Глава 2

Давай же, смелее. Выпростай свою руку, и ничего плохого с тобой не случится. «Смелее, смелее, давай, поехали!» – голос был повелительным, пронзительным и настойчивым. Леониде Мануэль Молигрубер слегка зашевелился, а затем стал с трудом осознавать происходящее. Его руку грубо ухватили и вытащили из-под простыни. «Не понимаю, почему ты оказываешь такое сопротивление, – с раздражением произнес все тот же голос, – мне нужно взять немного крови. Давай же, без глупостей». Старик Молигрубер приоткрыл глаза и осмотрелся по сторонам. Слева от кровати, стояла какая-то женщина и хмуро глядела на него. Он перевел взгляд на корзинку из металлических прутьев, стоящую на тумбочке рядом с кроватью. Корзинка напоминала ту, которую носит молочник, только вместо бутылок с молоком в ней находились пробирки, горлышки которых были закрыты кусочками ваты. «Итак, ты возвратился? Что ж, давай займемся этим, а то я теряю свое время с тобой». С этими словами женщина резко закатила рукав его пижамы и обвила вокруг его руки какую-то черную резиновую трубку. Затем, разорвав маленький пакетик, она что-то достала из него и стала энергично растирать кожу руки Молигрубера. Внезапно Молигрубер почувствовал резкую боль и подпрыгнул в постели. «Черт бы подрал, – крикнула женщина, – почему ты не держишь руку как следует? Из-за тебя я проколола вену насквозь». Она вытащила иглу, поправила жгут и вновь загнала иглу под кожу.

Молигрубер изумленно посмотрел вниз и увидел большую пробирку – стеклянную пробирку для анализов, соединенную с иглой трубкой. Пробирка быстро наполнялась кровью. Когда она стала почти полностью красной, женщина отсоединила ее одним ловким движением и заменила новой. Та тоже стала наполняться кровью. Наконец, удовлетворенная количеством собранной крови, женщина выдернула иглу и закрыла горлышко пробирки пластырем. Затем, аккуратно написав на пробирках его имя, она засунула их обратно в свою корзинку.

Медицинская сестра перешла к другой кровати, и ее резкий рычащий голос стал терзать нервы другого больного. Молигрубер обвел взглядом палату и обнаружил, что находится в ней вместе с пятью другими пациентами. Затем взгляд заволокла пелена и ему стало тяжело дышать. Некоторое время он ничего не сознавал.

Вскоре до его слуха донесся какой-то грохот. Казалось, что это грохочут тарелки, стоящие на большой тележке, которую толкают по коридору. Медленно и мучительно открыв глаза, он увидел возле двери палаты, как раз напротив своей кровати, какое-то хромированное приспособление, на котором стояли хромированные же контейнеры. Откуда-то появилась нянечка и начала выкладывать на подносы еду. К каждому из подносов была прикреплена табличка с именем пациента.

К нему подошел дежурный санитар и, склонившись над постелью, спросил: «Как вы себя чувствуете?»

Старик Молигрубер проворчал в ответ что-то неразборчивое, так как был почти не в силах говорить, и в его голове пронеслась смутная мысль: «Любой дурак сам может увидеть, как я себя чувствую». Дежурный санитар отстегнул что-то от спинки кровати и сказал: «Вытяните левую руку. Я хочу измерить ваше кровяное давление». Молигрубер ощутил, что его руку что-то сдавило, и увидел, как дежурный санитар вставляет в уши трубки стетоскопа, одновременно сжимая резиновый баллончик правой рукой. Молигрубер снова отключился и пришел в себя лишь позже, когда манжетка была снята с его руки. «Все в порядке, – сказал дежурный санитар. – Я думаю, что скоро здесь появится доктор Флеботум. Он уже начал обход. Пока!» Дежурный санитар начал ходить по палате, присаживаясь, поочередно, рядом с каждым из пациентов. «Что случилось, приятель, чем плох твой сегодняшний завтрак?» – спросил он у одного из пациентов. Молигрубер увидел, что он обращается к человеку, рядом с которым стоял длинный штатив, к которому была прикреплена бутылочка. От бутылочки отходили трубки. Он произнес слабым голосом: «Что делают этому парню?» – «А, это капельница; из бутылочки по трубке в вену поступает раствор соли. Это необходимо, чтобы оживить его идеи».

Свет вновь померк в глазах Молигрубера, и единственное, что он слышал, – это свое хриплое дыхание, звук которого, казалось, разносился на большое расстояние. Его сон снова прервали. Он почувствовал чью-то руку у себя на шее, а затем понял, что пуговицы на его пижаме кто-то расстегнул. «Что случилось с этим парнем», – услышал он над собой мужской голос и, открыв глаза, увидел человека, в котором невозможно было не узнать врача. Прищурившись, Молигрубер увидел, что на карманчике белого халата этого человека были вышиты слова «Доктор Флеботум».

«Ах, доктор, этого человека доставили по скорой помощи, и санитар сказал, что у него двусторонняя пневмония. Мы ждали вас, когда вы проведете обследование». Доктор нахмурился и сказал: «Ага, так теперь санитары выступают в роли диагностов? Ну что ж, посмотрим, как это у них получается!» Он склонился над Молигрубером и приложил к его груди стетоскоп. Затем, вытащив трубки из ушей, постучал пальцем по груди, прислушиваясь к звуку.

«Я думаю, что следует сделать рентген. В легких, кажется, полно жидкости. Проследите за этим. Хорошо, сестра?» Затем доктор склонился над чем-то, что без сомнения было историей болезни Молигрубера, сделал в ней запись и перешел к следующему пациенту. Молигрубер задремал.

И вновь при звуке голосов Молигрубер открыл глаза. К его кровати подвезли носилки на колесах, и санитар вместе с нянечкой несколько грубовато стали перетаскивать его на край кровати. Носилки уперлись ему в бок. Затем одним ловким движением санитар перебросил его на носилки. «Словно подсек большую рыбу», – пронеслось в голове Молигрубера. На него набросили простыню и быстро повезли по коридору. «Что случилось с тобой, приятель?» – спросил санитар Молигрубера.

«Не знаю, – ответил тот. – Я вошел в холодную воду, а затем не смог просохнуть как следует. А затем мне стало слишком жарко, после чего стало очень холодно. Потом я, наверное, упал. Точно не могу припомнить, так как когда я пришел в себя, то был уже в палате. Слышишь, у меня боль в груди. Собирается ли кто-нибудь помочь мне?»

Санитар свистнул сквозь зубы и сказал: «Ну конечно же, поможем. Обязательно станем тебя лечить. Только вначале мы должны сделать тебе рентгеновский снимок. Как ты думаешь, зачем бы мы всем этим занимались, если бы не хотели помочь тебе?»

Затем раздался какой-то шум и звук удара – носилки остановились у стены. «Вот мы и приехали, – заявил санитар. – Вскоре они выйдут и заберут тебя к себе. Обязательно заберут, как только освободятся. Похоже, что сегодня один из этих сумасшедших деньков. Не знаю, зачем я ввязался во все это! Мог бы выбрать себе работенку поспокойнее!» С этими словами санитар развернулся и побежал назад по коридору со стеклянными стенами. Старик Молигрубер так и остался лежать, где его оставили. Ему показалось, что он провел в ожидании несколько часов. С каждой минутой дыхание становилось все более и более болезненным. Наконец дверь с шумом раскрылась, и в ней появилась фигура санитарки, толкающей носилки, на которых лежала женщина. «Вас заберут обратно в палату, – обратилась к ней санитарка. – Они придут за вами, как только освободятся». Поставив носилки рядом с Молигрубером, санитарка обратила к нему свое лицо. «Вы, я думаю, следующий, – сказала она. – Что с вами стряслось?»

«Не могу дышать. Вот что стряслось со мной», – сказал Молигрубер. Женщина ухватилась за ручки носилок и с какой-то, как показалось Молигруберу, излишней силой резко развернула их и завезла в темную-претемную комнату. Света в комнате не хватало и на то, чтобы увидеть собственную руку, но Молигрубер все же сумел разглядеть, что в кабинете стоят странные приборы с хромированными трубками и множеством проводов. На другом конце комнаты находилось что-то, напоминающее будку кассира в кинотеатре. Женщина подвезла его к какому-то странному столу. Поверхность стола была не прямой, а слегка выгнутой.

«Что случилось с этим человеком?» – раздался голос, и из-за стеклянной ширмы вышла молоденькая девушка.

«У меня здесь история болезни. Подозревают двустороннюю пневмонию. Рентгенограммы грудной клетки. Прямая и боковая». С этими словами санитарка ухватила Молигрубера, и вместе с молоденькой девушкой они перетащили его на хромированный стол с выгнутой поверхностью.

«Вам раньше делали рентген?» – спросила молоденькая девушка.

«Нет, раньше никогда не делали. Не знаю даже, что это такое», – ответил Молигрубер.

«Ладно, мы скоро закончим, – сказала ему девушка. – Лежите на спине и делайте то, что вам скажут. Вот и все, что от вас требуется». Она покрутила какие-то ручки, изменяя положение большой коробки, которая висела над столом на хромированных трубках. Она нажала кнопки, и появился слабый свет. На грудь Молигрубера упал луч в форме буквы «X». Удовлетворенная своей работой, девушка сказала: «А сейчас лежите, не двигаясь. Когда я скажу „дышать“, вдохните глубоко и задержите дыхание. Понятно?»

«Да, я понял. Вы скажите мне, когда нужно задержать дыхание», – ответил Молигрубер.

Молоденькая девушка развернулась и удалилась в кабинку, ту самую, которая напомнила Молигруберу кабинку кассира. Через секунду она закричала: «А теперь вдохнуть воздух и держать, держать!» Раздался тихий свист. Затем девушка сказала: «Все, можно дышать!» Она подошла к столу и выдвинула что-то вроде ящика. Молигрубер только мог разглядеть, что она держит в руках большую плоскую металлическую коробку – большую, чем его грудная клетка. Девушка поколдовала над коробкой, затем достала другую и задвинула ее под крышку стола, на котором лежал Молигрубер. Затем она сказала: «А сейчас вы должны перевернуться и лечь лицом вниз». Она вцепилась в него и стала переворачивать, пока не решила, что пациент принял нужную позу. И снова она стала вращать какие-то ручки на черной коробке. И снова на грудь Молигрубера упал луч в форме буквы «X». Удовлетворившись всем сделанным, она снова развернулась и удалилась в кабинку. Через секунду она закричала: «А теперь вдохнуть воздух и держать, держать!» Снова раздался тихий свист. Затем девушка сказала: «Все, можно дышать!» Так повторилось несколько раз, и Молигрубер потерял счет сделанным снимкам. Наконец к нему подошла женщина и сказала: «Я вывезу вас из кабинета, вы будете лежать в коридоре, пока мы не проявим снимки и не убедимся, что они получились нормально. Если снимки не получатся, я снова привезу вас сюда. Если же со снимками будет все в порядке, вас отвезут в палату». С этими словами она открыла дверь и просто вытолкнула носилки из кабинета. Молигрубер подумал, что все это напоминает работу стрелочника. Очевидно, люди в больнице испытывают к пациентам не больше чувств, чем машинист к товарным вагонам.

Казалось, прошло долгое время, когда в коридоре появилась, шаркая ногами, маленькая девчушка – лет около четырнадцати. Она хлюпала и сопела носом, словно у нее был сильнейший насморк. Не говоря ни слова, она ухватилась за ручки носилок и стала толкать их вдоль коридора. Молигрубер поехал назад в свою палату, сопровождаемый сопящей девчонкой, обеспечивающей движение носилок. Девчонка втолкнула носилки в палату и со словами: «Вот, получайте. Он полностью в вашем распоряжении», – развернулась и зашагала обратно.

Носилки покатились и, стукнувшись о стену, остановились. Никто не обращал внимания на Молигрубера. Наконец появился санитар и, придвинув носилки Молигрубера к кровати, сказал: «Ну, все в порядке. Врач вновь придет сюда примерно через час. Надеюсь, вы продержитесь».

Молигрубер вновь оказался в своей кровати. Санитар укрыл его простыней до самого подбородка и лениво покатил пустые носилки из палаты.

Через некоторое время в палату влетел другой санитар и притормозил у кровати Молигрубера. «Это вы вытащили вчера ребенка из воды?» – спросил он шепотом, разносящимся по всей палате. «Да, вроде я», – ответил Молигрубер.

«Понятно, так знайте, что здесь находится мать этой девочки, и она настаивает на том, чтобы увидеться с вами. Но мы сказали, что вы не можете ни с кем говорить, так как очень больны. Она – скандалистка». В этот момент из коридора донеслись звуки тяжелых шагов и на пороге появилась мать девочки в сопровождении полицейского. «Это он, он, – злобно закричала женщина, – он украл шляпку моей девочки». Полицейский приблизился к кровати и, глядя в упор на Молигрубера, жестко произнес: «Эта женщина утверждает, что вы сорвали шляпку с головы ее дочери и швырнули ее в воду».

«Но ведь это вранье, – запротестовал старик. – Я вытащил ребенка из воды в то время, когда все остальные просто стояли рядом и глазели, как девочка барахтается в пруду. Сама мать ничего не сделала, чтобы спасти свою дочь. Я не видел никакой шляпки. Что вы думаете, я сделал с ней? Съел, что ли?»

Полицейский обвел взглядом палату, а затем произнес громко: «Так это вы спасли ребенка, когда тот тонул? Значит, вы и есть тот герой, о котором я слышал?»

«Думаю, да», – прозвучало в ответ.

«Так вы же не говорили мне об этом, – обратился полицейский к женщине. – Почему вы ничего не сказали, что он вытащил вашего ребенка из воды? Что же вы за мать, если могли смотреть на то, как тонет ваш ребенок, а затем предъявлять обвинения человеку, спасшему его?» Женщина сначала покраснела, а затем побледнела от злости. Наконец она сдавленным голосом произнесла: «Но кто-то же должен был достать шляпку. Моя дочь осталась без своей шляпки, наверное, он забрал шляпку себе».

Полицейский подумал минуту, а затем сказал: «Я должен пойти на сестринский пост и позвонить начальнику». С этими словами он развернулся и вышел из палаты. Вскоре можно было услышать, как он, стоя невдалеке от лифта, говорил по телефону: «Да, сэр… Нет, сэр… Будет сделано, сэр». Затем он возвратился в палату и сказал женщине: «Мне приказали оштрафовать вас за предъявление ложных обвинений, если вы будете и дальше настаивать на этой несуразице. Так что вам лучше забыть об этой ерунде. Но если вы не согласны, то можем пройти вместе к начальнику, который настроен против вас весьма решительно». Не говоря ни слова, женщина развернулась и вышла из палаты, почти сразу же за ней последовал и полицейский.

Старик Молигрубер выглядел совершенно изможденным после всех этих разбирательств. Его дыхание стало еще более хриплым, и санитар, вошедший в палату, сразу же нажал на кнопку срочного вызова, едва взглянув на больного. Через минуту в палате появилась старшая сестра отделения и, бросив взгляд на Молигрубера, тут же торопливо выбежала. Слышно было, как она говорит по телефону с дежурным врачом.

Старик Молигрубер снова провалился в забытье. Эти яркие сновидения были прерваны кем-то, расстегивающим пуговицы на его пижаме. «Раздвиньте занавески, сестра. Я хочу получше рассмотреть его грудь», – произнес над ухом Молигрубера мужской голос. Он открыл глаза и увидел, что над ним склонился новый, еще не знакомый ему врач. Тот, в свою очередь увидев, что пациент пришел в себя, сказал: «У вас полно жидкости в легких, полно жидкости в плевральной полости. Мы собираемся отсосать воду из вашей грудной клетки, чтобы вам стало легче дышать». В палату вошла женщина-врач, а за ней появилась медсестра с тележкой и подкатила ее к кровати. Женщина врач спросила: «Можете ли вы сесть?» Но Молигрубер оказался для этого слишком слаб, поэтому они усадили его, подоткнув одеяло под ноги и закрепив что-то вроде скатанной простыни на спинке кровати. Таким образом он удерживался в сидячем положении.

Женщина-врач стала делать подкожные инъекции в область левой подмышки Молигрубера. Затем, выждав несколько секунд, она резко ткнула его иглой. «Нет, он не чувствует боли. Анестезия уже подействовала», – сказала она, отступая на шаг.

Сестра стала возиться с каким-то большим стеклянным сосудом с носиком на верхушке и с носиком у дна. Она аккуратно закрепила резиновые трубки на оба носика и наложила на них зажимы. Когда она подняла сосуд к свету, Молигрубер увидел, что он наполнен водой. Затем она подвесила сосуд к спинке кровати. После чего отступила в сторону, придерживая трубочку рукой, и Молигрубер увидел, что другая трубочка, выходящая из дна сосуда, опускается в ведро.

Второй врач возился с чем-то, стоя к Молигруберу спиной. Затем, явно удовлетворенный результатами своих манипуляций, он повернулся лицом к кровати, и у Молигрубера потемнело в глазах, когда он увидел огромную иглу или трубку, которую врач держал в руках. «Я собираюсь ввести этот троакар вам между ребер. А затем я собираюсь отсосать из плевральной полости жидкость. Когда мы сделаем все это, то сделаем вам искусственный пневмоторакс. Ваше левое легкое спадется благодаря этой операции. Но вначале мы должны отсосать жидкость. Вам не будет больно… почти», – сказал он. После чего он приблизился к Молигруберу и медленно ввел стальную трубку ему между ребер. Ощущение было ужасным. Старику казалось, что его ребра прогнулись вовнутрь. С каждым ударом его сердце подпрыгивало вверх – прямо к горлу. Первая попытка завершилась неудачей. Доктор сделал прокол в другом месте, но и это ни к чему не привело. Хмурясь все больше, доктор вгонял иглу в новые места. Наконец, после одного из отчаянных уколов, желтая струя хлынула из иглы на пол. «Быстрее, быстрее, сестра, – взволнованно закричал доктор, – подайте мне вон ту трубку!» Затем он натянул трубку на конец иглы. «Кажется, этот троакар совершенно тупой», – заявил он, ощупывая грудь Молигрубера.

Сестра склонилась возле кровати, и вскоре до слуха Молигрубера донеслось журчание воды. Женщина-врач, заметив изумление, написанное на лице старика, улыбнулась и стала объяснять ему: «Мы ввели этот троакар вам в межреберье, и он вошел в плевральный карман, где скопилась жидкость. Убедившись в том, что троакар находится там, где нужно, мы сняли оба зажима с бутылки с водой, которую вы видели. Теперь эта вода – чистая дистиллированная вода – вытесняет жидкость из вашей плевральной полости благодаря разнице в давлении. Очень скоро вы почувствуете себя намного лучше», – заявила она с убежденностью, которую, очевидно, действительно испытывала.

Старик становился все более и более бледным, впрочем, его лицо и раньше не отличалось особым румянцем. «Сестра, подержите вот это!» – сказал врач. Затем отвернулся к столику, позвенел там металлом и стеклом, после чего вновь подошел к пациенту и одним быстрым движением вонзил иглу туда, где, как казалось Молигруберу, находилось его сердце. Вначале он подумал, что вот-вот должна наступить смерть. Но после первого шока Молигрубер почувствовал во всем теле тепло и покалывание, а затем услышал, что сердце стало биться ровнее и сильнее. Легкий румянец возвратился на его лицо. И доктор, явно воспрянув духом, весело спросил: «Ну как, полегчало?»

«Вы считаете, что следует поставить капельницу?» – спросила женщина-врач.

«Да, думаю, капельница не помешает, – ответил ее коллега. – Сестра, принесите нам все необходимое».

Сестра выбежала из палаты и тут же вернулась, катя перед собой что-то напоминающее длинный шест с крюком на конце. На нижнем конце шеста были колесики. Сестра придвинула штатив к правой стороне кровати, а затем закрепила бутылочку на самом верху. Она расправила какие-то резиновые трубки и передала их концы доктору, который осторожно вонзил иглу в правую руку Молигрубера. Сестра убрала зажим с трубки, и Молигрубер испытал странное чувство оттого, что жидкость стала сочиться в вену. «Ну, а теперь, – сказал доктор, – все будет в порядке. Лежите спокойно». Старик закивал головой, а затем снова провалился в сон. Врач склонился над ним и тихо сказал: «Не нравится мне его вид. Присматривайте за ним, сестра». После этого оба врача вышли из палаты, оставив сестру у изголовья спящего.

Позже, когда день начал клониться к вечеру, сестра разбудила старика и сказала ему: «О, сейчас вы выглядите намного лучше, может быть, перекусите?»

Старик механически закивал головой. Мысль о еде его не вдохновляла, но что было делать, если сестра настаивала? Она поставила поднос на столик рядом с кроватью и стала кормить его из ложечки, приговаривая: «Ешьте, ешьте. Мы слишком много старались, чтобы позволить себе потерять вас». Молигрубер не успевал проглатывать то, что было у него во рту, как сестра запихивала новую порцию.

В этот момент в палату вошел полицейский и, раздвинув занавески, остановился прямо перед кроватью Молигрубера. «Я удерживаю газетчиков подальше от вас, – заявил он. – Похоже, они собираются взять больницу штурмом. Они хотят, чтобы завтрашние газеты пестрели заголовками вроде: „Мусорщик спасает ребенка“, а мы объясняем им, что вы слишком больны, чтобы говорить сейчас с кем-либо. Но может, вы все же хотите встретиться с журналистами?»

Старик отрицательно покачал головой со всей энергией, на какую был способен. «Нет, нет, – заговорил он, – неужели они не могут оставить в покое старика перед смертью?»

Полицейский со смехом ответил: «Ну, ну, в вас еще полно сил. Скоро вы снова возьметесь за свою тачку и метлу и отправитесь убирать мусор за всеми этими людишками. Но пока мы будем держать прессу подальше от вас. Мы пригрозим газетчикам, что примем против них меры, если они проберутся сюда, когда вы еще так слабы». С этими словами он покинул палату, а сестра возобновила процесс кормления. Так что еда, казалось, вот-вот полезет из ушей старика Молигрубера.

Приблизительно через час в палату вернулся доктор. Вначале он осмотрел Молигрубера, а затем склонился и стал изучать бутылочку, стоящую под койкой. «Ага, – воскликнул он, – похоже, вся жидкость вышла из этого кармана. А сейчас мы накачаем туда немного воздуха, чтобы легкое спалось». Затем он пустился в разъяснения: «Видите ли, мы закачиваем воздух в плевральную полость, с тем, чтобы он сдавил легкое. Некоторое время вы не сможете дышать им, и оно немного отдохнет. Я также предпишу вам кислород». Затем он высунул голову из-за занавески и крикнул: «Эй там, ребята! Прекратите курить! Нельзя курить, когда устанавливают кислородную палатку!» Тут же раздались гневные возражения со стороны других пациентов. Один сказал: «Почему мы должны отказаться от удовольствия, только из-за этого старикашки? Что он для нас сделал такое?» И мужчина демонстративно закурил новую сигарету.

Доктор отправился на сестринский пост и стал звонить куда-то по телефону. Вскоре появился санитар, и Молигрубера медленно повезли в индивидуальную палату вместе с капельницей. «Хорошо, – сказал врач, – теперь мы можем обеспечить вас кислородом, не рискуя вызвать пожар в больнице. Все будет в порядке».

Вскоре кислородная палатка была установлена, трубка, по которой подавался кислород, была присоединена к специальному крану, выходящему из стены, и Молигрубер, вдыхая кислород, почувствовал себя намного лучше. «Вы будете дышать кислородом всю ночь, – сказал доктор, – а к утру почувствуете себя совершенно по-новому». И с этими словами он покинул палату.

И снова старик забылся сном, но на этот раз более спокойным. Но вечером в палату пришел еще один врач, которого Молигрубер никогда раньше не видел. Он внимательно обследовал старика, а затем заявил: «Я собираюсь извлечь троакар, думаю, вся жидкость, скопившаяся в этом месте, уже дренирована. Приблизительно через час вам сделают еще один рентгеновский снимок, а затем мы решим, как поступить с вами в дальнейшем». Он развернулся и вышел, но затем вновь появился в дверях и спросил: «Нет ли у вас родственников? Кому следует сообщить о вас?»

Молигрубер ответил: «Нет, у меня нету никого. Я один во всем мире. Но надеюсь, что с моей старой тачкой ничего не случится».

Врач со смехом сказал: «О, да, с вашей тачкой все в порядке. Ваши коллеги позаботились, чтобы ее отвезли на так называемую „станцию“. Так что ваша тачка в полной безопасности, а нам остается заботиться только о вас. Постарайтесь поспать». Прежде чем врач вышел за дверь, Молигрубер вновь заснул. Ему снились раздраженные матери, требующие, чтобы он возвратил шляпки их дочерям, ему снились неистовые репортеры, толпящиеся у его кровати. Когда он открыл глаза, то обнаружил, что санитар отсоединил его капельницу и готовится к тому, чтобы вновь повезти его на рентген.

«Можно ли мне войти? Я священник», – раздался невдалеке меланхолический голос. Молигрубер открыл глаза и с удивлением уставился на фигуру, появившуюся перед ним. У кровати стоял очень высокий, худой человек, облаченный во все черное, если не считать белого воротничка, обтягивающего шею под самым адамовым яблоком, которое энергично ходило вверх и вниз, словно собираясь сорваться с этого тощего горла. Лицо было бледным с ввалившимися щеками и крупным красным носом. Священник присел рядом с кроватью Молигрубера и, внимательно глядя прямо ему в глаза, сказал: «Я священник и изучаю здесь психологию. Таким образом, я могу помогать больным, лежащим в этой больнице. Я учился в Мэритемезе». Молигрубер нахмурился и произнес: «А я учился в Гэлгэри – на городской свалке».

Священник взглянул на него и сказал самым серьезным тоном: «Я невыразимо расстроился, узнав, что в учетной карточке не значится ваша принадлежность ни к одной религии. Я пришел, чтобы принести вам Слово Божье».

Старик нахмурился еще больше. «Слово Божье? – сказал он. – Почему вы считаете, что я расположен слушать всяческую болтовню о Боге. Что сделал для меня Бог? Я рос сиротой». Все это он произнес с видом крайнего раздражения, не желая разбираться в том, насколько логично звучали его слова. «Моя мать ничего не хотела для меня делать, а мой отец мог быть любым из сотни мужчин, которых она в то время знала. Я должен был заботиться сам о себе с тех пор, как себя помню. В детстве меня научили молиться, и я молился. Но это мне ничего не дало. Наконец я получил работу мусорщика на городской свалке».

Священник опустил глаза, покрутил пальцами в воздухе, а затем произнес: «Вы находитесь сейчас в очень опасном положении из-за вашей болезни. Готовы ли вы встретиться со своим Создателем?»

Молигрубер посмотрел прямо в глаза сидящему рядом с ним человеку и ответил со злостью в голосе: «Откуда я могу знать, кто создал меня? Я же объяснил вам, им мог быть любой из сотни мужчин. Не думаете ли вы, что Бог спустился на землю, чтобы вылепить меня из теста?»

Священник казался шокированным и оскорбленным. Когда он, наконец, ответил, голос его звучал еще более меланхолично: «Вы насмехаетесь над Богом, брат мой. Вы должны подготовиться к встрече со своим Создателем, со своим Богом, так как, возможно, в скором времени, вам предстоит явиться на Его Суд. Готовы ли вы к этому?»

Молигрубер воинственно воскликнул: «Действительно ли вы верите во всю эту чушь об иной жизни?»

«Конечно же, верю, конечно же, верю, – сказал священник. – Это написано в Библии, и каждому известно, что следует верить всему, что написано в Библии».

На это старик ответил: «А я не верю. В юности я немного читал, собственно говоря, я даже ходил в Библейскую Школу, и тогда я понял, что все это чистейшей воды вранье. Когда ты умер, то умер, – вот что я всегда говорю. Когда человек умирает, его закапывают, а потом, если у него есть родственники (лично у меня их нет), они являются на могилу с цветами и бросают их сверху на кучу земли, под которой лежит умерший. Вам не удастся убедить меня в том, что существует еще и другая жизнь, после этой. Как по мне, то и эта жизнь не особенно-то нужна!»

Священник в возбуждении вскочил на ноги и стал расхаживать взад и вперед по палате, взад и вперед, пока у старика Молигрубера не закружилась голова от вида этой развевающейся черной рясы, подобной крыльям ангела смерти.

«Однажды я стал листать книжицу, которую написал парень, живущий в моем районе. Его зовут Рампой, и он тоже пишет всякую чепуху о жизни после смерти. Каждому ясно, что все это ерунда. Когда ты умер – то умер, и чем дольше ты лежишь, тем сильнее от тебя воняет. Мне приходилось подбирать нескольких покойников – пьянь всякую. Так вот через некоторое время к ним невозможно было подойти – так от них несло».

Священник тяжело опустился на стул, медленно покачал указательным пальцем перед лицом Молигрубера и, выдержав паузу, произнес со сдерживаемой злостью: «Вы пострадаете из-за этого, друг мой, вы пострадаете. Вы упоминаете всуе имя Божье, вы насмехаетесь над Священным Писанием. Не сомневайтесь, Бог обрушит всю ярость на вас!»

Молигрубер беззвучно подвигал челюстями несколько секунд, а затем сказал: «Как это получается, что ваш брат все время разглагольствует о Добром Боженьке, Отце Небесном, любящем всех своих чад, проявляющем терпимость и безграничное сострадание, а в следующую минуту вы грозите, что этот же Бог станет мстить нам? И вот что еще мне не ясно, мистер: в вашей книжке сказано, что если вы не примете Бога в сердце свое, то отправитесь в ад. Я не верю в ад также, но если допустить, что все это правда, то что произошло со всеми теми людьми, которые жили до того, как появился именно ваш Бог, тот Бог, о котором говорится в вашей религии? Что вы на это скажете. А?»

Священник вновь поднялся на ноги. Его голос дрожал от злости, лицо залилось краской. Потрясая поднятым кулаком, он сказал: «Послушайте, дорогой мой, я не привык говорить с людьми, подобными вам. Если вы не примете Слова Божьего, вас поразит смерть». Он приблизился к койке, и Молигруберу показалось, что человек в черном собирается ударить его. Потому, с отчаянным усилием, Молигрубер присел на кровати. Острая боль пронзила его грудь. Молигруберу показалось, что ребра сломались. Его лицо посинело, и он упал на постель, издав какой-то всхлипывающий звук. Глаза оставались полуоткрытыми.

Священник побледнел и, бросившись к двери, закричал: «Быстрее, быстрее идите сюда. Человек умер. Он скончался в тот момент, когда я говорил, что Бог обрушит на него кару за его безбожье». После этого он бросился по коридору и влетел в открытую кабину лифта. Ничего не видя перед собой, он умудрился нажать на кнопку со стрелкой, указывающей вниз.

Сестра, высунув голову из-за угла, громко сказала: «Что это нашло на старую перечницу? Это пугало может довести до инфаркта любого человека. С кем это он только что говорил?» Санитар, появившийся из-за другого угла, отвечал: «Не знаю точно. Возможно, с Молигрубером. Надо пойти и проверить, все ли с ним в порядке». Оба они направились в отдельную палату, где и нашли Молигрубера, все еще сжимающего свою грудь руками. Веки были полуоткрыты, нижняя челюсть свисала. Сестра бросилась к кнопке срочного вызова и надавила ее несколько раз, используя особый код. Вскоре по интеркому раздался приказ: доктору Такому-то срочно явиться в индивидуальную палату.

«Я думаю, что нам самим следует попытаться привести его в чувства, а то доктор будет слишком суетиться, – сказала сестра. – Ах, вот и доктор!» Врач вошел в маленькую палату и тут же затараторил: «Боже мой, боже мой, что случилось с этим человеком! Вы только взгляните на выражение его лица! А я-то надеялся, что мы сможем поставить его на ноги через несколько дней!» Он бросился к кровати, одновременно вытягивая стетоскоп и вставляя трубки себе в уши. Затем, расстегнув пуговицы на пижаме больного, он приложил раструб стетоскопа к его груди. Правая рука доктора стала нащупывать несуществующий молигруберовский пульс. «Все, он умер, он умер. Я пойду в ординаторскую и приготовлю свидетельство о смерти. А вы, сестра, пока отвезите тело в морг. Нам нужно поскорее освободить эту койку. У нас такой наплыв пациентов сегодня!» С этими словами он вытащил трубки из ушей, сделал отметку в истории болезни Молигрубера и вышел из палаты.

Сестра и санитар сняли одеяло, которым был укрыт Молигрубер, подвязали штанины пижамы и застегнули пуговицы на его груди. Сестра велела санитару привезти носилки, и скоро тот появился с теми же самыми носилками, на которых Молигрубер путешествовал в рентгеновский кабинет. Затем сестра и санитар подняли верхний щит носилок, под которым оказалась вторая полка. Вот на эту полку они и положили молигруберовское тело и тщательно закрепили его специальными ремешками (так как ронять мертвецов на пол в больнице считалось дурной приметой). Затем они накрыли носилки простыней, так что мертвое тело стало совершенно незаметным для посторонних глаз.

Санитар захихикал и произнес: «Не случится ли с каким-нибудь посетителем припадок, если он узнает, что на этих вроде бы пустых носилках лежит мертвец?» С этими словами он вытолкнул носилки в коридор и направился, посвистывая, по направлению к лифту. В лифте он нажал кнопку с надписью «Подвал» и поехал вниз, останавливаясь чуть ли не на каждом этаже, чтобы впустить или выпустить попутчиков. Наконец кабина лифта опустела, и он доехал до подвала в полном одиночестве. Там он снова покатил носилки по длинному коридору, постучал в какую-то дверь и сказал открывшему: «Вот и еще один для вас. Только что умер у себя в палате. Не думаю, что будет вскрытие. Просто подготовьте тело как положено».

«Какие-нибудь родственники?» – спросил работник морга.

«Родственников нет, – ответил санитар. – Наверное, похоронят за счет городских властей, так как он был уборщиком улиц. Но, скорее всего, в безымянной могиле – ведь наши власти очень прижимисты». Закончив тираду, он помог работнику морга перенести тело с носилок на стол. Прихватив простыню, прикрывавшую тело, санитар удалился, весело насвистывая все ту же мелодию.