Глава 3

Звезды внутри нас

— Посмотри на небо, — сказал я Дуну. — Внутри нас точно такие же звезды, но они ждут своего часа.

— Как их увидеть внутри? — спросил Дун.

Он с радостью услышал сообщение дедушки о моем решении и решении Совета. Молодежь бурно что-то обсуждала. Они собирались кучами, расходились и затем что-то обсуждали вновь. Было видно, что упражняться желают все. По всей видимости в Совете Старейшин тоже возникли какие-то соображения и они позвали дедушку. Завтра утром дедушки поведет меня с Дуном куда-то. Так решил Совет. Я догадывался, что обучать мне придется других людей, которые основную часть своей жизни посвящают постижению Чи. Возможно, это и была та скрываемая часть, с которой связано селение. Народ этого селения очень много трудился в полях и в скотоводстве. Ему нужно было готовое знание в виде ритуалов, правил жизненных действий, отношений друг с другом, ориентации на мир.

Теперь мы стояли во дворике под куполом звездного южного неба.

— Тебе будет легче развить внутреннее зрение. Ты сразу должен знать, что человек это не микрокосмос. Это зеркальная часть Единого, в которой внутреннее тождественно внешнему. Каждый человек проходит этап первого созревания. На этом этапе он разворачивает сознание вовне. Внутри все покрыто мраком, а точнее восприятие изнутри отсутствует. Вторым этапом будет развитие второго сознания. Оно имеет свои законы и будет иметь свое содержание. Можно человека сравнить с ХУМ, а внешнее сознание с ТАО.

— Получится, что внутренний мир целиком ХУМ? — спросил Дун.

— Нет, — сказал я. — Внутри тоже есть ХУМ и ТАО. ХУМ соответствуют правосторонние процессы внутри, а ТАО — левосторонние. Но прежде всего внутренний Космос нужно осветить. Образно говоря, придется себе сказать: «Да будет свет!» и направить сознание внутрь. Это свойство не появится само по себе, но ты воспринимаешь Чи.

— Как я должен сделать Чи внутренним Светом?

— Ты должен воспринимать как оно движется по тебе. На первом этапе только наблюдение этих ощущений. Но сразу же Чи-ТАО и Чи-ХУМ ты должен четко разграничить. Запомнить легко. Когда ты утром потягиваешься с наслаждением, то это ощущение будет сигналить тебе о наличии Чи-ТАО. Его ты будешь двигать по телу с присутствием сознания. Когда ты смеешься, то это ощущение представляет собой Чи-ХУМ. Два ощущения Чи-ТАО и Чи-ХУМ, как видишь, различаются в сознании. Завтра утром ты будешь двигать у себя Чи-ТАО до тех пор, пока не загорится внутренний огонь. А теперь пора спать.

Эдик с Абдыбаем уже знали, что им придется возвращаться.

— Найдете дорогу? — спросил я.

— Нет труда, — ответил Абдыбай. — Пока ты здесь, я съезжу в Чунджу, чтобы заработать лес на постройку дома.

— Да и мне пора заняться делом, — сказал Эдик.

— Если появится возможность, ты всякий раз бери меня с собой, — сказал Абдыбай.

Эдик промолчал. Он не прочь был немножко размяться в горах, но он был верен западному «прогрессу». Критерии «развития человечества» были глубоко насаждены в обществе. Иное все было чушь, ересь или, по крайней мере, отсталые остатки прошлого. Языческие восприятия элементов природы: камней, скал, деревьев, солнца — все это было ушедшим прошлым. Даже методы тренировок в джиу-джитсу Эдик считал современными.

* * *

Утром, когда я поднялся, то я сразу заметил упражняющегося Дуна. Абдыбай сидел в стороне и внимательно наблюдал за ним. Эдик сидел на крылечке. В глубине сада занимался дедушка. В это время никто не имел права его отвлечь. Он делал движения Ци Гун плавно и глубоко. Я сразу заметил, что они неполные по вариациям Чи, кроме того отдавалось предпочтение «закрытому» стилю, то есть активному ХУМ. Этот характер УНГ тоже подвижный, но он не соответствует утру и кроме того, всецело базируется только на правосторонней системе Чи.

«Он живет сто двадцать лет, — с любопытством смотрел на него я. — И использует вариант ХУМ. Сколько будет жить человек, если возродит себя в ТАО? Двести, триста или девятьсот лет, как написано в Библии?»

Мне стало понятно, почему старцы испытали затруднения в усложненных движениях левосторонней системы ТАО.

Я стал наблюдать за Дуном. Он двигал Чи вида ТАО, а точнее доминировала группа весна — АЛЛА. Он двигал ее искусно по всем направлениям. От этого тело было стройным, гибким и спокойно изгибающимся в любых направлениях. Прыжки были мягкие и легкие. Я подошел к нему и сказал:

— Если соединить твой стиль со стилем дедушки, то получится необходимая полнота. Я уверен, что Чи ты внутри различаешь не по виду, а по месту пребывания.

Дун слушал внимательно. Он мне верил. ОН знал, что об энергии можно оповестить, можно, наконец, создать общее тело на двоих. Но главным все-таки будет условие. Условие создается у обыденных людей стихийно, у тренированных — со знанием.

— Начнем с нуля, — сказал я. — Сначала потянись, как это делает после сна даже кошка. А теперь ищи это ощущение на кистях рук, на руках до локтей и плечей, на лопатках и на лице. Дыши. Дыши с наслаждением, словно пьешь, и сливай с этим чувством потягивание. Вдох у тебя основной. На выдох не обращай внимания. Пей воздух всем: пальцами рук и глазами, лицом и ногами.

Я отошел в сторону и стал наблюдать. Абдыбай повторял то же самое.

— Нет, — остановил я его. — Чувством потягивания ты должен непрерывно контролировать энергию АЛЛА. Это — «утро». Оно вливается в тебя соками жизни. Двигайся всем телом. В незаученных движениях. Движения должны быть свободные, обширные и насыщающиеся. Добивайся легкости.

Дун и Абдыбай двигались с нарастающим чувством жизненной свободы и легкости. Внутренние органы переключались с функций прошедшей ночи.

«Как часто люди страдают из-за тяжести в ногах, теле, психике по такой пустяковой причине. Отучившись переключать себя с ночи, а также с „ночи“ жизненных ситуаций, они вместо жизни получают страдание, раздражение, утомляемость. Исчерпав быстро тот глоток энергии Чи-АЛЛА, они упрямо принуждают себя действовать глупыми понятиями „надо“, „сила воли“, „обязанности“. Вместо желаемой интересной, жизнь превращается в труд и каторгу», — эти мысли шли параллельно моему наблюдению.

Лица Дуна и Абдыбая светились. Я подошел к ним и сказал:

— А теперь энергию этого вида нужно пустить по закрытому типу. Чтобы она сменила свой вид, проконтролируйте ее преобразование чувством смеха. Для этого копчик — вниз. Позвоночник по всей длине подайте назад. Так, чтобы спина от него слева и справа сдвинулась вперед. Горло утопите в глубину. Затылок тоже отодвинется назад. Чувство смеха начните с левой и правой сторон нижней части живота.

Я отошел и продолжал наблюдать за ними. Дун быстро нашел это ощущение и я сказал ему:

— Не вдох, Дун, не вдох. Выдох теперь основной. Это энергия вида УНГ.

Абдыбай старался добросовестно, но он не получал приятности. Поэтому я подошел к ним и остановил обоих.

— Это энергия Чи второй своей окраски. Без этой окраски любой стиль боевого искусства или управления энергией, то есть Ци Гуна будет бессмысленным и смехотворным. Никаких надуманных или выученных движений не должно быть. Еще раз напоминаю: полярность энергии УНГ окрасит ощущение приятным и близким к смеху и удовольствию восприятием.

Я ушел и продолжал наблюдать. Эдик вместе со мной. У Дуна получалось хорошо. Он был счастлив этой своей находке.

— Когда мы теперь пойдем, ты должен во время движения ритмично переливать энергию. На вдохе будешь делать несколько шагов и пусть энергия в ощущении потягивания сливается с ногами. На выдохе желательно делать столько же шагов. В это время нужно успеть перебросить энергию с АЛЛА в УНГ. Всякий раз это должно сопровождаться соответствующими дыханием и ощущением. Еще раз напоминаю. На вдохе — ощущение потягивания сладостное и сливающееся по спине сверху вниз. На выдохе — ощущение удовольствия близкое к смеху, веселое, вжимающееся внутрь тела. Не спутайте направление: АЛЛА — от кистей к лопаткам и по спине к ногам до пяток. УНГ — снизу к верху по внутренней стороне ног, подмышки и по центральной линии к горлу. А теперь пройдитесь здесь по двору.

Дун пошел мягко, легкими широкими шагами. Свобода шагов у него пошла от движения сверху вниз на вдохе и ухода позвоночника назад на выдохе. Он успевал менять полярность ощущений АЛЛА на УНГ.

— Не тяни плечи кверху, Абдыбай, — переживал я за друга. — Видишь, тело при этом сковывается: ни шагнуть, ни прыгнуть.

«Так люди, сутулясь и накрывая себя сверху подтянутыми плечами, обрекают себя не только на скованность, но и на не восприятие внешнего мира. Они понимают только привычное свое и называют другим свое. Таких людей несмотря на их активность, разговорчивость, многознайство я называю неконтактными. Они слышат только себя и без умолку несут неопровержимые доказательства. Они кидаются в спор всякий раз, когда кто-то говорит и поступает не так как они. Это характер УНГ. Он навязывает миру только свое». - так размышлял я с надеждой, что Дун поймет, почему раздраженные люди сгибаются, хмурятся и линейные в своих понятиях и делах. А пока я преподносил им азы, без которых знать характер человека, каков он тут и теперь, невозможно. Дун понимал, что я его готовлю не для боевых дел, хотя он чувствовал, что от такого знания и в этом уровень его резко повысится.

— Теперь, я надеюсь, вы понимаете, что можете зрить, кто перед вами, — остановил я их. — Вот, например, твоя девушка, Дун имеет характер УНГ.

Дун смутился, но слушал меня внимательно.

— Она худощава, общительна, любит смеяться и шутить. У нее большие темные глаза, — продолжал я, — грудная клетка у нее отпущена вниз, а шею она слегка наклоняет вперед.

— Я не думал, что вы знаете ее, — сказал Дун.

— Я ее никогда не видел, — ответил я, — я ее «вычитал» по твоим энергетическим склонностям. Ее не было среди «экзаменующихся». Она ревнивая. Это тоже свойство УНГ. Характер АЛЛА любит с наслаждением одухотворенно и без притязаний на любимого человека. Характер УНГ ревнует и страдает. Причем ревновать может и без любви, а потому что предполагаемое мое может стать чужим.

Дун смотрел на меня с удивлением. Он не предполагал, что по свойствам энергии Чи можно читать как в раскрытой книге.

— Значит для вас не существует тайн, — сказал он.

— Для меня не существует самого слова «тайна». Но отсутствие ощущения таинственности ничуть не снижает устремление к жизни, так как это заменяет тот интерес, который вызывает раскрывающееся Чи. Таинственность существует в характерах людей не владеющих Чи. Поэтому на Востоке пять «цветов» Чи, а на Западе шесть. Это из астрологии Тянь-Шань. Нужно знать человека по его физиологии, характеру и психике сразу. Например, если предстоит единоборство, то спрашивать у противника, когда он родился и в какой год будет некогда. Если не зрить противника, то будет «галлюцинация», то есть действие не по-существу.

— Ты же сам говорил, что бой имеет малую вероятность в условиях жизни, — сказал Эдик.

— Теперь я о другом. Предположим, что ты беседуешь с человеком. Если ты не зришь его характер, его состояния здоровья, его уровень энергоемкости, то с кем ты беседуешь?

— Сам с собой, — раздался из-за моего плеча голос дедушки.

— А это галлюцинация, — добавил я, — так как перед тобой не конкретный человек, а предполагаемый объект.

Мы попрощались с Эдиком и Абдыбаем и, взяв немного провизии, погрузили ее и некоторые вещи на лошадь и двинулись в путь.

Очень скоро дорога превратилась в узкую каменистую тропинку. Она извивалась по крутым склонам гор и была совсем неприметной, особенно тогда, когда закончились пастбища.

По всей видимости, путь был размечен. Мы шли быстро и я понимал, что к вечеру мы будем на месте. Горный воздух освежал тело, хотя солнце проходило сквозь воздух безпрепятственно. Горное солнце особенно коварное для бледнокожих. В течение часа в прохладе можно так обгореть, как не обгоришь за целый день в городе. Дедушка шел уверенно. К обеду мы вышли на место ледников, спустившихся с гор. Мы шли по твердому насту, а слева и справа росли цветы, начиная от подснежников возле кромки снега и кончая летними цветами выше. Дедушка вдруг встревожился и посмотрел на меня. Увидев его взгляд, я отвлекся от созерцания гор и настроился на восприятие окружающего. Я уловил это состояние и сказал:

— Надо уйти с ледника на обочину.

Впрочем, дедушка уже повернул туда.

Вдруг мы поплыли вниз. Я совершил огромный прыжок и выбил Дуна к краю ледника. Лошадь мелькнула черным пятном и ушла в зияющую пропасть под рыхлый снег. Дедушка успел выскочить на обочину.

— Что же ты беспечный такой? — сказал я Дуну- Где твое ощущение внешнего тела?

Мы остались без провизии и запасной теплой, для ночлега в горах, одежды. Дальше пришлось идти по обочине ледника, но мне это нравилось больше. Когда ощущение опасной ситуации рассеялось, Дун спросил:

— Можно ли научиться чувствовать внешнее так же как и внутреннее?

— Внутреннее ты пока еще только начал различать. Тебя можно сравнить с Творцом, созидающим внутренний мир. Внешний мир ты некоторым образом уже имел в зрении, слухе, обонянии, осязании, вкусе. О каком восприятии ты говоришь? Разве ты не воспринимаешь внешний мир?

— Я хотел бы ощущать его…

Тут Дун запнулся.

— Как ощущать? — спросил я. — Может быть в законах энергетических связей?

— Да, — ответил Дун. — Вы же почувствовали с дедушкой опасность. Каким образом?

— Была некоторая стабильность. В ней все находилось в некоторых энергетических связях. Твое тело обязательно отражает их в себе. Остается пустяк. Чувствовать свое внешнее тело. Как только начнутся в нем энергетические подвижки, так тут же, а точнее, одновременно внутри тебя произойдет то же самое. Считывать эту информацию и представляет из себя знание особенностей и предстоящих событий внешнего тела.

— Дается ли такая способность от рождения? — спросил Дун.

Я смутился, но твердо ответил:

— Нет. Обыденное сознание разворачивается по своим правилам. Сначала оно воспринимает только внешний мир. Этими средствами оно открывает второе сознание во внутреннем мире. С этого момента человек рождает сам себя. Это второе рождение. Обучившись внутри воспринимать взаимосвязи и энергетические состояния, человек приобретает их и во внешнем мире.

— Можно ли внешними средствами развить эти свойства? — вновь спросил Дун.

— Нет, — ответил я, — разве ты видишь связи зрением? Зрением ты не видишь даже вес. Ты видишь только цвета и границы этих цветов. Это образует различные формы. На этом зрение заканчивается. Но когда ум неосознанно выносит свои законы изнутри во внешний мир, тогда ты скажешь: «Зрение имеет законы цвета: красный, синий и зеленый дают белый свет, а желтый, пурпурный и голубой также дают белый свет.» Разве эти законы или законы геометрии ты видишь зрением?

— Нет, — ответил Дун. — Получается, что изнутри человек уже имеет выход во внешний мир?

— Да, — ответил я, — и это, как видишь, вылилось в науку, технику, искусство. Все считают, что это присуще внешнему миру. На деле, это нахождение внутреннего вовне.

— Так просто! — воскликнул Дун, — значит, чем больше погружаться внутрь, тем больше свойств будет появляться вовне. Внешний мир стал заново рождаться тогда, когда появился ум. Но ум сделал первый маленький шажок. Он развил двухполярные законы энергетических связей в себе и теперь насаждает их везде. Это слабый росток двойственности: «положительное» и «отрицательное», «качество» и «количество», «добро» и «зло», «высшее» и «низшее», «плюс» и «минус». Кроме того, эти законы имеют только правостороннее движение Чи. Упражняй внутреннее разнообразие и ты получишь небывалое во внешнем мире.

— Ум не сознает себя, — сказал Дун.

— Да, — ответил я, — из-за того, что он пока единственный сам в себе. Для определения чего-то нужно другое.

— Может ли это «другое» пройти вне сознания?

— Может, но для этого нужно произвести катастрофические внутренние изменения, либо иметь врожденный дар самоизменяемости во внутреннем мире.

— Как тогда считывает опасную ситуацию или предстоящее событие человек? — у Дуна нарастало любопытство.

— Их называют ясновидящими, прорицателями, пророками, медиумами. Сложные изменения внутри проходят в первое сознание в виде каких-либо сигналов. У каждого эти сигналы свои. У одних предчувствия, у других восприятия зрительных аллегорий, у третьих слуховые непонятности. Набирая опыт, такие люди становятся специалистами.

— Могут ли они управлять событиями?

— Нет, — ответил я. — Они способны только считывать, да и то в иносказательном виде. Кроме того, внешнее сознание должно быть при этом приторможено. Поэтому такие люди словно «не в себе» в моменты прорицания. Они соединяются с внутренним миром и получают оттуда информацию, которую потом будут расшифровывать. Для создания миров и управления событиями нужно два осмысленных сознания. Это непременное условие.

— В месте, куда мы идем, есть маги, — сказал Дун. — Нас водили туда на обучение несколько раз. Чем отличаются маги от ясновидящих? Ведь они управляют событиями.

— Маг совершает тренировки. Внутри себя он задает программу и меняет там энергетические связи. Это уже осознание. Это уже тренировки.

— Там же есть женщины, которые утверждают, что свойства знахарства и магии даны им с рождения, — продолжал Дун.

— С рождения даны им не свойства магии, а прекрасное свойство соединять желаемое с изменениями во внутреннем Космосе. Представь себе, что тебе дано было бы пожелать, чтобы волосы на голове стали голубыми. Что произошло бы во внутреннем мире?

— Я думаю, что сначала был бы поиск, а затем сильные изменения всех энергетических процессов внутри.

— Прекрасно, — одобрил я. — Но внешний мир не оторван от внутреннего, следовательно, там тоже шел бы поиск, а затем соответствующие изменения.

Дун остановился и смотрел на меня широко открытыми от удивления глазами.

— Но тогда каждый бы творил во внешнем мире все, что хотел! — почти выкрикнул он.

— Не каждый, — с усмешкой ответил я. — Пожелай что-нибудь и я сомневаюсь, что это произойдет. Для того, чтобы свершалось, необходима либо сущностная зрелость, либо тренированность. К счастью, желают по закону ума, а ум — это недоразвитое дитя на поле энергии Чи.

Дедушка предложил передохнуть. Он тоже слышал наш разговор, я спустился к леднику, напрессовал руками снег и стал его с наслаждением сосать. Свежесть талого снега насыщала тело. Дун и дедушка сделали то же самое, так как родника поблизости не было. Насытившись талой водой, мы выбрались на мягкий пригорок и расположились под раскидистой елью. Синий шелк неба гармонично сливался с сединой Тянь-Шаньской ели. Величавые снега гор вошли в полуденную медитацию. Воздух словно остановился, а дуновение ветерка не принималось в расчет в море этого остановившегося часа созерцания.

— У меня был другой подход к магии, — сказал дедушка. — Я думал, магами рождаются, а знание Чи приобретают опытом и тренировками.

— Врожденные свойства являются предпосылкой, спора нет, — ответил я, — но представим себе яркий врожденный талант музыканта, руки которого никогда не коснутся музыкального инструмента. Впрочем, даже теперь я говорю не то. Нет магии без Чи. Вопрос будет только в том: если это будет управляемым и осознанным, то это не магия, а если это от яркого желания, но стихийно, тогда нужно силовое в энергетическом смысле и послушное желаниям тело. Я предпочитаю осознание.

— А мне показалось, что у тебя врожденного больше, чем приобретенного в знании, — заметил дедушка. — Вот у меня был непрестанный труд и нескончаемый поиск.

— Я рад тому, — засмеялся я, — значит искать буду и еще лет двести.

Отдохнув, мы пошли дальше. Когда Дун хотел задать очередной вопрос, я ему сказал:

— Иди в ритм. Так ты скорее приобретешь, чем через ум. На вдох тяни себя в длину и, чуть придержав, выбрасывай себя в бесконечное ТОО. Выдох — это ХУМ. Но, чтобы поддержать себя во внешнем мире, то есть не устать быстро, выдыхай коротко на звук ХЭ. Звучание должно быть не голосом, а воздухом.

Солнце вошло в туманную пелену заката, когда мы подходили к горному поселению. В отличие от того селения, оно располагалось на скалах и таинственные огоньки уличных печек светились вразброс по склону горы. Залаяли собаки, но дедушка шел уверенно и вскоре мы подошли к высокой каменной стене. Ворота были такие же высокие и массивные, словно здесь собирались выдерживать осаду.

«Традиция, наверное», — подумал я.

Нам открыл боковую дверку мужчина в черной накидке и, не говоря ни слова, предложил следовать за ним. Все постройки здесь были из камня. Мужчина провел нас внутрь каменных строений и по извилистому проулку привел в небольшую комнату. Комната была из камня, но чисто выбелена.

«Уж не в пещере ли мы?» — осматривал я тяжеловесные стены и потолок.

— Да, мы в пещере, — сказал мне дедушка. — Здесь многие комнаты в пещерах. Эта — обитель мудрейших. Они — хранители знаний. У вас есть библиотеки, а у нас знания хранят живые носители. От этого и знание живое. Можно считать, что здесь каждый человек это ни книга, а наука. Мудрость здесь исчисляется ни умом, а владением. Поэтому я и привел тебя сюда. Не знаю, что побудило старцев нашего Совета, но ты будешь первым из европейцев, который прибыл сюда. О нас здесь уже знают.

«Как? Откуда они узнали?» — чуть было не спросил я, но сдержался и в голове чуть промелькнуло: «Разберемся».

Нам принесли чай с пенкой, снятой с кипяченого молока и просяные лепешки. Тот же самый мужчина немножко постоял и ушел куда-то. Вернулся он со сливочным маслом, аккуратно положенным на деревянную тарелку. Он ушел. Лепешки были еще горячими и я подумал, что их испекли специально для нас. Масло таяло на лепешках, придавая им особый аромат.

— Вкусно, — сказал Дун.

— Здесь все вкусное, — многозначительно ответил дедушка.

В углу было постлано на небольшом возвышении из камня. Дедушка пошел и лег. Дун сел в углу возле масляного светильника и мечтательно устремил взгляд в потолок. Он, наверное, мечтал как разовьет до небывалого совершенства Чи и второе сознание и будет сразу и почитаемым магом и великим астрологом, и знатоком человеческих дум. Он будет видеть судьбы людей, их сущности. Но он не понимал, что все это мечты из того, что уже есть. Каждый день он видит солнце, небо, людей с их судьбами. Что еще надо? Но гонит вперед дхарма движения, которая присуща самому сознанию. Блажен тот, кто в иллюзии. Посочувствовать можно тому, в ком иллюзия угасла.

Я вышел на улицу. Горная луна повисла над долиной. Ее бледный свет заливал тайной горы и освещал небо. Звезды прорывались сквозь ее свет. Я усмехнулся:

«Когда заходит солнце, то тысячи звезд освобождаются из-под солнца. Каждая из них — солнце. Но вот появляется луна с ее холодным отражением и солнце освещает землю тусклым светом. А звезды еще пытаются мерцать своим величием.»

Горное, залитое лунным светом, селение готовилось ко сну. По-видимому, здесь ложились рано и поднимались тоже рано. Электричества здесь не было. Да и к чему оно там, где владение величайшими знаниями было непосредственным. Я долго любовался луной и таинственными стенами этого святилища. Уже собаки лаяли редко и вразбежку, так, на всякий случай, а я все сидел в созерцании мира и своеобразия гор. Что ум?! Трудно даже изобразить и страшно сопоставлять такие восприятия сознания. Ум сухой и ничтожный. Кажется, что здесь, в этих восприятиях вложено потрясающее значимое и бесконечное. Кажется, что стоит только нырнуть туда, в эти тайны и необъятные сущности, как сразу там потеряешься и утонешь навсегда. И все-таки сладостен этот бесконечный миф.

В комнату я вернулся наполненный лунным таинством и радостным ощущением чего-то необычного, многообещающего и праздничного. Огромное доверие охватило меня. Такое доверие бывает только у ребенка в объятиях матери. Дун уже спал. Я лег рядом и отпустил тело. Оно послушно исчезло и я завис в пространстве.

Теперь я мог воспринимать этот храм сверху, а точнее из внешнего мира. К моему удивлению я увидел домики за пределами каменной ограды. Сбоку в маленькой долине сверкала лунными отблесками речка, а за селением на горных террасах располагались сады и огороды. Вдалеке было маленькое пастбище на ровном мягком лугу. Там тоже стояла каменная избушка и в ней еще светился огонек. Повернувшись в бесконечный лунный простор, я вернулся назад в тело и заснул крепким, радостным сном.

* * *

— Здесь не говорят по-русски, — сказал дедушка, но помехи не будет. — Они сами почти не используют язык. Просветленные разговаривают только с селянами, теми, которые живут за оградой. Между собою они общаются на языке сущности. Трудно сказать почему, но они знали о том, что ты пришел в горы. Они знали, что мы придем сюда.

«Мудрость небольшая, но достойная, — подумал я. — Если они тренированы, то ощущают изменения в энергоинформационном поле своего сознания. А я там копошусь изрядно. Не заметить меня было бы просто удивительно. Впрочем, поживем — увидим. Эдика не хватает. Он бы сказал: „Небольшая кучка людей примостилась в горах и не без заинтересованности морочит людям головы. Правда, молчать — это уже большая заслуга, но зато выглядит молчание таинственно и мудро до тех пор, пока рот не откроют.“

Мы вышли во двор, солнечный и светлый. С правой стороны было нечто наподобие храма. Мы повернулись туда лицом, но нам уже вышли навстречу.

— Так как, будем говорить или молчать? — спросил я дедушку.

— Ради Дуна будем говорить. Будет и другая молодежь.

Нас жестом пригласили.

„Жесты все-таки используют“, — сказал бы Эдик. Но я знал, что нас ждут уже некоторое время. В просторный зал со светом падающим сверху мы вошли не сразу. Сначала был коридор с высоченными колоннами и несколько раз каменные ступеньки. Дверь была украшена резным орнаментом, выполненным в камне. В зале было много народу. Все сидели на полу. А там, в глубине, лицом к ним, сидел старший. Я посмотрел со спины на сидящих и понял, что это молодежь. Все они были в одинаковых халатах. Я удивился, увидев среди них девушек. Мусульмане женщин в мечеть не пускают. Буддисты женщин в общину берут, но их там не встретишь. По посадке здесь девушки сидели на равных.

„Попали на урок“, — подумал я, но тут же понял, что нам отведена другая роль.

Дедушка поклонился наставнику и сел поодаль от него сбоку. Дун сел среди молодежи, где было свободно. А я прошел и сел перед наставником.

„По крайней мере, это логично“, — подумал я, так как указаний на сей счет я от него не чувствовал.

Было видно, что присутствующие уже „размялись“. Никто не посмотрел на нас. Лишь сидящая рядом с Дуном „стрельнула“ на него глазами. Наставник что-то произнес на своем языке и за спиной я ощутил волну оживления, хотя все сидели неподвижно.

Наставник почти незаметно подал знак и все дружно нараспев стали произносить слова. Это были скорее перемежающиеся в песне звуки, но с очень своеобразным произношением их и своеобразной последовательностью.

„Звуковые это мантры или смысловые?“ — вникал в пение я. Только теперь я пожалел, что я не знаю этого языка. Мантра звукового языка здесь была очевидной. Этим я владел. Но существует еще мантра смысла. Этим славятся Псалмы в Библии и молитвы христиан. В них нет звуковой мантры, там только смысл. Некоторые языки настолько преобразовались со временем, что несут только смысл. Звуки в них „технические“ и не несут силу воздействия на человека».

Одновременно с этим размышлением я слушал песнопение. Было сразу заметно, что какой-либо из звуков становится на время главным. Остальные звуки создают ему ореол и как-бы всячески выделяют его с разных сторон. Эта поляризация звука была удивительна тем, что сами звуки как бы шли по кольцу.

«Нужно обязательно выяснить, есть ли языковый смысл в этом песнопении?» — думал я и вникал в песнопение. Оно было не случайным. Здесь был смысл, который почти сразу я охватил с самого начала. По всей видимости, песнопение носило смысл энергетических тренировок. Звук находится в совокупности других звуков. Их четко определенное число. Движение звуков идет по циклу. Но почему только десять основных?

Слева, на каменной хорошо обтесанной стенке, был красочный рисунок. Он был круглый и со всякими символами. Это не был буддийский круг, напоминающий о круговороте рождений и смертей. Число частей здесь было двенадцать. Справа был точно такой же круг с символами, но число частей там было десять. Было понятно, что эти круги имеют специальное значение.

«Левый круг скорее всего астрологический, — подумал я. — Но почему правый круг состоит только из десяти частей? Неужели эта древняя схема меридианов, где не было двух: меридиана перикарда и меридиана трех обогревателей.»

Круги были расцвечены. Однако расцветка их не соответствовала моей. Цвета в цветовой гамме были смещены в сторону ТАО.

Если они сместили все в сторону ТАО в зрении, то в слухе и тем более заметно смещение в эту сторону Энергетическое движение звуковых мантр было не только левосторонним, оно состояло как бы из локальных колец с разным числом. Западному музыканту нелегко было бы ориентироваться в мелодии этого песнопения. Эти энергетические переходы звуков я стал переводить в зрительные восприятия и у меня получались очень странные фигуры. Индийская цикличность АОУМ поблекла бы в этом языке. Если этот язык еще имеет смысл, то он идеальный, с энергетических позиций, только смещен в ТАО.

Народы Земного Шара в языках, когда они не переродились только в смысловые, носили энергетические обороты. Было не случайным восточное смещение на «А», древнерусское смещение на «О», северное смещение на «У». Много можно было найти замкнутых в закрытии языков. Например, англичанам не дается легко распахнутое «А», но язык у них обусловлен погодными и прочими составляющими жизни.

Песнопение стало менять свою ритмику. Сливаясь в единый гул, оно захватывало в свое присутствие тела, храм, небо и все, что есть в сознании. Здесь можно было даже не петь, а резонировать на пение. Песнопение двигалось энергетическими вариациями по телу и нужно было быть тренированным человеком, чтобы, войдя в резонанс, не повредить себе энергетические процессы. Скорость физиологических переключений обыденных людей замедленная и даже в стрессовых ситуациях она имеет свой предел. Но эти процессы также тренируются в переходах и в скорости перехода.

Впрочем, обыденным людям это не грозит. Чтобы резонировать на песнопение, нужно быть уже тренированным. Нужно уметь медитировать на звук и присутствовать в самом звуке. Когда небо, Вселенная, Земля, Тело и сознание, все плывут в данном звуке, а точнее они и есть этот звук. Это надо понимать так, что небо — это одна окраска звука, Вселенная — это другая окраска звука, а все воедино и создает сущность этого звука. Это можно сравнить с солнцем, которое определяется ни белым светом, а всем тем, что оно окрашивает и создает форму. Это и есть настоящее солнце. Это и есть его сущность, так как в абсолютно белом свете глаза слепнут. С другой стороны, в цветах и формах глаза проявляют свою сущность. Что касается мантр, то здесь великий смысл в том, чтобы поставить каждый звук солнцем. Звук звука станет не слышен, слух не воспримет его как глаз — нескончаемую белизну. Но звук, отраженный в различных частях тела и в объектах внешнего мира проявляется в своей непосредственной сущности. В этом смысл Мантра Йоги. Часть должна стать всем. В свою очередь, другая часть также должна стать всем. По замкнутому циклу свершается та Сущность, когда нет больше ничего вне Единого.

Песнопение закончилось. Я отметил, что полнота набрана не была. Здесь не было задач Мантра Йоги, хотя некоторые законы, слагающие Мантра Йогу, здесь формировались. Такое песнопение выполняло хорошо другие задачи: здоровье, жизнеутверждение и развитие. Оно несло в себе ту гармоничность, которая достаточна для удовлетворения согласованности внешнего и внутреннего существования. Все сидели неподвижно. Я встал, поклонился и вышел. Дун и дедушка последовали за мною.

— Ты догадался, что пение было для оценки тобою на энергетическое назначение содержания и непротиворечие, — сказал дедушка.

— Да, — сказал я, — и ответ у меня готов. Только я должен обдумать, а точнее еще раз совершить эти движения Чи с поиском возможных вариантов.

Дедушка с Дуном вернулись в храм, а я остался на его прекрасном дворике.

Теперь при солнечном свете все выглядело иначе, чем при лунном. Окраска лунным звуком всего мира была закрывающей. Солнечное звучание наполняло радостью.

Действительно, за забором было поселение. Вдалеке виднелся ровный аккуратный луг. Коровы паслись невдалеке от дома. На горных склонах были террасы с яблоневыми деревьями и огородными грядками. Чувствуется, немало труда было вложено здесь. Но чувствуется, была хорошая связь с долиной. Лепешки вчера были просяные, а просто высоко в горах не растет.

— Я и не думал, что здесь целое поселение, — сказал Дун, подойдя сзади. — Вчера вечером я не обратил на это внимание.

— Я видел это еще вчера, когда перед сном вылетел из своего тела. Луна была и все выглядело не так как теперь, а в таинственном свете.

— Как это? — удивленно смотрел на меня Дун.

— Информацию, причем более сущностную, можно получать непосредственно, минуя обыденные органы. В таких делах тело даже мешает. Для восприятия энергетической ситуации можно использовать любой из известных органов: слух, зрение, вкус, обоняние, осязание, ум. Но зрение привычнее, а ум всего лишь двухполярный.

— Как можно видеть, когда глаза не воспринимают? — продолжал Дун.

— Я тебе еще раньше говорил, что между любыми объектами существует информационная связь Чи. Но там я тебе говорил о считывании из внутреннего мира. Ее можно считывать из внешнего мира и даже использовать один из известных органов. Например, зрение. В этом случае зрение должно быть в сознании единственным, кроме того, анализатор зрения должен быть хорошо тренирован в восприятии энергии Чи. Он имеет теперь двойное свойство: следовать за световыми и энергией Чи видами.

Дун был удивлен. Он по-прежнему считал внешнее тело сторонним, а внутреннее своим. Он думал, что Чи можно развить только в мышцах и внутренних органах. Чувствовать Чи, в его понимании, это означает чувствовать его в теле.

— Дун, разве ты не чувствуешь внешнее тело? — спросил с иронией я.

— Нет, — чистосердечно признался Дун.

Я показал в сторону луга и спросил:

— А это что?

— Коровы, — ответил Дун.

— Откуда ты узнал, если ты не воспринимаешь внешнее тело?

— Корова не зависит от меня — отвечал Дун.

— Ты хочешь сказать, что печень зависит от тебя?

— Зависит, — ответил Дун, — если поем острого.

— А коровы, если ты их хлестнешь бичом?

Дун чувствовал, что я веду к чему-то другому.

— Следовательно, ты говоришь не о восприятии, а о принадлежности. Чему принадлежит это тело?

Дун словно впервые посмотрел на свое тело и сказал:

— Мне.

— А это тело? — широко обвел я руками горы, небо, долины.

— Тоже мне, — наконец выпалил Дун.

— Внутренний мир ты решил воспринимать в новых свойствах. А внешний? Кстати, тоже твое тело — только внешнее.

— Неужели это тоже управляется? — ахнул Дун.

— Ты меня удивляешь, Дун. Ты ногой срубаешь дерево, используя свойства, которыми не владеют обыденные люди и считаешь это тренируемым. Внешний же мир для тебя как каменная и раз навсегда данная статуя. Здесь точно также все связано Чи. Сюда тоже есть сознание.

— Как развивать Чи внутри, я знаю, а теперь, после вашего урока я различаю ее в двух видах. Но как различать и двигать Чи во внешнем мире?

— Тебе придется сначала осмыслить, что на тех понятиях, на которых ты переключаешь себя и ориентируешь, все будет так как уже есть. Новое ты не получишь. Каждая точка восприятия сознания имеет свои законы. Одну из них по отношению к миру внешнему и внутреннему ты уже имеешь. Ты уже исчерпал ее. Однако, упрямо пытаешься привязать к ней новые свойства. Пытаешься выжать из нее новое свойство. Пытаешься понять старыми средствами новое свойство. В этом ты обречен.

— Мне нужна подсказка.

— Я тебе подскажу, только не удивляйся. Тебе придется отречься от всего и отпустить все миром.

— Как это? — удивился Дун.

— Мы же уже договорились, что прежними своими умениями и понятиями ты новое не поймешь, не раскроешь, не постигнешь. У меня к тебе вопрос: зачем тебе тогда нужны прежние знания, прежние навыки и прежнее миропонимание?

— Получается, что не нужны, — облегченно ответил Дун.

— Тогда зачем ты цепляешься за них?

— Привычка, — засмеялся Дун.

— Вот только теперь я могу продолжать обучать тебя. Мне нужна была помощь от тебя и этой помощью стало твое осознание. Если бы этого не произошло, то ты каждый бы мой совет перекручивал бы старыми своими пониманиями так, что этот совет не имел бы ко мне никакого отношения, но создавалась бы видимость, что это я даю тебе советы. Результаты не получал бы ты, но создавалась бы видимость, что это я не могу тебя обучить.

— Разве так бывает? — спросил удивленно Дун.

— Все привыкли к тому, что понимают друг друга. Они правы потому, что все говорят одно и то же: старое, привычное, но в вариациях. Давай договоримся, что новое — это не вариации старого.

— Само собой, — уверенно ответил Дун.

— Тогда у меня к тебе вопрос: вот ты получил новое. Чем ты будешь его объяснять?

Дун оторопело смотрел на меня. Он напрягся не умом, а всем своим существом. Но ответа изнутри не получил.

— Раз оно новое, то и объяснять его нечем! — наконец почти выкрикнул он.

— Неплохо для начала. Отсюда обет первый: Чтобы старое не уничтожило новое, необходимо прекратить болтать. Глубоко ошибаются, когда говорят, что йога хранилась в тайне. Что ты скажешь на это?

— Ее результаты нечем было объяснять обыденным людям, — уверенно и с сияющим лицом сказал Дун.

— У меня к тебе еще вопрос: понял ли ты обет не болтливости как тайну?

— Нет, — засмеялся Дун. — Но зачем это говорить, когда это произойдет само собой?

— Подумай и ответь, — сказал я.

— Значит, я уже ученик? — спросил Дун.

— Нет, пока я тебя определяю. Должны быть определенные исходные способности. Без них от старого не уйдешь. Без этих свойств любое увлечение новым обречено на пустую трату времени. И так ты не ответил на мой вопрос.

— Тайны не будет для меня, но таинственным будет казаться для других из-за моего молчания. Но так как я буду владеть неизвестными для них свойствами, то все будут считать, что я скрываю от них секрет их получения.

— Ты ответил не полностью.

— Если я сделаю попытку объяснять, то я потащу новые свойства туда, где им не суждено было ни родиться, ни выражаться, ни объясняться.

— С первым обетом мы покончили. Какие из этого ты сделал выводы?

— Отказаться от всего, что мне привычно, — спокойно ответил Дун.

— Какое свойство ты при этом приобретешь?

— Ребенка, — легко и весело сказал Дун, словно он уже освободился от багажа прошлого опыта.

— Итак, мы начали с того, что нужно научиться отпускать. Помнишь, я тебе сказал, что я вылетел из тела. У меня к тебе вопрос: умеешь ли ты отпускать хотя бы тело?

— Расслабиться что ли?

— Нет, я же сказал отпускать. Расслабляться — это означает снять тонизацию. Обычно тело тут же переходит в другое свойство — расширение сосудов. Это останавливает дееспособность. Обыденный человек воспитан так, что остановка дееспособности считается ничегонеделанием. Так, например, считают, что спящий человек бездействует. Отдыхающий — бездействует. Расслабленный — бездействует. От этого одностороннего и линейного понимания ты должен отказаться. Спящий человек не бездействует. Он переключает внешнюю активность и становится активным внутри. Итак, запомни, если ты активен в внешнем мире и бодрствуешь, то внутри все становится пассивным. Если ты внешнее сделал пассивным, отдыхаешь или спишь, то внутри все раскрывается и начинается активнейшее движение. Чем активнее ты во внешнем мире, тем активнее ты будешь спать, то есть спать будешь крепко и с удовольствием. Мало активные или зауженно активные плохо спят, то есть слабоактивные в своем внутреннем мире. Это правило запомни: чтобы крепко спать и вставать жизнерадостным, нужно будоражить себя во все стороны в течение дня. Чтобы быть активным и жизнерадостным на следующий день, ты должен глубоко погрузить себя во внутренний мир. Я надеюсь, ты понял, что обыденные понятия отдыха и релаксации к вопросу отпускания не имеют отношения.

— Что же такое «отпустить», если не расслабиться? — удивленно спросил Дун. — Значит, мы не отпускали себя, а переключали, когда расслаблялись после тренировок.

— Да, во время тренировок, вы слали «привет» из внешнего мира во внутренний. Чтобы внутри было найдено соответствующее решение, внешнее нужно было снять, то есть совершить глубокую релаксацию.

Дун весь был во внимании. Он чувствовал, что ему не хватает каких-то свойств, а я пытаюсь обеспечить ему рождение новых качеств в нем.

— Так что же такое «отпустить»? — вновь спросил он.

— Надо вывести себя в предельное внешнее существование и продолжить его в бесконечность.

— Напрячься?

— Нет. Мышцы должны быть устранены, но не в режиме релаксации. Все должно восприниматься в свойствах радостного дня. Что ощущаешь ты, когда предстоит успех, либо что-то праздничное и желаемое, но ты еще не начал действия?

— Это особое чувство…

Я засмеялся.

— Вот и настал момент, когда тебе нечем объяснить состояние. Это состояние упражняется. Наступает момент, когда тело вообще исчезает и появляется присутствие только во внешнем мире. Обыденные люди не получают это идеальное состояние, потому что в старом качестве наличие такого побуждения вызывает у них действия и они переобразовывают это энергетическое качество в линейные действия. Во-вторых, если человек остановил себя в бездеятельности, то он тут же заснет. Ты понимаешь, почему?

— Да, он переключит себя в другое активное существование. Но это активное существование не будет попадать в сознание и человек будет считать, что он ничего не делал.

Было видно, что это Дун охватил со всех сторон.

— Теперь можно подходить к теме: «отпустить». Отпускание может быть в теле, то есть в осязании, в слухе, в обонянии, во вкусе, в мыслях, в зрении. Другого в сознании человека нет. Это тоже очень важно осознать. Уже принято считать, что всего так много, что и охватить невозможно. Как видишь, всего будет семь. Поскольку ты владеешь энергией Чи, то ты понимаешь, что и каждое из перечисленного конечное. Например, зрение по качествам не беспредельно. Оно имеет всего шесть полярных состояний, то есть цветов. Заднесрединным меридианом света является «белый» свет, переднесрединным меридианом — «черный» свет. Остальное все — вариации взаимоотношений качеств. Границы качеств создают линии, то есть геометрию. Вот и все. Не сложно, не правда ли? Но с позиций ума, зрение обладает свойством фокусироваться в сознании и расфокусироваться в сознании. Это же можно сказать и об остальных шести. Беспредельная фокусировка и есть отпускание. Теперь ответь на мой вопрос: как ты будешь отпускать внешний мир осязаемым?

Дун задумался. Его тянуло на правильное: релаксировать, расслабиться, отдыхать. Но первое правило он уяснил твердо. Нужно искать. Нужно погрузиться внутрь и перебрать все свои ощущения, тем более, что подсказку я сделал. Ощущений будет немного. Насколько он догадывался, что даже не двенадцать. Он вспомнил, что двенадцать ощущений можно лишь развить. Наконец он ответил:

— Я должен набрать ощущение Чи вида ТАО и разлить его по всему организму, пуская в беспредельное пространство.

— Да, для осязания, это будет «белый» свет. Ты станешь наподобие солнца. Ощущения веса не будет. Это тот белый лист состояния, на котором можно проявлять качества осязания. Если ты разовьешь двенадцать меридианов и будешь набирать этот «белый» свет, то ты будешь видеть телом. Как ты знаешь, ХУМ имеет тоже шесть цветов. Для того, чтобы получить чистый «черный» свет, необходимо повернуть себя внутрь, то есть совершить отпускание в режиме ХУМ. И то и другое не только прекрасно, но являет собой полноту. У меня к тебе вопрос: что произойдет с привычным сознанием, когда ты отпустишь себя во внутренний мир? Будем называть его первым сознанием, хотя у обыденных людей оно преобладает.

Дун ответил сразу:

— Оно сфокусируется и исчезнет.

— И еще один вопрос: что происходит с внешним сознанием, когда мы думаем?

— Оно начинает фокусироваться до точки, когда мы говорим или слушаем и исчезает, когда мы думаем.

— Может ли думать человек, который вывел себя целиком во внешний мир и отпустил внутренний?

— Нет, — ответил Дун. — Думает человек… во втором сознании.

Он был удивлен, что люди не различают этого, то есть не различают внутреннее от внешнего.

— Что будет происходить, когда человек отпустит второе сознание? — продолжал спрашивать я.

— Трудно вообразить, — напрягся Дун. — Если судить по прошлому опыту, то будет эмоциональное восприятие подобное празднику и детскому восторгу.

— Испытывает ли ребенок полное отпускание?

— Наверное, — вспоминал Дун, — но помехи закрытия родителями, друзьями, необходимостью, всегда затуманивали сознание.

— Вот этого я и добивался. Ты имеешь ориентир и можешь получить то, что на Востоке получали редчайшие люди, а на Западе получали только святые. Настраиваясь на высший мир, святые настраивали себя на беспредельное доверие к Богу и на беспредельное отпускание.

В том они находили Царствие Небесное. Теперь за тобой практика и приобретение этих свойств. Могу только добавить, что глубокое отпускание первого сознания, то есть отпускание во внутренний Космос не будет абсолютным мраком. Если ты сохранишь внимание, то процесс отпускания внешнего мира перейдет в блаженство. Это переживание тоже получали редчайшие люди и назвали его Сатори.

— В каком положении тела осуществлять упражнения? — спросил Дун.

— Начни лежа, но на ровной подстилке. Основным будет вдох. Отпускай все, что есть в первом сознании. Зрение будет воспринимать всем телом все вокруг конкретно и беспредельно. Слух должен слушать конкретно, но не присутствовать в звуках, как слушают речь или музыку, а отпустить все на самотек и вслушиваться в беспредел. Ты должен вслушиваться до огромной тонкости в нескончаемом беспределе. То же самое со зрением. То же самое с осязанием. Если получится беспредельный вдох, но не в себе, а во внешнем мире, беспредельный сок жизни, в котором нет тебя. Не должно быть никакого присутствия ума или его прообраза в виде труда и действий. Все это надо совершать, но не действовать. Нужно утопать в состоянии, а не вводить себя в него действием. Понял ли ты?

По всей видимости, Дун проникался всем тем, что я говорил.

— Значит, беспредельное доверие может тоже вызвать это состояние? — спросил он.

— Да, — ответил я. — Это воспевали в религиях. А на Востоке требовали беспредельное доверие Учителю.

— Имеешь ли ты какие-нибудь сомнения? Все ли ты понял?

— Всеми ли свойствами должен я действовать или одним только зрением, или только одним телом?

— Как получится, но о двух сознаниях я тебе говорил не случайно. Если ты будешь наблюдать изнутри, отпускается ли у тебя нога, то ты не отпускаешь второе сознание, а накладываешь его на первое. И вообще, запомни Дун, наложение внутреннего на внешнее, а внешнее на внутреннее приводит к болезням, к страданиям и пачкает вкус к жизни. Когда-нибудь ты узнаешь, что этому пустяку посвятили себя мудрейшие и святейшие, пророки и объявившие себя богами. Ощущение счастья человека и телесного здоровья прекращается тогда, когда человек из второго сознания выпускает языки мыслей, речей, пониманий. Этим он сужает первое сознание. На Востоке это называли затуманиванием чистого сознания, а теперь у меня к тебе вопрос: что произойдет с первым сознанием, если в него прибудет второе сознание?

Дун удивленно посмотрел на меня.

— Вы уже ответили на этот вопрос.

— Ответь в своем понимании.

— Внешнее сознание составляет жизнь, когда оно в полную меру. Уменьшение его вторым сознанием уменьшит жизнь, а это называется болезнями, страданиями…

— Плохо, Дун. Я жду от тебя ответ с позиций знания о существовании двух несовместимых сознаний.

Дун глубоко погрузился в себя.

— Вот видишь, ты спрашиваешь сам себя у второго сознания и общаемся мы с тобой на его же уровне, — подсказывал я.

— Если второе сознание маленькое, то оно сделает маленькой жизнь, — обрадованно сказал он. — Если второе сознание окажется равным первому, то человек и есть…

Тут Дун запнулся. Я за него закончил:

— То человек и есть Бог. Если отпускание второго сознания давало ощущение Единого там вовне, то у тех, кто имеет второе сознание развитым, отпускание внешнего мира даст ощущение Единого, то есть Бога внутри. А теперь у меня к тебе вопрос. Возьмем попроще: Оцени развитие человека с позиций двух сознаний. Как ты воспринимаешь людей теперь?

— У ребенка развивается только первое сознание, то есть он наблюдает и не вмешивается вторым сознанием, так как его у него нет. Незаметно, в юношестве начинает формироваться второе сознание, когда говорят: «Я понял», «Ты меня понял?». Так развиваются законы той части внутреннего сознания, которую называют умом. Ум — это сознание у обыденных людей. Второе сознание, то есть ум, все больше и больше выходит в первое сознание, то есть в жизнь. Поскольку ум, как вы говорите, всего лишь двухполярный, то внешний мир гасится умом и первое сознание затухает до уровня ума.

Требование от внешнего сознания прекращается и внутренние физиологические процессы выключаются. Это называется болезнями. Физиологические процессы остаются на уровне ума. Так человек теряет эмоции.

— Каков выход? Как возродить человека?

— Остановить деятельность ума, — ответил Дун.

— Чувствуется в тебе восточная кровь, — засмеялся я. — Этим самым будет возрождено непосредственное восприятие, но явление второго сознания будет искоренено. Ум — это голос изнутри, ум — это тот ребенок, которого родило второе сознание. Да, он не дотягивает до объема первого сознания, но подумай, стоит ли уничтожать зарождающееся второе сознание?

— Конечно, нет, — жизнерадостно ответил он.

— Опять спешишь. Ум гасит первое сознание и восточные мудрецы были правы, когда говорили: «Ограничивай деятельность ума». Это ты прочитаешь в Раджа-йоге, это ты прочитаешь в Упанишадах, где воспевается Атман — сознание освободившееся от ума. Что может быть прекраснее и точнее непосредственного восприятия?! А с другой стороны, ты прав. У меня к тебе вопрос: предполагаешь ли ты, что второе сознание может быть развито без зародыша в нем, то есть без ума?

— Думаю, что нет, — ответил Дун.

— Почему?

— Даже теперь мы собираемся ограничить ум умом. Наше общение идет на уровне ума, — ответил Дун. — Хотим мы или нет, но мы уже используем ум.

— Если ум будет все время в своих законах, то он из внутреннего Космоса слепит то же самое.

— Я думаю, что где-то должна быть граница.

— Либо…

Дун задумался. Похоже, что получался тупик.

— Разве одни «двери» у нас во внутренний мир? — подсказал я. — И разве через одни «двери» ум насаждает себя во внешнем мире?

Дун обрадовался этой подсказке и сказал:

— Зрение, слух, вкус, обоняние, осязание, тело, ум — все это можно использовать для рождения второго сознания.

— Вернемся к исходному вопросу. Что ты предлагаешь, чтобы люди не болели и не страдали от ограничений внешнего мира?

— Уметь отпускать внешний мир и вынимать из него ум и уметь отпускать второе сознание. И второе: развить второе сознание до…

Дун не знал, до какой степени развивать второе сознание. Он сообразил, что внутри того зрения, которым он видит горы и меня, не будет. И слуха того тоже не будет. Но ответить на вопрос развития второго сознания нужно хотя бы с точки зрения здоровья. Было очевидно, что там где ум, там гаснет непосредственное восприятие, и сознание служит понятиям ума, а точнее, законам ума.

— Я знаю, что теперь нужно развитие, а не размышление о развитии. Я буду пробовать и искать, — сказал Дун.

— Итак, как ты заметил, абсолютно все упрется в отпускание. Начни с отпускания тела. Лучше начинай с ног, пока все не исчезнет. Пока ты не зависнешь в воздухе. Тут тебе и зрение поможет. Выводи себя нескованным зрением в простор над помещением, в котором ты упражняешься. Затем, подобную расфокусировку осуществляй даже во время движений. Если ты освоишь это, ты уже встанешь на одну ступеньку с просветленными. Сейчас, когда мы пойдем назад, я расскажу тебе об упражнении левостороннего движения. Так ты будешь развивать пока маложизненный человеческий ум.

— Мы не пойдем сейчас назад. Я слышал, что здесь отнеслись серьезно к нашему пребыванию, — удивился Дун.

— Нет, Дун. Обстоятельства энергии Чи складываются так, что мне пора идти. Вернусь в пределах месяца. Хорошо мне здесь, но мое западное тело развивается по своим законам. Впрочем, ты можешь здесь оставаться, если тебе разрешат. Когда я вернусь, ты, возможно, будешь иметь подготовку. Я тебе оставлю листочки с мантровой астрологией. Надеюсь, те, которые мы составили раньше, ты прихватил.

Дун кивнул головой и по-прежнему с непонимающим видом смотрел на меня.

— Не удивляйся, Дун, — сказал я. — Сейчас меня позовут.

Я повернулся лицом к дверям храма и оттуда темная фигура мне подала знак. Мне показалось, что это женщина. Мы с Дуном пошли туда, но у дверей, которые разветвлялись в разные стороны, Дуна остановили. Я пошел за фигурой в темной одежде и уже не сомневался, что это женщина. Присутствующие здесь все ходят мягко, но эта скользила, словно не касалась пола. Можно было подумать, что она на коньках или летит по воздуху. Черная накидка выделяла талию. Мы двигались по очень узкой улочке. Слева и справа окон не было. Впрочем, разрыва в стенах тоже не было. Две длинные стены, освещенные чистым солнцем, двигались, создавая изгибы и ответвления наподобие лабиринта.

— О, да здесь не только стены и ворота крепкие, — отметил я, — здесь и заблудиться не мудрено.

Вскоре мы пришли в один из тупиков. В торце была беленая стена.

«Уж не заблудилась ли проводница», — мелькнуло в голове, но она вдруг исчезла.

Все происходило в мгновение. Я даже слегка притормозил движение.

«Там шаги невесть откуда, здесь люди исчезают», — пронеслось в сознании.

По инерции я продолжал идти и очутился, сделав несколько шагов, в красочном коридоре. Здесь не было темных тонов. Голубые, желтые, розовые цвета покрывали колонны и непонятные мне рисунки. Наверное это были символы в цветном изображении. Этими символами гармонично была украшена стена, а сбоку за колоннами был дворик с цветами. В конце колонн было две двери: прямо и налево. Я спохватился, что впереди меня никого нет и я иду сам по себе. В конце коридора был такой же коридор, повернутый направо. Я на секунду остановился, но дверь налево открылась и я вошел в нее. В причудливой комнате никого не было, но она была наполнена ощущением присутствия живых тел.

«Эдика бы сюда, — подумал я. — Интересно, почувствовал бы он теперь ощущение присутствия? С ощущением шагов он согласился.»

Впрочем, не мешало бы сюда и Абдыбая, у которого теперь будет крутой поворот судьбы. Но у каждого свое тело обстоятельств.

Ощущение присутствия было объемным и разнообразным.

— Ты должен возвращаться к себе, — но это был не голос, это было содержание без слов.

Такое бывает во сне или в медитировании, когда никто не говорит, но все, как в словах, понятно.

— Ты знаешь, что ждет твоего друга?

— Да, — точно также без слов сущностным содержанием ответил я.

Если бы здесь был Дун, то он бы понял, что ум, его аппарат — речь, можно заменить более емким свойством. Это свойство не последовательного мышления или оповещения, а знания сразу непосредственно и в полном объеме. Может быть, когда-нибудь люди научатся «разговаривать» сущностями.

— Что ты собираешься делать? — опять засветилось в голове.

— Все будет проистекать как должно в теле обстоятельств. В моем внешнем теле это опыт. Тело обстоятельств западного характера особое и его надо пережить.

Одновременно я воспринимал содержание комнаты. Зрительно здесь был потолок. Сущностно на восприятии все было так, что его нет. Небо над головой, гряда гор создавали уютную локальность. Было ощущение, что все есть вокруг, но здесь уют, гарантия неприкосновенности и полное доверие. Не часто бывает такое ощущение, оно случается, когда человек уходит далеко в безопасные горы и ощущает, что теперь он никому не нужен и никто его не побеспокоит. Такое случается, когда родители надолго уехали из дома, ребенок заперся. Предоставлен сам себе и чувствует себя хозяином.

В этой комнате не ощущалось даже наличие соседних комнат, а уж сторонних поселений и храма — и тем более.

«Один здесь человек носитель или группа?» — пронеслось у меня для себя, но тут же последовал ответ:

— Здесь нет различений. Мы одно различающееся.

— Я могу вернуться через месяц.

— Ты волен поступать как хочешь. Здесь время не исчисляется.

Я повернулся, так и не увидев комнаты в содержании, потому что все застилало ощущением восприятия свободного пространства. А может быть комнаты и не было, но входил я словно бы в нее. Я не удивился, когда перед собой не увидел дверь. Я сделал несколько шагов в сторону предполагаемого коридора и оказался на террасе. Сзади меня была закрытая дверь. По правую руку уже стояла фигура, облаченная в черное. Я повернулся и пошел к ней, а она повела меня вперед. Мы беспрепятственно вышли из солнечного лабиринта. Над головой было только небо и солнце. На площадке возле храма сидела молодежь. Среди них я увидел Дуна и дедушку. Теперь я видел лица молодежи и их фигуры. Сложно было определить их национальность. Но у всех были черные волосы, накоротко стриженые у мужчин и длинные косы у женщин. Восточный тип лица был своеобразным. Он больше подходил европейцу, чем монголу или китайцу. Ко мне подошел Дун и сказал:

— До вашего прихода мне разрешили остаться здесь. Дедушка вас проводит куда вам угодно. Тем более, что ему все равно возвращаться в селение. Там его ждут.

* * *

В Талгаре стояла чудная погода. Все было привычно и обыденно. День уже склонялся к вечеру. Я решил найти Абдыбая. Эдик уехал в Алма-Ату.

У Олега Тумакова мне сказали, что Абдыбай и он ушли куда-то, наверное на свадьбу.

«У кого же может быть свадьба?» — размышлял я, так как хорошо знал всех односельчан.

По дороге мне сказали, что свадьба у недавно приехавших.

Шумное застолье встретило меня радужно. Олег уже изрядно подвыпил и нараспев декламировал стихи Есенина. Есенин еще не был в моде, но Олег достал где-то трехтомник стихов и знал его наизусть. Стихи Есенина потешали народ. Они были заунывными, а люди были оптимистического характера. Только Олегу нравилась эта не понятная о чем печаль. Жил он в избытке на сопоставлении с другими и печалился он, но не они.

Абдыбая здесь не было. Олег махнул рукой и сказал:

— Приехал странный какой-то, а теперь у дяди, наверное.

Я решил встретиться с ним на следующий день, либо после свадьбы. Было уже поздно. Олег свалился на стол и я решил отвести его домой.

Через несколько сотен метров он окончательно обвис и я по темным улицам понес его на плечах. На темном участке дороги возле сада от деревьев отделились две фигуры. Несмотря на то, что была кромешная тьма, я узнал Петра Шутова и его зятя. В Талгаре они славились своими хулиганскими делами и издевательствами над молодежью. Однако в присутствии нас в общественных местах они вели себя прилично. Особенно Шутов боялся Эдика. Эдик в критических ситуациях не разговаривал. Он руководил обществом «Дзержинец» по борьбе с хулиганством, и мог любого, даже вооруженного, нокаутировать в несколько секунд.

Я хотел попросить Шутова помочь довести Олега, но на меня посыпался град ударов руками, предметами и ногами. Пока я смотрел, куда примостить Олега, удары шли по голове так, что тысячи искр вылетали из глаз. Ногами били в живот. Когда я, наконец, пристроил Олега к дереву, хулиганы развернулись и скрылись в темноте.

Чувствовалось, что операция была продумана и подготовлена. Меня ждали. Шутову нужен был разгул, так как среди некоторой части его хулиганский авторитет воспевался. Многие из них и сами были непрочь над кем-нибудь поиздеваться. Такое стало случаться чаще и чаще. Но у Шутова кто-то из родственников был в районном отделении милиции, или в каком-то другом отделе правоохранительных органов. Насилования и насилия покрывались кулаком и дядей. Единственным препятствием для шефского торжества были мы. На нас смотрели все с надеждой, но кризис назревал. И вот теперь, тщательно подготовившись, Шутов пошел «ва-банк».

Я поднял Олега. Глаза застилала кровь. В беседке я положил его и пошел смывать кровь в колонку. Умывшись, я решил незаметно проскользнуть домой, чтобы не волновать мать, а затем незаметно привести окровавленную одежду в порядок. На душе не было никаких эмоций, кроме беспокойства за Абдыбая. Нетрудно было предположить, что вторым будет он. Вскоре в дверь раздался стук. Я не удивился, когда увидел Абдыбая.

— Здорово тебя разукрасили, — невесело пошутил он. — Ну ладно, завтра поговорим, а пока отдыхай.

— Будь осторожен, Абдыбай, — сказал я, хотя знал, что Абдыбай прятаться не станет.

Он даже не спросил, кто напал на меня. Он знал.

* * *

На следующий день на улице ко мне подбежал мальчик и сказал:

— Вы ищете Абдыбая? Я все видел.

Не дожидаясь моих вопросов, он стал рассказывать.

В темноте, но не далеко от фонаря к Абдыбаю подошли двое мужчин.

— Напрасно ты распускаешь руки, Петя, — сказал Абдыбай, но эти двое достали ножи.

Было смешно угрожать Абдыбаю ножами. И он сказал:

— Если ты не спрячешь нож, я этим же ножом отрежу тебе правую руку, чтобы ты больше никогда не держал в страхе людей и не занимался насилованием девушек.

Петр ринулся молча на Абдыбая с ножом. Но вдруг он отлетел в сторону, согнувшись, и тут же со всех ног бросился бежать в сторону завода. Почти одновременно его зять кинулся сбоку на Абдыбая и тоже отлетел в сторону, дергаясь. Не обращая внимания на зятя, Абдыбай побежал за Шутовым. Инстинкт гнал того в охранное помещение завода. Он спасал себя, находясь в страхе. Абдыбай не успел его догнать, как он заскочил в проходную с собственным ножом в животе. Абдыбай не стал трогать зятя, у которого тоже торчал где-то собственный нож, и продолжил дорогу домой.

Мальчик говорил, что Абдыбай был очень спокойным и даже посмеивался. Но дома ему сказали, что дядя Шутова заведует Талгарской милицией. Уже тогда люди характера ХУМ начинали брать реванш близости «своего» к телу после всеобщего подъема периода всенародного энтузиазма Советской власти. Теперь к власти прорывались другие, в характерах которых было заложено по их сущности. Абдыбай понимал это. Он видел, как нарастает бесправие и как преступники делают вид, что занимаются правоохранением. В надежде на справедливость он сообщил в милицию. Сел на первую попавшуюся машину и уехал в Алма-Ату.

«Нужно будет переждать, пока Шутов выздоровеет и этого злодея привлекут к уголовной ответственности», — наивно думал Абдыбай. С его позиций, он защищался от запланированного злодейства. Тем более, что они были вооружены. Но он глубоко ошибался. Огромное число жалоб и писем от общественности на Шутова и компанию будет уничтожено в Талгарском РОВД и все будет представлено в совершенно ином свете. Суд затянется так, что ни одного свидетельского показания и ни одной жалобы не будет на нем. Дата заседания суда будет никому не известна и масса народа, избитых в свое время, изнасилованных, родственников через несколько дней с удивлением узнают, что суд состоялся. Абдыбая определили в тюремное заключение особого режима сроком на шесть лет.

«Это конец, — размышлял я. — Богатырь с характером непреклонной честности и правдивости будет сломлен машиной насилия, против которой была возмущена его душа даже в подсознании».

Я не сомневался, что вскоре погибнет и Шутов. Злодей был вычеркнут из моего сознания точно также, как была вычеркнута та собака, которая укусила меня. Когда мне сообщили о смерти Шутова, то я воспринял это как само собой разумеющееся. По понятным причинам он тут же уехал куда-то в Россию, но от своей сущности никуда не уйдешь. Мне без интереса был его зять. Только какое-то чувство брезгливости прошло по отношению к нему в моей душе. Сколоченная «стараниями» шефа компашка распалась. Так душевным порывом друга среди населения было установлено то равновесие, которое позволяет жить.

Индия, 1995 г.