непредсказуемых случайностях просто не позволил бы радиации вырваться наружу. Однако контейнмент на станциях этого типа невозможно установить не только из-за его бешеной стоимости (как об этом говорилось в печати), но и потому, что огромные размеры реактора просто технологически не позволяют это сделать. Именно поэтому конструкция типа чернобыльской, уверен, с самого начала просто не должна была иметь права на жизнь.

    Надо отдавать себе отчет в том, что на реакторах этого типа какая-то доля риска при отсутствии колпака-предохранителя все же остается. Увы, придется ждать, когда они просто выработают свой ресурс и будут постепенно выводиться из строя действующих.

    Что касается самой Чернобыльской станции, то Украина не имеет достаточно средств, чтобы ее закрыть, – это очень дорогое мероприятие. Остается уповать, что принятые меры по модернизации и более надежная работа операторов уберегут нас от очередной катастрофы…

    Публикацию подготовила Надежда Надеждина

    Приложение 7

    МИНИСТЕРСТВО ЭНЕРГЕТИКИ И ЭЛЕКТРОФИКАЦИИ СССР

    ВПО СОЮЗАТОМЭНЕРГО

    ЧЕРНОБЫЛЬСКАЯ АТОМНАЯ ЭЛЕКТРОСТАНЦИЯ ИМ. В.И. ЛЕНИНА

    Утверждаю:

    Главный инженер ЧАЭС

    Н.М. Фомин


    РАБОЧАЯ ПРОГРАММА

    испытаний турбогенератора № 8 Чернобыльской АЭС

    в режимах совместного выбега с нагрузкой собственных нужд


    Зам. главного инженера – А.С. Дятлов

    Начальник ПТО А.Д. – Геллерман

    Начальник ЭЦ А.Т. – Зиненко

    Начальник ЧПНП САЭН – И.П. Александров

    Начальник РЦ-2 – А.П. Коваленко

    Начальник ТЦ – Л.А. Хоронжук

    Начальник ЦТАИ – Е.А. Бородавка

    Зам. начальника ЭЦ – В.И. Метелев

    Зам. начальника ЭЦ по РЗАИ – С.А. Малафиенко

    Донтехэнерго – Г.П. Метленко

    РАБОЧАЯ ПРОГРАММА

    испытаний турбогенератора № 8 Чернобыльской АЭС

    в режиме совместного выбега с нагрузкой собственных нужд

    1. ОБЩАЯ ЧАСТЬ

    1.1. Целью испытаний является экспериментальная проверка возможности использования энергии механического выбега для поддержания производительности механизмов собственных нужд в режимах обесточения С. Н.

    1.2. Испытания проводятся перед выводом блока в планово-предупредительный ремонт (ППР), по разрешенной заявке.

    1.3. Продолжительность испытаний 4 часа.

    2. УСЛОВИЯ ПРОВЕДЕНИЯ ИСПЫТАНИЙ


    3. ПОРЯДОК ПРОВЕДЕНИЯ ОПЫТА
    ОЦЕНКА РЕЗУЛЬТАТОВ ОПЫТА

    При этом возбужденный генератор будет выбегать совместно с электродвигателями секции 8РА, 8РБ, подпитывая последние и поддерживая их электромагнитный момент (а следовательно, и производительность).

    На секции 8РНА произойдет отключение секционных выключателей (1ВС-2ВС) и отключение всех механизмов (кроме неотключаемой ступени), а также запуск 2ДГ-6.

    После разворота 2ДГ-6 и выхода на секцию произойдет ступенчатый пуск механизмов секции 8РНА по программе МПА.


    4. МЕРЫ БЕЗОПАСНОСТИ

    4.1. В процессе испытаний все переключения в первичных цепях производится дежурным персоналом по требованию технического руководителя испытаний, с разрешения НСС.

    4.2. При обнаружении в процессе испытаний неисправности оборудования, дальнейшие работы по программе приостанавливаются до устранения причины неисправности. В случае возникновения аварийной ситуации на блоке действия персонала определяются местными инструкциями по ликвидации аварий.

    4.3. Перед началом испытаний руководитель испытаний проводит инструктаж персоналу дежурной вахты (ЗГИ).

    5. ЛИЦА, ОТВЕТСТВЕННЫЕ ЗА ПРОВЕДЕНИЕ ИСПЫТАНИЙ

    5.1. Технический руководитель испытаний – бригадный инженер Донтехэнерго Метленко Г.П.

    5.2. При проведении испытаний ответственными лицами являются:

    5.2.1. За оперативные переключения в электрической части, технику безопасности и пожарную безопасность зам. нач. ЭЦ по эксплуатации – Лелеченко А.Г.

    5.2.2. За исправность цепей РЗА блока № 4 ЗНЭЦ – Малафиенко С.А.

    5.2.3. За исправность цепей пуска при МПА и система надежного питания бл. № 4 ЗНЭЦ – Метелев В.И.

    5.2.4. За обеспечение регистрации технологических параметров в опытах – зам. нач. ЦТ АИ Лапуга Н.Р.

    5.2.5. За оперативные переключения на оборудовании СН цехов РЦ, ТЦ, ЦТ АИ – начальники смен соответствующих цехов.

    5.2.6. Общее руководство при испытаниях осуществляет зам. главного инженера по эксплуатации 2 очереди Дятлов А.С.

    ПРИЛОЖЕНИЕ № 1

    к программе

    АНАЛОГОВЫЕ ПАРАМЕТРЫ, ВЫЗЫВАЕМЫЕ ИЗ ПРОГРАММ ДРЕГ В ОПЫТАХ


    ПРИЛОЖЕНИЕ 2

    ПЕРЕЧЕНЬ ПАРАМЕТРОВ, РЕГИСТРИРУЕМЫХ НА ЩИТЕ ЭИК В ОПЫТАХ


    Приложение 8

    Каким парнем он был…

    Воспоминания о А.С. ДятловеI

    Хочется осветить небольшой период нашей с Дятловым жизни, учебы и работы в г. Норильске. Там в конце 40-х годов открылся Горно-металлургический техникум МВД СССР, на электротехническом факультете которого я впервые в 1946 г. и познакомился с Толей.

    В перерыве между занятиями он первый подошел ко мне знакомиться. Я очень удивился этому, т.к. считал себя уже взрослым (мне было 19 лет, хотя росту всего 165 см), а четыре года работы в паровозном депо среди заключенных отучили от лишней общительности.

    Познакомились. Вид у меня был несколько приблатненный, заинтересовались другие парни и тоже подошли знакомиться. Руководил этим действом, как потом я узнал, староста группы, фронтовик. Были среди этих парней и солидные люди – участники войны. В сравнении с ними мой первый знакомый Толя Дятлов выглядел совсем юнцом в свои 15 лет, хотя и был рослым и широкоплечим. Тем не менее, среди других взрослых он как-то не терялся, не смущался. Он мне понравился своей открытостью, уверенностью сибиряка.

    Чем я ему приглянулся, и как дружба началась, не знаю. Сначала мы старались перещеголять друг друга в учебе, становились частенько отличниками (стипендия выше на 25 %) то на полгода, то на год. Но на год у него чаще получалось, меня обычно подводила весенняя сессия.

    Вместе жили в общежитиях. Особенно запомнились последние два курса техникума, когда мы жили в одной комнате. Как в любой студенческой среде были и споры, и ссоры, и драки. Но у нас с ним не возникало ни ссор, ни драк, хотя споры были. Думаю, дело в следующем. Неизбалованный судьбой (с 1944 г. жил самостоятельно, уйдя от мачехи, когда отца мобилизовали), я вдруг почувствовал, что он как бы заботится обо мне, следит, чтобы меня не обидели. Хотя я был старше и опытнее его в жизненных вопросах, здесь я поддался на такую заботу, мысленно прозвав его «мой защитник». В общем я не был паинькой, иногда вспыхивал как порох и скандал, казалось, был неизбежен. Но Толя как-то определял нужный момент, откуда ни возьмись появлялся и, положив руку на плечо моему супротивнику, спрашивал: «Чего шумим, мужики?». Его рост и комплекция позволяли ему быть снисходительным, производили должное впечатление и ссора прекращалась.

    После окончания техникума мы с Толей начали работать в п/я, получать «тяжелую воду». Потом он уехал учиться в МИФИ, но наша дружба продолжалась. После института Анатолий оказался на Дальнем Востоке, а я на западе в г. Обнинске, где после окончания вечернего отделения МИФИ много лет работал на стенде по испытанию реакторов для атомных подводных лодок (АПЛ), здесь мы готовили первые экипажи для АПЛ. Анатолий несколько раз приезжал на наши стенды.

    Хочу отметить одно немаловажное обстоятельство. За все годы почти 50-летней дружбы «до дней последних донца» я не увидел от Толи ни одного нечестного поступка по отношению ко мне, моим родным или знакомым. Нравился он мне своей прямотой, целеустремленностью, смелостью, умом и добротой к людям. Всей своей жизнью он подтвердил эти качества.

    Бывшии ст. инж.

    Управления стенда испытания

    реакторов для АПЛ

    П.В. Выродов

    II

    «Нет ничего тайного, что не сделалось бы явным;

    ни сокровенного, что не сделалось бы известным и не обнаружилось бы»

    (Евангелие от Луки, 8-27)

    Годы 1953-59 были годами нашей молодости, студенчества. Толя был старше большинства из нас лет на пять. Но тогда он казался нам умудренным жизненным опытом. Всегда был авторитетом и был любим нами. Староста нашей группы.

    После окончания института в 1959 г. часть мальчиков была распределена на объекты, связанные с атомной энергетикой, с производством и эксплуатацией ядерных установок, на атомоход «Ленин», в города Дубну, Свердловск, а Толя попал на Дальний Восток.

    Группа наша оказалась замечательной. Вот уже 40 лет мы регулярно устраиваем встречи. Помимо них «мальчики» (и все равно и всегда для нас мальчики) сохраняют связь отдельно, как и наша стайка «девочек».

    Помню все встречи нашей группы. Особенно запомнилась встреча по поводу 20-летия окончания МИФИ. Толя был такой веселый, энергичный, почти не говорил прозой, так любил поэзию.

    1979 г. – оставалось шесть с лишним лет до взрыва.

    Ряды наши стали таять. Многие ушли в мир иной. И лишь один был убит. Им оказался Толя Дятлов.

    Как и кем был убит Анатолий и молодые ребята – персонал на 4-м блоке ЧАЭС 26 апреля 1986г., как были загублены пожарники, тушившие пожар на 4-м блоке после взрыва, и многие, многие в прошлом, настоящем и будущем, как и кем – стало понятно по прочтении этой книги.

    Это крик души оскорбленной и загубленной жизни.

    Книга написана настолько подробно и убедительно, настолько понятно даже для неспециалиста, что сомнений после ее прочтения не остается.

    Толя пишет: «26 апреля 1986 г. Злополучный день. Жизнь многих людей он разделил на до и после. Что уже говорить о моей жизни – глубокой пропастью разделилась она на две вовсе несхожие части. Был практически здоровым и последние годы только по три-четыре дня провел на больничном листе – стал инвалидом. Был благонадежным законопослушным человеком – стал преступником. И, наконец, был свободным гражданином -стал гражданином осужденным».

    И не просто преступником, а преступником, которому приписана вина за самую чудовищную катастрофу 20-го века – взрыв ядерного реактора со всеми вытекающими последствиями.

    26 апреля 2001 г. исполнится 15 лет со дня взрыва. В живых уже нет ни изобретателя этого реактора, научного руководителя темы по его разработке, в то время Президента Академии наук СССР, академика А.П. Александрова, ни главного конструктора Н.А. Доллежаля, в то время так тщательно оберегаемых нашим правосудием.

    Верно – о мертвых или хорошо или ничего. Поэтому про них, как про главных разработчиков, по поводу того, что разработали и допустили к эксплуатации ненадежный реактор (реактор!!!), того, что в свое время проигнорировали предостережения своих же сотрудников В.П. Волкова и В.Л. Иванова об опасности его использования и ничего не предприняли, того, что довели до взрыва и гибели людей (вот почему я говорю – Толя был убит), про них можно сказать лишь одно: Бог им судья!

    А про суд и про такие же, как суд, тенденциозные комиссии сказано: «Каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить». (Евангелие от Матфея, 7-2).

    Почти десять лет жизни были даны смертельно больному, получившему запредельную дозу облучения Толе. Из них четыре он провел в заключении. Многие его друзья, ученики, сотрудники, те, кто были с ним там на станции 26 апреля 1986 г., уже давно ушли из этой жизни. А Толя еще жил. Жил книгой, надеждой, что она будет издана, что люди узнают правду о без вины виноватых и о тех, кто действительно виновен.

    Я благодарю Бога за то, что он дал Толе эти годы жизни, за то, что этих лет хватило, чтобы он закончил свой труд.

    Он прожил 64 года. Сейчас ему бы было 70. Он был очень мужественным человеком, сильным физически и духовно. Он мог бы еще продолжать работать и радоваться жизни.

    И, главное, Толя должен быть реабилитирован, должен быть!


    Т. Покровская

    III

    Впервые я познакомился с Дятловым Анатолием Степановичем в г. Комсомольске-на-Амуре, когда приехал в 1967 г. молодым специалистом по распределению после окончания ТЕМ на Завод им. Ленинского Комсомола (ЗЛК). Скорее даже не познакомился, а заочно узнал о нем от окружающих, с кем пришлось работать в «Службе 22» – так называлось подразделение, куда меня направил для работы отдел кадров завода. В то время ЗЛК был закрытым заводом, работал на оборону. Не удивительно, что все было окутано завесой секретности. Всякие вопросы, которые не относились к прямой деятельности, могли вызвать определенный интерес соответствующих органов. И все же через некоторое время без излишнего любопытства я узнал о существовании «лаборатории 23», которая была в составе «Службы 22». Руководителем этой лаборатории был А.С. Дятлов.

    В дальнейшем, когда мне по долгу службы пришлось участвовать в многомесячных испытаниях «заказов», я ближе познакомился с ребятами из «лаборатории 23» и их начальником. Это была группа специалистов по управлению энергетическими установками заказов. При изучении систем заказов, во время работы в сдаточных командах неоднократно убеждался в высочайшей квалификации «управленцев». У них можно было получить ответ практически на любой вопрос, связанный с энергетическими установками, конечно, в пределах своей компетенции. Одной из главных причин такого отношения к делу была высокая требовательность руководителя группы управленцев. Анатолий Степанович пользовался непререкаемым авторитетом у своих подчиненных, т.к. сам до фанатизма был предан порученному делу, знал его в совершенстве и того же требовал от своих подчиненных. В нем не было никакой «рисовки» и сам он не принимал ничего фальшивого, надуманного. В условиях тотальной секретности «лаборатория 23» жила своей закрытой от посторонних жизнью. Мы, работавшие в других подразделениях отдела испытаний, по сути ничего не знали о внутренних взаимоотношениях, внутренней жизни лаборатории. Вспоминается один эпизод.

    Все, кто жил в те годы, прекрасно помнят систематические весенние субботники, приуроченные ко дню рождения В.И. Ленина, 1 мая и т.п. Под руководством парткома завода, парторганизаций подразделений за много дней до очередного субботника начиналась всесторонняя подготовка к его проведению. Определялся состав участников, заранее планировалась работа. Желательно было, чтобы это была заметная работа, поэтому ИТР, как правило, работали на уборке территории. В один из таких субботников весь отдел испытаний, как всегда, работал в парке культуры завода, у нас там был свой угол, где мы каждой весной сгребали в кучу листья и мусор. А «лаборатория 23» должна была работать на территории завода – предстояло раскидать кучу земли, которую завезли за несколько дней до субботника. После субботника выяснилось, что «лаборатория 23» субботник сорвала. Оказалось, что за день до субботника Анатолий Степанович, не очень заботясь о ритуальной составляющей запланированной на субботник работы, попросил бульдозериста, который работал неподалеку, заодно разровнять и «субботниковую» кучу земли.

    Когда начала реализовываться программа широкомасштабного строительства АЭС на европейской части СССР, Дятлов переехал в пос. Припять для работы в дирекции строящейся ЧАЭС. За ним потянулись комсомольчане, которые работали вместе с Анатолием Степановичем в «лаборатории 23», в отделе испытаний ЗЛК. Причем А.С. Дятлов, как мне известно, никого сам не приглашал. Каждый из припятских комсо-мольчан в свое время обращался к Анатолию Степановичу с просьбой принять заявительные документы и по возможности – выслать вызов. Так вышло и со мной.

    На ЧАЭС А.С. Дятлов, работая в качестве зам. начальника реакторно-турбинного цеха по реакторному отделению, а далее зам. начальника реакторного цеха (РЦ) по эксплуатации, не изменил своим принципам – знать порученное дело досконально. В период монтажа оборудования и систем РЦ изучил «до последней подвески» оборудование и системы реакторной установки. А потом началось комплектование смен. Необходимо было подготовить рабочие места оперативного персонала, укомплектовать их эксплуатационной документацией. Из операторов было создано несколько «творческих бригад» по созданию комплекта оперативных схем реакторного отделения. Анатолий Степанович поставил задачу: схема должна быть максимально наглядной. И потом помногу раз возвращал на переделку схемы, которые не отвечали этому принципу, ничего особо не объясняя, просто говорил: «Схема плохая – думайте!». В результате в РЦ был создан отличный комплект оперативных схем, в которые позже вносились только текущие изменения, без переделки их структуры.

    После пуска 1-го, а затем и 2-го энергоблоков ЧАЭС, начались будни эксплуатации. А.С. Дятлов был требовательным, можно сказать, жестким руководителем. Вспоминая то время (я тогда работал старшим инженером-механиком, а затем начальником смены РЦ), могу с уверенностью утверждать, что не было проблем с А.С. у тех операторов, которые добросовестно, с полной отдачей относились к своей работе. Иногда приходилось подключать и смекалку, чтобы выполнить сменное задание – откачать воду без насоса, отогреть перемерзшие трубы без обогревателей… Кто работал на РБМК-1000, знает, что это за проект. Тех же, кто стремился слукавить, «уползти» от выполнения задания, спрятаться за надуманными причинами, а тем более скрыть допущенное нарушение инструкций, Дятлов «вычислял» мгновенно. И тогда уж получай по заслугам. Многие возмущались, обижались, понимая в душе справедливость оценки.

    По мере того, как шло строительство 3-го блока ЧАЭС, началось формирование эксплуатационных подразделений II-ой очереди. Начальником РЦ-2 был назначен А.С. Дятлов, который уже, в свою очередь, приступил к подбору кадров будущего РЦ-2. Естественно, что костяком нового цеха стали специалисты из РЦ-1, которые уже имели как опыт проведения пуско-наладочных работ, так и оперативной работы на действующем энергоблоке. Так получилось, что Анатолий Степанович и мне предложил перейти в РЦ-2 замом по эксплуатации. Я дал согласие и уже начал изучать системы II-ой очереди, вникать в проблемы строящегося блока. Но через некоторое время А.С. отозвал меня в сторонку (тогда все еще были в РЦ-1) и сообщил, что с моим переходом в РЦ-2 случилась заминка. Как он тогда сказал: «Не могу убедить партком станции. Они упорно „проталкивают“ свою кандидатуру. Основная претензия – я был беспартийный. Степанович тогда сказал: „Ты извини, не получается, как планировалось. Пусть тогда будет и не по-ихнему и не по-моему“. И он предложил другую кандидатуру, которая отвечала формальным требованиям парткома станции.

    Дальше наши пути разошлись. Анатолий Степанович работал на II-ой очереди ЧАЭС в качестве начальника РЦ-2, а потом и зам. главного инженера станции по эксплуатации II-ой очереди. И «пересеклись» мы уже в день аварии 26 апреля 1986 г. Правда, непосредственно на станции в день аварии я с Дятловым не встретился. Когда мы, т.е. группа помощи от РЦ-1, в составе: ст. инженер-механик смены № 5 А.А. Нехаев, ст. инженер по эксплуатации РЦ-1 А.Г. Усков и я, прибыли на аварийный блок 26 апреля, Анатолия Степановича уже на блоке не было – кончилось здоровье. А встретились мы в медсанчасти г. Припяти вечером того же дня. Далее была дорога в 6-ю клиническую больницу Москвы и длительное лечение. Чернобыльцев разместили по всем этажам больницы. Анатолия Степановича поселили в палату на 4-м этаже больницы, а я попал на 6-й этаж. Но это не мешало всем нам, чернобыльцам, иногда, как правило, по вечерам встречаться на лестничной площадке между этажами и горячо обсуждать происшедшие события, кто что делал, что видел, что произошло, какие могут быть причины. Тогда еще все были живые – шел период, как сказали медики, мнимого благополучия. Мы еще не знали истинных причин аварии, было много различных версий. Просто не было необходимой информации, а то, что причина уже была заложена в проекте станции, что мы, оказывается, работали на взрывоопасном предприятии (!!!) – такого, конечно, никто из нас даже не мог и предполагать.

    Далее было следствие. Суд. Я не присутствовал ни на одном заседании суда, хотя получил официальное приглашение как пострадавший. Просто не хотелось присутствовать на том фарсе, конечный результат которого был заранее предопределен официальной версией причин аварии.

    Шла широкомасштабная кампания по уводу от ответственности истинных виновников аварии. Средствами массовой информации целенаправленно формировалось общественное мнение о вине персонала станции, который якобы вывел все защиты и блокировки чуть ли не с единственной целью – взорвать реактор (!!!). Многие шустрые на перо «писатели и поэты» нажили на этом популярность, на волне которой в конечном итоге существенно улучшили свое благосостояние. А за всем этим спрятались истинные виновники аварии, те, кто в нарушение всех норм и правил спроектировал взрывоопасный реактор, кто после аварии расследовал причины аварии и, конечно же, все сделал для того, чтобы переложить вину на персонал станции. Как стало известно позже, действительные причины аварии были известны проектантам уже в мае, но все это было для внутреннего пользования.

    Реальная техническая причина аварии для специалистов АЭС с РБМК, в том числе и ЧАЭС, становилась понятной из комплекса мероприятий, которые стали срочно реализовываться на блоках РБМК. Конечно, мы не знали всех подробностей событий на БЩУ-4 и 4-м энергоблоке. Но как-то не верилось, что Дятлов, которого мы знали как начальника, как специалиста, который всегда жестко, пунктуально требовал выполнения инструкций, вдруг позволил в своем присутствии сделать нарушения, которые приписываются персоналу, а уж тем более приказал напропалую нарушать инструкции. Да и никто из ребят – операторов 4-го блока – очевидцев событий (многие из них тогда еще были живы), при общении в 6-й больнице ни о чем подобном не говорил. Конечно, в ходе обсуждений были высказывания, что не надо было делать ту или иную операцию, например, подниматься после провала мощности и т.п., но это все рассуждения из серии «знать бы, где упаду, соломки бросил». Суть в том, что персонал делал только то, что имел право делать по действующим в то время инструкциям, а это никакое не нарушение.

    В ходе следствия, в условиях изоляции и отсутствия здоровья Анатолий Степанович вел свое расследование причин аварии. Мы, те, кто был на воле, зачастую поражались вопросам, которые он передавал из следственного изолятора через жену Изабеллу Ивановну. Он просил в своих записках, например, сообщить точную редакцию конкретного пункта Правил ядерной безопасности. При этом цитировал почти дословно первые два абзаца этого пункта и в основном передавал суть последнего, полную редакцию которого и просил ему сообщить. Кто не понял, что это значит, пусть попробует прочитать хотя бы одну страницу Правил, а потом процитировать ее. В этом и был весь Дятлов. Мы несколько раз посещали Степановича, когда он отбывал срок в «каталажке», как он сам говорил. И тогда в эти встречи продолжался разговор о деталях аварии. Однажды Изабелла Ивановна сообщила, что Степановича, наконец, отпускают. Нужно было забрать его не позднее 16 ч. Времени было в обрез, а путь не близкий. Мы приехали в 15 ч 30 мин. Степанович появился на пороге проходной после 16 ч. В руках у него были какие-то вещи. В это время в ворота колонии заходил отряд заключенных, наверное, возвращались в зону после работы. Несколько голосов из колонны прокричали Степановичу слова прощания. Он поднял руку и что-то ответил. Чувствовалось, что и здесь его уважают. В Киев мы вернулись уже ночью.

    PS: После освобождения Анатолий Степанович не прекращал разрушать официальную версию причин аварии, продолжал обращаться в различные ведомства вплоть до МАГАТЭ. И это начало давать свои результаты, хотя высокие организации, в том числе и зарубежные, которые в свое время протиражировали версию о нарушениях персонала, не могут признать свою ошибку и теперь, уже защищая «честь своего мундира», упорно продолжают множить ложь.


    В.А. Орлов

    IV

    Уважаемый читатель, Вам предлагается книга, написанная человеком, который прошел первые наиболее трагические часы аварии вместе с персоналом ЧАЭС и сумел под непрестанным градом обвинений и лжи выстоять. Будучи смертельно больным и сознавая, что вместе с ним уйдет информация, он нашел в себе силы выполнить свой долг перед погибшими и рассказать о событиях, которые произошли в ту страшную ночь 26 апреля 1986 г.

    Судьба свела меня с Анатолием Степановичем первый раз в 1969 г. на Дальнем Востоке, когда я, молодой специалист, пришел на завод после окончания института, второй раз наши судьбы пересеклись в 1974 г., когда я приехал работать на ЧАЭС.

    Принципиальность, честность, личная ответственность и преданность делу, которому служишь, безукоризненное знание техники, простая человеческая порядочность и плюс полная самоотдача – вот критерии, которым надо было отвечать каждому, кто собирался работать с Дятловым.

    Вначале нам, молодым специалистам, было не просто тяжело, а казалось невозможным поднять весь объем технического материала, для того чтобы освоить реакторную установку так, как знал ее сам А.С., не хватало не только двенадцати часов работы, но и суббот с воскресеньями, и только время подтвердило его правоту, а мы стали единомышленниками.

    Он мог понять ошибки, допущенные персоналом, если они аргументированы, но он абсолютно не мог принять разгильдяйства, некомпетентности и халатного отношения к своим обязанностям. А.С., как правило, отличали прямота, четкость и краткость изложения своей позиции, а это не всегда шло ему на пользу.

    А.С. не позволял ни себе, ни другим в его присутствии проводить разборки с персоналом, допустившим ошибки и находящимся в данный момент на рабочем месте. Вспоминаю случай, когда у меня (я находился за пультом) сработала защита реактора и корабль остался без хода при отчаливании от пирса. Сдаточный механик начал воспитывать меня, но А.С. просто выставил его из пультовой. После сдачи смены, на разборе причины срабатывания А3 – мной была допущена ошибка – я получил свое по полной программе от А до Я, но не от механика, а от А.С.

    Характерной чертой его характера было патологическое непринятие всякой неправды и лжи. Если кто-либо был уличен даже в неправдивом изложении событий, не говоря уже об обмане, этому человеку он не верил на слово никогда.

    А.С. был человек, имеющий свою точку зрения по всем вопросам (и зачастую не совпадающую с общепринятой). Он был жестким в требованиях, но не жестоким в отношениях, он не боялся брать на себя ответственность в пределах своей компетенции и за это отвечать, но он не собирался нести ответственность за незнания, неумение и непрофессионализм других.

    Он умел слушать и слышать собеседника, аргументировать свою позицию, что блестяще подтвердило «судилище» в 1987 г. Характерен такой эпизод. Когда на суде было сказано, что РБМК не отвечает и сегодня (а это был уже 1987 г., т.е. год прошел после аварии) требованиям норм, правил и стандартов по ядерной безопасности, судья ответил, что это к делу не относится. Оказывается, к делу не относится то, за что судили чернобыльцев. Вот такой был суд, поэтому формально осужден был А.С., но приговор был вынесен системе.

    Обостренное чувство ответственности сочеталось в этом человеке с могучим интеллектом, его феноменальная память просто поражала, когда он читал на память Есенина или Блока.

    Внешне А.С. не особенно заботился о своем имидже, со стороны он казался резким, категоричным и вообще человеком со сложным характером. Но надо было знать Дятлова, надо было видеть, как он любил детей, природу, лес, видеть его глаза, лицо – поэтому, поверив ему в 1969 г., я верю ему и сегодня.

    Государственный инспектор

    по ядерной безопасности Украины

    А.В. Крят

    V

    Изабелла Ивановна попросила меня написать коротенькие воспоминания о Дятлове, и не знаю, как это сделать коротко, ведь это целая жизнь. Отделить Дятлова от наших общих знакомых, от работы невозможно, и собственно воспоминания о Дятлове – это воспоминания о работе, о г. Комсомольске-на-Амуре, о Припяти и, конечно, об аварии.

    Меня связывают с Анатолием Степановичем Дятловым многие годы совместной работы, и, может быть, в большей степени период после аварии на ЧАЭС, хотя после аварии мы с ним встречались не так часто, как было нужно.

    Прежде несколько слов о себе. Я профессиональный энергетик-атомщик как по образованию, так и по работе в течение всей моей жизни. В 1970 г. я впервые встретился с Анатолием Степановичем в г. Комсомольске-на-Амуре, куда я приехал работать на Завод им. Ленинского Комсомола после окончания института. В то время на этом заводе строили атомные подводные лодки, и это действительно был флагман советского оборонно-промышленного комплекса. Громаднейшие цеха, в которых в разной степени готовности достраивались современные для того времени атомные ракетоносцы. Цех № 22, в котором я начал работать, был вспомогательным и объединял несколько лабораторий и участков, которые обеспечивали радиационную безопасность, сборку реакторов и измерения нейтронно-физических характеристик, монтаж и наладку специального электронного навигационного оборудования и систем управления реактора.

    Лаборатория, в которой я работал, называлась физической, и основными ее задачами были контроль за сборкой главной энергетической установки корабля, включая реакторное оборудование, и наладка этого оборудования, участие в сдаточных испытаниях подводной лодки. Начальником этой лаборатории был Дятлов. Лаборатория была небольшая, около двадцати человек, только мужчины. Все молодые, только трое Русаков, Дятлов и Фочкин были стариками, им было около сорока. В то время там долго не задерживались, закончился срок молодого специалиста и на большую землю. В нашей лаборатории только Боря Русаков был местным, он закончил вечерний институт и с большим трудом был принят в лабораторию, видите ли, образование у него было не инженер-физик. В лаборатории Дятлов был бесспорным лидером, и скорее не по официальному положению, а просто в этом никто не сомневался. Конечно, можно сказать, что в таком коллективе, где более половины состава молодые специалисты, просто быть лидером, я бы не сказал. На заводе Дятлов был абсолютным авторитетом в вопросах физики и безопасности ядерной энергетической установки, с его мнением, я думаю, считались наши научные руководители (ИАЭ им. И.В. Курчатова и ФЭИ Обнинск).

    Дальнейшую мою судьбу, как и многих других сотрудников лаборатории, определил Дятлов. Он переехал работать в Чернобыль, и за ним потянулись другие комсомольчане (Крят, Паденок, Ситников, Чугунов, Шульгин). В Припяти мы поддерживали землячество, общались семьями. Я не могу сказать, что я был другом Дятлова, наверное, только Ситников поддерживал с ним очень тесные дружеские отношения. Дятлов был сложным в общении человеком, прямой, имел собственную точку зрения и никогда не менял ее по желанию начальника, убеждал, не соглашался, в конце концов подчинялся, но оставался при своем мнении. Точно также он мало считался с мнением подчиненных. Как понимаете, такого человека не все любят. Как-то у нас с ним зашел разговор о деньгах, и он сказал, что на сберкнижке у него немного больше пяти тысяч рублей. Он объяснил, что эта книжка ему нужна для независимости: «если будут ломать – уйду с работы и как-нибудь перебьюсь несколько месяцев». У него был какой-то внутренний стержень, убеждения, через которые он никогда не мог перешагнуть. Еще в г. Комсомольске-на-Амуре Володя Власов называл его кержаком и не потому, что Дятлов родился и вырос в Сибири, а потому что заставить сделать его против убеждений было практически невозможно. И когда говорят, что в угоду директору станции или главному инженеру Дятлов мог проигнорировать принципы безопасности, дать указания отключить защиты реактора или нарушить инструкции, я этому никогда не поверю.

    Председатель

    Государственного комитета ядерной безопасности Украины

    В.В. Грищенко

    VI

    В жизни любого человека встречаются люди, личные качества которьк вызывают определенную симпатию и уважение. Но только немногие из них оставляют яркий и неизгладимый след, который остается в душе на всю жизнь. Вот одним из таких немногих, с кем довелось мне в жизни встретиться, и был А.С. Дятлов.

    С А.С. Дятловым я познакомился в 1973 г. на ЧАЭС, где я начал работать после окончания института в 1972 г. До перехода Анатолия Степановича на II-ую очередь ЧАЭС в 1979 г. весь мой трудовой путь был связан с ним. С момента формирования коллектива реакторного цеха, где А.С. Дятлов был заместителем начальника цеха по эксплуатации, молодых инженеров, таких как я, было всего несколько человек. До пуска блока было еще далеко, и все работники цеха выполняли порученную работу, которую обычно выполняют цеха на стадии строительства и монтажа блока. Кроме того, будущим оперативным работникам А.С. Дятлов поставил задачу готовиться к экзаменам на должность и соответственно изучать технику, документы по эксплуатации и т.п. Было соответствующее распоряжение, графики поэтапной сдачи экзаменов, но встал вопрос о нехватке времени на учебу в течение рабочего дня, который и был задан А.С. Дятлову. Ответ был краток: «Учитесь после работы и в выходные дни», что собственно он делал сам. А учиться нужно было всем, РБМК-1000 – техника на то время для всех новая, а нам молодым тем более.

    Прежде всего, Степаныч, так мы называли его между собой, был требователен к себе и отдавал себя работе по полной схеме, но и спрашивал о выполнении поставленной задачи сполна. Мелочей в нашей работе как на монтаже, так и при эксплуатации он не признавал. Кто этого не понимал, тому специально объяснял, умел не только убеждать, но и выслушать работника.

    Не терпел Анатолий Степанович разгильдяйства в работе, а особенно если его пытались провести-обмануть, сказать неправду. В таких случаях он сразу же при разговоре переходил на имя и отчество, и виновник зачастую знал, что отчитываться о выполнении работы будет в десять раз чаще, спрашивать с него будут строже, а доверие потеряно надолго.

    На похвалу в работе Анатолий Степанович был скуп, принимал выполнение работы как должное, но мог постоять перед начальством за работника цеха, если ему предлагали незаслуженно его наказать. Для разговора по душам, в случае необходимости, он был открыт как простому рабочему цеха, так и инженеру, никогда не кичился занимаемой должностью.

    Чувства юмора ему не занимать, прочтете книгу и сами убедитесь.

    Надо сказать, что многих из нас А.С. Дятлов поражал своими знаниями не только дела. Приведу один пример. Как-то поздним вечером на смене по приемке схем реактора в вагончик, где находились несколько человек из смены, зашел А.С. Дятлов проверить, как идет работа. Двое молодых специалистов кому-то из заочников решали дифференциальное уравнение и у них что-то не получалось, они шумели и его не заметили. Дятлов попросил их подвинуться на скамейке, присел и в течение короткого времени указал на ошибку и решил задачу. А потом сказал: «На работе нужно заниматься работой, еще раз увижу, будете писать объяснительные».

    Вполне понятно, что не всем была по душе его требовательность к выполнению работы как минимум на «хорошо», и некоторые это поняли позднее, но естественно нашлись и те, которые воспользовались случаем бросить камень в него на следствии, но на суд не явились…

    Я лично благодарен Анатолию Степановичу за то, что его «школа» помогла мне полнокровно влиться в ряды лучших специалистов-оперативников на ЧАЭС.

    Во второй раз меня сблизила с А.С. Дятловым наша трагедия 26.04.86 г. Хочу, уважаемые читатели, поделиться с Вами тем, как я еще познал и мужественный характер Анатолия Степановича. Судите сами, вот выдержка из писем, начиная с 1989г., от имени Киевского совета «Общества ветеранов ликвидации аварии и последствий на ЧАЭС», которые практически неизменны по сути и направлялись поочередно в Верховный Суд СССР, Председателю Верховного Совета СССР и, наконец, президенту СССР Горбачеву М.С.

    «Из четырнадцати заболеваний осужденного Дятлова А.С. пять заболеваний (ишемическая болезнь сердца, диффузный пневмосклероз, мерцательная аритмия, хронический обструктивный бронхит, эмфизема легких) имеются в перечне заболеваний, являющихся основанием для предоставления осужденным освобождения от наказания согласно Приказу МВД СССР № 213 от 30.10.1987 г. При этом в указанном Перечне отсутствует такое заболевание, как острая лучевая болезнь (ОЛБ) 2-ой и 3-ей степени, что, на наш взгляд, является антигуманным, и вопрос этот требует незамедлительного решения.

    Хотим подчеркнуть, что у инвалида 2-ой группы Дятлова А.С., болеющего ОЛБ 3-ей степени в возрасте 59 лет, который отбывает наказание в местах лишения свободы, никак не может улучшиться состояние здоровья, т.к. болезнь ОЛБ постоянно вызывает неопределенные побочные эффекты, ухудшающие состояние больного.

    Считаем, что ответ Медуправления МВД УССР исх. 4/1-69 от 02.02.90 г. в наш адрес, в котором, в частности, изложено следующее: «Освобождению из мест лишения свободы по болезни Дятлов А.С. не подлежит, не попадает под требование Приказа МВД СССР», неправомерен… Из шести осужденных по данному делу в местах лишения свободы находятся лишь двое – Дятлов А.С. и Фомин Н.М., которые по своему состоянию здоровья не могут, как другие осужденные, быть освобождены условно по отбытию 1/3 срока с обязательным привлечением осужденных к труду».

    После лживого суда, находясь в лагере, из которого по закону в связи с вышеуказанными болезнями власть освободить должна, но не хочет, сопротивляется отписками «Нет», А.С. Дятлов находил в себе силы преодолеть моральные и физические страдания и изложить правду о событиях 26.04.86 г., проанализировать и дать оценку различным документам об аварии, надеясь, что его все-таки когда-то услышат и поймут.

    Машина лжи о причинах Чернобыльской аварии работала без перебоев до 1988 г., поэтому немногие из бывших учеников-коллег по работе поддерживали связь с А.С. Дятловым, когда он отбывал срок.

    Некоторые и сейчас мучаются, прав ли Степаныч во всем? Сильна ложь, но не вечна.

    Я, думаю, не ошибусь в том, что прочитав книгу Вы, уважаемые читатели, будете знать настоящую правду о причинах Чернобыльской катастрофы и отбросите все сомнения, которые Вам пытались навязать за прошедшие пятнадцать лет.

    Недолго прожил после освобождения А.С. Дятлов, очень часто мы, его соратники по борьбе за правду о Чернобыле, собирались вместе и видели, как ему нелегко, как мучают его болезни и как он мужественно все это переносит.

    Светлая ему память!

    Заместитель директора Государственного научно-технического центра по ядерной и радиационной безопасности Украины

    В. В. Ломакин

    VII

    В ночь с 25 на 26 апреля 1986 г. я с Н.В. Навальным в 24 ч 00 мин принял смену на щите радиационного контроля второй очереди. В наши обязанности входил радиационный контроль центральных залов реакторов 3-го и 4-го блоков и всех прилегающих помещений с повышенной радиационной опасностью. После обхода 3-го блока я вернулся на щит, на 4-ый блок я не пошел, т.к. он останавливался. Прошло буквально несколько минут, как раздался грохот со стороны машзала. Через 5… 10 с глухой удар мощнейшей силы. Погасли свет и световая сигнализация на панели 4-го блока, панель 3-го блока загорелась красным светом и завизжала звуковая сигнализация, из люка приточной вентиляции понесло чернорыжую пыль….

    Так я оказался в эпицентре ядерной катастрофы, которая за считанные минуты могла стать для меня роковой. В эту ночь мне пришлось вплотную столкнуться с начальником смены 4-го блока А.Ф. Акимовым, заместителем главного инженера по эксплуатации П-ой очереди А.С. Дятловым, Л. Телятниковым и многими другими участниками ликвидации этой катастрофы, к большому сожалению, многих уже нет в живых. В очередную 15-ую годовщину той ужасной ночи хочется вспомнить всех погибших наших ребят: Акимова А.Ф., Баранова А.И., Бражника В.С., Вершинина Ю.А., Дегтяренко В.М., Коновала Ю.И., Кудрявцева А.Г., Кургуза А.Х., Лелеченко А.Г., Лопатюка В.И., Новика А.В., Перевозченко В.И., Перчу-ка К.Г., Проскурякова В.В., Ситникова А.А., Топтунова Л.Ф., Ходемчу-ка В.И. (могила – 4-ый блок), Шаповалова А.И., Шашенка В.Ф., Бусыгина Г.В., Коваленко А.П., Дятлова А.С., Гашимова М.У…. Не было той ночью паники, халатности и разгильдяйства, не было страха и неквалифицированных действий, как много писалось за эти 15 лет. У всех был немой вопрос в глазах – почему? И каждый делал, что должен, что обязан, что мог, спасали оборудование, тушили возгорания, искали и выносили пострадавших.

    27 апреля вместе с А.С. Дятловым я попал в 6-ую больницу Москвы. В первые дни велись одни и те же разговоры: предполагали, спорили, думали – почему взрыв? Анатолий Степанович был худощав, подтянут, всегда спокоен и выдержан, убедительно говорил: «мы все делали правильно», иногда задумывался… Часто донимали следователи, было мнение, что это диверсия. Появились версии о виновности персонала… Почти каждый день кто-то умирает… В душе пустота, неизвестно будущее – жить или умереть, где семья?

    На 60-е сутки у меня пошла вторая волна ожогов, еще не залечены первые, а стали появляться новые красно-вишневые пятна, с каждым днем все больше и больше… Долгие месяцы лечения. Низкий поклон всем медикам, и врачам и медсестрам.

    27 октября выписали домой инвалидом с повязками на ранах, которые тревожат по сегодняшний день. 31 декабря 1986 г. везут на родную станцию и тайно вручают правительственные награды: ордена и медали – живым, ордена посмертно – вдовам. Неужели не нашли места в Киеве или в нем награждали только героев?! Нашли «стрелочников» – судят. Через несколько лет их освобождают. И опять тишина?! Как смотреть в глаза детям павших?! За что или кого погибли их отцы?!

    С Анатолием Степановичем Дятловым жили в одном доме, часто встречались во дворе, в больницах. Последний раз за несколько месяцев перед его смертью лежали в Пуще-Водице. Вечер, собираемся ужинать, у Анатолия Степановича были сильные головные боли, а он говорит: «Как хочется, мужики, услышать правду, когда, наконец, народ узнает, как это было?! Как хочется еще пожить, но моя голова не дает мне жизни – ни днем, ни ночью, а как хочется потянуть рюмашку и закусить черным хлебом с салом!» Черного хлеба с салом Степаныч съел с удовольствием. Мужественный был мужик. Царство небесное, земля им всем пухом и вечная память живых, а не немая тишина и небытие.

    Бывший дежурный дозиметрист 5-ой смены Отдела охраны труда и техники безопасности ЧАЭС

    Н.Ф. Горбаченко