XI. ПРИЗРАКИ МЕТРО

А потом я увидел призрака. Призрака в метро. Вышло так, что я спустился по эскалатору в самый час пик. Мне надо было проехать по кольцевой пару-тройку остановок. И вот я спустился на «Курской», хоть и ненавижу метро. Там пахнет смертью. Не в том смысле, что я думаю, будто это очень опасное место. Нет, но смерть в метро заставляет появляться на свет призраков. Все эти самоубийцы, бросившиеся под поезда, или вот такие, как повстречался в тот день мне… Все они глубоко несчастные люди. И их несчастье столь остро, что даже после их ухода отсюда остается какой-то тонкий, еле уловимый след, как запах лилий после похорон. Цветов уже нет, но ты чувствуешь их аромат и понимаешь, что совсем недавно они украшали вовсе не свадьбу. Это не просто запах смерти, это запах безысходности. Безжалостные надписи: «Выхода нет». Я где-то читал, что в какой-то стране эту табличку поменяли на «Выход в другом месте», и число самоубийств в подземке сократилось. Неплохой метод. Это могло бы спасти жизнь десяткам депрессивных шизиков. Но не таким, что повстречался мне в то утро, в час пик.

Я стоял прижатый к стенке. Между толстой бабкой с огромными холщовыми сумками и мужиком в искусственной дубленке, источавшим отборный пятидесятирублевый перегар. А ОН сидел подле. Расслабленный и спокойный. Я сначала подумал, что – спит. Но что-то привлекло мое внимание, я пригляделся и почти сразу понял, что это не сон вовсе. Протолкнулся к нему поближе и толкнул в плечо. Никакой реакции. Я вытянул руку и коснулся его запястья. Почувствовал шершавый холод. Это был мужчина лет сорока пяти. Прилично одетый. Не пьяница и не бомж. Просто стало плохо с сердцем. И он умер. Умереть на кольцевой в час пик, что может быть хуже? Сколько кругов он уже намотал? Судя по тому, что успел остыть, немало. И я наверняка не первый, кто обнаружил, что он мертв. Я без труда разглядел, что портфель, лежащий у него на коленях, был открыт, и в нем наверняка уже отсутствовал бумажник. Возможно, он умер не сразу. Возможно, сначала ему просто стало плохо. Его еще можно было спасти. Но кто выделит одного человека из плотной толпы? Хочешь найти самое одинокое место на земле – заходи в метро в час пик. Чем больше людей, тем сильнее на тебя будет давить одиночество. Оно будет буквально рвать твой мозг. Потому что ты попадешь под перекрестный огонь тысяч одиночеств. Вперемешку с ненавистью и холодным безразличием оно станет душить тебя, разрушать твое сердце, и тебе безумно захочется поскорее добраться до дома, прижать к груди кого-то родного и доброго и услышать: «Ну что ты?! Все хорошо». Сад Сирен – детские прогулки. Хочешь сойти с ума – присядь на скамеечку рядом с таким вот трупом и прокатись кругов пять по кольцевой. И ты все поймешь про жизнь. Ты все узнаешь про людей…

Я так и поступил. Как только освободилось место, я присел рядом с мертвецом. Стараясь не шевелиться, стал думать, куда же мы так едем. «Как вы думаете?» – спросил я шепотом у трупа. И тут же сам тихо ответил за него: «В никуда. Это же кольцевая».

Так я проехал три станции. Мне показалось, еще несколько человек заметили, что с моим соседом не все в порядке, но предпочли отвернуться или просто сойти на ближайшей станции. Почему я ничего не предпринимал? Почему я сидел рядом с трупом и продолжал катиться по кольцевой, хотя давно уже проехал нужную мне станцию? Не знаю. Не знаю. Когда-то я думал, что сам могу умереть вот так, возвращаясь с ночной тусовки. Рассказывали, что так бывает. Долбаные рейверы по утрам постоянно ездили с вечеринок в темных очках. Бывало, сердце не выдерживало трех-четырех дневных загулов, и – бац! – почти такой же призрак катит по кольцевой. Бывало, ездили целый день, и труп выносили из метро лишь под вечер, причем из одежды на нем к тому времени оставалось лишь нижнее белье. Я возвращался с очередной вечеринки. Мне было двадцать два. Я вспоминал все эти истории и страшно боялся такой смерти. Я очень надеялся, что сам так не умру и что никогда не увижу того, кто погиб, задохнувшись в самом страшном и самом густом в мире одиночестве.

Вагон качнуло, и труп повалился на меня. Я напрягся и усадил его обратно. Я с трудом посадил его ровно. Мужчина был не из легких. Тучный и мягкий как кисель. С носа у него сползли очки в металлической тонкой оправе. Какая-то женщина, глядя на мертвеца, поморщилась. Не знаю, решила ли она, что мой сосед пьян, или все поняла, и от этого ей сделалось противно. Не знаю… Мы почему-то всегда ждем худшего. Мы так привыкли к дерьму. Так привыкли к тому, что вокруг нас одно дерьмо, что и сами стали такими же бесформенными и вонючими… Как бы это ни было ужасно. И я такой же наверняка. Сижу тут и не решаюсь встать и сказать: «Люди, тут мужчина умер!» Я тупо сижу и жду, когда кто-то это сделает за меня. А я бы просто мог нажать кнопку связи с машинистом. Это же несложно. Но нет. И это гораздо хуже, чем их безразличие. Они же успокаивают себя мыслью, что мужик просто напился. А я же знаю правду – и все равно ничего не предпринимаю. Я заглянул мертвецу в лицо.

– Ну что, дружище, наверняка ты и представить себе не мог, что закончишь жизнь вот так. Но такова судьба… – сказал я ему и встал.

Я начал быстро проталкиваться к двери. Краем глаза заметил, как кто-то тут же занял мое место, и покойник опять завалился, на этот раз на нового соседа. Тот брезгливо усадил его обратно, неловко улыбаясь окружающим. Двери распахнулись, и людской поток вынес меня на платформу. Метрах в пятнадцати от меня стояла женщина-дежурный. Я побежал к ней. Двери вагона закрылись, и поезд тронулся.

– Женщина, там, вот в этом поезде, в третьем вагоне, мужчина… умер. Видимо, давно уже. Передайте по рации.

– Вы уверены, что он мертв, а не спит или не пьян?

– Да. Я потрогал его руку. Абсолютно холодная, и он не дышит… Пусть его снимут. Он же не может кататься вечно.

– Хорошо. Я передам. На следующей станции проверят.

– Спасибо… – буркнул я и перешел на другую сторону платформы. Мне надо было ехать обратно.

Поезда почему-то не было очень долго. Прибывший же на соседнюю платформу стоял. Так продолжалось минут десять. Народу скопилось немыслимое количество. И тут, когда все уже начали нервно галдеть, подошел-таки мой состав, и я шмыгнул внутрь. Когда двери закрылись и вагон тронулся, мне показалось – возможно лишь показалось, – что по платформе в сторону эскалаторов идет тот самый мужчина. Конечно, бред полный, но почему-то у меня кольнуло в груди, и я понял, что это именно он. Он шел тяжело, вразвалочку, в сторону выхода. И тут у меня стало очень легко на душе. Я понял, что его сняли с поезда и он все-таки пошел домой, что он не останется здесь навсегда. Вагон нырнул в темноту, а я смотрел на свое отражение в дверном стекле и улыбался. Не знаю почему. Возможно, потому, что в этот день я снял какое-то заклятие…