|
||||
|
IV. ТЕМНОТА ПОД ОДЕЯЛОМ Мне было несложно понять Херста, не то выдуманного мною, не то приснившегося мне персонажа. Умей я рисовать, я бы наверняка тоже делал зарисовки своих сновидений. В очередное утро я брел в ванную, потирая опухшие веки, и толком не понимал, где нахожусь… Что-то не так было в моей жизни. Но что именно? Не знаю… Наверное, мне просто необходима была борьба. Хоть какая-то. А ее не было. Не было никаких даже намеков на борьбу… Моим врагом был лишь я сам. Но этот противник давно уже взял меня без боя. Я капитулировал, и белый флаг развевался над моим городом надежд. Так бывает, когда просыпаешься утром, а ты вовсе не рок-звезда, не гангстер, ты даже не успешный бизнесмен и не храбрый путешественник. Ты тот, кем ты стал. Ты – это ты. И тебе нельзя ненавидеть себя за это. Но и любить тоже не получается. И вот ты просто живешь. Живешь, чтобы сдохнуть однажды… или чтобы не думать об этом. Это жесткая черта – когда понимаешь, что никогда не станешь кумиром для самого себя. Поэтому ты просто идешь по дороге и не думаешь ни о чем… Что лучше: рисовать капитанов-америк или сады сирен? Лучше – для кого? Я прекрасно понимал Херста, но у меня была кишка тонка, я был слишком малодушен, чтобы жить по-настоящему. И, в конце концов, я не хотел, чтобы меня бросила ТЫ. Для меня всегда были крайне важны многие мелочи. Все эти утренние нежности и просмотры «Южного Парка» на диване в гостиной… Я обычный. Я самый обычный. Мне не стать героем. Мне не стать героем даже для самого себя. А Херст – он просто сумасшедший художник, который ничего никому не доказал. Так я размышлял, лежа на диване и поглядывая вполглаза новостную программу по НТВ – горы трупов и люди-кавказцы в наручниках перед камерой. Я всегда думал: зачем все эти программы, кто их смотрит? А вот сам же смотрю – и не переключаю… Странно. Особенность сознания… Мы любим приглядывать за тем, что нам не нравится. На всякий случай, чтобы ничто не вышло из-под контроля. Я лежал на диване и размышлял о нелепости всего, что так или иначе можно было назвать моим существованием, и тут в комнату влетела ты и выпалила: «ТЫ ВЕЛИКИЙ! Ты угадываешь прошлое! Вильям Херст был на самом деле!!!» Я – великий. Конечно же, я ничего не понял. Я смотрел на тебя, сияющую, и не мог понять, почему ты радуешься. Что такого в этих твоих словах? Ну был Вильям Херст, и что? – А дело в том, что ты практически все угадал в точку. Понимаешь? Я посмотрела архивы «Марвел» и нашла вот это! – Ты протянула мне распечатку, и я прочитал, что комикс «Сады Сирен» действительно выпускался компанией в тысяча девятьсот семьдесят шестом году. Вышло аж три серии, и автором комикса был не кто иной, как Вильям Херст. Что стало дальше с героем моего сна, в распечатке не упоминалось, но я отчего-то сразу понял, что угадал с его биографией. – Зачем тебе понадобилось смотреть архивы «Марвел»? Это же полный бред – проверять правдивость снов. – Да и плевать! Мне показалось, что это важно. Понимаешь, ВАЖНО. Потому что все не случайно. Когда ты рассказывал в первый раз историю про Херста, я сразу почувствовала, что она изменит мою жизнь. Нашу жизнь. И я всего лишь проверила свои догадки. Просто мы искали не там. Херст жил слишком рано… когда он жил, Интернета еще не было, да и большой известности художник не приобрел. Поэтому, когда он исчез, про него попросту забыли. – Исчез? – Ну не исчез, а умер. Или не умер, а просто что-то с ним стало… Ясно одно: он пропал из мира комиксов… и из мира людей, в принципе, тоже. Выпал из информационного поля. Я предлагаю все разузнать про Херста. Понимаешь, из этой истории может получиться отличнейший сценарий для фильма. Ты же давно мечтал написать сценарий! А тут еще красивая коммерческая приписка – ОСНОВАНО НА РЕАЛЬНЫХ СОБЫТИЯХ! Твой сценарий оторвут с руками! Я не разделял твоего оптимизма, но вынужден был согласиться, что история действительно вырисовывается красивая. Сценарий писать мне было лень. Я для начала ограничился бы синопсисом. А вот если б кто-то внес аванс, то тогда, конечно… Последний год я работал копирайтером в крупном рекламном агентстве. Писал в основном не рекламные ролики, а BTL-проекты. А если учесть, что в клиентах у нас водились все «проктары с гемблами» и «бленда-меды», то сразу станет понятно, что на работе я откровенно скучал. Я давно уже мечтал о чем-то стоящем. И, возможно, написать сценарий для фильма было для меня как раз тем самым долгожданным серьезным делом. Об этом я и сказал тебе всего за три дня до того, как увидел сон о сумасшедшем художнике. – Представляешь, Менделееву приснилась его таблица. Ньютону – закон всемирного тяготения. А тебе, вполне может быть, приснился гениальный сценарий, который может стать для нас шансом начать новую жизнь. Мы обязательно должны разыскать всю информацию о жизни Херста, и ты непременно напишешь его историю. И по ней точно снимут фильм! У меня интуиция: все это не просто так! Да, в твоих словах определенно была логика. А потому мы начали расследование. Найти человека, жившего в другой стране много лет назад, не так уж и просто. Особенно если это обычный человек, не кинозвезда и не успешный политик. Сидя перед лэптопом в Москве, можно облазить всю мировую Паутину и все равно не разыскать ничего. Я это прекрасно понимал, а потому никуда не спешил. Я думал так: если это действительно что-то важное, то Херст отыщется сам собой. Должно повезти. А если нет, то и не стоит напрягаться. Перелопатив все возможные информационные базы со свободным доступом, мы зашли во вполне предсказуемый тупик. Через три часа, в течение которых мы не нашли ровным счетом ничего, энтузиазм у тебя поубавился. Я пошел на кухню, заварил нам мятного чаю. Достал из коробки миндальное печенье. Мы сели по-турецки на диване и стали пить горячий ароматный чай. Ты хрустела печеньем, а я поглядывал на тебя исподтишка и улыбался. Как мужчина выбирает себе женщину? Ту самую, с которой он готов связать свою жизнь? По каким признакам он вдруг решает, что это именно она? Вот я смотрел на тебя и был абсолютно уверен, что ты та самая, которая мне нужна. Но как я это вычислил, совершенно непонятно. Эта попытка анализа была вовсе не от сомнений, а чисто из любопытства. На самом деле, мне думается, что все дело в электричестве. Да-да. Именно в электричестве. Ведь мы, по большому счету, живые батарейки на ногах. Ходим, плачем, смеемся, а на самом деле – не более чем электрические заряды. Причем очень разные заряды: и плюсы и минусы, и мощность разная. А вот встречаются такие заряды, между которыми возникает притяжение. И чем идеальнее их разность, тем больше притяжение и тем комфортнее им друг с другом. А любовь – это как раз тот самый импульс, который при появлении в магнитном поле такого идеального зарядика вспыхивает в голове, как лампочка. Если б я рассказал тебе эту теорию, думаю, ты бы раскритиковала меня в пух и прах. Ты бы сказала, что я бездушный циник. А я не согласен. На мой взгляд, это очень романтическая версия. Вот сейчас закрываю глаза и вижу почти клип, в котором люди-лампочки танцуют и подмигивают, катаясь на коньках по Красной площади… и снег идет. И у всех разное свечение – в зависимости от силы их чувств. И чем больше любви, тем больше света… Прикольно. От этих мыслей меня оторвал телефонный звонок. У меня на мобильном тогда стояла мелодия Дельфина «Июнь». Я только-только поставил ее, и она мне очень нравилась. До того, что я мог заслушаться и не снять трубку. И вот я отвлекся от мыслей про электрические заряды и не торопясь пошел в соседнюю комнату ответить на вызов. Пока я искал телефон, звонить перестали. Номер был не определен, так что перезвонить я не мог. – Кто звонил? – спросила ты, когда я вернулся. – Не знаю. Не успел ответить. – Однажды ты так пропустишь очень важный звонок и будешь сожалеть об этом. – А как я узнаю, что он был важный? Если я на него не отвечу? Про важные пропущенные звонки мы обычно ничего не знаем. Так же как про упущенные возможности. Иначе бы все давно сошли с ума. Представляешь, если бы в жизни, как в компьютерной игре, при совершении неверных действий события отматывались назад и тебе показывалось, где и как ты поступил неправильно и что в результате потерял… Конечно, тогда можно было бы извлекать уроки, но, думаю, сойти с ума от самоуничижения шансов куда больше, чем чему-то научиться. – Это пассивная позиция. Тебе не кажется, что ты утрачиваешь стремление к самосовершенствованию? В чем бы то ни было. Постепенно теряешь интерес к движению вперед. Я рядом, и мне это очень заметно. Эй! Ты же мой герой. А ты совсем раскис. Это неправильно. Мы же в начале пути. Нам не восемьдесят лет. Мы молоды, и мы должны трахнуть этот мир! Именно трахнуть! А пока получается, что мир трахает нас. – А тебе не кажется, что твоя бравада лишь от того, что тебе двадцать три? Понимаешь, о чем я? Когда мне было двадцать три, я тоже прыгал до потолка. А сейчас мне тридцать, и я не хочу. И не потому, что мне ничего не надо. Просто не хочу прыгать, и все. Может, потому что напрыгался. Понимаешь? Философский спор переходил на повышенные тона. Это нельзя было назвать ссорой. Ты старалась расшевелить меня, вдохновить на большие поступки, а я не хотел никаких больших поступков. – Чушь все это! – не унималась ты. – «Напрыгался». Такое можно сказать, если ты действительно достиг потолка. А ты ведь МОЖЕШЬ достичь чего-то гораздо большего. И это не мне надо! Это надо тебе. Чтобы ты не скис совсем. Чтобы, работая над продвижением зубной пасты, сам не превратился в нечто подобное – белое и бесформенное. А поэтому я очень хочу, чтобы ты хотя бы попробовал написать этот сценарий. – Я попробую. – Мне не хотелось спорить, и я решил сдаться. – Попробую. Завтра. А сейчас пошли спать. Я еле заметно надул губы, отправился в ванную. Постоял там, расстроенный, перед зеркалом минут семь, умылся, почистил зубы, причем, выдавливая пасту на щетку, я приветливо подмигнул белой кашице: «Привет, брат!» Потом побрел в спальню, обиженно буркнул «спокойной ночи» и залез под одеяло. Ты не спала. У обоих на душе было как-то скверно. Так что я предпочел быстренько заснуть, а ты залезть в Интернет. И я заснул. |
|
||